3

                (предыдущее:http://www.proza.ru/2018/01/25/711)


Что я могу сказать на это? Мне грустно. Мой любимый Коронтэн обречён, умерла любовь в главной героине… А тот, в ком умерла любовь, считай, покойник в отпуске, как говорил Эрих Мария.
  И, кажется, пора расставаться. Но почему так не хочется?
  Нет, мне никогда не нравилась Эва, гордячка без сердца, хотя отважная и умная, способная на многое. Думаю, вы знаете, кому я симпатизирую.
  Разум подсказывает мне, что пока моя героиня не открыла: кому снится вместе с Коронтэном, надо уйти оттуда на цыпочках и закрыть дверь.  Легко сказать…
  А если только там и живёшь, в отличие от иного мира, противно заурядного и пресного, где время уходит, в основном, на зарабатывание продолжения подобного существования?   
  И потом, разве не понял Акам, влюбившись, что люди нуждаются в счастливом конце историй, не получая его зачастую в жизни?
  Но выйдет ли здесь счастливый конец? Не похоже.
  Однако оставить Коронтэн я не в силах.
   Поэтому прошу простить и не читать дальше людей разумных и чувствительных.
  Ибо я продолжу следить за тем, как развиваются события.   

  Однако раз я здесь так разговорился, то, вероятно, стоит представиться.
  Мать менее полувека тому назад назвала меня Артуром, хотя никто никогда не обращался ко мне: «Арти», а всегда только полным именем. Мама отказывалась объяснить почему выбрала такое имя. Отца, которого я не помню, звали иначе, если верить моему свидетельству о рождении, . Отчего было выбрано это имя – я вряд ли теперь узнаю. Мама давно покоится на Южном кладбище. Подозреваю, что простой женщине имя Артур представлялось величественным, определявшим подобную же судьбу ребёнка. 
  Но я – не одноименный король с его рыцарями круглого стола и ни за что не желал бы стать им. Не только потому, что он – фигура трагическая, ибо любимая жена – леди Джиневра изменяла ему с лучшим его рыцарем Ланселотом Озёрным.
  Нет, я никогда не хотел быть властителем, перед которым трепещут подданные, который жесток и подл, чей смысл жизни – любой ценой сохранить за собой престол.
  Собственно со слов моего тёзки, падшего ангела, вам вкратце известна моя история. Он потому и взял псевдоним Арти, что грешен передо мной.  Ангел рассказал правду, да не всю, потому что потом потерял меня из виду. Личная жизнь моя не сложилась, хотя и был женат, даже произвёл на свет ребёнка. Пути наши разошлись и более не встретились. Моя комнатёнка – следствие размена после развода. У них осталась отдельная квартира. Я ничего не взял, кроме нескольких книг и одежды.
  Хуже вышло с другим. Полбеды, что бывшие единомышленники пошли уже на следствии на оговор и предательство, лишь бы не сесть в тюрьму. Пока нас не взяли, они на словах были куда решительнее меня. Беда в том, что мой лучший друг, с которым мы не предали друг друга и долго поддерживали отношения, помогая впоследствии выжить, он… Он со временем, когда режим, против которого мы выступали, сменился – пошёл в услужение новому изданию тех, кто заточил нас, ломая тогда, а ныне вновь находясь в фаворе.
  «Вот и нас больше нет в месте, где свет…»
 
  Поэтому я – неисправимый фантазёр и романтик живу один, а до недавнего времени компанию мне составлял отважный серо-полосатый кот Виу, пропавший в одном из своих походов по крышам. Моя комнатка на последнем этаже, и он всегда отправлялся в свои вояжи через форточку, по карнизу и далее по своим делам. Если Виу разбился или попал под машину, то не здесь. Я долго искал его поблизости, зовя по имени. Он и раньше иногда исчезал на несколько дней, но всегда возвращался. Может, хорошо, что я не видел его мёртвым. Я мог бы упасть рядом с ним.
  Уверившись, что он не вернётся, я через девять дней, когда, по древним представлениям, душа расстается с телом, помянул его, хотя практически не пью. У меня слабое сердце, которое нередко подводит, на что я не обращаю внимания, как только отпустит. В конце концов, когда особо нечего терять, быстрая смерть от сердечного приступа – неплохой выход.
  Выпил я за Виу и через сорок дней, когда душа прощается с землёй. Мы с ним без слов находили взаимопонимание, уважительно относясь к правам и привычкам друг друга. С людьми у меня редко получалось так хорошо.
  Виу, невзирая на хаос в моём жилище, где на полу громоздились стопками книги, книги на полках, столе, которым служила большая полированное доска из дерева, стоящая на двух колоннах книг, никогда не точил когти о мою библиотеку, выбирая для этого стулья, шкаф и другие предметы. Отсюда я сделал вывод, что в прошлой жизни он уважал печатное слово и любил читать.
  Я поговорил с ним за рюмкой, налив и ему. Сказал, что надеюсь увидеться в другой жизни, где он, возможно, будет человеком, причём – лучше многих, а я – большущим котом. Почему большим? Во мне больше метра девяноста. При этом я пальцем в жизни никого не тронул. Однажды на меня напали двое здоровенных парней, чтоб ограбить. Я не сопротивлялся, а заговорил их. Они решили, что имеют дело с сумасшедшим, и ушли. 

  В квартире, где я живу, есть несколько соседских комнат. Сами соседи менялись не раз, ибо помещения сырые, крыша часто протекает, а «текущий ремонт», который делают, латая кровлю, полностью оправдывает своё название. Наши кровельщики сумели опровергнуть философа из тёплых краёв с плоскими крышами, изрёкшего давным-давно: «Всё течёт», подразумевая, что всё меняется и нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Наша крыша течёт по-прежнему, ничего не меняется. Наш город – город дождей, что тут поделаешь? 
  Сейчас в двух комнатах никто не живёт – поумирали, в одной ещё обитает старушка, Адель Станиславовна. Мы с ней по уговору проверяем друг дружку каждый день: жив ли?
  Я несколько раз вызывал ей «неотложку», она дважды спасала меня со «скорой».
  Дочь её пропала в большом мире, совершенно забыв о матери. А мать убеждена, что та не появляется, потому что… счастлива.  «Было бы плохо, - говорит она, - объявилась бы. Удивительно… внешне она пошла в мужнину родню – страшная, как моя жизнь. А счастливая…»  Я ничего не говорю на это. Все мы – убийцы материнских надежд. Чем я лучше её дочери? Высокое имя Артур я точно не оправдал.

  До того, как я «прописался» в Коронтэне, придумывал странные истории бегства, живя всё равно не здесь. Благо свободное время работ помогало в том. Сторож в библиотеке Академии наук, охранник на автостоянке, оператор котельной…
  Но главной отдушиной, когда здоровье позволяло, были путешествия. Не зря Паустовским, знавшим в этом толк, было сказано: «Странствия — лучшее занятие в мире.... Когда бродишь, — растёшь стремительно, и всё, что видел, откладывается даже на внешности. Людей, которые много ездили, я узнаю из тысячи. Скитания очищают, переплетают встречи, века, книги и любовь. Они роднят нас с небом. Если мы получили еще недоказанное счастье родиться, то надо хотя бы увидеть землю».
Так что летом я отправлялся с одним спальником за спиной, да набором лекарств от сердца в странствия по неведомым мне краям. Та страна не выпускала за свои пределы, но сама составляла 1/6 земной суши, поэтому побывать было где, как и посмотреть на что.  Хоть на юге, хоть на севере, хоть на Дальнем востоке… Это были своеобразные паломничества, о которых писал Гессе. Везде можно было, если приглядеться и прислушаться, найти отзвуки сказочных времён, некогда бывших действительностью.
  Однажды я забрёл в ижорскую деревню, а ижорцы в древности слыли колдовским племенем. Там я обратил внимание, что вокруг полно гнуса и мух, от коих спаса не было, а в доме хозяйки, что любезно приняла и напоила водой, ни одного из этих выродившихся вампиров. На мой вопрос она отвечала: «О, это ещё малое волшебство!»
 
  Тогда, во время своих странствий, до ареста, я сочинил: «Побег в неизведанное».

  «Тайно, под покровом ночи, поймав попутный ветер в паруса, мы снялись с якоря. Нас ждал океан, и, возможно, гибель. Мы шли по знакомым звёздам к звёздам неведомым мира чужого. Небо, вершитель судеб, молча взирало на дерзновенных. О, небо, знающее, что ждёт нас, не суди слишком строго! Твоим детям не терпится заглянуть за край земли.   
  Что увидим мы там: райских птиц и диковинные цветы, или саму Смерть в чёрном, скрестившую у груди лучи пальцев?
  Когда город заметит наше исчезновение, начнутся пересуды, но к тому времени на горизонте растают наши паруса. Мы будем уже далеко, там, куда никто не решится последовать за нами. Удастся ли увидеть тех, кого мы оставили?..
  Неси нас, Ветер, терпи нас, Океан, качающий борта. Твои волны шепчутся о нас: кто эти безумцы, крадущиеся во вселенской ночи?
  Взойдёт ли Солнце над нашими головами? Полюбит ли нас День, что должен родиться?..»

  Я не ожидал, что, схватив, от нас будут требовать отказаться от своих взглядов, а не просто дадут срок, который я не переживу.
  Предав себя, я написал: «Непохожих». Помните песню: «Пьём за яростных, за непохожих, за презревших грошевой уют…»? Её автор погиб на войне, как и другой, оставивший после себя строчки: «Мы были высоки, русоволосы… Вы в книгах прочитаете, как миф, о людях, что ушли недолюбив, не докурив последней папиросы».
 
  Непохожие.

  «Их было немного, но они были высоки, смелы и прекрасны. Откуда они взялись?
  Их появление всех  взбудоражило: Такие красавцы, храбрецы, зовущие в неизведанное… 
  Ими восторгались, их обожали, носили на руках, от них хотели детей, и чтоб кумиры остались, став такими же, как и все. И кое-кто из них дрогнул.

  Неосторожно было с их стороны слишком задержаться с отплытием. Недавние любимцы, они незаметно настроили против себя всех. Не в пользу мужчин выходило сравнение, женщин обидело то, что ими пренебрегли, предпочтя им, детям, спокойной жизни нечто воображаемое, невесть что. Тех, кто правит нами, и призван заботиться о безопасности державы, обеспокоило: кого ещё эти безрассудные могут привести с собой из-за моря?
 
  И на последнем торжественном ужине накануне отплытия, о тех, кто не согласился остаться, «кто надо» распорядился, чтоб им в питьё подлили то, что необходимо.   
  Несчастные уснули, как выяснилось, навсегда.
  Мы поняли урок, и, хотя повозмущались про себя, однако, возвращаясь к будничной, обычной, но такой понятной жизни, мы, не признавшись в том никому, с облегчением вздохнули. А детям сказали, что, когда эти безумцы покинули лучшую из земель, море в гневе за то потопило их.

  … Но как всё-таки было здорово, когда, воодушевлённые их рассказами, все, казалось, уже плыли вместе с ними в неведомое!
  Зря поэты в их гибели винят нас. Безумные губят себя сами. Никто же не захотел последовать за ними! Для чего они погибли? Слепые в своём безнадёжном стремлении, кого они хотели увлечь за собой? Те рабские души, что тут же забыли про них? И кто сейчас, кроме меня, помнит, как они были дерзки, высоки и прекрасны? Кто? А уж кому это знать, как не мне. Самому не верится, что когда-то и я был одним из них…»

  Подобных нам с другом действительно были единицы. Точно, «ненормальные, что возьмёшь!» И, хотя режим вместе со стариками, возглавлявшими его, дряхлел на глазах у всех, подавляющему/подавляемому большинству в голову не приходило, что он рухнет. Они не представляли, как можно жить иначе.
  Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Мой лучший друг изменился настолько, что расскажи ему кто в прежние времена, каким он станет, то плюнул бы клеветнику в лицо.
  Но прошло то время, когда нашим кредо было:
  «Я выбираю свободу… которая говорит: «Одевайтесь и пройдёмте, гражданин»,
  и
  «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнётся под нас».
  Что-то давно я не слышал эту песню… Похоже, ныне она не популярна.
 
  И я вынужденно написал другое: «К иной жизни».

  «Нас было немало. Мы были молоды и горячи. Как нам казалось, горы свернём.
  Не хотелось довольствоваться тем, как живут в наших краях. С теми, кто привык к подобному, бесполезно было говорить. Они боялись потерять и те крохи, что имели. Куда им было даже мечтать об ином устройстве мира! А стоило им сказать об этом, как выяснялось, что и за этот свой жалкий мирок они готовы были умереть. Умереть, но не изменить его к лучшему.
  Мы были единодушны в своём стремлении уплыть на иные, неведомые земли, где можно устроить всё иначе. Внутренне мы были готовы и рвались уплыть. Нужда была лишь в белом корабле под парусами.
 
  Но самый рассудительный из нас сказал дело:
  - Нужен корабль, который окажемся в состоянии построить. Не начинать же с того, что захватывать чужой, как поступают здесь? Чем мы тогда будем отличаться от тех, кого осуждаем?
  Чтоб построить корабль необходимо этому научиться, ведь строя что-либо вместе мы учимся ещё и совместно работать, что пригодится в новом краю при построении другой жизни.
  Чтобы купить материалы для корабля – нужны деньги. Значит, необходимо их заработать. Потребуются карты и знание навигации. Одни должны пойти плавать, чтоб обрести опыт, а другие суметь заработать капитал.
  Чтоб опыт счастливой жизни в новых краях не прервался на нас, нужны женщины, способные продолжить род счастливых людей. С женщинами необходимо научиться ладить, значит, этому тоже надо учиться. Чтоб дети от них взяли от нас всё лучшее в ту жизнь, нужно научиться воспитывать своих чад.
  Никто не нашёл, что на это можно возразить, и тогда он предложил:
  -Давайте решим: кто чем займётся, внеся свой вклад в будущее путешествие.

  И мы согласились с ним, кинувшись всему этому учиться, разделившись, но решив через него поддерживать связь друг с другом и вносить посильную лепту, которую он станет хранить.

  Прошли годы.
  Поначалу время от времени мы собирались вместе и рассказывали: чего добились на пути к новой жизни. У одних лучше получалось плавать на кораблях, у других служить и воевать – надо было быть готовым защищать обретённое, у третьих – наращивать капитал, у четвёртых производить на свет детей…
  Потом мы встречались всё реже, и с каждым разом нас приходило всё меньше, даже не озабочиваясь отговорками, ибо заботы наши стали всё больше отличаться.
  Наконец, настал день, назначенный в самом начале и место для постройки корабля. К этому моменту мы уже не поддерживали связи друг с другом. Одни утонули в заботах о семье и детях, зарабатывая, чтоб прокормить их, другие, обладавшие деньгами, никому больше не доверяли, узнав людей и боясь упустить нажитое – эти были довольны жизнью, с чего вдруг им делиться с теми, кто сам не постарался и потому ничего не достиг?  Остальные – неудачники – никого не интересовали и откуда у них средства на корабль?
  Несколько таких в назначенный срок пришли на берег, где предполагалось заложить корабль, но никого больше не увидели. Давно никто не отчислял денег в казну, хранимую рассудительным, и сам он куда-то пропал.
  Пришедшие обнялись, посидели на берегу, поведав друг другу свои неудавшиеся жизни, поплакали над своей мечтой и разошлись, чтоб никогда больше не встречаться. Ибо каждый из них, не будучи в состоянии помочь себе, кому мог помочь?»   

  Теперь вас не удивляет, что предпочту смерть в Коронтэне своему убогому существованию, где почти ни на что не способен повлиять?
  Но смерть в Коронтэне или за него – это не то же, что конец самого Коронтэна. Здесь у меня тлеет надежда, что удастся спасти этот мир. Причём, я не знаю каким образом, и кто совершит это. Дело в том, что я не предписываю его обитателям, что им делать и говорить, я лишь записываю, что с ними происходит.
  И мой опыт утверждает, что иногда самый плохой, на твой взгляд, вдруг оказывается спасителем. Поэтому я не теряю надежду даже на Эву.
  Хотя она перестаёт быть той, кем была.
  Все мы меняемся? Нет, что-то говорит мне: мы можем узнать её тайну, от которой не поздоровится.

  Но довольно о моей скромной персоне. Что происходит в Коронтэне? Чтобы узнать это, мне достаточно просто уснуть.
  На этот раз, разволновавшись от воспоминаний, я никак не могу попасть в тот благословенный край. Ворочаюсь, встаю, маячу у открытой форточки, глядя на «город, который застрял в межсезонье, как рыба в сети».  Зима всё не наступает, дождь вместо снега.  Мы с луной с подозрением изучаем друг друга, затем я ложусь и, наконец, засыпаю.
  В Коронтэне продолжают праздновать, не подозревая о близящемся Апокалипсисе. Смотрящий с тревогой ждёт возвращения знакомой нам пары из-за завесы в снежной дымке. Та, что некогда была Эвой, никогда не согласится, чтобы решали за неё и, скорее, убьёт коронтэнцев сама, не дожидаясь прихода Тьмы. Не безумие ли это?
 
  Арти в испуге рассматривал вновь изменившуюся к худшему любимую, пока та не сказала чужим голосом с повелительной интонацией:
  - Ангел мой, откроешь, как воплотить идеи, придав им форму и существование?
  Он повёл головой, словно удивляясь её вопросу, а потом ответил:
  - Есть множество способов. Тебя это интересует в связи с наступлением Тьмы?
  - Да, но попробуй начать издалека, как ты умеешь. Вдруг в твоём рассказе что-то натолкнёт меня на мысль.
  - Что ж… В первую очередь для творца необходима фантазия. Она способна создать что угодно.
  - Воплотить, - напомнил незнакомый голос.
  - Существует учение, согласно которому вещи, воспринимаемые нами, да и сам мир – нереальны. Они лишь тени своих идей. Пока душа томится в этом ложном мире, она не знает истинного, отсвет идей принимая за сами вещи. Понятно я излагаю?
  - Возможно, Вафа тебя бы понял, долго мудрствуя по сему поводу. Не я.
  - Поясню. Если то, что видим и слышим, лишь чья-то фантазия, то и Тьма не настоящая.
  - Интересно… А если мы – тоже чья-то фантазия?   
  - Тогда…  для нас она – настоящая. 
  - Помнишь, однажды у нас с тобой шла речь о том, что мы снимся кому-то? Это – тот случай?
  - Очень может быть.
  - В состоянии ли те, кто во сне, управлять сном?
  - Полагаю, нет.
  - Тот, кто видит сон, не понимает, что спит?
  - Во сне – нет. Очнувшись, он может не помнить сна, а может и помнить. Больше того, может желать его продолжения с последнего места и, вновь уснув, узреть продолжение. 
  - Сильно переживают во сне?
  Арти недоверчиво поглядел на Снежную Королеву:
  - Ты разве не видела снов, что это спрашиваешь?
  Она помотала головой:
  - Никогда.
  - Надо же… Переживают и очень сильно, считая, что всё происходит наяву.
  - Отлично!
  Он вопросительно взглянул. Опять не станет объяснять?
  - Дело за малым – выяснить: кому мы снимся, - объяснила его Королева.
  Он замер, а после расхохотался. Она спокойно ждала, когда Арти закончит смеяться.
  - Если… снимся, - уточнил он.
  - Лучше бы снились, - сказала она, - Тебе известен механизм снов?
  - Не думаю, что он кому-то наверняка известен. Но хватает теорий, объясняющих сны. Якобы в них вытесняются и находят разрешение те сложности, которые видящий сон не в состоянии разрешить наяву. Даже те, что скрывает от себя, пряча поглубже.
  - Не бывает счастливых снов?
  - Бывают.
  - Тогда это предположение ничего не стоит. Хотя… если отнять счастье, наступающее только во сне… это будет ощутимо. Вопрос: как создать портрет того, кому снимся?
  Арти хмыкнул.
  - Ты зря сомневаешься, - сказала неодобрительным тоном похожая на Смерть, как две капли воды, - Ему должно сниться либо то, чего он лишён в жизни и о чём мечтает, либо то, за что желает отомстить.
  Выражение лица её ангела поменялось на серьёзное.
  - Но как прочесть события в Коронтэне с этих двух точек зрения…
  - Я тебе скажу как, весельчак, - слегка повысила голос вылитая Смерть, - раз ты ленишься это сделать. Слушай!
  Судя по его взглядам на женщин, отношения с ними не сложились. Однако за счастливые пары переживает. Раз в Коронтэне лишены детей, с ними у него тоже неважно. Мне продолжить или что-нибудь скажешь сам? Ты же изучал нашу жизнь прежде, чем здесь появиться.
  - Ну… рассуждая подобным образом, можно предположить, что он любит театр. И математику.
  Вылитая Смерть поглядела на него, и Арти сказал:
  - Сужу по Вафе, его интересам. С женским полом, думаю, действительно плохо, если Дни Даров с их разгулом плоти его придумка. Но если он переживает за счастливые пары, то почему сделал нашу несчастной?
  - Он не любит меня. И тебя тоже. Отсюда вывод…
  - Чем мы могли перейти ему дорогу в прошлом?
  - Я, возможно, всего лишь типаж женщины, который он не выносит. Или который  некогда его сильно огорчил. Многие слабые мужчины боятся сильных женщин. А ты… чем-то навредил ему в прошлом. Вспоминай! Перед кем виноват, кроме, того паренька в темнице?
  - Их было множество… поручений. Все перебрать до прихода Тьмы не успеем. После я мог потерять их из виду.
  - Судя по тому, что меня он сделал Смертью, она с ним всё время рядом… Привык к ней, не боится, - задумчиво произнесла она, - Не болен ли? Кто из твоих опекаемых под это подходит?
  Ангел опустил голову и сказал:
  - Моё имя ведь тоже означает: «Ангел Смерти».
  Он помолчал и добавил:
  - Тот парень, чьим уменьшительным именем я представился тебе… Его зовут или звали – Артур. У него было больное сердце. Он бы не выдержал заключения. Я помог сломать его из лучших чувств.
  Ему не удалось покончить с собой после этого, хотя и пытался. Его друг в камере стал точить ложку о каменный пол, чтоб перерезать вены. Ох, уж эти дилетанты! Кровь не сворачивается только в ванне с тёплой водой.  Артур же решил не выйти на прогулку, когда соседа туда поведут на час и за это время повеситься на шарфе, перекинув его через решётку. Сосед заболел и потому не ходил гулять.
  - Твоя работа? – спросила вылитая Смерть.
- Если что-то делаешь, то надо делать до конца. Не для того я способствовал его «раскаянию», чтоб позже он пустил мои старания насмарку.  Затем я не позволил ему сойти с ума. Это было несложно. Каждая личность состоит из многих «я», которые обычно хотят разного и каждое тянет в свою сторону. Недаром поэт, которого Артур так уважает, гениально пошутил: «Раздвоение личности — тяжелое психическое заболевание, так как сводит бесчисленное множество существ, составляющих нас, к жалким двум».
 
  Я на время помог одному из «я» этого Артура. Тому, которое было расчетливо и желало жить. Оно находилось в тот момент в меньшинстве. Сумел сделать его аргументы убедительными. За что Артур потом долго изводил это своё «я»…

  Вылитая Смерть внимательно посмотрела на него.
  - Странно… Ты должен был заботиться о его душе, а выбрал тело. Почему? Тем более, что оно было мало жизнеспособно.
  - Сам не знаю. Могу лишь предположить, что когда-то сам – до того, как стать ангелом – побывал в его шкуре… У него есть основания мстить мне. Но как он догадался?
  - Он не догадался, ангел мой, - усмехнулась Смерть, - Он придумал того, кто подбил его на измену себе и заставил испытать близкое к тому, что испытал сам. Слякоть, а не мужик! Нужно не переносить ответственность на других, а самому отвечать за себя.
  - Это не ты назвался его именем, - чуть погодя сказала она, - а он дал тебе своё.
  И осклабилась.

  Я слышу её слова, и меня заливает горячая волна стыда. Или возмущения? Эта дрянь, готовая во имя своего «Я», которому не грех принять уменьшительное,  уничтожить Коронтэн, осуждает меня! Надеюсь, ей осталось недолго.
  Но кто-то во мне, думаю, тот, кто дольше всего сопротивлялся моему «раскаянию» в тюрьме, а после пытался покончить… со мной? говорит:
  - Артур, а ведь она права.
  - Ты не понимаешь, - взрываюсь я, - я вновь и вновь таким образом проживаю это, не в состоянии его изжить! Сколько раз я мечтал сдохнуть, чтобы это не повторялось! И я всё ещё жив… На самом деле, я давно умер – кто всплакнёт обо мне после похорон, кто вспомнит? Я понял это давно и потому махнул на себя рукой… Сейчас не вспомню строчки, что написал когда-то об этом. Кажется, там было: «… Весь ещё не умер, тень моя витает, кто-то ноги ставит в облике моём. Да, в житейском шуме живо тело – человек из него ушёл…» Смерть для меня – избавление, хоть ты-то понимаешь это?
  - Нет, дорогуша, она – твоё бегство. А Коронтэн, куда ты тоже сбежал, твоя попытка оправдать своё существование. Вот, мол, я какой одарённый, миры творю, а вы меня загнобили.
  - Думай, что хочешь, - машу на него рукой, - умирать нам вместе. Ведь я не верю в «Потом», потому, видно, и мучаюсь здесь и теперь…
  Отворачиваюсь от него, вспоминая безобразную, как правда, песню отвратительного ансамбля «Крематорий», к сожалению, слишком подходящую к моменту:
«Нам за сорок уже и все, что было
Не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ,
Ведь мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть.

Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть…»


  Да, я хочу умереть. А Коронтэн… он пускай живёт. Если б можно было умереть за это…

  И тут слышу её реплику издевательским тоном:
  - Если только мы ему снимся… А если он – наша фантазия?
  Её ангел не рассмеялся.
  Нет, положительно, мне здесь больше нечего делать! Они погубят мой Коронтэн, а я не в силах ничего им противопоставить… А подглядывать, чтоб выслушивать их измывательства… я ещё не настолько плох, дабы идти у них на поводу.
  Повторяю, я – не самодовольный Творец этого мира, требующий поклонения, и не могу остановить его гибель, как и гибель другого, где числюсь, если она грядёт и здесь. Ибо я живу в Коронтэне, а существую… здесь в этой комнатёнке, в городе дождей, который чертовски красив и безобразен одновременно. Город сумасшедших, как его назвал Достоевский.
  Теперь Коронтэн я вынужден покинуть. Как и где мне жить? И для чего…


                (продолжение:http://www.proza.ru/2018/01/27/809)