ЛОЖЬ

Учитель русского языка Леонид Викторович Чистописаев выдавал свою дочь Алёнушку за учителя истории и обществознания Петра Александровича Фунтых. Свадьба текла как по маслу. В зале пели, играли, танцевали. Официанты, словно угорелые, носились от столика к столику, беспрекословно выполняя задания и просьбы гостей. Стоял шум и гам. Учитель математики Решаев, еврей Адамов и младший лейтенант областной полиции Андрей Степаныч Мглых, сидя на лавочке возле входа в ресторан, красноречиво громко и перебивая друг друга, рассказывали мистические случаи жизни и высказывали своё мнение о экстрасенсорных способностях людей. Все трое в них не верили, но допускали, что на этом свете есть много такого, чего не объяснишь никаким человеческим умом. На другой лавочке учитель правоведения Законов объяснял гостям случаи, когда водитель имеет право не показывать свои документы автоинспектору. Разговоры, как видите, занимательные и весьма интересные.
Ближе к вечеру отец невесты Чистописаев прошёл в кухню поглядеть, всё ли готово к основному блюду. В кухне от пола до потолка стоял дым, состоявший из куриных, свининых и многих других запахов. На двух столах были разложены и расставлены в хаотичном порядке атрибуты закусок и выпивок. Руководила всем этим кухарка Валентина, мощная баба с двойным подбородком.
– Покажи-ка мне, мать, скумбрию! – сказал Чистописаев; потирая руки и облизываясь. – Пахнет-то как, контагий какой! Так бы и сожрал всю кухню! Ну, показывай скумбрию!
Валентина подошла к одной из плит и аккуратно достала из духовки большой поднос, на котором покоилась запеченная скумбрия с луком и перцем. Чистописаев взглянул на скумбрию и ахнул. Лицо засеяло, глаза подкатились. Он нагнулся и издал ртом звук напоминающий открытие шампанского. Полюбовавшись немного, он подмигнул кухарке в знак одобрения и ещё раз чмокнул губами.
– Ох! Звук горячего поцелуя… Ты с кем здесь обжимаешься, Валюха? – послышался голос из соседней комнаты, и в дверях появился журналист стажёр, Папарацин. – С кем это ты? А-а-а… здравствуйте! Леонид Викторович! С женским полом забавляетесь?
– Я не забавляюсь, – растерялся Чистописаев, – как ты это понял, дурак? Это я губами чмокнул от удовольствия, смотри какая рыба!
– Ага-ага, рыба.
Папарацин широко улыбнулся и быстренько скрылся из виду. Чистописаев покраснел.
«Чёрт знает что! – подумал он. – Пойдёт теперь, сопляк, расскажет всем. На весь город оклеветает, скотина».
Чистописаев робко вошёл в общий зал и осторожно поглядывал из стороны в сторону: где Папарацин? Папарацин стоял около колонок и, ехидно изогнувшись, шептал что-то подруге невесты Дружиной.
«Про меня небось! – решил Чистописаев. – Точно про меня! А та верит и слушает! Смеется ещё! Господи Боже! Нет, это так оставлять нельзя… не-а… Нужно сделать так, чтобы ему не поверили. Поговорю первый с остальными, а он потом в балаболах останется».
Чистописаев потянулся и, не переставая бояться за свою честь, подошёл к Адамову.
– Сейчас я в кухне был и насчёт горячего узнавал, – сказал он еврею. – Ты, я знаю, рыбу любишь, а там на кухне, представь, скумбрия, во такая! Как указка! Хе-хе-хе. А, кстати, пока не забыл, в кухне этой, казус произошёл, хоть стой, хоть падай. Вхожу я, значит, в кухню и хочу блюда посмотреть. Гляжу на скумбрию со слюнками и от удовольствия, от аромата губами чмок! А в этот момент стажёр этот Папарацин входит и говорит, ха-ха-ха, такой: «А-а-а, вы тут целуетесь?» С Валькой-то, кухаркой! Придумал же, дурак! У бабы ни кожи, ни рожи, на крокодила похожа, а он, целуетесь, говорит! Щегол!
– Кто щегол – спросил подошедший Решаев.
– Да вон тот, Папарацин! Вхожу я, в кухню. И рассказал историю.
– Насмешил, стажёр! По мне так, приятнее с лягушкой целоваться, чем с Валькой. – добавил Чистописаев, осмотрелся и увидел рядом Мглых.
– Мы сейчас насчёт Папарацина общались, – сказал он ему. – Малец этот! Входит в кухню, увидел меня с Валентиной да и давай подкалывать. «Вы что тут, целуетесь?» По пьяни-то ему привиделось. А я, говорю, скорей со свиньей поцелуюсь, чем с Валькой. Да и у меня жена есть, молодец говорю, насмешил!
– Кто вас насмешил? – спросил подошедший к Чистописаеву родственник со стороны жениха.
– Папарацин. Стою я в кухне и на скумбрию гляжу.
И так далее. Через полчаса уже все гости знали про историю с рыбой и Папарациным.
– Пусть попробует теперь что-нибудь сказать, – думал Чистописаев потирая руки. – Удачи! Он начнёт рассказывать, а ему скажут: «Ага, журналистик, в газетах выдумывай! Нам лапшу на уши вешать не надо!»
И Чистописаев до того успокоился, что налил от радости полный стакан водки и выпил не закусывая. По окончанию банкета его еле дотащили до дома. Наутро, он уже и не помнил этой истории со скумбрией. Но, не тут-то было! Человек предполагает, а бог располагает. Сплетни сделали своё, и не помогла Чистописаеву его хитрость. Ровно через семь дней, а именно сразу после четвёртого урока, когда Чистописаев стоял в учительской и толковал о искаженных наклонностях ученика Разгуляева, к нему подошёл директор и вызвал к себе в кабинет.
– Вот что-что, Леонид Викторович, – сказал директор. – Такого не ожидал. Не моё это дело, конечно. Но замечание вам сделать обязан. Ходят слухи, что вы живете с этой, как её там, кухаркой. Валентина кажется. Целуетесь и всё такое, сами понимаете. Делайте что хотите, только прошу, не так гласно! Помните, что вы педагог. У вас жена, дети.
Чистописаев окаменел и побледнел. Как покусанный всеми комарами и пчёлами, он пошёл домой. Шёл он и ему казалось, что на него весь город смотрит, как на белую ворону. Дома ждала его новая беда.
– Ты что ничего не лопаешь? – спросила его за обедом жена. – О чём думаешь? О Валентинушке мечтаешь? Всё мне, иуда, известно! Показали правду матку люди добрые! Ходок грязный!
И бах его по щеке. Он встал из-за стола и, не чувствуя ног, без куртки и в домашних тапочках, пошёл к Папарацину. Застал его дома и говорит.
– Сволочь ты мелкая! – заорал Чистописаев. – За что ты мою чистую совесть испачкал?! Зачем сказал, что я с Валентиной целовался, а, мерзавец!?
– Я ничего не говорил! Вы что??? Леонид Викторович, я уж и забыл об этом.
– А кто тогда, а? Больше некому, сейчас я тебе врежу, сопляк. Иди сюда.
Папарацин упал на колени и склонил голову к ногам Чистописаева:
– Не бейте, дядь Лёнь! Клянусь, не я сказал! Отвечаю! Зуб даю! Пожалуйста, поверьте мне! Я б не посмел!
Слова Папарацина звучали искренне. Очевидно, не он насплетничал.
«Кто тогда? Кто? – задумался Чистописаев, перебирая события в своей памяти и чеша макушку. – Да кто же?»
А вы как считаете?