Почему Так Тяжело Жить?

Почему так тяжело? Тяжело встать по утрам. Тяжело выполнять свои должностные обязанности. Тяжело исполнять свой долг. Особенно в последнее время.

— Семёнов! — кричал из коридора подполковник.

— Да?

Вбежав в кабинет, он закричал ещё сильнее:

— Ты что, охуел что ли?!

— В смысле? Что случилось?

— Ты когда уже с этой старухой Лукьяновой разберёшься?

— Она не хочет выселяться. Что я поделаю? Силой её вытаскивать буду что ли?

— Будешь, пидор ты тупорылый, будешь! Ты объясни мне, какого *** я должен выслушивать от начальства за твои косяки? Живо поднял свою жопу и выселил старую суку. Если понадобится, поднимай оперативную группу. Мне похуй, ты понял? Не сделаешь сегодня, считай, дни твои сочтены.

Когда я только устроился работать в наше полицейское отделение, я понимал, в каких условиях мне придётся трудиться, с какими людьми и в каком районе. Знал. Прекрасно знал, что выбор мой рано или поздно встанет между тем, чтобы стать соучастником преступлений, и тем, чтобы получить по полной за правильность.

Но всё оказалось куда хуже, чем я ожидал. Хуже, чем мог опасаться. Хуже, чем можно только представить. Я оказался ровно в той ситуации, когда существуя на дне, ты понимаешь, что у жизни двойное дно.

С детства не боялся грязной работы. Парень я деревенский. Можно сказать, вырос на работе с землёй, скотом и навозом, поэтому влился в ряды органов внутренних дел как родной. Потому что работа была привычной. Хуже стало, когда привычное стало сверхурочным.

С первых месяцев работы я понял, что труд будет раздирать меня между бумажной волокитой и рутинными расследованиями. Несколько раз в месяц мне приходилось обходить район по заявлению местных жителей, что у них то колёса сняли, то соседи орут.

Не было ни одного случая, когда я закрывал дело честно, находя виновных и наказывая их по заслугам. От увольнения меня спасало то, что раз через раз мне попадались молодые парни, студенты, находящиеся в состоянии наркотического опьянения. Если ничего не было при себе — подбросил.

Порой приходилось трудиться вместо положенных восьми часов все тридцать без остановки. Звучит даже не страшно, а невозможно. Но, поверьте, к этому быстро привыкаешь. Ко всему быстро привыкаешь.

Последовав приказу начальника, я вызвал оперативную группу по адресу, где располагался старый ветхий двухэтажный дом, давно уже предназначенный под снос.

— Людмила Николаевна, откройте дверь! — кричал я, стучась в дверь. — Людмила Николаевна? Это полиция. Откройте, пожалуйста, дверь.

В ответ никакой реакции.

— Что? Ломать? — спросил у меня начальник оперативной группы.

— Ломай, — сказал я, неуверенно оглянувшись на двух понятых.

Оперативная группа сработала блестяще. Это был один из тех древнейших домов, где всё ещё не было ни домофона, ни металлических дверей. Вход в квартиру ребята вынесли одним ударом. Дверь была настолько сгнившая, что сама слетела с петель и рухнула посреди коридора.

Тут я услышал как завопила старуха. Она верещала со всей силы, раздирая глотку.

Квартира была однокомнатной. Поэтому, первым войдя в квартиру, я тут же направился в единственную жилую комнату, где и обнаружил женщину. Она лежала в постели. Волосы её были седыми, а лицо покрыто глубокими морщинами. В руке у неё был мобильный телефон.

Не успев начать что-либо разъяснять женщине, та тут же накинулась на меня с криками:

— Вы за что дверь мою выломали? Как же я теперь буду?

— Так а почему же не открывали?

— Как почему? Я инвалид! С постели подняться не могу! Сыну вот звонила. Просила, чтобы он приехал срочно. Боялась, что вы дверь выломаете. А оказывается, так и так выломали бы. У соседей спросили бы, они ответили бы вам.

— Людмила Николаевна! — крикнул я. — Ваши соседи уже давным-давно покинули этот дом. Все покинули, кроме Вас.

— За что же мне такое горе то, а?

Снова пытаясь объяснить женщине, по какой причине мы сюда пришли, меня вновь и вновь отвлекали.

— Товарищ лейтенант, здесь мужчина пришёл, говорит, что сын.

— Пускайте.

— Мужчина настроен агрессивно.

— И что? Что теперь делать? Не пускать его к матери?

Сотрудник промолчал и удалился. Вскоре в квартире появился сын. Минуя меня, он подошёл к матери.

— Как ты? С тобой всё в порядке.

Затем он встал на колени, чтобы она что-то ему прошептала на ухо. Не из-за скрытности, а потому что не было уже сил громко говорить на фоне шума, который вызывала нагрянувшая к ней полиция.

Вскоре мужчина встал с колен и обратился ко мне.

— Вы, собственно, кто? Представьтесь, пожалуйста.

Вынув из внутреннего кармана удостоверение, я представился, после чего продолжил выслушивать вопросы агрессивно настроенного гражданина:

— По какому такому праву, скажите мне, вы вынесли входную дверь?

— А Вы, собственно, кто?

— Сын.

— Могли бы Вы как-нибудь это доказать?

— Да, конечно. Какое доказательство Вас устроит? Удостоверение личности?

— Для начала, как минимум.

Показав мне с рук свой паспорт, мужчина спросил:

— Этого достаточно?

— Полагаю, что да. Но так или иначе, это неважно. Если Вы сын, то объясните, пожалуйста, почему Ваша мама ни разу никак не отреагировала на повестки суда?

— Вы издеваетесь что ли? Или ослепли? Разве и так непонятно? Она инвалид! Она с постели встать не может. У неё больные ноги.

— Хорошо. А Вы ей тогда кто?

— Мне кажется, мы уже разобрались в этом.

— Но что тогда у нас получается? Вы по отношению к этой гражданке являетесь сыном, но ни разу так и не отреагировали на повестки суда? Вы могли бы быть доверенным лицом. Если Ваша мама инвалид, то за ней нужен уход.

— Не беспокойтесь, ей предоставлен весь необходимый за ней уход. Я нанял специалиста, который за ней ухаживает.

— Хорошо. Но вы являетесь опекуном?

— Да, я являюсь опекуном.

— Почему же Вы тогда ни разу не явились в суд?

— Я являлся в суд. Я это могу подтвердить. И мы собираемся обжаловать решение районного суда.

— Но сроки обжалования уже истекли. Решение суда уже вступило в силу.

Мужчина попытался что-то заявить, параллельно этому вынимая из своей сумки какие-то, видимо, документы, на что в ответ я его перебил:

— Послушайте, это вообще бесполезно. Дом признан аварийным. Жильцы всех квартир уже съехали. Суд постановил расселить оставшихся жильцов принудительно.

— И что вы будете делать? Силой тащить инвалида? Ветерана труда!

— Да! В смысле, нет. Конечно, нет. Надеюсь, мы придём к мирному решению. А до тех пор, будем пока выносить мебель в близлежащую новостройку, где Вашей маме и предоставлена была квартира.

В этот момент я заметил просачивающиеся со всех сторон во все возможные отверстия камеры и тут же дал понять оперативникам, что нужно закрыть окна, задёрнуть шторы, а лестничную площадку очистить от посторонних лиц, что те и сделали в очень грубой форме, но крайне быстро.

— Вы на каком основании ведёте съёмку? — спросил рядовой.

— А мне разрешения на съёмку не требуется, — ответил оператор.

Полицейский говорит одно, представитель СМИ другое, но каждый раз, изо дня в день, одно и тоже. Вся проблема заключалась в том, что старушка жила на первом этаже, поэтому каждый то и делал, что пытался просунуть в окна свою камеру.

— Камеру! Камеру сломаешь! — кричал местный блогер, снимавший видео для канала на youtube, когда его аппарат оконной рамой зажал полицейский, пытаясь её закрыть. — Сломаешь, говорю! Придурок.

Затем прозвучал характерный треск и насадка для фотоаппарата всё-таки разбилась под давлением тяжёлой руки сотрудника.

— Товарищ полковник, слушайте, там журналистов и блогеров тьма тьмущая. Они прямо заполонили весь двор. Что делать?

— Как что делать? Ты разве ещё не понял? Тебе с утра не хватило?

— Я то приказ Ваш выполню. Только вот, Вы огласки не боитесь?

— Ты меня что, пугать собрался, сопляк?!

— А ты часом не охуел, полковник?

— Что-о-о?!

— Я говорю, ты часом не охуел, полковник? И готов повторить это ещё раз. Я говорю, что огласка будет. О нашем отделении беспокоюсь. Чтобы проблем не было никаких.

— А ты обо мне не беспокойся. Сам справлюсь. Понятно? Берёшь старуху в охапку и тащи её прочь из квартиры.

— Понятно-понятно.

Вернувшись обратно в квартиру, я отдал приказ, чтобы женщину выносили.

— А как её? — неуверенно спросил оперативник.

— Да ты хоть обосрись, но сделай! Меня уже со всех сторон прижимают этой тупорылой старухой. Заебало уже! Если надо, силой вытаскивай.

— Но как же? Здесь журналисты и блогеры.

— Ничего не знаю. Вот вытащите всю мебель из квартиры и скажите ей, либо в новую квартиру, где её ждут её вещи, либо пусть остаётся в пустом доме, без электричества, воды и газа. Пусть хоть расплачется. Наплевать. Долго она так тут не протянет. Сама попросит, чтобы её вынесли. Либо тут и сдохнет от своей же упрямости. Вместо применения силы, можете разъяснить всё это гражданке. Надеюсь, прислушается.

И знаешь что? Прислушалась. Не все восьмидесятилетние старики так упрямы, как нам порой кажется. Просто до изнеможения консервативны.



Но и тут, едва только успев договориться с женщиной и её сыном, тут же прибежали сотрудники социальных службы.

— А вам то, что надо? — с негодованием спросил я.

— Нам поступила жалоба. Что вы тут нарушаете права пенсионера, достигшего восьмидесятилетнего возраста. Мы пришли, чтобы защитить её права.

— Что ж, это здорово. Исполняя решение суда, мы уже вынесли мебель и вещи гражданки. И только что она и её опекун, коим является сын, согласились на переселение. Раз уж вы пришли, чтобы соблюсти законность. Предлагаю вам и заняться этим вопросом.

— Да? Получается, всё в рамках закона?

— А вы как думали?

— Эм. Собственно, а что нам написать в отчётности?

— Не знаю. Что угодно. Это не моя проблема. Напишите, ложный вызов. Заодно оштрафуем того урода, который жалобу написал.

Направляясь к выходу, я столкнулся с молодым человеком, лет двадцати пяти, но очень упитанным с непропорционально жирной мордой.

— Почему посторонние на площадке?! — крикнул я. — Что Вы здесь делаете? — спросил я уже у мужчины. — Немедленно покиньте дом!

— Я депутат городской думы и второй секретарь областного комитета коммунистической партии.

— О. Это же многое меняет.

— Я пришёл защитить законные права этой женщины.

— Не вы одни.

— Если Вы не выполните наши требования и не оставите в покое ветерана труда с пятидесятилетним стажем, я вместе с активистами комсомола вынужден буду устроить забастовку.

— Забастовку? Ты дурачок что ли, коммунист? Это тебе не завод. Я ничего не потеряю от твоей забастовки. Хочешь палатки разводи во дворе, если тебе так угодно. Я даже выделю пару ребят из оперативной группы для обеспечения твоей безопасности.

— Не потеряешь, говоришь? А как на счёт освещения на федеральных каналах? Готов услышать свою фамилию на Первом канале?

— Слышь ты, депутатишко ****ный. Ты меня не пугай, ясно? Тебя кто вообще избрал? А я ведь знаю тебя. По моему округу числишься ведь. Дали мандат вместо севшего в тюрьму мудака. Ты всего год в городском совете. И что теперь? Думаешь, меня остановит твоя неприкосновенность? Я отдам приказ, двое суток под арестом. Да, незаконно. Но кто, что мне сделает?

— Что ж, хорошо. Если Вы так хотите, то давайте.

Второй мордастый секретарь обкома покинул лестничную площадку и направился к своим комсомольцам, которые стояли с плакатами у входа с воодушевляющим видом для камер.

— Короче, похоже, что там одно только быдло какое-то, — сказал он своим товарищам. — У меня не получилось даже поговорить с ними конструктивно. Поэтому начинаем забастовку.

Кажется, российские комсомольцы только рады были тому, что их никто не воспринимал всерьёз. Потому что это позволяло им и дальше заниматься такими глупостями как беспощадно бессмысленный протест.

Секретарь перераспределил обязанности. Свернув плакаты, молодые красные ребята разошлись. Одни пошли собирать подписи в защиту дома и пенсионерки, другие пошли расклеивать листовки, третьи готовиться к забастовке, а ещё один направился к представителям социальной службы, чтобы с одной стороны их подпинывать, а с другой стороны помогать.

— Товарищ полковник, здесь уже какой-то цирк намечается. Коммунисты пришли, какую-то ересь разводят.

— Что за коммунисты ещё?

— Ну КПРФ. Какие ещё то?

— И что? Какое дело до них вообще? Ты старуху вытащил?

— Нет ещё...

— Так чего же ты ждёшь, ёб твою мать?! Ты коммунистов что ли боишься? Ты ёбнутый что ли? Эти придурки пришли, чтобы просто на камеру поиграть. У нас через полгода выборы в городскую думу. К тебе по-любому этот жирный мудак пришёл. Так ведь?

— Да.

— Вот видишь. Этот дебил сейчас везде лезет, где что-либо происходит. Что ты в самом деле как маленький наивный дурачок?

— Я отдал приказ вынести старуху. Только вот оперативная группа стремается.

— Ладно. Подожди. Я сейчас позвоню начальнику оперативной группы. Скажу ему пару ласковых.

— Только это. Пожалуйста, не подрывайте мой авторитет.

— Ой, да заткнись ты, ***сос, — сказал полковник и бросил трубку.

Не успел я докурить сигарету, как через пару минут уже слышал вопли старухи. Тут же побежав к подъезду, я обнаружил, как несколько сотрудников оперативной группы несли её на инвалидной коляске. Так как у неё были больные ноги, их укутали в одеяло и несли, приподняв. А она то и делала, что вопила, крича:

— У меня ноги больные! Несите аккуратнее!

Когда пенсионерку уже вынесли наружу, её тут же окружили камеры, и она была рок-звездой, общалась с ними без страха и смущения, уверенно взывая:

— Снимайте! Снимайте! Пусть все видят, как наши правоохранительные органы издеваются над нашими гражданами! Как наше государство легко может взять и выбросить на улицу беззащитных людей! Я даже не знаю, что делала бы, оказавшись одной из тех миллионов бабушек, у которых никого не осталось. Поймите же вы! Сегодня меня вышвырнули как собаку, завтра придут и за вами!

— Дальше мы сами, — сказал сын Лукьяновой, агрессивно расталкивая от своей матери полицейских.

— Что дальше, товарищ лейтенант? — спросил меня начальник оперативной группы.

— Выдели людей на охрану этих дебилов...

— Для коммунистов?

— И СМИ тоже. А также проследи, чтобы до конца вынесли все вещи гражданки. Ну и пусть техника уже наконец-то начнёт крушить это здание, пока туда вновь никто не заселился.

В полицейский участок я вернулся изнеможённым. Но не хватило мне полшага для того, чтобы войти в свой кабинет, как вдруг послышался крик сзади:

— О, Семёнов! Семёнов! Молодец, Семёнов! Ух, наконец-то справился. А то всё никак не мог добиться от тебя решительных действий.

Полковник был явно навеселе от того, что я сделал за него всю грязную работу. То обнимал меня, то хлопал по плечу. Не хватало только пообещать премию, которую я в любом случае никогда не увижу. Наверное, поэтому и не пообещал.

— Сделать то я сделал, а вот оплеух после этого мы не получим? — спросил я.

— Да ты не беспокойся об этом. У нас же самая надёжная крыша в городе. Сам губернатор.

— Сам губернатор? А ему то какое дело до нас?

— Семёнов. Ей Богу. Мне иногда кажется, что ты реально придурок. Ну кто сносит дом, которому нет ещё и пятидесяти лет? У нас вон, бараки сталинских времён в некоторых районах всё ещё не могут под капитальный ремонт отдать. Хотя их сносить уже в пору. Но нет, нужно сделать под капитальный ремонт. Это же твой район. Ты и сам всё знаешь. Сколько у нас домов признаны аварийными уже как лет десять. До них просто никому нет дела. А то, что рядом с этим домом новостройка строится, тебя не смущает? А то, что недавно несколько бараков через квартал сгорели, ты не слышал? Так что, считай, хорошее дело сделал. Старухе сгореть заживо не дал. А то есть у нас тут застройщики. Если бы там не цыгане с таджиками заживо сгорели, то такой кипишь поднялся бы. На всю жизнь не огребли. А до этих никому нет дела. Всей семьёй сгорели. И что? Никто не спохватился и славно. Дело закрыли.

— Так это что получается, я старуху выселял в интересах застройщика?

— Ты, Семёнов, давай, не кипятись, ладно? А то начал мне тут. Во всеобщих интересах ты старуху выселил. И в её интересах. Новая комфортабельная квартира теперь вместо той дыры. И да, застройщик тоже заинтересован. Он каждому жильцу того дома дал по крутой квартире. Ты вот сколько не служи в полиции, как не выделяйся, сколько не геройствуй, в такие квартиры тебе ни за что не выдадут. Служебную комнату в лучшем случае. Так что, не им жаловаться. Не говоря уже о том, что ты как бы закон защищал. Ведь это суд принял решение о выселении.

— Знаю я, товарищ полковник, как решения у нас в судах выносятся. Так что буквой закона меня не успокаивайте.

— Ты что ноешь то, я не пойму?

— Вы так и не ответили, причём здесь губернатор?

— Послушай, Ты, похоже, перегрелся. Может, тебе отдохнуть? Как думаешь?

— Если только Вы считаете...

— Конечно, считаю. Тем более, что ты заслужил.

Мой отдых продлился всего несколько часов. Уже вечером мне вновь позвонил полковник:

— Семёнов! Срочно приезжай в отделение. У нас тут возникли кое-какие проблемы.

— Какие ещё проблемы? Вы же меня сами отпустили.

— Мне без разницы. Я жду тебя в отделении.

Бросив трубку, полковник оставил меня в недоумении и с чувством опустошённости от предвкушения неожиданного. Я мог предполагать всё что угодно, но был уверен, всё равно столкнусь с чем-то непредсказуемым. Здесь главное с самого порога суметь считать эмоции на лицах сотрудников и начальства.

Когда я приехал в отделение, меня встречала обезображенная гневом рожа полковника.
***
— Лейтенант! Вот и ты подоспел.

— Что случилось? По какому поводу меня вдруг вызвали?

— Тут из-за этой старухи Лукьяновой поднялась шумиха.

— Боже мой. Я же Вам говорил!

— Это всё неважно. Ты тогда всё правильно сделал. Шум так или иначе поднялся бы. Не сегодня, так завтра. Не из-за тебя, так из-за другого.

— В смысле не из-за меня, то из-за другого? Ты что, сука, на меня всю вину возложить решил? Ты, пидор, знай, хоть слово против меня кто-то вякнет, я всех за собой утащу. И тебя в первую очередь. За все твои грехи.

— Да ты успокойся! Не пойму, чего ты каждый раз преждевременную панику разводишь? Ничего тебе не будет. Ты исполнял решение суда, чего тебе то беспокоиться? Или чувствуешь за собой какое-то преступление?

— Товарищ полковник. Давайте лучше по существу, ладно?

— А ты если по существу хочешь, сам не начинай ныть, понял? По существу... По существу, так по существу. Федеральные каналы и самые авторитетные блогеры в сети подняли такой шум из-за этой полудохлой твари, что за дело взялся сам губернатор.

— Губернатор?

— Да.

— А он то тут причём?

— Понимаешь, в чём дело. Помнишь тех коммунистов, которые будто из неоткуда появились у дома? Откуда они знали что, где и во сколько произойдёт? Информатор был, значит. Комсомольцы, понятное дело, за идею пошли сражаться. А вот этот мордастый депутат неспроста появился там. Они и раздули такую шумиху. С одной стороны у них выборы на носу, а с другой им спонсоры нужны. А деньги нужно отрабатывать. Помнишь, года три назад, когда проходили губернаторские выборы, от коммунистов выдвинулся один бывший казак, построивший большую региональную строительную компанию? Не помню, какая у него фамилия. Ну так вот. Он тоже метил на это место, но в конкурсе проиграл и застройка перешла компании конкурента. Так что его интерес ясен, а появление коммунистов понятно. А вот конкурент этот никто иной как бывший одноклассник нашего губернатора. Школьный друг. Вот они и договорились. Этот его спонсирует, а тот ему даёт тендер на строительство.

— Казак, построивший строительную корпорацию, баллотируется на пост главы области от коммунистов? Мне кажется, я совершенно перестал понимать современную российскую политику.

— А её и не нужно понимать. Никому. Какая вообще разница тебе до него? Это три года назад было. Лучше бы о сегодняшней съёмке подумал.

— Что? Какой ещё съёмке?

— Как какой? Я же тебе говорю, что шумиха прошлась по федеральным каналам. Если об это узнает президент, кто первым получит по шее? Губернатор. Ему срочно нужно сделать вид, что всё улажено. Поиграть перед камерами в миротворцами. Главное было найти козла отпущения, ведь кого-то демонстративно поругать всё-таки нужно.

— Стоп. Я надеюсь, что не...

— Что? На что ты надеешься? Что не ты огребать будешь?

— А я то тут причём вообще?! Я жаловаться буду?!

— Да чего ты опять заныл? Какой губернатор собственных ручных псов душить будет? Это же так, спектакль для ума лишённой толпы. Сегодня тебя сделали козлом отпущения для всей страны, а завтра о тебе уже все забыли, но при этом ты остался с компенсацией. Думаешь, такие вещи за просто так делаются? Ты думаешь, когда очередного врача, учителя, чиновника или полицейского ругают на камеру по федеральным каналам, то ему ничего за это не причитается? Порой просто нужна жертва, когда народу мало развлечений. И тут уже неважно какая.

— Но почему я? Почему не подставное лицо какое-нибудь? Я ведь в эти ваши игры не соглашался играть. Но при этом правила их соблюдал.

— Правила изменились. И если будешь и дальше их соблюдать, поверь, тебе зачтётся.

Съёмки были запланировали на следующий день. Меня взывали на них в приказном порядке.

Уже вечером того же дня был показан на главном региональном телевизионном канале репортаж с этого события. Большой шикарный зал в резиденции губернатора и его несколько вырванных из контекста фраз и реплик:

— Я рад, что всё благополучно разрешилось.

— Очень жаль, что так произошло.

Новенькая квартирка, куда и планировали перевезти старушку, на сей раз была представлена как губернаторский дар:

— Примите этот дар от всей области.

А в конце видеоряд — губернатор демонстративно кричит на меня, а я, как и было мне велено продюсером, уткнулся в пол, — на фоне которого корреспондент сообщает, что виновные уже понесли наказание и принесли свои извинения ветерану труда. Хотя на том же канале, всего несколько дней назад, всё тот же репортёр проводил съёмку, во время которой я сообщил о решении суда и законности проводимой операции. Рядовой зритель не обратит на это внимание, точно также, как он не замечает киноляпы в российском кино.

Но как дела обстояли на самом деле?

— А что мне Ваша квартира?! — кричала пенсионерка. — Вы что, думаете я совсем дура? Мне квартиру так и так обещали. Я её и без тебя получила бы, умник.

Губернатор молчит.

— Квартиру он мне подарил. Ветеранам труда и детям войны её безвозмездно должны давать. А вы что? Чиновники проклятые.

— Твою мать! Старуха. Ты зачем сюда пришла? — закричал губернатор. — Кто её вообще сюда пустил? Эту сумасшедшую.

— А ты на меня не кричи! — возмутилась старуха.

— Заткнись, сука! Ей ты, — обращаясь к режиссёру. — Какого *** я вообще пришёл сюда? Чтобы выслушивать бред этой инвалидки? Убрал живо её отсюда.

Лукьянова вновь попыталась что-то сказать в ответ, но губернатор тут же её перебил:

— Да ну вас всех на ***. У меня встреча с Карповым, — председателем совета директоров и генеральным директором крупнейшей в области металлургической компании. — Мне не до этой суки. Доделывайте всё без меня.

Губернатор направился к выходу, но, проходя мимо пенсионерки, остановился, чтобы сказать:

— А ты, старая, ещё раз что-нибудь где-нибудь вякнешь, сдохнешь, поняла?

— А ты меня не пугай!

— А я буду пугать тебя, понятно? Потому что ты никто, в сравнении со мной. Я всех твоих близких грохну. Даже домашних животных. Конечности им отпилю и кожу сдеру заживо, а тебя смотреть заставлю. Ты у меня сама сдохнешь. От увиденного, поняла? ****ь, как же ты, мразь такая, сама не сдохла ещё? От желчи в мозгу.

Не дождавшись ответа, губернатор с довольным видом покинул зал, а следом за ним и ревущая Лукьянова.

— Что же делать? — задался вопросом режиссёр.

— Ну, я заснял, как он только что разорялся, — сказал оператор. — Может, снимем виновно стоящего офицера, а затем смонтируем, типа губернатор на него орал.

— Ох, как же после Васильевна будет орать на нас...

Васильевна — монтёр, которому впоследствии пришёл сутки просидеть за работой из-за привередливого губернатора.

Новости я смотрел без чувства омерзения, присущее всем, с кем поступили не по совести, а с безразличием; неестественной апатией, которая была подобна той, что возникает при сильном утомлении.

А следом за этим подставным репортажем, пошёл другой, где рассказывали про того самого застройщика, который и выселил старуху. Только рассказывали уже не про старуху и не погоревшие бараки, а про обманутых им дольщиков, которые добрались со своими заявлениями до самого президента. Кажется, история этого областного тандема на Лукьяновой так и не закончилась. И вряд ли вообще когда-нибудь закончится вообще.