След ржавчины

СЛЕД РЖАВЧИНЫ

***

РОМАН

***

I.

Высокий щеголеватый подполковник, проводящий занятие,
мельком взглянул на часы и обратился к аудитории:

-- Подытожим пройденный материал. За что больше всего
прочего должна болеть голова зампотеха подразделения и, тем
более, отдельной части?

Мы дружно засмеялись. До зампотехов частей нам, курсантам
выпускного курса, было так же далеко, как и до подполковничьих
звезд преподавателя. Подполковника мы любили: кроме
доходчивого изложения материала, он воздействовал, как мог,
на наш ум-разум.

Переждав смех, преподаватель продолжил:

-- Ваша прямая обязанность -- не допустить,
во-первых, продажи оружия в подчиненных вам подразделениях,
оружия и боеприпасов со складов текущего довольствия и
неприкосновенного запаса. За это, наравне с командиром, вы
несете личную ответственность и не только растеряете
звездочки на погонах, но можете очутиться на скамье
подсудимых. Во-вторых, халатного отношения подчиненных к уходу
за оружием. Как и многие другие объекты, -- подполковник не
стал уточнять какие, -- оружие любит ласку, чистоту и
смазку. А подчиненные контроль и еще раз контроль.

Наши улыбки свидетельствовали о том, что под объектами мы
понимали вещи, не имеющие прямого отношения к служебной
деятельности зампотеха.

-- В-третьих, ржавчины. Ржавчина -- враг зампотеха. Причем не
только в стволе оружия, но и ржавчина в вашей душе и душах
подчиненных. Наша служба специфична, связана с оружием и
боеприпасами. У человека нечистого на руку может появиться
соблазн быстрого обогащения. Контроль за хранением оружия и
боеприпасов, порядком их выдачи должен быть постоянным.

Резкий звонок объявил об окончании занятия.

-- Все понятно? -- перекрывая гул, стоящий в аудитории,
спросил подполковник.

-- Понятно, -- дружно ответил класс.

-- Вопросы?

-- Нет.

-- Занятие окончено. Дежурным оставить порядок в аудитории.

Дождавшись выхода подполковника, мы ринулись во двор, на
короткий перекур. Мудрых преподавателей слушали мы
невнимательно. Так уж устроена жизнь.

***

-- Полк, равняйся! Смирно! Товарищ полковник, полк для
проведения строевого смотра построен. Докладывает
заместитель командира полка подполковник Рудь.

Немного грузноватый и рыхловатый для своей должности и лет,
подполковник отступил на шаг, пропуская командира полка, и
зачеканил следом, старательно оттягивая носок сапога.

"Докладывает замкомандира полка!" -- нет таких слов в
строевом уставе! Но не может Рудь избавиться от отсебятины,
считает шиком такой доклад. Сколько ему ни говорили, ни
совали под нос строевой устав, он все стоит на своем.

-- Здравствуйте, товарищи!

-- Здра... жела... товарищ полковник! -- рявкнул строй.

-- Вольно! Командирам подразделений доложить о наличии людей
и готовности к строевому смотру.

Как ни ждал я этой команды, сердечко екнуло. Не то чтобы
побаивался я командира, просто не хотелось лишний раз
выслушивать нотацию.

Реакция была точно такой, как я ожидал.

-- Что же это вы, товарищ подполковник, распустили людей?
Если у вас начальник службы на строевой смотр не соизволит
явиться, то что ждать от его подчиненных? После смотра
лично разберитесь, в чем дело и доложите мне, -- не скрывая
раздражения, выговорил мне командир полка. Отсутствующий на
строевом смотре мой подчиненный, начальник службы
вооружения капитан Косов, прибыл в полк недавно, после
вывода его части из Германии. Часть вывели в чистое поле, но
некоторые офицеры, имеющие связи, в том числе и он, сумели
получить назначение в другие гарнизоны. Хороший спортсмен,
любитель волейбола, владелец новенького "Мерседеса" и еще
одной, подержанной, машины, вывезенной из-за границы, в
недалеком прошлом холостяк, женившийся вскоре после прибытия
в нашу часть, -- вот, пожалуй, и все, что я знал о своем
подчиненном. К службе он относился без особого рвения,
однако организатором был хорошим. За короткий срок заставил
командиров подразделений переделать ружейные комнаты,
привести их в соответствие с указаниями округа. Прапорщик,
заведующий складом неприкосновенного запаса, пока не навел
на рабочем месте образцовый порядок, первым приходил и
последним уходил со службы.

Как заместителю командира полка по технической части, в чьем
непосредственном подчинении находится служба артвооружения,
мне было положено больше знать о своем подчиненном. Увы!
Многочисленные заботы и хлопоты съедали время, необходимое
для индивидуальной работы с подчиненными.

После развода я вызвал прапорщика Смирнова -- правую руку
Косова, выполняющего функции его внештатного заместителя, и
мы отправились домой к капитану. Квартиру Косов получил
недавно, в новом военном городке. Его строили турки по
заказу Министерства обороны, на деньги, выделенные ФРГ для
строительства жилья офицерам. Я был на квартире капитана
один раз, на новоселье. Квартира, по сравнению с нашими,
расположенными в старом фонде, была шикарной. Впервые
за годы службы я видел дом, в который можно въезжать
и жить без переклейки обоев, покраски и прочих
ремонтных работ.

Смирнов долго давил на кнопку звонка. Соловьиная трель резко
тренькала за дверью, но признаков присутствия хозяев не
прослушивалось.

Я толкнул дверь, она распахнулась. Помню, на новоселье я
отметил, что живет мой подчиненный красиво. Это меня удивило.
В Германии он холостяковал. Как свидетельствовал мой опыт,
холостяки редко думают о том, чтобы прибарахлиться, обычно
решают другие проблемы. Косов являл собой исключение.

Его двухкомнатная квартира могла служить выставочным залом
мебельных гарнитуров, бытовой техники. Пожалуй, у него я
впервые увидел в действии посудомоечную машину; до этого
наблюдал за ее работой лишь в телефильмах, рассказывающих о
жизни обеспеченных людей. Какое-то не свойственное мне
чувство, скорее удивление, чем зависть, царапнуло меня. За
20 лет безупречной службы я так и не сумел скопить не только
на автомобиль, но и на видеоаппаратуру. Цветным "Горизонтом" и
то обзавелся года три назад. То ли не умели мы с женой
экономить, то ли мой оклад и ее зарплата были маловаты, но
денег хватало от получки до получки. Судя по тому,
как жили мои сослуживцы (кроме тех, кто побывал за границей),
они испытывали те же проблемы.

В обоих комнатах царил образцовый порядок. Паркет блестел.
На книжной полке и в серванте ни пылиночки. Мебель аккуратно
расставлена именно на тех местах, где ей надлежало быть. Мы
прошли на кухню. Небольшой кухонный стол был уставлен
бутылками и разнокалиберными тарелками с закуской. Из общей
массы выделялись наполовину выпитая бутылка водки "Абсолют",
начатая бутылка коньяка, несколько бутылок грузинского
сухого вина. Опорожненная бутылка "Абсолюта" стояла на полу.
Закуска не отличалась изысканностью. Она была приготовлена
на скорую руку, без участия женщины, но, судя по всему,
стоила круглую сумму. Колбаса "Салями", ветчина, красная
рыба, многочисленные консервные банки, отборные овощи -- все
это по карману человеку, не привыкшему считать рубли и
экономить до очередной получки. Две наполненные водкой и
одна коньяком хрустальные рюмки поджидали хозяина и гостей,
отлучившихся, скорее всего, покурить и прервавших приятное
занятие ради нескольких затяжек никотином. Однако это
предположение можно было сразу же отмести. Гора окурков
заполняла пепельницу, окурки лежали в одной из тарелок,
валялись на полу.

Пока я оглядывал стол, прапорщик, не раз бывавший в квартире,
внимательно осмотрел комнаты и прихожую.

-- Не хватает видика и портативного японского цветного
телевизора, -- доложил он. -- Остальное все вроде бы на
месте.

В прихожей на вешалке висела отглаженная военная форма с
капитанскими погонами, гражданский пиджак, какой-то
однотонный плащ. На одном из крючков, объединенные
замысловатым брелком, болтались ключи. Один из них подошел к
дверному замку. Заперев дверь, мы вышли на площадку.
Я не знал, как поступить. Надо было вызывать милицию, но я
хотел вначале поставить в известность о случившемся
командира полка. Кроме того, у меня теплилась надежда, что
ничего серьезного не произошло. Просто капитан загудел с
приятелями. Раньше за ним такого не наблюдалось, но в полку
он недавно. Что выкидывал по прежнему месту службы, кто
знает?

На лестничную площадку выходили еще две двери. На наши
звонки никто не отвечал. Дом офицерский. Мужья на службе,
женщины -- кто на работе, кто отводит детей в школу, детский
сад или гуляет на улице. Этажом выше дверь открыла
миловидная женщина с маленьким ребенком на руках. Капитана
Косова она не знала. Дом заселили недавно, перезнакомиться
не успели.

***

Командир полка выслушал мой доклад с невозмутимым видом,
словно речь шла не о его подчиненном, а о ком-то
постороннем. Затем, ровным голосом, приказал:

-- Пока шум не поднимать. Капитана искать. От моего имени
подготовьте распоряжение -- поручите кому-нибудь из
внештатных дознавателей полка провести расследование. Пусть
узнает, где работает жена, поговорит с ней. Сами побеседуйте
с друзьями Косова. Держите меня в курсе. Если к среде Косов
не объявится, доложим в округ, подключим милицию.

Спокойствие командира уменьшило мою тревогу. Подумаешь,
подчиненный после воскресного дня не прибыл на службу.
Подумаешь, дверь в квартире осталась открытой. Чего по пьянке
не сделаешь! А судя по увиденному на кухне, собравшаяся
компания о похмелье не думала.

В личном деле капитана, в графе "семейное положение", значилась
надпись -- "холост". Кадровик развел руками:

-- Капитан сам должен был написать рапорт с просьбой внести
изменение в личное дело. Я ему несколько раз напоминал, но
он так и не удосужился зайти в отдел кадров.

Все знающий прапорщик Смирнов отыскал в записной книжке
телефон жены пропавшего. Трубку долго не поднимали.
Приятный голос, принадлежащий молодой женщине,
огорошил меня. Светлана Михайловна, так звали супругу
Косова, в прошлый четверг уволилась с работы и собиралась
уезжать -- скорее всего, уже уехала -- к родителям. Куда --
женщина точно не знала: то ли в Волгоград, то ли в Саратов.

Что касается беседы с друзьями Косова, здесь тоже вышел
прокол. Друзей у него не было. С несколькими молодыми
офицерами капитан общался больше, чем с другими. В часы,
отведенные для занятий по физической подготовке, любил
сразиться в волейбол, предпочитал постоянных партнеров, но
за пределами площадки отношений с ними не поддерживал.

Вторник мы провели в розыске и ожидании, что капитан
объявится. Но он как в воду канул. Дело принимало серьезный
оборот. Командир доложил в округ об исчезновении офицера. Я
сообщил в военную прокуратуру и милицию. По местному
телевидению показали фото Косова в военной форме, обратились
с просьбой ко всем, кто видел капитана или мог сообщить о
месте его пребывания, позвонить в часть или в милицию.

II.

Внутрипроверочную комиссию, созданную по приказу командира
полка, возглавил командир одного из мотострелковых
батальонов. Она должна была детально проверить службу
артвооружения. Мне полковник приказал работать вместе с
комиссией. Свою работу мы начали со склада неприкосновенного
запаса. Прапорщик Щукин -- заведующий складом -- излучал
спокойствие.

Не напрасно он два месяца днем и ночью торчал на складе.
Сейчас прапорщик был благодарен начальнику службы
артвооружения за то, что тот заставлял по нескольку раз
переоборудовать стеллажи, ящики хранения оружия, переделывать
сигнализацию, переоформлять книги учета. Практически на
складе не к чему было придраться. Требования многочисленных
инструкций и наставлений по хранению оружия были выполнены.

Члены комиссии были довольны: при образцовом порядке на
складе проверка много времени не займет. Выполнив приказ
командира, можно будет заняться повседневными обязанностями.

Основная морока предстояла при проверке оружия, хранящегося
годами. Оно предназначалось для запасников, прибывающих в
полк при развертывании. Находилось оружие в деревянных
ящиках, закрытых двойными замками и опечатанных печатью
прапорщика. Замки были на месте, печати не смазаны.

Кто-то из членов комиссии предложил не открывать ящики.
Совсем недавно склад дважды проверяли. Это было, когда Щукин
уходил в отпуск по семейным обстоятельствам. Я не согласился,
дал команду тщательно проверить содержимое ящиков.

Члены комиссии вскрыли верхний ящик и стали сверять его
содержимое с описью. В нем хранились автоматы. Нарушений не
было. Во втором ящике количество автоматов, их номера тоже
совпадали с документами.

Третий ящик был не таким громоздким и тяжелым. В нем
хранились пистолеты "Макарова". Они были установлены
рукоятками вверх, в специальных ячейках. Председатель
комиссии сам пересчитал пистолеты, глянув в опись,
удовлетворенно кивнул головой:

-- Порядок.

Я стоял поодаль от ящиков, за членами комиссии. Мельком
взглянув на его содержимое, я собирался заняться ведомостями
выдачи оружия и боеприпасов.

Председатель комиссии скомандовал:

-- Закрыть ящик!

У меня зародилось какое-то неясное подозрение. Что-то тут
было не так. Но что? Мой мимолетный взгляд зафиксировал
отступление от правил. В чем оно заключалось? И тут меня
осенило: промасленная бумага!

Насколько я помнил по предыдущим проверкам, пистолеты
никогда не заворачивали в промасленную бумагу!

Прапорщик Щукин стоял рядом со мной.

-- Это что за новшество с конфетными фантиками? -- обратился
я к прапорщику за разъяснениями, указав на промасленную
бумажку.

-- Капитан Косов приказал обернуть все пистолеты из НЗ, у
них в Германии так все оружие на складах хранилось, --
невозмутимо ответил Щукин. -- Я вначале был против этого
нововведения, но капитан сказал, что такой порядок хранения
определен в новой инструкции.

-- Понятно. В наших условиях, когда оружие месяцами никто не
осматривает, а в складе повышенная влажность, может, это и не
плохо, -- согласился я. -- Но инструкции, обязывающей
оборачивать оружие, не помню.

-- Да разве все упомнишь. Их каждый месяц то из Москвы, то
из штаба округа шлют. Надо же как-то штабным свой хлеб
оправдывать, -- глубокомысленно заметил прапорщик.

Один из членов комиссии уже успел закрыть ящик. Я шагнул
вперед. Попросил открыть крышку. Достал пистолет из ячейки.
Привычная тяжесть оружия чуть напрягала руку. Рукоятка на
ощупь показалась мне не совсем обычной. Я развернул
промасленную бумагу, скрывающую оружие. На моей ладони
лежала напоминающая по форме пистолет "Макарова",
обработанная на станке металлическая болванка. Ее размеры
и вес соответствовали боевому оружию.

Мне показалось, что сердце, разорвав путы артерий и
соединительных тканей, из грудной полости устремилось куда-то
вниз. Его масса мгновенно увеличилась, и оно было готово,
разодрав ребра, мышцы и кожу, вырваться наружу. Голова у
меня закружилась, виски сдавила едва переносимая боль.
Что-то подобное ощутил, наверное, прапорщик Щукин. Его лицо
из розового превратилось в смертельно бледное. Он тихо осел
на стоявший поблизости ящик.

Председатель комиссии приказал развернуть все обертки.
Каждый третий хранящийся в ящике пистолет был подменен
болванкой. Такая же картина была еще в двух ящиках. В общей
сложности мы недосчитались сорока пистолетов "Макарова".
Чем это грозило начальнику склада, мне и командиру полка,
догадаться было не трудно. Особая ответственность ложилась
на начальника службы артвооружения -- капитана Косова, в чьем
непосредственном ведении находился склад НЗ, но капитан из
пропажи не объявился, его следы до сих пор не нашлись.

III.

О том, как была совершена эта находка, я узнал из
рассказа Мурада. Он выгонял овец рано утром. Проработав всю
жизнь в колхозе, Мурад давно вышел на пенсию. Сидеть дома,
заниматься своим небольшим огородом или общаться с другими
стариками за бутылкой кукурузного самогона -- араки, слушать
их бесконечно повторяющиеся рассказы ему быстро надоело, и
он согласился пасти не только свое небольшое стадо, но и
овец соседей. Каждое утро женщины, в некоторых семьях дети,
услышав удары кнута, хворостинами направляли своих животин в
общее стадо. Подняв пыль на узкой улочке небольшого
селения, разместившегося у основания заснеженного хребта,
стадо направлялось на пастбище.

Ранние осенние заморозки пощипали редкую траву,
пробивавшуюся сквозь каменную осыпь. Корма овцам рядом с
поселком не хватало, и Мураду приходилось забираться
со стадом в поисках оставшейся зелени все выше и выше
по отлогим склонам. Рядом с поселком змеилась асфальтированная
дорога, ведущая к притаившимся в горах турбазам. Несколько
лет назад весной, летом и осенью турбазы были
переполнены отдыхающими. По дороге тянулся непрерывный поток
автобусов и автомобилей, доставляющих людей полюбоваться
горными вершинами, подышать ни с чем не сравнимым горным
воздухом, попить воды из горных родников, поесть шашлыков
или просто мяса молодых барашков, сваренного в больших казанах
на костре, отведать удивительных пирогов с сыром, мясом,
картофелем, молодой свекольной ботвой.

Теперь количество желающих отдохнуть на турбазах резко
сократилось. Дорога, разрушенная снежным оползнем
еще в прошлом году, так и не была восстановлена.
Летом "КАМАЗы" несколько недель возили щебенку, песок,
асфальт. Строители заасфальтировали небольшой отрезок шоссе,
но кончились выделенные средства, и работы прекратились.

Стадо миновало свежезаасфальтированный участок дороги. Дальше
полотно сужалось. По обеим сторонам дороги лежали кучи
завезенной щебенки, остатки сошедшей каменной лавины. Верные
помощники Мурада, два громадных лохматых пса, без окрика
хозяина направляли стадо, подгоняли отбившихся овец, не
давали им отклониться от маршрута, не позволяли задержаться,
ощипать траву с обочин.

Мурад немного поотстал. Годы уже не те. Дорога поднималась
вверх, больным ногам подъем давался все труднее. Внезапно
впереди раздался резкий и злобный лай одной из собак. Ее
поддержала вторая. Так собаки могли реагировать на волков
или если кто-то чужой нарушал привычный режим движения
стада. Волки в это время дня и в этом месте появиться не
могли, людям на заброшенной дороге делать нечего. Мурад
прибавил шаг. На всякий случай снял одностволку, болтавшуюся
за плечом.

Злобно оскалившиеся псы окружили кучу щебенки. Одна
из собак, вцепившись в какой-то предмет, торчавший из-под
груды камней, пятилась задом, тщетно пытаясь извлечь добычу
из завала. Резкий крик Мурада остановил собаку. Она,
продолжая рычать, отступила. Мурад подошел поближе и не
удержался от восклицания. Из щебенки торчала нога человека.
На ней не было обуви, темнел лишь разодранный зубами собаки
носок. След укуса не кровоточил. Отогнав собак, забывших
свою обязанность по охране стада, Мурад, откопав труп, сразу
же обнаружил три следа от огнестрельного оружия -- два в
спину, на уровне сердца, и одно в голову.

***

Телефон зазвонил, когда я подписывал ведомости на выдачу
боеприпасов выезжающей на полигон роте.

-- Ты чем занят? -- поинтересовался командир полка.

-- Подписываю бумаги на завтрашние стрельбы, -- доложил я.

-- Давай срочно ко мне, -- приказал командир.

Прервав мою попытку официально доложить о прибытии,
полковник кивнул на стул:

-- Садись. Только что дежурному по полку позвонили из МВД.
Сообщили, что недалеко от горного селения, по дороге на
турбазу, найден труп молодого мужчины, попадающий под
описание примет капитана Косова. Поезжай, посмотри сам.

На служебном "уазике", прихватив кроме водителя еще двух
бойцов, я отправился в указанное селение. Ехали мы довольно
долго. Наконец промелькнул указатель с названием селения.

Труп лежал в небольшой темной комнате, на неком подобии нар.
Что это было за здание, я так и не понял: то ли клуб, то ли
помещение местной администрации с небольшим залом для
совещаний. Я приоткрыл одеяло, скрывавшее лицо убитого.
Несмотря на выстрел в голову, обезобразивший лицо, я сразу же
узнал подчиненного. Сомнений не было: убитый -- капитан
Косов. Старший лейтенант милиции и сержант, охранявшие
погибшего, даже обрадовались результатам опознания. Их можно
было понять. Коль убитый -- военный, им не надо будет
заниматься данным делом, даже если оно подпадает под разряд
обычной уголовщины. На мое предложение забрать труп и самому
отвезти его в город, в морг, старший лейтенант ответил
согласием, но попросил время, чтобы связаться со своим
начальством. Получив добро, милиционер предоставил мне право
дальнейших действий. Я подписал какие-то бумаги, оставил
служебный телефон, данные моего удостоверения личности и
занялся организационными вопросами.

Мой служебный "уазик" был немного переделан полковыми
умельцами: заднее сидение снято, освобождено некоторое
пространство, сидения укреплены вдоль борта. Это позволяло
дополнительно перевозить двух-трех пассажиров или груз,
необходимый для решения служебных задач.

Солдаты, судя по их бледным лицам, подавленному виду, с
трупом так близко сталкивались впервые. Устраивать убитого в
машину мне пришлось с помощью Мурада, который здесь в
комнате давал показания, и сержанта-милиционера. Привязанный
труп подбрасывало на ухабах. Солдаты жались, пытаясь
увеличить пространство между собой и покойником. Ехали мы
молча, не замечая красоты горной дороги, прелестей
окружающей природы.

Адрес жены капитана Косова мы так и не смогли выяснить.
Установить, куда она выехала, было тоже невозможно. На телеграмму,
данную по месту жительства родителей, ответа не было.
Командир полка, после завершения следственных процедур,
проведенных следователями военной прокуратуры и местного
МВД, поручил мне и начальнику клуба организацию похорон.
Мы долго совещались, но так и не решили, как быть. Если
офицер погибал при выполнении служебных обязанностей, гроб
выставляли в холле, у знамени части. Там сослуживцы
прощались с товарищем, затем в сопровождении почетного
караула гроб везли на кладбище или, по желанию
родственников, сопровождали на родину погибшего.
В данном случае многое оставалось неясным. Кто убил Косова?
За что? Как труп капитана оказался за несколько десятков
километров от части? И, самое главное, причастен или не
причастен начальник службы к пропаже оружия?

Командир полка разрешил все наши сомнения:

-- Он офицер. Член офицерского собрания полка. Выводы -- дело
следователей. Их задача определить степень вины капитана.
Наши обязанности иные. Хоронить так, как подобает хоронить
погибшего офицера.

IV.

Следователь гарнизонной прокуратуры, а затем и прибывшая
следственная группа из окружной прокуратуры по нескольку раз
осматривали место происшествия, допрашивали всех, кто в
какой-то мере был причастен к деятельности службы
артвооружения, получению оружия и боеприпасов. Из дверей
хранилища вынули замок, отправили его на экспертизу. Следов
использования отмычки или чужеродного ключа обнаружено не
было.

Тщательный обыск квартиры капитана Косова ничего не дал,
если не считать небольшого рулона промасленной бумаги,
идентичной той, в которую были завернуты пистолеты и болванки.

Прапорщик Щукин свою причастность к пропаже пистолетов
отрицал. На первых допросах он невпопад отвечал на вопросы
следователей, стиснув голову руками, повторял одно и тоже:

-- Меня подставили! Ах, как меня подставили!

Кто подставил, когда подставил -- разумно ответить не мог.
Затем он перестал отвечать на повторяющиеся вопросы, сидел
молча, уставившись в одну точку, и ограничивался двумя фразами:

-- Так точно. Никак нет.

Кроме Щукина в склад был вхож капитан Косов. В нарушение
всех инструкций и наставлений он некоторое время, до
получения квартиры, хранил на складе часть своих вещей,
прибывших контейнером из Германии. Короткий срок обязанности
начальника склада выполнял прапорщик Смирнов. Перед отпуском
Щукина он принимал, а затем обратно сдавал, в присутствии
членов внутрипроверочной комиссии, содержимое ящиков.

Следователи устроили прапорщикам очную ставку. На вопрос,
брал ли Щукин каждый пистолет в руки, смотрел ли их при
повторной передаче, незадачливый прапорщик отвечал:

-- Не помню.

Смирнов и один из членов комиссии утверждали, что
прием-передача проходили в соответствии с инструкцией и
содержимое ящиков проверялось скрупулезно.

Для Щукина предварительное следствие закончилось печально.
Он был арестован и, до суда военного трибунала, отправлен в
округ, заключен на гауптвахте.

***

Не обошли стороной неприятности и мою персону. Замкомандующего
округом по боевой подготовке, прибывший в полк для
расследования ЧП, вызвал меня в кабинет командира полка.
Выслушав объяснения, изрек приговор, обращаясь к командиру:

-- Готовьте документы на увольнение подполковника Казьмина
по служебному несоответствию.

-- Но как же так? Конечно, вина его бесспорна. Однако не
подполковник украл эти проклятые пистолеты. И потом, его
двадцать лет безупречной службы тоже чего-то стоят. Если мы
будем увольнять офицеров, понюхавших порох в Закавказье, с
кем останемся служить? -- попытался возразить командир.

-- Товарищ полковник, нечего защищать разгильдяев, --
взорвался замкомандующего. -- С ним все ясно! Развел бардак в
службе. Не забывайте, еще не решен вопрос о вашей судьбе.
Командующий думает, как с вами поступить! Подумать только: два
ЧП в полку! И каких ЧП! Убийство офицера и кража оружия.
Да еще и в следствии, окончательная точка не поставлена.

***

Я слонялся по кабинету из угла в угол, не зная, за что
взяться. Подчиненные меня не беспокоили, не пускали
посторонних в кабинет. Удар был весьма ощутимым. Я не мыслил
своей жизни вне армии. Несмотря на все проблемы, трудности,
переживаемые вооруженными силами, я, прослужив всю
сознательную часть жизни в армии, не представлял иной
профессии, иного дела, которому я бы мог отдаваться, не думая
о вознаграждении, признании моих заслуг. Мне хватало
собственного убеждения, что делаю важное и нужное дело --
дело, достойное настоящих мужчин.

За окнами сгустилась темнота. Я уже собирался домой, когда
захрипел селектор, напрямую соединяющий мой кабинет с
кабинетом командира полка.

-- Замкомандующего уехал в гостиницу, зайдите ко мне. Надо
поговорить.

С командиром полка мы были почти ровесниками, он чуть
старше. По службе, правда, обошел. Воевал в Афганистане,
окончил академию Фрунзе. Прошел все ступени служебной
лестницы. Был строг, официален с подчиненными, но
справедлив. Отношения наши редко выходили за рамки служебной
деятельности. Раза два мы вместе рыбачили да несколько раз
отмечали праздники в общей компании. Поэтому я немного
удивился, когда вместо привычного официального обращения он
сказал:

-- Проходи, садись поближе, Саша.

Я сел за длинный полированный стол, примыкающий к
письменному столу командира и образующий с ним букву "Т".

Полковник открыл большой металлический сейф, возвышавшийся
за его стулом, достал бутылку коньяка, несколько конфет,
бутылку минеральной воды.

-- Запивать будешь? -- спросил он, разливая коньяк по
тонким двухсотпятидесятиграммовым стаканам.

Я отрицательно мотнул головой.

-- И правильно. Нечего добро портить, разбавлять, --
попытался пошутить он.

Командир поднял свой стакан, чокнулся со мной и первым выпил
до дна. Я не почувствовал вкуса выпитого, только по аромату
определил -- коньяк выдержанный, один из лучших дагестанских
марочных, а не какой-нибудь суррогат под красивой этикеткой.

-- Ты знаешь ситуацию, -- начал первым разговор полковник.
-- Твоего увольнения требует командующий. Возражать ему
бесполезно. Я буду звонить в Москву. Есть у меня в кадрах
бывшие однокашники. Округ еще не конечная инстанция. Друзья
помогут твое личное дело попридержать. Может, ситуация за это
время прояснится. Ты с понедельника возьми у начмеда
направление в госпиталь. Будем говорить, что проходишь
положенное обследование перед направлением документов на
увольнение. Там потяни время, полежи подольше. Пока
заключения ВВК о состоянии здоровья не будет, я смогу личное
дело в округ не направлять. У любого прослужившего в армии
двадцать лет болячек можно найти целую кучу. Тем самым мы и
приказ замкомандующего не нарушим, да и ты лишний раз
глаза начальству мозолить не будешь. Конечно, в данной
ситуации твое пребывание в полку было бы желательно, но
думаю, что справимся.

V.

Обычно я просыпаюсь минут за пять до того, как зазвонит
будильник. Нажимаю кнопку, блокирующую звонок. Осторожно,
стараясь не разбудить жену и дочку, умываюсь, бреюсь, пью
кофе и выхожу во двор, где и ожидаю служебный "уазик". По
штатному расписанию служебная машина в полку положена лишь
командиру, остальные формально закреплены за службами, но вы
не найдете в вооруженных силах такого полка, в котором
зампотех ходит на работу пешком, если даже часть находится в
нескольких сотнях метров от офицерских домов.

Вот и сегодня я протянул руку, чтобы нажать кнопку
будильника, но не обнаружил его на столике рядом с кроватью.
Тут только до меня дошло, что с сегодняшнего утра мне не
надо спешить на службу. На тумбочке, рядом с кроватью, лежала
моя медицинская книжка. Накануне я побывал в гарнизонной
поликлинике и договорился, что ложиться в госпиталь не буду, а
в течение двух недель пройду всех врачей, сдам все
необходимые анализы. В последнее время, из-за большого числа
готовящихся к увольнению офицеров, руководство госпиталя
пошло на эту меру.

По сложившейся привычке, я старался особо не шуметь, хотя это
было совсем не нужно. Уже полмесяца жена и дочка жили у тещи
в небольшом поселке Саратовской области. Теща, похоронив
мужа, выйдя на пенсию, несмотря на наши уговоры переехать к
нам, жила одна, ухаживала за небольшим садиком, огородом,
держала курочек. К нам приезжала каждый год зимой, недельки
на две, погостив -- рвалась домой. Не могла без своего
хозяйства, сложившегося уклада жизни. В последние годы теща
стала сдавать. Нам она не жаловалась. Но позвонила Верина,
так зовут мою жену, двоюродная сестра и сообщила, что матери
надо лечь в больницу, подлечиться, но та ни в какую.
Отказалась. Главная причина -- кто будет за курами и кошкой
присматривать. На семейном совете мы решили, что надо Вере
ехать к матери. Благо, на заводе, где она работала
бухгалтером, рабочих и служащих на несколько месяцев
отправляли в вынужденный, неоплачиваемый отпуск.

Правда, возникал вопрос -- как быть с учебой дочери?
Оставлять ее здесь или брать с собой? Решили -- пусть едет.
Военная служба такова, что часто, не по своей воле,
приходится менять гарнизоны. Естественно, дети вынуждены
ходить в новые школы, привыкать к незнакомым коллективам.
Наша Аленка поменяла шесть школ, для нее это в новинку не
было. В общем, укатили мои женщины, и я остался на положении
вынужденного холостяка.

Пока кипел чайник, я окончательно утвердился в возникшей
вечером идее -- попробовать самому разобраться в
случившемся. Не в моих правилах сидеть и ждать с моря
погоды. Время у меня есть. Как я выяснил, двух-трех дней для
сдачи анализов и обхода всех врачей мне хватит. Значит, дней
10-12 я могу действовать по своему усмотрению.

Лавры Шерлока Холмса меня не привлекали, но пускать
расследование на самотек не хотелось. Что мне в первую
очередь надо выяснить? Конечно же -- кто мог быть причастен
к краже оружия. В детективах обычно определяют круг
подозреваемых. В нашем деле их три -- капитан Косов,
прапорщики Щукин и Смирнов. Они имели доступ к складу в силу
служебного положения. Для остальных проникнуть в склад, не
подняв шум, трудно. Ночью и в выходные склад охраняется
караулом. Если прапорщик Щукин уходил на обед, он сдавал
склад под охрану. В случае кратковременных отлучек -- закрывал
двери на несколько замков. Конечно, нельзя исключить
возможность проникновения в склад постороннего. Но этот
человек должен быть тесно связан с Щукиным, Косовым или
Смирновым. Иметь доступ к печати и ключам, чтобы снять
оттиски. Но это уже точно из области детективного романа. В
реальной жизни такую операцию проделать не просто. Значит,
остановимся на троице подозреваемых.

Не менее важный вопрос -- куда делось оружие? Сорок
пистолетов так просто не сбудешь. Видимо, был заказчик на
большую партию оружия. Кто он? Откуда появились болванки?
Сделаны они явно не в ручную, а на специальном станке. Кто и
где мог их изготовить?

Если есть покупатель и продавец, есть товар, значит, должны
быть и деньги или какие-то материальные ценности, которыми
расплачивались за оружие. Где они? Ну и еще, связано
убийство капитана Косова с кражей оружия или нет? Хотя это
может проясниться при расследовании первых двух вопросов...

***

Два дня я посвятил тому, что повторно переговорил с теми,
кто близко знал Косова. Побывал на работе его жены. Связался
с двумя его бывшими однополчанами, служившими в нашем
гарнизоне, в других частях. Уточнил кое-какие моменты из
деятельности двух других моих подчиненных -- Смирнова и
Щукина. Тут у меня трудностей особых не возникало. С ними я
прослужил несколько лет и был уверен, что знаю о них почти
все. Кроме личных встреч, использовал на полную катушку
телефон.

В детективных романах или фильмах частные сыщики,
следователи обычно без особого труда, используя где
долларовые купюры, где обаяние, где интуицию, где платных
информаторов, получают нужные сведения, помогающие раскрыть
преступление. У меня так и не получилось. Но кое-что новое я
для себя выяснил. Помог старый приятель. Когда-то он служил
в нашем гарнизоне представителем Комитета госбезопасности,
давно уволился. Возглавил систему безопасности одного из
коммерческих банков. Информацией обладал обширнейшей. О ЧП в
нашем полку слышал, поэтому поделился со мной такими
данными, которые я не получил бы ни за какие деньги.

Капитан Косов -- большинство данных не в его пользу. Любит
деньги, любит выпить, хорошее застолье. Друзья в основном за
пределами части. За время службы в Германии сумел вывезти
несколько подержанных машин и продать их с наваром.
Несмотря на приказ министра обороны, запрещающий
военнослужащим заниматься коммерческой деятельностью, имел
долю или пай в кооперативном кафе. Вложил в его
переоборудование, обустройство немалые деньги. Теперь
ежемесячно получал процент от прибыли.

Были в его биографии факты и почище. Один из сослуживцев по
Германии долго мялся, но потом рассказал, что там судили
капитана судом офицерской чести за попытку сбыть немцам
отходы цветного металла и еще каких-то мелочей.

Кое-что любопытное поведала близкая подруга жены Косова.
Брак оказался фиктивным. Капитан взял жену с ребенком, чтобы
стать обладателем двухкомнатной новой квартиры в военном
городке. Если бы он не оформил брак, квартира ему не
светила. У фиктивной жены имелся свой интерес. Она давно
собиралась уехать к родным. Не было денег. Косов помог ей
отправить два контейнера домашних вещей на родину. Видимо,
заплатил вдобавок кругленькую сумму. Брак вскоре по
обоюдному согласию расторгли.

Прапорщик Смирнов. Отзывы в основном положительные. Не был,
не участвовал, не замечен. Добросовестный, исполнительный,
инициативный, хороший специалист. Дважды служил за границей.
Один серьезный у прапорщика недостаток, который, впрочем, на
его служебной деятельности не отражался, -- любвеобильность.
Был прапорщик женат в третий раз. В периоды после разводов
не упускал возможности обольстить пару-тройку дам.
Женившись в третий раз, остепенился. Женам от первого и
второго брака причитающиеся алименты выплачивает регулярно.

Прапорщик Щукин. Ни рыба ни мясо. Раньше занимал должность
водителя на учебной машине. Доучивал водителей, прибывающих в
часть, не имеющих достаточного практического опыта вождения.
Такой должности в штатном расписании нет, но в полку
инструктор просто необходим. Года два назад подопечный
Щукина не справился с управлением автомобиля. Прапорщику
чудом удалось вывернуть руль, избежать столкновения со
встречной машиной, но их "КАМАЗ" угодил в кювет. Водитель не
пострадал, а Щукин в двух местах переломал ногу. Пришлось
ему переквалифицироваться, перейти на должность завсклада.
Расставшись с баранкой, стал прапорщик немного попивать, но
делал это в свободное от службы время.

Был еще один человек, на которого могло пасть подозрение,
который в силу своего положения стоял над всеми тремя. Но то,
что этот человек не причастен к краже -- это точно. Тут я
мог голову дать на отсечение -- не виновен. Почему я был так
уверен, объяснить просто. Этот человек -- заместитель
командира полка по технической части, -- то есть я сам. В
семнадцать лет поступил в училище, в двадцать один год
женился, в двадцать три стал отцом. Заочно окончил
Бронетанковую академию. В армии двадцать лет. По мнению жены,
положительных качеств больше, чем отрицательных. Из
положительных сам выделяю упорство в достижении
поставленной цели. Правда, жена считает, что это упорство
частенько перерастает в упрямство и тогда только держись, от
своего все равно не отступлю, если даже неправ. Вспыльчив,
но отходчив. В жизни и по службе всего добиваюсь сам.
Наверное, поэтому в послужном списке значится служба в пяти
военных округах. За границей не служил. Опять же, как говорит
моя жена, "рылом не вышел".

"Надежный друг" -- это из тоста на моем дне рождения.
"Инициативен, самостоятелен. Иногда склонен переоценивать
свои силы" -- это из служебной характеристики.

Люблю: жену, дочь, родителей, свою должность, спорт
(особенно бокс и волейбол), рыбалку, шашлык, арбузы, пиво и
многое другое.

Не люблю: подлость, трусость, ложь, когда при мне оскорбляют
других. Список можно продолжать в том же духе.

Я не знал, с чего мне следует начать расследование. Составить
план? Но зачем он нужен? Планы обычно составляют, чтобы
показать видимость работы. Чем меньше работы, тем больше
планов. Но я затевал следствие не для того, чтобы составить
отчет. Для меня был важен конечный результат.

Больше всего мне хотелось бы поговорить с Щукиным.
Оставались невыясненными несколько вопросов, ответы на
которые мог дать только он. Но, увы, Щукин был в Ростове, на
очередной гауптвахте. Я решил переговорить с его женой.
Вдруг прапорщик с ней делился. Беседа ничего не дала. Она
твердила: "Мой Ваня никогда на такое не пошел бы. Это не в
его характере".

Пятилетняя девчушка, дочка Щукина, не отпускавшая мамкину
руку, тоже вступилась за отца:

-- Папка хороший. Он не вор.

"Мне бы их уверенность", -- подумал я, покидая квартиру
прапорщика.

VI.

Домой я возвращался в мрачном расположении духа. Права
поговорка: "Пироги должен печь пирожник, сапоги тачать
сапожник". Хотя и выяснил я кое-что новое, но в
расследовании не продвинулся ни на шаг.

В подъезде нашего дома было темно. Свет горел где-то на
площадке четвертого-пятого этажей. Мне нужен был второй. Я
ругнулся:

-- Чтоб ты, гнида, подавился этой лампочкой.

Ругательство и пожелание предназначались неизвестному или
неизвестным, специализирующимся на выкручивании лампочек в
подъездах. Я только вчера вечером вкрутил лампочку, взамен
украденной, и надеялся, что она прослужит хотя бы месяц.

В темноте я с трудом нащупал отверстие в замке, вставил ключ
и в это время скорее почувствовал, чем услышал, присутствие
постороннего человека на лестничной площадке. Мягкие шаги за
спиной подтвердили, что я не ошибся. Я не успел ни удивиться,
ни испугаться. Мелькнула мысль: "Доигрался, Шерлок Холмс.
Сейчас трахнут по башке или воткнут нож в бок".

Мой затылок ощутил смертельный холод прижатого к нему
металлического предмета, напоминающего дуло пистолета. Голос
с кавказским акцентом прозвучал в тишине резко, устрашающе:

-- Командир, хочешь жить, не лезь куда тебя не просят.
Понял?

Я промолчал.

-- Понял? -- повторил вопрос нападавший. Пистолет сильнее
вдавился в затылок.

-- Понял. -- Я успел уже прийти в себя. Момент
неожиданности прошел. Логика подсказывала, если меня сразу
не убили, значит, не собирались это делать.

Мой вывод оказался верным. Неизвестный сделал шаг назад. "Он
должен посмотреть под ноги", -- мелькнула у меня мысль. Я
крутанулся на правой ноге. Предплечьем отбил вооруженную
руку противника. Мои руки, словно клешни рака в добычу,
вцепились в нее сверху. Не ожидавший моих действий незнакомец
попытался вырвать руку с пистолетом, отклонился к лестничной
площадке. Удар моей ноги в промежность заставил его
вскрикнуть, но оружие он не выпустил. Я продолжил поворот,
но теперь уже на левой ноге, стремясь для сохранения
равновесия отставить правую как можно дальше назад.
Одновременно провел рычаг руки внутрь. Противник попытался
навалиться на меня всей массой тела. И тогда я довершил
прием. Правой рукой я резко двинул по тыльной части кисти
своего врага. Вопль и грохот пистолета о пол
свидетельствовали об эффективности и завершении приема.
Дальше я растерялся. Мне нужно было не выпускать противника,
заломить ему руки за спину, позвать кого-нибудь из соседей
на помощь, а я решил поднять пистолет. Даже в темноте я
нашел его сразу, но подняв с пола, понял -- это не боевое
оружие, а болванка. Знал это и противник. На мой
приказ "Руки вверх" он не реагировал. Толкнув меня
непокалеченной рукой в грудь так, что я врезался плечом в
свою дверь, нападавший, прыгая через несколько ступенек,
рискуя сломать в темноте ноги, бросился в низ. Я не стал за
ним гнаться. Кто знает, не поджидают ли его у подъезда
сообщники с настоящим оружием?

Руки у меня дрожали. Я с трудом повернул ключ в замке,
включил свет в прихожей, сел на маленький стульчик перед
вешалкой. Внимательно посмотрел на предмет, который был у
меня в руках. Сомнений не было. Это была родная сестра тех
болванок, которыми подменили пистолеты на складе.

С трудом я добрался до кухни. Сердце выплясывало какой-то
странный танец. В холодильнике имелось лекарство -- то ли
"валокордин", то ли "корвалол". Раньше я никогда им не
пользовался. Читать этикетку не было времени. Я плеснул пол
коньячной рюмки, добавил воды, морщась выпил мутную, враз
побелевшую жидкость. Сердцебиение не проходило. Я решил
переключиться на более знакомое средство. После третьей
рюмки водки пришел в себя.

Дело принимало нешуточный оборот. Каким-то образом я
все-таки зацепил ниточку, ведущую к краже оружия. Иначе меня
не стали бы запугивать. Но какую? Человека, который мог хоть
что-то пояснить, я упустил. Кто он -- не выяснил. Правда,
вывернул кисть правой руки. Но попробуй отыщи в городе
человека с вывернутой кистью. Раньше с нападавшим я не был
знаком, это точно. Вызывал сомнение акцент. Человек немного
переигрывал, разговаривая со мной, старался выдать себя за
местного жителя.

Главный вывод, который я сделал из случившегося, -- надо себя
вести более осмотрительно. Возможно, за мной следят. Не
мешало бы подумать и об оружии. Я проверил свой арсенал. К
серьезному оружию можно было отнести охотничий нож,
подаренный несколько лет назад кем-то из друзей. Раздобыть
пистолет в нашем регионе в последнее время стало делом не
сложным. Для этого нужны были время и деньги.

Был еще один вариант, по которому можно было разжиться
серьезным оружием. Перед тем как взять направление в
госпиталь, я составил график метания боевых гранат
солдатами, прошедшими курс молодого бойца, подписал
документы на их выдачу. Порядок учета использованных гранат
был прост. Руководитель занятия, командир батальона или
роты, получал гранаты на складе. Гранаты метались,
собирались кольца от предохранительной чеки, которые потом
по счету сдавались на склад. Впоследствии они по описи
уничтожались.

В коллекции моих брелков для ключей было несколько
самодельных, изготовленных полковыми умельцами. Маленькие
танки, ракеты, БМП, самолеты цепочкой соединялись кольцами,
оставшимися от использованных гранат.

Я посмотрел записи, сделанные в служебном блокноте. Завтра
по графику метание боевых гранат намечалось во втором
батальоне. С комбатом у нас была старая дружба, упроченная
совместной службой в Закавказье. Жили мы в одном доме,
поэтому решение моей проблемы упрощалось.

Рано утром я поджидал комбата перед домом. Он удивился моей
просьбе.

-- Ты что, сдурел, Александр? На кой тебе гранаты?

-- Надо. Потом объясню. Вот тебе три кольца. А мне дашь
гранаты и запалы. Договорились? -- как о каком-то пустяке
попросил я.

-- Подведешь ты меня под монастырь, -- пробурчал мой друг,
но, увидев, как изменилось мое лицо, согласился. -- После
развода подойдешь к выезду из автопарка. Я отправлю личный
состав, получу гранаты. На стрельбище поеду на "уазике". Ящик
с наступательными РГД-5 будет там. Отошлю бойца с поручением
и, думаю, смогу выделить тебе три гранаты взамен колец.

Наша операция прошла успешно. С гранатами, оттягивающими
карманы куртки, я почувствовал себя более уверенным. Хотя,
получив их, пережил чувство, похожее на угрызение совести. Из
законопослушного гражданина я превратился в уголовного
преступника. Хранение боеприпасов, оружия -- преступление,
карающееся по уголовному кодексу. Кроме того, в случае
осложнений я мог подвести друга, совершившего подлог.
Правда, выяснить, из какой партии гранаты и запалы, было бы
непросто.

VII.

Следующим моим шагом была проверка -- не всплыли ли
украденные пистолеты на рынке сбыта. Появилось в нашем
регионе одно место, где оружие продавали если и не открыто,
то мало скрываясь.

До Назрани, столицы Ингушетии, езды из нашего гарнизона
чуть больше двух часов. Рейсовые автобусы туда давно
не ходили, желающие добирались на попутных автобусах
или машинах. Я довольно долго голосовал на шоссе,
проходящем через Осетию, Ингушетию, Чечню и Дагестан,
пока какой-то небольшой автобус не притормозил у
обочины, после того как водитель заметил в моем кулаке
несколько зажатых купюр.

На столицу Назрань не похожа. По российским меркам --
небольшой поселок городского типа, не больше. Из
промышленности, насколько я знал, завод по производству
электродрелей, остальное связано с переработкой
сельскохозяйственной продукции, которая выращивается в
предгорьях. Зато Назранский рынок известен далеко за
пределами Ингушетии. Сюда наезжают не только ближние соседи,
но и гости из Ставрополья. Чего тут только не найдешь. Цены
ненамного больше, чем на московских толкучках. Однако
знаменит рынок не только ширпотребом и продовольственными
товарами. Судя по молве, здесь можно по сходной цене
приобрести оружие. Ассортимент широк -- от гранатометов
и автоматов до пистолетов любого калибра и марки.
Плати только деньги. Лучше в долларах: без обмана
получишь то, что выбрал. Конечно, надежнее приезжать
за покупкой, если есть рекомендации к продавцам или
посредникам. У меня таких рекомендаций не было. Но попытка
не пытка.

Влекомый людским потоком, я несколько раз обошел торговые
ряды. По размерам площадь рынка была не очень большой, но
ассортимент довольно разнообразен и товаров много. Примет,
что среди торгующих есть продавцы оружием, я не обнаружил и
уже стал сомневаться в правдивости слышанных рассказов, что
оружие продается на рынке чуть ли не открыто.

Чтобы передохнуть и решить, что дальше делать, я остановился в
менее оживленном месте, где людской поток бурлил не так, как
в торговых рядах.

Парень лет 19-20 несколько раз продефилировал мимо меня,
затем подошел и стал рядом.

-- Ну народу, не протолкнуться, -- на довольно чистом
русском языке произнес он.

Я в знак согласия кивнул головой.

-- Покупаем или что-то продаем? -- поинтересовался парень.

Я внимательно посмотрел на него. Был парень невысокого
роста, худощав. Одна рука чуть-чуть усохшая. Складывалось
впечатление, что пальцы собраны в кисти и стянуты резинкой.
Правда, управлялся этой рукой парень довольно ловко. Я в
этом убедился, когда он достал дорогие американские сигареты
и закурил. Мне не хотелось вступать с ним в беседу и поэтому
я ответил не очень дружелюбно:

-- Меняем.

-- Что на что? -- не замечая моего тона, спросил он.

-- Шило на мыло, -- выдавил я сквозь зубы.

-- Это не по нашей части, -- произнес сухорукий и явно
собрался оставить меня.

Мне стало неудобно за грубость с посторонним человеком, и я
попытался сгладить углы:

-- А вы что-нибудь продаете?

-- А что надо? -- вопросом на вопрос ответил он.

-- Что мне надо, у вас навряд ли найдется, -- усомнился я.

-- Нельзя ли поконкретнее? -- настаивал мой новый знакомый.

И тут я решился. А что я теряю, если спрошу про оружие? В
крайнем случае сочтет дураком. Ну и что? Мне с ним детей не
крестить.

-- Пистолет,-- как можно равнодушнее сказал я.

-- Пистолет? А вы не перепутали рынок с оружейным магазином?

-- Наверное, перепутал. Наслушался сказок, что в Назрани за
хорошие бабки можно даже пулемет купить. Черт-те куда
приперся, -- не скрывая разочарования, произнес я.

-- Пистолет дорого стоит, -- не глядя на меня, заметил мой
собеседник.

-- Не дороже денег, -- повторил я поговорку одного своего
знакомого. Парень хмыкнул. Разговор ему, видно, наскучил, и он
исчез между рядами.

Я еще немного послонялся между торговыми рядами, удивляясь
непривычному изобилию товаров и вполне приемлемым ценам.
Утром я позавтракал на скорую руку и поэтому сильно хотел
есть. Импровизированную шашлычную на открытом воздухе я
заметил давно и сейчас решил перекусить. Взяв порцию
шашлыка, пристроился у толстого бревна, выполняющего роль
столика. То, что шашлык не относится к традиционным блюдам
ингушской кухни, я понял, откусив первый кусок. Говядина была
сухая, сильно наперченная, обгоревшая на огне -- словом, даже
отдаленно не напоминала шашлык. Желающие отведать шашлык в
очередь не выстраивались. Видимо, постоянные посетители
рынка были хорошо осведомлены о качестве блюда. Свободных
бревен хватало, поэтому я удивился, когда двое мужчин (судя
по темным шляпам, любимому головному убору ингушей,
коренные жители), не спросив согласия, стали устраиваться за
моим столиком. Шашлык они не покупали. Младший по возрасту
достал из объемистой сумки вареное мясо, овечий сыр, свежие
помидоры, зеленый лук. Изредка перебрасываясь фразами на
своем языке, они принялись за еду.

Я дожевал мясо и уже собирался идти, когда младший, стоявший
ближе ко мне, не поднимая глаз от еды, тихо спросил:

-- Интересуешься оружием?

Ладони рук моментально вспотели. Я почувствовал сухость во
рту и с трудом, облизав несколько раз губы, смог произнести:

-- Пистолет.

Второй не спеша нагнулся к стоящей у ног сумке, из которой
до этого извлекались продукты, и достал сверток, завернутый в
темную ткань. Он положил сверток на край стола, поближе ко
мне, развернул его. В тряпке, поблескивая вороненой сталью,
лежал пистолет. "Немецкий", -- определил я. Судя по
рукоятке, побывал он во многих руках, прожил долгую для
оружия жизнь.

-- "Вальтер"? -- спросил я.

В глазах старшего появилось некоторое подобие уважения. Он
взглянул на меня более заинтересованным взглядом.

-- Да. Не сомневайся, работает как часы. Патроны к нему есть.
Обоймы три найдется.

-- Спасибо. Мне такой не нужен. Я бы купил чистый, без
биографии. Лучше новый "Макаров", -- поставил условия я.

Продавцы переглянулись.

-- А ты знаешь, сколько это будет стоить? -- уточнил старший.

-- Приблизительно знаю.

Мой ответ, кажется, удовлетворил их.

-- Погуляй здесь еще с полчаса, может, что и придумаем, --
проговорил один из продавцов.

Я вновь принялся бесцельно бродить между рядами. Объявились
мужчины быстрее, чем я ожидал -- минут через пятнадцать.

Мы зашли в подъезд стоящего неподалеку от рынка двухэтажного
дома. Один из продавцов достал, все из той же сумки,
новенький, в смазке "Макаров". Я отделил затвор от рамки,
посмотрел ствол в просвет. Следов того, что из пистолета
стреляли, не было.

-- Сколько? -- спросил я.

Старший назвал цену. Моих накоплений за три года,
предусмотрительно снятых перед поездкой в Назрань со
сберкнижки, хватало. Младший не спеша пересчитал деньги.

-- Патроны нужны? -- спросил он.

Я кивнул головой. Он достал еще одну пустую обойму и десяток
патронов в россыпь.

-- Сколько? -- вновь задал я вопрос.

-- Ничего не надо. Это довесок к оружию.

Они направились к двери. Старший, повернув голову в мою
сторону, произнес:

-- Не хочешь неприятностей, выйдешь не раньше, чем через
десять минут.

Услышав грохот двери, я бегом поднялся на лестничную площадку
второго этажа, но обзор оттуда был ограничен, и я не увидел,
куда направились мои благодетели. Поднеся пистолет к свету,
я попытался рассмотреть его номер. Об был забит. По году
выпуска оружия я понял, что к партии, украденной со склада,
пистолет не принадлежал. Моя покупка была напрасной, если не
считать, что теперь я вооружен и, как говорится, опасен.

VIII.

Я занял свой любимый уголок на кухне. Прислонился спиной к
стене, положил ноги на табуретку и задумался. Почти всю
свободную наличность я ухлопал. На квартире у меня пистолет
и три гранаты. Вдруг кто-нибудь додумается сообщить
куда надо, что у меня дома хранится оружие? Обыска не
миновать. Гранаты и пистолет найти не сложно. Как тут не
связать их наличие у зампотеха с кражей оружия со складов,
которые он курирует. Надо попытаться понадежнее
спрятать свое вооружение. Лучшего я не придумал, как
засунуть гранаты и пистолет в банки с крупой, хранящиеся в
кладовке.

Не достигнув успеха в роли покупателя, я решил поискать
удачу в качестве продавца. Несколько месяцев назад я гостил
на даче замвоенкома одного из районов города. Когда-то мы
вместе служили и изредка встречались выпить по рюмке,
вспомнить общих товарищей. Сосед моего приятеля по даче,
зайдя на дымок шашлыка, остался с нами. Был он бизнесменом
средней руки -- торговал холодильниками, стиральными
машинами, другой бытовой техникой. Наладил связи с заводами
поставщиками, часть товара шла прямиком из-за границы.
В общем, судя по всему, бизнес процветал. После того, как мы
уничтожили спиртные запасы замвоенкома, сосед пригласил нас
посмотреть его дачу и продолжить мероприятие на
его территории. Там, узнав, что я зампотех полка, обратился с
просьбой -- достать пистолет. Обещал хорошие деньги. Тогда я
воспринял это как просьбу пьяного; отшутился тем, что это
невыгодный бизнес: риск большой, навар маленький. Алкоголь
порядком затуманил мои мозги, мне хотелось показать, что и я
не лыком шит. Помнится, я что-то говорил о своих
возможностях, о том, какая ответственность лежит на
зампотехе, сколько оружия и боеприпасов проходит через руки
его подчиненных.

В записной книжке я нашел телефон Ацамаза, так звали
бизнесмена. На звонок долго никто не реагировал. Наконец я
дозвонился. Ацамаз не сразу понял, кто ему звонит, потом
вроде бы даже обрадовался. Вечером я зашел в один из его
магазинов. У коммерсанта был небольшой кабинет, солидно
обставленный. В холодильнике имелся широкий выбор спиртного и
еды. Мы выпили. Ацамаз понял, что я позвонил не просто так,
но разговор об оружии не начинал.

Тогда я предложил приобрести у меня партию пистолетов. Он
рассмеялся:

-- Спасибо, это не мой бизнес. Прошлый раз меня занесло.
Честно говоря, пистолет мне не нужен. Защитить он не
защитит, а неприятностей доставить может много.

Мы крепко выпили. Я в душе проклинал себя за еще один,
глупый с точки зрения нормального человека, шаг. Однако в
конце нашего затянувшегося вечера Ацамаз пообещал выяснить,
не заинтересует ли мое предложение некоторых его знакомых.
Я воспринял это заверение как очередное воздействие
алкогольных паров. Однако ошибся.

После вечернего перебора я валялся в постели, не зная, что
предпринять дальше. Несколько раз звонил телефон, но мной
овладела такая апатия, что я не снимал трубку. Наконец,
когда телефон, кажется, нагрелся от нескончаемой трели, я не
выдержал. Звонил Ацамаз.

-- Спите? -- бодрым голосом, в котором не было отзвука
вчерашней пьянки, спросил он. А можете ответить на вопрос:
"Что общего между бизнесменом и волком?"

-- Нет, -- буркнул я, пожалев, что поднял трубку.

-- И того, и другого ноги кормят, -- хохотнул Ацамаз. --
В общем, я нашел людей, заинтересовавшихся вашим
предложением. В пять часов вас будут ждать в кафе "Нарт".
Знаете, где оно находится?

-- Да, -- машинально произнес я, и тут же попробовал
уточнить: -- Кто будет ждать?

-- Серьезные люди, имеющие отношение к солидному бизнесу, --
недовольный моей несообразительностью, ответил Ацамаз.

-- Вы там будете? -- попытался выяснить я.

-- Нет. По правде, я опять сглупил по пьянке, что согласился
вам помочь. Но дав слово -- держи его. Думаю, мне не
придется пожалеть, что я за вас поручился.

-- А как я узнаю этих людей? -- задал я вопрос.

-- Они по моему описанию узнают вас и подойдут. Вот еще
что, -- напомнил он, -- не забудьте прихватить образец
товара.

На этом наш разговор закончился. Я долго еще переваривал
полученную информацию. Мной стали овладевать сомнения. Даже
если покупатели те самые люди, которые оплатили операцию по
похищению пистолетов со склада, как я это смогу выяснить? А
если это не они? Мало ли кто сейчас интересуется возможностью
приобрести оружие. На Кавказе оно всегда было в цене, а в
наше смутное время тем более.

Настораживал меня и тот факт, что свидание мне было
назначено в кафе "Нарт". Именно в его обустройство вложил
деньги капитан Косов. Однако отступать было поздно. Будь что
будет. Как говаривал один полководец: "Сначала надо
ввязаться в бой, а там посмотрим".

***

Без пяти пять я стоял перед массивной, отделанной под
старину дверью, ведущей в полуподвальное помещение, в
котором размещалось кафе. В большом зале, разделенном на
несколько зон невысокими деревянными перегородками, царил
полумрак. Неяркое общее освещение дополняли светильники на
столах. Кафе было оформлено с большим вкусом. Сочетание
нескольких стилей, учет национального колорита придавали
помещению особую привлекательность. Из материалов
преобладали натуральное дерево, кожа и металл.

Посетителей, несмотря на ранний для застолья час, было
много. Почти все столики были заняты. Среди сидящих за
столами преобладали молодые мужчины до 30 лет. Женщин я не
заметил.

-- Вы один? -- спросила официантка, увидев, что я, миновав
стойку бара, остановился в нерешительности.

-- Я должен встретиться с приятелями.

-- Лучше сразу сесть за свободный столик. Через час все
места будут заняты, -- доброжелательно посоветовала девушка.

Мне не пришлось воспользоваться ее предложением.

-- Александр, мы здесь. Иди сюда, -- позвал молодой, высокий
темноволосый, с черными усами на смуглом лице мужчина. Я
направился к столику. Располагался он на самом выгодном
пятачке кафе. Перегородка скрывала сидящих за столом от глаз
любопытных, им же было видно почти все пространство. За
столиком сидели еще два человека. Они были заняты
поглощением какой-то еды из глубоких тарелок. Представляться
они не стали. Имен не назвали. Мы только обменялись
рукопожатиями.

-- Что будете есть? -- спросил тот, который пригласил меня к
столику, протягивая меню.

-- Может, сразу поговорим о деле, -- предложил я.

-- Не спеши, дорогой, -- с сильным акцентом проговорил
сидящий напротив меня мужчина с белой шапкой волос. Был он
старшим в компании, но его облик не совсем вписывался в
интерьер кафе. -- Дело от нас никуда не уйдет. Отдохни.
Выпей, закуси, а потом и поговорим.

Так же одетая, такая же молодая и, кажется, такого же роста,
как встретившая меня девушка, официантка остановилась у
нашего столика.

-- Выбрали? -- спросила она у меня.

-- То, что и у всех, -- попросил я, до этого зафиксировав,
что перед тремя моими соседями по столу стояли одинаковые
закуски.

-- Значит, "лывжу", отварную осетрину, антрекот? -- уточнила
официантка. -- Пироги, зелень, салаты я принесла на общих
блюдах для всех.

Усатый, привстав, наполнил водкой большие рюмки. Первым он
налил седоволосому, но я не был уверен, что тот не только
старший по возрасту, но и главный в компании. Интуиция
подсказала, что молчаливый и, казалось, безучастный третий
член застолья не так прост, как хотел казаться.

Седовласый встал, поднял рюмку и произнес тост. В нем он
вспомнил святого Георгия, покровителя настоящих мужчин,
здоровье всех присутствующих, общие интересы, которые
являются залогом тесного сотрудничества.

Я не знал, нужно ли вставать, чтобы выпить по завершении
тоста рюмку. Помнил что, по существующим обычаям, тост
старшего пьют стоя, но застолье в кафе более демократично,
позволяет делать отступления от правил.

"Лывжа" представляла собой, по существу, картофельный суп с
мясом, кореньями и чесноком. В отличие от обычного супа,
количество кусков вареного мяса в тарелке почти равнялось
количеству крупно порезанных картофелин. Я с удовольствием
принялся за горячую еду.

Седой знал толк в ведении стола. Нам он слова не давал. Сам
говорил витиевато, образно. Единственное замечание, которое
ему можно было сделать -- "не гони лошадей". Не прошло часа,
как мы опустошили три бутылки водки. Когда он в очередной
раз встал и поднял рюмку, сидевший молча мужчина что-то
сказал ему на осетинском языке. Тот, не произнося тоста,
выпил рюмку и они с усатым поднялись из-за стола.

Во время застолья я старался запомнить внешний вид всех трех
соседей по столу и особенно того мужчины, с которым мы
остались один на один.

Я даже составил словесный портрет неразговорчивого участника
застолья и несколько раз повторил его про себя.

Возраст до 35 лет. Волосы темные прямые, даже на вид жесткие.
Глаза темно-карие, нос большой, с горбинкой. Губы
узкие, тонкие. Такое впечатление, что они скривлены в
постоянной усмешке. Брови густые, сросшиеся на переносице.
Фигура мощная, руки сильные, плечи широкие, пальцы на руках
живут самостоятельной жизнью: то играют вилкой, то мнут
салфетку, то рвут лаваш на мелкие кусочки. Особые приметы...
Как я ни пытался их отыскать, не нашел. Только в конце ужина,
присмотревшись, выявил то, что можно отнести к особым
приметам. Кончики ушей у моего собутыльника были необычные
-- набухшие, с каким-то выворотом. Такие уши бывают у
борцов, проведших на ковре не одну схватку, испытавших
на себе мощь захватов и бросков противника.

Некоторое время мы сидели молча. Бывший борец заговорил
первым:

-- Ацамаз передал, что у вас есть интересующий меня товар.
Хотелось бы взглянуть на образец.

-- Здесь? -- уточнил я.

-- А он у вас с собой? -- поинтересовался потенциальный
покупатель.

-- Да.

-- Я думаю, мы не привлечем чужого внимания. Пересядьте на
мою сторону.

Я подчинился. Перешел на его сторону. Подождав, достал из-за
пояса пистолет, вынул обойму и протянул оружие. Он мельком
взглянул на пистолет и тут же вернул его мне.

-- Новый?

-- Да.

-- Откуда он у вас? -- поинтересовался покупатель.

-- Я же не спрашиваю, откуда у вас деньги, -- парировал я.

-- Логично. Сколько штук вы можете предложить? -- явно
заинтересованно спросил мой новый партнер по дружескому
бизнесу.

-- Первая партия тридцать штук. Потом, если потребуется,
смогу достать еще.

-- Годится.

-- Мне хотелось бы сразу оговорить цену, -- высказал я свое
требование.

Он немного поколебался, затем назвал сумму. Путем простого
арифметического деления суммы на количество пистолетов я
легко подсчитал, что предлагал мой компаньон за один
пистолет гораздо больше, чем я заплатил в Назрани.

Мы договорились, что для совершения сделки встретимся
завтра, в это же время, перед входом на небольшой заводской
стадион, известный нам обоим. Стадион был полузаброшенным: у
завода не хватало средств на его содержание. Место
немноголюдное, для обмена безопасное. Выбрал его мой
партнер. Я согласился, оговорив одно условие. На встречу мы
берем по одному человеку -- охраннику или компаньону, а
затем, оставив их в пределах видимости, совершаем обмен
один на один.

Как догадались наши собутыльники, что деловая часть
разговора окончена, не знаю. Но они тотчас появились у
стола. Ужин продлился еще с час. Усатый рассчитался за всех,
добавив приличную сумму официантке.

Мы направились к выходу. И тут мужчина, с которым я вел
переговоры, предпринял, с моей точки зрения, не совсем
логичный шаг. Он потянул нас к бару. Это меня удивило. Мы
могли бы с большим комфортом выпить еще по одной рюмке за
столом, чем у стойки. Меня осенило. Кажется, бывший борец
хотел меня кому-то показать. Я незаметно окинул взглядом
помещение кафе, но знакомых не увидел.

***

Дома я долго стоял под душем. Количество спиртного, выпитого
за последние дни, приближалось к моей полугодовой норме. Ох
и удивилась бы жена, узнав, что почти каждый вечер я
являюсь домой на хорошем взводе. Крепкий чай частично привел
мой мыслительный аппарат в порядок, но все равно соображал
я туго. Наметить план действий на завтра, обдумать детали
сделки я был не в состоянии. Пришло решение лечь спать.
Звонок в дверь прервал мои приготовления к отбою.

Я подошел к двери. Что-то мне подсказывало -- открывать
дверь опасно.

-- Кто? -- как можно тверже спросил я.

-- Телеграмма, -- ответил мужской голос за дверью.

-- Бросьте в почтовый ящик, завтра возьму, -- стесняясь, что
выгляжу в глазах стоявшего у двери трусом, с трудом выдавил
из себя я.

-- Не могу. Вы должны расписаться в получении.

-- Откуда телеграмма? -- попытался выяснить я.

Он назвал адрес поселка, в котором находились жена и
дочь. Это притупило мою бдительность. Я посмотрел в глазок.
На площадке стоял молодой парень, почти
юноша. Он не вызвал у меня серьезных опасений. На его плече
висела сумка. В руках было несколько телеграмм. Я
откинул цепочку, повернул ключ в замке. Дверь открылась
наружу, но я не успел ее толкнуть. Сильный рывок распахнул
дверь. Удар ногой в грудь отбросил меня вглубь прихожей. Я
не успел оправиться, как второй удар по голове вырубил сознание.

IX.

Очнулся я на заднем сидении машины, натужно гудящей на
дороге, ведущей в горы. Отопление в машине было включено, но
моему виску, прижатому к металлической дверце, было
холодно. Этот холод и привел меня в сознание. Кроме водителя,
внимательно вглядывающегося в серпантин извилистой дороги, в
машине, рядом со мной, находился еще один человек --
охранник. Я попробовал пошевелить руками -- они были связаны
за спиной. Охранник храпел, закинув голову на сиденье и
высоко задрав подбородок. Водитель услышал мои попытки
освободиться от веревки и что-то резко, гортанно выкрикнул.
Мой сосед открыл глаза, нагнувшись ко мне, проверил
прочность узлов.

-- Куда меня везут? -- попытался узнать я.

Охранник не счел нужным вступать со мной в разговор. Он
сказал что-то водителю, еще раз проверил надежность веревки
и снова захрапел. Я не знал, что мне предпринять. Вначале
хотел, воспользовавшись сном охранника, попытаться открыть
дверцу машины и вывалиться на ходу. Но понял, что ночью, со
связанными руками, если не разобьюсь о какой-нибудь каменный
выступ и не упаду в ущелье, все равно в горах мне не
выжить. Октябрьские холода уже чувствовались внизу на
равнине, здесь же в горах холод выполнил бы роль
бессердечного палача. Я не знал, сколько времени мы
были в пути. Пробовал закрыть глаза и задремать, но сон
не шел. Машина сбавила скорость. Дорога становилась
все уже и уже. Фары то и дело высвечивали нависавшие над
дорогой валуны, скалы, с обоих сторон сдавливавшие дорожное
полотно. Несколько раз водитель выходил из машины
убедиться, что проезд возможен. Наконец машина встала. Впереди
участок дорожного полотна был завален камнями.

Мои сопровождающие долго совещались. Мотор был выключен, в
машине сразу стало холодно. Увидев, как я ежусь в своем
легком спортивном костюме, водитель бросил мне промасленную,
пропахшую бензином куртку.

-- Выходи, -- приказал мне тот, который выполнял роль
охранника. Он заставил меня повернуться к нему спиной,
развязал руки.

-- Набери дров и принеси сюда, -- водитель показал на нишу,
выбранную в скале матерью-природой. Я подчинился.

Огонь костра позволил мне детальнее разглядеть спутников.

Охранник был невысок, строен, с довольно-таки приятными
чертами лица. Зато водитель, особенно когда он снял баранью
шапку и блеснул обритой наголо головой, имел вид прямо-таки
разбойничий, устрашающий. Пока я ломал собранные ветки и
подбрасывал сучья в костер, мои похитители спустились к
машине и вернулись с сумками. Водитель достал большой кусок
вареного мяса, лаваш. Раскромсал мясо на три порции, меньшую
и кусок лаваша протянул мне. Охранник вытащил полкруга
колбасы, сыр, положил все это на газету. Из сумки он извлек
бутылку водки и две кружки. Налив, протянул одну
бритоголовому. Тот отрицательно мотнул головой:

-- Не пью.

-- Что, ГАИ боишься? -- хохотнул парень. -- Так здесь его
нет.

-- Вообще не пью, -- вновь произнес бритоголовый абрек.

-- Понимаю. Аллах запрещает. Так он ведь сейчас спит.

Охранник слил содержимое кружек, не морщась выпил водку,
бросил в рот кусок колбасы, лениво зажевал. Затем посмотрел
в мою сторону, но выпить мне не предложил, своими припасами
делиться не стал.

Ужинали мы довольно долго. Водитель принес закопченный
чайник, после того как вода закипела на костре, прямо в
него сыпанул полпачки заварки. Не забыл он и обо мне, протянул
кружку с обжигающим, душистым чаем.

До рассвета я несколько раз ходил и собирал сухие ветки,
корневища, чтобы поддержать огонь в костре. Охранник допил
бутылку водки, водитель опорожнил трехлитровый чайник.

Едва рассвело, мы, оставив машину у завала, двинулись в путь.
Пока мы шли по дороге, все было терпимым. Но когда водитель,
шедший первым, перебрался на тропу, ведущую вверх, в горы,
я понял всю сложность горных восхождений. Мои туфли, не
приспособленные к таким дорогам, скользили на каждом шагу.
Я боялся подвернуть ногу и все время выбирал, куда ступить.
Судя по тому, как плелся сзади охранник, он тоже не слишком
любил горные восхождения. После полутора или двух часов
подъема мы сделали короткий привал, затем примерно через
такое же время еще один. Подъем был не слишком крут, но
когда я взглянул вниз, то удивился. Дорога, с которой мы
свернули, напоминала жирную линию на топографической карте.

***

Конечным пунктом нашего путешествия оказалось небольшое
селение, приютившееся на крохотной площадке.
С десяток полуразрушенных домов и столбы с оборванными
электрическими проводами свидетельствовали о том, что
когда-то селение знавало лучшие времена. Сейчас обжитыми
была только часть домов, обнесенных высокими заборами
из плоских булыжников.

На улицу дома смотрели глухими стенами и вместе с
изгородью напоминали небольшие крепости, неприязненно
встречающие незваных гостей. Громадные собаки, появившиеся
неизвестно откуда, не дали нам продолжить дорогу по улице.
Мы остановились. Собаки сели в полукруг, злобно ощерившись.
Активных действий они не предпринимали, но их вид был
вызывающе агрессивным. Водитель что-то громко крикнул.
Это был не тот язык, на котором иногда разговаривали
в машине и у костра мои сопровождающие. Этот звучал чуть
гортаннее и резче. "Ингушский или чеченский", -- подумал я.

На крик из открывшейся калитки ближайшего дома выглянул
какой-то мальчишка. Несмотря на ощутимый холод, на нем была
рубашка и длинные тренировочные брюки. Затем оттуда же
появился худощавый мужчина в папахе. Он что-то крикнул, и
собаки, оставив нас, убежали. Подойдя ближе, хозяин дома
обнял водителя, они трижды коснулись щеками друг друга.
Охраннику и мне он кивнул головой. Присмотревшись,
я заметил, что водитель и хозяин похожи и, наверное, являются
родственниками. Кроме того, хозяин являлся обладателем темной,
с проседью, бороды.

Показав на меня пальцем, водитель что-то сказал бородатому. В
ответ тот разразился, довольно эмоционально, длинной речью.
Приехавший родственник пытался что-то объяснить. Я понял
только одно слово -- видимо, имя хозяина -- "Хаджи-Умар".
Охранник вмешался в разговор. Он не знал того
языка, на котором разговаривали родственники, и попросил
водителя выступить в роли переводчика. Бородатый молча
выслушал перевод. Искоса взглянув на меня, он что-то
уточнил, получив ответ, долго думал. Потом вновь разразился
потоком слов, которые водитель не забывал переводить на
осетинский. Я улавливал некоторые слова, но полностью фразы
не понимал. В конце речи бородатый снова посмотрел на меня
тяжелым взглядом. Я с трудом вынес взгляд, не отвел глаз.
Про себя отметил, что так мясник смотрит на животных, выбирая
место, куда вонзить нож, не доставляя ненужных мук жертве.

Не оглядываясь, хозяин пошел во двор, открыл дверь, ведущую в
дом. Мы последовали за ним. Обстановка в просторной
и, благодаря большим окнам, светлой комнате сильно отличалась
от той, которую я привык видеть в городе. Большая часть мебели
была самодельной. Ее не стыдно было бы выставить в
специализированном мебельном магазине. Большой стол и лавки,
стоящие вокруг него, а также несколько табуреток и стульев
были сделаны из цельных, тщательно обработанных досок
орехового дерева. Полированный шкаф с антресолями, мягкий
диван занимали один из углов комнаты. В другом стоял
высокий двухкамерный холодильник. Из-за отсутствия
электричества он выполнял роль предмета, который призван
показать достаток в семье и то, что хозяева не чужды благ
цивилизации.

Хозяин сел за стол, сели, не дожидаясь приглашения, водитель
и охранник. Я тоже сделал несколько шагов по направлению к
лавке, но, увидев взгляд хозяина, остановился. Хозяин что-то
крикнул в открытую дверь. Вошел мальчишка. В руках у него
был самодельный стул с высокой резной спинкой. Мальчик
поставил стул недалеко от двери и вышел. Я понял, что стул
предназначен для меня. Ноги после путешествия по горной
дороге гудели, я сел. Хозяин вновь что-то крикнул. Тот же
мальчик принес большую эмалированную чашку вареного
мяса, белый овечий сыр, зелень, несколько круглых лавашей.

Отец что-то сказал ему, и мальчик, на минуту выйдя, появился
вновь с небольшой чашкой. Он взял с общего стола несколько
кусков мяса, сыра, целый лаваш, сложил в чашку и протянул
мне. Судя по его взгляду, я понял, что посторонние не часто
гостят в их доме.

Прежде чем приступить к еде, хозяин поднял руки в молитве,
то же сделал и его родственник. Охранник шепнул что-то на ухо
своему напарнику, тот отрицательно покачал головой. Охранник
настаивал. Водитель сдался, сказал что-то хозяину. Тот вновь
позвал мальчишку. Указал на холодильник. Из недр холодильника
мальчик извлек бутылку водки, поставил ее рядом с
охранником. Тот сразу оживился. Наполнив пиалу, поднял ее со
словами благодарности в адрес хозяина. Бородатый кивнул:
пей, мол, если хочется. Закончив завтрак, мои конвоиры
заторопились в обратный путь. Хозяин пошел их провожать. Я было
поднялся, но он махнул мне рукой, чтобы я сидел. Проходя мимо
меня, охранник не выдержал (водка сделала его добродушным),
хлопнул меня по плечу:

-- Бывай, подполковник. На нас не обижайся. Мы люди
подневольные. Хаджи-Умар тебя не обидит. Он мужик с головой.

Водитель ничего не сказал, но мне показалось, будь на то его
воля, он не стал бы участником этой операции.

Когда троица вышла из комнаты, в ней появился мальчишка. Он
уселся за стол и уставился на меня.

-- Ты разговариваешь по-русски? -- спросил я.

Он не ответил, продолжал смотреть на меня все тем же
изучающим взглядом темных глаз. В кармане моих спортивных
брюк лежали ключи от квартиры, скрепленные брелком в виде
танка. Я отстегнул брелок и показал ему танк.

-- Хочешь, возьми себе.

Мальчишка молча подошел ко мне, брелок его заинтересовал.
Зажав игрушку в руке, он вновь уселся за столом.

Минут через десять вернулся хозяин. Мальчик сказал что-то
отцу и показал ему танк. Тот резко выговорил мальчику.
Парнишка подбежал к открытой форточке одного из окон и
выбросил брелок на улицу.

Хозяин вновь посмотрел на меня тяжелым, изучающим взглядом.
Когда он заговорил, я вздрогнул. Он обратился ко мне на
довольно чистом русском языке, с акцентом, напоминающим
скорее акцент иностранца, чем горца.

-- Слушай меня внимательно. Мы вынуждены какое-то время
подержать тебя здесь. Надеюсь, не долго. Если ты будешь
вести себя разумно, тебе не причинят вреда. Никто не
заинтересован в твоей смерти, но ты, сам того не понимая,
можешь навредить нашему делу.

-- Как долго я буду находиться здесь? -- попытался уточнить
я.

-- Все в руках Аллаха. Но я думаю, не больше месяца.

-- Месяца? -- меня не устраивал такой длительный срок.

-- Чуть больше, чуть меньше, какая разница, -- философски
изрек Хаджи-Умар.

-- Я буду содержаться на положении пленного? -- спросил я.

Он усмехнулся:

-- Ты мне не враг. Ты не враг моего народа. Мы не захватили
тебя в бою. О каком плене может идти речь? И потом,
нахлебники мне не нужны. Будешь работать, помогать по
хозяйству. Правда, глаз с тебя спускать не будут.

Я хотел задать Хаджи-Умару еще несколько вопросов, но он
прервал наш разговор. На его зов появился все тот же
мальчишка. Хозяин приказал мне идти за ним.

X.

Сарай, в котором оставил меня мальчишка, был выложен из
таких же отполированных временем булыжников, как и изгородь,
опоясывающая двор. Я потрогал дверь. С наружной стороны она
была закрыта на замок.

В узкие оконца, в которые стекло было вставлено без
деревянных рам, едва пробивался свет. В углу возвышалась
копна сухого сена, поверх которого лежали несколько старых,
потрепанных, сшитых между собой овчин. Я решил, что лучшим в
сложившейся ситуации для меня будет сон. Уснул я сразу, как
только голова коснулась охапки сена. Проспал долго. Разбудил
меня скрип открываемой двери.

-- Нашего полку прибыло, -- произнес высокий, широкоплечий
мужчина, стоявший у входа. За его спиной виднелись еще две
фигуры.

Я приподнялся навстречу вошедшим.

-- Валерий, ветеран этого общежития, -- представился
высокий.

-- Александр.

Я пожал протянутую руку. Была она шершавой, растресканной, в
многочисленных мозолях.

-- Иван и Федор, -- представил он стоявших сзади мужчин. Их
рукопожатия нельзя было назвать крепкими. Присмотревшись, я
сразу понял причину их вялости. Даже в полумраке сарая
можно было заметить, что нос одного был фиолетовым, казался
распухшим, словно он постоянно выдавливал угри. Лицо было
оплывшим -- словом, все приметы алкоголика со стажем.

Второй -- с явными признаками расстройства координации
движений, трясущимися руками, дергающимся глазом -- на всех
парах догонял приятеля на пути к белой горячке.

Я не успел перекинуться с вошедшими несколькими словами, как
дверь снова открылась. На пороге стоял молодой мужчина в
хромовых сапогах, папахе, одетый в камуфлированную форму. В
руке он держал большую чашку, в которой лежал вареный в
мундире картофель и лаваш; в другой руке -- видавший виды
алюминиевый чайник, из носика которого шел пар.

-- Башир, -- обратился к нему Валерий, -- что-то наше меню
сегодня не отличается разнообразием. Целую неделю на ужин
только картошка в мундире.

-- А ты что, по мясу соскучился? -- хохотнул вошедший. --
Женись на Мадине, каждый день мясо будешь есть.

Кто такая Мадина, я не знал, но, увидев улыбки на лицах
Ивана и Федора, невольно улыбнулся.

Поставив чайник и чашку на пол, мужчина, как мне показалось,
нарочито медленно стал поворачиваться к двери.

-- Башир! А как же премиальные? -- голосом, в котором
звучали тревога и мольба одновременно, спросил Иван.

-- Чуть не забыл, -- не скрывая усмешки, произнес
мужчина. -- А вы разве заработали?

-- А то нет, -- вмешался в разговор Федор.

-- Ну, тогда получайте. -- Он достал из кармана пол-литровую
бутылку, заткнутую пробкой из газеты. Отдав бутылку Ивану,
вышел из сарая.

Мои новые знакомые активно готовились к ужину. Иван вытащил
пустую литровую пластмассовую бутылку, вылил туда содержимое
из поллитровки, добавил до верха воды. Валерий достал
кружки, солонку с солью. Сняв деревянный кружок, Федор
зачерпнул чашкой какое-то соление из металлической бочки,
стоящей в углу. Мы сели на пол посредине сарая. Валера зажег
подобие светильника, сделанного из консервной банки. В банку
был налит керосин и опущен фитилек.

Иван налил в кружки содержимое бутылки. Мы чокнулись.

-- За знакомство, -- произнес Валерий.

Я чуть не выплюнул набранную в рот жидкость. Она отдавала то
ли керосином, то ли еще чем-то. Увидев, что мои новые
приятели, хотя и морщатся, но пьют, двумя глотками проглотил
содержимое кружки. Федор протянул мне чашку. Теперь я
разглядел, что в ней была соленая черемша, или дикий
чеснок. Порция черемши помогла подавить неприятную отрыжку
спиртным.

-- Ты не сомневайся, -- успокоил меня Иван, -- это спирт.
Правда, хранили его, то ли по ошибке, то ли нарочно, в
бидоне, в котором до этого был керосин.

-- Гадость приличная, -- отозвался Валера, -- но пить можно.
Пока никто не отравился. Если мы справляемся с работой и
хозяин доволен, каждый вечер выдает бутылку неразведенного
спирта в качестве премии.

От второй порции я отказался. Валера последовал моему
примеру. Иван налил себе и Федору. Пока мы жевали картофель
и лаваш, они еще несколько раз остограммились. Разведенный
спирт не лез в их глотки, но они не могли успокоиться, пока
не опустошили бутылку. Есть они почти ничего не ели. Допив,
пошатываясь пошли к сену и через несколько минут захрапели.

Валера предложил мне выбрать место для сна. Потушив
светильник, лег рядом.

-- Ты можешь объяснить, что здесь происходит? -- спросил я.

-- А что тут объяснять. Ты что-нибудь слышал о
работниках-рабах? -- в свою очередь задал вопрос он.

-- Рабах? -- удивился я.

-- Ну да. Алкашах, бомжах, прочей шушере, которую
отлавливают, преимущественно на железнодорожных станциях от
Прохладной до Грозного и Владикавказа, подпаивают, обещают
хорошую работу и деньги, а затем продают в качестве
бесплатной рабочей силы в отдаленные селения.

-- Так что же, наш хозяин -- рабовладелец? -- попробовал
уточнить я.

-- Еще какой. Сейчас нас троих оставил, а с конца февраля и
до начала октября у него больше десятка человек трудилось. Ты
бы видел, как большинство из них плакали, когда надобность в
рабочей силе отпала и их отсюда сплавили. Да и как не плакать.
Несмотря на адские условия труда, здесь они были в
относительной безопасности. Те, кто норму выполнял, получали
бутылку разведенного спирта вечером и полбутылки утром. Что
алкашу еще надо?..

-- Да какой из алкоголика работник? -- возразил я. -- На его
кормежку больше денег уйдет, чем он отработает.

-- Не скажи, -- усмехнулся Валера. -- Сам видел --
разносолами тут не балуют, а работа самая примитивная, но
дающая хозяину неплохой доход.

-- Так что же это за работа? -- поинтересовался я.

-- Тебе черемша понравилась? -- не ответив, сам спросил
Валерий.

-- Маринованная с уксусом куда вкуснее, но и вашу есть
можно, особенно в качестве закуси, -- не понимая, куда он
клонит, сказал я.

-- Вот ее-то мы и собираем. Здесь, в горах, целые плантации
черемши. В конце февраля, когда солнышко начинает
пригревать, она начинает прорастать под снегом. Каждый
работник получает лопату, грабли, нож и тару. Ему выделяют
участок для сбора. Отправляют на участок утром, дают
полбуханки хлеба. До вечера каждый должен добыть из-под
снежного покрова несколько десятков килограммов черемши.
Охранять не охраняют. Куда в горах уйдешь? Каждому
показывают, куда нужно идти, чтобы вернуться домой. Пришел с
пустым мешком -- не получишь еды. Не выполнил норму --
лишишься спиртного. Стимулы самые действенные.

Сколько свежая черемша на рынке стоит, ты, наверное, знаешь.
Когда цена падает, остатки маринуют, продают потом
маринованную или сдают на консервный комбинат. И так конец
февраля, весь март, начало апреля, пока черемша не пустит
лист. Тогда она на пироги идет, пользуется меньшим спросом.

-- С февралем и мартом понятно, -- согласился я. -- А
остальное время?

-- Работы на все лето хватает. Кто огороды копает, полет,
поливает. Кто на зиму дрова заготавливает. Осенью -- сбор
кизила, орехов, облепихи. Те, кто покрепче, косят сено скоту.
Если среди отловленных попадаются каменщики, плотники, их
используют на полную катушку. Бывает, что за плату уступают
соседям. Иван и Федор как раз из такой категории.

-- Ну а ты как сюда попал? -- поинтересовался я.

-- Это длинная история. Как-нибудь потом расскажу, -- Валера
явно не хотел делиться со мной фактами своей биографии. --
Давай спать. Здесь подъем ранний.

-- Еще один вопрос. Почему у нашего хозяина два имени:
Хаджи-Умар?

-- Хаджи -- это не имя. Это приставка у тех, кто совершил
паломничество в святые места.

-- Так что, хозяин был в Мекке? -- удивился я.

-- Говорят, был в молодости.

Подъем действительно оказался ранним. Мне показалось, что я
только закрыл глаза, а Валера уже тормошил меня.

-- Поднимайся, если хочешь до работы горячего чайка попить.

Иван и Федор, морщась, глотали горячую, заваренную на листьях
и травах жидкость. Судя по их помятым лицам, неуверенным
движениям, похмелье давалось им тяжело.

Не успел я сделать несколько глотков, как дверь открылась.
На пороге стоял Башир, с его неизменной усмешкой.

-- Готовы! -- скорее утвердительно, чем вопросительно,
заметил он.

-- Баширик! Здоровье бы поправить, -- заканючил Иван.

-- Башка трещит, -- поддержал друга Федор.

-- Подумаешь, принцесс какой! -- возмутился Башир. -- Башка
трещит! Меньше надо пить. Айда работать!

***

Работа заключалась в том, что мы, под охраной Башира,
накрывали делянки черемши небольшими, спиленными тут же
деревьями и ветками. Валера объяснил, зачем это нужно.
Во-первых, ветки выполнят роль щита. Снег, покрыв их,
окажется не таким спрессованным, и в феврале черемше будет
легче прорасти; во-вторых, не надо будет мучиться, откапывая
черемшу. Достаточно поднять деревца, ветки, и плантация
оголится.

Мы с Валерой подпиливали деревья, обрубали ветки, Иван и
Федор оттаскивали их на делянки. Работали они с похмелья из
рук вон плохо. Башир даже пригрозил лишить премиальных.
Обедали тут же на делянке. Кроме вареного в мундире
картофеля, Башир каждому протянул по миске какой-то
похлебки, предварительно подогрев ее на костре, оделил
лепешками из кукурузной муки. Сам он, отсев от нас в
сторонку, ел похлебку, сдобренную большим куском отварного
мяса.

Назад мы возвращались поздно, когда в горах стало темнеть. С
непривычки у меня ломило спину, гудели натруженные руки.
Ужин в мельчайших деталях повторил вчерашний. Правда,
сегодня тосты никто не произносил. Мы с Валерой выпили по
полкружки разбавленного спирта, закусили черемшой и
картофелем. Иван с Федором допили все спиртное и тут же
отправились спать. Сил на разговоры у меня не было, я сразу
уснул.

Утром, до отправки на работу, пришел хозяин.

-- Ты был связан по работе с оружием? -- спросил он меня.

Я кивнул головой.

-- Сможешь починить ручной пулемет?

-- Что? -- переспросил я. Мне показалось, что я ослышался.

-- Ручной пулемет, -- невозмутимо, словно речь шла о ремонте
мясорубки, произнес Хаджи-Умар.

-- Смотря что там неисправно, -- все еще думая, что он
шутит, ответил я.

Попив чай, мои соседи по сараю отправились с Баширом на
делянку. Я остался один.

XI.

Стояло раннее утро. Солнце вынырнуло из-за покрытой снегом и
льдом горной вершины. Его лучи, преломившись на снежном
покрове, брызнули во все стороны, окрасили горные шапки в
какой-то причудливый розовый цвет. Следующая вершина,
притаившаяся на пути восходящего солнца, на какое-то
мгновение сумела изолировать его от окружающего мира, но
задержать надолго появления светила она не смогла.
Казалось, солнце совершило разбег по пологому горному склону
и, подобно прыгуну с трамплина, взмыло ввысь, оттолкнувшись
от пика. Укрытые предрассветными сумерками зубцы гор ясно
обозначились на фоне поднимающегося светила. Я впервые
встречал рассвет в горах. Эта картина восхитила и подавила
меня своей величественностью, напоминанием о бренности всего
земного.

Я готов был любоваться открывающимся передо мной видом до
бесконечности и даже не заметил, как рядом со мной оказался
младший сын хозяина -- Хасан. Он был занят более прозаичным
делом, чем любование восходящим солнцем. Хасан тащил за дуло
ручной пулемет. Я сразу же определил -- ротный пулемет
РП-46, создан на основе модернизированного пулемета
Дегтярева. В нашей части таких не было. Они сняты с
вооружения, но в училище мне доводилось не раз разбирать,
собирать и стрелять из него. Оружие серьезное. Одна емкость
ленты -- 250 патронов -- уже сама за себя говорила. Конечно,
не так удобен, как ручной пулемет Калашникова, но по
эффективности ему не уступит.

Хаджи-Умар шел следом за сыном.

-- Что с пулеметом? -- спросил я.

-- Не выбрасывает гильзу, -- вполне профессионально ответил
Умар.

Я попытался избавиться от гильзы, оставшейся в ствольной
коробке. С третьей попытки мне это удалось. Разобрав
пулемет, я сразу же установил причину неисправности. Хотя
пулемет был смазан, и смазки не жалели, использовали, скорее
всего, не жидкую ружейную смазку, а машинное масло.
Патронник, трущиеся части, газовые пути -- все было
загрязнено, забито.

-- Сможешь починить? -- убедившись, что я знаком с оружием,
вновь спросил Умар.

-- Придется повозиться. Нужны кое-какие детали и
потребуется специальный раствор, а также жидкая ружейная
смазка.

-- Где их можно достать? -- уточнил хозяин.

-- Если есть тиски, инструмент, детали я смогу выточить сам.
А раствор и смазка имеется в любой воинской части.

-- Тиски и инструмент найдем. А без смазки не обойтись? --
недовольным голосом произнес хозяин.

-- Нет, -- я был непреклонен.

То, что необходимы новые детали, было враньем. Мне хотелось
осмотреться в селении, спокойно обдумать, как дальше
действовать. Вкалывать в горах не имело никакого смысла.
Кроме того, что работа требовала много сил, бежать оттуда не
было никакой возможности.

Вытащив из пулемета несколько мелких деталей, подобие
которых можно было сделать в тисках напильником, я
направился в пристройку, выполняющую роль мастерской.
Работал я не спеша. Обработанные детали собирался
впоследствии выбросить.

Я находился во дворе Хаджи-Умара уже третий день, но до сих
пор, кроме еще двух мальчишек (по возрасту старше Хасана),
никого не видел. О том, что в доме жило несколько женщин, я
лишь догадывался. Увидеть все семейство Хаджи-Умара мне
довелось в обед.

Я довольно сильно проголодался и уже не надеялся, что мне
удастся перекусить до ужина, когда прибежал Хасан и позвал
меня в дом. Мы прошли в комнату, находящуюся рядом с кухней
и выполняющую роль столовой.

Хозяин сидел во главе большого, покрытого клеенкой стола. По
обе стороны стола сидели еще несколько мужчин, двое лет
40-45, остальные моложе. Кто это -- гости, родственники или
члены большой семьи, угадать было трудно.

Дверь в кухню оставалась открытой, и я мельком заметил, что
там гораздо больше народа -- женщины и малолетние дети,
всего девять-десять человек.

Хаджи-Умар молча указал мне рукой на место в конце стола.
Совершив молитву, хозяин принялся за еду. Обед проходил в
глубоком молчании, под дружное чавканье.

Зато на кухне раздавалось шушуканье, смешки. В дверном
проеме время от времени возникали детские фигуры, там были
явно заинтересованы моим появлением. Резкое восклицание
хозяина привело к воцарению тишины и на кухне.

Мы быстро справились с вареным картофелем. Женщина, одетая в
темное до пят платье, повязанная платком до глаз, принесла и
поставила перед каждым глубокую чашку, наполненную
простоквашей или кислым молоком. Она на секунду задержалась
у края стола, хозяин недовольно буркнул, что-то ей
выговорил. Я уловил произнесенное имя -- Мадина, и с большим
интересов взглянул на женщину. Даже длинное, способное
изуродовать кого угодно платье, не могло скрыть тонкую
талию, гибкую подвижную фигуру, пропорциональное сложение
молодой женщины. Уловив мой взгляд, она низко опустила
голову и выскользнула в кухню.

***

После обеда я вновь отправился в мастерскую. Изобразив
активную деятельность, повозив по болванке, зажатой в
тисках, напильником и убедившись, что до меня никому нет
дела, я решил осмотреть подворье. Так как окна дома выходили
во двор, а я не хотел быть замеченным хозяевами, осторожно
выскользнул из мастерской через небольшое оконце, стал
пробираться вдоль накрытых одной крышей, составляющих как бы
одно целое сараев. Предназначенные в основном для
хранения имущества и в качестве подсобных помещений, сараи
были сложены из отполированного булыжника, скрепленного
глиной. Узкие окна, расположенные довольно высоко над
землей, не позволяли разглядеть, что находится внутри. Я
почти обогнул сараи, когда мое внимание привлек женский
голос, напевающий какую-то мелодию. Голос раздавался из
постройки, стоящей особняком от других. Я приник к окошку,
которое своими размерами существенно отличалось от
полуокон-полубойниц сараев. Открывшаяся картина смутила меня.

В большой эмалированной чашке, находящейся на полу и почти до
краев наполненной водой, стояла обнаженная женщина. Из
другой чашки она зачерпывала ковшом воду и лила ее на
голову, плечи, грудь. Распущенные волосы закрывали лицо, но
я почему-то подумал, что это Мадина. Правила хорошего тона
не позволяют джентльмену подглядывать за купающимися
женщинами. Но я, словно шкодливый школьник, затаившийся в
кустах вблизи женской купальни и впервые увидевший
обнаженную женскую фигуру, не мог отвести взгляд. Меня
поразило ее чересчур белое тело: хотя лето только что
уступило права осени, оно не знало солнечных лучей.
Вылив очередную порцию воды, женщина потянулась, вскинув
руки, затем снизу вверх провела обеими руками по бедрам
и груди. Крупные, тяжелые полусферы, приподнятые вверх,
не вмещались в узкие маленькие ладони, темные соски
отчетливо выделялись на белом теле.

Кровь ударила мне в виски, краска залила лицо. Я не назвал
бы чувство, которое возникло, осознанным желанием, но один
из самых древних инстинктов будоражил мое мужское начало.

Взяв мохнатое полотенце, висевшее рядом, женщина повернулась
ко мне лицом. Я отпрянул от окна. Стараясь двигаться
бесшумно, бросился к мастерской. До позднего вечера
механически водя напильником по заготовке, я мало соображал,
что делаю.

На этот раз ужин для нашей бригады доставил не Башир,
отправившийся после возвращения с делянки на другой конец
села, а Мадина. Видимо, она знала правила игры и с
удовольствием их выполняла. Бутылку со спиртом она поставила
только тогда, когда Иван раза три плаксивым голосом напомнил
об алкоголе. Усевшись на корточки перед входной дверью,
Мадина молча наблюдала, как мы поглощаем ужин.

Меня удивило поведение Валеры. Если раньше он не нажимал на
спиртное, то теперь пил наравне с Иваном и Федором. Те явно
были недовольны таким поворотом событий, уменьшением своей
порции. Мы не доели картошку и черемшу, а бутылка уже была
пуста.

Иван что-то шепнул, наклонившись к уху Валеры. Тот досадливо
отмахнулся от него. Но Иван не отставал. Не глядя на Мадину,
повернув лицо куда-то в сторону, Валера буркнул:

-- Не мешало бы премиальные удвоить.

Мадина молча, бесшумно поднялась, скрылась за дверью. Через
несколько минут она появилась в сарае. Протянула Ивану еще
бутылку и кусок овечьего сыра. Посидев некоторое время,
вновь исчезла за дверью.

После ужина Иван и Федор заняли постоянные места для сна, и
вскоре их храп разносился по всему сараю. Усевшись прямо на
землю перед сараем, Валера закрутил самодельную закрутку,
составленную частично из листьев, частично из табака. Я хотел
дождаться его прихода и расспросить кое о чем, но сам не
заметил, как задремал. Разбудил меня шепот. Я прислушался,
различил два голоса:

-- Я тебе сигарет принесла.

-- А где ты их раздобыла? -- удивился мужчина.

-- Тимур курит. Я его жене обещала платье раскроить. Она мне
дала сигарет.

Я догадался, кому принадлежали голоса.

В приоткрытую дверь я увидел, как Валера закурил сигарету.
Быстро бегущий огонек, съедающий табак, свидетельствовал о
глубоких затяжках.

-- Может, зайдем в сарай? -- робко предложила женщина.

-- Ты же знаешь, у нас новосел. Это не Ваня с Федей. Те
после ста грамм спят как убитые.

Я не разобрал, что сказала женщина, но в голосе ее
прозвучала явная обида. Не знаю почему, но я решил, что
женщина -- Мадина.

-- Ну ладно, не обижайся, -- сдался Валера. -- Сейчас
посмотрю.

Он проскользнул в сарай, пробрался ко мне. Вскоре я услышал
его шепот:

-- Спишь?

Сжавшись в комок, сам не знаю почему, я не ответил,
притворился спящим.

Скрип двери, исчезнувшая полоска света свидетельствовали о
том, что дверь в сарай закрыли. Я лежал, не понимая, что
происходит. На Кавказе, особенно в горных селениях, обычаи
строги. Женщина на постороннего мужчину не взглянет. Вне
брака близкие отношения, тем более с русским, практически
невозможны. Если родственники узнают о падении сестры или
дочери, ее ожидает не только общее презрение, но и,
скорее всего, смерть. Здесь же что-то было не так. Удивляло
поведение женщины. Она выступала активной стороной, что для
горских женщин не характерно.

Когда-то, еще до женитьбы, с другом я отдыхал в кемпинге на
берегу Черного моря. Жили вдвоем в небольшой комнате. Как
водится у холостяков, в первый вечер познакомились с
девчонками без особых комплексов. После кафе, захватив пару
бутылок вина, направились с подругами в наше скромное жилище.
Мой приятель, едва потушили свет, принялся с партнершей
усиленно скрипеть пружинами матраса. У меня желание заняться
любовью в комнате, где это уже делали другие, не возникало.
Но я не мог разочаровать девушку, которая не собиралась
отставать от подруги. И хотя все у нас получилось неплохо,
удовлетворения от близости в таких условиях я не получил.
Сегодняшняя ночь чем-то напомнила мне ту, из юности. Совсем
недалеко от меня на сене барахтались, крепко переплетясь,
два тела. Мне было как-то не по себе. Перед глазами, помимо
моего желания, возникала обнаженная женщина, по телу которой
сбегали капли влаги. Сыграло свою роль и довольно длительное
воздержание. После отъезда жены я порядочное время по части
женской ласки находился на голодном пайке. Воспаленное
сознание подкрепляло все эти вздохи, поцелуи, шорохи, движения
тел, шепот -- картиной, которую я не мог видеть в темноте, но
которую представлял так четко, словно она была изображена на
экране цветного супертелевизора. Пожалуй, даже под страхом
смерти я не признался бы себе, что хотел поменяться местами
с Валерой, но со стыдом понимал, что это так.

Я попытался заткнуть уши руками, сильнее сжал веки,
но та картина не оставляла меня. Избавился я от навязчивого
видения только когда услышал скрип двери, шорох сена рядом
с собой. Валера долго мостился, подпихивая сено под бока,
потом достал сигарету и, не опасаясь того, что сушняк может
вспыхнуть, закурил.

Я перестал изображать из себя спящую царевну, перевернулся
на бок.

-- Не спишь? -- спросил Валерий.

-- Уснешь тут, -- недовольно буркнул я.

-- Извини. Эти скотские условия жизни скоро совсем превратят
меня в животное, -- попытался оправдаться он.

Мы замолчали. Я хотел спросить Валеру о его связи, но не
знал, как начать. Он заговорил сам.

-- Мадина неплохая баба. Ты, наверное, удивился, как это
горянка могла спутаться с русским, да еще с таким, который
находится на положении раба?

Я кивнул головой, хотя понимал, что в темноте он не увидит
моего кивка.

-- Она в семье на особом положении, -- продолжил Валера.

-- Каком особом? Она дочь хозяина? -- я задал  сразу два
вопроса.

-- Нет, племянница. Дочь родного брата Хаджи-Умара. Он погиб
где-то в Казахстане. А девочка и ее мать стали жить в доме
Умара. В пятнадцать лет на глазах у девочки произошла
трагедия. Автобус, в котором она ехала с матерью, был снесен
лавиной, упал в ущелье, почти все пассажиры, в том числе и
ее мать, разбились насмерть. Мадина попала в больницу, у нее
не было ни одной царапины, но она пережила шок, получила
сотрясение мозга. С девочкой, до этого совершенно здоровой,
произошла беда. Ее стали мучить припадки.

Хаджи-Умар возил любимую племянницу в Москву и Ленинград,
показывал лучшим врачам -- все бесполезно. С такой болезнью
женщина обречена жить без мужа, без семьи. У горянок яркий
расцвет короток, пора увядания длится долго. Если девушка в
молодости не вышла замуж, потом выйти сложно. Мадина
довольно привлекательна. Умар за ней готов дать хорошее
приданое -- но кто женится на больной?

Со временем Мадина научилась предупреждать припадки, помогают
какие-то таблетки, которые надо регулярно пить. Но женихи
так и не объявились. Года три назад Мадина дяде преподнесла
сюрприз -- забеременела. От кого -- неизвестно. Другой
прощения не было бы. Мадину дядя в обиду не дал. Она родила
дочь. Боялись, что девочка от матери унаследует болезнь.
Девчонка такая шустрая, умненькая -- загляденье. Теперь
думать о замужестве при царящих здесь нравах бесполезно. Тут
я подвернулся. Мадина на меня глаз положила. Не знаю, чем я
ей понравился. На безрыбье и рак рыба. На фоне бомжей и
алкоголиков, которых здесь заставляют трудиться, показался
нормальным мужиком.

-- А Умар и другие ни о чем не догадываются? -- уточнил я.

-- Не знаю. Как мне кажется, Умар имеет на меня виды. Он не
раз намекал, что не против, если я женюсь на Мадине. Я
отшучиваюсь. Конечно, если он узнает, что мы с Мадиной спим,
ни мне, ни ей несдобровать. Башир как-то заявил, что если я
Мадину трону, вырвет мне ноги и кое-что повыше.

Я решил воспользоваться тем, что на него нашло желание
исповедоваться, задал еще один вопрос:

-- А как ты попал сюда? На алкаша ты не похож, на бомжа -- тем
более.

-- Это долгая история, -- он зажег новую сигарету. Я
подумал, что он не расскажет о своих злоключениях, но ошибся.

-- Во всем виноват мой характер, неумение контролировать
свое поведение и, конечно, женщина. Точнее, жена.

-- Так ты женат?

-- Был.

-- Развелся?

-- Нет. Она умерла, вернее, погибла.

-- Несчастный случай? -- я попытался помочь ему наводящими
вопросами.

-- Не совсем, -- он раздумывал, продолжить наш разговор или
прекратить. Поколебавшись, произнес глухим, севшим голосом:
-- Я убил ее.

Его слова были настолько неожиданными, что я не смог ничего
вымолвить. Но он, кажется, уже не нуждался в наводящих
вопросах, его прорвало.

-- Я работал в Минводском аэропорту, в системе обеспечения
безопасности полетов от террористов, угонщиков, просто
придурков. Жена работала там же, вначале стюардессой, потом
диспетчером. Жили мы неплохо, дружно. Правда, не было детей.
Жена не торопилась, говорила, успеем со сраными пеленками
повозиться. В прошлом году на меня свалилась целая куча
командировок, приходилось летать с рейсами в другие
аэропорты. Жена вначале пилила, что дома редко бываю, а
потом перестала. Однажды я прилетел домой на сутки раньше.
Все было как в анекдоте: "Вернулся муж домой из
командировки..." Открыл дверь своим ключом, а в постели --
двое. Оружие я как назло, в нарушение инструкции, по
прилете не сдал. Было поздно, торопился домой. Мужика я
заставил выпрыгнуть с балкона. Это был командир экипажа, в
котором она раньше летала стюардессой. Этаж у нас пятый. Он,
как я потом узнал, остался живым, только ноги поломал. С ней
не знал как поступить. Может, плюнул и ушел бы, если бы она
не начала мне в лицо кричать, что я ничтожество, никогда не
умел жить, что она меня никогда не любила и замуж вышла
только потому, что не было другой кандидатуры. Не знаю, что
на меня нашло, но я нажал на курок. Она умерла сразу.
Смелости пойти в милицию и все рассказать у меня не хватило.
Я бросил пистолет и бежал. Почему-то поехал в аэропорт. Там,
хватив изрядную дозу спиртного, сел в первый попавшийся
междугородный автобус. Вышел в Нальчике. Пока были деньги,
пил с какими-то бомжами, ночевал с ними в подвале. От одного
из бомжей услышал, что есть люди, которые вербуют на работу,
не требуя документов. Работать приходится в таком месте, что
сам черт не сыщет. Нашел этих вербовщиков. Кто я, скрыл,
сказал, что не помню. Документов нет. Так я оказался у
Хаджи-Умара.

Уснули мы только перед рассветом. Я, в свою очередь,
рассказал ему о том, что приключилось со мной в последнее
время. Он подтвердил мою догадку, что через руки Хаджи-Умара
могли пройти пистолеты из нашего склада.

XII.

Утром мастерскую вновь посетил Умар. Он с полчаса молча
сидел за моей спиной, глядя, как я гоняю напильник по
детали. Затем, также молча, направился к двери. Перед самым
выходом, не обращаясь ко мне, буркнул:

-- Сегодня привезут раствор и смазку.

Смазку и раствор доставил мой знакомый по Назрани,
выступавший посредником при продаже пистолета. Я сразу узнал
его по усохшей руке. Признал и он меня. Улыбнулся как
старому знакомому, оскалясь, сказал что-то хозяину. Тот в
ответ кивнул головой. Да, воистину тесен мир.

Раствором для чистки стволов я обильно смочил ершик, обработал
все детали, подвергавшиеся воздействию пороховых газов.
Раствор был несложен -- вода, углекислый аммоний, хромпик,
-- но делал он чудо. Прогнал ершик по каналу ствола и вскоре
тот вышел без нагара и зелени, скопившейся от
неправильного обращения с оружием после стрельбы. Я протер
детали сухой ветошью, затем обработал все части жидкой
ружейной смазкой. Собрав пулемет, пододвинул его к Умару:

-- Готово.

-- И что, будет стрелять? -- недоверчиво спросил тот.

-- Если есть патроны, можем попробовать, -- предложил я.

Хозяин что-то сказал сухорукому, и тот удалился. Через пару
минут он явился с коробкой патронов. Пристреливали пулемет
мы неподалеку от дома, в глубокой расщелине. Алихан,
сухорукий посредник, зарядил пулемет. Отбежав метров на
пятьдесят от нас, поставил на горку из булыжников старое
ржавое ведро. Вернувшись назад, долго возился с сошником,
примащиваясь у пулемета. Несколько длинных очередей,
выпущенных из пулемета, подняли фонтанчики земли и мелких
камушков вблизи ведра. Умар, не вытерпев, отодвинул
незадачливого стрелка, но и его очереди не попали в цель.

-- Прицел сбит, -- повернувшись ко мне, высказал он
предположение.

Я улегся за пулемет. Ошибка стрелявших была мне понятна. Они
неправильно определяли расстояние до цели. Горы всегда как
бы приближают видимые предметы, они и сами кажутся почти
рядом, хотя до их подножий идти и идти. Кроме того, лощину,
в которой мы устроили полигон, пересекало несколько
оврагов, ручеек, которые также скрадывали расстояние до
цели. Короткая очередь дзынькнула по ведру, изрешетив и
отбросив его на несколько шагов. В глазах Умара я уловил
похвалу и подумал, что обед за столом хозяина мне обеспечен.

Так оно и оказалось, но до обеда мне еще пришлось попотеть.
Кроме смазки, Алихан привез еще с десяток пистолетов и три
автомата. Вдвоем, по распоряжению хозяина, мы занялись их
чисткой и смазкой. На некоторых пистолетах номера были
забиты, на некоторых нет. Оружия со склада в этой партии не
было. После обеда я выполнил кое-какую работу по дому и был
свободен. Я едва дождался возвращения Валерия и за ужином
попросил его не пить:

-- Есть серьезный разговор, который нужно вести на трезвую
голову.

Он отказался от спирта. Иван с Федором прибавлению к
спиртовому пайку обрадовались несказанно. После ужина,
как всегда, едва добравшись до сена, они захрапели.

Мой рассказ о появлении Алихана с партией оружия не удивил
Валерия.

-- Через руки Умара прошла не одна сотня пистолетов и
автоматов, -- заявил он.

-- Ну, с пистолетами все понятно. На них спрос всегда
большой, но пулемет, автоматы, их ведь нелегко спрятать
и небезопасно хранить. Ведь статью о хранении
огнестрельного оружия никто не отменял, -- поделился я
своими размышлениями.

-- Я и сам об этом думал, -- произнес Валерий. -- Мадина
несколько раз про священную войну говорила. Но какая война,
я так ничего и не понял. Где, с кем война?

-- Слава Богу, до войны у нас дело не доходит. Президент наш
ничем другим похвастаться не может, кроме того, что в России
не идут боевые действия, -- высказал я свое мнение.

-- Если так править, будет и нам кровопролития не избежать,
-- отозвался Валерий.

-- Как бы выяснить, для чего собирается здесь весь этот
оружейный арсенал? -- задал я вопрос, мучивший меня весь
день.

-- Есть у меня план, но он требует материального
подкрепления, -- чуточку подумав, произнес Валера.

-- В каком смысле -- подкрепления? -- не понял я.

-- Нужны деньги, -- уточнил он.

-- Много?

-- Тысяч пятьдесят.

-- А для чего? -- спросил я.

-- У тебя есть? -- вопросом на вопрос ответил Валера.

-- Нет, но попробую достать.

-- Достанешь, я тогда и объясню.

Я не был уверен, сработает или нет мой план. Но попытка не
пытка. Не знаю почему, но мне показалось, что Алихан скрыл
от хозяина факт посредничества при продаже оружия. Почему он
так поступил, я не знал.

Подкараулить Алихана, когда он был один, мне удалось только
к вечеру следующего дня. Без всяких предисловий я обратился
к нему:

-- Мне нужно пятьдесят тысяч рублей.

Он даже опешил от подобной наглости, но сразу же нашелся:

-- А мне пару миллионов.

-- Я думаю, Хаджи-Умар сделает соответствующие выводы,
узнав, что его компаньон промышляет оружейным бизнесом в
Назрани, -- продолжал я наступление.

-- Мы не компаньоны. У него свои дела, у меня свои, --
парировал Алихан.

Я уже решил, что мой план не удался и денег мне не видать.
Мне ничего не оставалось, как вернуться назад, в сарай, но
Алихан остановил меня:

-- Починишь мне пару пистолетов, получишь пятьдесят тысяч.

-- Деньги мне нужны сейчас, -- потребовал я.

Он секунду поколебался, затем протянул мне несколько
десятитысячных купюр. Небрежно, как о чем-то само собой
разумеющемся произнес:

-- Хаджи-Умару нечего знать, что ты у нас покупал пистолет.
Его это не касается. Это наши с тобой дела. Верно?

-- Согласен, -- ответил я, запрятывая деньги.

Получив пятьдесят тысяч, Валера мне так ничего и не объяснил.

-- Сам поймешь завтра, -- отделался он туманной фразой.

В тот же вечер, как только мы легли спать, он куда-то исчез.
Появился через час с большой сумкой, полной продуктов. Я,
несколько обиженный его таинственностью, сделал вид, что
сплю. Он не стал меня будить.

***

Утром, когда мы пили чай, Валера посоветовал мне попросить
Башира взять меня на делянку.

-- С оружием ты закончил? -- поинтересовался Башир, услышав
мое пожелание.

-- Да.

-- А что, в доме нет работы?

Тут вмешался Валера.

-- У него сегодня день рождения, -- многозначительно
поглядев на сумку, произнес он. -- Мы тут кое-что
приготовили. Можем, конечно, вечером в сарае отметить, но на
природе лучше.

-- Добро. Пойдем с нами. Я только отцу скажу, что ты нужен
на делянке.

Часов до одиннадцати мы трудились в ударном темпе.
Иван с Федором, почуяв дармовую дополнительную выпивку,
показывали образцы производительности труда. В одиннадцать
Валера что-то сказал Баширу, тот милостиво кивнул. Мы
продолжали накрывать делянку черемши ветками, а Валера разжег
костер. Минут через сорок-пятьдесят позвал нас. Башир сидел во
главе импровизированного стола, сооруженного на большом пне.
Не дожидаясь нас, он обгладывал горячий, нанизанный на
струганную деревянную палочку, попахивающий дымком шашлык.
На пне на клочке клеенки лежало еще несколько палочек
поджаренного на костре шашлыка, крупно нарезанная колбаса.
Цветными этикетками красовалось несколько консервных банок.

-- Прошу к столу, -- скомандовал-пригласил Валера. --
Именинник сюда, -- показал он мне место на бревне рядом с
Баширом. -- Остальные -- где кому нравится, -- милостиво
разрешил наш повар.

Взяв по палочке шашлыка, Иван и Федор выжидательно
уставились на Валеру. Он не обманул их ожиданий. Из сумки
достал две бутылки водки "Распутин". Друзья дружно протянули
свои кружки, но он не обращал на них внимания.

-- Башир, тебе налить? -- немного заискивающим тоном спросил
Валера.

Тот секунду поколебался:

-- Водка настоящий?

-- Какой разговор. Полтинник отвалил, -- сообщил Валера.
Удовлетворенный таким аргументом, Башир протянул свою
кружку. Валера налил ее чуть ли не до краев. Друзьям
собутыльникам он выделил меньшую дозу.

-- За именинника, -- подняв кружку и чокнувшись только со
мной, произнес Башир. Он одним залпом осушил содержимое
кружки.

Остальные последовали его примеру. Шашлык был приготовлен на
уровне. Мы дружно зажевали хорошо прожаренное мясо.

Вторую кружку Баширу Валера налил, не спрашивая. Тот, не
дожидаясь пока будут налиты остальные порции, повторил тост:

-- За именинника. Расти большой, -- снова не морщась
опрокинул содержимое кружки в рот.

-- А как же Аллах? -- недовольный, что приходится делить
водку с Баширом, ехидно спросил Иван. -- Он же не разрешает
пить.

-- Аллах высоко. Лес густой. Нас не видно, -- благодушно
ответил Башир и тут же посуровел. -- Не тебе же одному кайф
ловить. Нам при старших пить не разрешается. А тут я старший.

Довольно быстро наша компания справилась с водкой и
закуской. Все переместились к костру. Федор наломал веток,
наносил уже подвявшие листья какого-то растения,
напоминавшего по виду папоротник. Мы прилегли на них. Иван с
Федором вскоре захрапели.

-- Слушай, Башир, я давно хочу у тебя спросить, -- обратился
к охраннику Валера, -- зачем вам столько оружия? Вы что,
солить его собираетесь или открываете отделение торговой
фирмы?

-- Солить, -- хохотнул Башир. Затем сам задал вопрос: -- Ты
закон от 4 июня этого года знаешь?

-- Хотел бы я увидеть человека, который знаком со всеми
законами нашей страны, -- усмехнулся Валера.

-- Это особый закон. Он даровал нам республику.

-- Какую республику? -- не понял я.

-- Как какую? -- удивился моей неосведомленности Башир. --
Ингушскую республику.

-- А при чем здесь оружие? -- постарался вернуть разговор в
прежнее русло Валера.

-- При том, что республика должна получить все отторгнутые
земли наших предков, -- тоном учителя, раздраженного
непонятливостью учеников, произнес Башир. -- Мы устали от
бездействия Москвы, нерешительности наших политиков.
Повторить сорок четвертый год, издеваться над ингушами, не
возвращать то, что нам принадлежало, мы не позволим никому!

-- Так это же кровь! -- вмешался я в разговор.

-- Мы за мирное решение территориальных проблем. Но наше
терпение не беспредельно, -- явно повторяя чьи-то слова, с
пьяным апломбом изрек Башир.

-- Да брось ты нам лапшу на уши вешать, -- Валера явно хотел
завести Башира, вывести из себя. -- Кто это разрешит вам
расчленять другую республику, разжечь конфликт, оттяпать
землю, на которой уже давно живут другие?

-- А ты думаешь, мы будем спрашивать разрешения, чтобы
восстановить попранную справедливость? -- Башир не на шутку
раскипятился.

-- Ты еще скажи, что через месяц-другой вы будете готовы на
крайности? -- наступал Валера.

-- Зачем через месяц. Я думаю, до ноября мы сумеем
разобраться с теми, кто стоит на нашем пути. Если они не
хотят мира, получат войну.

Последняя фраза вырвалась у Башира в запале. Он, несмотря
на выпитое спиртное, понял, что болтает лишнее. Настроение
его изменилось.

-- Хватит разговоры разговаривать. Пора работать.

Маленько пошатываясь, он поднялся, с руганью растолкал
спящих Ивана и Федора. Остаток дня мы делали вид, что
вкалываем. Башир, успокоившись, вновь присел у костра и сам
задремал.

Уединившись, мы обсудили с Валерой полученную информацию.
Картина вырисовывалась интересная. Пьяная болтовня Башира
дала пищу для размышлений.

Мы уже собирались заканчивать работу, когда Валера,
подбрасывающий дрова в костер, призывно махнул мне рукой.

-- Башир разогрелся, снял куртку. В кармане у него пистолет
"Макарова". Хочешь, посмотри номер, -- тихо, почти шепотом
произнес он.

Все время поглядывая, не проснулся ли хозяин куртки,
я извлек пистолет. Номер не был забит. Я поднес пистолет
поближе. Мои ладони вспотели. Ноги предательски задрожали.
Сомнений не было -- это был пистолет с нашего склада.

XIII.

Вечером я окончательно утвердился в мысли о побеге. Теперь я
знал точно, что пистолеты проходили через руки Хаджи-Умара
и, возможно, вся партия находилась еще здесь. Без
вмешательства милиции мне их не обнаружить и не вернуть.
Повод для того, чтобы правоохранительные органы
заинтересовались горным селением, у меня был -- пистолет
Башира, русские рабы.

Валера не был в восторге от моего плана -- бежать ночью,
воспользовавшись тем, что сарай никто не охраняет.

-- За ночь, слабо зная местность, ты далеко не уйдешь. 99
процентов из 100, что ты свалишься в какое-нибудь ущелье.
Без веревок, снаряжения, пищи, теплой одежды шансы остаться
живым и добраться до населенного пункта, в котором есть
милиция и где могут оказать помощь, ничтожны.

-- Что же делать? -- в душе согласившись с его доводами,
спросил я.

-- Что-что, надо к побегу все подготовить!

-- Это понятно, но как мы сможем тут что-то подготовить?
Каждый шаг на виду.

-- Я думаю, Мадина поможет, если я попрошу.

-- А ты? Ты не хочешь бежать со мной?

-- Для чего? Чтобы из огня попасть в полымя? Здесь я в
определенных пределах могу бесконтрольно передвигаться.
Кормежка в тюрьме навряд ли будет лучше. Сто грамм там никто
не нальет. Ну а женщину мне лет десять, как минимум,
придется трахать только во сне.

Следующую ночь мне опять пришлось поворочаться на сене,
затыкать уши, чтобы не слышать звуки любовной игры, стоны
удовлетворенной Мадины. Не знаю, какие доводы использовал
Валера, но она согласилась принести веревку, немного еды,
старую теплую куртку и даже нарисовала рисунок, используя
который я мог ориентироваться на местности. Правда, наотрез
отказалась достать какое-нибудь оружие.

Обещание свое она выполнила. Валера подсказал мне план
побега, которым я решил воспользоваться.

***

Мы начали обычную работу на делянке. Участок был последним,
самым отдаленным. Ночной морозец покрыл инеем траву,
кустарник, но выглянувшее солнце светило так ярко,
щедро, что, казалось, осень еще не скоро вступит в
свои права. Башир остановился у крупного колючего
кустарника облепихи, густо усеянного оранжево-желтыми
ягодами. Он отламывал небольшие веточки, ощетинившиеся
шипами, обирал ягоды и бросал их в рот. Мои шаги охранник не
услышал. Я постарался не вкладывать много силы в удар, но он
был достаточно силен, и, хотя папаха выполнила роль
прокладки-буфера между палкой и головой, Башир свалился на
землю. Я вытащил пистолет из кармана его куртки. Снял
головной убор. Крови не было, но коротко остриженные волосы
не скрывали огромной шишки, вскочившей сбоку от темечка. Я
проверил пульс. Он прощупывался. Куртку я забрал себе.
Вытащив пояс из брюк, связал руки Башира за спину.

Выйдя из кустарника, я направился к нашей бригаде,
таскавшей ветки на участок, расположенный по берегам
небольшого ручья. Мое появление с пистолетом в руке вызвало
у моих напарников если не настороженность, то удивление.
Валера довольно правдоподобно изобразил что-то вроде испуга.
Иван и Федор вытаращили глаза.

-- Я решил бежать. Кто со мной?

-- А где Башир? -- продолжал играть свою роль Валера.

-- Я его связал. Он там, в облепихе.

-- Тебе что, жить надоело? Разве отсюда убежишь? --
голосом, в котором звучали нотки сочувствия, произнес Иван.

-- Я уверен, что сумею найти дорогу и выберусь. Пока Башир
вернется за подмогой, пока организуют погоню, можно далеко
уйти. А там поможет ночь. Ну что, решайте. Времени долго
думать нет, -- агитировал я.

Валера молчал, давая возможность первым высказаться друзьям.
Те тоже не торопились. После минутного молчания Иван, не
глядя на меня, выдавил несколько слов, которые я
едва расслышал:

-- Нет, парень, это не для нас. Тут дают жрать и выпить, а
кому мы там нужны? Будем скитаться, пока не прибьют за
что-нибудь такие же бомжи, как и мы, или бандиты. Валера пусть
сам решает, а мы с Федором никуда не пойдем. Мы уже не люди,
а так, что-то непонятное. Ты -- совсем другое дело.

-- Мне нет смысла рисковать, -- присоединился к его словам
Валерий.

-- Мы не будем тебе мешать, -- обратился ко мне Иван, -- но
ты должен нас связать. Хоть какое-то алиби у нас должно быть.

Я дал команду Валерию связать Ивана и Федора, связал его
сам. Он незаметно пожал мне руку и шепнул:

-- Удачи тебе.

***

Часа два я бежал ускоренной рысью, лишь в самых крутых и
трудных местах переходил на быстрый шаг. Я был уверен,
что направление мною выбрано правильно, и все же
обрадовался, когда увидел первый ориентир из нарисованных
Мадиной -- несколько больших бревен, перекинутых через
расщелину. Перебравшись на другую сторону, я попытался
столкнуть их в пропасть, но вскоре оставил эту затею,
поняв, что одному человеку это не под силу. Посмотрев на
часы, я подумал, что погоня за мной, наверно, уже
организована. Это придало мне дополнительный импульс, и я
ускорил бег. Однако вскоре более-менее сносная дорога
кончилась. Я не назвал бы препятствие, которое возникло
передо мной, отвесной скалой, но и то, что мне пришлось
преодолеть, сбило меня с темпа. Теперь я на практике
проверил утверждение, что если нет снаряжения и навыка, то
спуск даже с небольшой скалы гораздо труднее подъема. Я
ухитрился в кровь ободрать руки, обломать несколько ногтей,
сбить колени.

К вечеру я преодолел половину пути до шоссе. На схеме был
отмечен еще один мост и рядом с ним сарай. После недолгого
блуждания я отыскал полуразрушенное строение. Я колебался,
отдохнуть мне здесь или пройти еще немного и заночевать в
какой-нибудь нише под скалой. Пересилила усталость. Тем
более, что в сарае имелось некое подобие печурки, возле
которой лежала охапка дров. Зажигать огонь было рискованно.
Но я не устоял. Я перекусил, ухитрился вскипятить в старой
посудине воду. Напряженный день, длинная дорога сыграли со
мной жестокую шутку -- я задремал, хотя и не должен был
этого делать.

Разбудил меня злобный, отрывистый лай. Меня словно
подбросило к небольшому окошку. Картина, которую я увидел,
меня не обрадовала. Два огромных пса, которых я не раз видел
во дворе Умара, ощерившись, рычали прямо у двери сарая. На
одной из собак болтался обрывок веревки. Наверное, она
вырвалась из рук кого-то из преследователей. Мне
следовало ожидать появления посланных за мной людей
минут через пять-десять. О том, что они подошли, я понял,
когда собаки, оставив в покое дверь, скрылись. Сделать это
они могли только в том случае, если были отозваны хозяином.

Одной стеной сарай упирался в отвесную каменную стену,
уходящую ввысь. Подобраться отсюда нападающие не могли. Я
внимательно осмотрел пространство, откуда мне могла угрожать
опасность. Луна позволяла это сделать. Пологий, относительно
ровный участок сбегал уступами к густой заросли кустарника,
обрамлявшего бурную, говорливую горную речушку. Мне пришлось
преодолевать ее через импровизированный мост, сооруженный из
бревен, скрепленных стальным многожильным тросом. Такой же
трос выполнял роль перил. Время ослабило натяжение троса.
Бревна, хотя и не могли выпасть и рассыпаться, имели
довольно большой зазор для перемещения. Я испытал большие
затруднения, когда перебирался на эту сторону. Теперь мне
предстояло выяснить: успели мои преследователи
переправиться через мост или нет?

Для этого надо было пробраться к мосту. Правда, я рисковал:
мог получить пулю или же очутиться перед разъяренными
собаками. Но и выигрыш был очевиден. Если я встречу моих
противников до того, как они успеют перебраться через мост,
мне их будет гораздо легче остановить. На узком бревенчатом
переходе они будут хорошей мишенью. Я решил использовать
простейшие меры предосторожности, напялил куртку на палку и
высунул за дверь. Выстрелов не последовало. Или моя уловка
была разгадана, или перед сараем никого не было. Мой прием
был напрасен -- преследователи не успели переправиться на мою
сторону. Ползком я добрался до кустарника перед мостиком --
и, кажется, вовремя. Один из преследующих меня людей,
балансируя, медленно продвигался по мосту. Я поднял
пистолет, прицелился. Мне доводилось бывать в боевой
обстановке, приходилось стрелять в противника. Но там я,
как и другие, не думал о том, что именно моя пуля может
лишить жизни другого человека. Сейчас все было иначе. Я
знал, что переправляющийся человек представляет реальную
опасность, угрозу для моей жизни, и, в то же время, не мог
переступить рубеж, отделяющий нормального человека от убийцы.
"Если разведчик будет переправляться один, попробую его
разоружить", -- подумал я. Этот вариант меня больше
устраивал. У идущего по мосту человека в руках был автомат.
Это оружие, если им завладеть, помогло бы удержать погоню
на той стороне.

Разведчик, видимо, понимал, что отрезок на мосту самый
опасный, был на стороже. Ступив на землю, он
немного расслабился, подумал, что я в сарае. Это его подвело.
Я оказался сзади. Обеими руками захватил его ноги чуть
ниже колен, плечом саданул под зад и тут же изо всех сил
рванул ноги на себя. Он во весь рост шмякнулся на
землю. Автомат отлетел далеко вперед. Я не дал ему
опомниться. Прыжком взгромоздился ему на поясницу,
вцепившись левой рукой в волосы, рванул голову назад.
Правой, согнутой в локте, рукой захватил его горло.
Почувствовав, что противник начал задыхаться, я чуть ослабил
хватку.

-- Сколько вас? -- выдохнул я прямо в его ухо.

Он молчал. Я продолжил удушение. Глаза у него чуть не
полезли из орбит.

-- Пять человек, -- прохрипел он.

-- Оружие у всех?

-- Да, три автомата и пистолеты.

Оттолкнувшись от противника, который никак не мог вдохнуть
полной грудью, я вскочил и взял автомат. Он еле поднялся на
четвереньки. Я обшарил его карманы. Достал еще один рожок,
снаряженный патронами, и гранату.

-- Я не желаю тебя убивать, -- медленно, чтобы он понял
смысл моих слов, произнес я, -- но если ты хочешь жить, лезь
в ручей и чеши отсюда без оглядки.

-- Холодно, -- попробовал поторговаться он.

-- Зато останешься живым, -- жестко произнес я, поднимая
автомат.

Он понял серьезность моих намерений и скатился вниз по
обрывистому берегу к ручью. У меня не было времени наблюдать
за ним. На мосту показалась еще одна фигура. Моя короткая
автоматная очередь заставила ее распластаться на скользких
бревнах. Но теперь все мои противники сосредоточились
перед мостом. Автоматные очереди и пистолетные хлопки
заставили меня вжаться в землю. В отличие от меня,
мои преследователи стреляли на поражение. Пули
легли достаточно близко, чтобы я осознал всю опасность
своего положения. Мои ответные очереди несколько сбили с них
спесь. Находящийся на мосту мужчина попытался, пятясь задом,
выбраться на свою сторону. Я снова выстрелил, взяв
чуть повыше его головы. Выстрел привел к неожиданному, даже
для меня, результату. Несколько пуль случайно попали в
трос, выполняющий роль поручня. Перебить его они не смогли,
но достаточно сильно качнули мост. Нападающий не ожидал
этого. Пытаясь сохранить равновесие, он дернулся, не смог
удержаться на бревнах и полетел вниз.

Теперь мне противостояло три вооруженных боевика и две
собаки, представлявшие не меньшую опасность. Темнота,
моя союзница, не могла длиться вечно. Луна
поднималась все выше и выше. Я отчетливо мог разглядеть
фигуры, скрывающиеся на противоположном берегу, а
следовательно, и сам открывался для их глаз. Оставаться
дальше перед мостом было опасно, я решил отойти к сараю. Мои
противники, видимо, были в замешательстве. То, что в моих
руках оказался автомат и два боевика вышли из игры,
расстроило их планы. Оставалось два варианта действий: идти
за подмогой или попытаться выкурить меня из сарая. О том,
что они выбрали активные действия, меня оповестил лай
отпущенных волкодавов. Они вновь оказались у дверей моего
убежища. Проверив на прочность дверь, я убедился, что собаки
не смогут проникнуть в сарай. Сам вскарабкался на чердак.
Сделал это вовремя. Три человека переходили мост. Делали они
это, используя другую тактику. Шли в полный рост. Впереди
двигался незнакомый мне парень с автоматом. Сделав
несколько шагов, он останавливался, вскидывал оружие на
изготовку. За ним, повторяя его тактику, двигались другие.
Так, прикрывая друг друга, они преодолели большую часть
моста. Чтобы спасти свою жизнь, я должен был открыть
прицельный огонь, не дать приблизиться нападающим к сараю.
Позиция у меня была довольно удобная, технические
возможности автомата позволяли несколькими очередями снять
троицу. Я себя к людям истинно верующим мог отнести с
большой натяжкой, но тут обратился к Богу:

-- Прости, Господи, за нарушение заповеди "не убий"!

Мой голос в пустом пространстве чердака прозвучал глухо и
странно. Я поднял автомат. Идущий первым человек неожиданно
присел на одно колено. Для чего он это сделал, не знаю. Моей
мишенью оказался второй. Я совместил прицел с мушкой и
собирался плавно нажать на курок. Что-то заставило меня
пересилить желание не видеть лица моей жертвы. Я оторвал
глаза от прицела и посмотрел чуть выше выбранной в районе
груди точки прицеливания. Я обмер. Вторым на мосту
перебирался Валера. В его руках не было оружия.

Секундной задержки хватило, чтобы первый нападающий встал с
колена и в несколько прыжков оказался у кустарника. За ним
последовал Валера и третий мужчина. Его я тоже узнал. Это
был Башир. Я лихорадочно соображал, что мне делать дальше.
Фактически у меня осталось только два противника. Валеру,
конечно же, заставили преследовать меня не по своей
воле. Но от этого мне было мало проку. Я не думал, что он
сможет мне помочь. Башир не спускает с него глаз. Стрелять
мне теперь надо было только наверняка, тщательно выбирая цель.
После выстрела я сам становился удобной мишенью.

Не знаю, потому ли, что я чуть невольно не убил человека,
который за короткий срок стал мне дорог, выручил в трудную
минуту, но я вдруг ожесточился против людей, охотящихся за
мной, как за диким зверем. Злость переполняла меня, но
в то же время внешне я был спокоен. Увидев приподнявшуюся
голову незнакомого парня с автоматом, я тщательно прицелился
в плечо и, уже не размышляя о последствиях моих действий,
нажал на курок. Крик, вырвавшийся у падающего,
свидетельствовал, что пули попали в цель. Башир бросился на
помощь своему дружку. Я мог бы снять и его, но не стал
стрелять в выполняющего функции санитара противника. Схватив
раненого под мышки, Башир попытался затащить его за
кустарник. Валера не дал ему это сделать. Он подхватил
автомат раненого и направил его на Башира. Тот поднял руки,
подчинился требованию бросить оружие.

-- Александр, спускайся ко мне, -- крикнул Валера, посмотрев
вверх -- туда, где я скрывался.

Я поспешил к нему. Перед выходом из сарая меня встречали
псы. Только после нескольких автоматных очередей, поднявших
фонтанчики земли у лап, собаки, поджав хвосты, убежали в
сторону моста, а затем скрылись в зарослях.

Я обменялся с Валерой крепким рукопожатием.

-- Обыщи Башира, у него еще может быть оружие, -- сказал
он. Действительно, в кармане брюк у того был пистолет, за
голенищем сапога охотничий нож в кожаных ножнах. Раненый
не переставал стонать. Я осмотрел его рану, она была не
смертельной, хотя и серьезной. Пули оторвали небольшой кусок
мяса, перебили ключицу. Если раненому оказать своевременную
помощь, он, безусловно, выкарабкается. Оторвав от рубашки
пострадавшего солидный кусок, я хотел перевязать рану, но
Валера вызвался сделать перевязку сам. Он сделал это
профессионально.

-- Что будем делать дальше? -- спросил я.

-- Теперь у меня выбора нет. Придется идти с тобой, -- чуть
помедлив, произнес он и, обращаясь уже к Баширу, добавил:
-- Мы не будем тебя связывать. Раненый вряд ли сможет дойти
самостоятельно в поселок. Если хочешь спасти приятеля,
оставь ему воды и дуй домой -- за подмогой. Несколько часов
он выдержит.

Башир ничего не ответил. С нескрываемой яростью он смотрел,
как мы направлялись к подвесному мосту. Валера осторожно
ступил на ходящие ходуном, раскачивавшиеся бревна. Дойдя до
середины, он нагнулся и бросил в речку автомат.

-- Все, конец войне, -- прокричал он.

Я оглянулся назад, и в это время треснул выстрел. Я не сразу
сообразил, откуда он раздался. И лишь когда прозвучал второй,
увидел стрелявшего. Упавший с моста в самом начале
перестрелки сумел выкарабкаться. Течение снесло его вниз, но
ему удалось по берегу вернуться назад -- к переправе. Он
не пришел на помощь к своим дружкам раньше, видимо, был контужен
при падении. Вначале мне показалось, что выстрелил он в меня,
но когда я повернулся к Валере, то все понял. Неестественная
бледность покрыла его лицо.

-- Вот и все, -- выдохнул мой товарищ по заточению. --
Приговор приведен в исполнение.

Я нажал на курок и не отпускал его до тех пор, пока не
опустошил магазин автомата. Мне не нужно было подходить и
прикасаться к Валере, чтобы определить, что он мертв.
Темная, напоминающая масляную краску, а не кровь, лужа
растекалась по бревнам, просачиваясь сквозь щели, крупными
каплями срывалась вниз в бурлящую реку. Я взял его руку. Она
была еще теплой, но жизнь уже оставила молодое, крепкое тело.

Башир, не сказав ни слова, помог мне вырыть в каменистой
почве неглубокую яму, перенести тело Валеры. Пока
я набрасывал камни, пытаясь сделать какое-то подобие
надгробья, Башир попробовал спуститься вниз и достать труп
убитого мной виновника Валериной смерти. Это ему не удалось,
и он вернулся к раненому, принес ему воды.

Переходя мост, я инстинктивно сделал широкий шаг, стараясь
не наступить на темное пятно крови. Оглянувшись на
избушку, могилу, выросшую перед ней, мысленно простился с
Валерой, решив непременно вернуться в ближайшее время сюда и
соорудить более приличный памятник на месте его последнего
пристанища.

XIV.

Две светящиеся точки то появлялись, то исчезали, когда машина
ныряла в очередную низину или скрывалась за скалами,
обрамлявшими извилистую дорогу. У меня было время подумать и
принять решение: залечь за груду мелких булыжников или же
попытаться остановить автомобиль, обратиться за помощью к
неизвестным людям, путешествующим в столь поздний час на
заброшенной горной дороге.

Отделившись от скалы, я шагнул навстречу приближающемуся лучу
света. Скрежещущий звук тормозов резанул по ушам, царапнул
где-то там, что принято называть душой. Машина остановилась
в нескольких метрах от меня. Рокочущий мотор, переключенные
на ближний свет фары придавали ей сходство с готовым к
прыжку диким зверем. Водитель не торопился открывать дверцу.
У меня не было твердой уверенности в том, что, если я
попытаюсь приблизиться к машине, он не нажмет на газ.
Если бы я оказался в такой ситуации, то, скорее всего,
тормозить не стал. Мне необходимо было продемонстрировать
свое миролюбие, успокоить пассажиров машины. Но как? Решение
пришло само собой. Я поднял руки над головой, медленно
опустился на колени и срывая голос прокричал:

-- Я, офицер российской армии, попал в сложную ситуацию. Моей
жизни угрожает опасность. Вы можете спасти меня.

Несколько секунд томительного ожидания показались мне
вечностью. Я услышал, как скрипнуло боковое стекло водителя,
опустившись вниз.

-- Подойди ближе. Только без глупостей, у меня оружие.

Голос принадлежал женщине. Встретить ночью, на горной
дороге, женщину за рулем -- это было что-то из области
невероятного. Но меня удивило даже не это. Голос был ровным,
спокойным, в нем не чувствовалось страха. Я сделал несколько
шагов вперед и остановился.

-- Чем докажите, что вы офицер? -- вопрос поставил меня в
тупик. Действительно, как я мог доказать, что служу в армии?
Увы, удостоверение личности в спортивном костюме не носят.

-- Я могу назвать фамилии своих командиров, офицеров полка,
-- выдвинул я идею.

Женщина хмыкнула:

-- Толстой, Лермонтов -- вот, пожалуй, и все известные мне
люди в погонах. А впрочем, один знакомый у меня есть. Вы
знаете начальника гарнизонного госпиталя?

-- Да.

-- Как его фамилия?

С начальником госпиталя я встречался совсем недавно, когда
решал вопрос о прохождении медкомиссии без помещения в
стационар, но вспомнить его фамилию не мог.

-- Не помню.

-- Так, -- в голосе женщины прозвучало разочарование. --
Попытаюсь подсказать вам. Полный, лысоватый мужчина, около
пятидесяти лет.

-- Высокий, темноволосый, не старше сорока пяти, -- прервал
я ее. -- Фамилию, к сожалению, не помню. Кабинет на
втором этаже. В приемной дверь отделана деревом.

-- Про приемную я ничего не знаю. Я его раза два видела у
общих знакомых. Но, кажется, вы не врете.

Она открыла боковую дверцу рядом с водителем. Загоревшийся в
салоне свет позволил мне разглядеть спасительницу. Она была
молода, привлекательна, густые темные волосы спадали на
красивую, длинную шею. На лице выделялись ярко накрашенные
полные губы и большие глаза -- цвет которых я не успел
определить. Дверь захлопнулась, лампочка в салоне погасла.

Взревев мотором, машина резко рванула вперед. Судя по всему,
водитель у меня отменный, хорошо знающий дорогу и машину. Мы
почти не сбавляли скорость на трассе, хотя дорога напоминала
туловище причудливо изогнувшейся змеи. Минут пятнадцать мы
ехали молча. Видимо, женское любопытство пересилило, и моя
спутница спросила:

-- Так что же с вами приключилось?

-- Это длинная история.

-- Что-что, а времени у нас до города в достатке, -- она
закурила сигарету и вопросительно-предлагающе посмотрела
на меня. Я благодарно принял предложение покурить и глубоко
затянулся дымом, хотя в последний раз сигарету в руках
держал лет десять назад.

В общих чертах я пересказал историю моего заточения,
старательно умалчивая те моменты, которые касались пропажи
оружия и моих действий, связанных с этим.

-- А вы не хотите рассказать, как очутились на этой трассе в
ночное время? -- в свою очередь поинтересовался я у спутницы.

-- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и
Джульете, -- чуть нараспев произнесла девушка. -- Особенно
если Джульета живет в нашей стране в наше время.

-- Вас зовут Джульетой? -- спросил я.

-- А разве это играет какую-то роль?

Она вновь замолчала, и я не думал, что услышу откровения
таинственной незнакомки.

-- История банальная. В большом дворе жила-была девочка
"Гадкий утенок". Всяк ее норовил обидеть. Спасал сосед.
Парень намного старше. Кумир двора, восходящая спортивная
звезда. Благодаря его заступничеству девочку оставили в
покое. Прошло время, парень стал спортсменом мирового класса,
уехал в Москву. Девочка поступила в университет. Из "Гадкого
утенка" превратилась если не в "Лебедя", то в довольно
привлекательную девушку. Однажды, через много лет, случайно
встретила того самого парня. Он оставил спорт, занялся
бизнесом. Преуспевал. Был женат, но в браке не счастлив.
Постоянно жил в Москве, по делам часто бывал на Кавказе.
Они стали встречаться. Отец и мать девушки их отношений
не одобряли. Его родители тоже. Она порвала с семьей,
ушла к любимому. Он дал ей многое: отличную квартиру,
машину, наряды, о которых только можно мечтать,
общение с интересными людьми, но не сделал
счастливой. С женой, которая оставалась в Москве и активно
занималась бизнесом, он рвать не собирался. Положение
любовницы молодую женщину не устраивало -- не то воспитание,
мировоззрение, но изменить что-то она была не в силах.
Родственники от нее отвернулись. Отец предпринял попытку
поговорить с бывшим соседом по-мужски. Разговор для него
окончился плачевно -- инфарктом. Еле выкарабкался. Дочь
видеть не желает. Мать иногда тайком появляется в гостях у
дочери, но радости им обеим встречи не доставляют. Со
временем разрубить затянувшийся узел стало все труднее.
Образ жизни, обеспеченность все больше и больше стали ее
тяготить. Да и Ромео как-то незаметно превратился в другого
героя Шекспира -- Отелло. Стал устраивать безобразные сцены
ревности. Считал, что имеет на это право. Была лишь одна
отдушина -- машина, быстрая езда. Когда становилось совсем
невмоготу, Джульета садилась за руль и неслась куда глаза
глядят. Дорога и скорость, риск -- вот что давало ей ощущение
полноты жизни. Особенно полюбились ночные гонки, когда никто
и ничто не мешает мчаться по горной дороге. Со временем
такие поездки стали просто необходимы, частью ее жизни. Вот
вам объяснение, почему я оказалась ночью на этой трассе.

Я не знал, как мне реагировать на ее рассказ, кажется, она
не ждала от меня сочувствия, сопереживания, а просто излила
душу случайному человеку, с которым больше встретиться не
доведется.

***

Я взглянул на спидометр. Стрелка держалась у отметки 90. Как
утверждает моя жена, я машину вожу отменно, на всех
проверках по вождению получал оценку "отлично". Однако
если бы довелось вести машину по этой дороге, в это время
больше 80 километров в час выжать не рискнул бы. Дорога
местами была настолько узка, что машины, идя навстречу,
свободно могли зацепить друг друга.

-- Осторожно, впереди машина, -- предупредил я, заметив
свет фар, которые разорвали темноту и быстро приближались к
нам.

-- Ничего опасного, -- моя спутница даже не подумала сбросить
газ, -- впереди дорога существенно расширяется. Места хватит
всем.

Водитель встречной машины повел себя довольно странно, он
не стал переключать свет на ближний и, кажется, тоже не
собирался сбавлять скорость.

Две машины, сокращая с каждой минутой дистанцию, неслись
навстречу друг другу по горной дороге. Теперь можно было по
габаритам определить, что машина грузовая, скорее
всего "Камаз".

-- Идем на таран? -- попытался я пошутить. -- Или все-таки
сбавим скорость? Масса у той машины немного побольше!

Моя гонщица ничего не ответила, но скорость слегка
сбросила. Однако водитель встречной не последовал нашему
примеру и занял середину дороги. Скорее всего, он не заметил
нашу машину.

-- Он что, напился? -- высказала предположение женщина.

Водитель словно услышал ее слова. Грузовик остановился, но
занимал большую часть асфальтированной дороги. Мы не смогли
бы проскочить, не зацепив его.

Наша машина затормозила в двадцати, двадцати пяти метрах от
встречной. И тут мое сердце едва не выскочило из грудной
клетки. Из грузовика, держа в руках карабин, вышел
бритоголовый родственник Хаджи-Умара, доставлявший меня из
города в селение.

Он был не один. С другой стороны кабины на землю спрыгнул
еще один мужчина. Он также был вооружен.

-- Кажется, это по вашу душу, -- не теряя самообладания
произнесла моя спутница. -- Что будем делать?

-- Не знаю. Но в руки к ним попадаться не хочу. Я сейчас
выйду и попытаюсь уйти низом, спуститься по откосу.

-- Вы хотя бы имеете представление, какая там крутизна? Если
вас не подстрелят, то шею сломаете точно. Сидите! --
приказала она, увидев, что я сделал попытку открыть дверцу. --
Была не была. Двум смертям не бывать.

Она включила скорость, нажала на педаль акселератора,
немного проехав, врубила повышенную скорость. Машина даже
не дернулась, а прыгнула с места. Стоящие впереди мужчины
шарахнулись в разные стороны.

Наше движение напоминало цирковой трюк. Машина ехала на боку
на двух колесах, два других по касательной чиркали столбики
ограждения, обозначавшие конец дороги, начало пропасти.
Почему мы не завалились в ущелье -- не знаю. С грохотом
отлетело боковое зеркало грузовика. Мы обогнули
металлическую махину, и наша машина, выбравшись на середину
горного шоссе, прочно стала на все четыре колеса.

Я оглянулся назад. Водитель и пассажир грузовика запрыгивали
в кабину. Теперь, чтобы пуститься за нами в погоню, они
должны были развернуться. Сделать это на горной дороге было
не так просто.

Стрелка спидометра нашей машины плясала между отметками 100
и 110. "Теперь мы оторвались", -- подумал я и, кажется,
сглазил. Машина стала чихать, скорость резко пошла вниз.

-- Что случилось? -- спросил я.

-- Это у меня было, ни с того ни с его падает скорость, --
она несколько раз надавила педаль акселератора. -- Я даже на
станцию техобслуживания ездила. Там ничего не нашли. То ли
такие специалисты, то ли дефект скрытый. Ремонтник объяснил,
что это происходит от плохого качества горючего.

Машина дернулась и встала.

-- Вы в моторе разбираетесь? -- с надеждой спросила гонщица.

-- Да. Но не думаю, что у нас есть время, чтобы копаться в
моторе. Давайте я сяду за руль. Я все же технарь,--
предложил я.

-- Вы же не знаете дорогу. А это сейчас важнее, чем
квалификация водителя.

-- Если машина заведется, -- не удержался я от реплики.

С третьей попытки мотор заработал. Машина вновь стала
пожирать километры, но нашим преследователям хватило времени
для разворота. Они были недалеко. Свет от фар грузовика
периодически освещал через заднее стекло салон нашей машины.

Стрелка спидометра вновь поднялась за отметку 100
километров. Мы одновременно увидели выскочившую нам
навстречу из-за очередного поворота машину. Мощный свет фар
ударил нам в глаза.

-- Господи, помилуй! -- восклицание вырвалось у меня
непроизвольно. Даже далекий от веры человек в минуты
смертельной опасности обращается за помощью к высшим силам.

В последнюю секунду женщина сумела вывернуть руль, и мы
пронеслись в притирку со встречной машиной. У наших
преследователей времени для маневра оказалось еще меньше,
чем у нас. Скрытая нашей машиной, встречная выросла перед
ними совсем неожиданно. У водителя грузовика сдали нервы.
Он взял резко вправо. Колеса машины запрыгали по булыжникам,
валяющимся на обочине. Поняв свою ошибку, шофер хотел
вернуть машину на полотно асфальта, но не смог. Столбики
ограждения напоминали траву, скошенную острой косой у самого
основания. Какое-то мгновение машина удерживалась на краю
откоса, но, стукнувшись об очередной столб, рухнула вниз.

Водитель встречной даже не остановился, чтобы посмотреть,
что же случилось на горной дороге по его милости. Мы так
поступить не могли, побежали назад, к месту происшествия.
Добежать не успели. Мощный взрыв потряс окрестности.
Ослепительная вспышка сделала окружающую тьму еще более
плотной. Грузовик лежал на дне глубокого ущелья. Огонь лизал
кабину. Растекшиеся струйки бензина огненными ручейками
разбегались в разные стороны. О том, что водитель и его
пассажир могли остаться живыми, не могло быть и речи.

Мы вернулись к машине. Я опять предложил свои услуги в
качестве водителя, но моя спутница их не приняла. Оставшуюся
часть дороги мы молчали. Я бы не сказал, что сильно переживал
факт гибели родственника Хаджи-Умара и его напарника. Они
сами подготовили свою смерть.

Впереди засверкали огни. Мы пронеслись по улице небольшого
селения, и только тогда я понял, что мы выехали на основное
шоссе и приближаемся к городу.

-- Я попрошу вас пригнуться, мы подъезжаем к посту ГАИ. Мои
ночные прогулки уже давно не удивляют милицию, но я не хочу,
чтобы они зафиксировали в машине постороннего. Мой Ромео
повсюду имеет глаза и уши.

Мы проскочили пост ГАИ. Моя спасительница приветственно
помахала стоящему внизу милиционеру, тот козырнул в ответ.

-- Куда вас подбросить? -- задала вопрос девушка.

-- Не знаю.

Я и впрямь не знал, где найти пристанище. Домой возвращаться
было небезопасно. Прошло уже достаточное время, чтобы весть
о моем побеге дошла до людей никак не заинтересованных в
таком раскладе. Беспокоить друзей, втягивать их в свои дела
я не хотел. Самым безопасным местом мне казалась часть, где
я служил.

Автомобиль затормозил перед дверью КПП.

-- Как мне вас отблагодарить? -- спросил я, вылезая из машины.

-- Не стоит благодарности, -- усмехнулась моя гонщица.

-- Я так и не узнал ваше имя, -- не сдавался я.

-- Думаю, будет лучше, если мы останемся друг для друга
безымянными попутчиками.

Дежурный по КПП сержант, увидев, что я пытаюсь протиснуться в
проход через металлическую вертушку, встал в дверях.

-- Ты куда прешь на ночь глядя? -- рыкнул сержант.

Я не успел ответить -- на лице сержанта расплылась улыбка.

-- Товарищ подполковник, вы?! -- скорее утвердительно, чем
вопросительно воскликнул он. -- А вас тут некоторые в пропавшие
без вести списали. Зайдите к дежурному по полку. Командир
приказал сразу же поставить его в известность, если о
вас появится какая-нибудь информация.

От дежурного по полку я связался с командиром. Он не скрывал
радости, что слышит мой голос.

-- Передай трубку дежурному, -- попросил командир.

Стоя рядом, я слышал, как командир приказал отправить меня
на командирском "уазике" к нему домой.

Через тридцать минут, предварительно выкупавшись под душем и
облачившись в узковатый для меня спортивный костюм, любезно
предоставленный хозяйкой дома, я сидел за столом на кухне
напротив командира полка и все пытался рассказать о том, что
же со мной произошло. Командир останавливал меня:

-- Не гони лошадей. Давай сначала выпьем, закусим, а потом
все расскажешь.

Только после того, как я с голодухи уничтожил с пяток
куриных ножек, зажаренных хозяйкой в духовке, командир дал мне
выговориться. Здесь же на кухне мы наметили план дальнейших
действий.

XV.

Два вертолета, подняв тучу пыли и мелких камней, с трудом
разместились на небольшой площадке.

То, что в селении к прилету нашей небольшой группы готовились,
было бесспорно. Предъявив Хаджи-Умару ордер на обыск,
представители МВД тщательно обследовали дом и двор.

Никакого оружия и даже следов его хранения обнаружить не
удалось. Исчезли из поселка мои товарищи по заточению Иван
и Федор. Только бочка с черемшой, находившаяся в сарае,
напоминала мне о проведенных здесь вечерах и ночах. Хозяин
на вопрос следователя, знает ли он меня, ответил
утвердительно:

-- Знаю.

-- При каких обстоятельствах вы познакомились? -- уточнил
следователь.

-- Его привезли мои знакомые, сказали, что у человека
проблемы, нужно переждать какое-то время в спокойном месте.
Я не смог отказать, предоставил приют, -- не моргнув и
глазом заявил хозяин.

-- Что вы можете сказать об оружии, которое, по словам
свидетеля, доставляли в ваш дом? -- продолжал допрос
следователь.

-- Никакого оружия, кроме охотничьего ружья,
зарегистрированного по всем правилам, в доме нет, -- хозяин
не собирался сдаваться.

-- Где ваш старший сын, Башир? -- задал еще один вопрос
следователь.

-- Гостит у родных, в Назрани.

-- Вот пистолет, который свидетель изъял у вашего сына.
Экспертизой установлено, что оружие из партии, исчезнувшей
со склада воинской части. Что вы можете заявить по этому
поводу? -- следователь предъявил пистолет, отобранный мною
на делянке черемши у Башира, хозяину дома.

Но того не так-то легко было смутить.

-- У вас есть доказательства, что пистолет был отобран у
моего сына? -- пошел в наступление Хаджи-Умар.

-- Это утверждает подполковник Казьмин, -- следователь кивнул в
мою сторону.

-- Клевета. У сына никогда не было оружия, -- откровенно
насмехаясь, произнес хозяин. -- Так вы отблагодарили за мое
гостеприимство? -- уже обращаясь ко мне, закончил Умар.

-- Кроме слов подполковника есть еще кое-что.

-- Что? -- насторожился хозяин.

-- Отпечатки пальцев на пистолете. У меня есть уверенность, что
они совпадут с отпечатками пальцев вашего сына.

Умар промолчал.

Дальше допрос продолжался в том же духе. Хозяин начисто
отрицал все, что касалось поступления оружия, событий,
связанных с моим побегом. Остальные домочадцы, ссылаясь на
слабое знание русского языка, отвечать на вопросы отказались.

Допрос был прерван шумом во дворе. Одна из групп, проводившая
обыск в соседних домах, нашла обрез и пистолет ТТ -- в
пирамиде из кизяков, сложенных во дворе. Хозяин двора, Осман,
пытался отрицать, что оружие принадлежит ему, но с ним не
стали даже разговаривать, взяли под стражу.

Это не столь уж значительное событие поумерило спесь хозяина.

-- Что грозит Осману? -- без обиняков спросил он.

-- И Осману и Баширу, а мы его отыщем, ты не сомневайся, --
лет по пять светит, -- пояснил следователь. -- Так что
подумай.

-- А что думать?-- в голосе хозяина уже не было той
агрессивности и напора, которые чувствовались в начале
допроса.

-- Добровольная сдача оружия зачтется на суде, -- следователь
демонстративно стал складывать бумаги, всем видом
подчеркивая, что допрос окончен.

-- Нет, суда не будет. Никакого суда. Я помогу вернуть
пропавшее оружие, а вы гарантируете, что никакого суда и
никакого наказания не будет.

-- Это не в нашей компетенции, -- произнес следователь.

-- Значит, мы с вами ни до чего не договорились! -- Умар
закусил удила.

-- Не спеши, отец, -- вмешался в разговор возглавлявший нашу
оперативную группу полковник. -- Давай договоримся так. Я
свяжусь с руководством, изложу ваше предложение, а потом
будем решать, что дальше делать.

Ночевать наша группа осталась в селении. Спали мы на
одеялах, которыми были застланы полы в двух больших комнатах.

***

Утром во дворе я столкнулся с Мадиной. На ней было черное
платье, голова повязана темной косынкой, глубоко надвинутой
на брови.

-- Башир сказал, что ты застрелил убийцу Валеры, -- едва
слышно произнесла она.

-- Я считал Валеру своим другом, хотя мы были знакомы
несколько дней, и не мог не отомстить за его смерть, -- я не
стал скрывать произошедшее.

-- Я помогу тебе вернуть оружие. Приходи на курган. Знаешь,
где это? -- спросила Мадина.

-- Да, -- я обрадовался неожиданной помощи, но тут же у меня
появилась мысль, от которой я не смог избавиться: -- Мадина,
а что будет, если твои узнают, что ты помогла мне?

-- Не важно. Я приняла решение, -- в ее голосе прозвучали
металлические нотки.

Я с трудом дождался обеда и, не предупредив никого из
оперативной группы, направился к кургану. Мадина уже ждала
меня.

-- Ты сможешь сделать так, чтобы дяде и Баширу не пришлось
отвечать за скупку и хранение оружия? -- прямо спросила она.

-- Не знаю. Это зависит не от меня. Старший группы должен
связаться с вышестоящим начальством. Только они могут дать
какие-либо гарантии.

Мадина немного помолчала, видимо, обдумывала мой ответ,
затем произнесла:

-- Видишь, на холме лежат три старых надгробных камня?

Всмотревшись, я различил каменные столбы, о которых она
говорила, и молча кивнул головой.

-- Под средним выкопана яма и спрятано оружие. Я случайно
увидела, как Башир и еще три человека прятали туда оружие
после твоего побега.

-- Спасибо, что доверила мне эту тайну. Я постараюсь
использовать ее так, чтобы не навредить твоим родственникам.
Хватит жертв в этом грязном деле.

-- Мне пора, -- она привстала с камня, на котором сидела. --
Ты вернешься попозже. Не хочу, чтобы нас видели идущими
вместе.

Она сделала несколько шагов по направлению к двору и вдруг
стала оседать на землю. Я попытался подбежать и поддержать
ее, но не успел. Ее ноги подогнулись. Взмахнув руками, Мадина
упала на спину. Ее голова безжизненно свесилась на бок. По
телу пробежала судорога.

Я с ужасом заметил, что в уголках ее губ выступила белая
пена слюны. Только через несколько секунд я сообразил, что
это припадок. Как поступать, что делать в подобных случаях, я
не знал. Бежать за помощью бесполезно, с ее оказанием можно
опоздать. И тут я вспомнил, что однажды стал свидетелем
оказания помощи женщине, с которой случился подобный
припадок в автобусе. Тогда нашелся врач и женщину удалось
спасти. "Что же он тогда делал?" -- лихорадочно пытался я
вспомнить. "Главное, чтобы она не задохнулась", -- эта мысль
заставила меня действовать без промедлений. Я сбросил
куртку, постелил ее на отполированный булыжник, уложил Мадину
так, чтобы голова оказалась на булыжнике, но тут же вынул
камень. Я не помнил: надо голову запрокидывать, поднимать ее
выше туловища или, наоборот, необходимо опустить ниже. Решил,
пусть лежит как положил. Главное -- разжать зубы, не дать
запасть языку, чтобы Мадина не задохнулась. Сделать это, не
имея навыка, было не так-то просто. Я никак не мог разжать
крепко стиснутые зубы. Ножом действовать я боялся -- вдруг
обрежу губы. Не сразу сообразил, что можно использовать
противоположную лезвию сторону. Наконец мне удалось разжать
зубы, вытащить язык изо рта. Возможно, те, кто знает, как
поступать в подобных случаях, сочли бы мои действия
безграмотными, но я действовал как умел. Не знаю, помогло ли
мое вмешательство или припадок закончился сам по себе, но
минуты через три Мадина открыла глаза. Она не помнила, что
с ней приключилось.

Увидев, что ее голова лежит на моей куртке, а я в
растерянности стою рядом, она сразу все поняла; еле слышно
прошептала:

-- Падучая?

-- Что ты сказала? -- не понял я.

-- Опять был припадок?

Я кивнул головой.

-- Я уже думала, что таблетки помогли мне избавиться от
припадков.

-- Тебе нужна помощь. Пойду позову кого-нибудь из женщин, --
предложил я.

-- Не волнуйся. Через несколько минут все будет в порядке.

Она заметила, что кофточка ее расстегнута. Стараясь
обеспечить приток воздуха, я рванул ей воротник. Пальцы не
слушались Мадину. Я, испытывая небольшое смущение, помог
застегнуть кофточку.

-- Может, все-таки не стоит рисковать, -- настаивал я, --
пойти за помощью?

-- Приступ не повторится. Я немного посижу здесь, а ты иди.
Я правда чувствую себя лучше.

Мне хотелось убедиться, что оружие находится в том тайнике,
который указала Мадина. Проверить это я мог только на ее
глазах. Она оценила бы такую проверку как недоверие к ее
словам. Этого я не мог допустить.

-- Хорошо, -- принял я решение. -- Я иду в дом. Если тебя
через час не будет, я скажу твоей тетке, где тебя искать.

-- Не надо, -- в ее голосе звучало явное нежелание ставить в
известность тетю. -- Лучше найти Хасана. Пусть прибежит сюда
принесет мне воды.

Хасан играл перед домом с мальчишками в футбол. Мяч у них
был классный, фирменный. Хаджи-Умар любил и баловал своего
младшего сына.

Я передал Хасану просьбу Мадины. Не говоря ни слова,
мальчишка сбегал в дом, выскочил с кувшином воды и побежал к
холму. Теперь я был спокоен.

Мое исчезновение вызвало небольшой переполох. Руководитель
группы, Геннадий Иванович, полковник по званию,
представлявший то ли госбезопасность, то ли МВД, получил
добро. Ему было разрешено обещать Хаджи-Умару и его ближним
прощение грехов в случае добровольной выдачи всей партии
оружия. Обнаружив мое отсутствие, Геннадий Иванович не знал,
что предпринять. Мое появление его успокоило. Мы прошли к
Хаджи-Умару. Он сидел в большой комнате и перебирал четки.

-- Хаджи-Умар, -- обратился к нему полковник, -- я могу
официально вам обещать, что ни вы, ни члены вашей семьи не
будете нести уголовной ответственности, если поможете
вернуть партию пропавших пистолетов.

-- Согласен. Вечером доставлю вам пистолеты, -- по его виду
нельзя было понять, доволен он или нет таким решением
проблемы.

-- Мне нужно переговорить с хозяином наедине, -- обратился я
к полковнику.

Не высказав удивления по поводу моей просьбы, тот вышел из
комнаты.

-- Не вечером, а сейчас мы пойдем с тобой к холму, где
лежат надгробья. Покажешь полковнику тайник. Мы заберем все,
что там хранится, -- глядя в глаза Хаджи-Умару, потребовал я.

Мои слова произвели на хозяина такое же впечатление, как
если бы его укусила ядовитая змея. Он побледнел, снял
папаху. На лбу и бритой голове выступили крупные капли пота.
Мне показалось, что еще секунда и он бросится на меня, но
Умар сумел перебороть возникшее желание свести со мной счеты.

-- Откуда ты знаешь про тайник? -- выдохнул он.

-- Не важно. Главное, что предоставляю тебе право показать
место, где лежит оружие. Полковник оформит это как
добровольную сдачу оружия.

Даже видавшие виды члены оперативной группы не скрывали
удивления, когда из тайника стали вынимать оружие.

Тут было на что поглядеть и помимо пистолетов с нашего склада
и пулемета, который я ремонтировал.

-- Умар, зачем вам столько оружия? -- не выдержав, спросил
полковник. Кажется, он уже пожалел, что обещал хозяину
неприкосновенность.

Хозяин махнул рукой и молча, ни на кого не глядя, зашагал в
сторону темневшего вдали кладбища. Вначале его фигуру можно
было увидеть среди каменных надгробий, а затем он то ли
присел, то ли вышел из нашего поля зрения.

Я принялся пересчитывать пистолеты с выученными наизусть
номерными знаками. Не было всего двух. Один, отобранный
мной раньше у Башира, уже находился на складе в части,
другой, видимо, в партию, приобретенную Умаром, не попал
или хранился в другом месте.

Хозяина мы так и не дождались. Два вертолета, на которых мы
прилетели в селение, вернулись за нашей группой довольно
поздно. Мы вынуждены были ускорить сборы, чтобы не
рисковать, не взлетать с небольшой площадки в темноте.
Оставаться еще на одну ночь мы не хотели. Провожало нас, если
это можно назвать проводами, почти все мужское население
поселка. Мужчины, сбившись в небольшие группы, молча
наблюдали за погрузкой. Только когда вертолеты один за другим
взмыли ввысь, выбежали дети. Когда вертолет пролетал над
домом Хаджи-Умара, я бросил последний взгляд на место
недавнего заточения. У каменного забора стояла женщина в
черном платье и платке. Мне показалось, что она махнула
рукой. А может, она просто заслонила глаза от солнца?

XVI.

На следующий день, не дождавшись девяти часов, я набрал номер
телефона Геннадия Ивановича. Он курировал ход следствия по
пропавшему оружию со стороны республиканских
правоохранительных органов. Мы договорились с ним о встрече,
но полковника на месте не оказалось. Его коллега сообщил,
что Геннадий Иванович на выезде и в ближайшие два дня не
сможет со мной встретиться. Терять время впустую я не хотел.
В день гибели Валеры я поклялся, что доведу дело до конца,
выясню всю цепочку поставщиков и торговцев оружием.
Путеводной ниточкой, дернув за которую можно было распутать
весь клубок, мог стать Ацамаз. Но я решил пока не говорить с
ним. У меня не было уверенности, что наш разговор не будет
передан и мои противники не насторожатся. Начать я собирался с
кафе. При первом его посещении я убедился, что
заинтересовавшийся моим предложением мужчина, обещавший
купить всю партию пистолетов, в кафе завсегдатай. Интуиция
подсказывала, что он причастен к моему похищению из дома.
Правда, никаких даже косвенных доказательств этому я не
имел. И все же с чего-то начинать надо.

Я не хотел быть узнанным, поэтому, когда собирался в кафе,
немного загримировался. Профессионала мой грим рассмешил бы
-- я наклеил небольшие усы, надел темные очки,
позаимствованные из коробки с мелочами, хранившейся в
комнате дочери. Посмотрев на себя в зеркало, посчитал,
что сойдет. Зал встретил меня полумраком. Это играло мне на
руку. Пустые места пока еще имелись. Публика была почти та
же, что и в первый раз, казалось, что многие из парней и не
покидали кафе. Я направился к тому столику, за которым провел
памятный вечер, но официантка предложила мне другое место,
сославшись на то, что столик заказан постоянными клиентами.
Не знаю, что отвлекло мое внимание, но я прозевал момент,
когда облюбованный, но не доставшийся мне столик заняла
компания. К глубокому моему сожалению, это были не те, кого я
ожидал. Как я ни медлил, сто пятьдесят граммов водки, две
бутылки пива, антрекот и салат, заказанные мною,
перекочевали в желудок. Он отозвался приятной сытостью. Я не
знал, что предпринять: заказать еще что-нибудь или
уступить место за столом нескольким парням, ожидающим
свободного места у стойки.

-- Я предлагаю осушить этот бокал за Святого Георгия,
покровителя настоящих мужчин, -- знакомый голос перекрыл
ровный застольный гул, царящий в кафе.

-- Еще два пива и салат, -- попросил я официантку, которая
успела отнести грязную посуду с моего столика и всем видом
давала понять, что пора расплатиться и покинуть место.

Посидев еще минут десять, я, наконец, решил утвердиться в
своей догадке и посмотреть, кому принадлежит густой бас. По
дороге в туалет я бросил мимолетный взгляд на большую
компанию, сидевшую за сдвинутыми столами. Я не ошибся. В
голове стола, на почетном месте, сидел давнишний седовласый
знакомый. Возвращаясь назад, я задержался у стойки.

-- Хорошо гудят, -- обращаясь к бармену, произнес я.

-- Эти? -- он кивнул в сторону сдвинутых столов.

-- Бизнесмены? -- вопросом на вопрос ответил я.

-- Сейчас все бизнесмены, -- глубокомысленно заметил бармен.

-- Что-то их старший не тянет на "нового русского" ни
возрастом, ни одеждой. Хотя стол ведет толково, -- продолжил
разговор я.

Бармен не смог удержать улыбку:

-- Что-что, а стол вести Казик умеет.

-- Вы его знаете? -- поинтересовался я.

-- Его тут все знают, -- улыбка не сходила с лица бармена,
-- он в кафе прописался. По вечерам всегда здесь. Берет пару
бутылок пива и сидит, пока кто-нибудь не пригласит за
столик. Вот тут он попадает в свою стихию. Как-то мы
поспорили, сколько тостов Казик сможет произнести за вечер и
не повториться. Никто не угадал. Устали считать.

Сидя за своим столиком, я тоже сбился со счета, краем уха
слушая тосты, произносимые Казиком.

Жил он неподалеку, на параллельной улице. Мне удалось это
выяснить, когда я, после закрытия кафе, проследил, куда
тамада-профессионал пошел. Был он в крепком подпитии, слежки
не заметил. У меня возникла было мысль по-мужски
побеседовать с Казиком, выяснить имена его собутыльников в
тот злосчастный вечер. Но здраво поразмыслив, я пришел к
выводу, что пока он в таком состоянии, делать это
бесполезно. Да и твердой уверенности, что таким образом я
получу нужные сведения, не было.

***

На другое утро, спозаранку, я караулил на лавочке у двери, за
которой скрылся Казик. Появился он не скоро, часов в десять.
По помятому лицу можно было определить, что чувствовал себя
штатный тамада прескверно. Выкурив сигарету, он неторопливо
направился к выходу со двора. Я последовал за ним.

Конечным пунктом нашего путешествия был пивной ларек. В ларек
только что подвезли свежее пиво, и к окошку
выстроилась довольно-таки длинная очередь. Я пристроился в
хвост очереди, а Казик уверенно затарабанил в дверь будки.
Продавец пива, выглянувший на настойчивый стук, узнав Казика,
налил ему две кружки пива. От денег, протянутых Казиком,
отказался.

К тому времени, когда я отоварился, Казик приканчивал вторую
кружку. Он продвинулся, освободив мне часть пространства на
длинной доске, приколоченной к стенке пивного ларька. Увидев,
что его кружка опустела, я пододвинул одну из своих -- полных:

-- Угощайтесь.

Казик с видом короля, принимающего почести от подданных,
перелил пиво в свою кружку.

-- Где-то я тебя видел, парень, -- поглощая пиво большими
глотками, произнес он.

-- Я здесь неподалеку живу, за пивом частенько захожу, --
поспешно заявил я, боясь, что Казик вспомнит о нашей встрече
в кафе.

Мой страх был напрасным. Видимо, собутыльники менялись у
Казика столь часто, что всех он запомнить не мог. Я не успел
допить первую кружку, а его пиво подошло к концу, и он с
нескрываемым желанием поглядывал еще на одну, стоявшую на
доске рядом со мной.

-- Что-то пивко не справляется с задачей, -- заметил я.

-- Какой задачей? -- он неохотно оторвал глаза от полной
кружки.

-- Да я вчера перебрал малость. Думал пивком похмелиться. А
оно не помогает, -- я всем видом старался показать, как мне
плохо.

-- Клин клином вышибают, -- народная мудрость, озвученная
Казиком, позволяла гнуть свою линию.

-- Водочка сейчас не помешала бы, но, боюсь, до магазина не
доберусь. Да и бутылки мне многовато. С кем-нибудь
скооперироваться бы, -- высказал я предложение.

Мой собеседник не замедлил откликнуться на идею:

-- Были бы деньги, а бежать за водкой не надо. В
пивнушке для своих всегда водочку держат. Твои деньги -- моя
доставка, -- милостиво произнес Казик.

Водка была явно самопальной -- разведенный спирт не самого
высокого качества, но мой собутыльник, налив в пустую кружку
грамм двести, выпил ее одним залпом. Закуска у нас была
ненадежной -- спинка засушенного подлещика, предложенная
Казику кем-то из его приятелей, и я стал чувствовать, что
меня немного разбирает. Казик, выпив на старые дрожжи гораздо
большую порцию по сравнению с моей, совсем похорошел. Локоть,
который он пытался все время утвердить на доске, то и дело
соскакивал, и Казик терял равновесие, норовя шмякнуться лицом
о доску. Наконец ему удалось принять устойчивое положение, и я
с удивлением заметил, что он задремал. Через
несколько минут Казик открыл осоловелые глаза и уставившись на
меня, с трудом выговаривая слова, спросил:

-- Ты кто?

-- Друг, -- выпалил я первое, что пришло на ум.

-- Чей друг? -- явно не узнавая меня, задал новый вопрос мой
собутыльник.

-- Твой.

-- Мы что, вместе выпивали? -- в голосе были слышны какие-то
нотки сомнения.

-- Не раз, -- я решил идти "ва-банк". -- Не считая того, что
сейчас вместе похмелялись, несколько раз сидели в кафе. Ты
еще вел стол.

Упоминание о том, что он выступал в роли тамады, убедило
Казика в правдивости моих слов. Его лицо расплылось в
самодовольной улыбке. Заметив, что в одной из кружек еще есть
пиво, он потянулся за ней, втянул в себя хмельную жидкость.

-- Послушай, я все забываю имя того борца, с которым мы
пили, -- я продолжил игру. Сломанные уши моего покупателя из
кафе давали мне основание считать, что когда-то он занимался
борьбой.

-- Какого борца? -- удивился Казик.

Я уже было подумал, что сделал ложный ход, но все же
нарисовал портрет таинственного бизнесмена, интересующегося
партией оружия, в компании которого произошло мое знакомство
с Казиком. Он на секунду задумался и вдруг выпалил:

-- Аслан! Только он уже давно борьбой не занимается.

-- Да, я знаю. Просто мы с ним еще пацанами вместе бегали, и
его уже тогда все борцом звали, -- попытался выкрутиться я.

-- Теперь его никто так не называет. Человек резко в гору
пошел. С кем попало знакомства не водит, -- Казик явно
гордился своим знакомым.

-- Деньги штука серьезная, -- глубокомысленно заметил я, сам
не поняв, при чем тут деньги. -- Кстати, как его фамилия?
Вроде простая, а все время из головы вылетает.

-- Фамилия? Чья фамилия? -- удивился Казик. Он явно потерял
нить разговора.

-- Мы с тобой об Аслане говорили. Ты что, забыл его фамилию?
-- пошел я в наступление.

Казик не на шутку обиделся:

-- Как это я забыл фамилию Аслана! Я никогда ничего не
забываю. Его фамилия Колоев.

***

В горсправке адрес Аслана Колоева мне не дали. Он не был
прописан в городе. Обходить адреса всех Колоевых и
спрашивать, нет ли у них близкого родственника, которого зовут
Аслан, -- дело безнадежное. Выручил мой знакомый,
подвизающийся в системе банковской безопасности. Уяснив, что
я хочу, он попросил меня перезвонить минут через пятнадцать.
Мой повторный звонок был успешным. В записной книжке я
чиркнул адрес, по которому можно было отыскать Аслана. Это
был адрес его любовницы. Там он постоянно жил, приезжая из
Москвы. Я не имел четкого плана действий. Прежде всего я
хотел установить, не напутал ли чего Казик. Ту ли фамилию мне
дал. Тот ли это человек, Аслан, который хотел приобрести у
меня оружие. Терпения мне было не занимать. Запасшись
жаренными пирожками, купленными у уличной продавщицы, я
устроился так, что дверь в подъезд, где находилась нужная
мне квартира, постоянно была в поле зрения.

Я караулил уже более трех часов. За это время в подъезд
вошло человек десять, примерно столько же вышло. Ушли домой,
замерзнув, коротающие время на лавочке перед подъездом
бабушки-пенсионерки. Я уже стал сомневаться в
целесообразности предпринятых мною шагов, когда мое внимание
привлек женский смех. Из подъезда, обнявшись, вышли мужчина и
молодая женщина. Я остолбенел. В мужчине без труда я узнал
моего покупателя. Но удивило меня не это. Его появления я
ожидал (правда, почему-то думал, что он должен вернуться
сюда, а не уходить из дома). Не ожидал я встретить рядом с
ним того человека, которому был обязан возвращением в город
после побега. Рядом с Асланом стояла женщина, подобравшая
меня ночью на горной дороге, представившаяся Джульетой.

Аслан и его спутница подошли к машине, стоявшей во дворе. Она
что-то сказала, видимо, хотела сесть за руль, но он не
позволил и занял место водителя. Машина выкатила из двора.
Преследовать ее я не имел возможности. Но у меня были
кое-какие соображения. Ну куда могла поехать прилично одетая
пара, чтобы устроить себе праздник? Театр -- вряд ли.
Концерт -- не исключено. К друзьям -- вполне вероятно.
Ресторан или кафе -- скорее всего, особенно если брать во
внимание привычки и пристрастия Аслана.

То, что я не ошибся в выводах, подтверждала стоящая на
небольшой платной стоянке автомашина Аслана. Я не рискнул
вновь появляться в кафе, решил, что моя парочка в любом
случае вернется к машине. Ждать мне пришлось довольно долго.
Аслан и его спутница все не возвращались к оставленной
машине. Внезапно мое внимание привлек человек, который
слонялся взад и вперед неподалеку от платной стоянки.
Видимо, он тоже кого-то ожидал. Сумерки и то, что человек
почти все время находился ко мне спиной, не позволяли
разглядеть его лицо, но я все время ловил себя на мысли, что
где-то уже видел его чуть сутулую фигуру. Знакомой мне
показалась и его походка. Меня так и подмывало выйти из
укрытия и пойти навстречу мужчине, чтобы выяснить, кто он и
что тут делает, но я удержался от этого безрассудного шага.

Мои часы показывали одиннадцать. Я уже проклинал свое
решение дожидаться возвращения Аслана и его подруги. Теперь
все предпринятые действия казались мне бессмысленными. Ну,
вернутся они к машине и что дальше? Не стану же я выяснять у
Аслана, связан ли он с моим похищением. Наверняка он будет
отрицать. Какие у меня доказательства, чтобы припереть его к
стене? А если я не подойду к машине, они сядут и уедут --
скорее всего, туда, откуда приехали. К чему тогда была нужна
устроенная мною слежка?

Господь Бог, видимо, благосклонен к терпеливым и настойчивым
людям. Мое ожидание оказалось не напрасным.
Долгожданная парочка, оживленно разговаривая, направлялась к
машине. Аслан милостиво уступил женщине место за рулем. По
его поведению можно было сделать вывод, что пил он в кафе не
только лимонад. Пока женщина прогревала мотор машины, он
закурил сигарету. С удивлением я заметил, что человек,
гулявший неподалеку, устремился к машине Аслана. Воистину,
бывший спортсмен был объектом повышенного внимания. Увидев
мужчину, Аслан не смог сдержаться от восклицания:

-- Ты что, охренел? Мы же договорились не встречаться. Все
дела временно свернуть.

-- Не кипятись, Асланчик, -- несколько заискивающим тоном
произнес мужчина. -- Обстоятельства изменились. Нашлась
пропажа. Надо обмозговать, что делать дальше, как себя вести.

-- Какая пропажа? О чем ты говоришь? -- Аслан не мог уловить
смысл сказанного.

Мужчина, взглянув в сторону водительского места, наклонился к
Аслану и что-то прошептал. Судя по отборному мату, новость
не понравилась бывшему спортсмену.

-- Уговор остается в силе. Сиди и не рыпайся. Я все
обмозгую, потом свяжусь с тобой, -- сказанное прозвучало, как
приказ.

Мужчина молча кивнул головой. Аслан сел на сидение и
захлопнул дверцу. Его спутница включила фары, и в их свете я
отчетливо увидел лицо отпрянувшего от машины мужчины.
Сегодняшний вечер иначе как вечером сюрпризов назвать было
невозможно. Это был давнишний знакомый, сослуживец и
подчиненный -- прапорщик Смирнов.

XVII.

Когда я позже попытался проанализировать свои действия, то
не смог назвать их ни правильными, ни логичными. Вместо
того, чтобы вооружить полученной информацией тех, кто по
роду деятельности должен заниматься следствием, я продолжал
заниматься самодеятельностью. Мне не терпелось взглянуть в
глаза Смирнову. Хотелось припереть его к стенке. Не знаю
почему, но я был уверен: прапорщик, если его прижать, начнет
говорить. Я заскочил домой. Из кладовки извлек пистолет,
купленный в Назрани, и одну гранату, достал из холодильника
бутылку водки. Жил Смирнов, как и я, не далеко от части.
Одна из новостей, сообщенных мне в полку после возвращения из
плена, содержала сведения о его личной жизни. Прапорщик не
ужился с третьей женой. Она несколько раз была у помощника
командира полка по воспитательной работе -- плакалась в
жилетку и, кажется, сама подала на развод. Так что сейчас,
в преддверии бракоразводного процесса, прапорщик жил один.
Шагая по тихим, темным улочкам к дому прапорщика, я пытался
вспомнить, как его зовут. Но несмотря на то, что мы служили
вместе достаточно долго, его имя никак не шло на память.
Только перед дверью квартиры меня осенило -- Олег!

На мой звонок реакции не было. Я уже собирался уходить,
когда услышал шлепание босых ног, а затем голос Смирнова:

-- Кто?

-- Свои, открывай, Олег!

-- Свои по ночам не ходят, -- прапорщик не узнал мой голос и не
торопился открыть.

-- Это подполковник Казьмин. У меня срочное дело, -- мне
едва удалось скрыть дрожь в голосе.

-- Вы, товарищ подполковник? -- пожалуй, прапорщик был
удивлен не меньше меня, когда я увидел его у машины Аслана.

-- Да. Начальство надо по голосу узнавать, -- пошутил я.

Дверь открылась. Прапорщик стоял на пороге в трусах и майке.
Мой звонок поднял его с постели. Я машинально посмотрел на
часы. Было около двух утра. Время для визита явно раннее.
Смирнов посторонился, пропуская меня в квартиру.

-- Что-то случилось, товарищ подполковник? -- он терялся в
догадках.

-- Ничего страшного. Просто вспомнил, что не помянули капитана
Косова ни на три, ни на девять дней. Друзей у
него практически нет, некому и вспомнить. А нам с тобой
грешно его забывать. Я непосредственный начальник, ты
фактически заместитель и подчиненный. Если мы не помянем, то
кто же? Бутылку я захватил, стаканы, думаю, у тебя найдутся.

-- На кухне сядем или в комнате? -- задал вопрос Смирнов.

-- Где скажешь. Разницы нет.

Через несколько минут, натянув брюки и рубашку, Олег
доставал из холодильника немудреную закуску.

-- Царство небесное убиенному Косову. Пусть земля будет ему
пухом, -- я поднял наполовину наполненный стакан. Смирнов
попытался что-то сказать, но голос у него сорвался. Он поднял
стакан. Рука дрожала. Машинально прапорщик протянул свой
стакан к моему.

-- Ты что? -- остановил я его. -- На поминках не чокаются.

Мы выпили. Без всякого желания пожевали нарезанной крупными
кусками колбасы. Я снова налил в стаканы.

-- Теперь я предлагаю выпить за возмездие, которое рано или
поздно настигнет убийц и их пособников. За неотвратимость
возмездия, -- я протянул бокал. -- Думаю, за это можно чокнуться.

Мой тост прозвучал для Смирнова неожиданно. Он чуть не
выронил стакан, но сумел перебороть себя, выпил залпом, до
дна.

Ни он, ни я не притронулись к закуске. Еда не лезла в горло.

-- Я закурю? -- спросил разрешения прапорщик.

-- Ты же дома. Что спрашиваешь? Хотя подожди, давай
по русскому обычаю выпьем по третьей, а там и покурим, --
предложил я.

Я разлил по стаканам остатки водки.

-- Ты прости, что я сам тосты произношу, не даю тебе слова,
-- извинился я.

-- Ничего. Я не мастер говорить, -- с трудом разжимая губы,
проговорил прапорщик.

-- Давай тогда выпьем за твоего товарища, прапорщика Щукина.
Нет ничего тяжелее, чем быть без вины виноватым, отбывать
наказание за другого.

Я выпил водку даже не почувствовав ее горечи. Прапорщик,
сделав два глотка, поперхнулся. Выпитое вылилось изо рта на
стол.

В кухне воцарилось молчание. Прапорщик вытер стол. Не поднимая
головы, он стал водить пальцем по клеенке, повторяя
незамысловатый узор.

-- Поговорим начистоту, -- я первым прервал затянувшееся
молчание.

-- О чем? -- он так и не поднял голову.

-- Мне удалось установить, что ты связан с хищением оружия.
Тебе уплачена крупная сумма. Хаджи-Умар не думал, что мне
удастся быстро выбраться, и особой тайны из этого не делал, --
я блефовал в надежде, что он неважный игрок.

-- Хаджи-Умар? Кто такой? -- он старался произнести фразу
как можно тверже, но голос его дрожал. Я понял, что имя
Хаджи-Умара ему известно.

-- Может быть, ты не знаешь и Аслана? -- повысил я голос.

-- Какого Аслана?

-- Бывшего борца, не гнушающегося скупки оружия, -- я
продолжал наступление.

-- Никакого борца я не знаю. Никаким оружием я не торговал,
-- он попытался изобразить негодование, но затем сменил
тактику. -- Товарищ подполковник, это на вас плен
подействовал. Вы столько пережили, через такое прошли. Я
понимаю, что вам везде предатели мерещатся, но я, клянусь, ни
в чем не виноват. Вы что думаете, Щукина зря посадили?

Я перегнулся через стол и проговорил, подражая его голосу:

-- Не кипятись, Асланчик. Обстоятельства изменились. Нашлась
пропажа.

Я был готов к любой ответной реакции. И все же едва не
поплатился жизнью. Лезвие отточенного кухонного ножа
промелькнуло в нескольких миллиметрах от моего горла.
Откинувшись до предела назад, я обеими руками изо всех сил
толкнул небольшой кухонный стол, за которым мы сидели, на
Смирнова. Отброшенный столом, прапорщик врезался в угол
мойки. Нож вывалился из его руки и упал на пол. Я не дал ему
шанса нагнуться и вновь овладеть ножом. Рукояткой
выхваченного из кармана пистолета я ударил по начинающей
лысеть голове.

Очнулся прапорщик только после того, как я вылил на его
голову большую кастрюлю холодной воды. Руки и ноги я ему
связал бельевой веревкой, найденной в ванной. Для
надежности веревку привязал за трубу, идущую к мойке.

-- Ты сам определил правила игры. Я буду играть по ним, --
пытаясь сохранить спокойствие, произнес я.

-- Я все равно буду молчать. Вы ничего не сможете доказать,
-- кажется, он стал отходить от шока.

Я достал из кармана гранату и запал, поднес к лицу
прапорщика.

-- Думаю, ты можешь отличить боевую гранату от учебной.

Он промолчал. Не торопясь, я ввернул запал. Открыв шкафчик,
висящий на стене, выбрал тонкостенный высокий стакан и
поставил его на стол. Прапорщик молча наблюдал за моими
действиями. Отогнув усики, я вытащил кольцо
предохранительной чеки. Придерживая двумя пальцами
спусковой рычаг запала, осторожно поместил гранату в стакан
так, что рычаг остался прижатым к корпусу. Медленно я
подвинул стакан на середину стола.

-- Принцип действия данного устройства прост, -- я постарался
придать своему голосу интонации школьного учителя,
проводящего шестой урок. -- Стаканчик "хруп", рычаг свободен,
запал "щелк", несколько секунд -- и взрыв. Разбить стакан для
меня не проблема. Времени, чтобы покинуть квартиру до взрыва,
хватит. Или, быть может, ты сам разобьешь стакан? Хотя нет.
Подожди.

Я взял бумажную салфетку и прошелся по всем вещам, на
которых могли остаться отпечатки моих пальцев.

-- Теперь, кажется, все. Ну что же ты? Толкни стол, --
провоцировал я прапорщика.

-- Вы не посмеете меня убить, -- сдавленным голосом, в
котором не было уверенности, произнес он.

-- Я не собираюсь тебя убивать. Разве ты не слушал мое
объяснение? Если ты не заговоришь, через три минуты я
разобью стакан. Просто ты окажешься в зоне поражения
осколков. Но при чем здесь я? Это твой выбор. Начинаю отсчет.

Я демонстративно повернул к нему циферблат часов.

-- Минута прошла, -- объявил я и подвинул стакан ближе к
краю стола.

Я не был уверен, что смогу разбить стакан через три минуты,
хотя и понимал, что после плена, гибели Валеры, последних
событий стал совсем другим человеком. Человеком, который
смотрел на мир и порядок, установленный в нем, иными глазами.

-- Вторая прошла.

Стакан вновь переместился на несколько сантиметров к опасной
черте.

И тут у прапорщика не выдержали нервы:

-- Я буду говорить. Задавайте вопросы.

-- Как вам удалось выкрасть пистолеты из склада
неприкосновенного запаса?

-- Во время отпуска Щукина я выполнял его обязанности.
Ключи и печати были у меня. Сделать ключи из болванок, имея
небольшой навык, не проблема. Труднее было с печатями. У
меня была возможность днем печать не сдавать в караулку.
Нашлись люди, которые за хорошие деньги сделали точные
копии, полностью соответствующие оригиналу. Щукин принял
склад обратно. Все было в порядке. Через несколько дней я
предложил Щукину спрыснуть возвращение из отпуска. От такого
дела он никогда не отказывался. Пили днем, у меня на
квартире. Когда он окосел и уснул, я проник на склад, взяв
пистолеты, ящики закрыл, опечатал. В вещмешке перенес
пистолеты к себе на склад. Потом вернулся домой. Растолкал
Щукина. Отпоил его кофе. Дождался пока он сдал под охрану
начальнику караула. Все прошло благополучно. Я даже пожалел,
что столько провозился с изготовлением слепков печатей,
проще было взять ключи и печать у пьяного Щукина.

-- Где ключи и самодельные печати? -- не выдержав, перебил
его я. -- Ты их уничтожил?

Прапорщик секунду поколебался, затем произнес:

-- Нет. Они в моем складе. В старой металлической коробке от
патрон.

-- Какова роль капитана Косова во всей этой истории?

Смирнов молчал.

-- Ну! Хватит запираться! -- прикрикнул я.

Взяв стакан, я поставил его у самого края стола.

-- Капитан Косов ни в чем не виноват. Я рассказал о его
нововведениях на складе человеку, с которым у меня была
договоренность о поставке оружия, а также о том, что Косов
хранил некоторое время на складе свои вещи. Больше ничего.
Клянусь, я не думал, что капитана убьют. Для меня
его исчезновение было такой же неожиданностью, как и для вас.

-- Кому ты рассказал о Косове? Аслану?

-- Да!

-- Ты хоть поинтересовался у своих дружков, что произошло с
капитаном? -- задал я очередной вопрос.

-- Нет. Вначале я не связывал его исчезновение с украденным
оружием. Затем, когда узнал об убийстве, побоялся задавать
Аслану лишние вопросы.

-- Ты хочешь сказать, что Косов мог пригласить или пустить
домой незнакомого человека? -- усомнился я в правдивости
сказанного.

-- Они были знакомы. Имели совместный бизнес. Оба вложили
деньги в кафе "Нарт".

Мне показалось, что прапорщик сказал правду.

-- Ты их познакомил?

-- Нет. Наоборот, Косов однажды попросил меня передать
Аслану какие-то деньги. Так мы с ним познакомились.

-- Кто автор идеи с подменой пистолетов болванками? -- я
собирался выяснить все детали кражи пистолетов.

-- Я сказал Аслану, что пропажу могут легко обнаружить при
проверке. Это нам было ни к чему. Время играло на нас.
Через пару дней он принес мне одну болванку. Я решил, что идея
заслуживает внимания.

-- Кто и где делал болванки? Ведь их, используя тиски и
напильник, в гараже или сарае не сделаешь, -- наседал я.

-- Не знаю. После звонка Аслана я встретился с каким-то
парнем. Он мне и передал подделки.

-- Ты знал кому и зачем понадобилась такая большая партия
оружия?

-- Это меня не интересовало. Я сделал свою часть дела,
получил деньги и все, -- он помолчал, ожидая следующего
вопроса, затем добавил: -- Краем уха я слышал, что
покупатель живет где-то в горном селении.

-- Аслан -- осетин. Хаджи-Умар -- ингуш. Не секрет, что
представители этих двух национальностей друг друга не
жалуют. Как случилось, что Аслан продал оружие ингушу? --
попробовал выяснить я.

-- Аслан бизнесмен. Спрос рождает предложение, -- усмехнулся
Олег. -- А большие деньги не пахнут.

Мы оба устали от беседы. Я решил заканчивать допрос.

-- Последний вопрос. Откуда мои похитители узнали, где
находятся моя жена и дочь?

Прапорщик молчал.

-- Повторить вопрос?

-- Я в строевом отделе выяснил, куда вы ездили прошлый год в
отпуск. Назвал этот адрес Аслану.

Больше продолжать допрос не имело смысла. Прапорщику
предстояло отвечать на вопросы профессиональных
следователей. Я не сомневался, что это в основном будут
другие вопросы. Но что хотелось знать мне, я выяснил.

***

Параллельный телефонный аппарат находился на кухне. Я
набрал номер командира полка. Сообщил, где я нахожусь, в
нескольких фразах передал содержание допроса. Попросил,
чтобы к дому прапорщика выслали машину и пару вооруженных
солдат для сопровождения Смирнова. До прибытия охраны мне
нужно было совершить еще одну важную операцию. Набив тряпок
в молочный бидончик, найденный мною на кухне, я осторожно
поместил туда стакан с гранатой. Сверху также уложил тряпки
и закрыл бидон крышкой. Теперь мое взрывное устройство можно
было осторожненько транспортировать, не опасаясь, что стакан
разобьется и произойдет взрыв.

Минут через десять в дверь постучали. Прибыл старший
лейтенант -- помощник дежурного по полку и с ним два
вооруженных автоматами солдата. Я повторил приказ командира
полка доставить прапорщика в часть и до прибытия командира
содержать под стражей.

-- Товарищ подполковник, -- обратился ко мне Смирнов, --
можно я переоденусь, возьму кое-что из теплых вещей.

Я разрешил. Старшему лейтенанту приказал не отходить от
Смирнова ни на шаг, наблюдать за его сборами. Оставив
прапорщика и охрану, я покинул комнату. Мне нужно было
избавиться от гранаты. Как это сделать, я продумал. Дома
торцевой частью выходили на не застроенную площадку, которая
примыкала к левому берегу протекавшего здесь Терека. Если в
центре города его набережная была ухожена, заасфальтирована,
то на окраине ничто не нарушало первозданную красоту. Я
прошел мимо нескольких гаражей и очутился на крутом берегу.
Внизу бурлил, рокотал Терек. Шум воды был настолько силен, что
мог если не перекрыть, то, во всяком случае, смягчить звук от
взрыва. Осторожно, тщательно выбирая каждое место, куда можно
было поставить ногу, я совершил спуск со смертоносным грузом.

Достав из бидона стакан с гранатой, я изо всех сил швырнул
его в реку. А сам, опасаясь осколков, плашмя шлепнулся на
холодные, мокрые, отполированные веками камни.

Звук от взрыва оказался гораздо сильнее, чем я ожидал.
Водяной гейзер взмыл над волнами потревоженного Терека. Я
вскарабкался наверх и пошел назад к дому Смирнова. Уходя, я
приказал старшему лейтенанту дождаться моего возвращения.
Выйдя из-за угла соседнего дома, я увидел, что прапорщик и
охрана уже ждут меня внизу, на лавочке у подъезда. Все
четверо дымили сигаретами. Тут же неподалеку, развернувшись
в сторону движения, стояла машина, на которой приехала
охрана.

Сухой, короткий звук, напоминающий треск сломанной палки, не
привлек моего внимания. Только снова взглянув в сторону
лавочки, я сообразил, что произошло. Смирнов, схватившись
руками за грудь, медленно сползал со скамейки. Старший
лейтенант и солдаты недоуменно и, как мне показалось,
испуганно оглядывались по сторонам. Я посмотрел на фасад
параллельного дома, находящегося метрах в ста от нашего.
Окно в подъезде на пятом этаже не было застеклено.
Выхватив пистолет, я побежал к дому. Никогда еще в своей
жизни я не бегал стометровку так быстро. Старший лейтенант,
сообразивший, в чем дело, мчался за мной. На этаже никого не
было. Только гильза от снайперской винтовки сиротливо
валялась в углу, на кафельном полу. Убийца или не успел,
или не захотел ее подбирать. Люк на чердак был открыт.
Открытым оказался также люк, идущий из крайнего подъезда.
Дело опять осложнялось. Свидетели отсутствовали. Но теперь я
точно знал, кто стоит за операцией с похищением оружия.

XVIII.

С командиром полка и следователем окружной прокуратуры я
разговаривал больше часа. В конце беседы командир, перейдя
на официальный тон, произнес:

-- За то, что благодаря вам удалось вернуть пистолеты,
спасибо. Однако самодеятельность пора прекращать.
Завтра выходите на службу. Командующий округом, после того
как было найдено пропавшее оружие, смягчился. Да еще
эмвэдэшники на него вышли, расписали ваши подвиги. Вопрос о
вашем увольнении не стоит. Так что пора заняться
прямыми обязанностями. Тем более что полку предстоит решить
одну задачу, где без вас никак не обойтись. Ну а с Асланом и
его командой займутся те, кому положено.

-- А как с прапорщиком Щукиным? -- поинтересовался я.

-- Я думаю, статья обвинения будет пересмотрена. Халатность и
воровство две разные вещи, -- заверил следователь.

Вернувшись домой, я целый день провел в домашних хлопотах.
Квартира требовала генеральной уборки, нужно было постирать
кое-какие вещи, выгладить форму. Я с удовольствием занялся
наведением порядка. День пролетел незаметно. К вечеру я
изрядно устал. Поглощая на скорую руку приготовленный ужин,
вспомнил изречение одного из друзей, которое он всегда
произносил перед возвращением жены из отпуска: "Теперь я
знаю, что жена нужна не только для того, чтобы стирать
носки, готовить обед и гладить рубашки. Она еще нужна для
того, чтобы мыть полы, вытирать пыль и менять постельное
белье".

Утром командир полка ввел меня в курс тех проблем, которые
решал полк. Мне предстояла не очень приятная работенка --
обеспечить передачу двух "БМП-3" представителю другой части,
а точнее -- другого военного округа. Эти новые боевые машины
пехоты должны были в перспективе сменить "БМП-2". Сейчас
несколько десятков образцов новой техники проходили
испытания в различных частях. Мы проводили их обкатку,
осуществляли эксплуатацию в условиях горной местности.
Завершив испытания, написав отзыв, должны были
передать для продолжения эксперимента в другие руки.

Только тот, кто когда-нибудь участвовал в передаче имущества
или техники, знает какое это муторное дело. Как правило,
принимающий придирается к каждой мелочи, стремится внести в
опись как можно больше дефектов. Но даже это не самое
страшное. Передача сопровождается такой бумажной волокитой,
столько бумаг нужно составить и подписать, что от одного вида
стандартного листа становится дурно.

Встречать представителя принимающей стороны я поехал на
"уазике" к поезду, прибывающему на железнодорожную станцию
"Беслан". Поезд пришел по расписанию. Среди прибывших и
высыпавших на перрон пассажиров было несколько военных.
Большинство из них я знал. Они служили в нашем корпусе или
общевойсковом училище. Я безошибочно определил гостя.
Подтянутый, в тщательно выглаженной форме майор, поставив
чемодан на перрон, с любопытством знакомился с новым местом.
Он не торопился на автобус или пригородную электричку до
Владикавказа -- следовательно, кого-то ждал.

-- Подполковник Казьмин, -- представился я. -- Это вы прибыли
получать технику?

-- Так точно. Майор Лапин Борис Павлович. Можно просто Борис,
-- секунду помедлив, он добавил: -- Командир батальона, в
котором будет дальше эксплуатироваться техника.

По тому, как майор украдкой поглядывал, на месте ли звездочки
на новеньких погонах, с какой гордостью доложил о занимаемой
должности, понял, что звание, как и назначение на новую
должность, он получил недавно. Предчувствие, что при приеме
техники он мне вымотает все нервы, испортило настроение. Я
еще больше утвердился в этой мысли, когда к нам подошли два
солдата и прапорщик, прибывшие с ним, но ехавшие в
плацкартном вагоне. Солдат майор представил сам, прапорщик,
лихо козырнув, выпалил:

-- Гвардии прапорщик Симоненко. Откомандирован для получения
техники, а также ознакомления с местными
достопримечательностями и населением.

Майор не смог скрыть недовольства, и я понял, что он с трудом
удержался от того, чтобы не прочитать нотацию прапорщику.
Сдержало его только присутствие младших по званию -- рядовых
и офицера из другой части.

Дорога не заняла много времени. Отказавшись от предложенной
возможности отдохнуть после поезда, майор со своей командой
приступил к осмотру техники.

Мои опасения не сбылись. Лапин оказался толковым, хотя и
дотошным офицером. Прапорщик вообще был специалистом
экстра-класса. Хотя "БМП-3" существенно отличалась от
предшественницы, он моментально понял, в чем различия, и уже
на второй день лихо прогнал бээмпэшку по полигону. К мелочам
приемщики не придирались, а вот об особенностях техники,
"характере" машин старались узнать все. Я и мои подчиненные
делились теми знаниями, которые приобрели за сравнительно
небольшой срок эксплуатации новой техники. Командировка у
майора была на десять дней. Все это время нам приходилось
тесно общаться. Не могу сказать, что мы стали близкими
друзьями -- для дружбы нужен более длительный срок, но
совместная работа доставляла нам удовольствие.

За прошедшее время я почти не вспоминал о том, что со мной
приключилось, не думал об Аслане. Только однажды позвонил
Геннадию Ивановичу. Он сказал, что за Асланом и его
окружением ведется наблюдение, но те крайне осторожны.
Обвинить его без свидетелей, не имея улик, доказательств
преступной деятельности -- крайне сложно.

***

В субботу заканчивался срок командировки группы приемщиков.
С Борисом мы решили отметить это дело. Вначале я хотел
пригласить майора домой, но потом решил, что он достоин
лучшего, чем ужин, приготовленный таким поваром, как я. Он
согласился провести последний вечер в кафе или ресторане.
Право выбора оставалось за мной.

Существует утвердившееся мнение, что убийцу всегда тянет на
место преступления. Не знаю, правда это или нет. Но то, что
меня, как железо магнитом, тянуло именно туда, откуда
начались мои злоключения, в кафе "Нарт", -- факт. Хотя этому
можно было найти простое объяснение. В не так уж и многих
кафе и ресторанах я бывал; посещать их не позволяла
офицерская зарплата. Цены в кафе были сравнительно божеские,
а традиционные осетинские пироги не уступали домашним.

Борис приехал в командировку налегке, гражданскую одежду не
брал. Поэтому я тоже пошел в кафе в форме.

Вечер мы провели неплохо. Борису понравилась обстановка в
кафе, кухня. Он признался, что не ожидал такого отношения к
людям в военной форме. Узнав, что он здесь в командировке,
соседи по столику отнеслись к нему как к дорогому гостю,
пытались угостить всем, что заслуживало внимания в меню. Еще
больше его удивила культура застолья. Если в России давно в
подобных случаях отвыкли от тостов, ограничиваясь в лучшем
случае дежурным "ну, будем здоровы!" -- здесь каждая рюмка
сопровождалась соответствующим пожеланием.

Мы засиделись допоздна. Я хотел позвонить от
администратора, попросить дежурного, чтобы за нами прислали
служебную машину, благо командир полка дал такое разрешение,
но мой гость отказался.

-- Давай пройдемся по центральному проспекту. Я только
мельком видел город. Хоть теперь посмотрю, -- попросил Борис.

Я согласился. Мы пересекли несколько улиц и вышли на проспект.
Погода стояла тихая, не по-осеннему теплая. До части
и моего дома было полчаса ходьбы. Я предложил заглянуть
ко мне домой, выпить кофе. Майор согласился. Но до подъезда
мы не дошли. Я не сразу понял, откуда появилась группа
молодых парней, взявших нас в полукруг. Только потом
догадался, что они выскочили из двух стоящих неподалеку
автомобилей. Один из компании, видимо старший, обратился
ко мне:

-- С тобой хотят поговорить. Поехали с нами.

Борис сделал шаг вперед. Я даже подивился его самообладанию.

-- Никуда он не поедет. Если что-то нужно сказать, говорите
здесь, -- спокойно, но твердо произнес майор.

-- Не вмешивайся не в свое дело, -- предостерег его
старший.-- Иди куда шел. С подполковником ничего не будет. С
ним только поговорят.

-- Кто хочет поговорить со мной? -- задал я вопрос.

-- Ты сам знаешь.

-- Аслан? -- высказал я предположение.

-- Ты сам знаешь, -- повторил старший.

Я прикинул наши шансы на успех в драке, если ее начнут
поджидавшие нас парни. Шансы были невелики. Парни выглядели
подтянутыми, накачанными. Да и было их пятеро против нас
двоих. Шестой сидел за рулем одного из автомобилей.

-- Ты сам пойдешь или тебе нужна помощь? -- верзила,
возвышающийся на целую голову над остальными, схватил меня
за рукав. Он был явно сильнее меня, но я уже завелся и не
мог простить такой наглости.

Я применил самый простой и в то же время самый действенный
прием уличной драки. Носком правой ноги я со всего маха
саданул его в промежность. Если даже другие части тела у
него были натренированы и невосприимчивы к боли, то эта --
вряд ли. Как ее ни тренируй, все равно будет больно.
Обхватив обеими руками пострадавшее место, скорчившись,
парень упал на асфальт и закачался из стороны в сторону от
нестерпимых болей.

В дальнейший ход драки мне вмешиваться не пришлось. Такое мне
приходилось видеть только в художественных фильмах,
повествующих об отважных рыцарях кулака. Борис работал
одинаково хорошо и руками и ногами. Через несколько минут
компания из грозной, готовой к нападению и
насилию превратилась в кучку побитых, жалких щенков.
Водитель, бывший свидетелем драки, побоялся и даже не вылез
из машины, посчитав свою помощь бесполезной. Она
понадобилась лишь для того, чтобы растащить потрепанных,
окровавленных участников нападения по машинам.

У нас тоже были потери, если к таковым можно было отнести
порвавшиеся по швам брюки майора. Я не удержался
от смеха, увидев, как он пытается удержать в руках
и соединить разошедшиеся половинки. Борис в свою очередь
захохотал, увидев, что я прихрамываю после удара.

-- Что, ножке больно? У дылды твердые камушки оказались? --
давясь от смеха, спросил он.

-- Ты где так драться научился? -- не удержался я от вопроса.

-- Работа у нас такая, -- с нотками нескрываемой похвальбы
произнес Борис. -- Это что. Ты бы посмотрел моего прапорщика
в деле. Вот это класс.

-- Симоненко?

-- Ну да. Ему однажды под горячую руку девять человек
попало. Так они его, наверное, до сих пор помнят.

Майор остался ночевать у меня дома. В субботу я крутился как
белка в колесе, не успел даже пообедать. День был занят
погрузкой отправляемой техники. Расстались мы с Лапиным
друзьями.

XIX.

Возвращаясь вечером домой, я заметил в почтовом ящике два
конверта. Первое письмо было от жены. Вера писала, что они с
Аленкой соскучились без мужа и отца. Состояние тещи было
неважным, а переезжать во Владикавказ, бросать насиженный угол
теща отказывается. Жена просила, чтобы я взял отпуск и
приехал к ним погостить. Дочка приписала несколько слов:
"любим, скучаем, целуем". Рядом нарисовала две рожицы с
уныло опущенными уголками губ и горькими слезами, капающими
из глаз. Чтобы было понятно, что слезы горькие, рядом
наклеила этикетку от горчицы. От нее провела стрелку к
слезам. Только сейчас я осознал, как мне не хватает моих
милых женщин, но об отпуске пока не могло быть и речи.
Следствие еще не закончилось, ставить точку в деле о
похищении оружия было рано.

На втором конверте отсутствовали адреса получателя,
отправителя. В графе "кому" значилось "Казьмину А.И." Я
вскрыл конверт. Внутри лежал небольшой клочок бумаги, на
котором выведено печатными буквами: "Лету до Саратова
несколько часов да час езды на автобусе. Профессионал
сделает дело и вернется назад за сутки". Чуть ниже, уже
обычными буквами, сделана приписка: "Жди телефонного звонка".

Звонок раздался, едва я успел войти в комнату. Я бросился к
телефону. Голос Аслана я узнал сразу:

-- Тебе в последний раз предлагают прийти и поговорить. Если
не дорожишь жизнью родных, дело твое.

-- Куда прийти, -- я не мог скрыть захлестнувшее меня
волнение.

-- Мне кажется, ты знаешь, где я живу. Или назвать улицу?

-- Не надо.

-- Вот и хорошо. Думаю, ты сам понимаешь, что должен прийти
один.

-- Когда состоится встреча? -- задал я вопрос.

-- Сегодня. Сейчас. Если хочешь, могу выслать за тобой
машину, -- предложил Аслан.

-- Не надо. Я сам доберусь.

-- Вот еще что, -- предупредил бывший борец, -- не вздумай
брать с собой оружие. Тебя все равно обыщут и оружие отберут.

Сборы заняли несколько минут. Я все же не послушал совет
и прихватил две оставшиеся гранаты с собой.

В тот район, где была квартира любовницы Аслана, меня довез
частник. Расплатившись, я вышел за несколько домов от того, в
котором меня ждали. Я решил припрятать гранаты где-нибудь
поблизости от жилища Аслана. Тщательно выбирать место у
меня не было времени. Посередине соседнего двора стоял
"хазар" -- каменное одноэтажное строение, в котором мужчины
домов, расположенных по периметру двора, проводили
праздники, поминки. Я положил гранаты под крышу. Отойдя
назад, убедился, что сверток не виден со стороны.

В подъезде меня встретил один из подручных Аслана. Обыскивая
меня, он особо не церемонился. Не найдя оружия,
удовлетворенно хмыкнул и проводил меня до дверей квартиры
Аслана.

Дверь открыл хозяин. Кивком головы он отпустил
сопровождающего, мне предложил войти. Мы уселись в удобных
кожаных креслах. Нас разделял невысокий резной журнальный
столик, украшенный замысловатым орнаментом.

-- Я рад, что здравый смысл восторжествовал, -- начал
разговор Аслан. -- Мне кажется, мы сумеем прийти к
разумному соглашению.

-- Что вы от меня хотите? -- у меня не было желания вести
дипломатическую беседу, я решил сразу же выяснить намерения
противника.

-- Всего ничего. Чтобы вы успокоились и перестали совать нос,
куда вас не просят. Ведь пистолеты вам удалось вернуть. Те,
кто заслуживал наказание, его понес. Чего вы еще
добиваетесь? Вы что, возомнили себя сверхчеловеком,
способным вершить правосудие в одиночку? -- он не заметил,
как перешел на крик. -- Мне нужно, чтобы вы забыли мое имя,
фамилию, наше знакомство и все, что вам наплел ваш долбаный
прапорщик.

-- И что, это обеспечит безопасность мою и моей семье? --
решил уточнить я.

-- Да. Я обещаю вам спокойную жизнь, если вы угомонитесь.

-- Каких гарантий вы ждете от меня? -- я попытался получить
ответ на тот вопрос, который сейчас волновал меня больше
всего.

-- Мне достаточно будет честного слова офицера, -- он
впервые за всю нашу беседу посмотрел мне в глаза.

-- Вы не похожи на человека, который полагается на слово
другого, -- усомнился я.

-- Самое главное, чему меня научила жизнь -- это умению
разбираться в людях. Мне будет достаточно вашего слова.

-- А если я не дам вам слово? -- задал я вопрос, хотя и сам
осознавал его бессмысленность.

Аслан усмехнулся.

-- Тогда будем считать, что я зря потерял сегодняшний вечер.

-- У меня будет время, чтобы обдумать ваше предложение?

Он несколько минут молчал -- видимо, принимал решение.

-- Совсем немного. Пока мы ужинаем.

-- Я не голоден, -- мне было не до ужина, да еще в такой
компании.

-- Я тоже не очень хочу есть, но предлагаю разделить
хлеб-соль в моем доме. Это будет гарантией для вас. По
горским обычаям человек, вошедший в дом и разделивший пищу
с хозяином, находится под его защитой, покровительством, --
Аслан произнес все это таким тоном, что я понял --
возражения бесполезны.

Хозяин поднялся из кресла, отрыл дверь из нашей комнаты и
громко сказал:

-- Люда, принеси нам чего-нибудь перекусить.

Теперь я знал имя женщины, выручившей меня той памятной
ночью. Я был готов к встрече с ней. А вот она? Навряд ли
лихая водительница проявит самообладание, увидев в своей
квартире человека, которого она спасла на горной дороге. Мне
не хотелось, чтобы наша встреча произошла на глазах у
Аслана. Ему ни к чему было знать, что мы знакомы.

-- Можно помыть руки? -- спросил я.

Аслан проводил меня к ванной.

-- Сейчас Людмила даст чистое полотенце.

Он прошел на кухню, а затем вернулся в комнату.

Хозяйка стояла с полотенцем в руках в дверях ванной. Я
поднял лицо. Ее удивление выдали тонкие брови, взметнувшиеся
вверх. Я приложил палец к губам. Она, поняв смысл моего
жеста, кивнула головой.

В комнате рядом с журнальным стоял сервировочный столик с
закусками и бутылкой водки. Я подумал: "Если это
приготовлено на скорую руку, то как здесь отмечают
торжественные события и праздники?"

Аслан поднял наполненную рюмку:

-- За торжество здравого смысла!

Я не стал протягивать рюмку к его, выпил содержимое одним
глотком. Вид закусок вызвал у меня аппетит и, несмотря на
сложность ситуации, я с удовольствие принялся поглощать
предложенные деликатесы.

Аслан снова наполнил рюмки.

-- Теперь ваш тост.

У меня не было заранее заготовленной фразы и я выпалил
первое, что пришло в голову:

-- Да получит каждый по заслугам!

Хозяин нахмурился, но рюмку не отставил.

От следующей порции водки я попытался отказаться, но он
настоял:

-- По нашим обычаям, пьют минимум три рюмки. -- Тост
произнес сам: -- За то, чтобы присутствующие жили долго,
были здоровы и им покровительствовал Святой Георгий!

За такой тост нельзя было не выпить. Мой аппетит, видимо,
передался хозяину. Аслан тоже налег на закуску. Я первым
отложил вилку; хозяин последовал моему примеру. Он не
торопил, хотя было ясно -- ждал моего ответа. Но я еще
кое-что хотел уточнить.

-- Прежде чем дать слово, я хотел бы знать: почему убили
капитана Косова?

-- Его никто не собирался убивать. Просто, как и вас, хотели
некоторое время подержать в изоляции.

-- Для чего? -- уточнил я.

-- Чтобы не сунулся на склад, не обнаружил кражу оружия.
Чтобы завести следствие, если пропажа выяснится, на ложный
след.

-- А ваш совместный бизнес тут ни при чем? -- я усомнился в
истинности сказанного.

-- За те крохи, которые приносит кафе, я не стал бы марать
руки кровью.

-- Если капитана не хотели лишать жизни, почему его убили?
-- мне необходимо было до конца выяснить обстоятельства
гибели Косова.

-- Капитан оказался несговорчивым. Думал, что мои ребята
с ним шутят. Я не скрываю, что его взяли с моей помощью. Но
мои ребята передали Косова по цепочке. Он попытался
обезоружить сопровождающих охранников. Одного сумел ранить.
В схватке был убит. Поверьте, я сожалею о его смерти. В
сущности, мы умели с ним ладить.

Его ответ не все объяснял, но показался мне правдивым.

Наш разговор затягивался. Пришло время принимать решение. Я
должен был дать хозяину недвусмысленный ответ. Согласен ли я
примириться с тем, что произошло. От моих показаний во многом
зависел дальнейший ход следствия. Предать память двух
невинно погибших людей -- капитана Косова и Валеры -- я не мог.

-- Честное слово офицера... я не дам, -- произнеся фразу, я
сразу почувствовал облегчение. Выбор сделан, а за свою жизнь
я еще намерен побороться.

Аслан, кажется, не удивился моему решению:

-- Мне жаль, что в мои противники попадают такие люди. Вы
сами подписали себе приговор.

-- А как же горский обычай? -- усмехнулся я. -- Вы говорили
о неприкосновенности гостя.

-- Здесь вас никто не тронет. Но за пределами квартиры я не
гарантирую, что с вами ничего не случится.

В его голосе звучала нескрываемая угроза, но меня уже трудно
было запугать.

-- Отсиживаться в квартире я не собираюсь. До свидания.

Я поднялся и направился к выходу. Хозяин не стал меня
провожать.

При выходе из квартиры меня уже поджидали. Видимо, хозяин
предусмотрел этот вариант моего поведения. Вверху и внизу в
проемах стояли крепкие ребята. У того, который был надо мной,
в руке виднелся пистолет. У меня оставался один путь -- через
перила, но это означало самоубийство.

Мы молча проследовали к машине, подогнанной к самому
подъезду. Меня усадили на заднее сидение. По бокам сели два
охранника. Водитель вышел из машины. Несколько минут он
отсутствовал. Наверное, получал инструктаж у Аслана.

-- Куда мы поедем? -- попытался выяснить я, когда он
вернулся и занял свое место.

Ответа не было. Наш путь был коротким. Глаза мне не завязали. Я
даже подумал: "Или решили сразу убрать, или уверены, что
сбежать мне не удастся".

***

Конечным пунктом нашей поездки были гаражи. Вернее, кирпичное
одноэтажное здание с плоской крышей, находившееся за
гаражами, на металлических дверях которого было написано:
"Технический ремонт. Наварка шин". Один из охранников вышел
и открыл двери. Машина заехала вовнутрь. Я немного
приободрился. Если бы меня думали убить, скорее всего
вывезли бы за город.

Помещение было довольно просторным. В нем стояло несколько
разобранных машин. Передняя часть помещения была оборудована
под некое подобие комнаты отдыха и приема пищи. Там по
цементному полу были настелены толстые половые доски, на
которых громоздился большой стол, на столе лежали нарды,
стояла простенькая посуда, валялось несколько книг по
ремонту и обслуживанию машин. К столу примыкал жесткий
топчан и две длинные лавки.

На руки мне надели наручники. Один из охранников принес
металлическую цепь, на которых обычно содержат собак,
разводной ключ и два болта. С помощью одного болта он
соединил наручники с длинной цепью, второй ее конец закрепил
за металлическую стойку в углу здания. Цепь позволяла мне
перемещаться на несколько метров вправо и влево по одной из
скамеек. Полюбовавшись на свою работу и дернув за большую
цепь так, что наручники впились мне в кожу, охранник изрек:

-- Не летает, не кусает, а в дом не пускает? Кто такой?

Его приятели загоготали. Вскоре мы остались втроем.
Остальные члены команды убрались. Со мной остался "юморист",
который заковывал цепь, и водитель машины.

Я попытался задремать, но это у меня плохо получалось. Мешал
свет от яркой лампы дневного света, прикрепленной над столом,
и реплики охранников, гоняющих партию в нарды. Напряжение
прошедшего вечера не могло не сказаться, я
все чаще и чаще начал "клевать носом". Резкий стук в дверь
перебил дрему.

Водитель, взяв пистолет, лежащий на столе, отправился
выяснить, что случилось. Видимо, он узнал голос человека,
стоявшего на улице, и сразу же открыл дверь. Мне удалось
разглядеть, кто прибыл, только когда тот подошел к
столу. Это была Люда.

-- Вот читай, -- она протянула идущему за ней охраннику
листок бумаги.

Тот прочитал вслух:

-- Руслан, обстоятельства изменились, привези подполковника
назад. Аура можешь отпустить домой. Аслан.

-- Все понял? -- спросила Люда.

-- Что тут не понять? -- в голосе Руслана прослушивались
нотки недовольства. -- Твой сам не знает, что он хочет.
Закроешь мастерскую, -- обратился он к напарнику, -- а мы
поедем.

-- А на чем я домой доберусь? -- возмутился тот.

-- Мы поедем на моей машине, -- вмешалась в разговор
Людмила, -- ты возьми машину Руслана.

-- Да, чтобы его гаишники остановили без документов на
машину? -- не согласился Руслан.

-- Они давно спят. В крайнем случае договоришься с гаишником
утром, -- Людмила умела придать голосу должную жесткость.

Мы сели в темную машину, стоящую у мастерской. Руслан на
место водителя, Людмила -- рядом со мной.

-- Дай мне пистолет, -- попросила она у охранника.

-- Еще чего,-- буркнул тот. -- Никуда подполковник в
наручниках не денется. А если будет рыпаться, я без тебя его
усмирю.

Мы отъехали от гаражей, выехали на безлюдную улицу.

-- Руслан, -- обратилась Люда к водителю, -- сбавь
скорость. Останови машину.

-- Зачем? -- недоуменно спросил тот.

-- Тут тебе еще послание есть.

-- Какое послание? -- не понял водитель.

-- Останови машину, -- резким голосом потребовала женщина.

Руслан послушался приказания. Взвизгнули тормоза машины.

-- Что за послание? -- шофер развернулся в полоборота в нашу
сторону.

-- Вот какое! -- Пистолет, выхваченный Людмилой из открытой
сумочки, лежащей на коленях, уперся в его висок.

-- Веди себя спокойно, не дергайся, а то мозги испачкают
обшивку, -- она произнесла это таким тоном, что сомневаться в
ее решительности не приходилось. -- Отдай свой пистолет
подполковнику. Вот так. Молодец. Теперь достань ключи от
наручников. Хорошо. Давай их сюда. Ну а теперь можешь выйти
из машины и сразу в сторону. Чуть что не так -- пуля твоя.

Руслану не надо было повторять два раза. Он вывалился из
машины и рванул в сторону. Людмила отомкнула наручники,
перелезла на сидение водителя. Обернувшись ко мне, произнесла:

-- Видимо, это моя судьба -- выполнять роль вашего личного
шофера. Или вам по должности личный шофер не положен?

Я хотел подыграть ей, тоже пошутить, но не мог ничего
придумать подходящего к данной ситуации.

Несколько минут мы ехали молча.

-- Вы хоть бы развлекали водителя, чтобы он не уснул, -- не
выдержала Люда.

-- Единственное, на что я сейчас способен, это выступить в
роли молчаливого слушателя. Мне бы очень хотелось услышать,
как вы оказались в мастерской и почему решили помочь мне?

-- Все очень просто. Я подслушала разговор, который вы вели
с Асланом за ужином, а позже слышала то, что он сказал
Руслану. Я давно стала замечать, что Аслан меняется на
глазах. Это совсем не тот человек, которого я знала и
любила. Жесткий, грубый, думающий только о себе, личном
благе и выгоде. В последнее время он переступил черту,
его бизнес из грязного, дурно пахнущего превратился в
кровавый. Теперь его ничто и никто не остановит. Еще
до встречи с вами в горах я думала порвать с ним, но
меня удерживала надежда, что все изменится. И еще, я боялась
остаться одной, никому не нужной, никем не любимой. Но
теперь все. Угар прошел.

-- Где Аслан сейчас? -- мне важно было знать это, чтобы
принять решение, как действовать дальше.

-- Я подсыпала ему в минеральную воду хорошую дозу
снотворного. Он уснул. Думаю, никто не сможет до него
дозвониться, пока он не проснется сам.

-- Что вы намеренны делать дальше? -- это был не просто
праздный вопрос. Я чувствовал ответственность за судьбу
человека, который дважды спас мне жизнь.

-- Сейчас или вообще? -- уточнила Люда.

-- И сейчас и вообще.

-- Сейчас отвезу вас. Где вы служите, я знаю. Потом поеду на
квартиру хорошей подруги. Она артистка в Русском драмтеатре.
На недельку уехала с концертной бригадой, подрабатывает
на жизнь. Ключ от квартиры оставила мне. Там отосплюсь,
свяжусь с друзьями. Они мне помогут перебраться в другой
город. Здесь Аслан мне нормальной жизни не даст.

-- Нет, -- возразил я. -- Машину оставим где-нибудь на
платной стоянке, подальше от дома вашей подруги. Туда
как-нибудь доберемся -- или пешком, или остановим частника.
Когда я буду убежден, что вы в безопасности, позабочусь о
себе.

Она промолчала. Как известно, молчание -- знак согласия.

Квартира была однокомнатной, небольшой, но удивительно
опрятной, чистой. Ее богатство составляли книжные полки,
уставленные в основном произведениями классиков и книгами по
искусству. Стены были увешаны пейзажами и фотографиями. Вряд
ли картины рисовали маститые художники, но они радовали
глаза буйством красок. На фотографиях были запечатлены сцены
из спектаклей с непременным участием Людиной подруги.

-- Вы помните, какой здесь номер телефона? -- спросил я. --
Мне хотелось бы знать, как у вас обстоят дела.

Люда улыбнулась:

-- Увы, телефона нет. Подружка до звания заслуженной еще не
доросла.

-- Это хуже. Как тогда вы думаете связаться с друзьями?

-- Я что, похожа на женщину, у которой нет даже мелочи, чтобы
позвонить приятелям по автомату? Думаю, если я попрошу
копеечку, то какой-нибудь дяденька мне подаст. Вы бы подали?
-- она явно дурачилась.

-- Я бы подал. Но дело не в этом. Звонить из квартиры -- это
одно, разгуливать по городу в поисках телефона-автомата,
когда тебя разыскивают, -- это совсем другое. Поступим так,
-- предложил я, -- сейчас я уйду, а рано утром вернусь. Завтра
воскресенье, и я могу быть в вашем распоряжении весь день.

Она секунду обдумывала мое предложение, затем посмотрела на
электронные часы, стоящие на одной из книжных полок, и вновь
пошутила:

-- Говорят, что только влюбленные часов не наблюдают.
Воскресенье уже давно наступило.

Я стоял под струйками душа и переключал рычаг то на
леденящую холодную, то на обжигающую горячую воду. Взяв
немного влажное махровое полотенце, докрасна растер тело.

-- Завтрак готов, -- позвали меня из кухни.

Я улыбнулся. По времени была пора обеда.

Люда сидела за небольшим столиком и намазывала сливочное
масло на печенье. Халат подруги был ей немного маловат, и она
то и дело пыталась одернуть его, прикрыть колени. Я сел
напротив. Она протянула мне дымящуюся чашку кофе, пододвинула
открытую банку шпрот. Наши руки коснулись. Ни я, ни она не
поднимали глаз от тарелок.

-- Извини, хлеба нет. Придется есть шпроты с печеньем, --
проговорила Люда.

-- Это не худший завтрак в моей жизни, -- пошутил я.

-- В моей тоже. -- Она подняла голову. -- Спасибо тебе за
все.

Ты знаешь, Аслан был первым и единственным мужчиной в
моей жизни. Я думала, что мне может быть хорошо только с ним.
Я не знала, что мужчина бывает таким нежным и сильным. Ты на
многое открыл мне глаза. Главное, я поняла, что не такая
холодная, как он мне пытался внушить, и что есть
много такого, о чем я как женщина и не подозревала. А тебе
со мной хорошо?

-- Да! Ледышкой тебя не назовешь, -- чуточку смутившись от
откровения, ответил я. В моих ушах все еще стоял ее шепот:
"Обними меня крепче, еще крепче! Только не отпускай! Только
не отпускай!"

-- Я знаю, что ты женат, и не собираюсь нарушать твой
семейный покой. То, что произошло между нами, я никогда не
забуду. Я поняла, что только сейчас во мне проснулась
женщина, поняла, как замечательно испытывать чувство, что ты
желанна, что можешь подарить всю себя и взамен получить
такую же отдачу, -- в голосе Люды слышались отзвуки минувшей
ночи.

Что толкнуло нас друг к другу, кто сделал первый шаг -- я бы
не смог на это ответить. Но после того, как я не ушел,
остался в квартире Людиной подруги, произошло то, что и
должно было произойти -- мы стали близки.

Я не отношу себя к пуританам, но всегда старался быть честным
по отношению к женщинам, в первую очередь, к жене; а измены
без лжи не бывает. В щекотливых ситуациях, которые иногда
возникают в жизни каждого мужчины, я задавал себе вопрос:
"А тебе было бы приятно, если бы так поступила Вера?" Как
правило, это срабатывало.

Заместитель командира по тылу, исповедующий иную мораль
и не пропускающий ни одной мало-мальски нормальной юбки,
любил подтрунить надо мной. Когда нам доводилось бывать
вместе в командировках, он, после
очередного похождения, всегда задавал один и тот же вопрос:
"Ты что больше любишь -- борщ или харчо?" Я знал продолжение,
но давал человеку возможность повеселиться: "Борщ". "А
скажи, может ли нормальный человек каждый день есть только
один борщ и не попробовать харчо, если оно предложено в
меню?" -- вопрошал мой товарищ. "Не может", -- отвечал я.
Его восторгу не было предела: "Вывод: кто всю жизнь спит с
одной женщиной -- тот ненормален".

Я придерживался иной точки зрения, но никогда не осуждал
других. В конце концов, каждый выбирает тот образ жизни,
который ему больше подходит.

То, что произошло сегодня, вывело меня из равновесия.
Угрызения совести меня не мучили, однако я бы не хотел,
чтобы Вере стало известно о случившемся. Я был уверен, что
близость между мной и Людой не может быть названа изменой.
Это было что-то большее, чем простая любовная связь,
интрижка. Я не мог сравнивать чувство, которое испытывал к
жене, с тем, что возникло к женщине, которая дважды выручала
меня из сложнейших ситуаций, но понимал, что все это
серьезно может осложнить мою личную жизнь.

***

После наведения порядка на кухне и в спальне мы
отправились обзванивать Людиных друзей. Она решила уехать к
подруге в Ростов, погостить у нее, а потом принимать
окончательное решение. Возвращаться домой она не хотела. С
Асланом собиралась объясниться позже, по телефону. Для
поездки Люде нужны были деньги. Предложить ей требуемую
сумму я не мог. У меня просто не было денег. Афера с
покупкой пистолета, последующие дни подорвали мой бюджет.
Насколько я понял, она бы у меня денег не взяла. Звонки
желаемого результата не дали. Одних приятелей не было дома,
другие сами сидели на мели. Одна подруга обещала деньги, но
через несколько дней. Люда уже и сама не надеялась на успех,
набирая еще один номер.

Мужской голос на другом конце провода высказал неподдельную
радость. Необходимые деньги в наличии имелись, за ними можно
было приехать в любое время. Мы решили ковать железо, пока
горячо. Люда хотела идти за деньгами одна, но я настоял на
том, что безопаснее, если я зайду к знакомому вместе с ней.

Мы поднялись на третий этаж. Люда нажала на звонок.

-- Заходи, дверь открыта, -- раздался из комнаты тот же
голос, который недавно был слышен в телефонной трубке.

Люда шагнула первой, я за ней.

-- Сюда, -- голос звучал из комнаты.

Мы последовали приглашению.

В комнате, оседлав стул, сидел Аслан, чуть дальше на диване
возвышался патлатый, бородатый мужчина, видимо, Людин
знакомый.

-- Вот так сюрприз, -- удивился Аслан. -- Ждали гостью, а
тут нежданно и гость пожаловал. -- Что ж, присаживайтесь, в
ногах правды нет. Давайте потолкуем.

-- Нам не о чем разговаривать! -- в Людином голосе звучала
одновременно тревога и решимость. -- Мы пришли не к тебе.

-- Это ты так считаешь. А я думаю, что тема для разговора у
нас найдется. Не правда ли, подполковник? -- обратился он ко
мне.

Я промолчал.

-- Мне бы очень хотелось понять, как расценивать твой
поступок, -- Аслан поднялся и подошел ближе к Люде. -- Это
что, внезапно проснувшаяся гражданская позиция или, может,
любовь с первого взгляда? Или вы давние любовники?

Люда никак не реагировала на вопрос.

-- Ты приготовил деньги? -- она впервые с того момента, как
мы вошли в комнату, взглянула в сторону бородача, тот кивнул
головой, но тут же бросил испуганный взгляд в сторону
Аслана. Мне показалось, что чувствует себя хозяин неважно и
бывшего борца боится гораздо больше, чем мы. -- Давай, да мы
пойдем, -- потребовала Люда.

-- Здесь я решаю кто что будет делать, -- взорвался Аслан.

Только сейчас я заметил, что он пьян.

-- У нас еще будет время для объяснения, -- попыталась
мирно уладить дело Люда.

-- Не уверен, -- пьяная ухмылка расплылась по лицу Аслана.
-- Я, кажется, задал тебе вопрос, а ответа не услышал.

-- Что ты хочешь слышать?

-- Зачем ты впуталась в это дело? -- он с трудом сдерживал
переполнявшую его ярость.

-- Тебя надо было остановить. Ты ходишь по черте, которую
нельзя переступать, -- произнесла Люда.

-- Значит, роль шлюхи тебя перестала устраивать и ты решила
облагодетельствовать человечество? -- он явно пытался
оскорбить Люду, сделать ей больно. И это ему удалось.

-- Какая же ты сволочь, -- слезы выступили у нее на глазах.

-- Я сволочь? Это я подсыпаю снотворное? Это я лезу туда, куда
меня не просят? Это я шляюсь с чужим мужиком по друзьям и
сшибаю у них деньги? -- наконец-то его прорвало. Все так же
пьяно улыбаясь, он сделал еще один шаг по направлению к Люде
и, широко растопырив пальцы ладони, ударил ее по лицу.

Мое терпение лопнуло. Я вложил в кулак силу разогнувшихся из
небольшого подседа ног и энергию развернувшегося справа
налево туловища. Он не успел среагировать и защититься от
удара, слишком мала была дистанция между нами, а удар
резким и коротким. Конечно, если бы Аслан был трезв, его
реакция борца помогла бы нейтрализовать, смягчить
последствия моего нанесенного снизу правой в челюсть
удара, сейчас же, свалив стоящий на пути стул, он отлетел
вглубь комнаты.

Бородатый протянул Люде сверток. Я схватил ее за руку, и мы
устремились к двери.

-- Стоять, или стреляю, -- борцовская карьера дала Аслану
многое, в том числе и умение быстро оправляться от шока.
Он все еще лежал на полу, но его рука сжимала пистолет.

Я понял, что угрозу он исполнит не колеблясь. Поняла это и
Люда. Минут через пятнадцать прибыли уже известные мне
Руслан и Заур. У них оказалась только одна пара наручников,
и поэтому они сковали мою правую и левую руку Люды. Аслан
пригласил подручных на кухню. Совещались они долго, о
чем-то спорили, даже кричали. К какому соглашению пришли, я
не знал, но догадывался. Аслан остался с бородатым хозяином,
мы спустились вниз.

Меня и Люду усадили на заднее сидение. Заур хотел вначале
разместиться рядом со мной, но затем передумал, обойдя
машину сзади, уселся, плотно придвинувшись к Люде.

-- Давно хотел пощупать эту курочку, -- объяснил он
Руслану, не понявшему смысла маневра, -- да боялся гнева
шефа. Теперь, думаю, он на меня в обиде не будет.

Люда смерила его презрительным взглядом и теснее прижалась к
моему плечу. Теперь нас везли другой дорогой. Когда я понял,
что мы миновали развилку на поселок Гизель, мое сердце
сжалось. Я знал, что дальше в любом месте можно свернуть с
основного шоссе и выбрать глухое, закрытое от глаз
посторонних место.

Выскочить из машины, скованные браслетом, мы не сможем.
Оставался только один шанс на спасение. Но я не мог принять
его без согласия Люды, ведь рисковать придется и ее
жизнью. Я тихонько толкнул ее локтем. Она посмотрела в мою
сторону. Глазами я показал на Руслана, а затем свободной
рукой изобразил движение, имитирующее захват. Она кивнула
головой.

Как я и ожидал, Руслан повернул на одну из дорог, убегавшую
к темневшему лесочку. Он не сбавил скорость даже тогда, когда
дорога сузилась и ветки росших по краям дороги деревьев
стали задевать бока и крышу машины. Медлить не стоило. Будь
что будет. Я привстал вперед, захватил шею Руслана
свободной рукой и рванул на себя. Почти одновременно со мной
Люда вцепилась в держащую пистолет руку Заура. Страшный удар
о дерево сплющил радиатор. Словно в замедленной киносъемке я
видел, как руль вдавился в грудную клетку Руслана. Машину
развернуло, и она еще несколько раз ударилась о деревья.

***

Сколько я находился без сознания, не знаю. Машина лежала на
боку. Я оказался наверху, на прокладке из двух тел. Подо мной
была Люда, еще ниже Заур. Ухватившись рукой за сидение
водителя, я сумел подтянуться к боковой двери. Она поддалась
моим усилиям. Наручник не давал мне свободы действий,
и все же я ухитрился наполовину вывалиться из машины.
Обхватив под мышки тело Люды, я подтянул его к себе, а затем,
оттолкнувшись обеими ногами от сидения, упал на землю, на
спину. Теперь Люда оказалась лежащей на мне. Встать у меня
не было сил. Упираясь каблуками в землю, я отполз, таща
волоком свою спутницу подальше от машины. Несколько минут
мне понадобилось, чтобы восстановить дыхание, пересилить
боль, захлестнувшую бок. Судя по всему, у меня были сломаны
несколько ребер.

Люда признаков жизни не подавала. Следов крови на ней почти
не было, видимых ран тоже, но я не мог определить, дышит она
или нет. Преодолевая боль от ушибов, с трудом подняв на
руках еще теплое тело, я сначала медленно, а потом все
быстрее зашагал по дороге в сторону шоссе.

-- Что случилось? -- задал вопрос невысокий мужчина в белом
халате, когда я внес Люду в приемное отделение больницы.

-- Автомобильная катастрофа.

Дежурный врач не высказал особого удивления при виде
наручников, сковывающих мою и Людину руку. Наверное, за годы
ночных дежурств ему довелось видеть и не такое. Люду
положили на каталку, и врач сразу начал колдовать около нее.
Я стоял рядом.

-- Женщина жива? -- спросила медсестра приемного отделения.

-- Не знаю, -- с трудом проговорил я.

-- Разберемся, -- довольно оптимистично заявил врач и,
обращаясь к сестре, добавил: -- Скорее пришлите кого-нибудь
снять наручники.

Завхоз или санитар, высокий мужчина с лысой, словно
отполированной головой провозился с наручниками несколько
секунд. До его прихода врач успел осмотреть Люду; на нее
надели маску, отдаленно напоминающую облегченный противогаз.

-- Срочно в реанимацию, -- скомандовал врач. -- Дежурную
бригаду туда же. Вызовите еще врача. Пусть осмотрит мужчину.

-- Гражданин, -- обратилась ко мне сестра, -- давайте запишем
данные поступившей. Как ее фамилия?

-- Не знаю.

-- Вы же вместе с ней ехали, -- не отставала от меня медсестра.

-- С ней, но фамилии не знаю.

Медсестра бросила в мою сторону явно осуждающий взгляд.

-- Домашний адрес поступившей знаете?

Я продиктовал Людин домашний адрес.

-- Вы кем ей доводились?

-- А это важно? -- спросил я.

-- Это не любопытство, -- в голосе медсестры звучало
раздражение. -- Мне необходимо записать, кто доставил
пострадавшую.

-- Хорошая знакомая.

-- Вот так хорошая знакомая, -- буркнула про себя медсестра.
-- А фамилии не знает.

Дальнейший допрос ей пришлось прекратить. Пришел врач. Ощупав
и осмотрев меня, он сделал вывод:

-- Переломов нет. Скорее всего, одно или два ребра имеют
трещину. Могут быть внутренние травмы. Сейчас вас проведут в
палату, переоденитесь, сделаем рентген -- там будет видно.

Я не стал возражать, но у меня были другие планы. Ни в какую
палату идти я не собирался.

XX.

Запоздавшие прохожие поджидали на остановках последние
автобусы. Хотя я и пытался в туалете больницы привести свой
вид в порядок, выглядел неважно. То и дело я ловил на себе
удивленные взгляды. В таком виде далеко не уйдешь. Я
добрался домой. Вымылся под душем. Нашел в шкафу чистую
простыню, разорвал ее на широкие полосы. Грудная клетка ныла
тупой болью. Я посмотрел на себя в зеркало. Кожа на правом
боку имела какой-то неестественный, темно-лиловый оттенок.
Я туго перебинтовался простыней. Боль не проходила, но
теперь мне было гораздо легче двигаться.

Я позвонил в приемное отделение больницы. Голос медсестры,
которая беседовала со мной, показался мне еще противнее. Она не
стала отвечать на мой вопрос -- жива ли Людмила. Предложила
немедленно приехать в больницу, а когда я попытался
объяснить, что не могу, бросила трубку.

План дальнейших действий у меня созрел, когда я ехал в
автобусе к своему дому. Я понял, что нам с Асланом стало
тесно в одном городе, на этой земле. Наше противостояние
зашло слишком далеко. Выступить открыто против него я не
мог. У него были люди, готовые за деньги выполнить любой
приказ. Я же должен был рассчитывать только на свои силы.
Вовлекать в разборку правоохранительные органы я счел делом
малоперспективным. То, что Аслану удастся выпутаться,
скрыться от них, а потом отомстить мне и моей семье, у меня
не вызывало сомнений. Он перешел ту грань, когда убийство
воспринимается как "табу", запрет. Но чувство самосохранения
и ненависть помогли перешагнуть эту черту и мне.

Я перерыл все комнаты, пока не нашел кусок пластилина. Без
этого мягкого, податливого кусочка я не смог бы реализовать
задуманное.

Сверток с гранатами оказался на месте. Я рассовал гранаты по
карманам и отправился к дому, где в первый раз увидел Аслана
вместе с Людой. В окнах ее квартиры горел свет. Во дворе
стоял черный "форд". Аслан был на месте. Я провозился около
часа, прежде чем сумел открыть машину. Угонщик автомобилей
из меня бы вышел неважный. На мое счастье сигнализация в
машине отсутствовала. Наверное, Аслан надеялся на свой
авторитет, уверовал, что его машину не тронут. В салоне было
холодно. Это меня устраивало. Я достал гранату, разогнул
усики, потянул за кольцо. Между спусковым рычагом запала и
корпусом прилепил полоску пластилина. Вдавил рычаг, так что
он вошел в податливую пластилиновую массу. Убедившись, что
рычаг прижат к корпусу достаточно прочно, положил гранату
рядом с собой на сидение. Такую же операцию проделал со
второй гранатой. Осторожно, опасаясь того, что пластилин
может не удержать рычаг, поместил гранаты под отоплением
салона. Мина замедленного действия была готова. Стоило
только включить отопление -- и пластилин, расплавившись,
освобождал рычаг. За шумом мотора легкий щелчок не услышать.
А там -- взрыв, способный разнести машину.

Не могу сказать, что на душе у меня было спокойно. Я
понимал, что готовлю умышленное убийство. Причем подло,
исподтишка. Знал, что моя совесть не воспримет доводы, которые
я пытался привести в оправдание сделанного. Но с волками
жить -- по-волчьи выть. Если не я, то меня.

Теперь предстояло вызвать Аслана из дома, устроить так,
чтобы он сел в машину. Ждать, когда он сам надумает куда-то
поехать, не было смысла. Да и время сейчас было самое
подходящее -- ночь. Я не хотел, чтобы от взрыва пострадали
невинные люди. Я не знал номер телефона в Людиной квартире,
но запомнил номер бородача, которому мы звонили, чтобы
одолжить деньги.

Он обрадовался моему звонку. Но я не стал отвечать на его
вопросы, рассказывать, что произошло с Людой и со мной.
Сказал только, что она в больнице, в тяжелом состоянии.

Трубку взял Аслан.

-- Твои шестерки погибли. Приезжай к мастерской у гаражей.
Буду там тебя ждать. Приезжай один, иначе встреча не
состоится.

Я помедлил, прежде чем положить трубку. Ждал его
ответной реакции. Но на другом конце провода было слышно
только учащенное дыхание. Аслан не спросил, кто звонит. Не
поинтересовался, где Люда и что с ней.

Прижавшись к большому дереву, растущему в глубине двора, я
наблюдал, как Аслан выбежал из дома, направился к машине. В
правой руке у него был десантный укороченный автомат. Он
сел в машину, завел мотор. В какой-то момент я хотел
выскочить из-за дерева, остановить его, не брать грех на душу,
но, вспомнив о людях, которые не без его участия расстались с
жизнью, не сделал этого.

Я не собирался следовать к мастерской. Был уверен, далеко
машина не уедет. Шум мотора стих. Я прислушался. По моим
подсчетам, полоска пластилина должна была расплавиться.
Мощный взрыв разбудил сонную улицу. Залаяли собаки в частных
домах. С каким-то облегчением и в то же время чувством
вины за совершенное я подумал: "Слава Богу. Все кончилось".
Вначале я не хотел идти на место взрыва, но ноги сами
понесли меня вперед по улице.

Взрыв изуродовал машину. Передние двери, сорванные с мест,
валялись рядом. На тело человека за рулем страшно было
смотреть. Все лицо и туловище иссечены осколками, кровь
стекала по сидению вниз. Сомнения в том, что Аслан погиб, у
меня не было. Вой милицейских сирен свидетельствовал о том,
что взрыв был услышан не одним мною.

Только сейчас почувствовал, как устал. Кроме физической
усталости на меня давило сознание, что я подготовил и
фактически осуществил убийство человека. И хотя он угрожал
безопасности моей семьи, моей жизни, смириться с тем, что на
моей совести его смерть, было не легко. Я решил
отправиться домой, а утром подумать, что делать дальше. Идти
с повинной в милицию я не собирался, а вот посоветоваться с
Геннадием Ивановичем следовало.

***

Свет в подъезде опять не горел. Я открыл дверь. Не заходя в
комнату, нащупал выключатель. Вытаскивая ключ, заметил, что
рядом с ручкой под полоску дерматина, которым была обита
дверь, засунут клочок бумаги. Записка была от дежурного по
полку.

"Товарищ подполковник. Вас срочно вызывает командир полка.
Несколько раз к вам посылали посыльного, звоним каждые
полчаса. В полку объявлен сбор по тревоге".

Набрасывая полевую форму одежды, я набрал номер телефона
дежурного. Он ничего не добавил к записке. Уже два часа как
объявлен сбор по тревоге. Почти все офицеры и прапорщики
прибыли в часть, после общего построения разошлись по
подразделениям. В чем дело -- объяснит командир полка. Он
проводит совещание с командирами подразделения и
начальниками служб.

-- Кто-то из штаба округа с проверкой приехал? -- уточнил я
у дежурного.

Его ответ меня озадачил:

-- Полк по тревоге поднял командир. Посторонних никого нет.

Когда я вошел в кабинет командира полка, он разговаривал по
телефону. Совещание уже закончилось.

-- Где тебя носит? -- вид у командира был озабоченный.

Я не стал объяснять, спросил сам:

-- Что случилось?

Командир указал мне на стул.

-- Тут такие события разворачиваются, что в их реальность
трудно поверить, -- по его голосу я понял, что он чем-то
серьезно озабочен.

-- События? -- я никак не мог взять в толк о чем идет речь.

-- Война не война, фиг поймешь.

Он закурил сигарету. Это меня удивило. Уже больше года,
как командир бросил курить и стойко держался.

-- Что, опять наши правители куда-то ввели войска? --
попробовал угадать я.

-- Нет. На этот раз другое, и, кажется, мы можем оказаться в
самом центре этой заварухи, -- не подтвердил он моей догадки.

-- Так что же произошло? -- мне передалось его волнение.

-- Вот читай, -- он протянул мне сделанную его почерком на
стандартном листе бумаги запись.

Я пробежал глазами написанное: "В селениях Северной Осетии
-- Дачное, Джейрах, Камбилеевское ведутся боевые действия.
На КПП-25 (у населенного пункта Чермен СОССР) напала
вооруженная группа лиц ингушской национальности (более 400
человек). В завязавшейся перестрелке было ранено несколько
военнослужащих войсковой части ЗI86. Нападавшими захвачен
БТР, личный состав разоружен, 8 военнослужащих взяты в
заложники".

-- Откуда это сообщение? -- спросил я.

-- Из Совета обороны Осетии. Мне удалось туда дозвониться.
Кстати, твой знакомый Геннадий Иванович эти сведения и
передал. Во всех частях гарнизона объявлена повышенная
боеготовность. Все может случиться. По сведениям МВД, возможен
даже штурм Владикавказа. Уже было несколько попыток
блокировать воинские части, захватить оружие. Причем как со
стороны ингушского, так и осетинского населения. Теперь
понятно, для чего понадобилось воровать такое количество
оружия с нашего склада.

-- Вот это да! -- я не сумел сдержать удивленного
восклицания.-- Что же это получается. Президент в заслугу
своей команды ставил то, что на территории России не идет
братоубийственная война, а теперь и эти козыри биты.

-- Только слепой не видел, что здесь назревает, -- командир
закурил вторую сигарету.

-- Если конфликт допустили, значит это кому-то выгодно, здесь
на Кавказе и там, в Москве,-- высказал я предположение.

-- Большая политика не наше дело, Саша. -- Командир встал и
подошел к большой карте Северной Осетии, висящей на стене.
Красные флажки на булавках были вколоты рядом с
обозначенными в записи селениями, а также у поселков Карца,
Редант, Спутник, Южный, Тарское.

-- Что, и на нашем полигоне ведутся боевые действия? -- задал
я вопрос.

-- Пока нет, -- успокоил меня командир, -- но в поселке
вместе живут ингуши и осетины. У меня есть сведения, что
ингушская часть населения покинула свои дома. Что там
дальше произойдет, одному Богу известно. Я посылаю
на полигон вооруженную группу, чтобы усилить караул.
Нельзя исключить, что технику попробуют захватить и
использовать в своих целях. Твоя задача обеспечить
безопасность всех складов с оружием и парков с боевой
техникой. Посчитай, сколько человек надо для усиления
охраны. Продумай, где дополнительно выставить часовых.
Сформируй несколько экипажей на БТР, выдай боекомплекты,
подключи к охране. -- Командир немного помолчал. Мне казалось,
что он обдумывает какое-то решение. Так оно и было. -- Я
полагаю, твое место на полигоне. Там нет старших офицеров.
Техники и оружия больше, чем здесь. Я буду спокоен, если ты
возглавишь охрану полигона.

О травме ребер я вспомнил только тогда, когда колонна из
трех грузовиков, двух БТРов и моего "уазика" стояла у ворот
автопарка. Приказав лейтенанту, убывающему вместе со мной,
проверить, все ли, что планировали, мы взяли, я забежал в
санчасть. Начмеда на месте не было. Медсестра, увидев мой
бок, только покачала укоризненно головой.

-- Вам покой нужен.

-- Покой нам только снится. У вас обезболивающего нет ничего?

Медсестра сделала мне два укола. Достав йод, изрисовала бок
сеточкой в мелкую клетку.

-- Часа через два придете, я вам еще укол сделаю. Но
вообще-то надо показаться хирургу, сделать рентген, --
посоветовала она.

-- Не могу. Уезжаю на полигон.

Покопавшись в ящичке с лекарствами, медсестра протянула мне
две пачки анальгина, отдала пузырек с йодом.

-- Я должник, -- пошутил я. -- Век буду помнить доброту
нашей медслужбы.

На полигон мы добрались без происшествий. К сожалению,
прогноз командира полка подтвердился. Попытки проникнуть на
полигон, захватить оружие и технику предпринимались
неоднократно. Несколько дней мы были отрезаны от полка,
сидели в осаде. Для автономной жизни почти все необходимое у
нашей группы было. Чтобы обезопасить себя от нападения в
ночное время, нам пришлось заминировать подходы к полигону.
Таблички "осторожно мины" действовали на людей, но не на
животных. Две отбившиеся от стада коровы подорвались не
далеко от одного из складов... Так как хозяева животных не
объявились, я согласился с предложением прапорщика,
выполнявшего в нашей группе обязанности зампотыла, начпрода
и повара в одном лице, и мы пополнили наш продуктовый запас
говядиной.

***

Только за день до ноябрьских праздников, когда обстановка
стабилизировалась, я попал в полк. Первым делом я дозвонился
до жены. По ее голосу понял, что, не имея от меня вестей,
наволновались мои близкие сверх меры. Второй звонок я сделал
в больницу. Ответ был малоутешительным:

-- Женщина, поступившая в больницу после автомобильной
катастрофы, до сих пор находилась в реанимации. Состояние ее
тяжелое.

Телефон Геннадия Ивановича я набирал несколько раз.
Дозвонился только поздним вечером. Его голос был глухим,
малоузнаваемым, В нем слышался отзвук напряжения прожитой
недели. После приветствия и обмена любезностями он задал
вопрос:

-- Слышал, что с твоим приятелем стряслось?

Я сделал вид, что не понял о ком идет речь:

-- Каким приятелем?

-- Да с Асланом, -- уточнил Геннадий Иванович, -- накануне
вооруженного конфликта его машину рванули. Чуть раньше
разобрались с двумя его подручными. Их нашли мертвыми в
перевернувшейся машине. С ними кто-то еще был, но тому или
тем удалось спастись. К сожалению, последующие события не
дали нам возможность провести полное следствие. Без этого
работы и трупов хватало. Ну и черт с ними. Оружейный бизнес
дело рискованное. То ли покупатели остались недовольны, то
ли кто-то решил, что они не тем продали оружие. А может быть,
не поделили сферы влияния. Ведь у Аслана основной бизнес был
на Москву завязан. А здесь он всеядным был, много чем
занимался. Вполне вероятно, что кто-то воспользовался
ситуацией и свел с Асланом счеты.

-- Да, вот еще что, -- добавил полковник. -- Ты его подружку
знал?

-- Людмилу? -- Сердце мое сразу же набрало обороты, забилось
учащенно.

-- Ее. Так вот, она исчезла. Мы нигде не можем отыскать
Людмилу.

-- Я знаю, где она, -- не дал я ему продолжить. -- Она в
больнице. Той, что не далеко от поста ГАИ, окружной дороги.

-- Спасибо, -- машинально проговорил Геннадий Иванович.
Затем удивленно спросил: -- Откуда это тебе известно?

-- Это не телефонный разговор. Мы не могли бы встретиться? У
меня есть чем дополнить рассказ о цепочке поставщиков
оружия.

Мое предложение было воспринято не так, как я ожидал.

-- Ты извини, -- произнес Геннадий Иванович. -- Мы сейчас по
горячим следам пытаемся выявить виновных в конфликте, тех,
чьи руки в крови. Ты же знаешь, с обоих сторон сотни трупов,
раненных еще больше. Самое страшное, что мстя друг другу,
бывшие соседи зачастую теряли человеческий облик. Ведь
значительная часть пострадавших не участвовала в боевых
действиях. Сейчас мы пытаемся уточнить списки погибших,
пропавших без вести, осуществить обмен заложников. А их, по
нашим данным, около 1000 человек.

Так что, сам понимаешь, твоими "оружейниками" будем
заниматься не скоро, не до бандитов. Да и смысла особого нет.
Аслан и его ближайшее окружение уничтожены. До Хаджи-Умара
не добраться. Впрочем, я не уверен, что он жив. У нас
проходила информация, что он и Башир были в одном из
вооруженных отрядов, вытесненных в Джейрахское ущелье.

Я не стал настаивать на встрече. Желание исповедаться у меня
прошло. Я понимал, что правдивый рассказ может
только усложнить мне жизнь, а врать Геннадию Ивановичу не
хотелось. "Все, что ни делается -- к лучшему", -- с
некоторым облегчением подумал я.

***

То, что горячий душ -- ни с чем не сравнимое благо, может
понять только тот человек, который всю неделю спал не снимая
одежды, тот, кто не имел возможности поменять белье, надеть
чистые носки.

Я лег в постель. Решил, что вряд ли смогу сразу уснуть. Взял
в руки книгу, но сумел осилить только две страницы. Глаза
мои закрывались. Вымахавший за лето во дворе тополь одной
из веток доставал до окна спальни. "Я же обещал Вере
отпилить ветку, но так и не выполнил обещание. Завтра же
отпилю", -- подумал я, проваливаясь в приятную дрему. Этой
ночью сны мне не снились, а может быть, я их не запомнил.