Золушка в поезде Часть IV

В купе вошел военный.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте — растерянно ответили мы, уже успевшие размечтаться, что продолжим наш путь вдвоем, без попутчиков, и сможем спокойно пообщаться. Но вошедший уже закинул свои сумки наверх, снял шинель, шапку, одернул гимнастерку, и по-военному пригладил ладонью свои аккуратно подстриженные волосы.

Мы с Аней грустно переглядывались, а мужчина бодрым голосом отчеканивал каждое слово, как на службе:
- Разрешите представиться, Геннадий!

Я невольно рассмеялась. Геннадий удивленно посмотрел на меня. Я, замотав головой, и маша; рукой, сквозь смех извинилась.
- Ой, простите, случайно вышло. Вы так официально, как перед начальством, вот только что рука не у козырька.

Он тоже засмеялся и присел.
- Да уж, годы службы. Привычка, никуда без этого.

Мы с Аней тоже представились. Может быть именно этот смех сразу же убрал первую неловкость. К тому же, в отличие от предыдущих наших соседей, он был трезв. Немного погодя он вышел из купе, унося документы проводнику. Анна сказала:

- Ой, прямо неловко так вышло… Встретить незнакомого человека таким смехом…
- Да, к сожалению, у меня есть такая проблема — мама мне всегда говорила: «тебя замуж никто не возьмет, такую просмешницу». Но он молодец, вроде не обиделся, умеет посмеяться и над собой!
- Боюсь, что он все-таки обиделся — с ноткой укора ответила Анна. Но тут же добавила: - И всё-таки вы же вышли замуж, несмотря на ее пророчество? - и рассмеялась.
- Да уж...мой муж всегда говорит, что полюбил меня именно за весёлый характер, так что смеялась не зря.

Через некоторое время Геннадий вернулся, раздобыв где-то коробку конфет.
- Будем пить чай - отрапортовал он. - Дорога-то дальняя...

Положив на край стола документы, он принялся открывать конфеты. Разговор завязался сам собой. Геннадий рассказал нам про город, где сейчас служит, пару армейских анекдотов. Я спросила:
- Геннадий, простите, совсем не разбираюсь в военных формах и звездочках. А какое у вас звание, если не секрет?
- Да нет, не секрет - и указывая на погоны, сказал - Вот, дослужился до подполковника.
И он начал рассказывать нам о знаках отличия, и смешные случаи, когда солдаты тоже, спутав звания старших, попадали впросак.

Его волос уже коснулась седина, раскрасив щедрыми мазками его виски, и по-началу было трудно определить, сколько ему лет. Но глядя на его лицо, практически без морщин, слушая его рассказы и видя его живую мимику, я предположила, что он едва ли старше нас с Аней. Ну если только ненамного.

- Вы, наверное, в командировку едете? - спросила Анна.
- Да нет, в данный момент я еду в отпуск.
- Без семьи? - спросила я и пояснила — Просто, мы с мужем в отпуск обычно вместе ездим.
- А я как раз еду к любимой женщине — отшутился Геннадий.
- О, это здорово, когда тебя любят и ждут! - воскликнула я.

В это время у меня зазвонил телефон, и я вышла из купе. Поговорив, я решила принести еще чаю. Анна и Геннадий разговаривали о чем-то веселом. Поезд раскачивало из стороны в сторону, как лодку на волнах. Держа в руках телефон и два стакана горячего чая, я уже было дошла до столика...

До сих пор не знаю, что произошло, но всё случилось так быстро! То ли вагон сильно качнуло, то ли запнулась я обо что-то - телефон вылетел из моих рук, стаканы полетели на пол, плеснув кипятком мне на руки и залив столик на котором лежали документы Геннадия, его билет и паспорт. От боли и шока я не знала, что вперёд делать - спасать телефон, лежащий в луже на полу, или хватать документы, которые тонули в безжалостно поглощавшим их кипятке…

Как будто из далека донёсся до меня голос Геннадия:
- Срочно компресс холодный, чтобы волдыри не пошли...
Анна схватив полотенце, опрометью выбежала из купе. Геннадий с трудом пытался усадить меня на место:
- Сядьте пожалуйста, вам не хорошо, ожог может быть очень сильным.
- Вот - запыхавшаяся Анна положила мне на руки ледяное полотенце.

Затем она стала убирать лужи. К счастью, осколков не было — стаканы остались целыми и закатились под столик.

- Документы испортила вам - сквозь слёзы начала я - Простите, они безвозвратно испорчены… И Ане пришлось всё это убирать за мной!
- Не беспокойтесь, для меня это привычно — сказала она — ведь столько лет я только этим и занималась!

Спасли мой телефон, и стали просушивать паспорт. Через некоторое время боль от ожога стала утихать. Анна ещё несколько раз сменила мне компресс. Высохли слёзы и потрясение от случившегося стало уходить.
- Мне так неловко... - всё снова и снова извинялась я перед Геннадием.
- Да не расстраивайтесь вы, это же всего лишь бумага!
- ...Я ведь знаю, сколько трудов стоит их восстановить!
- Да уж, мне это знакомо… Был случай у меня на службе - начал Геннадий, пытаясь отвлечь меня - Нужно было утилизировать некоторые бумаги, и я поручил младшему лейтенанту сделать это. Он сгрёб всю пачку, не заметив, что там были и мои документы, сунул всё это в уничтожитель - и через пару минут он выдал ему тоненькие разноцветные полосочки… Мне тогда пришлось даже в другой город ехать, чтобы некоторые из них восстанавливать, вот волокита была!..
- Бедняга лейтенант наверно, с тех пор там не работает у вас больше?- спросила Анна.
- Да что вы, как же можно! - с чувством воскликнул Геннадий - из-за этого судьбу человеку ломать?! Это же всего лишь бумаги! Кстати, посмотрите, паспорт просох и почти и не заметно ничего, только слегка! Так что и менять ничего не придется - Доложил он широко, улыбаясь.

Вскоре после этого телефон зазвонил уже у Геннадия. Он не стал выходить из купе. Из разговора было понятно, что звонила мама, чтобы получить военный отчет от сына о поездке и самочувствии.

Положив трубку, Геннадий произнес:
- Вот и моя любимая женщина беспокоится, не дождется уже.
Было понятно, что ему хочется поговорить о ней, и я, войдя во вкус дорожного слушателя, решила поддержать его:

- Давно не виделись, наверно?
- Стараюсь каждый отпуск к ней приезжать. А хотелось бы чаще.
- Пожилым это так важно! Вы такой молодец!
- Не знаю даже, кто из нас сейчас больше друг в друге нуждается, она или я.
Глаза Геннадия перестали излучать радость.
- Вы пережили большое потрясение в жизни? - я сделала шаг к откровенному разговору, зная, как он способен облегчить душевную боль.

Геннадий в волнении потирал сильные руки, не зная, с чего начать.
- Больно от того, что причиняешь боль другим, особенно самым близким…
- Но ведь на то они и близкие, чтобы понять и простить порой — сделала я попытку утешить его.

Он немного помолчал, затем, посмотрев на меня, сказал:
- Наверно, у всякого терпения есть предел. Ну какая нормальная женщина выдержит постоянное отсутствие мужа? Служба военная - это ни выходных, ни проходных. Я неделями живу на полигонах с солдатами. Вот моя жена не выдержала и ушла. Дети — двое — выросли, считай, без меня. Я только сейчас понимаю, как ей было нелегко.

Поженились - я увез ее от мамы в другой город. Дети быстро пошли. Смутно помню, как они росли. Маленькими их вообще не помню, только постоянно уставшую, раздраженную жену, вымотанную их бесконечными болезнями. Приедешь с учений домой, думаешь отдохнуть, а там этот шум, гам… ссоры, обиды постоянные… - Он замолчал, но вскоре продолжил — Помню, еще мальчишкой был, отец мой, тоже военный, сказал: «Давай, сын, чтобы дослужился у меня до полковника». Вот я и старался...

Да и молодость, глупость, амбиции какие-то. Служба всегда главной в жизни для меня была. Награды, карьера… и вот я почти полковник, как и хотел отец, а в жизни что? Ни семьи, ни дома нормального. Эх, раньше бы все это понимать! Да ладно, что-то я жалуюсь тут вам... — Он хлопнул себя о коленям — Но к счастью есть одна женщина, которая меня преданно любит и не устает ждать — моя мама. - И он широко улыбнулся.

- К ней вот и еду… И к ней поближе переберусь уже после увольнения. Устал я мотаться по полигонам да по гарнизонам. Пора бы уж спокойно, тихо пожить. Да и маме после смерти отца тяжеловато одной.
- Так может и жена вернется, когда вы в отставку пойдете? - спросила я.
- Да нет уж, разбитой чашки не склеить. Мы уже давно чужие, да и семья уже новая у нее. Спасибо ей, детей наших, по-сути, одна подняла… уже взрослые. Дочь замуж отдал в прошлом году. Сын в техникуме учится… Но чужой я для них. Звоню, а поговорить не о чем.

Ближе к ночи, когда мы стояли с Анной в вагонном коридорчике у окна, и смотрели на снег, я спросила:
- Вам тоже нравится снег?
- Да, очень! Как в детстве — могу бесконечно смотреть на него. Природа — это то, что меня всегда вдохновляет.
Мы немного помолчали, и я спросила:

- Анна, а что было дальше?
Она поняла, о чем я спрашиваю, и после недолгого молчания, тихо сказала:
Даже не знаю, как и объяснить… Очень долго казалось, что внешне ничего не менялось — я по-прежнему оставалась объектом насмешек для родственников и знакомых. Но я стала много читать, и как, это говорится, развиваться духовно?

Менялся круг моих друзей. Меня всегда тянуло к хорошему, чистому. И какое-то упрямство, видимо доставшееся мне от матери, побуждало меня идти наперекор всему тому, что угнетало меня с детства.

Хотя в моей деревне все считают меня неудачницей... Вроде как я никому не нужна, раз я не замужем. Однажды моя родная тетка прокричала мне вслед: «Да хоть от наркомана роди!», но я как-то выросла из их мнения. Мне стало казаться, что моя жизнь — это поезд, а все они - лишь временные попутчики… и однажды я сошла с этого поезда. - Она снова замолчала, и долго смотрела на снег.

- Со временем мой «камуфляж» стал тесен мне — продолжила Анна. - И я подумала: «почему бы не сменить профессию?», хотя, когда тебе за тридцать, решиться полностью изменить жизнь как-то страшновато. Я стала думать, чем могу заняться. И однажды моя знакомая предложила вместе с ней поехать учиться на визажиста. Сначала я отвергла эту идею, но потом подумала, а бы почему и нет? Попробую, если не получится, всегда смогу вернуться. Решилась, и поехала!

Я отучилась на визажиста, и так там и осталась, в большом городе и с новой профессией. И знаете, как будто оказалась дома! Работа с людьми мне очень нравится. И никто из тех, кто сидит передо мной в кресле, кого я украшаю и облагораживаю внешне, не догадываются даже, что эта приятная женщина еще вчера ходила в бесформенной одежде, и ей было трудно общаться... просто общаться…

- Аня, вы наверно салон свой открыли — спросила я.
- Салон? - она улыбнулась — Нет, что вы! Я не для этого обрела свободу, чтобы снова ее потерять. Заниматься бумагами, переживать о кадрах, бороться за конкуренцию и думать об этом днями и ночами — нет!
Сейчас я могу позволить себе путешествовать, любоваться природой, знакомиться и общаться с разными людьми. Теперь у меня много хороших друзей в разных городах. Вещи тоже потеряли для меня свой смысл. Зачем посвящать им свою жизнь, когда на самом деле нужно так немного?!

Я не знала, что сказать ей на это, но потом спросила:
- Вам, наверное, трудно простить своих родителей? И детство уже не вернешь...
- Да нет, я простила из давно — тихо ответила она. - И, если честно, то мне их по-человечески жаль. Они ведь не только моё детство, они и свою жизнь прожгли почти зазря. Я часто езжу к матери, после гибели отца она так и не остановилась. А здоровье, даже если оно и крепкое, когда-то кончается...
- А что случилось с вашим отцом?
- Ой, это очень нелегко вспоминать и рассказывать, хотя и прошло столько лет…

Отца долго терпели, даже пьяный он работал за троих. Но там же и документы заполнять надо, отчеты… Через какое-то время приняли в совхоз нового ветврача вместо отца, а его стали понижать - сперва до зама, а потом и до обычного скотника.

А потом пришёл новый глава совхоза, который нещадно боролся с пьянством, ну и, конечно, местами перегибал палку. А мужиков же просто так не исправишь, и он стал наказывать их деньгами, премий лишал… Однажды у отца заболела и издохла корова. Политика в совхозе такая - работник в ответе за падёж скота. Но на отца повесили непомерно большой долг, как будто погибла не одна, а несколько коров, не знаю, почему уж так случилось. Может нового председателя всё достало, и он на крутые меры решился, что бы перевоспитать непросыхающего отца? Но это его наоборот сломало.

Даже по нынешним меркам это большие деньги, а с их зарплатой… да еще и на работе конфликты и дома ругань, постоянное непонимание… Видимо, отец только один выход увидел - свести счеты с жизнью… Он же был отличным врачом, знал, что нужно выпить, чтобы уже наверняка…

Год после его смерти прошёл, как в тумане. Мне всё время казалось, что я тоже уже не живая. Но со временем я научилась с этим жить. Хотя до сих пор внутри меня, уже взрослой женщины, живёт сирота, которая плачет о своем отце.

Она повернулась спиной к окну, прислонившись к перилам, и скрестила руки на груди.
- А мать… Странные чувства у меня к ней. Никогда мы не были с ней близки. Не помню, чтобы по-душам можно было с ней поговорить… но даже на большом расстоянии я безошибочно чувствую ее, когда ей плохо, или когда она болеет. И моя мать, и красивые родные места, не отпускают меня надолго. Я снова и снова возвращаюсь туда. А природа дает мне какие-то особые силы — радость, вдохновение, смысл жить дальше.

Правда, в деревне я снова превращаюсь в Золушку. Но этот наряд уже не жмет, как раньше, а даже забавляет меня. Я снимаю его до следующего раза, и возвращаюсь к себе — туда, где мой настоящий дом.

Утром мы прощались с Анной. Она уже приехала, а мне еще предстояло путешествовать почти весь день. Я обняла ее на прощание, и тихо сказала:
- Прощай, и будь счастлива, Золушка!

Она рассмеялась, глаза ее весело сверкали. От грустной истории на ее лице не осталось и следа. Геннадий помог вынести ее сумки и спуститься с вагона. Потом он вернулся, но постояв минуту в проеме дверей, опрометью бросился назад и выскочил из вагона. Я подошла к окну.

На тридцатиградусном морозе стояли двое: красивая женщина и военный. Он в волнении водил рукой по волосам и жестикулировал. Анна поставила сумку на землю, и достав свой телефон, протянула его Геннадию. Он быстро набрал цифры. «Записывает свой номер» - догадалась я, и отстранилась от окна, боясь, что меня заметят и смутятся, что кто-то посторонний проник в их тайну.

Поезд затрясся, заскрипел, и дергая вагон за вагоном, как большие бусины на веревочке, медленно двинулся вперед. А те двое всё еще стояли на перроне. Анна попыталась взять свой телефон, но Геннадий все не мог выпустить его из рук. Так они и стояли, глядя друг на друга, словно их связала какая-то невидимая нить. Было слышно, как наш проводник что-то кричал, а поезд уже набирал скорость.

Я не на шутку разволновалась: успеет ли Геннадий вскочить в уходящий поезд? Но через некоторое время он зашел, запыхавшийся, взволнованный, с слегка растрепанными волосами. Я уже потихоньку собирала свои вещи, доставала багаж. Вечером меня ждали дома.

За чаем я сказала Геннадию:
- Хорошая, женщина, правда?
- Да, очень! - с чувством ответил он. - Только вот я, потрепанный жизнью, нужен ли такой? Возможно, она мне даже не позвонит…

Мы замолчали. Но я знаю, что оба мы думали об одном и том же человеке.

Вскоре новые шумные пассажиры зашли и расположились в нашем купе. Но близко знакомиться и общаться уже ни с кем не хотелось. Душа была переполнена историей жизни, и человеком, с которым я провела эти два дня . В сердце то и дело возникала какая-то тихая радость. «Я возвращаюсь домой» - думала я, объясняя себе свои чувства.

Но мои мысли снова и снова возвращали меня к Анне. Я поняла, что это короткое знакомство оставила больший след в моей душе, чем я могла предположить. Прикосновение к душе чистой, сильной, не проходит бесследно. Такие люди — как природа, которая, как точно сказала Анна, `даёт силы, радость, вдохновение`.

Она счастлива и спокойна. И этот покой, как солнечное тепло, передается всем вокруг, кто с ним соприкасается. И хочется впитать его в себя, чтобы самому быть его источником.

январь 2018