Четыре истории о любви

                Марина Гончарук

ЧЕТЫРЕ  ИСТОРИИ
О  ЛЮБВИ
                Минск 2015


В основе сюжета - четыре истории любви.  Истории разочарований и разбитых сердец.  Действие книги (романа, новелл - назовите как угодно) происходит в разное время, в разных странах и связаны между собой чуть ли не мистическим сюжетом  семейной истории. Вопреки и наперекор самые мужественные, открытые и чуткие находят свое счастье.
Четыре истории о любви это - ностальгия по настоящим, бескорыстным, сильным  мужчинам и искренним, нежным и любящим женщинам.






               

                Глава 1
                Минск, начало 20 века
               
                Все персонажи и события,
                являются вымышленными.
                Сходство с реальными людьми,
                случайно.    

  Вчерашняя гимназистка Минской Мариинской гимназии, готовилась к зимнему  балу-маскараду у губернатора. Ей только-только исполнилось 17. Она получила лучшее в провинциальном Минске образование для девочки из приличной семьи. Была музыкальна, начитанна и хороша собой. Родители Марии, разбогатевшие на коммерции обрусевшие немцы Нойманы, желали для двух дочерей только одного – хорошую партию. С этого сезона они стали вывозить старшую дочь на всевозможные балы и вечера, устраиваемые у губернатора или в частных домах именитых горожан, справедливо полагая, что их Мария обязательно будет замечена достойным и солидным женихом. Нынешний губернатор, обладал неуемным темпераментом и предприимчивостью, к тому же был человеком богатым и щедрым. Круг участников его балов был широким и пестрым: местные промышленники и их семьи, крупные помещики почти со всех Минских губерний, военные и чиновники всех мастей.
  Зимний бал у губернатора был особенным. Он проходил в губернаторском доме в огромном зале с колоннами и множеством люстр. По двум сторонам залы в боковых нишах были накрыты столы с разного рода закусками и винами. Здесь сплетничали, философствовали, танцевали, присматривались, знакомились, влюблялись. За три недели до маскарада семье Нойманов было выслано приглашение, на которое отец Маши ответил согласием. Вчерашняя гимназистка впервые была на бал-маскараде, но знала от знакомых и подруг постарше, что будет особенно весело. Дамы могли позволить себе туалеты любых расцветок и фасонов. Кроме того, можно было прикрыть лицо маской и чувствовать себя свободнее, несмотря на зоркий глаз родителя. На балу Маша с отцом появились с большим опозданием. Их проводили в залу. Проходя по парадной, девушка еще раз взглянула на себя в большое золоченое зеркало и осталась довольна отражением. На ней было струящееся шелковое платье цвета айвори,  без корсета по последней моде и перчатки в тон. Запястье стягивала золоченая цепочка от ридикюля, в котором было все необходимое для барышни: немного французских духов, шелковый кружевной платочек, маленькая записная книжечка с карандашом внутри. Золотые волосы, собранные в высокую замысловатую прическу, украшала большая чайная роза. Карие глаза под темными длинными ресницами блестели. Мария ждала от этого вечера чего-то необыкновенного и чудесного. Вдобавок девушка была рада любой возможности хоть на пару часов покинуть слишком строгий и чопорный дом. С его неукоснительным сводом правил, придуманных главой семьи и выполняемых всеми с педантичной точностью. Отца Маша боялась и уважала, но больше все же боялась. Человек он был жесткий, даже суровый. Еще с юности ему пришлось много работать. «Все в жизни должно иметь практическую цель» - таков был главный принцип Мартина Ноймана, превращенный в догму. Этому принципу подчинялись все, кто был рядом с ним, а также его жена Катрин Нойман и две дочери. В вопросах будущего дочерей Мартин Нойман был особенно трезв и логичен. Он считал: здоровый с хорошим достатком муж – главное для девочек. И все их воспитание с детства было подчинено этой цели. Он справедливо полагал, что сделал для этого все возможное: у девочек хорошие манеры, они послушны и образованны. Не имея сына, Мартин Нойман мечтал о внуке, которому он передаст все свое имущество. А это был немалый капитал: 3 доходных дома, лесопромышленная фирма. Три года назад Мартин Нойман стал членом правления Минского коммерческого банка. Дела развивались и шли отлично.
На туалет к балу для старшей дочери Нойман не пожалел денег. Он надеялся: все, что он сейчас вложит, вскоре окупится с лихвой. Богатое платье к балу и украшения старшей дочери как нельзя лучше говорят о достатке ее отца. Предварительно наведя справки, отец Марии знал, что на балу будут присутствовать солидные люди, такие как крупный землевладелец Любанский с сыном, а также молодой Волович, потомок старинного шляхецкого рода. Все это были господа уважаемые и с солидным капиталом. «У меня – дочери-красавицы, у них – сыновья, – «От Марии в этот вечер он ждал только одного – точного выполнения его инструкций».
Бал был в разгаре, когда Маша с отцом вошли в залу. На молодую девушку сразу обратил внимание молодой человек в форме подпоручика 30-й артиллерийской бригады, временно дислоцирующейся в Минске. Не очень крепкого сложения и среднего роста, со светлыми волосами и аккуратными усиками по моде, в новеньком мундире с золотыми погонами, он был очень хорош. Подпоручик пригласил Марию на вальс, потом станцевал с ней мазурку, кадриль… Дальше все пошло не по плану Мартина Ноймана. Отец упустил дочь из виду еще во время кадрили. Молодые люди вышли освежиться в зимнюю оранжерею. Вацлав Купревич, именно так звали молодого офицера, принадлежал к обедневшему белорусско-польскому роду. Жил на жалованье и надеялся только на себя. Весь вечер подпоручик не отходил от Марии, пока отец не нашел ее в оранжерее. Нойман смерил подпоручика таким грозным взглядом, что у того мурашки побежали по спине.
– Анна-Мария, мы едем домой, – категорично сказал отец. И всю дорогу, пока они ехали, читал ей нотации о недостойном поведении, а про себя думал, что зря потратил столько денег на туалет для дочери, которая не оправдала его надежд.
«Какой чудесный был этот бал, – была погружена в свои мысли Мария и почти не слушала отца. – Все девушки влюбляются в военных. Это правда. Расскажу сестре, она меня поймет», – Мария улыбнулась, представляя, как полночи напролет она будет рассказывать о нем Хелен. С сестрой Мария могла поделиться всем на свете. Только дружба с Хелен привносила тепло в этот большой и холодный дом отца.
– Он такой мужественный, такой замечательный, но немного грустный. Жалко, папе он не понравился. А мне очень-очень понравился. Я почти влюблена, нет, точно влюблена! – пылко говорила Мария.
Они сидели с сестрой в ночных рубашках у себя в спальне. Весь дом уже давно спал. Сестры говорили о балах, мужчинах, курили на двоих накануне украденную у отца папиросу. Сестре было 15, она еще не выезжала в свет. Мечтала о своих балах, вечерах, кавалерах. Слушала рассказы старшей сестры о неземной любви.
– В эту субботу мы договорились встретиться в Александровском сквере. Вацлав будет меня ждать в 2 часа дня, у него увольнительная до вечера.
– Ты не боишься, что папа узнает. Давай я скажу, что мы идем с тобой к Зиночке Кравченко, дочке директора нашей гимназии, помогать ей с алгеброй. Папа отпустит. Я останусь у нее, а ты пойдешь на свидание к своему подпоручику.
Ах, как хорошо зимой в Минске! Морозный воздух, пахнущий новым годом и рождеством. Они гуляли по городу, пили «сельтерскую» ели пирожные в маленькой французской кондитерской мадам Эрни. И как незаметно пролетел этот счастливый день. Домой Мария вернулась, как было договорено с сестрой, ровно в шесть вечера. Она была счастлива и, сияя, побежала наверх в комнату сестры, рассказать ей о нем. Марии казалось, что жить она будет долго и счастлива будет без меры. Это Рождество было самым волшебным в ее жизни. 1914 год казался тогда самым счастливым.
Влюбленные встречались уже почти месяц, втайне от всех кроме Хелен, которая, к слову сказать, тщательно оберегала тайну сестры. Только однажды Мария прибежала на квартиру, которую снимал Вацлав, вся в слезах. Она порывисто обняла его и рассказала, что отец объявил всем вчера о том, что просватал ее за сына  богатого помещика Воловича.
– Я не пойду за него, папа. Мне он не нравится, – решительно заявила Мария.
– Слышать ничего не хочу. Не сделаешь, как я сказал, – прокляну, ты мне больше не дочь. Мне лучше знать, что для тебя благо. Потом еще будешь благодарить меня! — кричал отец и топал ногами. – О такой партии мечтает каждая девушка в этом городе.
– Вот пусть каждая и выходит, я люблю другого.
– Девчонка, дура! – кричал отец. – Будешь сидеть под замком, пока не одумаешься.
Отец запер дверь ее комнаты на ключ и не велел открывать – покадочь образумится.
Мария неделю просидела взаперти. Только Хелен могла связать ее с любимым. Сестра исправно доставляла любовные письма от Марии к Вацлаву и от Вацлава к Марии. У влюбленных созрел план: сбежать и тайно обвенчаться. Тогда никто не помешает их счастью. И  холодной ночью, Хелен выкрала у отца ключ от комнаты заточения, подметая пол подолом ночной рубашки, дрожа от страха, она тихо пробралась по коридору и выпустила пленницу. Зная характер отца, Хелен понимала: обратной дороги домой у сестры не будет. Следующие несколько дней младшая сестренка пыталась осознать произошедшее. Ответственность за судьбу любимой сестры тяжелой ношей давила на плечи. «Вдруг все пойдет не так, – думала она. – Я ведь совсем не знаю этого Вацлава Купревича».
Отец запретил в семье говорить о Марии, он был зол и почти ни с кем в доме не общался.
– Если я узнаю, что ты, Хелен, видишься с сестрой, ты больше мне не дочь, – сказал он и так посмотрел, что у Хелен сжалось сердце. – Я запрещаю, слышишь, запрещаю тебе даже думать о ней.
Анна-Мария уже два месяца жила в маленькой квартирке у Купревича и была почти счастлива. Он заботился о ней, во всем старался угодить. Теперь вдвоем они ждали только одного: нужен был паспорт Марии, чтобы обвенчаться. Отец все документы семьи хранил в своем кабинете. Каждый раз, уходя из дому, он закрывал его на ключ, который теперь всегда держал при себе. Хелен никак не удавалось заполучить его.
А через три месяца далеко от Минска в городе Сараево было совершено покушение на австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум и объявила ей войну. Россия начала всеобщую мобилизацию. Германия потребовала от России прекратить мобилизацию и, не дожидаясь ответа, объявила войну России. Белоруссия была тоже втянута в эту ненужную ей войну.
В июле 30-ю артиллерийскую бригаду передислоцировали на западные рубежи. На сборы у Вацлава были три часа. Мария проводила его до ворот военной части и вернулась в их опустевшую квартирку. Никогда она не чувствовала себя такой одинокой. «Все будет хорошо. Вацлав скоро придет назад», - уговаривала она себя. Каждый день бегала на почту, ее ждали письма от любимого с фронта. Вот только деньги, оставленные Вацлавом, заканчивались. У отца просить было бесполезно. Мария устроилась продавщицей в магазин одежды. Принесла домой свое первое небольшое жалованье. А через месяц поняла, что беременна. Сначала она обрадовалась. Ребенок – маленькая копия Вацлава, она сбережет малыша до возвращения любимого с войны. Вскоре радость сменилась сомнениями, а после – горечью от людской жестокости. Из магазина, где Мария работала, ее со скандалом выгнала хозяйка. Жила теперь девушка только тем, что продавала свои оставшиеся золотые украшения. Иногда тайком к ней прибегала Хелен, приносила из дома еду и одежду. Младшая сестренка теперь всегда плакала, когда виделась с Марией. Так что Маше приходилось быть сильной и за себя, и за сестру.
Хелен в этом году должна держать экзамены за курс гимназии. Было начало лета, и отец увез ее и мать на дачу, которую снял недалеко от Минска. Мария осталась совсем одна. Перед отъездом Хелен забежала к сестре и отдала свои золотые украшения. Себе оставила только  золотой, нательный крестик. От Вацлава пришло долгожданное письмо. Он писал, что очень переживает за Марию и ребенка, сокрушался, что они не успели обвенчаться. Просил со всеми проблемами, пока он не вернется, обращаться к его другу по кадетскому училищу Леониду Войцеховскому, который пока оставался в городе. На следующий день Мария пошла по указанному адресу на квартиру к Войцеховскому. Она долго шла по Серпуховской и наконец нашла нужный ей дом. Поднялась на второй этаж и позвонила. Дверь открыла пожилая женщина, смерила Марию с ног до головы любопытным взглядом черных глаз. Ей хватило опытности, чтобы сразу понять: с хорошенькой молодой барышней что-то случилась.
– Его пока нет. Хотите, обождите здесь, в зале, – предложила хозяйка квартиры, комнату в которой снимал Войцеховский. И пока Мария терпеливо ждала приятеля ее жениха, хозяйка несколько раз прошла через комнату, пристально вглядываясь в красивую барышню. Наконец она спросила:
– Что же нужно молодой барышне от такого ветреного повесы, как мой жилец?
– Я не знаю, стоит ли утруждать мадам рассказом о своих трудностях. Может, у мадам много важных дел.
– Рассказывайте, барышня, времени у меня много, – вполне дружелюбно проговорила хозяйка. Она принесла поднос с двумя чашками кофе, поставила перед Марией маленький кофейный столик на шатких витых ножках, придвинула небольшое кресло для себя и приготовилась слушать.
– В общем, – смущаясь, сказала Маша, – дело житейское… Муж военный, часть передислоцировалась из Минска под Сморгонь. Я жду ребенка, в городе почти совсем одна. Муж сказал, что могу занять денег у господина Войцеховского. Когда муж вернется, он рассчитается.
– Муж? Я, вижу у барышни нет обручального кольца на пальце...
– Моего мужа зовут Вацлав Купревич, он офицер артиллерийского полка. Их полк срочно передислоцировали, мы не успели обвенчаться, – Мария гордо выпрямилась.
– Ни в коем случае не хотела обидеть барышню. Я вижу, вы приличная, воспитанная девушка. Войцеховский вам вряд ли поможет, он вертопрах. А вот я могу помочь. Я акушерка, иногда занимаюсь тем, что избавляю попавших в беду барышень от ненужных проблем. Особенно в такое трудное время, как сейчас. У вас совсем нет денег? Где вы живете барышня и кто ваши родители?
Марии не хотелось больше общаться с женщиной, сославшись на важные дела в городе, простилась она вышла из квартиры.
Шла по Захарьевской прямо к Александровскому скверу. Долго стояла у золотого амура с лебедем. Ей вспомнилось первое свидание, влюбленные глаза Вацлава. «Какая жуткая безысходность. Что будет дальше с моей жизнью? Разве так я представляла свою свободу? Просто хотела счастья...» – печально размышляла Мария. Вдруг она ощутила толчок в своем теле, еще один... Маленькое существо заявлял о себе. Мария почувствовала свет и солнце внутри себя.– «Кто же это будет: мальчик, похожий на Вацлава, или девочка, похожая на меня»? – подумала Мария. – «Пусть будет девочка. Я смогу ее любить, ласкать, целовать…»
В последнем письме Вацлав писал, что скоро приедет на несколько дней. Теперь Мария ждала его в их маленькой квартирке, коротала время за шитьем для малыша или малышки, прислушивалась к каждому шороху в парадной.
Он приехал через неделю. Уставший, небритый, чужой, совсем не похожий на того холеного офицера на ее первом балу. Пробыл один день. Заплатил за квартиру вперед, оставил Марии немного денег, и она проводила его на вокзал. Писал теперь редко, Мария чувствовала, как эта война разводит их в разные стороны. Бои шли уже на территории Белоруссии. Немецкое наступление было остановлено под Сморгонью – там, где сейчас и воевал Вацлав. На этом участке фронта немцы, нарушив все законы и обычаи сухопутной войны, впервые использовали отравляющие газы.  И однажды июньской ночью, они применили смертельную смесь хлора и иприта. Густое облако желтоватого дыма двигалось со стороны немецких окопов. Спустя 15 минут из разных пяти точек немцы снова выпустили газы, одновременно открыв сильный артиллерийский огонь. Бойцы стали падать отравленные. Газ вызывал тошноту и сильную головную боль. Полк, в котором служил Вацлав понес большие потери, более 20 офицеров и 300 нижних чинов отдали жизнь в том бою. Сам подпоручик Купревич остался жив. Он слал донесения в штаб полка, о смене его на этом участке боев: «От переутомления подкашиваются ноги, нет сил, голова отказывается служить. В окопе почти никого не осталось, в настоящее время это не боевая часть, а группа больных людей не способных к сопротивлению»
Минский военный госпиталь с трудом справлялся с потоком раненых с фронта. Письма от Вацлава теперь приходили все реже, были полны боли и горечи. «Как ему тяжело там, гораздо труднее, чем мне сейчас», – думала Мария. Деньги, оставленные Вацлавом, опять закончились. И Мария снова пошла на квартиру к Войцеховскому. Как и в прошлый раз, дверь ей открыла все таже женщина, его хозяйка. От нее она узнала, что Войцеховского призвали на фронт, показала письмо от него. Женщину что-то тронуло в попавшей в беду барышне. Она предложила Марии переехать к ней и занять пустующую комнату бывшего жильца.
– Когда он еще вернется, да и вернется ли вообще. Вам тут спокойнее будет, и с родами я помогу. На своем веку уж и со счета сбилась, сколько ребят приняла. Кого хотите: девочку или мальчика?
– Девочку
– Будет вам девочка. А пока мне нужна помощница, в моем деле. Зовут меня Дарья Петровна Гущина. У меня фельдшерское образование, у нас в городе я акушерка.
  Мария отдала хозяйке последнее золотое кольцо, перевезла вещи и стала обживать комнату. В сравнении с маленькой, но отдельной квартиркой, где они жили с Вацлавом, новое жилье было совсем скромным. Комод-секретер, шкаф да кровать – вот и вся мебель ее комнаты. С детства привыкшая к дорогим вещам, Марию, как ни странно, меньше всего волновала сейчас та убогость обстановки, окружавшей ее. Она думала только о ребенке внутри себя. Все остальное было неважно. Положась на судьбу, она была рада тому, что здорова, есть что надеть и поесть. Даже предстоящих родов она не боялась, главное, чтобы ребеночек родился здоровым. На втором месте была тревога за Вацлава. Писем от него давно не было. О себе она вообще не думала. Но несмотря ни на что, каждое утро Мария грела воду, приводила себя в порядок, причесывалась, надевала чистое платье, пила чай с булкой и шла в маленькую залу-приемную ждать посетителей к хозяйке. Она тщательно записывала адреса и имена рожениц. В свободное время читала книги по акушерству, которые стояли на полке. Мария все больше утверждалась в мысли, что она, как и ее квартирная хозяйка, также будет помогать детям родиться на свет. Гущина была ее довольна и по-своему привязалась к новой жиличке.
Опять наступила зима, совсем не похожая на прошлогоднюю. Минск стал другим – тревожным, холодным, злым. И от прежней Марии не осталось и следа. Она как-то быстро повзрослела, глаза не сияли счастьем, они стали более глубокими, бархатными, грустными. Мария ждала малышку и продолжала вести прием посетителей, пока сама акушерка помогала какой-нибудь небедной горожанке подарить ребенка любящему и заботливому мужу. Сама же Мария чувствовала себя одинокой и всеми забытой. От Вацлава не было никаких известий. Каждый день она ходила к воротам военного лазарета на Госпитальной улице: там вывешивали списки убитых, раненых и пропавших без вести. Так она пыталась хоть что-то узнать о судьбе подпоручика Вацлава Купревича. А ее любимый Вацлав, уже лежал, у самой передовой линии проволочных заграждений, скошенный пулеметным огнем после 9 часовой атаки.
 Тянулись дни, недели. Зима была лютая, в квартире у Гущиной было холодно, во всем городе не хватало дров на отопление жилых домов. Начались перебои с продуктами питания. Теперь и за хлебом нужно было стоять огромную очередь. Мария мужественно переносила все тяготы, которые послал ей этот – 1915-й - год.
Отец Марии каким-то седьмым чувством понял, что надвигается что-то черное и зловещее. К немцам по национальности отношение резко изменилось. Он срочно начал распродавать свой бизнес и готовиться к отъезду за границу. Мартин Нойман выбирал, куда поедет жить с семьей, может, в Австрию к сестре, может, в Бельгию или Чехию, но он точно знал: из этой страны нужно уезжать. Нойман позвал к себе младшую дочь, вручил ей паспорт Марии и велел отнести сестре. Больше распоряжений насчет старшей дочери он не дал. Хелен попыталась поговорить с отцом о Марии, однако тот жестом остановил ее. В отчаянии Хелен прибежала к матери:
– Мама, как же мы бросим здесь Машу, она совсем одна, ждет ребенка?
– Мария сделала свой выбор. Так сказал твой отец, и я с ним согласна, – ответила мать.
До отъезда оставалось несколько дней. Хелен пришла на квартиру сестры, отдала ей паспорт. Сняла с себя золотой семейный крестик:
– Это тебе, Маша, на память. Береги его и помни меня.
– Я надену этот крестик на ребенка, когда он родится.
Сестры обнялись в последний раз 
Мария смотрела на золотой крестик и думала: «Когда-нибудь этот крестик принесет удачу, пусть не мне, моей дочери или внучке. Ее будут звать Анна, она будет похожа на меня, но будет очень счастлива». И она сжала крестик в ладони до крови.
Поезд уносил семью Нойманов все дальше, на запад. За окном вагона мелькали скромные белорусские пейзажи,  унылые равнины, поля, леса издалека казались просто длинной, темной полосой. Все это навевало тоску на Хелен. Всю дорогу она почти ни с кем не разговаривала. Мысли ее были далеко. Она думала о сестре.– «Как бы я хотела быть рядом с ней, держать на руках малыша или малышку Маши. Помогать ей. И пусть там сейчас война, пусть холодно в домах и не хватает еды».
 Мать, отца и себя, она видела предателями родной дочери и сестры. Все разговоры матери о том, что «Сама Мария во всем виновата, что сама Мария предала интересы семьи и опозорила отца,»  сознание Холен, не принимало.  Для нее сестра была  самой лучшей, сильной, настоящей, и преданной своей первой любви. –«Больше никогда у меня не будет такого друга. Я вернусь за тобой Маша!»
 Она не могла знать, что больше никогда не увидит своей Марии. Не будет знать о тех испытаниях выпавших на долю горячо любимой сестры. Смерть Вацлава Купревича было только начало, страшных событий и потрясений для Марии и еще для тысяч людей этой страны. В какой-то момент  даже смерть перестала быть страшной. Сам Минск наводнился, повозками с раненными, беженцами и переселенцами спасающимися от войны. Начались эпидемии тифа и холеры. Катастрофически не хватало продовольствия. В домах было холодно ужасно. Пожалуй только рождение дочери, как две капли похожей на нее, на время яркой вспышкой осветило ее жизнь.
 Мария научилась быть стойкой. Одна, всегда одна, она так  и шла по жизни, крепко держа за руку свою маленькую дочку.
 

Глава 2
Афганистан 80-ые годы



О, мой ангел-хранитель, мой бог,
Ты буди меня ночью, буди,
Чтоб закончился этот кошмар.

    В полевой медсанбат под Панджшером его привезли полуживого.
– На выбывание, – быстро осмотрев черного от крови и грязи парня, вынесла приговор дежурная врач. – На сегодня все! Нужно поспать хотя бы 3 часа… Вон их сколько – целый коридор. Ну все, последняя сигарета и спать.
«Сколько я тут в «Душманке»? – устало куря, думала она. – Почти 3 года. Дома маленькая дочка и мама, а я тут».
Когда в 1982-м ее вызвал главврач и сказал, что поступила разнарядка на врача-хирурга от их 1-й больницы в Демократическую Республику Афганистан, решение поехать пришло как-то само. После мучительных 4 лет брака и развода не оставляла мысль:  нужно что-то изменить в своей жизни… «Я почти 3 года здесь и никак не привыкну к смерти молодых этих мальчиков. Вот и этот… красивый, похож на итальянца. Родители дома ждут, и девушка, наверное, есть. Ну, девушка что, у нее все еще будет… А у южного этого красавца что? У него мрак, пустота… И для матери его мрак и пустота. Хорошо, что у меня дочка. Будет кем угодно, только не врачом. Красивый этот парень, рослый, черные густые вьющиеся волосы, тонкие озорные усики, одно слово – гусар. Отмоют его завтра, оденут в то, что найдут, и домой, грузом 200». Дрогнуло черное от крови лицо. Нет, показалось.
«Теперь это уже обыденность, ко всему рано или поздно человек привыкает, – размышляла доктор, поправляя прядь каштановых волос, выбившихся из-под белой медицинской шапочки. – Главное – я честно делаю свою работу, иногда больше, чем могу». Жара стояла страшная. Она сняла промокший от пота халат – все в бак для грязного. «Теперь спать!»
– Спаси меня, рыжая.
Нет, ей это не показалось. Военврач опустилась на колени, приблизила лицо к раненому. Еле шевеля покрытыми сухой коричневой коркой губами, он еще раз тихо простонал в бреду:
– Спаси.
– Готовьте к операции! Будите операционную сестру! Еще одного покойничка будем отзывать с того света.
Присохшую от крови гимнастерку, тельняшку, штаны и все прочее размачивали, а где и просто выстригали ножницами. Когда раны промыли, оказалось 5 осколочных и одна рваная. Все мягкие ткани левой ноги, ниже колена – в клочья, из голени, как две арматуры из здания после бомбежки, торчали берцовые кости.
– Даже не вздумай мне помирать, – приговаривала хирург Сушкевич. В операционной, несмотря на ночь, было градусов 30, не меньше. Врачебные халаты промокли насквозь, молоденькая бойкая сестричка Томочка, успевала промакивать пот со лба военврача, чтобы в открытую рану не капал.
– Ну вот, с осколками вроде все.
-А ногу-то жалко, хорошо, что не выше колена. Как он будет без ноги? В танцоры с такими ногами, – причитала Томочка.
– Ничего, осталось более чем достаточно. Все, что нужно, при нем, – это была вторая операционная сестра – Галя. – Приедет домой, девчонки, от такого и без ноги не откажутся. Протезы в Союзе хорошие стали делать. Главное – колено цело.
– Нет, – решительно сказала Сушкевич. – Ногу будем спасать.
Операция длилась четыре часа и закончилась к утру. У палатки совершенно измотанных, сутки не спавших медичек уже ждали около двадцати коричневых от загара крепких ребят в линялых гимнастерках и таких же беретах с эмблемами ВДВ – единственным атрибутом в их гардеробе, указывающим на принадлежность к элите войск.
– Как там наш старшина? В среду были на зачистке – на мину напоролись. Двое наших полегли, одного по кускам собирали. А старшину вообще не нашли, не до поисков тогда было – обстреляли нас с гор. Два дня прошло, думали все, каюк! Только друг его Вовка Стежко  все твердил:
– Жив он, да жив. Чую я, живой.
Нашли  только вчера вечером, три часа на стропах с гор спускали. Два дня под зеленкой в обрыве пролежал. Мертвец мертвецом, кровища всю одежду насквозь пропитала, пульс уже не прощупывался, лицо синее. Вован на себе 10 километров тащил, на засаду опять напоролись.
– Брось его, мертвый он, уходим, – говорили Вовке, – Только он уперся.
– Как там наш Шато? Жить будет?
– Да живой ваш Шато. Крови много потерял, но ноги-руки целы. Из мертвых подняли, долго жить будет! Странное имя - Шато. Подходит ему.
– Да нет. Зовут его Тимур. Шато – это прозвище. Грузин он, из Тбилиси. Поэзию любит, его любимый поэт – Шота Руставели. Вот и приклеилось к нему Шато.
– Мы только посмотрим на него и пойдем. Разрешите!
– Всем нельзя, троих пропущу, – строго сказала доктор. – Он еще долго в себя не придет.
То, что представлял собой полевой медсанбат, мало напоминало санаторий СА. Духота страшная. Снаружи к полудню градусов за 60, да, и в палате под 40. Матрасы от пота промокали насквозь. Раненых много, кто без рук, кто без ног. Кто мог, сползали с коек на пол, лежали там почти голые. Жара сводила с ума. Воды нет. Для перевязки не хватает бинтов, из еды – макароны да каша из брикетов.
Осунувшееся, почти неузнаваемое лицо Шато, и рой мух над свежими, пропитанными кровью бинтами. Уже через час над кроватью старшины было сооружено что-то вроде балдахина из простыней – заградзастава для полчищ мух. Приходили навещать по одному-два человека, когда могли. Доставали воду, поднимали его, мыли, три дня он был без сознания. Все бредил, все звал рыжую…
«Кто эта рыжая? – думала Сушкевич. - Девушка его? Да нет, ребята из его роты рассказывали, что девушка у него в Тбилиси, одноклассница. Черненькая, красивая, грузиночка».
Только он и раньше часто рыжую во сне звал. Шутить пробовали: мол, у грузина душа широкая, на всех хватит – и на рыженьких, и на черненьких, и на беленьких. Махнет лишь рукой.
– Заняться нечем? Пойдем рукопашку отрабатывать.
И правду сказать, гонял он молодых здорово. Первое время первогодки думали: во попадалово. Покурить спокойно не даст: сам не курит и у них каждая сигарета под расписку – беспредел. О водке и думать забудь, а косячок кто покурит, два дня унитазы будет драить и луну искать.
– Я тут главный, живыми вас видеть хочу. Как сказал, так и будет!
– Злились мы очень, один раз даже надумали проучить его, ночью в казарме. Но как? Он у командира майора Хохлова в любимчиках, тронь попробуй, под трибунал пойдешь. Отношения у них с майором странные, неуставные. Тот ему: «Тимур, брось ты во фрунт передо мной выстраиваться, говори по-человечески». Он ему в ответ: «Денис Васильевич, в роте все нормально».
– Кофе майор только его приглашал утром пить. Кофе арабика, дефицит, особенно тут в  «душманке» грузины сильно кофе уважают, –рассказывали  ребята. – Так и шло бы – мы против него, он против нас, – пока не попали на марш-бросок по горам в бронежилетах с полным боекомплектом. Жара – 50 градусов. После 10 километров всех курильщиков подкосило. По такой жаре да в горах дыхалки не хватает. Случись заварушка – все, мы первые на выбывание. С тех самых пор старшину зауважали: горы лучше нашего знает, чувствует их, жару переносит, как корабль пустыни – верблюд. И еще голова у него варит, за нас всех думает. Парень суровый, но почем зря никого не обидит. Понимал: тут и так ад кромешный, под любым из нас земля может разверзнуться. Советы хорошие давал, многим из нас они жизнь спасли. Он с Вовкой Стежко на год старше нас. Мы – салаги, они– старики, почти дембель. На сверхсрочку майор его уговорил, а после – в Москву в ВДВВУ. Методику для ВДВ они какую-то вместе разрабатывали.
Дней через пять приходить в себя стал бывший покойник. Бредить перестал, лежит с открытыми глазами в потолок смотрит: то ли вспомнить что-то пытается, то ли, наоборот, забыть. А вспоминал Тимур довоенную жизнь, до Афгана. Будто не с ним все было, а с другим  Тимуром, веселым заводным парнем, всегда в лидерах. Самая красивая девочка в классе глаз с него не сводила, соседка Лэйла. Куда он, и она тут как тут. Сколько раз караулили его грузинские, горячие парни, угрожали ноги его длинные вырвать, если от Лэйлы не откажется. Дрался не за нее. Выбирал самого нахального и злобного и с ним одним разбирался, пока те другие его били. Потом боялись нападать на него сворой. Кто знает, кого он выберет. Да и не нужна ему Лэйла эта. У него другая любовь, запретная – учительница русского языка и литературы. Молодой педагог из Ленинграда. За пару месяцев русский выучил так, что знал лучше любого московского отличника. Стихи мог наизусть читать хоть пол-ночи: Пушкина, Тютчева и Баратынского. Особенно любил Лермонтова, о Грузии. И конечно же Шота Руставели. Какой грузин не любит Руставели?! Техникой увлекался, с 10 лет помогал отцу машины чинить. Отец знатный был мастер, золотые руки. Так Тимур и жил. Уже и рост 185, и в плечах раздался. Мать смеялась: «Всех девчонок разберут, пока ты машины чинишь. Самая плохая твоя будет!» На выпускном, когда гуляли всю ночь, Лэйла утащила его от всех подальше. Первая поцеловала, как обожгла.
А потом все, как в ускоренном режиме просмотра кино. Отец сказал: «В армию пойдешь, послужишь, потом институт». До армии в Батуми у тетки по матери жил, в ботаническом саду подрабатывал, с городской вышки с парашютом прыгал, купался и загорал. Счастье было таким ярким, жизнь – желто-оранжевой, синей, как море, светлым, как небо над Батуми. Лэйла в гости почти каждые выходные приезжала. В любви первая призналась. Как-то гуляли по ботаническому саду, Лэйла красивая, в тоненьком платье – тогда в моде были прозрачные марлевки, – фигурка под платьем точеная.
– Что смотришь, будто мимо меня? – запрыгнула на парапет, вытянулась во весь рост. – Скажи, что любишь меня так же сильно, как я тебя. Иначе прыгну отсюда прямо в море.
Тимур аж побелел, парапет метров 100 над морем.
– Что ты выдумала, глупая, конечно люблю. Жди меня из армии. Приду, женюсь.
Это был последний год счастья, такого больше никогда не будет. Никогда! Потом военкомат и рослый седой военком.
– О, рост 187, с парашютом прыгал – наш человек. Знаешь, как ВДВ расшифровать? Будешь элита!
Элита, а пахали, как негры. Учебка под Ташкентом. В казарму только переночевать, провалиться в глухой и черный сон. А с рассветом все по новой. И так день за днем. Там Тимур и познакомился с майором Хохловым. Марш-бросок десять километров. Бежать во всей боевой. А кирзачи 43-го размера вместо 45-го.
– Извини, брат, на складе нет 45-го, – и лыбится еще так поганенько.
Ноги – в кровь, аж в сапогах захлюпало. Остановился, кирзачи в руки и босиком по раскаленному асфальту. Пришел все равно первым. После марш-броска – построение. Тут и заметил его майор.
– Почему сапоги в руках, боец? Как фамилия?
– Сержант Гондиа. Сапоги меньше на два размера, бежать неудобно. Ноги стер.
– Кто по национальности?
–Грузин.
С тех пор и приметил Хохлов Тимура. Когда узнали, что направляемся на выполнение интернационального долга в братскую республику Афганистан, мать и отец приехали проститься.
Мать сильно плакала, ходила, унижалась, просила: почему его? Он у нас единственный. Отец только молчал и курил. Им говорили: пусть сам откажется, заявление напишет… Ты не ошибся во мне отец, трусом я никогда не был, был дураком!
– Я вернусь, мама.
Только отец посмотрел, как в последний раз. Чувствовал ли он, что больше уже никогда не увидимся? Теперь Тимуру казалось, что да. Будь проклято все это! Я уже больше никогда не буду тем Тимуром, вашим правильным мальчиком Тимуром!
Что еще вспоминал сержант Гондиа? Последнюю вылазку. Как шли цепью, как сзади ухнул взрыв от растяжки, как отбросило в сторону взрывной волной, как сверху на него упали части человеческой плоти следом идущего. Потом провал. Очнулся, ничего не понимая, боль во всем теле невыносимая, в глазах то ли песок, то ли кровь – все в тумане. И лишь одна мысль: успеть перетянуть рваную рану, пока не отключился совсем. Своих рядом нет, отполз подальше к кустам. Тут у «духов» меньше шансов тебя найти. Иначе все! Медленной смертью ты не умрешь. А хочется еще помучаться, но на этом свете. Опять провал, потеря сознания и снова то ли сон, то ли видение – женщина с рыжими, как огонь, волосами. Он уже не помнил, когда она стала ему сниться, наверное, еще в учебке. Рыжеволосая приходила во сне все чаще и чаще, такая красивая, лицо белое, как алебастр, прозрачное, огромные карие глаза смотрели прямо в душу. Такие глаза не забыть. Она обнимала его однажды ночью, он физически ощутил эти прикосновения. Бог мой, как же ему было хорошо в ее объятиях. Такая гибкая, такая жаркая. Она позволяла ему все. Все, что он хотел. Тогда, во сне, он впервые занимался любовью с женщиной.
–Ну, ты даешь, братан! – разбудил Вовка Стежко, его друг и сосед по койкам. – Я понимаю, что тебе сейчас по ходу хорошо, но стони ты потише. Мне вот мудота всякая сниться, завидую я тебе, братэла. Не, точно нужно где-то бабу найти, мы так долго не протянем, заключил он и провалился в глубокий сон.
Тимур нашарил голыми ногами сапоги, встал и вышел в коридор. «И вправду, так дальше нельзя», – думал он. И почему ему снится эта рыжая, почему не Лали? Она писала ему каждый день, рассказывала, куда ходила с подружками, что нового в институте. После школы она поступила в Тбилисский институт искусств, на актерский, отделение кино и телевидение. Конечно, он очень гордился, что у него такая девушка, и она его любит. Там совсем другая жизнь… Там мама с ее неуемной заботой все время его кормить, а здесь ему всегда не хватает пайки. С Вовкой они часто шныряют после отбоя на кухню, там у Вовки интерес, землячка, повариха из Белоруссии. Такая же веселая приколистка, как и он. Добрая душа, хоть хлеба вынесет. «Спасибо тебе Вован, что разбудил. Случись, услышат пацаны ночные стоны, позору не оберешься. Весна, наверное, гон пошел? Брому в медчасти попросить, что ли? Отстань от меня, рыжая!»
Теперь все по-другому. Когда он лежал там, в обрыве, то приходя в сознание, то опять проваливаясь в небытие, она была все время рядом с ним. Опять обнимала, но теперь нежно и  трепетно, словно оберегала его. Большие карие глаза были печальны. Лицо – как у ангела со старой иконы в соборе Самеба. Она молилась за него. Тогда он понял: пока она с ним, он будет жить. Эта женщина с рыжими, как огонь, волосами хранила его.
– Пить, рыжая, пить, – только ее он мог теперь просить и надеяться на чудо.
Пришел Вовка, на койку вывалил целый мешок мандаринов, они рассыпались оранжевыми шариками по всей кровати.
– На вот, хавай витамины. Знаешь, как мне пришлось за эти мандарины землю рыть?!
«А у нас в Аджарии их в это время года вдоль каждой дороги. Весной, когда цветут мандариновые сады, запах стоит – не нанюхаться», – подумал Тимур.
– Очисти мне, Вовка, рука болит. Жалко, эти не пахнут, как наши, – заглатывая пол-мандарина, грустно сказал Тимур.
– Как не пахнут? – удивился Вовка. – Еще как пахнут, аромат на всю палату. Ты чего?
– Ничего не чувствую…
– А это? – Вовка выдернул из стакана на тумбочке веточку с белыми душистыми цветочками, заботливо оставленными молоденькой сестрой.
Тимур тяжело приподнял голову и втянул воздух... Он понял, что больше никогда не почувствует, как пахнет цветущий миндаль в горах и мандариновые деревья на его родине. Никогда!
Пришел майор Хохлов.
– Ты как, Тимур?
– Жить буду, мы, горцы, живучие, жаль, запахов больше не чувствую.
– Ну, это не так страшно. Руки, ноги, голова целы, а с такой бедой можно жить сто лет. Я тут с медиками насчет тебя говорил: все неплохо. Сейчас отлежишься малек, демобилизуешься, домой съездишь. А к лету рви в Москву, направление в училище, характеристику – все, как обещал. Офицер из тебя получится отличный, плюс воевал, боевые награды имеешь. Я о тебе уже кое с кем поговорил. В Москве адреса, где, что, как, я тебе все дам. Мы с тобой еще об этом поговорим. Да, вот еще что, поторопился наш замполит и его, в бога душу мать, канцелярия. Похоронили они тебя. Пока тебя два дня искали, этот болван на тебя похоронку послал. Я когда узнал, разобрался с этим, родителям отписал: мол, ошибка, жив, здоров ваш сын. Скоро прибудет. Но скоро-нескоро, а месяца два ты тут по-любому проваляешься. Давай лечись. Говори, в чем нужда есть. Письма твои забрал, держи, читай, не скучай, поправляйся.
Вечером влетел Вовка, попутно ущипнул проходящую мимо медсестру и озорно подмигнул в ответ на ее недовольную мину. Плюхнулся прямо на пол рядом с койкой Тимура. Что что-то случилось, он понял сразу. На полу лежали письма, вскрыты были только два из них. Тимур лежал отвернувшись к стене, его трясло.
– Братан, что? – аккуратно взяв друга за плечо, развернул его к себе. Вовка никогда не видел Тимура таким - лицо почернело, застыло в странной гримасе.
– Его убили… Мы, я….. Он умер из-за меня. Им написали, что я пропал без вести. Они хотели меня, а... – его затрясло еще сильнее. – Отвалите вы все!
Тимур чувствовал себя так, будто его выпотрошили.
 Письмо из части в Тбилиси, пришло на пятый день, после того как старшина 3-й роты Тимур Гондиа не вернулся из рейда. Отец Тимура Георгий Ревазович встретил их у своего подъезда. Их было трое. Он сразу все понял. В их доме больше не было «афганцев». Он взял письмо, пробежал глазами. Вошел в подъезд и закрыл дверь. Тяжело опустившись на пуфик в коридоре, он успел подумать, что никого  не хочет видеть сегодня и хорошо, что жена уехала к сестре. А еще о том, что он мог сохранить сына, но не захотел. Ведь тогда, перед призывом, ничего не стоило попросить Гурама помочь оставить сына здесь, в Тбилиси. Есть авточасть, сын так любил машины. Гурам – лучший друг и прокурор города, ему бы не отказали. А теперь у него ничего нет, и даже могилы сына не будет, чтобы поплакать. Зачем они там, за что погибают? Никто даже толком не знает, что это за война.
Жена нашла его утром на следующий день. Он так и сидел в коридоре на пуфике, прислонившись спиной к стене, будто спал. Все хлопоты по похоронам взяли на себя родственники и друг отца Гурам Вахтангович. Похороны были скромные. Родственники сокрушались, что Георгий был сильным мужчиной, далеко не старым. И как такое могло случиться, что он в одночасье умер. Сын пропал без вести – это еще не погиб, и есть надежда. На войне всякое бывает. За матерью Тимура теперь присматривала ее сестра тетя Натэла. Натия Михайловна – мать Тимура - перестала говорить. Она резко постарела, сгорбилась, осунулась и на все вопросы в ответ только качала головой. А письмо майора летело с опозданием вдогонку в почтовом отсеке самолета Москва - Тбилиси.
Пролетела зима. Тимура, как и всех в медсанбате, потянуло из душной палаты – синие горы вдалеке, цветут дикий миндаль, фисташка. Только Тимур больше не чувствовал запахов. «Главное – нога срослась, хожу сам, хотя и хромаю. Скоро домой, к маме. Так хочеться маминого кофе – он не пил его почти два года. Как там она, как все наши, Лэйла?»
Он грустно посмотрел на свою ногу: ходить можно, загорать на пляже – народ пугать. На месте икры – глубокий сине-красный шрам, будто оставленный хищной рыбой, которая вгрызлась в него зубами, вырвала кусок, но затем бросила, ища добычу посолидней и пожирней. Скоро дембель, Вовка обещал поехать в Грузию: «Куда ты без меня теперь, нет уж, сдам с рук на руки, так мне спокойней. Поеду к тебе, море посмотрю. Нам с тобой за заслуги перед родиной на море положено отдохнуть. Подружки у твоей Лэйлы хорошенькие есть? А потом к себе в Брест. Мамы-папы, прячьте девок, мы идем любовь искать!!!»
За неделю до отбытия их начали собирать основательно: парадная форма, голубые береты, аксельбанты из вываренных добела и сплетенных парашютных строп. Одно слово – красавцы! Через час они уже в самолете. Еще через 3 – в Москве. Сразу же на борт поднялись прапорщик-пограничник и женщина-таможенник.
— Здравствуйте! С возвращением? Прапорщик, не глядя на фото, быстро проставил им отметки о прибытии. У них перетрясли все. «Рубашек положено 2, остальные вон. Кассеты с записями эмигрантов – вон. Дембельские альбомы – не положено. Вы что, не понимаете, не на прогулке были».
– Мы понимаем! А вы понимаете, что мы не на прогулке были? — светлый выгоревший на солнце чуб Вовки победно взлетел вверх.
Тогда они еще не знали, что их здесь никто не ждет, что той страны, которую они оставили, уже почти нет, что началась перестройка и их будут считать не героями, а наемниками.
– Да, неласково встречает нас с тобой Родина, братан, —  оглядевшись, заключил Вовка.
Теперь два билета на Тбилиси. Где тут у них кассы? Ты здесь вещички наши посторожи. Я быстро, одна нога здесь, другая – там.
– Ну куда, куда прешь? Очередь не видишь? Тоже люди, тоже улететь хотят, — выкрикнула толстая тетка из очереди. — Эй, герой, в конец очереди. И постой, как все!
– Ладно, тетя, не кипиши, — примирительно сказал Вовка.
– У меня таких племянничков полный хлев, – злобно процедила тетка.
– Да, неласково встречает нас Родина, – Вовка оглянулся на усталого Тимура и покорно стал в конец очереди.
– Вы откуда ж такие загорелые, сынки? В Крыму были? — поинтересовался у Вовки сухонький дедок, стоящий перед ним в очереди.
– Да, батя, отдыхали мы, база у нас там, отъедались.
– «Вы бывали в Фальзабате? Не ходите никогда», – пропел Вовка слова армейской песни.
– Чей-то не сильно вас там откормили.
– Не в коней корм, батя.
– А дружок твой совсем завял. Что это с ним? Перепил вчера на радостях?
– Перепил, батя.
– Так давай полечим, у меня с собой.
– Не, батя, он больше не пьет.
– Ага, и меньше тоже, — весело подмигнул дедок.
Так и шли они в неизвестную для них теперь жизнь, два друга, два «бача-шурави». Один бравый и осанистый с двумя чемоданами в руках, другой, чуть прихрамывая и заметно отставая, следом.
– Вот и наши места Шато, садись. Я с краю.
Тимур закрыл глаза …
«Идя по улицам колючим,
Где будет злобный взгляд получен
На самый простенький вопрос.
В автобусах, где все взаимно
Так смотрят негостеприимно,
Что могут вместе с шапкой съесть.
Попавший, словно в костоломню,
вздохну легко, когда я вспомню,
что Грузия на свете есть!»
Совсем скоро, через три часа, он увидит маму, Лэйлу, тетю Нателу, родной Тбилиси. Вот только отца он больше никогда уже не обнимет, не услышит его строгого: «Сам, Тимур, сам разберись, постарайся».
В Тбилисском аэропорту их встретили и тетя Натела, и Лэйла, и Гурам Вахтангович. Вот только мамы он не увидел. Это было странно и огорчило Тимура. Вбежав на свой, 4-й этаж, он еле дождался, пока тетя Натела откроет входную дверь.
– Я вернулся, мама, я живой!
Мать покачала головой:
 –«Дэда». Мама, я дома, я здесь.
Мать сидела в кресле, укутавшись в плед, и даже не шелохнулась. Он стал на колени, обнял и прижал ее к себе.
– А, Георгий, хорошо что ты пришел, – тихо сказала мать и опять покачала головой.
–Мама, это я, Тимур.
Вовка стоял в проеме двери в оцепенении.
– Это ничего, Тимур, пройдет время, Бог даст, все наладится. Держись парень, — обняв Тимура за плечи, сказал Гурам Вахтангович. – После смерти отца она так и не пришла в себя. Ничего, мы рядом, мы поможем. В память о Георгии я все для тебя сделаю. Плохо выглядишь, сынок, давай-ка отдыхай с дороги. Завтра я приду.
Уходя  Гурам Вахтангович  крепко пожал Вовке руку: «Рад познакомиться, завтра увидимся».
На следующий день он пришел только к полудню, с большими пакетами в обеих руках,  доверху набитыми  новыми, модными вещами.
– Это тебе, Тимур, – протянул он один пикет, – это Владимиру. Да, и вот еще что, на первое время тебе отдохнуть, прийти в себя, – Гурам Вахтангович вынул из внутреннего кармана увесистую пачку денег. – Не стесняйся, сынок, отдохни, покажи другу Грузию. Тетка твоя за матерью присмотрит.
На батумском каменистом пляже жара. Два высоких парня – рослые, загорелые, несмотря на начало сезона, - сразу привлекли внимание местных девушек. Один с рыжими, как спелая пшеница, волосами, весельчак и балагур, другой темный, похож на местного, молчаливый и грустный.
Вовка был совершенно счастлив.
– Братан, мы живы! Море, солнце, девушки! Вон те три слева по курсу – хорошенькие, – улыбаясь, он протянул руку и как бы случайно дотронулся до проходивших мимо девичьих ножек. – А как по-грузински «разрешите с вами познакомиться»?
– Не ба момецит  гагецнот, — машинально ответил Тимур.
– Ага, ага. Не ба моме…. Будем тренироваться.
– Ты лучше посмотри на тех, что по курсу справа, – мрачно сказал Тимур.
Если местным девушкам они нравились, местным парням – напротив. Кто такие? Лежат тут целыми днями, девушек всех без разбора мороженным  и кофе угощают. Шмотки на них классные, варенки – такие джинсы меньше чем за 180 не купишь, кроссовки и майки – последний писк. В тот день друзья-однополчане задержались дольше обычного, в обед плотно пообедали в маленьком ресторанчике на набережной. Теперь, несмотря на 7 часов вечера, есть не хотелось. Они просто лежали у самого моря и молчали. Каждый думал о своем. Вовка был уверен, что жизнь прекрасна и все впереди. Нужно только попросить Тимура, чтобы Лэйла в эти выходные привезла с собой хорошенькую подружку-актрису.
Тимур  думал, что ни в какую Москву поступать в ВВДУ он не поедет, маму оставлять одну нельзя. Скорее всего, через пару недель нужно  будет устроиться на работу. Теперь он глава семьи, он за всех отвечает – и за маму, и за тетю Натэлу, и за бабушку Лию, чей дом находится далеко в горах, и за двоюродного деда Васо, у которого никого не осталось, кроме них.
– Нужно немножко проучить этих двух понтовил, – сказал один из тех парней, что были справа, – пока никого нет на пляже. Пусть ведут себя скромнее.
Их было шестеро против двоих. Риску никакого, проучить так, проучить. Местные медленно стали окружать, мирно нежащихся в лучах заходящего солнца, дембелей.
– Вот суки, – стиснув зубы, сказал Тимур.
– Видит бог, я этого не хотел, – прошипел Вовка.
Они стали, как тогда, на войне, спина к спине,  до хруста пальцев стиснув кулаки. Тимур взглядом вычислил главаря этих местных. Их глаза встретились. Непроницаемый холодный взгляд сильного парня говорил Тимуру, такой не отступит. Тимур сконцентрировался. Его тело и мысли теперь были собраны воедино, это было нечто вроде состояния транса, когда уже не думаешь ни о прошлом, ни о будущем и не жалеешь себя. Это состояние однажды спасло его в Афгане. Входить в такой транс, чтобы выжить, он еще недавно учил своих первогодков.
– Вовка, этот мой! – тихо сказал Тимур и указал на главаря.
Двое из компании бросились к Тимуру. В прыжке ногами он отбросил их на расстояние 10 шагов. Точными ударами в нервные узлы он неожиданно легко вырубил самого, как казалось, сильного из них. Вовке его помощь была не нужна, несмотря на численный перевес. От него исходила такая сила, спокойствие и уверенность, что не видеть этого мог только слепой. Троих, оставшихся на ногах, удары настигали с силой и ловкостью: ногой в голень, коленом в пах, живот, руками в шею и голову, и солнечное сплетение. Через 10 минут с желанием местных проучить «приезжих понтовил» было покончено.
– Предупреждаем вас, гады... – сказал Вовка и сплюнул тонкую струйку крови.
– Это был самый короткий бой, в истории человечества, – презрительно добавил Тимур. – Живите!
В субботу приехала Лэйла. К глубокому разочарованию Вовки, вместо хорошенькой подружки с ней приехали трое одноклассников Тимура.
– Гамарджобат, биджо! Привет Тимур! – уже издали кричали они, увидев Тимура с другом на пляже. Обнялись. – Прибыл, значит? Как там? Видик привезли? Sony? Нет? А что привезли? Ну..., – разочарованно протянул один из приятелей.
Вовка первый заметил, что черные, как нефть, глаза Тимура стали еще темнее. Дальше он уже ничего не разобрал. Только Тимур, зло сверкнув глазами, вдруг яростно что-то начал говорить по-грузински.
– Пошли отсюда! – заключил Тимур и отвернулся.
– Бешенный ты! Контуженный, что ли? Пошли ребята, ну его, – и, удаляясь, один из бывших одноклассников Тимура бросил: — Искупнись в прохладной водичке, может полегчает.
– Ну вот, ребят обидел. Ну что они такого сказали? — заметила Лэйла. – У Майи из параллельного класса отец тоже там служил, шубу маме привез, аппаратуру всякую, видик… Что тут такого?
– Извини, к тебе оттуда приехал только контуженный жених.
Весь оставшийся день они почти не разговаривали. Только иногда в пол-голоса, не глядя друг на друга, что-то говорили по-грузински. «Ссоряться, – подумал Вовка. – Да, брат, не просто тебе с ней будет, красота требует жертв. Пускай разбираются сами», – и с чистой совестью он умчался на поиски своих приключений.
Через год Вовка уже летел в Тбилиси к другу на свадьбу. Как же он был рад снова туда попасть. Увидеть Тимура, тетю Натэлу, Гурама Вахтанговича. Ему понравились эти люди: такие открытые, гордые, гостеприимные. Такого солнца, такой вкусной еды и вина он год не видел и не пробовал. У себя в Бресте он долго выбирал подарки всем, хотел не ошибиться с подарком для Тимура. Да и что можно было купить особенного? Он рыскал две недели по полупустым магазинам, а потом нашел ювелира, который по нарисованным от руки эскизам изготовил в виде раскрытого парашюта золотой медальон – талисман для Тимура. Ну и себе такой же, и на золотой цепочке. Ведь это небо когда-то познакомило их. Пусть будет память.
Грузинская свадьба – это что-то необыкновенное. Кажется, полгорода собралось за столом. Огромный зал в дорогом ресторане. По грузинскому обычаю расходы на свадьбу берет на себя жених и его родственники. Тимуру бы никогда не собрать на такую свадьбу одному, хоть паши по 20 часов в сутки. А Лэйла хочет красивую свадьбу. Я говорит, один, раз замуж выхожу. Помог Гурам Вахтангович. Спасибо ему. Свадебные столы так и гнуться под тяжестью аппетитных и красивых блюд. Шашлык, хинкали, сациви, чахохбили, хачапури. Грузинские закуски и салаты удивят любого гурмана. А чего стоит грузинское вино! Для него за свадебным столом приготовлено особое, почетное место. Ведь его специально для долгожданной свадьбы держат годами в бочках. От такого «томления» вкус его становится  непередаваемым. Вот и Тимур с невестой – красавы! Такую красивую пару поискать. Тимур держался уверенно и спокойно. Вовка заметил, что он совсем перестал хромать.
—Как же я по тебе скучал, бача! – весело произнес Тимур. – Как я тебе? А невеста самая лучшая и моя! Ты увидишь, как она танцует, я попрошу для тебя.
Первый день было все чересчур торжественно, на вкус Вовки. Зато на второй день свадьба только набрала обороты. Вот это да! Вовка еле сдерживался, чтобы самому не выйти в круг. Лэйла в белом национальном платье с черным бархатным расшитым серебряной нитью поясом и в такой же шапочке с маленькой шелковой вуалькой вышла в круг и гордо прошлась, как бы приглашая всех. В тот же миг 15 ребят, не сговариваясь, окружили ее, положили руки на плечи друг другу… Они танцевали самозабвенно, яростно и темпераментно.
– Вот это балет! – восхитился Вовка.
А Лэйла… Было ощущение, что она вовсе не касается пола, а парит в воздухе в середине этого круга. И столько души, эмоций, темперамента было в этом танце. «Я никогда такого не видел. У нас все попроще будет. А здесь красиво! Второй день пьяных нет, морды друг другу не бьют,  ничего не выясняют, поют да танцуют. Я – почетный гость, меня все уважают. Тимур здесь король со своей королевой, а я первый министр. Лэйла счастлива, Тимур доволен», – отлично все, думал Вовка.
– Угодил ты ей ночью, братан? – толкнув Тимура плечом, подмигнул Вовка.
– Я старался, – ответил Тимур.
Это был последний мирный год в Грузии. Потом было 9 апреля. Митинг на площади в Тбилиси. Разгон мирной демонстрации, рененые и убитые. Грузины во всем обвиняли Советскую армию. На следующий день начались забастовки и марши протеста. Общество раскололось. «Вот и опять война!» – с болью думал Тимур. У него уже была маленькая дочка, его малышка Тамрико. Автомобильный завод, где он работал мастером, стал намертво. Да и другой работы в городе было не найти. А он должен кормить семью. Мама так и не поправилась после смерти отца. Да, неладно! Можно уехать в Москву, там его дорожный институт, осталось 2 курса окончить. Там Хохлов, он поможет. С ним они не теряли контакта еще с Афгана. Можно с семьей к Вовке в Беларусь. Хорошая страна, спокойная, не страшно за маму и Лэйлу с дочкой. Только Лэйла сама нашла выход. Однажды жена забрала дочку и ушла от него. На телевидении, где она работала диктором, ее заметил итальянский продюсер. Он и позвал Лэйлу к себе в Италию, заключил с ней контракт на 3 года. Она не колебалась ни минуты. Такой шанс один из тысячи. Ей повезло! Что тут в Грузии? Жизнь в трешке с сумасшедшей матерью Тимура. Его ночные кошмары – он так и не вернулся с той войны в Афганистане. Часто по ночам он все звал кого-то, винил себя за гибель друзей. В холодное время у него часто ныла раненая нога, и этот ужасный шрам – смотреть страшно. И рыжая какая-то. Это начало раздражать. В городе отключили воду и тепло, в тот момент он подумал, что может жена и права: там с дочкой им будет лучше. Но его разорванное в клочья сердце пульсировало ему, он больше не увидит свою маленькую Тамрико. Эта мысль болью отдавалась в душе. Нет, он больше не хотел воевать, война слишком многое у него отняла, ничего не дав взамен. Оставив маму на тетю Нателу, Тимур уехал в Беларусь.
С Вовкой они гоняли машины из Германии, вместе отбивались от рэкета на пыльных дорогах 90-х. Вдвоем легче: в поезде Минск – Франкфурт-на-Майне можно спать по очереди. Один спит, второй на посту. От границы с Польшей их уже пасут братки. Теперь главное отбиться и сберечь деньги на две машины. В Германии купить первую утреннюю газету, добежать до телефона, застолбить машину на продажу. Немцы – народ законопослушный, документы можно не проверять. С большего проверить машину, состояние кузова, ходовую часть, пробег. Поломка в дороге означает, что ты очень сильно рискуешь. Вот и пригодились Тимуру его занятия в отцовской мастерской. На этот раз повезло: «Мерс» и BMW-7. Но такие хорошие тачки с небольшим пробегом попадались не всегда. На авторынке находили еще двоих, а лучше троих, перегонщиков. Договаривались ехать вместе, иначе от братков не отобьешься. Идти караваном – больше шансов остаться в живых и не потерять машину. Держаться вместе, кто отстанет, его, как раненое животное, оттеснят бандиты, перегородят дорогу, выбьют из машины, отберут документы и деньги. А дальше как хочешь. Тимур знал: у него всегда есть Вовкина крепкая спина. До Минска добирались без приключений. А вот если нужно гнать машину на Москву, то главное – добраться до ночи: трасса Минск – Москва одна из самых небезопасных. В Москве передать машину с рук на руки майору Хохлову. Теперь уже не майору, а полковнику в отставке. Отоспаться в его загородном доме, дождаться продажи и заработанной доли. Вот и новый хозяин «Мерса» – малиновый пиджак, золотая цепь. Все как положено. Хохлов удачно продал машину. Нужно отметить! «Мерс», купленный в Германии за 12 тысяч зеленых, Хохлов «впарил» за 30.000 $ Все довольны.
– Денис Васильевич, мы домой. Вымотались очень, – проговорил Тимур.
– Нет, ребята, так не годиться. Вас пригласили. Отметим покупку! Вечером сауна, девочки, вот и отдохнете! Бизнес есть бизнес. Эти нувориши нам еще не раз пригодятся.
Стол с икрой, много водки, по сауне бегают голые девицы. Тимур с Вовкой так устали, что им не до них.
– Эй, мужики, вы мужики? – это голос одного из новых ударников капиталистического труда. Он схватил одну из пробегающих полуголых девиц за волосы, намотал на руку и поставил на колени. Он хлестал совсем еще молоденькую проститутку по щекам и приговаривал: «Не бегай от меня, тварь, не нравлюсь я тебе, да?»
Вовка заметил, как темнеют глаза Тимура. Его и самого коробило отношение к девушкам этих беспредельщиков. Дальше вечер перестал быть тихим и мирным. И события понеслись с бешеной скоростью. Ссору хозяину дома удалось погасить почти в самом начале, но теперь у Тимура к его боевым ранениям прибавилось и ножевое, о чем и напоминал шрам чуть пониже лопатки. А Вовку украшал шрам над верхней губой. В такие дни Тимур был даже рад, что он один. Жена с дочкой в благополучной стране, живут, ничем не рискуя. Вот только по маленькой Тамрико он скучал иногда так, что хотелось выть. Тимур никогда не мог подумать, что его ребенок может расти без него, без его заботы и участия. Лэйла отказалась от его денег и вскоре перестала писать. Только иногда  она звонила ему в день его рождения, и давала поговорить с дочкой по телефону.
Как бы там ни было, но у друзей появились свои  первые крупные деньги. Тимур мотался между Грузией, Беларусью и Германией. А Вовка в один из приездов во Франкфурт-на-Майне за очередными двумя машинами вдруг увидел и влюбился в дочку хозяина автосалона. Смешливую веснушчатую девчонку. И в один прекрасный день так и не смог покинуть свою Бригиту. Хозяин автосалона с симпатией отнесся к парню, понимая, что за неимением сына у него теперь будет на кого оставить дело. Вовка стал зваться Вольдемаром, бойко говорил на немецком и начал отращивать животик. Теперь Тимур гонял машины один, но как же он любил приезжать в дом к Вовке и Бригите. Он старался оставаться подольше в этом уютном и теплом доме. Тимуру было хорошо здесь. Выходные, барбекю, Бригита, такая домашняя, суетится возле дремлющего в плетеном кресле Вовки.
– Давай и ты, друг, перебирайся сюда, – уговаривал Вовка. – Дел хватает, салон большой, Бригитин отец совсем меня бросил. Да и пополнение семейства ожидается – двойня. Сам понимаешь, хочу быть чаще дома, помощник мне нужен. Давай, брат, а? Ну что тебе там? Мама твоя умерла, Лэйла вышла замуж за своего макаронника… Или ты по-прежнему ждешь, что она вернется?
– Нет, я больше никого не жду.
– Обещай подумать над моим предложением, – настаивал Вовка.
 Да, Тимуру нравилась эта страна. С ее любовью к порядку, бизнес тут хорошо вести, можно просто положиться на слово партнера, не подписывая никаких договоров. Не то, что на постсоветском пространстве, у нас. Но Тимур мечтал о своем деле. Еще тогда, до войны, с отцом они подолгу разговаривали, как было бы хорошо иметь свою мастерскую по ремонту машин. И теперь Тимур вынашивал план отрыть на родине свой автоцентр. Жизнь в Грузии постепенно налаживалась. К власти пришли новые люди. И вся политика была ориентирована на развитие малого, среднего и крупного бизнеса, понимая, что лучше, чтобы люди сами себя кормили и давали работу другим. Только захоти – и делай что-нибудь. Да и жить где-то, кроме Грузии, он подолгу не мог, его тянуло в родной Тбилиси. После смерти матери Тимур жил вдвоем с тетей Натэлой. Она всегда ждала его из поездок, накрывала на стол. Говорила, что его нужно срочно откормить, подносила и подносила блюда с едой.
– Вот, попробуй еще хинкали и вот этот салат, и соусом полей, –  все предлагала она. – Где еще ты поешь такое?
– Нигде тетя, только ты умеешь так готовить, только ты.
Если бы не она, его тетя Натэла, Тимур чувствовал бы себя совсем одиноко. Женщин в свой новый отремонтированный по последним стандартам дом он не приводил. Предпочитал встречаться с ними не на своей территории. Их было много,  связи были непродолжительными  и никто по-настоящему не зацепил Тимура. Только та женщина из его снов. Но это был бред, пустые фантазии. «Такой женщины нет и быть не может. Забыть ее, забыть!», – уговаривал себя Тимур. К своим 40 он прошел и видел многое. Были и партнеры по бизнесу в России, кому он гонял очень дорогие машины, и предательство, и подставы тех, с кем он еще недавно поднимал тосты за здоровье и сотрудничество. Все это Тимур прошел, все это его уже не удивляло. И только на одного Вовку он мог положиться, только ему мог доверять как и прежде. Как-то в очередной раз приехав во Франкфурт-на-Майне, Тимур после ужина предложил:
– Давай, брат, сходим в ваш бардель. Что тут у вас самое дорогое?
– Не интересуюсь, – равнодушно отозвался Вовка.
– Давай, составь компанию.
Уже у самого входа, взявшись за дверную ручку красной лакированной двери, Вовка вдруг решительно сказал:
– Не, не могу я, у меня Бригита, не нужно мне. А ты сходи, я за тобой через пару часиков заеду.
– Один я тоже не пойду.
Они сели в машину и поехали назад. Глядя на друга, спокойно крутящего баранку, Тимур думал о том, что Вовке повезло с Бригитой. Уже растут два пацана, такие же хулиганы, как и Вовка. Бригита хорошая мать. И если бы не ее строгость и воля, Вовка бы, наверное, разбаловал мальчишек. Да, до двух она не считает. Тимур вспомнил случай, когда пару лет назад возвращался из Германии. На трассе его лихо подрезал какой-то юнец и прокатил по ограждению автобана. Позвонил Вовке. Они приехали уже через 20 минут. Впереди, как флагманский корабль, на всех парусах неслась Бригита, сзади поспевал Вовка.
– Вау, вау! – только и успел воскликнуть Тимур, прижавшись к машине. Крепкие Бригитины ручки уже ощупывали его сантиметр за сантиметром.
– Еristam Leben, erlebt, – приговаривала Бригита, не останавливаясь.
– Да, жив я, цел, – и все больше вжимаясь в бок машины, смущался Тимур. – Брат, скажи ей, чтоб она меня не трогала…
Вовка умирал со смеху:
– Терпи, бача, она ведь пока не убедится, что с тобой все нормально, не отстанет.
– Сколько же лет мы знаем друг дгуга, Вовка?
– Так долго не живут, – отозвался тот.
А на дворе уже новый век. Многое изменилось. Тимур теперь владелец самого крупного в Грузии автоцентра с ремонтными мастерскими на 70 боксов и сети магазинов автозапчастей. С начальным капиталом помог Вовка, теперь он его партнер по бизнесу. Дел столько, что домой он приходит только переночевать и переодется. А иногда и ночью он вдруг быстро одевается и уезжает.
– Куда же ты ночью, Тимур? – спрашивала сонная тетя Натэла.
– Нужно кое-что проверить, спи, тетя Натэла.
Тимур мог неожиданно приехать в автоцентр ночью и проверить, не спит ли охрана. И если, не дай бог, он застанет одного из охранников спящим, это означало немедленное увольнение. «Ничего личного, – говорил Тимур Георгиевич. – Ты пойми, пришел – работай. Здесь деталей на три миллиона, я не хочу, чтобы вся твоя семья из-за тебя годами расплачивалась».
Мастеров он тоже держал в ежовых рукавицах. Они знали: хозяин – мужик суровый, но справедливый. Дела шли в гору. У себя в Грузии Тимур стал уважаемым человеком. Председатель союза ветеранов, сам отыскивал по всей стране бывших «афганцев» или матерей погибших воинов, помогал чем только мог. Свои боевые награды он надевал один раз в год 2 августа. По заведенной традиции, много лет подряд, они с Вовкой бросали все дела и приезжали в Москву к Хохлову праздновать День ВДВ.
– Как бы гордился сейчас Тимуром его отец, – с горечью часто думала тетя Натэла.
Приезжая к Вовке в Германию в очередной раз за редкими, под заказ, деталями,Тимур обязательно гнал на Москву дорогую тачку. Его старые клиенты знали: лишнего он не возьмет, а машину проверит и доставит в лучшем виде. Деньги Тимуру платили даже заранее. Это была многолетняя, на деле проверенная репутация человека, на которого можно положиться. Тимур любил прогнать по трассе хорошую и редкую машину. Он находил, что ему полезен этот опыт. Да и на дорогах не было уже того беспредела 90-х. Тимур вел машину спокойно, наслаждаясь дорогой, отдыхая по пути в хороших отелях.
Вот и теперь он спокойно пересек польскую границу, а дальше его встречал Брест. Беларусь Тимур любил еще с молодости: хорошая страна, люди спокойные и доброжелательные. Иногда навещал в Бресте Вовкиных родственников, передавал приветы, подарки и мчался дальше по брестскому шоссе вперед на Москву. Проехав Минск, в 30 километрах от кольцевой его ждал отель «Веста». Тимуру нравился этот отель, стоящий прямо у дороги и окруженный высокими соснами. Спалось тут как-то особенно хорошо. Он всегда брал один и тот же номер люкс, принимал душ и засыпал под негромкий телевизор. Утром плотно завтракал и гнал машину дальше.
Вот и в этот раз его номер не занят. Поздняя ночь… Раздевшись, он с удовольствием вытянулся на широкой удобной кровати с мыслью, что завтра можно встать попозже – нужно как следует выспаться. «Когда я впервые попал в этот отель?..», – засыпая вспоминал Тимур.
Это был 2001 год, когда он уже гонял машины один, без Вовки. И представить себе не мог, что в стране, где разобрались с группировками братков, с него все же попытаются снять мзду. Его приметили еще на границе: он перегонял дорогущий Bentlu решили, что деньги у мужика есть. Они обогнали его за Минской кольцевой ночью и перегородили дорогу.
«Вот суки!» – помрачнел Тимур, так: «Трое, молодые, будем надеяться, оружия нет». Он вышел из машины. Снял куртку и оставил ее на сиденье, не торопясь расстегнул и вытянул ремень из брюк, плотно намотал его на руку, металлической пряжкой вверх. Расправил плечи и пошел в сторону стоящей неподалеку старенькой Audi...
Тогда Тимур впервые и заметил этот отель. Его только построили, здесь было тихо. Тут он и решил отмыться от крови и привести себя в порядок. Сонный дежурный засуетился, принес аптечку, обработал разбитые кисти рук. Принес 100 граммов коньяку и чай. Да, именно с тех самых пор Тимур всегда останавливался в этом отеле…
А теперь он мирно спал в своем любимом люксе, даже не предполагая, что завтра утром он так и не покинет этот гостеприимный отель и впервые за 15 лет забудет обо всем на свете: о московском заказчике, который ждет его, о купленном билете Москва – Тбилиси, о своем автоцентре. И для него в ближайшие два дня ничего не будет важнее ее.
               
Глава 3
Минск, 90-ые
   
   Какая долгая будет эта ночь. Анна одернула штору на окне, чтобы было видно небо. Налила себе красного вина из бутылки. Когда же это все началось, когда этот человек, которого она 15 лет считала своим возлюбленным, вошел в ее жизнь и сделал ее такой несчастной. Хотя она не помнила, когда была особенно счастлива в своей жизни. Наверное, только когда была жива бабушка. Светлая и тихая, бабушка с 11 лет воспитывала девочку после смерти матери. Когда бабушка перед сном приходила, садилась к ней на кровать и гладила маленькой теплой рукой по рыжей голове, наверное, тогда она чувствовала себя счастливой. Отца Анна никогда не знала, он бросил их с матерью сразу после рождения дочери. По какой-то странной и жестокой прихоти судьбы женщин в их роду мужчины покидали еще в молодости. И ее мать, и бабушку и мать бабушки, всех, о ком она знала. Хотя были они женщинами красивыми и утонченными. В этом грустном списке женских судеб своих предков она чувствовала себя особенно несчастной: они успели завести детей, а у нее не было ребенка. 35 лет - это уже приговор. Впереди одинокая, полная печали жизнь. Только вчера она еще верила, что счастье вот, рядом, оно близко. Сегодня она знала, счастье – это что-то невозможное  для нее, не реальное.
Бабушка умерла так же тихо и смиренно, как и жила. Анне тогда только исполнилось 19. Теперь Анна работала лаборантом в Институте этнографии при академии наук, и училась на вечернем в Академии искусств на отделении искусствоведения. Тогда и возник Павел, как черт из табакерки, и ворвался в ее жизнь, отодвигая и круша все то, что считал ненужным и неудобным для себя. Он был на 5 лет старше, опытнее ее. К своим 24 годам он окончил Академию искусств, теперь учился в аспирантуре, строил большие планы на жизнь и не пропускал ни одного случая приударить за молоденькими студенточками из академии. Анну он приметил сразу. Она была в его вкусе - хрупкая, стройная, огромная копна рыжих, как огонь, волос и распахнутые в пол-лица карие глаза. Огромный плюс был еще и в том, что, жила она совершенно одна в центре Минска. Быстро прикинув, что для него удобно будет на ближайшее будущее иметь подружку с квартирой, где можно без помех встречаться, ночевать и отдыхать от нотаций предков. Дело было почти в шляпе. Павел быстро придумал, как устроить так, чтобы эта рыжая девчонка сама пригласила его в гости. У ее сокурсницы и подруги Наташи в этот день были именины. Накануне Наташа помогла Павлу отксерить в деканате толстую рукопись по истории архитектуры возрождения. На следующий день в перерыве между лекциями он торжественно вручил Наташе букет из хризантем.
– От благодарного аспиранта самой отзывчивой и милой девушке 2-го курса. Ребята, есть 2 бутылки шампанского, пойдемте где-нибудь отметим такое событие. К кому можно забуриться ненадолго? Из восьми человек двое семейных отпали сразу. Занятия заканчивались около 9 вечера, в общаге из вечерников никто не жил, ближе всего был дом Анны. Туда и пошли после занятий веселой гомонящей толпой.
– Классный он, хорошее чувство юмора… Аспирант, пишет статьи в «ЛИМ». – Восхищенно тараторила Наташа.
– Да, согласна, артистичная натура. Слышишь, как весело им там? – прислушалась к взрыву хохота в соседней комнате Анна.
– Девчонки! Помощь уже близка, помощь уже здесь! – Павел увидел в раковине бокалы, нашел фартук и быстро завязал две тесемочки у себя на пояснице.
– Так, бокалы понес. Что еще прикажут леди?
– Леди прикажут вернуться и развлечь их, – игриво пропела Наташа.
Стол на скорую руку был накрыт. Тут были и салатик с крабами, и бутерброды с докторской колбасой, и вареная картошка со шпротами. Ребята пили водку, девушкам наливали вино или шампанское. Павел балагурил и веселил народ, он был прирожденный тамада.
«Квартирка старенькая, но расположение удобное, – Павел отодвинул тюлевую штору и выглянул в окно. – Все что нужно, есть: рядом «ЦУМ», почти напротив под окном - стоянка такси, если ночью уехать, от института 20 минут ходьбы. Это я правильный выбор сделал. Да и девчонка хорошая, наивная, неопытная. Сегодня я пожалуй, уеду, она явно не готова, вернусь, например, в пятницу. Точно, в пятницу».
– Все, все, народ, расходимся по одному, – Анечке завтра на работу, –призвал Павел. — Уносим все со стола на кухню. Ань, но мыть мы уже не будем, на последний транспорт опоздаем. Хозяйка, провожай гостей!
В дверях он задержался последний:
– Слушай, мы не очень тебя напрягли? У тебя так тут хорошо, тепло, уютно, а у меня дома… – Павел махнул рукой, – такой бедлам, работать негде.
– А ты приходи сюда, когда нужно поработать. Я одна живу,  тебе никто не помешает.
– Для меня это слишком хорошо, ну все равно, спасибо. – Павел улыбнулся, пристально посмотрел в широко распахнувшиеся глаза Анны и поцеловал ее в щеку. – Пока, мы ушли, – крикнул он, прыгая по лестнице через две ступеньки, в пролете остановился и подумал: «Двадцать лет, а такая чистая, наивная девушка, просто Тургенев. Подружка ее, Наташка, та точно знает, чего хочет».
Анна не могла уснуть. Встала, налила себе остатки шампанского. «Как он посмотрел тогда, у двери… Полный интереса, внимания и участия к ней» Мысли об этом не давали уснуть и странно тревожил ее. Она вспоминала его светлые длинные локоны, низко спадающие на лоб, которые придавали какую-то таинственность его серым глазам.
В пятницу вечером, спускаясь с Наташей вниз по центральной лестнице академии к выходу, они случайно столкнулись с Павлом.
– О, девчонки, привет! Как жизнь? Куда путь держим? Пошли кофе где-нибудь попьем, – предложил он.
– Пошли, – сразу откликнулась Наташа.
«Куда же? 20-ка закрыта. «Батлейка»? Я на мели», – быстро соображал он. –«Куда»?
– Пошли ко мне, я сварю вам отличный кофе, – пообещала Анна.
– А и правда, к тебе же близко. И прогуляемся. «Ночной зефир, струит эфир!» Леди, прошу, – и он протянул им руки.
Пока Анна варила кофе на кухне, Павел рассматривал три  портрета на стене.  Две, крайние интереса не представляла, а вот центральная в старинной позолоченной раме была явно сделана хорошим мастером. Живые глаза смотрели прямо из веков и даже блестели, будто их обладательница только, только моргнула густыми ресницами, чтобы снять мимолетное напряжение.
– Анна у нас не простая девушка, она из бывших! – встала рядом с Павлом Наташа. – Смотри, это ее мама и бабушка, а в центре прабабушка. Правда, красивая?
«Странное сходство, одно лицо…» – подумал Павел и позвал Анну. – Стань рядом с портретом.
Анна поставила поднос с чашками на небольшой круглый стол напротив портретов. Стала рядом с портретом прабабушки и шутливо приняла ту же позу.
«Мистика какая-то, – удивленно подумал Павел, – Те же глаза, губы, овал лица. Только девушка на портрете чуть постарше. Будто Анне, сегодняшней лет пять прибавили, нарядили в кружевное белое платье, а ее роскошные рыжие волосы убрали в причудливую прическу.
– Одно лицо! – заключил Павел.
– Да ее и звали как меня, первое имя Анна, второе – Мария. Анна-Мария. У немцев так было принято. Предки мои немцами были, сюда переехали в XIХ веке». – Рассказывала Анна, отпивая маленькими глотками кофе. – Мне бабушка еще рассказывала о ней. Была красавица, но очень несчастная была у нее любовь. Родители ее прокляли, война, революция, трагическая судьба...
Павел смотрел на портрет, отчего-то ему стало не по себе.
– Ну, нам пора, – разрядила атмосферу Наталья.
Уже выйдя из подъезда, Павел вдруг вспомнил, что забыл у Анны пакет. Он быстро забежал на третий этаж, позвонил в дверь. Анна открыла и протянула пакет:
– Вот, держи свой пакет.
– Слушай, – Павел и пристально посмотрел ей в глаза, – я провожу ее и вернусь.
Анна ничего не ответила. Но он своим безошибочным чутьем понял: она настолько одинока, наивна и неопытна, что ему даже не придется давать ложных клятв, заверений и обещаний. Для Анны эти полчаса ожидания были томительными. Когда он снова позвонил в дверь, она не сразу нащупала дрожащей рукой задвижку двери. Он схватил ее на руки и понес в спальню. Дальше все было как во сне. Анна лежала рядом со спящим Павлом и думала, что теперь у нее есть любимый мужчина, он будет думать о ней, она будет ждать его, всегда. Весь следующий день Анна не могла сосредоточиться на работе - все мысли были о нем. Она была счастлива, ждала его звонка целый день и весь вечер, он не позвонил. Анна успокаивала себя тем, что он занят, у него много дел. Она не могла дождаться вечера среды: была уверена, Павел встретит ее, он ведь знает, что у нее занятия. Но прошли две томительные пары, а Павел так и не появился. Она начала беспокоиться, не случилось ли чего. Может, он заболел? Спускаясь по лестнице после занятий, она увидела его, весело болтавшего со своей сокурсницей.
– Вон Павел пошел, – заметила Наташа. – Слушай, он меня тогда на такси посадил и поцеловал. Классно он целуется. Мы с ним и еще с компанией едем в воскресенье на Минское море. Хочешь, поговорю? Ты тоже поедешь с нами.
Анна не поверила Наташе, она просто не могла поверить в это. И ей стало так невыносимо больно, как будто ей загнали иголку в самое сердце. Анна замкнулась в себе, стала избегать разговоров с Наташей, чтобы опять не испытать эту невыносимую боль. Через неделю Павел позвонил как ни в чем не бывало.
– Как поживаешь, малыш? Что сегодня делаешь, я забегу к тебе ненадолго.
Сейчас он придет, он все объяснит ей. Он такой умный, такой добрый. Он все понимает, не может не понимать, как она его ждет. С порога он подхватил ее на руки и понес прямо в спальню.
– Как же я соскучился по тебе, ты не можешь себе представить, малыш, мой рыжик, – раздевая ее, приговаривал Павел.
Спустя 30 минут они сидели на кухне, пили кофе. Он рассказывал о своем дипломе – какая трудная тема, времени совершенно не хватает, и этот урод куратор не помогает ничем реально. Она ничего не стала спрашивать, только грустно молчала.
– Мы с ребятами собираемся на Минское море. Поедешь со мной?
– Конечно, – ожила Анна. – Вы разве не ездили в прошлые выходные?
– Собирались, но не получилось. Да, вот еще что, ты не очень афишируй наши с тобой отношения, не нужно пока. Мне и так хватает проблем в академии. Всему свое время. Не люблю, когда треплются на эти темы. Надеюсь, ты это понимаешь?
Анна молча кивнула головой. Она тоже не любила таких обсуждений. «Он взрослее, умнее, серьезнее меня»,– рассуждала Анна. У мужчин свой мир, который женщины не всегда понимают. Ей некому было объяснить, что есть такой сорт и тип мужчин, которых и не нужно стараться понять. От них просто нужно держаться как можно дальше. Никого и никогда в своей жизни эти мужчины не делают счастливыми. Они умеют только разрушать. Но этого Анна пока не знала. Павел казался ей таким таинственным, необыкновенным. Ей нравилось, как он смеется, только он мог так смеяться, и смешить других, когда у него хорошее настроение. Она ждала его каждый вечер. Вся ее жизнь превратилась в ожидание. Телефон в квартире обычно молчал, изредка звонила Наташа или кто-либо из сокурсников справиться о расписании занятий. А в остальное время была невыносимая глухая тишина ее маленькой квартирки. Она возненавидела все телефоны на свете. В академии они почти не виделись, только в перерывах между занятиями, Анна иногда выхватывала из толпы студентов его светлую голову и всегда веселое лицо. Он никогда не подходил к ней в академии. Никогда не приглашал сходить куда-нибудь в городе. Никогда не знакомил ее со своими друзьями. На праздники он приходил накануне, иногда дарил какую-нибудь безделушку. Анна ждала его всегда, уходила только на работу и три раза в неделю вечером - в академию. Она боялась выйти из дома, даже в магазин, чтобы не пропустить его звонка. Иногда он приходил просто так, без звонка, иногда приезжал на такси глубокой ночью, в изрядном подпитии, веселый и возбужденный принимался рассказывать о том, что сегодня был на одной известной тусовке. Там был художник Рудой, была беседа в неформальной обстановке. Материала у него теперь на большую статью. Часто он показывал ей черновые статьи, она делала ему дельные замечания на полях.
«У девочки верный глаз и неплохое чутье. Но нет хватки и злости. А что за критик без наглости и умения быстро сходиться с людьми», – читая ее пометки, думал Павел.
Вот и теперь Павел заскочил к ней Первого мая, разочарованно оглядел пустую квартиру:
– У тебя никого нет, скучно. Я думал здесь компания. Мне пора. Ты при деньгах? Дай мне на такси, а то я совсем на мели.
Он часто брал у нее деньги на такси, ничуть не смущаясь, что забирает последние, и видя почти пустой холодильник.
Я буду долго ждать звонка.
Измученная ожиданьем,
Вновь позвоню тебе сама….
Не снизойдя до оправданий,
Ты так правдиво мне солжешь,
А я так искренне поверю,
Чтоб снова ночи напролет
Прислушиваться к скрипу двери,
Гадая, на какой этаж
Поедет лифт, и, замирая,
Шаги и звуки различать,
Твои из сотен выделяя.
Смотреть с тоской на горизонт,
На землю в мареве туманном,
До слез саму себя жалеть
И плакать горько, покаянно.
Любых вестей понуро ждать,
В тревожном сне к утру забыться…
Проснуться, чтобы навсегда
С иллюзией любви проститься.
Она могла только ждать его звонка, свой телефон он ей не давал. Объясняя, что вообще не любит, чтобы ему звонили домой, что у него довольно сложные отношения с родителями. Анна очень удивилась, когда случайно узнала, что его домашний телефон был и у Наташи, и у половины ее сокурсников . Она и не собиралась ему звонить, но телефон на всякий случай у Натальи взяла. Первый раз она позвонила ему, когда поняла, что в положенное время у нее не начались критические дни. Прождав его почти неделю, она все-таки позвонила ему и попросила прийти вечером. Павел был явно раздосадован услышанным.
– Почему ты позвонила именно мне? Это что, я накосячил?
В ответ у Анны хлынули слезы.
– Ладно, ладно, не плачь, – он обнял ее вздрагивающие плечи. – Мы, что-нибудь придумаем. Сколько у тебя задержка? Хотя мне кажется странным, что у такой красивой девчонки никого, кроме меня, нет.
Анна почувствовала, как что-то оборвалось внутри, и тяжелый черный ком бродит по ее измученной душе, режет и царапает все внутри.
– Давай я оставлю его. Правда, он мне нужен. Я больше не буду одна, – глядя ему в глаза, проговорила Анна. – Я оставлю его.
Павел резко встал:
– Ну, во первых, такие вещи решают вдвоем. Я пока не готов стать папашей. Да и тебе еще 2 курса учиться. Нужно сосредоточиться на чем-то одном. Меня поражает  твое легкомыслие.
На следующий день, подставив лицо теплому солнцу, Павел ждал ее у подъезда.
– Вот тебе адрес хорошей гинекологической клиники. Там медсестра – моя хорошая знакомая, зовут Китаева Елена. Она отведет тебя к своему врачу. Тебе скажут, что, нужно сделать.
– Ты еще успеваешь на вакуум. Потом мне позвонишь. У меня сегодня еще дела, пока, малыш.
Анна смотрела, как он удаляется своей веселой, спортивной походкой. Она позвонила ему через три дня. Сообщила, что все сделала.
– Ну вот, видишь, как быстро, а ты боялась, глупая.
– Я не боялась, боялся ты, – сказала Анна и положила трубку.
С этого дня она больше не ждала его звонков. Сосредоточилась на учебе, писала диплом, ходила на все выставки в городе, анализировала и раскрывала для себя мир современного искусства. Писала небольшие заметки в журналы и газеты. У нее появился молодой человек. Одаренный художник. В мастерской Дениса, так его звали, она подолгу мечтала о том, какая должна быть в ее понятии современная галерея. К началу 90-х многие художники уже успели побывать за границей. В странах с давно сформировавшимся АРТ-рынком. Денис много ей рассказывал о Париже и парижских галереях, об отношениях между художниками и галерейщиками. Анне было интересно общаться с художниками, живопись она любила и  хорошо понимала. Вот бы достать денег и открыть свою галерею - мечтали они временами в тесном богемном кружке. Но мечты остаются мечтами. О Павле она старалась не думать, иногда до нее доносились известия о нем, что его приняли в Союз журналистов и он в прошлом году получил «Золотое перо» за ряд статей и рецензий об освещении культурной жизни столицы. Его видели на светских тусовках то с одной, то с другой девушкой.
А Павел так бы никогда, может, и не вспомнил о рыжей девчонке, если бы однажды, прохаживаясь по маленькому вернисажу, его взгляд не привлек акварельный портрет девушки в белом платье, к тому же неплохо написанный. Павел узнал ее. Да, это был портрет Анны. Те же шикарные рыжие волосы, огромные глаза и улыбка, ее грустная улыбка.
«Вот как! – подумал Павел, – «Она теперь стала чьей-то музой».
Портрет так и назывался «Моя муза». Да, красивая девушка, он вспомнил ее тонкую талию, волосы, рассыпанные по плечам, две ямочки над белыми упругими ягодицами. И ему вдруг так захотелось оказаться на ее маленькой кухоньке и пить кофе из старинных кофейных чашек. Почувствовать любовь и нежность чистого, трогательного создания. На ее защиту диплома он пришел с огромным букетом белых роз. Дипломников было шестеро, она была последней. Прослушав всех и дождавшись, пока она защитит свою дипломную работу, Павел вышел и сказал несколько теплых слов о новом поколении искусствоведов. О том, что любой из музеев с радостью распахнет двери перед образованными, современными теоретиками искусства. Потом он вручил ей букет и стал дожидаться в сторонке, пока Анна распрощается со своими сокурсниками. Она раздала всем своим цветы, не оставив себе ни одной розы, незаметно смешалась с толпой зрителей и растаяла, не поблагодарив Павла за речь в ее адрес. Зато к нему подошла Наташа. От нее Павел узнал, что распределения у их курса не было. Что работу по специальности найти практически невозможно. К тому же сокращают 50 процентов сотрудников Института этнографии АН, где работала Анна. В общем, заключила Наталья, дела невеселые.
– На какие шиши она теперь будет жить? У нас хоть родители, прокормимся как-то. Не дай бог жить во времена перемен. Кому теперь нужны искусствоведы и вообще искусство? Нужны торгаши, валютчики и черт знает кто еще. Но только не художники, поэты, искусствоведы.
А в Институт искусствоведения, этнографии и фольклора продолжали закрывать темы, сокращали сотрудников, опечатывали помещения. Денег на науку не хватало катастрофически. Первыми под сокращение шли молодые сотрудники. Анна дорабатывала последний месяц в академии наук и безрезультатно пыталась найти хоть какую-то работу. В стране пышным цветом расцветали товарно-денежные отношения. Все могли свободно торговать и покупать. У кого же не было особых способностей к коммерции, должны были просто выживать любой ценой. Анна жила одним днем и не представляла, что будет через день, неделю, месяц. Ее сосед, бывший главный инженер крупного производственного центра, теперь рано утром, груженный баулами с тапочками, сланцами, полотенцами, солнечными очками и прочими атрибутами пляжного отдыха, смиренно тащился занимать место под солнцем на столичном стадионе «Динамо».
– Что делать, Анечка, нужно кормить семью. Кому теперь нужны мои дипломы, знания, опыт? Давайте и вас, Анечка, порекомендую кому-нибудь на точку. Будете торговать, получать свой процент, все-таки что-то. У вас хоть есть какие-нибудь продукты? Вы что-то сильно похудели.
– Спасибо, ничего не нужно, торговать у меня не получится. А похудела – институт, диплом, много работы. Ничего, Сергей Петрович, все как-нибудь устроится.
Вечером сердобольный сосед принес и поставил ей под дверь пакет с кое-какими продуктами.
– Так, ничего особенного. Пару банок тушенки, пачка чаю, макароны, бананы. Возьмите, Анечка, соседи должны помогать друг другу.
А на следующий день ей позвонила Наташа:
– Пляши, Анька! Вот так, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Нас с тобой берут младшими научными сотрудниками в центральный музей. Завтра идем на собеседование. Оденься поприличнее. Нет, лучше приезжай ко мне, будем тебя одевать.
Наталья перевернула все шкафы у себя дома.
– Этот джемпер для тебя, красное тебе к лицу. Этот бежевый пиджачок мне. Туфли оденешь те, что были на защите. Уф, обрядились! Не опаздывай, ровно в 10 утра у входа.
Зам. директора уже ждал их у себя.
– Зарплата у нас небольшая, как у всех музейных. Ничего, зато сможете подрабатывать, сотрудничество со СМИ приветствуется. Пришлось ради вас подвинуть старого работника, хорошего работника. Ну что ж, приступайте с понедельника. Молодым везде у нас дорога.
– Ну что, рада? Что б ты без меня делала, – весело произнесла Наташа.
– Ты настоящий друг, спасибо тебе, Наташа. Я уже была готова уборщицей в кафе напротив дома идти, а тут - музей, работа по специальности. Ты столько раз меня выручала в трудное время.
– Спасибо мне, что есть я у тебя, – смеясь отвечала Наташа. – Скорее даже не мне, а Павлу Никольскому. Помнишь такого? У тебя вроде с ним любовь была? Это он за нас хлопотал на самом высоком уровне. Работать будем в центре города, в чистеньком кабинетике, а кругом – шедевры, шедевры!
Тогда Анна сильно удивилась: меньше всего она ожидала помощи от Павла. Что она ему не нужна, она поняла еще тогда, два года назад. Решил попокровительствовать – это у него есть. Лишний раз показать свою значимость. Что ж, спасибо. Нам с Наташей здорово помогла эта черта его характера. И все же весь день Анна только и думала о нем. Она чувствовала, что должно что-то случиться, и гнала эти мысли. Два года она внушала себе, что глупо ждать и любить того, кому ты безразлична. Почти смирилась с уходом Павла. Но теперь мысли о нем опять навязчивой чередой, перебивая и обгоняя друг друга, теснились в ее голове.
Впереди была суббота. С Наташей они договорились провести день вместе. Анна встала, приняла душ, открыла банку тушенки, толстым слоем наложила ее на хлеб и с удовольствием принялась уплетать свой бутерброд, запивая чаем. «На выходные еды хватит, а там, может, заплатят какой-нибудь аванс или можно будет одолжить денег в счет зарплаты. В общем, жизнь как-то налаживается. Ближе к вечеру раздался звонок в дверь:
– Быстрее, мы опаздываем на концерт, – затараторила Наташа. – Нас и тобой пригласили, сегодня мы популярны! Лови момент! Фестиваль джаза, сам Бутман и Джо Ланца. Времени у тебя – 15 минут.
Анна забегала по квартире, выбор, в чем пойти, не напрягал. Туфли да джемпер с юбкой. Из подъезда они выскочили, как дикие кошки, и помчались в сторону метро. Пятнадцать минут, и они уже стояли возле Дома офицеров.
– Кого ждем? – нетерпеливо спросила Анна.
– Чего, даже никаких предположений? – как-то загадочно поглядев на подругу, сказала Наташа. – О, вот и они! Мы тут! – помахала она кому-то рукой.
Навстречу им шел Павел и высокий незнакомый парень.
– Привет, коллеги, – весело сказал Павел и поцеловал Наташу в щеку, потом так же неожиданно быстро поцеловал Анну. - Знакомьтесь, Наталья, это Андрей. Андрей, это Наталья. А девушка с золотыми волосами – Анна. Ну что, пошли?
Он пропустил вперед Наталью, Андрея и Анну и сел рядом с ней. Погас свет, Бутман в этот вечер с саксофоном творил что-то необыкновенно волшебное. Но бедная Анна слышала только ровное дыхание Павла. Как тогда, в первую ночь. И иногда видела, как блестят его глаза. Он был так близко и так далеко. У нее вдруг появилось непреодолимое желание дотронуться до его руки. Павел повернулся и посмотрел прямо ей в глаза. Посмотрел так, как мог смотреть только он, восхищенным и таинственным взглядом.
– Какой же я был дурак, – шепотом произнес он.
Анна вся задрожала, она захотела, чтобы быстрее закончился этот концерт, уйти, раствориться, никого не слышать.
– Мне нужно выйти, – тихо сказала она и, пригнувшись, стала пробираться к выходу. Павел вышел вслед за ней. Они молча шли в сторону метро.
– Черт, я же на машине, пошли, я тебя отвезу, – предложил Павел и взял Анну под локоть. – Как ты? Все нормально?
Он довез ее до дома. Открыл дверцу и помог выйти из машины. Она ощутила на своей шее его теплое дыхание и в тот же миг он поцеловал ее в висок, щеку, губы. Обнял ее. И остался на всю долгую ночь. Павел был таким нежным с ней, и в то же время страстным. Анна опьянела от счастья. Утром она встала, сделала кофе, поставила поднос на край постели.
– Я так любила тебя! –  тихо произнесла Анна.
– А теперь? – он улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
Ему и не нужно было слышать ответ, Павел хорошо ее чувствовал. Эта девочка, конечно, все еще любит его. Женская любовь, как ромашка в поле, сколько ее ни топчи, она все растет. И, наверное, любит еще сильнее, чем прежде. На какое-то время Павлу вдруг показалось, что и он скучал по этой чистой, открытой и доверчивой девочке. «От чужой любви мы становимся сильнее, всегда нужно, чтобы тебя кто-то любил», – подумал Павел и произнес:
– Я чертовски по тебе скучал.
Весь следующий день они провели вместе. Впервые Павел никуда не спешил. Они сходили в магазин возле дома, Павел накупил продуктов.
– Этого тебе на неделю должно хватить. Потом принесу еще разной вкусной еды.
Она опять ждала его неделями. Правда, теперь он почти каждый день звонил ей домой. Справлялся, как дела, что нового. В один из выходных Павел обязательно заезжал к ней. Они ужинали, и он оставался на ночь. Работа в музее нравилась, особенно она любила работать в запасниках: тут было тихо, никто не мешал думать и писать. Анна вела и систематизировала архивы музея по определенным годам. Помогала устраивать выставки и часто заменяла экскурсоводов. Заметки и статьи о выставках охотно принимали в журналы по искусству. Жизнь шла своим чередом, но какое-то щемящее чувство тоски часто посещало ее. Это даже было не чувство, а скорее дыхание тоски за спиной. Наталья в тот же новый год вышла замуж за приятеля Павла Андрея. Реже стала бывать у Анны. Зато на работе они по-прежнему держались вместе.
– Ты когда пошлешь своего Никольского подальше и займешься устройством собственной жизни? Смотри, года бегут. Он ведь серьезно ничего не обещает. Додержит тебя до 30 и женится на другой.
Анна только отмахивалась:
– Пока он свободен, так же как и я. Он просто не хочет себя связывать, не создал его бог для семейной жизни. Главное – мы вместе, может когда-нибудь позже. Он же знает, что больше чем я, его никто любить не будет.
– Ага, а пока он отшивает всех твоих потенциальных женихов. Я заметила: как кто-то стоящий появляется рядом с тобой, он тут как тут. А сам он, ты уверена, не работает на два фронта? Ну, тебе виднее, твоя жизнь, смотри не пожалей потом. Я тебе все это говорю потому, что люблю тебя, глупышка, – Наталья обняла и поцеловала Анну в щеку.
– Ну что делать, мне нужен только он. Я хочу быть всегда свободной для него, буду ждать, сколько понадобится, –
Где-то в глубине души Анна верила, что Павел все равно позовет ее, они будут вместе. Ради этого она готова ждать сколько попребуется.  А пока встречались каждую неделю, в основном у нее на квартире. После работы Анна обычно шла домой, и ждала звонка, встречи. Иногда Павел брал ее с собой на прогон новой постановки или на концерт, потом они вместе писали рецензии. Анна многому училась у него.
Перед самым Новым годом Павел забежал к ней, возбужденно стал рассказывать, что наклевывается одно хорошее дело. Богатому человеку нужно вложить деньги. Павел пробивал идею открыть хорошую галерею в центре города и вторую - в Москве, где он мог бы быть директором.
—Тебе бы тоже работа нашлась, у тебя чутье на настоящий талант. Этим бы ты и занялась здесь, в Минске. В наших галереях должно быть все самое лучшее, тогда можно попытаться поднять цены на живопись. Я думаю, тебе это интересно. Организовывали бы пленэры, рекламные компании. Нашего богатенького папочку зовут Максименко Александр Олегович. И он мне доверяет. Хотя сам в этом деле ничего не смыслит. Просто есть крупная сумма и ему все равно в каком бизнесе эти деньги будут крутиться. Пора заняться настоящим делом.
У Анны горели глаза, еще с юности она мечтала о галерее современного искусства.
– Конечно, я бы хотела работать с тобой! И Наташу возьмем, она гениальный, рекламщик и устроитель презентаций.
– Там видно будет, теперь главное – дожать папочку, что б он не соскочил. Этим я пошел заниматься.
  Павел не появлялся и не звонил целый месяц, его мобильный был недоступен. Анна не выдержала и позвонила ему домой. Трубку взяла его мать, услышав женский голос, она радостно приветствовала:
– Добрый вечер, Ирочка, рада вас слышать. А Павла нет дома. Что ему передать?
– Простите, я не Ирочка, меня зовут Анна.
 – Анна? Какая Анна? Вы говорите, что передать Павлу, я передам.
– Спасибо, ничего не надо, – Анна положила трубку, щемящая тоска подступила к горлу. «Неужели он меня обманывает? Кто такая Ирочка, о которой знает даже его мать».
Через пару дней пришел Павел. Анна весь вечер внимательно вглядывалась в него, в нем ничего не изменилось – он все тот же, что и прежде.
– Павел, а кто такая Ирина?
– А, так это ты звонила мне домой, слушай, не звони мне на домашний, мать жалуется, что ее достают мои знакомые.
– Я звонила тебе второй раз в жизни, больше не позвоню, не буду беспокоить твою маму. Эта Ирина, может невеста тебе, ты скажи, я буду тоже в курсе.
– Успокойся, такая же невеста, как и ты.
Что-то острое опять вонзилось ей в сердце, и стало трудно дышать.
А еще через месяц Павел позвонил и сказал, что должен уехать в Москву по делам.
– Когда тебя ждать? – с тревогой спросила Анна, и тоска снова подступила к горлу.
– Месяца через три, приеду, позвоню.
– Почему так долго? У тебя свадьба? – молнией пронеслась догадка в ее голове.
– Да, я женюсь, – спокойно ответил Павел.
Два дня Анна лежала на диване и просто смотрела в потолок. Ей не хотелось ни есть, не пить, только спать. Тогда сон сутки напролет спас ее. Когда она просыпалась, то первое, что видела – картину на стене. С портрета на нее смотрели грустные глаза дамы в белом кружевном платье. С этого времени Анна делала все машинально. У нее пропал интерес ко всему в жизни. Как зомби поднималась утром, одевалась, шла в музей, где выполняла всю необходимую работу. Раньше такая увлеченная, инициативная и живая, теперь она двигалась, как тень, была ко всему равнодушной, делала все медленно, ни с кем не хотела общаться, забивалась в самые дальние углы музея и сидела там одна часами, делая вид, что что-то пишет. Хорошо, что Наталья с Андреем уехали в отпуск. Анна не выдержала бы нотаций подруги: «Я тебя предупреждала». Да и жаловаться можно было только на себя. «Если бог хочет наказать, он прежде всего отнимает разум, – подумала Анна. –« Какая же я идиотка, так мне и надо!» И вдруг засмеялась, громко, во весь голос и не могла остановиться. Если бы ее кто-то сейчас увидел, подумал бы, наверное, что девушка явно сошла с ума. Анна смеялась, как ненормальная. И вдруг этот безумный смех замер на ее губах, она подскочила к комоду в маленькой спальне, достала пачку фотографий, отобрала те, где был изображен Павел и с наслаждением порвала их все до единой на мелкие кусочки. Потом она долго стояла в душе под струей холодной воды. Успокоилась, пришла в себя, и впервые за эти дни ей стало легче. «Довольно с меня этого всего! Пусть та, другая, осуществляет теперь с ним свои мечты, если получится. Надеюсь, он больше не появиться в моей жизни».
Павел позвонил уже через месяц. Анна, услышав его голос, повесила трубку. Он ждал ее у входа в музей. Анна вышла ровно в 18.00. Никого не замечая, погруженная в свои мысли, она быстро шла в сторону остановки.
– Привет, – он тронул ее за плечо.
– Что тебе опять?— отпрянула от него Анна.
– Это ты из-за того, что я женился? Ну, это то же глупо, я никогда тебе ничего не обещал.
– Да, все понимаю. Моя беда в том, что много лет назад я встретила именно тебя. Для меня было бы лучше, чтобы ты прошел тогда мимо и не заметил меня. Я поняла одно: больше не хочу никого любить. Хочу, чтобы все оставили меня в покое, просто не вспоминали обо мне никогда. Неужели и это для меня много?
– Я скажу тебе одну вещь, – Павел остановился. – Отношения, любовь - это одно. Брак и семья – другое. У нас с тобой одинаковая мечта – галерея. Я точно буду неплохим директором, ты - моим замом. Я – конкретный и прагматичный, ты – мягкая и душевная, быстро находишь контакт с творческой братией и чувствуешь талантливых людей. У нас с тобой идеальный тандем. Для достижения этой мечты я сделаю все возможное и невозможное. Ирина - дочь того самого Максименко. Я через многое переступил ради цели. Ты думаешь, я ее люблю? Нет, но отношусь к ней с уважением, точно понимая, что хочу от этого брака. А любовь здесь не при чем.
– Откровенно. Ей ты об этом сказал, что не любишь ее, но уважаешь? Думаю, нет.
– Зря ты так, вот тебя я люблю и не хотел бы потерять. Но если ты уйдешь, я приму твое решение. Но что-то говорит мне, что ты не сможешь отказаться от такого интересного дела. Ты только представь, деньги у нас уже есть. Постепенно будет все: помещение в центре, авторитет  у коллекционеров и просто богатых людей, желающих вложить деньги в искусство. Контакты за рубежом. Хорошие цены и выгодные предложения. Мы любим искусство, любим делиться своими знаниями, передавать талантливые работы в руки тех, кто ими интересуется. Итак, Я – мозг всего предприятия, ты – душа, а Максименко – кошелек, подытожил Павел и улыбнулся.
– А твоя жена в этом предприятии?
– Ирина –это наша гарантия. Ведь толстые кошельки имеют свойства кочевать по разным карманам. Ирина будет гарантией, что ее папочка не передумает на начальном этапе и не соскочит в другой карман.
Анна слушала его, а про себя думала: «Конечно, он меня неплохо знает, точно рассчитал, что после женитьбы на другой, у меня останется только работа. Не будь у меня интересного дела, я просто впаду в депрессию, из которой уже не выйду никогда». А вслух сказала:
– Я подумаю, один день.
Через сутки Павел позвонил ей и пригласил пообедать вместе. Он заехал за ней ровно в 12 дня. Обедали они в маленьком итальянском ресторанчике. Тут было тихо, столик на двоих, можно было поговорить без помех.
– Я согласна,- сказала Анна. – Одно условие. Теперь у нас только деловые отношения.
– Зря! Хотя согласен на все! – Павел опять посмотрел на нее своим чарующим взглядом, так смотреть мог только он. «Сволочь обаятельная, кольца не носит, хотя бы для приличия пару месяцев не снимал. Это уже не мои проблемы, – устало подумала она. – Когда приступаем?
– Через пару недель увольняйся. Помещение я уже присмотрел. За две недели выкуплю, потом – ремонт. Тут ты мне должна помочь. Кстати, и твоей подруге работы хватит. Там нужна будет такая хваткая.
Уже через месяц работы по ремонту и оформлению интерьера шли полным ходом. Павел подобрал хорошее помещение в центре города, офис самой галереи получился компактный, зато для запасников отвели места побольше. И гордость Павла – два просторных выставочных зала и мини-салон для презентаций с небольшой барной стойкой. Анна с Натальей трудились по 13-16 часов в сутки. Работа – это то, что нужно было Анне, чтобы вылечиться от болезни, называемой «Павел». И она вылечилась. Вот только отношений с мужчинами она больше не желала. Никому из них она не хотела верить и никого не хотела ждать. Она занималась выбором художников и их работ: живопись, скульптура, графика, инсталляция. Она присматривалась, анализировала, делала для Павла письменные отчеты обо всех, кого собиралась привлечь к работе и чье творчество считала интересным или креативным. Уже через полгода респектабельная галерея в центре города распахнула свои двери. Здесь проходили выставки, презентации, творческие вечера и встречи. Летом начались пленэры для художников. Всем этим занималась Анна. Сначала ей помогала Наталья. Потом подруга неожиданно для Павла и Анны ушла в декретный отпуск. У Натальи родилась дочка, через день Анна старалась хоть на полчасика вырваться к подруге и ее маленькой Яне. Еще через полгода, Павел уехал с женой в Москву, оставив галерею на Анну и двух ее помощников. В Москве с женой и тестем он выкупил еще одну галерею. И занялся ее реконструкцией и обустройством по своему вкусу. Теперь художники из Белоруссии могли показать свои лучшие работы и в Москве. Из Белокаменной быстрее можно было попасть на зарубежные выставки. Быть замеченным платежеспособными ценителями искусства. Бизнес есть бизнес. Павел много работал. С тестем отношения складывались отлично. Александр Олегович полностью доверял зятю. «Настоящий зверь, хищник, будет с него толк», – думал он про Павла. Максименко все устраивало. Он занялся своей личной жизнью. Дочь вышла замуж, за ее будущее он был спокоен, пришла пора подумать о себе. Прошли 3 года со дня смерти его жены. Он начал присматривать партию для себя. Павлу это было на руку. Больше он не чувствовал никакого контроля над собой. Вечерами позволял себе расслабиться в компании то одной, то другой столичной гламурной нимфы. Он забывал о том, что у него есть жена, и нередко возвращался домой только под утро, нисколько не заботясь о печалях и переживаниях Ирины. Обе галереи работали и постепенно стали приносить первую прибыль. Павел все чаще оставлял Ирину одну и под предлогом срочного выезда в Минск мог на пару дней зависнуть у очередной любовницы. Иногда он без предупреждения, приезжал в Минск и мог пробыть неделю. В это время он нахально оккупировал комнату у Анны, объясняя это тем, что его квартира не обжита и вообще там идет ремонт. Вел он себя прилично. «Ну и черт с ним, – думала Анна. – Не в кабинете же ему в самом деле жить, с родителями он давно не в ладах, а больше пойти ему некуда». Анну он не тревожил. Утром вставал раньше, делал на кухне кофе и бутерброды. И тихо стучал в дверь ее спальни. Она вставала быстро принимала душ, они пили кофе и уезжали в галерею. Галерея в Минске пользовалась хорошей репутацией и признанием художников. В работе, если это действительно твое дело, время бежит незаметно. Вот уже и Наталья вышла из декрета. Опять была рядом с Анной и здорово ей помогала. Все шло своим чередом. Павел летал из Минска в Москву, он купил загородный дом на берегу реки в Вязынки. Перевез жену из Москвы и поселил в новом доме. Но отношения в семье не складывались. Ирина все чаще срывалась на истерики по поводу и без. Она чувствовала, как и все женщины, которых обманывает муж, банальную измену. Павел почти не разговаривал с ней дома, общих тем не было, ночью он тоже не вспоминал о ней, ему было скучно от ее постоянных выяснений отношений. Детей они не нажили. Ирина постоянно сидела дома одна и ждала мужа. К нему в галерею она приходила редко и сразу чувствовала себя там лишней. Жизнь Ирины постепенно превращалась в череду похожих один на другой серых дней. Отец Ирины через год после свадьбы дочери тоже женился. Отошел от дел и жил с новой женой в Греции на проценты от капитала. Так что и пожаловаться Ирине было некому. Она понимала, что тогда, 5 лет назад, ошиблась в выборе мужа. Павел все больше отдалялся. И это было необратимо. А еще через полгода он купил себе однокомнатную квартиру недалеко от галереи и жил там один.  Теперь Ирина видела его еще реже и никогда не могла знать, где он сейчас: то ли в Москве, то ли в Минске. Через год Ирина подала на развод. Павел не возражал. Они поделили имущество и тихо разошлись. Павлу досталась галерея в Минске и загородный дом под Минском, Ирине – московская галерея и квартира в Москве.
Теперь Павел чувствовал себя превосходно. Галерея приносила дивиденды и была на плаву. Анна отлично справлялась со своими обязанностями галериста. Она работала с художниками, выбирала направление и географию выставок. Анна притягивала к себе талантливых живописцев. А нужных людей, притягивал он. Анна грамотно и правильно оформляла экспозиции, очень щательно выбирала место для каждой картины. В зарубежных поездках с художниками она  как никто заботилась об имидже галереи. Павел полностью на нее полагался в сотрудничестве с зарубежными партнерами. Теперь он мог заняться воплощением своей давней мечты – создать журнал по искусству. Новое направление в бизнесе увлекало Павла и интересовало больше, чем галерея. Все дела по галерее он передоверил Анне. Теперь ничто не мешало ему заниматся только журналом.
2010-й год белого, металлического Тигра Анна праздновала а Варшаве. Предстояло открытие выставки совместно с польскими коллегами. А пока Марек Ковальски, польский галерист и коллекционер, показывал ей Варшаву. До открытия было еще семь дней . Анна с радостью откликнулась на предложение галантного и обходительного Марека, побродить по лучшим местам города. Ей нужно было присмотреть подарки Наталье и Яночке. Прикупить из одежды что-нибудь себе. В чем ей вызвался помочь Марек. Он неплохо говорил по-русски, отлично понимал белорусский. Неспешно обходя магазины, Марек весело болтал и, кажется, был в ударе. С пакетами и сумками они зашли в чудесное кафе недалеко от собора святого Яна в старом городе. Пахло свежесваренным кофе, шоколадом, корицей и ванилью, на столиках горели свечи. Анна со спутником выбрали место у окна, заказали кофе с фруктовыми пирожными, или, как назвал их Марек, «сэрничек на зимно». Пирожные были изумительными. Анна давно не пробовала такой вкусной выпечки.
– Цо мови, пани Анна? Якая романтычна атмосфера – Новы рок, свечи, прыгожая пани.
– Мне здесь очень нравится, улыбнулась Анна.
– Для чего такая грустная улыбка? Ослепительная улыбка, – Марек взял Анну за руку. – «Маленькая, хрустальная ручка. Певне, счастлив тот, кто может целовать эту ручку поздно ночью и рано утром, – Марек наклонился и коснулся губами руки.
Анна улыбнулась и тихонько освободила свою ладонь из руки Марека.
– Спасибо тебе, Марек, за все. Мне пора возвращаться к своим художникам, они меня ждут.
– Так, разумею, – сказал Марек.- Завтра Новы год, я приглашаю пани Анну встретить его с нами, со мной и моими друзьями. Пани бенжи окажет нам великую честь.
– Спасибо, Марек, я встречаю Новый год со своими художниками, я обещала.
Под бой курантов Марек влетел в гостиничный бар, где Анна и художники скромно отмечали новый год.
– З Новым роком, дрози, пшиятели! Счастья и любви в новом году!
Марек заказал еще шампанского на всю компанию. Весь вечер он развлекал Анну. Когда заиграла медленная музыка, он пригласил ее потанцевать. Обнял ее, и под звуки тихой музыки признался в любви. Анна с точностью до 90 процентов могла предсказать, что будет дальше.
– Марек, ты мне очень нравишься как человек, но мы можем быть только друзьями. Сейчас я не готова к близким отношениям.
Марек поцеловал ей руку и провел до места за столиком. Он был разочарован и огорчен.
– Пожалуйста, давай не будем портить такой хороший вечер, – попросила Анна..
Потом были подготовка выставки, ее открытие, неплохие продажи картин. Все прошло как нельзя лучше. Пора было уезжать домой. Марек не пришел проводить Анну на вокзал. «Обиделся, ну что же, я не даю ложных обещаний»,– подумала Анна и заняла свое место в купе.
Минск встречал их хорошей снежной зимой. «Как хорошо дома. Снег. Все белым бело. А в Варшаве, наверное, снова дождь...»
 На следующий день она хорошо выспалась и утром была уже в галерее. Марек позвонил в Минск через месяц. Попросил встретить его на вокзале. Павел поехал на вокзал сам. По пути они заехали пообедать, потом Павел устроил Марека в гостиницу. Целый день Павел посвятил варшавскому гостю, а под вечер следующего дня пригласил Анну к себе в кабинет.
–Я давно хочу тебе предложить стать моим партнером по бизнесу. Думаю, это будет справедливо по отношению к тебе. Ты сделала и делаешь так много. Без тебя у меня бы ни черта не получилось. Только тебе могу доверять на 100 процентов. Мы будем честно делить доходы от галереи. У тебя будет такое же право голоса, как и у меня, и гораздо больше полномочий, чем сейчас. Ну как, ты согласна?
– Хорошо, я согласна. Спасибо, не ожидала такого жеста от тебя.
– Документы я уже подготовил, подписывай. Сегодня же отметим этот замечательный факт! Ресторан уже заказан. Вечером к 18.00 будь готова. Я заеду за тобой и Наташей сюда. До вечера, партнер!
Маленький банкетный зальчик в «Калабрии» был полон. Павел расщедрился. Пригласил несколько самых талантливых художников, сотрудников галереи, пару коллекционеров и, конечно, Марека. Павел был в хорошем настроении, шутил, поднимал тосты за нового партнера и весь вечер не отходил от Анны.
– Что сегодня с нашим Павлом? Чудеса! Таким я его не видела со студенческих лет, – удивлялась Наталья. –«Может, у него, наконец, глаза открылись, и он понял, что ты золотой клад. Не загордись только, партнер. Скажи еще раз, кто твоя лучшая подруга. А, то-то же»!
Только в самом конце вечера Мареку удалось поговорить с Анной. Он рассказал ей, что приехал в Минск предложить поработать ей по контракту в Варшаве в одной из престижных галерей Польши. Сначала хотел переговорить с Павлом, чтобы не было недоразумений.
– Тшебо было наиперш поговорить с пани Аннай. Моя ошибка. Теперь он никуда не отпустит пани Анну. По моему розуменню, Павел так сама неравнодушен к пани, – сказал Марек и посмотрел в глаза Анне.
«Так вот оно что,– поняла Анна. – «Он почувствовал, что может остаться без рабочей лошадки. Вот откуда этот благородный поступок… Павел, Павел, ты не меняешься с годами».
Как бы там ни было, но у Анны появились деньги. Она сделала ремонт в своей квартирке. Отреставрировала кое-какую старую бабушкину мебель. И через год купила себе хоть и поддержанную, но свою машину. В один из выходных Павел устраивал ужин для нужных людей в своем в загородном доме, куда должна была поехать как партнер по бизнесу и Анна. Она впервые была у Павла. Дом был прекрасный - небольшой и очень уютный в модном на сегодняшний день стиле шале. Закуски, вина - все было устроено и привезено из Минска, между гостями суетились два официанта. Когда вечер близился к концу, Павел уговорил Анну остаться на ночь.
– Завтра воскресенье, спустимся к реке, поплаваем. Погода стоит хорошая. Ты же не отдыхала в этом году. А вечером уедешь в Минск?
Последние гости разъехались только к 12 ночи. Павел показал Анне ее спальню на втором этаже – небольшая уютная комнатка с большой кроватью и балкончиком.
– Я сам здесь всегда сплю, но сегодня отрываю от себя, – он одернул занавеску и вышел на балкон.
– Иди сюда, посмотри какой вид. Я всегда перед сном смотрю отсюда на звезды.
– В своем шале ты, наверное, чувствуешь себя жителем Швейцарии? Жалко, вершины Альп отсюда не видны,– весело проговорила Анна, облокотилась на перила и посмотрела вверх на звезды.
– Смешно, – прошептал Павел одними губами ей в затылок, тихонько прижался к ее спине.
Анна резко повернулась, и он поцеловал ее в лоб, ладонями поднял лицо и нежно поцеловал в губы.
– Я так боюсь тебя потерять, ты очень нужна мне. Переезжай ко мне жить. Подумай, как нам с тобой будет хорошо здесь.
– Я не верю тебе, ты столько раз…
Он не дал ей договорить, легко подхватил на руки и понес в глубину комнаты. Нежно, как старинную китайскую вазу, положил на постель.
Весь следующий день Анна пробегала, собирая чемоданы с самыми необходимыми вещами, она переезжала к Павлу. Неужели это теперь будет и ее дом? Как это было здорово! Павел обещал быть в восемь вечера, сейчас половина пятого. Анна решила поехать в галерею и забрать Павла на своей машине. Она закрыла последний чемодан, вынесла их в коридор, причесалась у зеркала в прихожей и закрыла входную дверь.
В галерее было пусто и тихо. Пятница, половина шестого, все ушли по домам. Она направилась к кабинету директора, отворила дверь и застыла от неожиданности. Ее Павел, Павел который ночью предложил ей жить вместе и расписаться, сейчас был с ее подругой Натальей. Полуголая, она сидела у него на коленях, весело смеялась, не замечая Анну в дверях. Павел целовал оголенную шею Натальи, и тут его взгляд поймал окаменевшее лицо Анны. Он не пожелал отвлечься и продолжал целовать Наталью. Анна закрыла дверь и вернулась домой. В этот вечер он не позвонил и ничего не объяснил. Зато позвонила Наталья. Она сбивчиво рассказала, что с Павлом близкие отношения продолжаются уже больше года, но мужа она бросать не собирается. И очень сожалеет что, Анна узнала про эту историю.
– Рано или поздно ты бы все равно узнала от кого-нибудь в галерее. Главное – не глупи, – совершенно равнодушным голосом сказала Наталья. – У нас с ним это началось до тебя. Серьезно я к нему никогда не относилась.
– За что, ты так со мной? – спросила Анна, не дождалась ответа и сбросила звонок.
В этот день она потеряла и любимого мужчину, и любимую подругу. Теперь она была совершенно одна. Ночь для Анны показалась черной и бесконечной. Как ни пыталось ее измученное сознание забыться хоть на пару часов, не получалось. Она наполнила ванну теплой водой, ее знобило, несмотря на то, что в квартире было даже душно. Только в горячей ванне ей на короткое время удалось вздремнуть. Когда вода остыла, она проснулась, встала, набросила махровый халат и поплелась на кухню варить себе кофе. Анне показалось, что она нисколько не отдохнула, а еще больше устала. Ей нужно куда-то уйти из этой квартиры, но она не знала куда. Просто сесть в машину и ехать, ехать… Анна натянула джинсы и майку, оглядела комнату… Взгляд ее вдруг упал на портрет прабабушки. Анне показалось, будто лицо дамы на портрете улыбнулось. «Похоже, я схожу с ума», – заключила Анна, быстро взяла ключи со стола, подхватила сумку и вышла. Старенькое Renault ночевало на площадке у подъезда. Машина завелась и медленно выехала со двора. Сосредоточиться на дороге - это был выход для нее. Просто ехать прямо и не приезжать никуда. Воскресный город еще спал. Долгиновский тракт, кольцевая… Анна не помнила, как очутилась на Брестской трассе. Проехав еще километров двадцать, ей захотелось кофе. Справа от дороги проступили очертания какого-то отеля:
– «Веста»,– прочла она название. – Наверное, здесь и бар есть, попью кофе, перекушу чего-нибудь и поеду дальше», – подумала Анна. Припарковав машину у края дороги, она пошла по узкой дорожке к отелю. Не предполагая, что вскоре судьба круто перемениться к ней.
 В это утро Тимур позволил себе поспать подольше. Он встал, принял душ, побрился, еще раз внимательно посмотрел на себя в зеркало. Затем спустился вниз в маленький ресторанчик при отеле, занял столик у окна. Заказал омлет с беконом и кофе. Уже допивал свою чашку и собирался попросить счет, когда из открытого настежь окна вдруг повеяло горьковатым ароматом миндаля. Это удивило Тимура, ведь уже много лет он не ощущал запахов. В следующий момент его как будто что-то толкнуло в спину. Тимур обернулся. Через два пустых столика сидела ОНА. Он сразу узнал женщину из своих снов, это была Рыжая. Волосы, как огонь, и огромные грустные глаза. Она сидела одна за столиком, подперев подбородок узкой рукой, крупная слеза повисла на ресницах, скатилась и разбилась о  край стакана с минералкой.
«Только бы она не растаяла, как видение из его снов, только бы не спугнуть», – успел подумать Тимур, встал и пошел к ее столику.
– Извините, разрешите присесть за ваш столик? – тихо спросил Тимур.
– Пожалуйста, – погруженная в свои грустные мысли, Анна даже не заметила, что столики вокруг пустые, и этот мужчина мог бы не отвлекать ее от грустных мыслей и не навязывать ей соседство.
– Ради бога, простите, что вторгаюсь, – еще раз извинился Тимур. – Мне кажется, что вам сейчас нужно немножко выпить чего-нибудь покрепче. Можно, я угощу вас коньяком? Здесь неплохой армянский коньяк.
– Да, выпить можно. Нет, выпить мне нельзя, я на машине, и мне нужно ехать, – не глядя на него, грустно проговорила Анна.
– А вот за руль вам точно нельзя. Где ваша машина? Я отгоню ее на стоянку, дайте мне ключи.
– Она там, у дороги, Renault  Clio, – протягивая ему ключи, Анна впервые посмотрела на незнакомца и подумала: «Зачем я это делаю? Ах, да, он просил», – Анна вдруг почувствовала, что этому незнакомцу можно верить, ему не нужна ее машина, он просто отгонит ее на стоянку отеля и вернется. Через десять минут он снова сидел за ее столиком.
– Меня зовут Тимур, – представился он.
– Анна.
Незнакомец заказал ей  и себе по 100 граммов коньяка, апельсиновый сок и бутерброды.
– Ну, теперь рассказывайте, что у вас случилось, – Тимур поудобнее устроился в кресле, и сделал глоток из бокала.
– У меня, у меня все плохо. Вчера я потеряла то, что искала много лет, – грустно проговорила Анна и снова рассеяно подумала: «Почему я говорю с ним об этом? Ах да, он спросил…»
От мужчины, сидящего напротив, веяло таким покоем и добротой, Анна посмотрела ему в лицо и слезы опять непроизвольно двумя тонкими струйками потекли из ее золотых глаз.
– Так, – решительно сказал незнакомец. – Мы сделаем вот что. Вы сейчас выпьете, сколько сможете, а потом пойдем гулять. Мы просто будем идти и говорить, о чем захотите.
Анна послушно взяла бокал, отхлебнула из него половину, запила соком и встала из-за стола. Незнакомец расплатился, догнал ее у выхода, подставил ей свою руку. И они медленно пошли по дорожке вдоль леса. Она держала его под руку, чувствовала крепкие мышцы и запах - как приятно от него пахло! Как нравился ей этот еле уловимый, аромат его парфюма. Тимур такой сдержанный и не многословный, рассказал ей всю свою жизнь. Как перед иконой он исповедовался во всех грехах, поведал все сокровенные тайны своей души. Он чувствовал, она его понимает. И для него вдруг мир, как тогда до войны, распахнулся, и заиграл всеми красками – желтыми, зелеными, голубыми, оранжевыми. Они прошли, наверное, километров 10 и говорили, говорили. Анна уже не плакала, она вдруг поняла, что этот человек, о существовании которого еще сегодня утром она даже не догадывалась, каким-то волшебным способом вдруг стер из ее памяти и Павла, и Наталью, и всю накопившуюся многолетнюю боль с ее души. Она точно знала теперь, мужчины – это не чужой, параллельный мир. Просто ОН должен быть своим, сделанным из того же из чего и ты. Ценить то, что ценишь ты. И любить то, что любишь ты. И уметь беречь все, то, что тебе дорого. Ей было так легко с этим человеком, как будто знала его она много лет.
– Теперь вы должны отдохнуть. Я сниму вам номер, – сказал Тимур. – А после я зайду за вами, и мы чего-нибудь поедим в ресторане. Он снял одноместный полулюкс, проводил ее до двери номера и хотел было уйти… Но Анна вдруг схватила его за руку - ей стало опять так страшно.
– Пожалуйста, не оставляйте меня здесь одну, – почти взмолилась она.
Он взял Анну за руку, открыл дверь в номер и пропустил ее вперед. Тимур, уложил ее, как ребенка, на небольшой диванчик в гостиной, укрыл пледом ноги, сел рядом в кресле. Пока Анна тихо спала, гладил ее по золотой голове, смотрел и думал, что так, наверное, спят ангелы. И что, уже никогда и никому он не отдаст эту женщину, которую он так долго звал. Вечером она проснулась, беспокойно оглядела номер, его не было.
«Если он не вернется через полчаса, я умру…»
В маленьком коридорчике номера отворилась дверь.
– Пора, пора вставать, проспите все самое интересное, – улыбался Тимур. – Ужин я уже заказал, через 10 минут жду вас за нашим столиком.
Вкусная еда, Тимур почти не пьет, только слегка пригубливает красное, как кровь, шардоне. В какой-то момент Анне так захотелось поцеловать эти губы с капелькой красного вина, еще не исчезнувшей в тонких складках упрямо очерченного рта. Он растерянно посмотрел, в ее внезапно вспыхнувшее лицо. Пытливо вгляделся в золотые глаза, под темными ресницами.
Утро только начало золотить бледным светом занавеску в окне напротив их постели. Рядом на столике лежал его отключенный сотовый и ее  старинный золотой крестик на цепочке. Она проснулась первая. И чтобы убедиться, что это был не сон, она дотронулась двумя пальцами до его спины и тихо поцеловала в затылок. Потом приподнялась и медленно стянула с него простыню. Он спал на животе, положив лоб на скрещенные руки. Крепкая спина, узкие бедра, сильные ноги. Анна наклонилась и поцеловала прямо в середину его страшного шрама на ноге. Горячая волна накрыла его сверху до низу. Он почувствовал этот влажный, долгий теплый поцелуй. Открыл глаза и повернул голову так, чтобы ее было видно всю. В зрачках загорелся сумасшедший, синий огонь.
– Боже, какая ты красивая,– проговорил он, охрипшим голосом.
 Она накрыла его рот пальцами. Он целовал сначала эти пальцы, потом тонкое запястье ее руки, потом нежную, алебастровую кожу плеча, живот, опускаясь горячим ртом все ниже. Она закрыла глаза, чувствуя, как четко работают, все его мышцы, и слышала, как бьется его сердце.
    Рано утром во Франкфурте зазвонил домашний телефон. Сонный Вовка, снял трубку и услышал возбужденный голос друга:
– Вовка, встречай нас через неделю.
– Ну, во-первых, здравствуй, братан. И кого это, интересно знать, НАС?
– Не занудствуй, Вольдемар. Ждите нас дома, остальное при встрече.
Тимур еле дождался пока медленная очередь, шевеля сумками и чемоданами, продвинется на досмотр к двум таможенникам.
– Добро пожаловать в Беларусь. Сколько спиртного везете? Все в норме, проходите.
Вот и выход терминал номер шесть. «Бедная, самолет опоздал на 15 минут. Там же дождь… Как она?» – забеспокоился Тимур.
У стоянки, которую облюбовали такси всех мастей, алчно ждущие свои 50 баксов, под пристальным глазом местных бомбил, у выхода в город стояла она, его рыжий ангел, его девочка. Он распахнул руки, как крылья, и обнял ее всю. Потом долгий поцелуй и еще, и еще… Они не могли оторваться друг от друга.
– Такси для двух влюбленных? – весело прокричал один из таксистов.
– Шикарная женщина, я его понимаю, – добавил второй, глядя вслед уходящей парочке.
– Как твоя машинка, хорошо бегает? – сразу спросил Тимур. – И ради бога, я тебя умоляю, девочка моя, в дождь бери лучше такси, дорога мокрая, с твоим умением водить это опасно. Машину поведу я, – он распахнул перед ней правую переднюю дверь новенького Volvo. Бросил чемодан. Быстро настроил сиденье под себя, пристегнулся и моргнув левым поворотником, резко тронул с места.
– Ну хорошо, 2 дня в Минске. Посмотрим, как твоя галерея. А потом едем знакомить тебя с моим братом. Билеты в вагон СВ на поезд Минск – Франкфурт-на-Майне, я купил. Нас там уже ждут.
Какая я счастливая! Спасибо, не знаю кому, спасибо всем! Я не могу представить, что можно быть счастливее! Он самый умный,  самый добрый, самый, самый любимый, и мой, только мой! Все, стоп, как все влюбленные женщины, я становлюсь дурой.
Вовка с Бригитой, встречают их возле большого чистенького и ухоженного дома.
– Знакомьтесь, Анна – моя жена.
 У Вовки брови удивленно поползут  вверх. Два  шустрых пацана,  весело  носятся, вокруг  матери с  отцом. «Бог мой, как быстро растут чужие дети». подумал Тимур—«Хотя и свои тоже». Месяц назад, в квартире у Тимура раздался звонок, тетя  Натэла сняла трубку. Она не могла дождаться, пока Тимур вернется со своего автоцентра.
– Тимурчик, дорогой, – чуть не плясала она.– Что, сегодня случилось!
– Что случилось? – опешил он.
– Звонила Тамрико из Рима. Мы с тобой, едем на свадьбу… Я так поняла, наша Тамрико замуж выходит. Тебе оставила свой телефон.

                Глава 4
Германия, 2000-е годы

   Почему все не так. Уже год как она вернулась домой. Денег так и не заработала. Да и как можно было это сделать, нелегально работая на сомнительную  немецкую фирмочку и такого же сомнительного работодателя. – «Ну, хотя бы на год хватило нам с бабушкой и мамой», – размышляла она. В начале двухтысячных работа за границей для нее, начинающего художника-иллюстратора, казалась отличным шансом, стать на ноги. Она только окончила Московский полиграфический. На ее счету были пару неплохо оформленных детских книг. Ее заметили в издательстве. А через год она и еще один художник ухали в немецкий Кемптен по приглашению. Их нового работодателя звали Рихард  Бауэр. Он  сделал им  гостевые визы, но они знали: гостить и отдыхать им там не придется. Еще в Москве Саша и Саша, их даже звали одинаково, подписали соглашение на иллюстрирование серии книг для детей. Работа предстояла большая, их хозяин торопился. Ему нужно было как можно быстрее отбить деньги, затраченные на паспорта, визы билеты, гостиницы для этих русских художников. Русских Рихард Бауэр не любил еще со времен войны. Мальчишкой его научили бояться солдат, ворвавшихся в их городок на востоке страны. Тогда, в 45-м, эти русские так уверенно вышагивали по узеньким мостовым их городка, будто это был их город и их страна. Теперь он, Рихард Бауэр, чувствовал себя победителем уже в их стране. Понимал: пока у этих русских такая неразбериха во всем, нужно просто пользоваться моментом. «Я дам им работу в приличной стране, за это вытрясу их них все, на что они способны. Тем более платить им можно, как рабочим или уборщикам. У себя на родине они и столько не заработают. Должны быть и за это благодарны». Бауэр месяц присматривался к этим двоим. Как ему казалось, он выбрал самых талантливых. Большой плюс был еще в том, что и девушка, и парень свободно общались на немецком. Девушка будет рисовать сказки, у нее получаются отличные картинки для детей. Парень – технику, животный мир и фауну для серии познавательных книг. Это была программа минимум, а там будет видно. Девушку он стал звать Алекса, а парня так и звал Саша.
Кемптен оказался небольшим тихим городком, каких в Германии множество. Ничем не примечательный, хотя и очень милый. Старинные домики, как из сказки «Гензель и Гретель», мощеные узенькие улочки, небольшие кафе и антикварные лавочки… Казалось, он весь был пропитан стариной. Оживлялся городок только на Рождество и в День объединения Германии. Жители редко видели туристов из других стран. Были приветливы и внимательны.
Бауэр устроил Алексу и Сашу в двухкомнатный номер недорогой гостиницы. У себя на фирме выделил им кабинет, обустроил его под мастерскую. На второй день приезда художники приступили к работе. Все было четко оговорено, пятидневная рабочая неделя с перерывами на ланч и двумя выходными. Хозяин навещал их в течение дня раз 5, проверял, что было сделано, пока его нет. Иногда приходил не один, а с каким-нибудь солидным горожанином. Однажды к ним зашел мэр города. С интересом начал рассматривать эскизы к иллюстрациям. Простой, доброжелательный дядечка, расспросил их, как устроились, понравился ли город. Пригласил на ужин к себе домой. Вечером за ними заехал Бауэр. Он отвез их в гостиницу, велел одеться поприличнее. Когда Алекса вышла, придирчиво осмотрел ее с ног до головы.
– Вы идете в дом к мэру, это очень хороший дом, просто так лишь бы кого туда не пускают. Разговаривать только через переводчика, вашему немецкому я не доверяю. Саша должен контролировать, сколько он пьет. Алекса должна поддерживать беседу, а не молчать, как дикая турчанка.
– Геру Бауэру не нравится, когда я молчу, и не нравится, когда говорю…
Алекса вспомнила случай две недели назад. Тогда у дома их с Сашей остановили две милые старушки соседки. Они долго расспрашивали о России. У одной из них племянник работал в Москве. А поздно вечером хозяин пришел злой, на повышенных тонах сделал им выволочку:
– Без моего разрешения вы не имеете права ни с кем знакомиться и тем более рассказывать, кто вы и откуда. Помните, вы работаете здесь нелегально. Мне не нужны неприятности с полицией. Без моего ведома из гостиницы ни ногой. Без моего разрешения ни с кем из соседей и просто прохожих не разговаривать! Вы меня поняли?! – это было сказано железным тоном.
Они поняли, только с того дня Саша сильно погрустнел и по вечерам стал прикладываться к бутылке. Спиртного в баре и на кухне было в достаточном количестве. Он закрывался в своей комнате с бутылкой рома, джина или виски и выходил только утром. А Алекса и так довольно молчаливая от природы, еще больше замкнулась в себе.
– Послать бы этого немца к чертовой матери, – как-то сказал Саша, – да куда деться. Паспорта и деньги у него. Все это получим, когда выполним все по договору. Сами влезли в эту кабалу, винить некого.
– Потерпим, полтора года – не срок, – успокаивала его Алекса. – «Заработаем. Мама из Москвы пишет, что на работу не может устроиться. А тут хоть и тоска зеленая, но все стабильно. Ты, Саша, только со спиртным поаккуратней, не части».
– Ладно, потерпим. Да и когда ничего не отвлекает, работа хорошо идет. А в этом заунывном городишке ничего отвлечь не может, это точно. Иллюстрации красивые получаются, дома я так не рисовал. Ностальгия, что ли, так подействовала? Да и у тебя пошло! Ты вообще молодец. Ну, дай нам все! И побольше! – Саша налил себе виски в широкий стакан с кубиком льда.
А сейчас они с Сашей, уютно примостившись на заднем сиденье хозяйской BMW, направлялись в гости к мэру, в его хороший дом, куда лишь бы кого не пускают… Машина медленно двигалась вдоль узких улочек вечернего городка.
Дом стоял на окраине города, даже на отшибе, окруженный высокой живой изгородью из туи. И был действительно хорош: большой, три высоких этажа, с массивной, по-немецки добротной входной дубовой дверью. Мэр вышел навстречу, радушно по очереди со всеми поздоровался, пригласил войти.
Внутри дом напоминал старинный немецкий замок и был устроен так, что за происходящим в холле можно было наблюдать с  верхнего этажа. Каменные полы с подогревом, антикварная мебель. Весь интерьер дома был четко выдержан по цвету: темный дуб, светлые под слоновую кость или светлую охру рифленые оштукатуренные стены, желтый металл дорогих витражных светильников. Даже скатерти и желто-золотистые кружевные салфетки на столах дополняли до мелочей продуманное убранство богатого респектабельного дома. На стенах – множество картин. Хозяин действительно любил живопись и, похоже, разбирался в искусстве.
Мэр познакомил Алексу и Сашу со своим сыном. Молодого человека звали Курт, ему было не больше 25. Курт предложил аперитив – нечто ярко-зеленого цвета, но очень приятное на вкус. Молодые люди расположились на двух маленьких диванчиках, стоящих напротив. Минуты 2-3 они изучали друг к друга. Курту понравились эти русские. У парня был открытый взгляд, умные пытливые глаза, хотя заметна какая-то настороженность. Девушка красивая, как цветок, нежная улыбка. «Отец говорил, что эти двое очень талантливы».
– Вы когда-нибудь пили абсент? – спросил сын мэра. – Нет? Отличная вещь.
– А вот залпом пить, как пьют русские, не стоит, – посмотрев на Сашу, улыбнулся Курт.
– Поздно, уже выпил! Я и в самом деле типичный русский. А вот вы, Курт, типичный немец. Если бы мне нужно было нарисовать настоящего симпатичного немца, я бы, ни минуты не сомневаясь, рисовал его с вас, – сказал Саша. – Прямой взгляд, голубые глаза, светлые волосы, спортивная фигура, даже имя у вас типично немецкое. В общем, истинный ариец.
Курт подлил в Сашин бокал еще абсента.
– Ну, что бы у всех ВСЕ! – Саша сделал большой глоток из бокала.
– Как мне нравятся эти русские, – развеселился Курт. – Ну что это за тост?
– Ладно, давайте выпьем за мир во всем мире. Так пойдет?
– Так пойдет, – согласился Курт.
Их позвали к столу. Саша, к своему удивлению, тяжело встал, ноги не слушались.
– Убойная штука, этот ваш абсент. Слава богу, действует в первую очередь на ноги. А голове хорошо! Ей богу. Даже просветление какое-то наступило.
Ужин проходил скучно. Хозяин говорил о политике и политиках. Бауэр о работе и деньгах.
– Давайте сбежим отсюда, господа, – тихо,  наклонясь к Алексе, предложил Курт.
– Мы не против, но как?
– Легко, – подмигнул сын мэра.
– Папа, господин Бауэр, я прошу вашего разрешения похитить наших гостей. Хочу показать им реставрационные мастерские Стефана. Он нас ждет.
– Конечно, сын, – отозвался мэр.
По лицу Бауэра скользнула недовольная гримаса.
– Прошу тебя, Курт, постарайтесь не поздно. Наших друзей с утра ждет напряженная работа.
Саша был благодарен Курту и уже на улице сказал:
– С сегодняшнего дня я весь твой, до гроба, честно! Ты сегодня спас нас от бдительного ока гера Бауэра. Так бы и бухнулся тебе в ноги. Продолжаем разговор!
И тройка дружно направилась в сторону ресторанчика на соседней улице.
Там было уютно, их столик находился в дальнем углу зала.
– Что будем пить? – спросил Курт
– Водку, – быстро ответил Саша.
– Алекса, вы тоже водку?
– Мне буквально 50 граммов.
Курт взглядом отыскал официанта, щелкнул пальцами:
– Бутылку «Смирнова». И закусить.
– Ну, чтобы у всех ВСЕ! – Саша залпом выпил свою рюмку.
– Куда ты так спешишь, Саша, ты хочешь нас покинуть? Так быстро поглощая водку, скоро уйдешь в астрал. Мы с Алексой останемся без тебя.
– Я в полном порядке ребята. Рюмка водки согрела мне душу, – лицо Саши выражало покой и умиротворение. – Продолжаем разговор.
– Вы, русские, загадочный народ, – Курт отпил из рюмки. – Душа. Главное – это уметь принадлежать себе. Воля, ум, профессия желательно та, что может принести неплохой доход. А «душа», я не понимаю.
– Вам немцам никогда этого не понять. У нас, русских, разум  подчиняется душе. Мы пьем, когда плохо и холодно на душе. И не знаем, как можно жить по-другому.
– А что скажет нам молчаливая  и сдержанная Алекса? – Курт посмотрел прямо в глаза девушке. – «Вот вы, например, совсем не пьете. О душе вам, кажется, не очень интересно. Вы не похожи на русскую.
– Я русская наполовину. Моя мать немка, отец русский. Дедушка, бабушка и даже прадедушка и прабабушка по материнской линии – немцы.
– Это уже интересно. Алекса, вы должны рассказать нам историю своей семьи, – попросил Курт.
– Это долгая история, – попыталась увернуться Алекса.
– Мы никуда не спешим, готовы выслушать, – Саша налил себе еще полрюмки.
– Ну, хорошо. Тогда начну, – Алекса залпом выпила рюмку водки. – Итак. Мои бабушка и дедушка переехали из Германии в СССР еще в 38-м прошлого века. Оба коммунисты-интернационалисты. Мой дедушка, Гюнтер Либерт, был убежденным до фанатизма и преданным до исступления делу мировой революции.
– Коммунисты, черт! И тут коммунисты! – проговорил Курт. – Ленин, Сталин.
– Да, и еще Горбачев и Ельцин, – добавил Саша. –« Давай дальше, что там было с этими коммунистами».
– На свое несчастье, или счастье, не знаю, мой дедушка еще совсем зеленым мальчишкой успел побывать в России до Второй мировой. Советская Россия покорила его. Он поверил в утопический миф и о счастье и равенстве для всех. Широко распахнутой душой он внимал речам Зиновьева на Международном конгрессе Коминтерна в Москве в 28 году. Дважды в Гамбурге вспыхивали восстания коммунистов, Гюнтер Либерт был в первых рядах. Тогда рабочие не поддержали революцию. После подавления восстания коммунистов фашистское движение активизировалось и стало набирать силу. И большинство рабочих переметнулись в партию национал-социалистов. Плечом к плечу с Эрнестом Тельманом мой дедушка продолжал борьбу за победу мировой революции. Но Германия устала, она пошла за партией национал-социалистов, то есть партией Гитлера. В 38-м народный фронт распался, началась травля коммунистов. К тому времени молодой Гюнтер, мой дедушка, был страшно влюблен в мою бабушку, красавицу Марию.
Надо сказать, бабушка была из очень богатой семьи немецких банкиров. Ее отец был совладельцем и держателем акций банка Normenbank, принадлежавшего его тестю Мартину Нойману. Мария была единственная дочь в семье, слыла феминисткой, имела бунтарский характер. В университете изучала историю и философию, почитывала труды Маркса, Энгельса. Всерьез увлеклась идеей коммунизма, была  передовых и смелых взглядов. Ей только исполнилось 19.
С Либертом Мария познакомилась на собрании подпольного кружка коммунистов. В самоотверженного, красноречивого, до смерти преданного делу революции рабочего гамбургских доков Мария влюбилась всерьез и навсегда. Ни минуты не колеблясь, она ушла из дома. С Гюнтером они участвовали в демонстрациях, направленных против фашистского движения. Печатали статьи в единственную коммунистическую газету. Вместе убегали по ночным улицам Гамбурга от полиции и штурмовиков. Вместе чудом спаслись в 38-м от ареста и тюрьмы. Вместе их переправили нелегально в Советскую Россию.
Тогда они даже не могли представить, что в сказочном советском раю их ждут такие же тяжелые времена, как и на родине.
– Да, – грустно протянул Саша, – нашли же они куда смыться. Как будто мало стран, хороших и разных. Прямиком в репрессии, лагеря, лесоповал, поражения в правах.
– Правильно, – заключила Алекса. – Прямо туда. А кто мог знать?
– Черт, – выругался Курт. – И это при живом папе-банкире в Германии. – Не понимаю.
– Ты не знаешь Курт, сколько у нас в стране было революционерок и даже боевых террористок, дочек царских сановников, банкиров и генералов, страшное дело! – Саша отпил из рюмки.
– Как же был зол на мою бабушку ее дед, тоже банкир. О, это просто бомба взорвалась, – продолжала Алекса
– Целая буря, ураган, когда она влюбилась в рабочего-революционера и ушла из дома. Ее дед кричал, что все Марии в его семье непутевые и испорченные девушки. Что внучка пошла по стопам его дочери. Он кричал, что они хотят его смерти, позорят и вредят всем остальным в его семье. Пусть и Мария отправляется к черту или своей непутевой тетке в СССР, что одно и то же. Они быстро найдут общий язык со своей тетушкой, его старшей дочерью.
– Что же случилось с ними дальше?
– Дальше было много чего. Нелегальная работа в Австрии почти 4 года. Потом опять Москва. Арест дедушки, потом и бабушки. В общем, из лагеря они вернулись только в 1953-м. Слава богу, они вернулись. В 54-м у них родилась моя мама. Поздни, долгожданный ребенок. Как-то все даже неплохо устроилось. Бабушка жива и по сей день. Они с мамой меня и вырастили. С теткой Мария так и не встретилась, сначала не могли ее найти, потом была подпольная работа за границей. Ну а затем арест. После лагерей вообще боялись общаться с родственниками.
– Вот так и распадаются семьи ни за понюх табаку. И зачем все это нужно было? – задумчиво проговорил Саша.
– На тот момент им казалось, что они делают все правильно. Хотя моя бабушка и сейчас остается коммунисткой. Не может она признать, что всю жизнь шла не по той дороге. Не может, и все тут! – заключила Алекса.
– Какая поучительная история, давайте выпьем за то, чтобы Родина для нас не стала злой мачехой! – Курт поднял бокал.
– Они родились в Германии, жили в СССР, везде дома и дома нигде. Я сама часто не знаю, кого во мне больше – русской или немки.
– Вот теперь понятно, – сказал Курт, – откуда такой хороший немецкий.
– Чтобы у всех было что вспомнить хорошего, когда придет время вспоминать, – произнес Саша и поднял рюмку.
Алекса на минуту задумалась:
– На сегодня все. Хватит семейных историй. Да и рассказчик что-то устал.
– А все-таки неплохо иногда тут бывает, – Саша выпил еще рюмку.
– Это он так после знакомства с тобой приободрился, – улыбнулась Алекса. – У меня тоже как-то настроение поднялось.
– По-моему Саше хорошо именно здесь, потому что есть водка, а мы с тобой Алекса на втором месте, – Курт посмотрел на сильно охмелевшего Сашу и с наигранной обидой продолжил: – Я и на втором месте после водки – это меня унижает.
– Ну все, Курт, нам пора в гостиницу, – Алекса помогла Саше подняться.
Курт набросил на плечи Саше куртку и они вышли из ресторана.
В маленьком холле гостиницы их уже ждал Бауэр:
– Мне нужно с вами поговорить, – повышенным тоном начал Бауэр, но вдруг увидел идущего следом за Сашей Курта.
– Ладно, сейчас уже поздно. Отложим до завтра.
Бауэр, услужливо попрощался с сыном мэра и ушел.
– Вот и выходит, Курт, ты второй раз спас нас от гера Бауэра.
Курт поддержал пошатнувшегося Сашу. Вместе с Алексой они довели его до комнаты, уложили на постель и закрыли дверь.
Они сидели в маленькой гостиничной кухоньке, Алекса, заварила чай.
– Часто он так напивается? – спросил Курт у Алексы.
– Нет, ты не думай, я его давно знаю. Это тут с ним что-то случилось. Какой-то надлом. Плохо ему тут. С тобой Саша как-то повеселее стал. Может, он и выпивать перестанет. Ты не бросай нас, Курт, – попросила Алекса.
– Не брошу, – Курт положил свою руку на руку Алексы. Он допил чай, поцеловал Алексу в щеку и вышел из номера.
Утром ровно в 9.00 к ним в мастерскую пришел Бауэр. Он, не здороваясь, уселся посреди комнаты, это было плохое предзнаменование.
– Я объясняю еще раз для вас, русских. Никаких знакомств не заводить, вы здесь только работаете, и все! О Курте Миллере – забыть. Вы его больше не увидите.
– Но вы же сами нас познакомили, – сказала Алекса.
– Я вижу, русской девушке он понравился, – ехидно заметил Бауэр. Впредь знайте, что если вы будете искать встречи с Куртом, я буду принимать меры. Вынужден буду штрафовать вас. Так что не расстраивайте меня. Все! Теперь работать!
– Бистро, бистро, русские свиньи, – тихо сказал Саша.
– Саша, прекрати.
Прошла неделя, потом другая. Постепенно Саша и Алекса стали забывать Курта. Только однажды Алекса с Сашей встретили его случайно в гипермаркете рядом с их гостиницей. Курт сделал вид, что не узнал их. Но все же вернулся и поздоровался.
– Что же вы, Курт, забыли нас? – спросила Алекса.
– Я забыл? – Курт в упор посмотрел на Сашу. Это же вы сказали, что не хотите меня больше видеть. Я не ожидал от вас такого. Зачем ты так Саша, я думал, мы подружились.
– Я тоже думал, что мы подружились, – искренне удивился Саша.
Курт посмотрел на Алексу:
– Что-то я ничего не понимаю. Гер Бауэр сказал моему отцу, что вы… – тут Курт хлопнул себя по лбу. – Как я раньше не понял, что тут что-то не то!!!
– Теперь я уже ничего не понимаю, – проговорила Алекса.
– А я все понимаю. Не хочет гер Бауэр, чтобы ты с нами общался.
– Как это подло! – Курт совсем расстроился. – Если бы вы знали, что он наговорил отцу. Отец просил никогда больше с вами не встречаться. Я даже пообещал ему.
– Ну и что же он все-таки наговорил? Мне просто интересно, до чего может дойти человеческая подлость и желание очернить людей, – видно было, что Сашу это сильно взбесило.
– Не нужно, Саша. Не уподобляйся геру Бауэру, – остановила его Алекса.
– Простите меня, – растерянно извенялся Курт. – Сам не пойму, как мог поверить ему, ведь чувствовал, что врет. Но он убеждал меня, что я не знаю русских.
– А нам он пригрозил штрафными санкциями, если мы будем искать с тобой встречи.
– Дикость какая! – возмутился Курт.
– А я предлагаю выпить где-нибудь за возобновление нашей дружбы, – Саша улыбнулся Курту. – Только идем тихо по одному и огородами, чтобы гер Бауэр нас не заметил. Ну что, пошли?
– Пошли, – радостно ответил Курт.
Они опять сидели в знакомом ресторанчике, пили кофе, болтали. Двое русских и немец чувствовали, что они молоды, что им интересно разговаривать просто так, не о чем. Что впереди будет еще много таких хороших дней, как этот.
Домой расходились порознь. С Куртом они договорились встречаться осторожно.
– Я не хочу, – сказал Курт, – чтобы у вас из-за меня были неприятности. Это дико признать, но гер Бауэр воплотил в себе все самые худшие черты немецкой натуры.
– Мне кажется, – задумчиво сказал Саша, – в душе он нацист.
– Мой отец – человек умный, но и его он отравил своей клеветой, – сказал Курт.
– Наверное, это потому, что он один. Одинокие люди становятся странными, злыми, – проговорила Алекса.
– В том, что он один, мы точно виноваты меньше всех. Не виноваты и в том, что деньги он любит больше, чем людей. Я вижу его мультяшным персонажем, таким богатым и подлым.
– Ну, не все богатые обязательно подлые, – улыбнулся Курт.
Теперь с Куртом они виделись через день, встречались в том же маленьком ресторанчике. Однажды Курт подъехал к ним на сверкающем новом Audi.
– О, отличная тачка! – Саша обошел машину со всех сторон. – Сколько она выжимает?
– 250 км в час, 8 цилиндров, – отозвался Курт. – Это подарок отца. У меня предложение. Сегодня суббота. Вы можете улизнуть на выходные от вашего хозяина?
– Трудно, но можно. Гер Бауэр очень не любит горы. Мы скажем, что хотим пойти в горы на выходные. Мы так уже делали. В этом случае он не будет нас сопровождать. А куда поедем?
– Я хочу показать вам Мюнхен. Красивый город, – предложил Курт. – Сходим в казино. И вообще погуляем. Там завтра будет что-то вроде зимнего карнавала. Это очень красиво.
Курт посмотрел на Алексу:
– Ну что, едем?
– Спрашиваешь? – ответил Саша за Алексу. – С тобой хоть куда. Мы сейчас домой, оденемся потеплее, позвоним Геру Бауэру. Через полчаса на этом месте. Мы побежали.
  Через сорок минут они мчались по хорошей прямой и гладкой, как паркетный пол, трассе на юго-запад к Мюнхену. Машина легко шла 180 километров. Курт явно наслаждался скоростью. За окнами мелькали ухоженные поля, рощицы, тополя вдоль трассы. Алексе с трудом удавалось хоть что-то различить за окном. От скорости у нее заложило уши, как в самолете.
–  Хорошо идет, а ну поддай, Курт! – крикнул Саша.
Курт вдавил педаль газа и стрелка на спидометре почти зашкалила.
– Вот это да! – восторгался  Саша. – Вот это машина!
– Прекратите немедленно, – паризывала с заднего сиденья Алекса. – Курт, ты нас всех угробишь!
– Молчи, женщина, – весело крикнул Саша Алексе и уже другим тоном Курту:
– Что они понимают в скорости, эти девчонки!
Наконец вдали появился Мюнхен. Курт снизил скорость и Алекса облегченно выдохнула.
– Сейчас я познакомлю вас с моим сокурсником по университету, – он набрал чей-то номер. Машина плавно выехала на маленькую улочку и остановилась напротив трехэтажного особнячка. Им навстречу вышел парень и поприветствовал Курта.
– Знакомьтесь, Ян Микульский. Мы вместе учились в Мюнхене.
– Учились, да. Только я окончил университет, – Ян с улыбкой посмотрел на Курта, – а этот бездельник нет.
– Да, я всегда был плохим студентом. Все ищу себя. Со следующей осени учусь в Сорбонне. – Знакомься, Ян, это мои русские друзья – Саша и Алекса, – представил художников Курт.
Ян крепко пожал Саше руку и, чуть задержав руку Алексы в своей, спросил:
– Скажите, все русские девушки так красивы?
– Так вот, о Сорбонне… – перевел тему Курт. – В Сорбонне подтяну свой французский, да и философия мне нравится.
– О, понятно. Ты, Курт, не философ, ты прожигатель жизни. Впрочем, почему и не поучиться, раз папа платит.
– Дело не в этом, – оправдывался Курт. – Просто не хочу быть финансистом. Что угодно, только не финансы.
– Ладно, нет  так нет. Какая намечена программа? – спросил Ян.
– Сначала пообедаем, – предложил Курт, – а потом я покажу русским друзьям лучшее в Германии казино. Им, как новичкам, должно повести.
У входа в казино, мигавшего яркими огнями и цветной рекламой, Алекса нерешительно замедлили шаг.
– Я одета как-то не по случаю, – засомневалась она.
– У нас мало кого волнует, как ты одета и во что, – успокоил ее Курт. – А джинсы – это одежда на все случаи. У нас даже женятся в джинсах.
Вдруг Курт оживился, ему явно на ум пришла какая-то идея:
– А хочешь, мы сейчас тебя нарядим, как светскую даму. Тут совсем рядом прекрасный бутик.
– Отличная идея, – подхватил Саша.
Через секунду они уже вели под руки упирающуюся Алексу.
– Мать, ты давай не капризничай. Сказали тебе, что сделают из тебя светскую даму, вот и иди тихо, чинно и спокойно, – попутно барабанил Саша. – Тренируйся быть светской дамой.
Они вошли в магазин готовой одежды. Услужливая молоденькая продавщица поспешила к ним на встречу.
– Нам нужно одеть вот эту прекрасную девушку. Нужно что-нибудь коктейльное, – начал Курт. – Обувь, сумочку мы тоже посмотрим.
– Господа, прошу присесть. Кофе, чай? – с милой улыбкой предложила продавец.
– А можно шампанского? – спросил Саша.
– Конечно, – с той же милой улыбкой проворковала продавец.
Она взяла Алекс и отвела ее в примерочную. Прошло почти полчаса, друзья уже выпили по бокалу шампанского и приступили к кофе. И тут из глубины зала нерешительно вышла Алекса и направилась к ним.
– Вот это же совсем другое дело! – воскликнул Саша.
– Класс! – только и смог произнести Курт.
– Просто с ума сойти, – присоединился Ян.
На Алексе было серо-голубое платье из английской шерсти, оно выгодно подчеркивало тонкую талию. Стройные ноги были обуты в черные бархатные ботильоны на высоком каблуке. Продавец ловко набросила поверх платья Алексы кашемировую накидку цвета мокрого асфальта. Весь этот элегантный туалет завершала небольшая замшевая сумочка.
– Берем все! – Курт протянул продавцу банковскую карточку.
– Я тоже участвую, – Саша полез за бумажником.
– Ну, тогда и я, хоть сумочку дайте мне купить, – Ян тоже протянул карточку продавцу.
Настроение у всей четверки было приподнятое. Пропустив Алексу вперед, они вошли в сверкающий зал казино. Компания во главе с Куртом миновала два занятых стола и подошла к третьему с рулеткой.
– Можно я пока посмотрю? – спросила Алекса.
– Посмотри, посмотри, – ответил Саша. – А я, пожалуй, сыграю. Намекните мне, что нужно делать.
– Ставь фишки на любую цифру, – задумчиво ответил Курт и сам, покатав пару жетонов между большим и указательным пальцами, бросил их на черное поле.
Алекса с интересом наблюдала за этим многообразием человеческих лиц, эмоций и темпераментов. Ее завораживало это зрелище, как просмотр новой картины или спектакля в театре. Какие разные люди, как они нервничают, как волнуются и радуются. Курт время от времени отвлекался от крутящейся рулетки с кем-то здоровался. Его здесь знали.
«Похоже, он тут завсегдатай», – подумала Алекса.
– Ура, я выиграл, – вдруг подал голос Саша. – Алекса, смотри, я выиграл 1000 баксов!
– Тебе повезло, Саша. Новичкам всегда везет. А я вот опять проиграл, – невесело констатировал Курт. – Уйдем отсюда.
– Не переживай, Курт, у меня есть тысяча, и я всех гуляю. Тем более мы должны показать новый наряд Алексы этому городу.
– Да, тысячей больше, тысячей меньше, – махнул рукой Курт.
– Постой, может, Алекса хочет сыграть? – вспомнил Саша.
– Нет, я не хочу, я не очень верю в то, что мне повезет, – ответила Алекса.
– Тогда поехали смотреть карнавал, – предложил Курт.
Через 15 минут компания была уже рядом с центральной площадью. Призывно зазвучали фанфары. Из глубины соседней улицы, примыкающей к площади, появилась красочная колонна – все были в ярких костюмах, причудливых масках. Каждую группу участников этого карнавала сопровождал отдельный маленький мобильный оркестрик. Эта разнообразная музыка сливалась в единый гул и разобрать, где начало мелодии, а где конец, да и что вообще играют, было очень сложно. Но двое русских выражали полный восторг. Курта не очень интересовало это действо. Он много раз видел этот карнавал, ему было интересно наблюдать за Алексой.
«Как сейчас горят ее глаза, я раньше не замечал, – думал он, глядя на девушку. – Какая у нее милая улыбка».
– Все-таки у этих русских очень красивые девушки, – тихо сказал Курту Ян.
– Полностью согласен с тобой, дружище, – ответил Курт.
– Кто она тебе?
– Никто, но тебе не советую даже думать о ней, – полушутя пригрозил Курт. – Я тебя предупреждаю.
– Жаль, – Отозвался Ян. – Со мной у нее больше шансов на что-то серьезное. А может, из нас троих она выберет русского. Ты об этом не подумал?
– Нет, русский мне не соперник. Я сразу понял, они только друзья. Хотя он славный малый. Очень искренний и такой непосредственный. С алкоголем, правда, есть проблемы.
– Ну, для русских, это не проблемы. Насколько знаю, – шепотом продолжил Ян, – они все пьют не в себя, но он не дурак, справится.
Этот день был такой замечательный, Саша еще долго будет вспоминать, как смеялась Алекса, как смотрел на нее Курт. Всё вокруг казалось таким чудесным, все – такими добрыми. Даже мрачное настроение куда-то ушло. Ему было весело, дышалось свободно.
В Кемптен Курт, Алекса и Саша вернулись только под утро.
– Спасибо тебе, Курт, за все, – Алекса благодарно поцеловала Курта в щеку.
– Я тоже тебе благодарен за этот день, – устало проговорил Саша и пошутил: – Но никто не заставит меня поцеловать тебя, Курт. Она поцеловала тебя за двоих.

С того дня тройку часто видели в маленьком ресторанчике, на площади у ратуши. Теперь после работы Алексе и Саше было куда пойти в этом скучном и сонном городке. Саша заметно приободрился, он реже прикладывался к бутылке по вечерам. Курт придумывал, что еще можно показать русским в его городе. А когда выпал первый снег, их новый немецкий друг привез 2 пары горнолыжного снаряжения – для Саши и Алексы.
– В ближайшие выходные мы едем кататься в горы. На лыжах все стоят? – спросил Курт.
– Я стою, – ответила Алекса.
– Мне бы на санках каких. Я лыжи как-то не очень… – признался Саша.
– Но горы же ты любишь? – Курт похлопал Сашу по плечу. – Пока мы с Алексой будем кататься, ты будешь наслаждаться пешей прогулкой по живописным окрестностям Кемптена и ждать нас.
– А у меня есть выбор? – спросил Саша.
Курта вполне устраивал такой расклад. Он ничего не имел против Саши, но очень хотел пообщаться с Алексой наедине, однако ему это никак не удавалось. А тут все так удачно складывается.
В ближайшие выходные они официально объявили геру Бауэру, что намерены выходные провести в горах, хотят покататься на лыжах.
– Я найду, кто будет сопровождать вас в поездках за город, – Бауэр пытался сохранить контроль над русскими.
– Нет, – решительно заявил Саша. – Мы должны побыть одни, поскольку очень устаем за неделю. Нам нужен эмоциональный покой. Вам не о чем беспокоиться, гер Бауэр. В воскресенье вечером мы будем в гостинице, а в понедельник ровно в 9 утра – на своих рабочих местах.
– И без опозданий, – предупредил Бауэр.
Ему уже прилично надоели эти русские, но работали они отлично. Иллюстрации получались прекрасные. Бауэр подписал соглашение с местным издательством и типографией на издание серии детских сказок и нашел спонсора для издания альбома с военной техникой, работу над которым почти закончил Саша. Бауэр был очень доволен собой, он не ошибся с выбором этих двоих. Затраты на русских художников он уже отбил с лихвой, теперь подсчитывал, сколько сможет на них заработать дальше. «Да, – думал он, – закажи я эту работу у немецких художников, прибыль составила бы всего ничего. Если так пойдет дело, заключу с ними контракт еще на пару лет. Даже если придется оформлять им рабочую визу, все равно останусь в выигрыше. И главное в этом случае – я ничем не рискую. Хотя… – вдруг вспомнил он, – мэр после того, что я ему наговорил на этих двоих, может быть против их работы в его городе. Я с этим как-нибудь потом разберусь. Вохможно, буду приглашать их по одному на полгода. Порознь с ними легче разобраться и диктовать свои требования. Так и сделаю. Этот Саша мне особенно не нравится. Слишком свободно ведет, будто у себя дома. Да и слабость имеет к спиртному. Только девушка может на него повлиять. Нет, пожалуй, лучше вдвоем».
А трое друзей хорошо проводили время в пригородном кемпинге, три номера в котором предварительно бронировал Курт. Они приезжали в субботу утром. Курт с Алексой до обеда катались на лыжах. Саша терпеливо ждал их. Он открыл для себя местный фирменный глинтвейн. Выпивал небольшой бокал и шел делать зарисовки с натуры. Места около Кемптена были живописными. Ближе к обеду Саша занимал столик в ресторанчике при кемпинге и делал быстрые наброски посетителей углем или сангиной в большом акварельном альбоме. В этот раз он опять занял свое любимое место у окна. Не спеша расположился за столом и стал делать зарисовки. Возле него крутилась девочка лет 6-7. Она приближалась все ближе и ближе, стараясь разглядеть, что рисует художник. Наконец Саша заметил ее. Он улыбнулся и развернул альбом так, чтобы девочке был виден рисунок. Она с интересом стала его рассматривать.
– Как тебя зовут? – спросил Саша.
Девочка смутилась, но все же ответила:
– Гретта.
– Что значит твое имя? – Саша перевернул чистый лист и быстро стал набрасывать портрет малышки.
– Гретта – значит жемчуг, – ответила она.
– Ты посиди десять минут не двигаясь, жемчужная Гретта. Я нарисую твой портрет с жемчужными бусами.
Сашина рука летала над белой рифленой бумагой, и на ней проступали линии нежного детского лица, прозрачные большие глаза, кудряшки надо лбом. Шею девочки на портрете украшали три ряда крупных бус. Бусины были разбросаны по платью, из них же на маленькой ручке обозначился браслет. Девочка терпеливо сидела минут пятнадцать, пока Саша не разрешил ей встать и посмотреть.
– Вот ты и получилась, жемчужная принцесса.
– Они не похожи на жемчуг, они рыженькие и коричневые.
– Не похожи, говоришь? – Саша открыл коробочку с мелками. Белым мелом прорисовал блики на бусинках.
– А так, похоже на жемчуг?
– Да, похоже!
Саша аккуратно вырвал лист из альбома, посмотрел еще раз на девочку, в углу портрета написал: «Жемчужной Гретте от русского художника с пожеланием счастья». Девочка бережно взяла лист из рук Саши, и убежала вверх по лестнице над рестораном.
К обеду вернулись Курт с Алексой. Они заняли столик в центре ресторана, заказали себе грибной суп, рыбу, тушенную с помидорами, перцем и картофелем, сливовый баварский пирог к чаю. Немного поболтали и ближе к четырем разошлись поспать по своим номерам. К ужину компания снова спустилась вниз. Они заняли тот же столик, официант принес меню и карту вин. Но вдруг вернулся и поставил на их столик бутылку шампанского «Моэт и Шандон».
Курт, увидев черный с золотой каймой бант и красную печать на горлышке бутылки, замахал руками:
– Это еще что, мы не заказывали.
– Это подарок вашему столику вон от той дамы, – официант глазами показал на молодую женщину в меховой накидке.
Дама встала из-за своего столика и направилась к ним. Она поприветствовала всех кивком головы, и обратилась к Саше тихим мелодичным голосом:
– Вы тот русский художник, который сегодня утром рисовал портрет моей дочери?
– А, – догадался Саша. – Вы мать Гретты.
– Хочу сказать, вы талантливы, нам с мужем очень понравился ваш набросок. Я хочу пожелать вам успеха и признания.
– Спасибо, – скромно ответил Саша.
Дама отошла к своему столику.
– О, какие тебе подарки делают! – Курт взял бутылку и повернул этикеткой к Саше: – Ты знаешь, сколько стоит эта бутылка?
Опять появился официант:
– Господа, выбрали? Хочу сказать вам, что бы вы сегодня ни заказали, ужин будет оплачен той дамой, с которой вы только что разговаривали.
Саша привстал и кивком поблагодарил даму.
– С тобой выгодно ходить в рестораны, Саша, – Курт рассматривал бутылку шампанского.
– Это уже слишком, не привык я к подаркам, – отозвался Саша. – Но вот девочка у нее действительно милая, будет настоящей красавицей.
– Да, как и ее матушка. Я ведь тоже люблю детей, – подмигнул Саше Курт, – у которых красивые мамы.
– Свою мать я не знал, она умерла, когда мне было 3 года, – грустно сказал Саша. – Отец сильно запил после ее смерти. За мной смотрела только старшая сестра. С детства я привык чувствовать себя лишним. Я всем мешал. Отцу, потому что нужно было чем-то нас кормить и во что-то одевать. Ему приходилось хоть иногда, но работать. Это злило его. Потом стал мешать сестре, когда отец после смерти оставил квартиру мне по завещанию. У сестры своя семья, а тут я еще не сошелся характером с ее мужем. Со мной всегда было непросто. По сути, я никому никогда не был нужен. Да и я сам не только привык думать, но и поверил в то, что мне тоже никто не нужен.
– У меня тоже своя грустная история, – Курт налил всем шампанского. – Моя мать просто сбежала от отца, когда мне было полгода от роду. У нее появился любовник, с ним она и укатила в Америку, потом в Северную Африку. С тех пор я ее не видел. Так что у меня есть только отец. И я его люблю. Хотя он меня часто не понимает. Ну что же, за тех, кто нас не оставил, когда было трудно! Они сдвинули бокалы с дорогим «Моэт и Шандон».
– А меня, напротив, воспитывала мама на пару с бабушкой. Я безмерно их люблю. Выпью за свою маму! – и Алекса допила свой бокал.
– Черт бы побрал это шампанское за 300 евро. Оно навевает грустные воспоминания. Kellner! – громко позвал официанта Саша. – Нам водки, хорошей, русской!
– Саша, умоляю тебя, давай без фанатизма, – попросила Алекса и тревожно пододвинула блюдо с нарезкой ближе к Саше.
– Все нормально, мать! – Саша быстро налил себе четверть бокала «Смирновки» и залпом выпил.
– Ну все, понеслось! – произнес Курт.
В считанные минуты Саша охмелел, сразу затих, глаза его остекленели, плечи опустились. Больше он никого не слушал, подливал себе сам быстро выпивал. Курт с Алексой поняли, что пора уходить. Они с трудом довели Сашу до его номера, а, укладывая его на постель, больно стукнулись лбами. Вышли из номера, Курт повесил на дверь табличку «Не беспокоить», потер свой лоб. В ответ Алекса тоже пощупала свой ушиб. Курт улыбнулся:
– Больно? Прости, я не хотел.
– Ничего, до свадьбы заживет! – ответила Алекса.
– Дай посмотрю, – он убрал волосы со лба Алексы, внимательно осмотрел синяк и поцеловал место ушиба. – Сейчас будет лучше.
Курт почувствовал, как замерло сердце девушки. Он обнял ее и нежно, как целуют лепестки роз, прикоснулся к ее губам… Потом они пошли по темному коридору, ведущему неизвестно куда.
– Я много выпила. В какую сторону нам идти? Я потерялась, тут так темно… – проговорила Алекса.
– Со мной ты в безопасности.
Уже у своего номера Курт снова обнял Алексу, на этот раз его губы, пахнущие анисом, настойчиво приникли к ее губам. А в следующие несколько секунд она забыла все доводы рассудка.
Утром Алекса в полусне, не открывая глаз, тихо прошептала:
– Мне снился такой секс.
– Это был не сон, – рассмеялся Курт.
– Боже, – шептала Алекса, – о чем я только думала.
–Чувство вины – пустое бесполезное чувство. Мы с тобой хотели этого, – нежно целуя, говорил Алексе Курт. – Не думай об этом. Теперь я с тобой. Сейчас разбужу Сашу, все ему объясню про нас. Он поймет. Но как же он умеет испортить вечер. Хотя… вчера ему это не удалось. Разве я не прав?
– Прав, – ответила Алекса. – В этот вечер, боюсь, я в тебя влюбилась.
– А ты не бойся, все будет хорошо.
Курт ушел будить Сашу, взяв с собой поднос с чашкой кофе.
– Доброе утро, мой русский друг.
– Который час? – Саша с трудом оторвал голову от подушки. – Сильно я вчера, да?
– Не то слово, – отвечает Курт, ставя поднос рядом с Сашей.
– Это ты меня раздел? – заглядывая под одеяло, спрашивает Саша.
– Это мы тебя раздели…
– Блин!
–А что было делать, один бы я не справился. Алекса очень сильно расстроилась. Сначала я занимался тобой. Потом пришлось утешать ее. Пора тебе взять себя в руки.
– Мне это не нужно, – Саша грустно посмотрел на Курта.
– Ты пойми, Алекса тебя очень любит, по-своему, ты ей друг, она очень переживает за тебя. Меня она любит по-другому.
– А ты, ты ее любишь?
– Да, знаешь, сегодня ночью…
– Меня не интересуют подробности. Это ваши дела. Вы взрослые. Закрыли двери в свой номер и никого не должно интересовать, что там происходит. Но ты прав Курт, Алекса мне друг. Если ты ее обидишь, я тоже буду сильно огорчен. И тогда ты лучше поберегись.
– Я понял, – Курт примирительно улыбнулся. – Пей кофе, защитник, и приходи в себя. После обеда мы должны возвращаться назад.
С понедельника по пятницу у двоих русских  напряженная работа с утра до вечера с перерывом на обед. Буэр торопит, нужно сдавать очередной макет книги, Алекса не успевает.
– Ты стала несобранная, – отчитывает ее Бауэр. – О чем ты думаешь все время?
«Не о чем, а о ком, – мысленно отвечает Саша, а вслух произносит: – Мы все успеем, я помогу Алексе.
– А твоя тема? – возражает Бауэр. – У тебя времени тоже не так много.
– Мы все успеем, – заверяет Саша. – Вы должны понять, мы делаем творческую работу, а не клубнику собираем, вы же загнали нас на конвейер. Чтобы рисунки получились красивыми, нас не нужно стегать хлыстиком. Иначе это отразиться на качестве продукции. Мы все успеем в срок, я обещаю вам.
– Смотрите, за нарушение сроков я вычту из ваших денег.
– Не сомневаюсь в этом, – замечает Саша.
Бауэр резко разворачивается и покидает мастерскую.
– Смотри ты, чеканит, как солдат вермахта. А сам и в армии никогда не был. Чувствует себя с нами, как победитель с пленными. Но шутки, шутками, а в выходные придется поработать, иначе не успеем.
Это означало, что Алекса в выходные не увидит Курта. С прошлых выходных она живет только надеждой на эту встречу. Мечтает, как снова поедет с ним на лыжах, как он будет держать ее за руку. А теперь что?
– Ладно, я поработаю в выходные, – сжалился над ней Саша. – А ты поезжай, пообщайся без свидетелей со своим Куртом.
– Нет, – отвечает Алекса. – Я так не могу, вместе работаем, вместе и отдыхать будем.
– Поезжай-поезжай, тем более я там уже все что можно обрисовал. Мне и делать в этих горах больше нечего, – и печально добавляет: – Да и игру «третий лишний» с детства не люблю.
В пятницу вечером в назначенное время к машине Курта пришла одна Алекса.
– А где Саша? – удивленно спрашивает Курт.
– Саша работает за нас двоих, не успеваем мы. Саша по-человечески отпустил меня к тебе, он очень добрый. И настоящий друг.
– Жаль, вас обоих хотел повидать Ян. Специально из Мюнхена приехал. Сейчас мы подхватим его у гостиницы. Он поедет с нами в горы. Думал, Саша составит ему компанию. Заодно Ян повлияет на него положительно. Знаешь, ведь Ян очень правильный парень. С ним рядом даже я теряюсь, он меня постоянно строит. Но главное – мы опять вместе. Я так рад! А ты?
– Я очень! Всю неделю ждала, чтобы увидеть тебя, работать стала хуже. Думаю все время не о работе, а о тебе.
– Я тоже думаю о тебе, – Курт прижал Алексу к себе.
– Опаздываем, – Курт резко тронул машину, и они помчались по затихшему городу. Ближе к 8 вечера вся компания была на месте.
– Добрый вечер. Люкс у вас не занят? – спросил Курт на ресепшене.
– Вот значит как! – удивленно проговорил Ян и взглянул на Алексу.
– Вот так, дружище, теперь мы вместе, – Курт прижал к себе немного растерявшуюся Алексу.
– Ну а мне номер на одного и попроще, без затей, – попросил Ян портье.
Получив свои ключи, они договорились встретиться через полчаса в баре.
Приглушенный свет, приятная музыка располагали к отдыху. Алекса, Курт и Ян тихо беседовали.  Из зала подошел незнакомый парень,  пригласил Алексу на танец.
– Конечно, разомнись, мы пока с Яном закажем выпивку.
Они подошли к стойке бара и сделали заказ: себе – виски с содовой, Алексе – мартини.
В ожидании, когда закончится музыка, Ян наблюдает за Алексой.
– Она хорошо танцует. Очень пластичная девушка, ритм хорошо чувствует, – отмечает он.
– Ты еще сомневаешься в моем умении выбирать себе девушек?
– Нет, я сомневаюсь в ее умении выбирать себе парней, – парировал Ян.
– Ты тоже считаешь, что я не способен быть серьезным и принимать взвешенные решения?
– Я не захожу так далеко, но в отношении к женщинам ты бессердечен.
– Почему это?
– Потому, что я неплохо тебя знаю. У тебя действительно нет сердца.
– Ты несправедлив ко мне, дружище. И тебе не удастся испортить мне настроение. Посторожи лучше нашу выпивку.
Курт встал, расправил плечи и, лавируя между столиками в направлении танцпола, пошел к Алексе. Она обняла Курта, ей было хорошо, весело рядом с ним. Но больше всего радовало, что сегодня она снова будет с ним, в этом огромном люксе, как на необитаемом острове. Алекса никогда прежде не чувствовала себя счастливее, чем сейчас.
Когда танец закончился, они возвращаются к стойке. Ян протянул Алексе ее мартини. Ему было интересно наблюдать, как она маленькими глотками пьет золотистый напиток. Алекса возбуждена, волосы разметались по плечам, Ян ловко снимает и протягивает ей почти упавшую с волос заколку.
– Спасибо, – говорит Алекса и прячет заколку в замшевую сумочку на плече.
– Давайте выпьем за красивых девушек! – Ян поднимает свой бокал.
– У меня другой тост, – перебивает его Курт. – Я предлагаю выпить за мою невесту! – он целует Алексу, – за тебя, мое солнце!
Усатый бармен за стойкой прищелкивает пальцами и аплодирует. Ян недоверчиво смотрит на Курта и грустно качает головой.
– Ты что, совсем не способен радоваться за других, дружище? – Курт весело хлопает его по плечу. – Расслабься.
Утром в горах Алекса первая спускается с вершины. Ян останавливает  Курта.
– Давай поговорим.
– О чем ты? – удивленно смотрит на него Курт.
– Я все о том же, ты ведь сам не веришь в то, что вчера сказал?
– Почему не верю, я вполне серьезно. Я люблю ее.
– Мы тут на самой вершине, в горах ты ближе к богу! Хотя бы себе не лги. Ты знаешь, твой отец никогда не даст согласия на этот брак, или я не знаю гера Миллера. Тебе предстоит еще учиться. Ты ведь сам говорил, что осенью едешь в Сорбонну. Если отец не даст согласия, на что вы будете жить? И кто будет платить за твою учебу?
– Кто? Как? На что? – разозлился Курт. – Сколько вопросов. Ты, вообще, чей друг, мой или моего отца?
Вдруг Курт затих и уже доверительно сказал:
– Понимаешь, дружище, в июне у нее заканчивается контракт и виза. Если она уедет, это навсегда. Я действительно люблю ее и не хочу терять. Постараюсь уговорить отца. Если не удастся… – Курт задумался, – что ж, она станет моей женой, будет по-прежнему работать у гера Бауэра. Я буду учиться в Сорбонне, она будет ждать меня. Ты ведь знаешь, русские женщины – лучшие жены. Они за своими мужьями хоть в Сибирь, хоть в пустыню.
– Это бред! – не выдержал Ян.
– Да ты просто ревнуешь. Признайся, тебе самому нравится Алекса. Вот ты и бесишься. Что-то я раньше не замечал такой заботы о моих девушках!
– Я и не скрываю, она мне нравится. Вернее, я ее жалею. Да и не похожа она на твоих бывших девушек. Она очень хрупкая и ранимая, ты можешь ее сломать.
– Да пошел ты! – Курт с силой оттолкнулся и помчался догонять Алексу. – Посмотрим, я вам всем докажу, – крикнул он, но Ян уже не слышал его.
 
Вот и недолгая европейская зима сменилась долгожданным весенним теплом. Эта зима показалась Алексе такой теплой, несмотря на непривычные для европейцев морозы. Она по-прежнему тайно встречалась с Куртом. Он обещал поговорить с отцом, а после официально сделать предложение. Затем они в июне поженятся. Алекса так была счастлива, Саша даже не пытался высказывать ей свои опасения. «Может и правда все будет хорошо. Я слишком мрачно смотрю на жизнь, – убеждал он себя. – Дай бог, чтобы  это были просто мои заморочки. Ведь то, что  я не верю таким людям, как Курт, – моя проблема».
Март сменился апрелем. Апрель маем.
Курт с Алексой сидели на веранде маленького бистро, пили кофе. Начало смеркаться и официант зажег свечу на их столе. Маленький мотылек, не замечая ничего вокруг, пропорхнул над пламенем.
– А хочешь, я научу тебя летать? Ты знаешь, что такое летать, как птицы? – лицо Курта оживилось.
– Это страшно здорово!
Алекса улыбнулась своим мыслям: «Первое слово «страшно», а потом уже «здорово».
– Со мной? Со мной не страшно. Я давно занимаюсь планеризмом, – продолжал Курт. – Знаешь, есть две самые прекрасные вещи на свете – любить и летать! Доверься мне, я научу тебя любить небо и воздух.
– Наверное, это опасно? – спросила Алекса.
– Да, это опасно. Но это такое потрясающее чувство. Однажды я летел крыло в крыло с двумя орлами, я видел землю так, как видят ее эти гордые и сильные птицы. Если ты согласишься, завтра рано утром мы сядем в машину и к обеду будем в Швейцарии. Там наша база. Мы полетим вдвоем, я покажу тебе восход солнца, розовое небо, белые шапки Альп. На какое-то время мы станем птицами.
Курт говорил горячо и вдохновенно, Алекса слушала его затаив дыхание.
– Ты согласна? – спросил Курт.
Алекса кивнула в ответ.
– Я рад! – он бережно убрал волосы с глаз Алексы и поцеловал ее. Его губы пахли анисом, она закрыла глаза и мысли ее улетели далеко.
– Я останусь у тебя сегодня, – услышала она как сквозь сон и опять чуть кивнула головой.
Границу со Швейцарией они пересекли к полудню. До базы в Сен-Круа они добрались к четырем. Курт снял номер на двоих в маленькой гостинице. Оставил там снаряжение и машину. После они спустились в город пообедать в уютной пиццерии. Пицца, приготовленная самим хозяином, была очень вкусная. Все вокруг было сказочно нереально. Маленький чистенький красивый городок высоко в горах. Курт, похожий на сказочного принца. Они допоздна гуляли по маленькому уютному Сен-Круа. А затем опять была ночь полная любви.
– Завтра после полета я поговорю с отцом о нас, – пообещал Курт. – Я верю, он поймет меня и полюбит тебя так же, как я.
  К 7.30 утра Курт и Алекса были на базе. Инструктор подготовил аппарат. Все было в диковинку для Алексы: стойки, растяжки, тросы. Курт помог Алексе лечь в подвеску, и она уткнулась носом в сырую траву на плато. Алекса почувствовала запах сырой земли и забеспокоилась.
– Не стоит волноваться, – успокаивал Курт.
Он лег в подвеску рядом. Тяжело затарахтел двигатель лебедки, тросы натянулись. Отрыв.
– Пошел! – крикнул Курт кому-то на земле.
Запах земли ушел, остались только крылья, небо и ветер. Мир стал новым. Алекса почувствовала себя большой летучей мышью. Ей хотелось петь и кричать от восторга. Резкий порыв ветра накренил машину на левое крыло.
– Не стоит бояться, – крикнул Курт.
Алекса сильнее вцепилась в раму: «Я уже не боюсь, мне хорошо!»
Лицо принимало легкий ветер. Они парили минут десять, не больше, но Алексе казалось, что прошла вечность.
– Ну как ты? Сейчас будем садиться!
Вот опять тень от крыла на земле и в следующий момент Алекса вновь почувствовала тот же запах мокрой травы. Курт помог освободиться от ремней, но у Алексы по-прежнему локти крепко прижаты к телу, хотя она уже стоит на земле.
– Расслабься, Алекса, – смеется Курт.
Он трясет Алексу за плечи и возвращает на землю.
– Ты молодец, пожалуй, из тебя получится неплохой пилот. Выдержка у тебя хорошая, со мной все было гораздо хуже в первый раз. Когда я приземлился, меня так мутило. Это было ужасно. Только с третьего раза ощутил радость от полета. Теперь без этого уже не могу.
– Мне понравилось, хотя действительно вначале было страшно. Но потом я себе сказала: «Со мной опытный пилот, все будет хорошо!» С этого момента, я увидела небо и Альпы сверху. Это было здорово!
Прошла неделя после их полета. И однажды вечером перед сном Курт пришел пожелать спокойной ночи отцу. И поговорить о своей женитьбе на русской девушке. Отец выслушал его на редкость спокойно и категорично сказал, как отрезал:
– Пока я жив, ты не женишься на этой русской авантюристке. Я наслышан про нее, хватит с нашей семьи порочных женщин, таких как твоя мать.
– Что ты такое говоришь отец, кто тебе про нее мог наговорить? Гер Бауэр? Все знают, что просто ненавидит всех русских, вместе взятых. Давай ты сам составишь о ней мнение, свое мнение. Я завтра приведу ее к нам?
– Это мое мнение о ней. Я имел счастье ее видеть, и она мне не понравилась. Когда придет время, ты выберешь девушку своего круга. А не эту нищую авантюристку из России. Ты не женишься, или я тебя прокляну!
– Я женюсь, отец. Я люблю ее, кроме нее, мне никто не нужен.
– Когда мне рассказали, что ты спишь с ней, я закрыл на это глаза. Ты молодой парень, я все понимаю, тебе нужна женщина. Ладно, спите с ней по очереди с этим русским художником. Вместе или попеременно. Но жениться… Такой глупости я от тебя не ожидал.
– Отец, что ты такое говоришь! Ты всегда внушал мене, что мы элита этого города. А сейчас ты говоришь такие вещи, что у меня просто нет слов, – воскликнул Курт.
– Мне не до церемоний, когда мой единственный сын ведет себя, как осел.
– Но, отец!!!
– Я все сказал! Иначе пойдешь вместе с ней посуду мыть в соседнем ресторане. И пока ты не одумаешься, не смей на глаза мне показываться.
От отца Курт ушел почти раздавленным. Он знал, что если отец возьмет что-либо в голову, то уж и не вышибешь ничем. Но Курт тоже был упрямым. Он ушел в свою комнату и стал размышлять о пределах власти отца, об Алексе, о своем обещании жениться, об обещании отца сделать его нищим. Курт первый раз так серьезно поссорился с отцом. Мысли путались, он не спал ночь. Наутро Курт решился еще раз поговорить с отцом. В кармане неожиданно зазвонил мобильник. Алекса волновалась, как прошел разговор с гером Миллером.
– Здравствуй, мое солнце! Пока не все гладко, но ты не волнуйся, все будет хорошо! Жди меня в субботу в 11 у мэрии, форма одежды торжественная. Люблю тебя, – сказал он и отключился.
В субботу к 11 Алекса была у мэрии. Она вся светилась от счастья. Для этого случая она выбрала белое платье. В нем она напоминала нежный, цветок…
Сашу же со вчерашнего дня мучили странные предчувствия, но он гнал эти мысли и старался держаться как можно веселее. Они прождали у мэрии час, потом Алекса забеспокоилась и стала набирать номер Курта через каждые пятнадцать минут. Курт был недоступен. Саша понял: то, чего он боялся, кажется, произошло:
«Все-таки Бауэр убедил Миллера, что эта русская не любит его сына, а просто пользуется его любовью к ней. Но, ты-то Курт, что ты сделал, что бы быть сейчас рядом с любимой девушкой? А может и ничего не сделал?»– Мелькнуло в Сашиной голове.
–Может, что-то случилось? – лицо Алексы было бледным, почти белым.
Она не могла понять, почему он не пришел и не перезвонил, не объяснил. И все еще надеялась, что он вот-вот появится: « Вот сейчас он выйдет из-за поворота на Соборной площади. Сейчас!»
– Пошли отсюда, Алекса. Он не придет, – Саша набросил свой пиджак ей на плечи.
Со стороны казалось, что молодая симпатичная пара только оформила свой брак в мэрии. Вот-вот появиться свадебный кортеж, и они уедут праздновать счастливое событие.
– Пошли, подруга, – повторил Саша, взял букет из рук Алексы и выбросил в мусорку.
Он остановил такси, усадил Алексу на заднее сиденье, и они молча доехали до гостиницы. Зайдя в свою комнату, она так и осталась стоять посередине. Взгляд погас, плечи поникли, теперь она больше напоминала увядший цветок.
Вечером в номер постучал Бауэр, Саша открыл дверь и пропустил его внутрь.
– Это ваши паспорта, ваши деньги и ваши билеты от Мюнхена до Москвы. И что бы духу вашего здесь не было в 24 часа.
– Виза у нас заканчивается через неделю, – спокойно сказал Саша. – Мы покинем этот отель через неделю. Алекса сейчас не в состоянии выдержать дорогу. И плевать мне на ваши приказы.
– Я сказал завтра, – лицо Бауэра побагровело.
– Плевать мне на то, что вы сказали! – ответил Саша. – Мне еще нужно кое с кем поговорить по-мужски.
– Я знаю, с кем ты хочешь поговорить, – отозвался Бауэр. – Курт вчера уехал во Францию, здесь ты его не найдешь, – Бауэр повернулся на каблуках и вышел из номера.
– Сволочь, – Саша ударил кулаком по столу, – какая сволочь!
Всю неделю он не оставлял Алексу одну. Она совсем перестала есть, только пила чай. Иногда Саше удавалось подсунуть бутерброд к пустому несладкому чаю. Чувствуя, что нужен Алексе, что только он может сейчас поддержать ее, он перестал пить. «Ничего, постепенно она забудет Курта и свою любовь к нему, – успокаивал он себя. – Все-таки он редкая сволочь, но ничего не остается безнаказанным, дорогой Курт».
 
Домой в Москву их провожал Ян. Он забрал их из гостиницы и отвез в аэропорт. Стоя в очереди на регистрацию, Алекса старалась ни на кого не смотреть, ей было больно: Курт даже не попрощался с ней. За неделю до отъезда Алекса звонила ему несколько раз, но его телефон молчал.
– Где твой паспорт? – Саша тронул ее за плечо и увидел, что она плачет. Слезы беззвучно капали на рукав ее ветровки.
– Ничего, подруга. Все пройдет. Все будет хорошо.
– Я больше никому не смогу поверить. Понимаешь?.. – тихо сказала Алекса.
– И не нужно, и не верь. Пройдет время, рана затянется и заживет. Все наладится. Погоди-ка!
Тут Саша увидел в глубине зала Курта. Тот стоял за большой пальмой в белой керамической кадке, явно желая быть незамеченным.
– Я сейчас вернусь, – бросил он Алексе и направился туда, где прятался Курт.
Тот хотел было уйти, но Саша остановил его и посмотрел прямо в лицо. Глаза Курта тревожно забегали, губы растянулись в нелепой улыбке. Перед Сашей был совершенно не знакомый ему человек.
– Черт, какой же ты настоящий? Оказывается, я тебя совсем не знаю, – протянул с брезгливостью Саша. – Да это теперь и неважно. Скорее всего, мы больше никогда не встретимся. Поэтому напоследок скажу тебе: не найдет счастья тот, кто предал свою любовь. Ты трус, Курт, просто трус, – Саша резко повернулся и пошел прочь…

   

Глава 5
Москва 2000


    В этот большой респектабельный издательский дом Алекса попала, когда у  нее совсем закончились деньги и впереди была полная безысходность, от невозможности найти работу по специальности. Молодую, незамужнюю девушку, художника,  без опыта работы на компьютере никто не хотел брать, даже секретаршей с ее знанием немецкого языка. А деньги, заработанные в Германии, таяли на глазах. Бабушка тяжело болела, нужна была операция. Мама бегала на подработку в ЖЭС. Мыла полы, сидела на телефоне в диспетчерской, бралась за любую работу.
И тут несказанная удача. Одна из ее сокурсниц по институту отказалась от предложенной работы. «Мало платят, а пахать там, дай бог, сколько. Толстенный журнал для мужчин 90 страниц и еженедельная газета. Да там костьми лечь надо, – рассказывала сокурсница. – Хозяин всего этого – чудовище, рабовладелец, эксплуататор. Из дизайнеров, занимающихся полиграфией, к нему вряд ли кто пойдет, слишком громкая у него слава. Но ты попробуй, кто знает, может, сработаетесь. Дай тебе бог!»
Она позвонила хозяину, вежливо отказалась от предложенной работы, отрекомендовала сокурсницу и передала трубку Алексе.
– Сколько хотите зарплаты? – услышала она хрипловатый голос в телефоне.
– У меня мало опыта работы на компьютере. Но я хороший художник-иллюстратор, хорошо знаю полиграфию, могу быть художественным редактором.
– Сколько? – голос звучал раздраженно.
– 2000 долларов в месяц меня бы устроило, – ответила Алекса и увидела, как сокурсница крутит пальцем у виска.
– Больше проси, больше, – шептала та.
– Понедельник в отдел кадров, оформитесь художественным редактором, все! – и издатель положил трубку.
– Ну ты чего, совсем ку-ку за 2000 баксов? – разозлилась однокурсница. – Я же тебе перечислила, сколько там работы.
– Я думала, 2000 баксов – это нормальная зарплата, для худреда, – недоуменно проговорила Алекса.
– Саша, 2000 баксов были нормальной зарплатой для Москвы 2 года назад, когда ты в свою Неметчину укатила. Совсем ты от жизни оторвалась, мать. Но теперь все, обратно не прокрутишь. Змагайся! – сокурсница махнула на прощание рукой и умчалась.
В понедельник Алекса в отделе кадров заполнила все бумаги, подписала контракт на 3 года и пошла получать подпись у хозяина издательского дома «Домион».
Хороший респектабельный офис в центре города. Огромное многоэтажное здание, 2 этажа в нем занимал издательский дом «Домион». Кругом репродукции в хороших рамах и под стеклами, цветы. На каждом этаже нечто вроде кафешки на пару-тройку столиков с аппаратами для кофе и воды. Можно поговорить, попить кофе и даже перекусить. Вот и 2-й этаж, кабинет генерального директора Старкова Николая Сергеевича. В приемной – подчеркнуто вежливая секретарша-блондинка.
– Николай Сергеевич пока занят, ждите, – проговорила секретарша и уткнулась в комп.
Из-за закрытой двери доносился густой хрипловатый голос, вдруг он стал громким, слышны были нецензурные слова. Он кого-то отчитывал, не стесняясь в выражениях.
– Не в настроении? – спросила Алекса, кивнув на дверь.
– Как обычно, – секретарша пожала плечами.
Секретарь Светочка заведовала этой приемной уже третий год. Она знала, что у себя на фирме хозяин мог позволить себе быть маленьким диктатором. От природы человек злой и вспыльчивый, в редкие минуты хорошего настроения он мог быть обаятельным и даже казаться добрым. Некоторые сотрудники поддавались этому обаянию и искренне верили, что хозяин на самом деле гораздо лучше, чем кажется.
Сам о себе он говорил: «Я плохой человек, и характер у меня дерьмо! Нет такой профессии – хороший человек». Он действительно был плохим человеком. Его отец, вечно занятый общественной и партийной работой, все обязанности по воспитанию единственного сына переложил на плечи жены, женщины, недалекой и довольно примитивной, но высокомерной и амбициозной. Ведь ее муж занимал крупный партийный пост. У него была служебная машина с шофером, на которой Зинаида Ивановна часто выезжала на рынок, в парикмахерскую и по магазинам. В крепдешиновом платье с бархатным поясом, в шляпке с пером какой-то экзотической птицы она восседала на заднем сиденье авто со всеми своими сумками. Себе она казалась очень значимой и важной персоной.  Она воспитала сына без каких бы то ни было моральных устоев, неспособного сочувствовать кому-либо. Он рос болезненным и физически слабым ребенком, но когда повзрослел, понял, что у него довольно сильная воля и способность манипулировать людьми.
Наконец разъяренный голос за дверью директорского кабинета смолк, на минуту в воздухе повисла тишина.
Светочка сняла трубку, тихим заискивающим голосом пропела:
– Николай Сергеевич, к вам новый художественный редактор.
– Впусти, – прорычало в трубке.
– Идите, – Светочка опять уперлась в компьютер.
Алекса открыла дверь директорского кабинета. Он оказался огромным, девушка даже не сразу увидела самого хозяина кабинета.
– Ну что стала как вкопанная? Сколько лет? Не замужем. Чего так? Не берет никто, – Старков сам задавал вопросы и сам на них отвечал.
– Ты не обижайся, что я на «ты» сразу. У нас здесь так принято, – генеральный внимательно посмотрел на ошарашенную Алексу.
– Чего синяя такая? Не ширяешься, нет?
– Что? – Алекса совсем растерялась.
– Наркотики, алкоголь, мужики тебя волнуют?
– Что? – Алекса чуть не выронила из рук документы.
– Ладно, шучу я, – холодные колючие глаза шефа прищурились, губы тронула  улыбка.
– Давай сюда свои бумажки, – он пробежал глазами личную карточку Алексы.
– Чего в Германии-то не осталась, замуж нужно было там выходить. Много денег заработала? Похоже, не заработала, раз к нам на такую зарплату пришла. А вот я всегда во все времена был при деньгах. Он глубже уселся в свое огромное кожаное кресло. – Света, – крикнул он в селектор, – где мой кофе?
– Николай Сергеевич, вы мне не говорили о кофе, – испуганно промямлила Светочка.
– Дура что ли совсем, сама догадаться не можешь?
Через несколько минут в кабинет вошла Светочка с чашкой кофе на подносе.
– Все, иди на свое рабочее место, обживайся, Света тебя проведет, – махнул он рукой в сторону Алексы.
Они вышли из кабинета, минули приемную и пошли вверх по лестнице.
– Он всегда такой, странный, злой? – спросила Алекса. – На «ты» с ходу. Или это только я ему не понравилась?
– Он со всеми такой, даже со своим сыном, – Светочка затравленно оглянулась по сторонам.

У себя в кабинете Николай Сергеевич попивал кофе из крошечной чашечки. «Я всегда был при деньгах, – вспомнил он свои слова. – Да где бы я сейчас был, если бы не отец, с его положением и связями. Тогда, в 79-м, ему бы никогда не поступить без помощи отца в МГУ. Чье место он тогда занял, сдав все экзамены на троечки? Может, той девчонки с толстой длинной косой, что постоянно что-то шептала про себя, от волнения сложив руки на груди. Молилась, что ли? В списках она себя не нашла, ее лицо он запомнил. Или тот случай с его одногруппником и другом Борькой Семеновым, которого вместо него выгнали из университета после привода и отбывания ночи в вытрезвителе. Тогда дело обставили так, что студент Старков просто сопровождал пьяного Борьку до дома и по ошибке попал в вытрезвитель. Сам Старков тогда смолчал, что все было совсем наоборот. Борька тогда вылетел их универа и на два года загремел в армию. Больше Старков его не видел. Друзья и связи отца еще много раз будут спасать Николая, прикрывать и продвигать… Кто сейчас об этом помнит? И кому нужно об этом знать? После МГУ – сразу престижная работа в столичной газете корреспондентом, а меньше чем через год за неизвестно какие заслуги и достижения – должность начальника отдела выпуска. Да, честолюбия и амбиций у молодого Коли, хватило бы на четверых».
– Света! Кофе! – громко крикнул он в телефонный микрофон на своем столе. – «Ну что за дура, где ее носит, черт бы ее побрал. Хотя… что-то в ней есть, нужно будет ее прощупать.
Старков только развелся со своей четвертой по счету женой, был пьян этой безнадзорной, полной свободой. После развода он дал себе слово больше никогда не влипать в серьезные отношения. Что дали ему эти браки? Ничего, кроме головной боли. Жены только мешали ему. «Все они ждали от меня чего-то невозможного, чего я не мог им дать. Да и на кой они нужны эти жены? Решать бытовые проблемы?» – рассуждал Николай Старков.
Уборку, стирку и прочее в его квартире уже давно делала Петровна. Уборщица из офиса приезжала к нему домой утром, пока он был еще дома. А к обеду возвращалась в офис вернуть ему ключи от квартиры.
«Что там еще, готовка? На завтрак он пил только кофе. Обедать выходил в ресторанчик внизу: там была неплохая кухня. А если выходить было лень, Светочка приносила горячий обед из ресторана прямо в кабинет. Ужинать теперь он предпочитал тоже в ресторане, с очередной претенденткой. А часто Старков ужинал тем, что осталось от обеда, и оставался ночевать в офисе. Пожалуй, свой кабинет он любил больше, чем свою квартиру. Тут ему было нескучно, просторно. Кабинет был огромным, со столами и шкафами из красного дерева, огромным телевизором. Старков вообще любил шик во всем. Огромное кожаное уютное министерское кресло, толстый ковер под ногами. К кабинету примыкала небольшая комната отдыха с журнальным столиком и мягким уголком, был и небольшой холодильник, который Светочка всегда затаривала свежей минералкой, бутербродами и фруктами. В комнате отдыха за узенькой дверью находилась душевая и санузел, был второй выход, прямо на боковую лестницу и во двор к парковке. Когда он хотел, мог уйти из кабинета никем не замеченный. Старков любил свое дело, вернее, он любил себя в своем деле. Справедливо полагая, что он точно выбрал ту профессию, в которой он стал ассом. Он действительно был отличным издателем. И если бы не его злобная и мстительная сущность, то Старков был бы еще и хорошим руководителем. Но людей Старков не любил, а часто и просто презирал. Из своего довольно большого штата сотрудников он выделял как профессионалов человек 5-6, не больше (во всяком случае они не даром ели его хлеб), и пару человек, которых он по-настоящему считал ровней себе. Этим двоим он всячески выказывал свое нерасположение. И получалось так, что сотрудникам, которых он просто не замечал, на фирме жилось проще, им хотя бы не приходилось общаться с шефом. Но были и другие «людишки», так он называл их. Они были преданные, проверенные. Он знал, что ради его расположения они пойдут на все. Таким человеком был начальник охраны. Бывший  мент, уволенный из рядов за злоупотребления. Всегда на посту. Все помнили случай, когда в коридоре Старков наорал на одного из старых сотрудников. Он долго и нецензурно бранил интеллигентного журналиста, пока тот, не выдержав, просто не ударил Старкова по лицу. Шеф сразу осекся и заперся на целый день в своем кабинете. В тот же вечер журналиста по пути с работы избили так, что он попал в больницу. А потом исчез, не забрав даже трудовую книжку в отделе кадров. Теперь, когда Старков про себя выделил секретаршу Светочку, ее жизнь превратилась в ад.
– Ну, где ты ходишь? Кофе мне!
Светочкам молниеносно сварила кофе. В маленькой чашечке, как он любил, поставила на стол начальника.
– В большую чашку! – он подошел к ней вплотную и провел рукой по спине и ниже. От неожиданности Светочка пролила кофе на стол.
– Корова. Иди, пока.
Минут пять Светочка просто приходила в себя, а потом принялась размышлять, что же ей теперь делать: «Почему я? Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь». Уныло подумала она.
Но с этого момента шеф взял Светочку в разработку. Он вызывал ее в кабинет каждые 15 минут. Секретарша долго стояла перед ним на вытяжку, ожидая поручений. Потом он отпускал ее. Теперь уйти в 18.00, как все сотрудники, она не имела права. Ровно в 17.45 он сообщал ей, что сегодня вечером она ему будет нужна. Светочка сильно похудела, глаза стали затравленными, как у маленького дикого зверька. И однажды вечером он все же дожал ее. Выпив предложенного коньяка, Светочка согласилась. В тот же вечер он разрешил ей прийти на следующий день на работу позже и выспаться как следует. Часть ее служебных обязанностей он передал ее новой помощнице. А в следующем месяце она почувствовала значительную прибавку к зарплате. Старков открыто афишировал их отношения, теперь она ездила с ним в отпуск на Бали и в Черногорию. Правда, отдыхать ей там не приходилось… Это снова была работа, тяжелая и изнуряющая. Она стала злой, нервной и мстительной. Светочку будто подменили. Теперь она была одной из его преданной команды, готовой на все. Ее больше никто не называл «Светочка». В офисе ее презирали но, опасались открыто выражать неприязнь.
– Ну, – говорил Старков, – ты и правда думаешь, что в секретари берут красивых,  молодых длинноногих  и платят им зарплату только за то, что они кофе умеют приносить? Конечно, подразумевается, что девочки будут кроме кофе, помогать начальнику расслабиться после работы. Наивная ты девушка. Чем тебе плохо? Кому ты нужна, кроме меня?»
Светочка уже и сама не знала, хорошо ли ей или плохо. И как можно жить по-другому. Постепенно она забыла себя прежнюю. В своей приемной она чувствовала себя начальницей, держалась высокомерно. Свою единственную подчиненную она держала в черном теле. Придиралась ко всему, особенно ее бесило, что у той скоро будет высшее образование. Сама Светочка окончила техникум и дальше учиться не собиралась. Тех, кого хотел видеть шеф, она вызывала по селектору так, будто приглашенные шли на ковер именно к ней, а потом уже к Старкову. Только когда в приемную выходил сам Старков, она затихала, старалась улыбаться, голос у нее становился тихим.
– Как вы это терпите? – спрашивали сотрудники у Кати, второй секретарши. – Она же из вас всю кровь выпьет.
– Да потерплю, мне осталось год доучиться, потом уйду, – отвечала Катя.

Алексу поселили в один кабинет с редакторами издательского дома «Домион». Кабинет был небольшой, но пять дам создали в нем атмосферу уюта, насколько это было возможно. Алекса поливала на окне герань и фиалки: «Я принесу пару своих акварелей, на этой стене будут хорошо смотреться», – примерилась она.
– Не получится, – это был голос литературного редактора Оксаны Федоровны. – Стены дырявить нельзя. А еще нельзя пить чай и кофе на рабочем месте, есть бутерброды – боже упаси. Примерно один раз в месяц у нас в кабинете устраивают «шмон». Проще говоря, проверяют столы на наличие чая, кофе, чашек, ложек. Если находят, все летит в мусорное ведро».
– Жестокая тюрьма. И кто же такие правила придумывает? – удивленно спросила Алекса.
– Кто– кто? Сам. А для исполнения сих правил есть у него опричники, целых 4 лица. Начальник охраны и его 3 поплечника. Но и наш Николай свет Сергеевич иногда не против глазами своими ясными сей шмон наблюдать, – Оксана Федоровна опасливо посмотрела в сторону двери и понизила голос до шепота. – Станет так за спиной этих опричных и следит, чтобы не пропустили чего из запрещенного к пользованию.
– Вот я тебе сейчас продемонстрирую, на чем ты, мой ясный свет Сашечка, проколешься при первой проверке.
– Ну-ну, интересно, – развеселилась Алекса.
– Напрасно смеешься, свет ты мой, – с этими словами Оксана Федоровна выдвинула последний ящик стола Алексы.
– Так, колготки в упаковке. Ты совсем страх потерял, мать?
– А если те, что на мне, порвутся, я же работаю по 10 часов, пообедать некогда, не то что в магазин сходить. Кому мешает пара колготок в моем столе? – удивилась Алекса.
– Носи это в сумке. Хотя и сумки часто у входа проверяют, те же опричники. Ну, интересно им! – развела руками Оксана Федоровна.
– Сурово! – проговорила Алекса.
– Идем дальше, – продолжала Оксана Федоровна. – Средний ящик: пачка кофе растворимого и бутерброд к ней. Это уже вторая статья по нашему внутреннему кодексу. Не бережешься ты, мать – прошептала литредактор. – И последний, он же первый ящик: о, диск музыкальный и наушнички. Это главная статья твоего приговора, – Оксана Федоровна улыбнулась. – Сегодня ты музыку послушать захочешь, а завтра меня с днем рождения поздравить или с Новым годом… Веселиться и дружить у нас запрещено, не положено, понимаешь? Мы сами веселиться не любим, – Оксана Федоровна возвела палец вверх, – и другим не позволим.
–Я ведь сама по незнанию в первый год работы перед Новым годом маленькую елочку пыталась принести, – Оксана Федоровна сделала страшные глаза. – Ух, и летели мы с этой елочкой. Я ведь тогда не знала, что шеф терпеть не может Новый год, впрочем, как и все другие праздники. А это означает что? А то, что и мы их любить не должны, – завершила литредактор. – Посему Новый год, свет мой ясный, проведешь ты на работе, трудясь не покладая рук.
– Весь Новый год? – Алекса даже присела.
– Зачем весь. Отпустят тебя часов 10-11 вечера. В лучшем случае успеешь вбежать в подъезд своего дома. В худшем – встретишь в такси или в автобусе.
А еще наш Николай Сергеевич очень уважает ночные смены.
– Ночные смены? Зачем? – удивилась Алекса.
Это так, нечасто. Когда нас посещает бессонница, – редактор опять указала пальцем вверх. – Он назначает, кого ему сегодня приятно будет помучить, человек 5-10 не больше, и после рабочего дня оставляет их на ночь. К утру всех отпускают, – Оксана Федоровна саркастически улыбнулась. – Да, к обеду следующего дня нужно опять быть на работе.
– А мотивация? – Алекса посмотрела на всех окружающих.
– Легко! – тихо сказала литредактор. – Например, какой-нибудь спецномер или рекламный номер одного из журналов или газет. Тем более что сами-то они почивать уходят к себе в кабинет, часов в 10 вечера. А мы сидим.
– А уйти? – спросила Алекса.
– Попробуй, расценивается как прогул со всеми вытекающими. Вот так-то!
– Жесть, – только и смогла сказать Алекса.
– Наш девиз: «Не нравиться – уходи!» О как! – Оксана Федоровна принялась вычитывать очередную полосу газеты.
Алекса уже год работала в «Домион». Она привыкла много трудиться, но эта работа по 10-12 часов просто изматывала ее, домой приходила совершенно измотанная, а ночью ей опять снились фотографии, рисунки, кроссворды, опять фотографии, злобное лицо вечно недовольного шефа. За год он не прибавил ей ни копейки. Николай Сергеевич не замечал ее работы, ее самой просто не было. Тогда она еще не знала, что не замечать – это лучшее, что мог сделать для нее шеф, Николай Сергеевич. Со своим лучшим другом Сашей она теперь могла видеться только по выходным. Алекса приходила к нему в маленькую квартирку на Песочной, где он писал свои  печальные  картины. Он целыми днями сидел в своей мастерской один. Никого не хотел видеть, только Алексу впускал в свой грустный, одинокий мир. Саша становился все угрюмее. Его как будто замкнуло. Он почти ни с кем не общался и выходил из дому только за едой и в галерею. Однажды Алекса обнаружила в мастерской пустую бутылку из-под виски.
– Саша, это что? Ты мне обещал! – Алекса понимала, что Сашу нужно опять спасать, но как, она не знала.
– Ты, подруга, не волнуйся, – Саша обнял Алексу. – Сейчас не с горя, а с радости! Смотри, тетка одна мне портрет свой заказала. – Хочу, говорит, парадный портрет. Уже три дня пишу. – Саша сдернул тряпку с картины на мольберте.
– Ну почему с рогами? – всмотрелась в полотно Алекса. – Корова какая-то.
– Не, не! Это не корова, это телец, – Саша улыбнулся. – Я ее убедил, что это будет очень красиво. Она в образе тельца, по гороскопу она Телец.
Саша веселился:
– А на самом деле она корова, конечно, и больше ничего.
– Ой, Саша, а просто сделать ее портрет нельзя было. В короне, в диадеме, что там они еще любят? Дошутишься ты. – Алекса бросила пустую бутылку в ведро, и та с грохотом осела на дно.
– Скучно все это – просто делать портреты, – Саша устало закурил. – Ни одного привлекательного лица, просто парад уродов. Давай я твой портрет напишу. Портрет подруги. – Саша пристально вгляделся в лицо Алексы. – Это будет хороший портрет! Очень хороший! Прошу тебя, сядь вот сюда, спину прямо. Так, отлично! – Саша поставил на мольберт чистый холст и быстро сделал набросок сангиной. – Твое светлое лицо, белая шея. Сам не пойму, как мне раньше эта мысль в голову не пришла.
Саша писал быстро и вдохновенно. Бледное лицо порозовело. Он переводил взгляд умных глаз, то на Алексу, то снова на холст. Серое полотно ожило, на нем проступили очертания, девушки с красивым профилем, в полупрозрачном платье вроде туники и тонким крестиком на цепочке, вокруг длинной шеи.
«Вот такой он мне нравится, если бы всегда он мог быть таким. И все же, он опять начал пить. Как же мне помочь тебе, Саша? Я и себе-то помочь не могу, всего боюсь. Смерть бабушки, я скучаю по ней, по этому вечному бойцу за справедливость. Мама все время болеет. Работа эта, времени всегда не хватает. Я слабый человек. Я не вытащу тебя из этой трясины. Ты все дальше уходишь от меня», – думала Алекса, а вслух сказала:
– Ты сейчас, как бог, Саша. Как я люблю, когда ты такой, – Алекса выпрямила плечи и выше подняла голову.
«Пусть он дольше остается таким, если я его вдохновляю на что-то хорошее, готова позировать все свободное время».
В следующие выходные она снова пришла в Сашино одинокое убежище. На полу у тахты Алекса сразу заметила пустые бутылки из-под водки. Надежда на то, что Саша работал все неделю, быстро растаяла. Так и есть. Парадный портрет стоял в стороне. Похоже, к нему он даже не притрагивался. А ее портрет был почти досконально проработан, стаял на мольберте, возле него колдовал Саша.
– Привет! – С порога крикнула Алекса. – Как работается, как твой заказ?
– Привет, подруга. Заказ? А никак. Зато твой портрет почти закончен.
Саша превзошел себя, портрет был действительно прекрасный. Обычная мрачноватая гамма ушла. Здесь была светлая, почти прозрачная живопись. Причудливый город, а из глубины сиреневатого туманного марева выплывала фигура девушки в светлом одеянии. Она задумчиво стояла возле разрушенной колоны, увитой белыми цветами, сама напоминала хрупкий цветок.
– Ну, как? – спросил Саша.
– Красиво! Неужели это я?
– По крайней мере я тебя так вижу. Девушка с белыми цветами это ты. А разрушенная колонна рядом – это я, – грустно проговорил Саша. – Я работал над ним по 20 часов в день.
– Если бы у меня были деньги, – Алекса приложила руку к сердцу, – не сомневаясь, выкупила бы его у тебя за 10 тысяч зеленых. Как тонко прописано лицо, а руки, одежды… просто поразительно, даже мой крестик на шее, как настоящий.
– Этот портрет писал для того, чтобы подарить тебе. Только ты относилась ко мне по-человечески в этой паршивой жизни.

– Заберешь его через неделю.
Тогда Алекса не поняла, что так насторожило ее, да и не придала значения своему беспокойству. Потом, через время, она точно знала: в тот вечер Саша уже все решил для себя.
Алекса приготовила чай, из пакета достала любимые Сашины пирожные. Они не спеша пили чай под негромкую музыку из магнитофона.  Им было тепло и грустно.
– Ты что-то похудела, мать? – Саша всмотрелся в лицо Алексы. – Много работаешь?
– Не то слово, я почти на грани! С 9 утра до 9 вечера, это в лучшем случае. Мне повезло еще, что коллектив у нас хороший, ну за некоторым исключением. Место, как и предупреждала однокурсница, не из лучших. Но я привыкла много работать. Вспомни, как мы вкалывали в Германии.
– Это да. И ради чего было так напрягаться? Чтобы опять вернуться к тому же. Работать на каких-то уродов. И просвета нет. Выхода никакого ни у тебя, ни у меня, – грустно продолжил Саша. – А ведь я от природы одаренный парень.
– Ты – талант! – убежденно сказала Алекса. – Мы просто не умеем преподнести себя, все дело в этом.
– Я точно не торгаш. А еще не сильно везуч, это тоже, правда.
– А я верю, что все изменится когда-нибудь, кардинально и сразу!
– Для меня ничего уже не изменится, я такой же, как и мой отец. И, наверное, так же плохо закончу. А ты верь! – Саша грустно посмотрел в окно.
– Помнишь эти стихи Бродского, мои любимые:
…Привыкай, сынок, к пустыне
как к судьбе.
Где б ты ни был, жить отныне
в ней тебе.
…
Той звезде – на расстоянии
страшном – в ней
твоего чела сиянье,
знать, видней.

Привыкай, сынок, к пустыне,
под ногой,
окромя нее, твердыни
нет другой.

В ней судьба открыта взору.
За версту
в ней легко признаешь гору
по кресту.

Не людские, знать, в ней тропы!
Велика
и безлюдна она, чтобы
шли века.

Привыкай, сынок, к пустыне,
как щепоть
к ветру, чувствуя, что ты не
только плоть.

Привыкай жить с этой тайной:
чувства те
пригодятся, знать, в бескрайней
пустоте.

–  Красиво, правда. Тебе, наверное, пора уходить? – Вдруг спросил он.
– Да нужно идти, мама болеет. Меня никогда нет дома, нужно хотя бы уборку сделать, холодильник забить.
– Вот тебе и девушка с картины, в белом платье! Пошли, мать, провожу тебя.
Они оделись и пошли к остановке трамвая. Прощаясь, договорились встретиться через неделю.
Следующую неделю работы навалилось много, Алекса трудилась не поднимая головы, приходила к девяти утра, а уходила не раньше 11 вечера. Она совершенно измоталась. Сил хватало только на то, чтобы дойти до дома, упасть на постель и заснуть. Она ждала выходных, мечтала выспаться. В пятницу Старков объявил, что суббота и воскресенье будут рабочими. Однако не для всех. В «Домионе» были добрых две трети сотрудников, которые не то что не выходили на работу по выходным, но и никогда не оставались в офисе позже 18.00. Алексе не повезло, она была из меньшинства, из первой трети. Их редакторский кабинет и теперь в полном составе проработал и субботу и воскресенье до позднего вечера. Кстати, никакой доплаты за внеурочную работу и в выходные не было.
Алекса не смогла навестить Сашу в выходные, как обещала, да и позвонить ему было невозможным: телефон у Саши отключили за неуплату, на мобильнике, как всегда, закончились деньги. В одиночестве он откупорил бутылку водки, выпил стакан, не закусывая, затем другой…
Только к четвергу Саша очнулся от пьяного беспамятства. Долго не мог понять, где он. Потом пошел в душ, не узнавая отражение в зеркале, более-менее привел себя в порядок. Сделал крепкого чаю. Снял с мольберта уже подсохшую картину, посмотрел не нее еще раз: «Вот, моя последняя вещь, – равнодушно подумал Саша. – Нужно сейчас же отвезти ее Алексе, пусть будет память обо мне». Он завернул работу в бумагу, оделся и вышел.
 
В «Домион» Саша приехал почти к вечеру. Он вызвал по внутреннему телефону Алексу вниз, занял кресло в просторном холе и стал ждать.
Старков спускался вниз, с лестницы он заметил Сашу, который с мрачным видом, не обращая ни на кого внимания, курил, сбрасывая пепел в маленькую металлическую пепельницу на высокой ножке.
– Тут не курят, – Старков подошел к Саше.
– Пепельница тогда зачем тут стоит? – не глядя на него, спокойно ответил Саша.
– Это пепельница не для тебя, – Старкова начинал злить этот несуразного вида парень.
Алекса уже спускалась со второго этажа, когда услышала громовой голос Старкова.
– Пошел вон отсюда! Кто его сюда впустил? – кричал Старков. – Охрана!
– Отвянь от меня, клоун. – Саша даже не думал вставать со своего удобного места.
Подбежала Алекса:
– Саша, пойдем отсюда. Зачем ты пришел?
– Я принес тебе картину, – погасив окурок, он поднялся ей навстречу.
– Пошел отсюда! – Старков побелел от злости.
– Кто это? – указав на Старкова, спросил Саша.
– Саша, уйдем, это наш шеф, – шепотом проговорила Алекса.
Саша смерил с ног до головы Старкова:
– Сочувствую, не повезло вам.
Он отдал Алексе картину и быстро пошел к выходу.
– Ко мне в кабинет! – злобно процедил Старков Алексе в самое лицо.
Алекса молча поплелась за шефом на второй этаж.
Они прошли через приемную мимо удивленной Светочки. Старков почти подбежал к своему столу и упал в свое высокое кресло.
– Ты кто такая? – говорил он тихо, но Алекса чувствовала, что он взбешен. – Ты что за чмо ты сюда привела?
– Это мой друг, художник. Он просто зашел на пять минут отдать мне картину.
– Художник, такой как ты, от слова «худо»! – Он быстро встал и почти вырвал полотно из рук Алексы. – Художник… Посмотрим, что он тут намарал.
Старков содрал с картины оберточную бумагу и замер от неожиданности.
– Да, неплохо. Очень даже неплохо. Иди, пока, – махнул он Алексе.
Поставив Сашин холст на стул напротив своего кресла, Старков принялся разглядывать. Картина действительно завораживала. «Неплохо пишет этот гаденыш, – всматривался в работу Старков. – И смотри ты, вроде на картине она, эта девка. Надо же, чего-то я в ней не узрел, как увидел ее этот этот, поганец».
Расстроенная Алекса поднялась к себе в редакторскую.
– Что за лицо? Кто обидел нашу птичку? – Оксана Федоровн, участливо посмотрела на Алексу.
– Со мной все в порядке. Он обидел Сашу, моего друга. При мне, а я промолчала. Вот и погано! – Алекса села на свое место. – Еще и картину забрал».
– Давай все по порядку, кто, что? – Оксана Федоровна села напротив и приготовилась слушать.
– Да наш, Николай Сергеевич спускался по лестнице и увидел Сашу. А Саша такой человек, который умеет наживать врагов с ходу…
– Ну и… – Оксана Федоровна ближе придвинулась к Алексе.
– Ну и прогнал его грубо, очень. Меня сразу на ковер к себе, а картину, что принес мне Саша, оставил у себя.
– А что на картине, что? – вступила в разговор Вероничка.
– Что, что… Я собственной персоной, – Алекса расстроилась еще больше.
– И чего? Обнаженная? – допытывалась Вероничка.
– Нет, зачем, я там в белом платье, – проговорила Алекса.
– Фу, тогда не парься. Вот если бы ты в обнаженном виде была, тогда уж и не знаю, чем это чревато было для тебя. А так, подержит и отдаст. – Успокоила ее Вероничка. – Напугала только!
– Ой, девочки! – присоединилась третья по счету обитательница кабинета № 46. Елена Анатольевна. Дама добродушная и веселая, но благоразумная и рассудительная.
– Старков наш, Николай Сергеевич, мужчина вредный и злой. Почувствует, что картина тебе нужна, отдаст конечно, но сначала вдоволь поиздевается и покуражиться. Вы же его знаете. Молчи пока, как-нибудь само все устроится.
– Что за фигня! – громко возмутилась Вероничка. – Картина личное имущество Сашика. Он не имеет права!
– Боюсь, что он так не думает, – спокойно заявила Оксана Федоровна. Он может твою картину и подарить кому-нибудь, и кофе на нее пролить, если она ему не понравится.
– Девочки, вы не представляете, какая она красивая, – подняла на них глаза Алекса. – Мой друг Саша очень талантливый. Девочки, мне что-то нехорошо, предчувствие плохое, поеду я к нему. Подстрахуйте меня, – Алекса быстро оделась и выпорхнула из кабинета.

Саша приехал к себе на Песочную, запер входную дверь на два оборота. На кухне вымыл грязные чашки, аккуратно поставил их на полочку над столом. В комнате постоял у окна. За окном на ветке осенней березы каркала какая-то сумасшедшая ворона. Потом он достал из-под письменного стола пакет с толстой веревкой внутри. Завязал петлю, встал на табурет,  укрепил один конец веревки на середине металлического карниза для штор. Надел петлю на шею и выбил опору из-под ног.

Алекса долго звонила в дверь, около часа ждала его у подъезда, пока окончательно не продрогла. Кутаясь в пальто, медленно пошла к остановке трамвая. Всю дорогу, пока ехала домой, с тревогой думала: «Куда он мог деться?» В который раз она набирала его номер телефона и снова услышала, что абонент не доступен. «Завтра пятница, нужно будет после работы заехать к нему», – подумала Алекса. Она подошла к банкомату, положила 10 рублей на Сашин телефон и пошла домой.
На следующий день Алекса снова долго звонила в Сашину дверь, потом стучала, пока на стук не вышла соседка по площадке.
– Что вы так молотите? – обеспокоенно спросила она.
– Я подруга вашего соседа, не знаете, куда он мог пойти? И телефон не отвечает уже второй день.
– Странно я тоже его давно не видела, – вспомнила соседка. – Погодите, у меня ведь ключ есть от его квартиры, Саша мне оставил.
Они открыли квартиру. Было темно. В светлом проеме большого окна Алекса сразу увидела черный силуэт Саши. Она вздохнула, покачнулась и по стенке тихо сползла на пол.
В понедельник на работу она пришла только к обеду и сразу направилась в приемную с заявлением об отпуске за свой счет. «Только бы не встретить Старкова», – думала Алекса, заходя в приемную. Старков стоял возле Светочки и просматривал факсы. Алекса быстро положила заявление на стол перед шефом.
– Что случилось? – спросил он, пробегая заявление глазами.
– У меня умер друг, я должна его похоронить.
Старков пристально посмотрел на Алексу:
– Тот самый художник?
– Да. – ответила она и отвернулась, чтобы не заплакать.
– Заходи ко мне, – вдруг сказал Старков. – Света, кофе нам!
Алекса прошла в кабинет.
– Я помогу с похоронами. Хочешь, мы сделаем материал о нем? В рубрике «Творцы» пойдет в ближайший номер, – неожиданно предложил шеф.
– Наверное, это было бы хорошо, – ответила Алекса. – Он был очень талантливым художником.
– Сколько ему было?
– Как и мне, 24, – ответила Алекса
– Родные у него есть?
– Только сестра и племянник. Я бы хотела выкупить его картины, иначе они пропадут. Его сестра просит 10 тысяч долларов за все. Таких денег у меня нет, – грустно сказала Алекса.
– Я куплю их для тебя.
– Спасибо, – ответила Алекса. – Я напишу любую расписку.
– Конечно, напишешь. Ладно, это не главное, отдашь, когда сможешь. Да, я прикажу водителю отвезти этот портрет к тебе домой, – Старков показал на картину у стены. – Портрет действительно хороший.
Он тут же отдал распоряжения по похоронам секретарше. Алексу и четырех сотрудников на машине Старкова отвезли к Сашиному дому. К вечеру того же дня там было полно цветов и траурных венков.
Через неделю Алекса вышла на работу. Еще через пару дней к ней домой привезли 30 картин из Сашиной мастерской.
Алекса продолжала трудиться почти на износ. Только теперь ее работу стали замечать. И хотя жалованье ей так и не прибавили, но стали вызывать в числе начальства на всевозможные планерки и совещания. Ее мнением теперь интересовались. Она подолгу сидела на нудных совещаниях, думая про себя, сколько бы могла сделать работы за это время, пока сидит тут совершенно бесцельно. Работой ее загрузили еще больше, теперь лично Николай Сергеевич давал ей поручения. В выходные ей приходилось делать бесплатные халтурки для очередной подружки шефа, то листовки, то буклеты, то ретушировать фото. Отдохнуть выпадало редко, тогда она садилась в метро и ехала в Сокольники. Эта осень выдалась теплой и солнечной. Народу в парке поубавилось, Алекса медленно шла по шуршащим листьям. Никто не мог помешать ей думать. Правда, мысли были какие-то грустные, она могла часами гулять по осенним аллеям, только так она могла прийти в себя и успокоиться и отдохнуть.
«Вот уже вторая осень без тебя, Саша, вторая такая цветная, солнечная осень. Теперь я гуляю одна по нашему любимому парку, – Алекса шла по кленовой алее, разбрасывая красные листья под ногами. – Я часто думала, что же такое светлая печаль? С того момента как ушел Саша, я знаю, что такое светлая печаль. За полгода до трагедии с Сашей умерла бабушка, вечный борец за правду и справедливость. Ее любовь к жизни была так сильна, что когда она умерла, вместе с ней из их дома исчезла, затерялась дорожка по которой так весело было идти. Потом я потеряла самого близкого друга, кому могла рассказать и доверить все. Саша, такой потерянный, уставший, никем так и не понятый. К сожалению, жизнь нельзя отмотать назад, как пленку, – думала Алекса. – Каждому человеку отмерян свой срок на земле и ничего нельзя изменить. Я всегда буду считать тебя живым, буду думать, что ты просто далеко. Она решила, во что бы ни стало сделать выставку его работ.  И пусть все, знают какой он замечательный художник!
В «Домионе» как и прежде у Алексы было много работы, казалось ее никогда не переделать. Кроме своих непосредственных обязанностей Алекса занималась и бесплатными халтурками шефа, сверхурочно. Когда половина рабочих кабинетов на всех этажах пустели, в кабинете № 46, допоздна горел свет. Алекса как всегда уходила из дому в 8 утра, а приходила в 10, а то и в 11 вечера. У Старкова всегда была для нее работа. Даже когда она простужалась, он не отпускал ее домой поболеть хотя бы пару дней. Она всегда перехаживала грипп и простуду на ногах. Выходных и праздников у нее почти не было,  и похожа  она была, на заведенный механизм. Алекса, как робот, приходила и уходила из дома на работу, с работы домой. В очередной раз Алекса задерживалась на работе. Она сидела одна в полутемном кабинете, как вдруг, будто страшный бездомный и голодный пес, на нее обрушилась тоска, охватила липкая безысходность. Она скучала по Саше, по его умным и колким замечаниям. По его внимательным глазам, и добрым советам. Себя Алекса винила за то, что не поняла тогда и не смогла предотвратить самое страшное. Она почувствовала себя очень уставшей. В 9 вечера Алекса выключила компьютер, надела пальто, погасила свет в кабинете и закрыла дверь. Сдавая на вахте ключи, она услышала голос Старкова:
– Подвести? Ты где живешь?
– На Беговой.
– Выходи, я тебя отвезу.
– Не стоит, я на троллейбусе прямо до дома, – отозвалась Алекса.
– Поторопись, – велел Старков.
Алекса молча последовала за ним. Машину Старков вел уверенно и агрессивно, попутно ругая вслух всех вокруг. Алексе было неприятно находиться в его машине, и она очень пожалела, что не смогла отвертеться от этой поездке. Теперь они пересекали ночную Москву, Алекса мечтала поскорее покинуть его машину или каким-нибудь волшебным способом оказаться у себя возле подъезда.
– Ну, что молчишь? – Старков посмотрел на Алексу в зеркало заднего вида.
– А что говорить?
– Ну, скажи, например, куда теперь поедем. К тебе или ко мне?
Алекса сразу даже не поняла, о чем он спрашивает. В следующий момент она сильнее прижалась к дверце машины.
Старков посмотрел на нее в зеркало и ухмыльнулся.
– Шучу я так. Не бойся, – он весело подмигнул.
– Спасибо, – грустно проговорила Алекса, – я сегодня уже смеялась.
– А у тебя есть чувство юмора, – заметил Старков. – Чего такая унылая?
– Работы много, устала.
– Устала – увольняйся, – Старков опять посмотрел в зеркало на Алексу и после паузы добавил: – Долг сначала отдай, и можешь на все четыре стороны.
Алекса встрепенулась, как маленькая замерзшая птичка, – Николай Сергеевич, вы со следующего месяца больше с меня удерживайте в счет погашения долга.
– На что жить будешь? Есть же и другие варианты, погасить долг, – Старков посмотрел на Алексу в зеркало.
– Какие варианты?
– Ты что, совсем дура или притворяешься? Как маленькая, ей богу!
– Нет, Николай Сергеевич, это не для меня, – проговорила Алекса. – Я деньгами, вы не волнуйтесь, я все отдам.
– Пионерка! – отозвался шеф.
Теперь почти каждый вечер Старков звонил Алексе в кабинет и говорил только одно слово:
– Собирайся.
Уже несколько месяцев шеф подвозил Алексу домой после работы. Ей никак не удавалось отделаться от этих неприятных поездок. Он подвозил ее до подъезда, высаживал и ехал к себе. Она вспоминала, как ездила домой на троллейбусе. Теперь ей казалось, что это было так замечательно. Можно было молчать, думать или слушать музыку в наушниках, просто сидеть и смотреть в окно. На работе Алекса не могла сконцентрироваться. Старков постоянно вызывал ее к себе в кабинет, то по одному вопросу, то по-другому. А когда она сидела за своим компьютером и пыталась сконцентрироваться на работе, звонил ей каждые полчаса и задавал вопросы, не касающиеся непосредственно работы. Это очень злило Алексу и выбивало из рабочего ритма всех сотрудников 46 кабинета.
– Черт, как он достал! – сказала как-то Вероничка. – Не обижайся, Саша, но поставлю телефон на твой стол. Устала отвечать и звать тебя к телефону, в конце концов,  это твои проблемы.
– Как ты можешь, при чем тут Саша. Завтра это может стать и твоей проблемой, – вмешалась в разговор Елена Анатольевна. – Да он просто чудовище, мы же все это знаем.
– Не печалься, Сашка, прорвемся. Все перемелется, мука будет, – поддержала Оксана Федоровна.
– Спасибо, девочки! – ответила Алекса.
– А пока просто старайся не нервничать, может, ему и самому надоест и он переключиться на кого-нибудь более подходящего его наклонностям и извращенному уму.
– Чур, меня, чур! – Перекрестилась  Вероничка. – Нужно как-то мимо его проскакивать, незаметно. Чур, меня, чур! – и она быстро перекрестилась.
– Самое неприятное, что ты ему денег должна, – произнесла Оксана Федоровна.
– Да, и лучше бы тебе быстрее отдать, – поддержала Елена Анатольевна.
– Жаль, что не у кого переотдолжить и отдать ему все, – погрустнела Алекса. – Мы ведь с мамой совсем одни, родственников богатых у нас нет. С моей зарплатой мне еще долго выплачивать этот долг. Он это знает, поэтому и куражится.
– Вот сволочь! – громко сказала Вероничка и тут же прикрыла рот рукой.
Алекса чувствовала себя беспомощной, загнанной в угол и злилась на себя за то, что не может, как Виктор Петрович, просто дать ему в морду. А так иногда хотелось!
Старкову очень нравилось играть с этой беззащитной девочкой. Это его развлекало. Тем более он был уверен, что рано или поздно она сдастся. Все сдавались. Себя он считал мужчиной неотразимым. И эта уверенность еще больше развращала его.
Для Алексы плохо было и то, что в отсутствие Старкова эстафету по напрягу принимал его начальник охраны. Каждое утро он устраивал Алексе проверки по трудовой дисциплине. Опоздание на минуту для Алексы грозило написанием нудной объяснительной. Он контролировал весь ее рабочий день. Однажды он даже попытался влезть в работу Алексы:
– Почему снимки такие темные? – неожиданно спросил он, листая свежий номер журнала.
Оксана Федоровна посмотрела на него поверх очков и ответила за Алексу:
– Ты все равно не поймешь.
– Шли бы вы, Геннадий Викторович, работать мешаете, – отозвалась Вероничка.
– Вы с кем разговариваете?!
– Ой, ой, какой серьезный, большой начальник, – съязвила Елена Анатольевна, не отрывая глаз от распечатки.
– Так, чтобы завтра без опозданий! – предупредил начальник охраны.
– Ну, ты директора из себя не строй. Охраняешь, и охраняй.
Только тогда они не знали, что Гена, так его все называли, скоро станет первым замом шефа. И спасу от него не будет вовсе. Приближался Новый год, Москва готовилась к корпоративам и детским утренникам. В «Домионе» к празднику почти все получили премию. Алексы в этих списках не было никогда. Однажды главбух даже спросила у Старкова, почему Александре Николаевой уже полгода не индексируют зарплату. Старков ответил, что она не заслужила, и он сам решит, когда и кому повышать. Это удивило главбуха, но злить Старкова она не стала, лишь подумала про себя: «В конце концов, что мне больше всех нужно? Хотя, конечно, жаль девочку».
Корпоративный вечер проходил в небольшом уютном ресторанчике. Коллеги уговорили Алексу пойти с ними развеяться.
– Нельзя все время тосковать и поедом себя есть, – говорила ей Оксана Федоровна. – Молодость – время больших перемен. Все еще будет хорошо.
30 декабря к 18.30 коллектив «Домиона» подтянулся к мерцающему цветными гирляндами ресторану. Алекса сдала шубу в гардероб, у зеркала поправила волосы. С коллегами они заняли столик в уютном уголке зала, официанты разлили по бокалам вино, шеф произнес небольшую речь, зазвучала музыка, заглушая бряканье вилок и ножей, вечер обещал быть приятным и легким. Алекса выпила хорошего сухого вина. Ей стало тепло, она поглядела на собравшихся в зале. За столиком, где обосновалось начальство, было шумно. Там балагурил уже слегка подвыпивший бывший охранник, а ныне заместитель Старкова. Гена шпарил анекдоты один за другим и две дамы за столиком звонко смеялись, привлекая внимание всех остальных. Старков обвел мрачным взглядом собравшихся. Ему было скучно. Он с трудом переносил всю эту новогоднюю возню. Будь его воля, он бы вообще отменил эту ерунду с праздниками. А мысль, что впереди длинные новогодние каникулы, еще больше огорчала Старкова. Он мрачно посмотрел в сторону, где сидели редакторы, его взгляд встретился с распахнутыми глазами Алексы. Колючий взгляд шефа заставил ее опустить глаза. Больше она не смотрела в сторону Старкова и Гены.
– А эта Николаева очень даже ничего, – тихо сказал верный Гена, – но не в моем вкусе, я люблю девушек с формами. А эта худовата, на мой взгляд.
– Про тебя все ясно, – ответил Старков, – а мне она нравится. Очень нравится.
Гена удивленно посмотрел на шефа:
– Так в чем проблема, Николай Сергеевич? Сделайте себе подарок в честь праздника.
– Ну, давай устрой, – Старков выпил еще рюмку.
– Нет ничего невозможного, – невозмутимо ответил Гена. Он посмотрел на Старкова и подумал: «Еще часик и шеф совсем упьется. Таким я его давно не видел. Что это с ним? Закалка у него, конечно, есть, а вот здоровье не богатырское. Плохо действует на него эта малышка. Нужно дать мальчику эту игрушку, пусть поиграет и забудет о ней».
Гена уже присмотрел себе развлечение на этот вечер. Придется отменить. Черт бы его побрал!!! Он подлил Старкову и себе еще водки.
– Ну, я пошел притворять мой план. Сейчас скажу водиле, чтобы подогнал вашу машину. Через минут пятнадцать выходите Николай Сергеевич. Я ее приведу прямо к машине, – Гена взял со стола дорогое шампанское, поправил галстук и вальяжной походкой пошел прямо к столику, за которым сидела Алекса.
– Девушки, добрый вечер, с наступающим! – пропел Гена. – Я пришел выпить с вами за процветание нашей фирмы. Удачи в новом году!
Он проследил, чтобы все выпили, и подошел к Алексе.
– Разрешите пригласить, – протянул руку девушке, вывел из-за стола и повел к танцполу, ближе к двери. Он улыбался, все крепче сжимая локоть Алексы. Танцуя, он медленно продвигался к выходу. Алекса не ожидала такого силового давления и совсем растерялась. Почти силой вывел ее в вестибюль, где, как на зло, было пусто и темно. Одной рукой сжимая локоть девушки, Гена снял с вешалки ее шубу.
– Тебя прямо сейчас хочет видеть Николай Сергеевич, он в машине, я провожу, – тихо сказал Гена, все так же улыбаясь.
Водитель шефа Дима уже подогнал машину к самому крыльцу.
– Ну, где он? – Поискал шефа глазами Гена.
– Ты ее посторожи, я за шефом, – с этими словами Гена открыл заднюю дверцу машины и втолкнул в нее растерянную Алексу, бросил шубу прямо на нее и скрылся в дверях ресторана. Дима, ничего не понимая, молча наблюдал за действиями зама. Вдруг он открыл дверцу машины:
– Бегите, девушка, – сказал Дима, – я прикрою, и будьте осторожны. Алекса быстро выпорхнула из машины и побежала в сторону освещенной витринами магазинов людной улицы. Через минуту она слилась с по-новогоднему веселой толпой.
Дима убедился, что девушка уже далеко, застегнул куртку и как ни в чем не бывало, пошел встречать шефа с замом. Старков медленно спускался по узеньким скользким ступенькам, Гена держал его под локоть. Дима встал с другой стороны с намерением поддержать шефа.
– Ты чего здесь, почему не в машине? Где она? – процедил Гена.
– Я помочь вышел.
Они подошли к машине и увидели, что девушки в ней нет.
– Ты дурак! Где она? Я тебе что сказал, сторожить ее, – злился Гена.
Дима сделал обиженное лицо:
– Мое дело баранку крутить, а не сторожить девочек.
– Придурок! – крикнул Гена.
Шеф чувствовал себя плохо, в этот вечер он много выпил. Был даже рад, что можно просто поехать домой, а не возиться с ломающейся девчонкой. Пока Гена вглядывался в ночные огни в надежде увидеть силуэт в темной шубе с капюшоном, Старков, глубже закутался в дубленку и открыл дверь машины.
– В другой раз. Домой! – и Старков устало забрался на заднее сиденье. Гена остался один, настроение было безвозвратно испорченно. «Маленькая дрянь. Ты еще меня попомнишь», – Подумал  зам.
Алекса шла по новогоднему городу, она только что избежала большой неприятности. Или не избежала? Девушка шла и размышляла о том, что на свете много мерзавцев вроде Старкова и его холуя Гены. Но все же есть такие, как водитель Дима, и их намного больше. Эта мысль согревала Алексу в этот вечер. Она надела капюшон и повернула в сторону Неглинной, а там рукой подать до метро. Новый год в Москве! Всюду елки и мешки с подарками и пакеты с едой к праздничному столу. Веселые мордашки детей в предвкушении волшебного праздника! И снег! И небо в звездах! По дороге Алекса улыбалась в ответ веселым компаниям в красных шапках Деда Мороза и серебристых париках из мишуры от снегурочки. Еще много разных чудных существ со светящимися рожками, пушистыми гривками, колокольчиками из новогоднего мира, весело гомоня, шли навстречу. Она любила Новый год, даже не сам праздник, а его ожидание, предновогодние хлопоты и настроение. Всегда ждала чуда. «Но чуда что-то нет покуда», – вспомнила она стихи Вероники Долиной. – Да, чуда не произошло». По пути Алекса зашла в большой по-новогоднему яркий супермаркет. Купила маме подарок, кое-какие продукты и спустилась в метро.
– Тебе звонили с работы, почему так поздно? Что-то случилось? – тревожно спросила мама.
– Ничего, мамуль, я разберусь, – Алекса поцеловала маму и пошла спать.
31 декабря в «Домион» объявленр сокращенным днем. От этого настроение у всех хорошее. Сотрудники оживленно обсуждают корпоратив, просматривают фото с вечера.
В кабинете звонит телефон, Оксана Федоровна снимает трубку:
– Саша, тебя к шефу.
Настроение падает до нуля, Алекса молча спускается в приемную.
– Николай Сергеевич уже вас ждет, – не отрываясь от экрана компьютера, говорит Светочка.
– Ну, если что, считайте меня коммунистом, – грустно шутит Алекса.
Старков, как паук, сидит в самом центре своей паутины. Алекса чувствует себя маленькой мушкой, беззащитной и слабой, которая вот-вот еще сильнее запутается в этой липкой паутине.
– Ну, ты что же думаешь, что на этом все закончилось? – Старков отрывает глаза от бумаг.
– А в чем дело, Николай Сергеевич?
– Ты дурочку из себя-то не строй.
Алекса замечает, что он начинает злиться.
– Почему не снимаешь трубку, я тебе вчера звонил целый вечер.
– Я не слышала, шумно было вокруг, – спокойно ответила Алекса. Она видела с десяток звонков от Старкова на своем мобильнике.
– Чтобы больше такого не было, – злобно процедил Старков, и голос его перешел на зловещий шепот.
– Когда я звоню, значит, у меня есть вопрос. Не слышала… Просматривай свой телефон и перезванивай. С этим все!
– А какой вчера был вопрос? – как можно миролюбивее спрашивает Алекса. – «Давайте сегодня в рабочем порядке и решим».
– Решим, сейчас мне некогда. Позже вызову, пока вопрос не решен, остаешься на рабочем месте. Все, иди пока, – Старков опять склоняется над бумагами.
Алекса молча уходит. Светочка провожает ее долгим взглядом. Она довольна: «Кажется, эта Николаева – новая жертва», – ее пальцы веселее отстукивают по клавиатуре очередной приказ. – «Отлично, значит, для меня все закончилось. Пережила я его любовь». Светочка наливает себе кофе, и сегодня он кажется ей вкуснее.
Рабочий день в «Домионе» близиться к завершению. Сотрудники поздравляют друг друга с наступающим. Все спешат по домам. Алекса звонит по внутреннему Старкову:
– Николай Сергеевич, я вам нужна?
– Жди пока, я тебя вызову.
18.30. Кабинет № 46 постепенно пустеет. Только Оксана Федоровна будто никуда не торопится.
– А вы чего же не идете домой, Оксана Федоровна? – спрашивает Алекса. – Новый год, вас, наверное, ждут».
– Ничего, я с тобой посижу. Дети мои разъехались, так что и спешить мне некуда, – отвечает Оксана Федоровна. Она смотрит на Алексу. «Жаль девчонку, – Думает она – Нет, дружок Николай свет Сергеевич, сегодня ты ее точно не получишь. Уж я постараюсь!»
Наконец звонит телефон, Оксана Федоровна останавливает Алексу и снимает трубку:
– Да, – отвечает она, – это я, Николай Сергеевич, жду Николаеву Сашу. Мы вместе празднуем Новый год, в компании. Да. Нет, я ее дождусь, машина за нами приедет, – литредактор чувствует, как мысленно на том конце трубки ее посылают к черту. Шеф вызывает Алексу вниз, дает распоряжения по журналу и отпускает их. Компьютеры выключены, свет погашен, ключи – на вахте. Они направились в сторону метро.
– Оксана Федоровн, может, поедем ко мне?
– Я бы не против, но дети будут звонить.
– А вы сами им позвоните от меня и поздравите.
– Что ж, могу и сама.
Через час они были уже у дома Алексы.
– Знакомьтесь, это моя мама Надежда Александровна. Мама, а это Оксана Федоровна, моя коллега по работе и просто хороший человек.
– Очень приятно, проходите, проходите, – Надежда Александровна радушно распахнула двери. – Что так поздно, Саша? Я без тебя уже стол почти накрыла.
– Если бы не Оксана Федоровна, вообще неизвестно, во сколько бы я пришла, – ответила Алекса.
– Новый же год, у всех рабочий день сокращен, я не понимаю, – удивилась мама, принимая у Оксаны Федоровны пальто.
– О, наш шеф – это такой тиран и самодур.
– Не могу понять, с какого момента я стала его так злить. Он же вздохнуть мне не дает. Что я ему сделала, за что меня можно так ненавидеть? – Алекса грустно посмотрела на Оксану Федоровну.
– Я его давно знаю, он ненавидит тех, кто разрушил его планы. А ты, похоже, их сильно нарушила.
– Какие планы? Я просто работаю, стараюсь делать свое дело…
– Ты пойми, у тебя назревают большие проблемы, я не пугаю Саша, я тебя предупреждаю.
– О чем вы говорите? – мать Алексы недоуменно смотрела то на одну, то на другую.
– Тебе нужно срочно с ним расплатиться, отдать ему всю сумму, иначе, – Оксана Федоровна сделала паузу, – он попытается тебя сломать. Ему это будет трудно сделать, я знаю, ты гораздо сильнее, чем кажешься. Но тебе будет нелегко – у него все рычаги, пока ты долг не отдала.
– Ой, что-то мне нехорошо, – Надежда Александровна опустилась на стул в прихожей и, немного придя в себя, проговорила: – Одно я поняла из всего этого – нам нужны деньги. И срочно!
– Мамуля, я с этим разберусь, – Алекса поцеловала мать. – А теперь я очень хочу есть! Проблемы будем решать после Новогодних праздников. С наступающим всех! Пора за стол.
Они выпили за старый год, потом под поздравительную речь президента выпили за новый год. И только когда мама Алексы ушла спать, Оксана Федоровна спросила:
– Что ты думаешь делать?
– Пока не знаю. Нужно срочно отдать ему долг, а потом уволюсь.
– У тебя есть что-нибудь на примете. Я о работе.
– Нет, но буду искать и работу, и деньги… Часть я уже ему отдала. Осталось тысяч 5 долларов.
– Это большая сумма, – Оксана Федоровна задумалась. – Ну, тысячи две, это все, что я могу, тебе одолжу.
– Вот спасибо. А три тысячи я перехвачу у кого-нибудь, в крайнем случае, продам одну из картин Саши, хотя мне бы не очень хотелось этого делать. Постараюсь что-то придумать.
– Держись девочка…
Впереди Алексу ждали еще 10 выходных, и она решила приложить все усилия для поиска работы и недостающей суммы долга. Она обзвонила всех своих знакомых. Через сокурсницу нашла горящую халтурку на тысячу… и срочно принялась ее выполнять. Работала, прерываясь только на сон. Старков звонил ей несколько раз на мобильник, но Алекса не отвечала. Через 8 дней серия открыток была закончена. Ей выплатили тысячу долларов. Мама за это время срочно продала золотую старинную монетку – наследство от бабушки, и добыла еще две тысячи.
«Да, – мысленно подвела итог Алекса, – каникулы прошли напряженно, просто каторжный отдых какой-то. Но деньги я все же нашла. Теперь возвращаю долг и сразу пишу заявление на увольнение». А еще подумала, что ей чертовски не везет с начальниками. Как тогда, в Германии: «Ничего не поделаешь, похоже, я как-то притягиваю всякого рода мерзавцев. Нужно искать работу. Но пока можно какое-то время перебиться мелкими халтурками. Уверена, где-то есть мое место, и я найду его. Там я смогу делать то, что хорошо умею. Главное, чтобы мне никто не мешал». Все утро Алекса настраивалась на разговор со Старковым и, наконец, спустилась в приемную.
– Николай Сергеевич может меня принять? – спросила она Светочку.
– Сейчас доложу, – многозначительно улыбнулась секретарша и проворковала в трубку: – К вам Николаева».
– Впусти, – велел Старков.
«Ну наконец-то, – злорадно подумала Светочка. – Я уже утомилась ждать, когда ты соизволишь меня сменить, Александра Николаева. Лед тронулся».
Алекса вошла в огромный кабинет.
– С чем пришла? – прохрипел Старков.
Алекса отметила, что выглядел он плохо: весь какой-то помятый, лицо, всегда такое холеное, сейчас было бурого цвета с синими кругами под глазами.
– Здравствуйте, Николай Сергеевич. Пришла отдать долг, – Алекса протянула конверт с 5 тысячами долларов.
– Вот как, ну что же, хорошо, – он открыл конверт и пересчитал деньги. – Тут только пять, где еще пять? Или я что-то запамятовал? – Старков порылся в письменном столе и извлек расписку Алексы.
– Как это? Что-то не понимаю… Вы же почти полтора года из моей зарплаты удерживали. По моим подсчетам, пять тысяч я уже выплатила.
– Погоди, – Старков набрал внутренний номер. – Геннадий Викторович, зайди ко мне.
Через минуту первый зам Старкова был уже в кабинете.
– Привет. Тут Николаева утверждает, что у нее с зарплаты были вычтены 14 000 тысячи рублей, что примерно равняется 5000 долларов. Выясни в бухгалтерии, одна нога здесь, другая там.
Старков посмотрел на Алексу: – Сейчас разберемся.
Гена ушел и в кабинете повисла тишина. Шеф сквозь очки смотрел на поникшую хрупкую фигурку напротив:
– Ну, давай заплачь. Я тебя утешу, конечно, отдам все твои деньги, еще и сверху дам. Выхода у тебя нет. Ну, давай.
Минут через пять вернулся Гена с увесистой папкой бумаг по зарплатам за год.
– Вот, я просмотрел, все точно. Копеечка в копеечку. Николаевой каждый месяц перечислялась вся сумма ее зарплаты.
– Так что, Николаева, иди работай, – он швырнул назад конверт с деньгами. – Когда насобираешь всю сумму, тогда и приходи.
Неожиданно, вместо того чтобы заплакать и попросить разобраться, Алекса встала, выпрямилась, молча взяла конверт и твердым шагом пошла к двери. Собравшаяся двойка в этом кабинете явно была разочарованна. Особенно Гена, ему очень хотелось продолжения мелодрамы.
– Николаева, постой. Тебе деньги нужны, я могу порекомендовать тебя. У меня есть один небедный человек, он любит таких тощих. Я бы и сам мог тебе помочь, но ты не в моем вкусе, –гаденько хихикнул Гена.
– Иди, – сказал Старков Алексе, – и помни: со мной дружить нужно.
Алекса отворила дверь, и громко бросила в глубину кабинета:
– Нет, с вами, или такими как вы, – в ее твердом взгляде читалось – мерзавцами), – никто не заставит меня дружить. Никто и никогда.
Секретарша Светочка ошарашено смотрела вслед уходившей Николаевой.
– Дверь закрой, сидишь там! – крикнул ей Старков.
Светочка быстро прикрыла дверь кабинета.
– Вот сучка,– злобно прошипел Гена.
– Заткнись, – остановил его Старков. – «Ты что, идиот? Что за понос из тебя попер, насчет порекомендовать человека небедного? Ты не понимаешь, что все испортил? Мы можем развести на ее бабки. Теперь она не пойдет ни на что!
– И не таких обламывал, – злобно пообещал Гена.
– Знаю, за это тебя из ментовки и поперли. Оставь ее в покое.
– Но шеф!!!
– Оставь, сказал.
Алекса медленно поднималась к себе на третий этаж: «Напрасно он думает, что загнал меня. Я обязательно что-то придумаю».
О своем разговоре в кабинете у шефа она рассказала только Оксане Федоровне.
– Я такого от него не ожидала. Что будешь делать? – спросила коллега.
– Любой ценой достану деньги. И заткну ему в глотку. Только на этот раз деньги я верну с нотариусом, и он подпишется за всю полученную сумму.
На следующий день Алекса с мамой дали объявление об обмене квартиры. Свою двушку в центре они меняли на меньшую квартиру в спальном районе с доплатой. Старков на время оставил Алексу в покое, даже звонки через каждые полчаса в кабинет № 46 прекратились. Алекса воспользовалась этой временной передышкой и как можно скорее  принялась добывать  деньги. Через месяц они с мамой переехали в квартирку попроще, на руках у них остались 20 тысяч долларов. А через день Старков сам позвонил ей на мобильный:
– Жду тебя у черного выхода, поговорить нужно.
Алекса накинула пальто и спустилась вниз.
– Садись в машину, не бойся, – Старков открыл дверь.
– Я не боюсь, – спокойно ответила Алекса и села на переднее сиденье рядом со Старковым.
–У меня к тебе предложение: поедем куда-нибудь, перекусим. И поговорим заодно.
– А нельзя без «перекусим», у меня нет времени на это, – жестко, как пощечину отвесила, девушка. – Да, завтра я готова вам отдать всю сумму долга.
– Да пропади они эти деньги, ты что думаешь, мне денег не хватает. Твои 10 кусков – что они есть, что их нет – я даже не замечу.
– Тогда зачем весь этот фарс с участием вас, меня и вашего зама. Хотя мне это и неинтересно знать. Завтра я отдаю весь свой долг и пишу заявление об уходе.
– Погоди, у тебя контракт еще не закончился, – Старков явно пытался помириться. – Сейчас сделаю тебе выгодное предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Потом отвезу тебя домой.
Алекса тяжело вздохнула:
–  Ну, что же, поехали.
За всю дорогу они не проронили  больше ни слова. Наконец Старков припарковал «Мерседес» у «Жан-Жака». Это был любимый ресторанчик шефа: тихая музыка, хорошая европейская кухня.
– Ваш столик, – сразу подскочил услужливый администратор.
Столик был на двоих. Горели свечи, Старков пододвинул ближе к себе пепельницу и закурил. Он был не похож на себя.
– Что будешь заказывать? – спросил он.
– Мне ничего не нужно, я не голодна.
– Не голодна она! Хочешь сказать, сыта по горло, – лицо Николая Сергеевича тронула улыбка. – «Понимаю».
Алекса молча смотрела на огонь свечи.
– Так вот, в первую очередь это, – Старков достал из внутреннего кармана вчетверо сложенный листок. – Узнаешь? Это твоя расписка, – и он поднес ее к свече.
Алекса смотрела, как чернеет и скручивается листок бумаги.
– Это многое меняет, – сказала она, – теперь я отдам вам ровно пять тысяч. Мы же с вами знаем: я должна вам только пять.
– Да не нужны мне твои деньги!
– Что же тогда вам от меня нужно? – Алексе хотелось, чтобы быстрее закончился этот разговор ни о чем.
Старков достал маленькую бархатную коробочку и поставил ее перед Алексой:
– Вот что нужно.
– Что это? – Алекса прямо посмотрела в глаза Старкову.
– Я делаю тебе предложение. А это, это кольцо. Надеюсь, с размером я угадал, – тихо проговорил Старков и ближе подвинул коробочку.
– Не может быть и речи! – неожиданно выпалила Алекса. – Я вас не люблю, это мягко говоря.
Она быстро отодвинула коробочку назад на край стола Старкова. Старков растерялся. Это был первый раз в его жизни, когда ему отказала женщина. В следующий момент Николай Сергеевич почувствовал, как злит его эта малышка.
– Ты, может, не знаешь, что я человек не бедный. У тебя будет все, что ты захочешь. Хочешь, куплю тебе какую-нибудь фирму или кафе, студию, салон? Что хочешь, будешь как сыр в масле. Увидишь разные страны. У меня дом в Греции на берегу моря, и под Москвой.
– Вы меня не слышите? – она в упор посмотрела на Старкова и повторила по буквам: – Я вас не люблю!
– Ты совсем, что ли! Любая мечтает стать моей женой. У меня очередь стоит из 18 летних. А ты тут кочевряжишься.
– Вот и с этой коробочкой в эту очередь! – Алекса встала из-за стола. – Если у вас все, мне пора.
– Ты пойми, со мной такого давно не было. Ни есть, ни спать не могу из-за тебя! Запал я на тебя!
– Прощайте, Николай Сергеевич, – Алекса взяла сумку, достала номерок и пошла в гардероб за шубой.
Поздно вечером опять позвонил Старков.
– Слушаю, – ответила Алекса.
– Ты зря так со мной. Завтра я тебя уволю. Гарантирую, больше в московских СМИ ты работы не найдешь. Это я могу тебе пообещать. Думай до утра! – он повесил трубку.
На следующий день Алекса передала конверт с деньгами секретарше и написала заявление об уходе. Через неделю ее уволили из «Домиона». Она попрощалась с коллегами из кабинета № 46. Вышла на улицу. Вдохнула полной грудью зимний морозный воздух и, почувствовала себя свободной. Впервые за два года, ей было хорошо! У нее остались деньги после обмена, и был план, что делать с этими деньгами. Дома она еще раз пересмотрела все работы Саши. «Где-то нужно заменить рамы. Кое-где чуть тронуть лаком и подреставрировать. В целом все очень хорошо», – все четко обозначилось и сложилось. Алекса решила организовать персональную выставку Александра Вербицкого, не коммерческую. Скорее, это будет знакомство с новым именем талантливого живописца. Алекса обошла много столичных галерей и нашла ту, которая ее устроила полностью. Не очень большая, но в центре. Хороший выставочный зал с правильным освещением. Директор Ирина Никольская – доброжелательная и интеллигентная дама. С ней она сразу нашла общий язык. Работы хозяйке галереи понравились очень. Пресс-релиз, аннотация к выставке, буклеты – все это Алекса предоставила Никольской в течение месяца, как и обещала. Сама хозяйка в это время занималась подготовкой зала и личными приглашениями нужных гостей. Еще через месяц все работы Саши уже висели в зале, были отлично освещены и смотрелись просто потрясающе. С большой фотографии в начале экспозиции смотрел Саша. Алекса почти ощущала его присутствие. «Может, ты и вправду сейчас видишь меня, милый Саша, – мысленно обратилась она к другу. – Я сдержала свое обещание». А Саша с фотографии слал ей теплый привет издалека…
Хозяйка была довольна. Все, кого она пригласила персонально на открытие выставки, обещали прийти. Приглашены были и знакомые журналисты с телевидения. Ирина Никольская имела к тому времени уже довольно большой опыт в обустройстве вернисажей и сейчас чувствовала, что это будет событие. Главное, на что она делала упор при открытии выставки Вербицкого, – это горячее и в то же время трогательное выступление Александры Николаевой, подруги погибшего художника.
Выставка действительно потрясла и заинтересовала художественные круги. Вышла статья о художнике и его творчестве. На одном из центральных каналов московского телевидения прошел телесюжет об Александре Вербицком, талантливом художнике, трагически ушедшем из жизни. Были предложения о покупке нескольких его картин. Выставка длилась почти 2 месяца. А потом по протекции Ирины Никольской Алекса уехала показывать работы Саши в Ярославль и Казань.
Прошел почти год, Алекса по-прежнему сотрудничала с галереей Никольской, оформляла буклеты и приглашения, помогала с обустройством выставок. Однажды осенью Ирина предложила Алексе организовать выставку работ Саши в Минске.
– В Минске очень хорошая галерея, ее владелец – мой бывший муж. С ним я договорилась. Поезжайте, Сашенька. Вы там не были? Вам понравится Беларусь. Минск – красивый город.
– Нет, в Минске бывать не довелось, – ответила Алекса.
– Тем более. Вот сразу после Нового года и отправлю вас.
Теперь Алекса и еще двое знакомых художников мирно покачались в купе поезда Москва – Минск. В багажном же отделении в двух больших ящиках, бережно упакованные, навстречу со своими зрителями мчались полотна и последние мысли Александра Вербицкого.

Глава 6
Грузия
 
  2012 год. Тимур счастлив, он просто весь светится от переполнявшего его огромного, такого большого счастья, это было как мечта, как сказочный сон.  Все вокруг казалось таким чудесным, и город и люди. Он ходил в распахнутой куртке и даже не замечал, что сейчас зима. В Тбилиси  холодно, моросит мелкий дождь со снегом.–«Сын, у меня родился сын»! Они с Анной назвали его Георгием, в честь отца Тимура. Первый месяц  Тимур не отходил от маленькой кроватки . Вздрагивал, если слышал ночью его плачь, и вскакивал, как солдат, всегда первым. Он кормил его из бутылочки, прижимал к себе и мог часами ждать, пока малыш не уснет. Анна пробовала протестовать: «Тимур тебе утром на работу, а мы с Гошкой можем поспать днем. Как ты будешь работать не выспавшись?»
– Всем спать! – шепотом приказывал Тимур. – Сейчас еще и Тетя Натэла прибежит. Все втроем будем Гошу качать.
– Дай его мне.
– Нет! –  Категорично слышала она в ответ. – Спи, ты должна выспаться, утром я уйду по делам, вы останетесь одни на целый день. Быстро спать.
Тимур бережно уложил маленького Георгия в кроватку. Поцеловал его в розовую посапывающую мордашку. И, чтобы не разбудить жену, тихо лег на край их просторной кровати.
«Мальчика с колыбели должен воспитывать мужчина. Никому, даже Анне, не доверю это важное дело. Всему научу своего сына сам. Ходить, говорить первые слова. Хорошо плавать. Хорошо водить машину. Быть добрым, но уметь драться. Объясню, что для настоящего мужчины главное – это его предназначение и дело, которое он выбрал для себя. Что всегда нужно стараться победить. И что после падения всегда будет подъем. А легкая жизнь – это скучная жизнь. Потом я расскажу ему, как относиться к женщине. Если девушка красива, нужно сказать ей об этом. Но это будет потом.  А пока он еще маленький, я научу его верить в волшебство и мечтать.
Да, пожалуй, это главное – никогда не отказываться от своей мечты!»
Тимур бережно укрыл спящую Анну одеялом, погасил бледный ночник на тумбочке и заснул.
  Анна переехала к мужу в Тбилиси перед самым рождением ребенка. Теперь они жили в  его квартире, недалеко от площади Багратиона. С переездом к мужу Анна тянула до последнего. Ей хотелось закрыть все текущие дела по галерее, а они как назло не кончались. Пока Тимур однажды, не принял силовое решение по переезду. Он просто приехал в Минск и стал поковать чемоданы с вещами Анны.
– Я все подготовил там к рождению ребенка, моя тетя тебя очень любит, ты же знаешь. Она поможет обжиться. Зиму и весну пробудем в Тбилиси, у нас хорошая клиника, где главный врач – помнит  моего отца. Только так я буду за тебя спокоен. А летом переедем к морю, в Батуми. Дом тети Натэлы почти готов: 50 метров от моря, целебный воздух. Тебе и малышу там будет хорошо. Я побуду с вами месяц, пока ты привыкнешь. А попом каждую неделю буду приезжать.
Утром Анна кормила малыша, заботливая тетя Натэла расчесывала ее роскошные волосы. Тетушка Тимура принадлежала к той редкой породе старых, мудрых грузинок, которые не озлобились на жизнь за свою не сложившуюся женскую судьбу. И нашли себя, помогая другим устраивать их счастье. Чужой удавшейся любви она радовалась, как своим личным победам. Невестку она приняла сразу. Зорким глазом увидела любовь этой женщины, с рыжими, как огонь, волосами, к ее Тимуру. «Наконец-то и ему улыбнулось счастье», – думала тетя Натэла.
– Какой красивый у тебя сын, Тимурчик», – говорила она, глядя, как Тимур возится с малышом. – Вылитый ты в детстве, только глаза у него от матери – светло-карие, густые ресницы. Красивые будут у парня глаза.
Тимур довольно улыбается.
– Ты знаешь, как я люблю тебя, тетя Натэла, – он нагнулся и поцеловал ее в лоб.
В мае, когда жара в Тбилиси стала набирать обороты, Тимур перевез семейство ближе к морю. Там все было готово к их приезду. Старинный дом за высоким забором остался тетке Тимура от ее родителей. То есть от бабушки и дедушки Тимура. Только теперь его было не узнать. Новенькая ярко-терракотовая черепичная крыша и ей под стать такое же новенькое крыльцо, и терраса с коваными витыми перилами. Пол в доме выложен светлой матовой плиткой, сверкающей своей чистотой. Окна и двери тоже были новыми. От старинного дома остались практически только стены да потолки. Но Тимур знал, дух старого дома все еще живет здесь и будет хранить его обитателей. Анна внимательно обошла большой, плотно увитый виноградом дом.
– Мне здесь очень нравится, – она обняла тетю Тимура.
– Но кое-что я бы изменила. В этой комнате много солнца, пусть тут будет детская, а рядом – спальня. Здесь нужны новые шторы, а у камина – большой ковер, бра или торшер и два кресла.
– О да, одно для меня и моих старых костей, – подхватила тетя Натэла. – Как будет хорошо погреться у этого камина, когда в Батуми пойдут дожди. А дожди в Батуми, девочка моя, могут идти чуть ли не по две недели.
– Не пугай ее тетя. Любимые мои женщины, полностью доверяю вам, делайте все, что нужно. Я с удовольствием вам помогу, оставлю одного рабочего еще на пару месяцев.
За новое для себя дело – обустройства батумского дома – Анна взялась с присущей ей страстью. Она вообще очень любила вникать во что-то новое. Теперь Анна штудировала литературу по оформлению интерьера. Она выбрала стиль и направление, которые ей бы хотелось повторить. Заручившись поддержкой Тимура, принялась за работу. Она сохранила, а где-то даже нарочито проявила характерные для кавказских домов сочетания белого и черного, белую гладкую штукатурку на стенах, переходящую в грубую терракоту старинной кирпичной кладки. Особенно удался просторный зал с камином. Три стены, кроме одной, были гладко оштукатурены под цвет топленого молока. Большой камин с тяжелым кованым ограждением органично вписался в кирпичную стену напротив широкого окна. На полу – светлая под мрамор плитка. А вот высокий потолок, напротив, формировался из темных массивных деревянных балок с кованой тяжелой люстрой посередине. На каждой из  трех стен большого зала, чуть выше середины темнели узкие , длинные полочки.  На них Анна расставила многочисленную коллекцию всевозможных светильников, подсвечников,  ночников и просто больших свечей, отблески от пламени которых весело танцевали на фоне светлых стен. Все оформление великолепно завершали светлые полупрозрачные шторы на окнах. В целом дом получился в стиле «лофт», зародившемся где-то на Западе в начале 40-х прошлого века и популярный в последнее время. Анна уже месяц по всему городу скупала неповторимую грузинскую керамику. Черные тонкие, похожие на амфору, кувшины с золотыми узорами. Посуду, украшенную грузинской вязью, столовые приборы и стекло. Соседи тети Натэлы, по очереди приносили Анне на просмотр то один, то другой, по их мнению, шедевр грузинских национальных ремесел. Постепенно мрачноватый старинный дом ожил.
Тимур, как и обещал, пробыл с ними полный счастья, солнца и любви месяц. Потом он отдал распоряжения рабочему, попрощался с родными и отбыл в Тбилиси заниматься накопившимися делами в своем автоцентре. Он приезжал к ним, как только мог вырваться, и очень скучал без Анны и своего малыша. Если Анна не видела Тимура больше двух недель, она сама садилась за руль и мчалась в Тбилиси повидаться с мужем. Едва завидев ее серебристую Volvo, в автоцентре гостеприимно распахивали ворота. Механики и персонал знали, в этот день строгий хозяин будет таким добрым, хоть к ране прикладывай и можно подходить с любыми заявлениями и просьбами.
Анна прижилась в этой стране. Она училась понимать грузинскую речь и сама понемногу пыталась говорить по-грузински, правда, пока получалось плохо, но Тимур хвалил ее. Говорил ей, что она умница, и скоро он  будет учить ее писать по-грузински. Ей нравилось жить среди людей, которые знают, что такое любовь и радость! Любовь в крови каждого грузина, ко всему: к морю, к горам, к грузинскому лесу. К застольям и спорам. К музыке, песням и танцам своей родины. А найти грузина, который не знал бы историю Грузии, Анне казалось невозможным. Как-то гуляя по городу и зайдя в маленькую харчевенку на окраине Батуми, куда не доходят туристы и где можно тихо посидеть в тенечке и  попить кофе с медовым пирогом, Анна с интересом наблюдала, как две разные компании сошлись в споре. Они по очереди перечисляли всех царей и спорили, какой из них был самым лучшим и что он сделал для Грузии. У каждого было свое мнение на этот счет. В споре дошли до крика и вдруг плавно перешли на поэзию Галактиона и Руставели.
«Сейчас они обнимутся, поцелуются, как близкие родственники и друзья, и запоют», – подумала Анна. Ей стало так весело…
Сны о Грузии – вот радость!
И под утро так чиста
виноградовая сладость,
осенившая уста.
Ни о чем я не жалею,
ничего я не хочу -
в золотом Свети-Цховели
ставлю бедную свечу.
Малым камушкам во Мцхета
воздаю хвалу и честь.
Господи, пусть будет это
вечно так, как ныне есть.
Пусть всегда мне будут в новость
и колдуют надо мной
родины родной суровость,
нежность родины чужой.
 Анна гуляла с малышом по городу, и прохожие считали своим долгом, заглянуть в коляску. Выразить свое восхищение ее ребенком, дать совет по воспитанию и кормлению, похвалить ее, как очень хорошую мать. Всячески выказать ей свое хорошее отношение. На прощание поцеловать ее в обе щеки от всей души. Потом она узнала: так относятся не только к ней и ее маленькому ребенку, детей здесь любят все. Это традиция. Причем было такое чувство, что чужих детей они любят даже больше, чем своих.
А как они умеют отдыхать эти грузины! Приезжая на море, они отрываются, что называется по полной. Ухаживают за девушками, делают подарки родственникам и друзьям. Устраивают застолья с домашним вином и вкусной едой. Анне как-то пришлось пережить такое застолье с родственниками Тимура. Это стало большим испытание на выносливость. Очень много вина и чачи. Огромное количество еды, которое не съесть нормальному человеку, тем более ей, привыкшей питаться, как птичка. Выслушать тамаду. Потом алаверды, где нужно блеснуть своим остроумием. Сказать что-то приятное людям, которых видишь первый раз. И так в течение 6-7 часов. А еще и не опьянеть и уйти не шатаясь.
Солнце здесь было яркое, море теплое, жители открытые и радушные. Анна почти не вспоминала о своей галерее и о людях, которых она оставила в другой, грустной жизни. Там было некого терять, не о ком жалеть.
Но однажды прошлое само напомнило о себе. Анна с тетей Натэлой сидели на террасе, пили кофе. Маленький Гоша со скоростью танка на четвереньках переползал от одной игрушки к другой, которые в огромном количестве были разбросаны всюду. В комнате призывно зазвонил ее мобильник. Звонил Павел. Только теперь он поздравил ее с рождением ребенка. Поплакался о своих трудностях с галереей, пожаловался, что после ее ухода все пошло как-то криво. Спросил, когда она собирается вернуться к работе, а в конце беседы неожиданно пригласил ее на свою свадьбу в Минск.
– Это не свадьба, а так, что-то типа вечера. Я настаиваю. Правда, давай выпьем за мою семейную жизнь. На этот раз я решил всерьез остепениться.
– Я подумаю. Если муж сможет вырваться, мы приедем на пару дней.
– Отлично! Не хочешь узнать, кто будет моей женой?
– Да мне как-то все равно, – ответила Анна.
– Это уже слишком прямолинейно, – Павел даже опешил от такого ответа.
– Зато честно. Я приеду не потому, что очень уж хочу выпить за твою женитьбу. Скорее я выпью за терпение твоей жены. Впереди ее ожидает много трудностей. И мне надо посмотреть, что у вас происходит с галереей, в которую, к слову, я вложила столько души и сил.
Вечером Анна рассказала Тимуру о звонке и приглашении на свадьбу.
– Если не хочешь, я не поеду, – в тот момент Анне даже захотелось, чтобы он ее отговорил.
Тимур притянул ее к себе, обнял:
– Девочка моя, если тебе это нужно, то поедем. На самолете два часа туда, два – обратно. И там день, два… Это не проблема. Повидаешь родину, а я составлю тебе компанию. Такой компаньон тебе подойдет?
– Очень даже подойдет, – Анна улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала Тимура.
Она заглянула в свой шкаф, выбрала самое красивое платье. После примерки у зеркала Анна вздохнула. Ее любимое темно-красное вечернее платье, которое ей подарил муж 2 года назад, она так и не успела надеть – беременность, роды… Теперь оно явно было ей маловато «Ничего, –решила Анна. – До поездки в Минск еще целый месяц, пора заняться фигурой».
С этого дня она каждое утро бегала по 3 километра вдоль моря, потом долго плавала. Перестала налегать на любимые хачапури и хинкали, чем сильно огорчала Натэлу. Тетушка постоянно жаловалась Тимуру, что Анна и так очень худенькая от природы, а еще и голодать вздумала.
– Тимурчик, дорогой, куда это годиться? – причитала она. – Может, твоей жене больше не нравиться наша еда?
– Тетя, родная, просто она хочет надеть то красное платье, которое я ей подарил. Вот и худеет, – успокаивал Тимур. – Это нормально, когда женщина следит за фигурой, а толстушки, тетя, сейчас не в моде.
– Вах! Я никогда не понимала эту вашу моду! – тетя Натэла махнула рукой.
Чрез три недели Анна опять достала платье из шкафа.
– Ого, сидит как влитое, – прокомментировал Тимур. Он вышел из комнаты, и вернулся с большим, фирменным пакетом. – Ну, а это тебе к платью.
– Что это? – Анна с интересом запустила руку в пакет и вытащила  оттуда норковый полушубок.   Это была коротенькая, чуть ниже пояса шубка золотисто-бежевого цвета, а к ней в тон – тонкие лайковые перчатки.
–  Ну что, угодил я тебе? Теперь не замерзнешь на этой свадьбе… Холодно у вас там в ноябре.
¬Анна была в восторге.
– Там еще кое-что есть для тебя. Моя жена должна быть самой красивой на этой вечеринке. Я так хочу!
Из пакета выпала бархатная коробочка. Тимур подхватил ее, поцеловал руку Анне и надел на ее запястье золотой браслет, усыпанный красными, как капельки крови, маленькими рубинчиками. Он внимательно оглядел ее с ног, до головы:
– Ты моя королева! Тебе идет красный цвет.
В Минском аэропорту они были в 6 утра. В 7.30, утомленные ночным перелетом, они уже крепко спали на квартире у Анны. Проснулись только к обеду. Анна сварила кофе. Как хорошо было никуда не торопиться, Гоша остался под надежной защитой тети Натэлы. За него они были спокойны. Автоцентр Тимура давно был хорошо отлаженным механизмом и работал даже в отсутствие хозяина без малейших сбоев. До вечера они были свободны. И посвятили этот день друг другу.
Не спеша погуляли по ЦУМу. Купили подарок на свадьбу Павла. Пообедали в кафе возле «Октября». Медленно дошли до парка Челюскинцев». Парк был уже почти пустой, догорали последние костры из листьев. Анна шла, подбрасывая носком полусапожка желтую мокрую листву. Только теперь она поняла, как же соскучилась по этому городу, по этому парку, по белесому, серому небу, затянутому сизыми облаками.
– Знаешь, – задумчиво сказал Тимур, – я ведь очень люблю вашу осень. Эти красные и желтые листья, мелкий дождик. Эту вашу тишину. Даже снег я люблю.
– Ну, так прямо и снег? Да ты у меня весь посинел от холода. Она сняла с себя теплый шарф, стала на цыпочки и обвязала шею Тимура. Еще не хватало, чтобы мой горец простудился. Пора домой.
К «Белой веже» они подъехали с большим опозданием. Вошли в банкетный зал. Вечер был в самом разгаре. В центре стола рядом с Павлом сидела ее бывшая подруга Наталья. Тимур с Анной поприветствовали всех собравшихся. Павел поднялся навстречу, Наталья поспешила за ним. Тимур, поцеловал невесту и вручил молодоженам огромную коробку с немецким сервизом.
– Штрафную, – крикнули из глубины зала.
Тимур поставил стакан красного вина на ладонь и громко произнес:
– Пусть в вашей жизни останется столько горя и печалей, сколько останется капель в этом стакане! – и осушил стакан до дна!
– Впечатляет! Кто они? – спросила у Натальи мать Павла.
– Моя подруга с мужем из Тбилиси, – ответила Наталья и подошла к Анне. Анна улыбнулась ей, подняла свой бокал:
– Я тоже хочу вас поздравить. Вы хорошая пара, вернее, очень подходите друг другу, – сказала она и отпила из бокала.
– Да брось ты. Не помни зла! Вижу, ты счастлива. Выглядишь на миллион долларов. Муж у тебя не хуже моего, теперь и сын есть.
– Не хуже твоего! Шутишь? – улыбнулась Анна уголком рта. – Несравнимо.
Павел о чем-то беседовал в сторонке с Тимуром, что-то говорил ему. Тимур слушал равнодушно, почти не отвечая, чуть кивая головой.
– Простите, мне пора к своей невесте, – Павел направился в сторону Натальи с Анной.
– Высокомерный он у тебя, прямо князь грузинский. Трудно с ним, – заключил Павел.
– Только не мне. Он подарил мне столько счастья и вернул веру в людей, – Анна помахала рукой Тимуру и они пошли занимать свои места за столом.
– Ты только посмотри на нее! Грузинская княгиня! – сказала Наталья вслед уходящей Анне. – Не думала я, что человек может так измениться.
– Да, она изменилась. Стала еще красивее, увереннее в себе. За такой женщиной можно на край света и в омут головой, – Павел проводил пару долгим взглядом.
– Что? – Наталья нахмурилась. – Жалеешь? Можешь попробовать отбить, когда-то у тебя получалось, только знаешь, от таких мужчин, как ее муж, женщины не уходят, – и Наталья залпом выпила рюмку водки.
Гости пили, ели. Произносили тосты за здоровье молодых. Кричали «горько!». Между молодыми пробежала какая-то кошка, они сидели, не глядя друг на друга, и целовались нехотя. В глубине зала играла живая музыка, которую никто и не слушал.
– Ну так! – Тимур встал, повесил пиджак на спинку стула и уверенно пошел в сторону музыкантов. Попросил у одного из них гитару, прошелся по струнам, пододвинул ближе к себе микрофон и запел густым, красивым баритоном.
Данама, данама, данама.
Диди миндори, данама.
Винчензо цуди амертваз
Гулиго уди, данама,
Данама, данама, данама…
Анна и раньше слышала эту мелодичную грузинскую песню, но не думала, что ее можно перепеть еще красивее. Музыканты быстро подхватили мелодию, зал перестал бренчать вилками и ножами. Тимур пел так просто и легко, будто делал это каждый день.
И только Анна знала: он поет только для нее, для нее одной в этом зале. Музыка стихла, все зааплодировали. Несколько дам, выбежали уговорить спеть гостя на бис. Тимур вежливо поклонился и вернулся на свое место рядом с женой.
– Я не знала, что ты так хорошо поешь, ты не перестаешь меня удивлять! – Анна подняла бокал.
– А, ерунда, в армии мы все учились играть на гитаре и все пели. У меня есть много скрытых талантов. Например, я неплохо танцую вальс, – Тимур приподнялся, махнул рукой музыкантам, бережно взял Анну под руку и повел ее в центр зала. Свет притушили.
– Ты почему дрожишь, моя девочка? –обеспокоенно спросил Тимур.
– Просто, я очень тебя хочу, – шепнула Анна ему на ухо.
Он улыбнулся и поцеловал ее в запястье.
– Вот это мужик! – глядя на Тимура, проговорила одна из гостей. – Редкой породы! Таких сейчас почти нет.
Казалось, музыка играла только для них, они никого не видели вокруг. Когда мелодия закончилась, они еще долго не выпускали друг друга из объятий.
Тимур проводил Анну на место, накрыл ее обнаженные плечи полушубком. А сам пошел в холл подышать воздухом. Павел следил за каждым движением своей бывшей возлюбленной. «Теперь я потерял ее навсегда! Хотя, как знать, старая любовь не ржавеет», – думал Павел, глядя на эту грузинскую княгиню, и налегал на водку, почти не закусывая. Анна была хороша как никогда раньше. Открытые плечи, на длинной шее старинный золотой крестик тонкой работы. Густые золотые волосы собраны в высокую прическу, лишь одна длинная сверкающая прядь небрежно вилась по открытой спине. Она маленькими глотками пила вино из бокала, на тонком запястье сверкал золотой браслет с рубинами. Прямая спина, гордо поднятая голова, она и точно была сейчас похожа на княгиню прошлых веков, такие раньше вдохновляли художников на большие парадные портреты.
В фойе, неспешно беседуя, курили гости. Отец Павла подошел к Тимуру.
– Я по выправке узнаю своих. Военный?
– Не угадали, но воевал, Афган, 1985 – 1987.
– То-то я чувствую. Ну, салам шурави! Я ведь тоже там был. Кабул – 1981.
Отец Павла закурил, они тихо отошли в сторону, беседовали, что-то вспоминали. Пока за свекром не вышла Наталья.
– Ну что же вы, Владимир Петрович, нас бросили? Павел там с ума сошел, собирается совсем напиться. Только вы его можете приструнить, – заныла Наталья.
– Еще увидимся, Тимур Георгиевич. Заезжай в гости. Выпьем, вспомним, – свекор Натальи крепко пожал руку Тимуру.
Не успел Тимур снова занять свое место, как одна из гостей подбежала к микрофону и объявила белый танец. Она догнала Тимура почти у самого стола и пригласила на вальс.
– Простите, я танцую только со своей женой. Еще раз извините, – Тимур приложил руку к груди, слегка поклонился и сел рядом с Анной. Дама обиделась и отошла к другому концу стола.
– Ну что, – услышала она язвительное замечание соседа, – не танцует с тобой грузинский князь?
– Какой князь, что ты болтаешь? – это был голос отца Павла. – Отличный мужик, воевал в Афганистане, в Тбилиси бизнес у него свой. Очень правильный мужик! В Грузию нас летом пригласил с матерью, не был я там никогда. Обязательно к нему поеду!
Снова зазвучала музыка, и уже изрядно выпивший Павел встал и направился в сторону Анны с Тимуром.
– Здесь становится совсем неинтересно. Уйдем отсюда Тимур, – Анна быстро встала из-за стола.
– Как скажешь, моя королева, – ответил он.
Тимур попрощался с отцом Павла и направился с Анной к выходу.
– Куда увел моего партнера? Я с ней еще не успел выпить! – кричал им вслед подвыпивший Павел, но они даже не обернулись.
Пара быстро шла в сторону Машерова, Тимур громко свистнул и остановил такси.
– Вот мы и дома», – он помог Анне снять шубку. Нагнулся и расстегнул туфли на ее ногах, быстро разделся сам. Поежился от холода, в комнате действительно было холодно.
– Я – в душ, немного погреюсь, – Тимур повесил одежду на спинку стула.
«Какой он все же красивый, мой горный орел», – глядя на него, подумала Анна.
– Ты почему так смотришь?
– Ты у меня, как хорошее кахетинское вино, со временем становишься все лучше.
– Правда? – улыбка тронула его лицо, и во взгляде мелькнуло удовлетворение. – Иди ко мне, моя королева.
Тимур притянул ее к себе и медленно стал расстегивать молнию на ее платье. Анна уткнулась лицом в его обнаженную грудь и вдохнула такой родной, ни с чем не сравнимый запах моря и солнца, запах его тела. Ее теплое дыхание, скользившее по его коже, пробудило жгучее желание. Тимур сдернул с ее плеч платье, и оно красивыми волнами легло к щиколоткам. Сильные руки обхватили ее бедра, он понес ее прямо в душ. Мир перевернулся с ног на голову. Их унесло в страну, под названием страсть.

Уже прошла неделя, как Анна с мужем вернулись в Грузию. Павел не мог понять, почему он все время думает о ней: «Эта та самая Анна, просто Анна. Я знал ее много лет. Что же случилось после нашей последней встречи, что так могло расстроить меня и зацепить?» Он нашел художника, который когда-то давно написал акварельный портрет Анны. «Моя муза», так он назывался. Выкупил его и оставил у себя в кабинете. Сейчас он глядел на этот самый портрет и думал. Что же могло так измениться в нем? Почему тогда он с легкостью забыл о ней, девушке с портрета? И что сейчас с ним? «Я ревную! – Вдруг догадался он. – Точно, это ревность, впервые в жизни я ревную. И ничего так не хочу, как увидеть ее, что бы все было, как прежде. Я должен знать, что она меня любит. Мне это так нужно!  Но, черт возьми, она, может, сюда никогда не вернется, – с тоской подумал он. – Страшно. Пожалуй, она и в Тбилиси откроет свою галерею. И муж ей поможет деньгами. Я навсегда останусь тут один.
А Тимур, разрывался между Тбилиси и Батуми. Он во что бы то ни стало, решил к лету построить, гостевой домик с турецкой баней.
– Ну правда, – говорил он, – гостей мы любим, а они нас еще больше. Вот и будут в порядке очереди приезжать в сезон и жить отдельно и комфортно. В июне Вовка с Бригитой приедут. В сентябре – Тамрико с мужем. Думаю, и в остальные месяцы дом пустовать не будет. Наладим там самообслуживание, дежурство по уборке, – Тимур удобнее уселся в кресле и продолжал мечтательно. – Нужно винный погреб переделать, но баня, прежде всего! В доме есть душ и во дворе – летний. Этого мало, – он усадил Анну к себе на колени.
– Ты представь, моя девочка, на улице жара 35, а у нас в бане влажно и прохладно. Белый ароматный пар. А захотим погреться, можно протопить до 90 градусов. Сначала прогреться в бане, потом массаж в комнатке чуть прохладней. Потом чай или кофе в гостевом домике, – Тимур закрыл глаза. – Эх, хорошо! Обязательно к лету построю! Уже одного мастера по баням нашел, еще нужно найти хорошую бригаду строителей и в феврале начну. Думаю, за месяца 4 справлюсь.
– Кто же нам будет делать массаж? – весело спросила Анна.
– Массаж? Будем по субботам вызывать тебе массажиста, а мне по воскресеньям – массажистку.
–Что ты про массажистку?.. Еще чего! Ты знаешь, что с этой массажисткой мы вдвоем с тетей Натэлой сделаем? Дорогу забудет! Любая массажистка стороной за километр будет дом наш обходить, – совсем так по-грузински, громко заключила Анна. Сделала страшные глаза и кулаком погрозила невидимой массажистке в воздухе.
– Ты у меня совсем грузинка стала, – Тимур зарылся лицом в рыжую копну волос. – Я так тебя люблю. Сейчас даже не могу представить, как бы я жил, если бы не встретил тебя.
Они целовались, как будто только что нашли друг друга. Им не мог помешать никто. Анна была счастлива. Это было уже спокойное счастье, которое не кончится никогда.

Утром они пили кофе, Анна провожала Тимура в Батуми. Он опять уезжал на все выходные – нужно было отвезти стройматериалы для дома: брус, доски, вагонку…
– Тимур, нужно что-то решать с моей галереей. Я не смогу опять жить на две страны, но и бросить то, во что вложила столько сил, тоже не могу.
– Что-нибудь придумаем, – он задумался. – Может, найти человека, который мог бы замещать тебя в Беларуси, и которого ты могла контролировать из Тбилиси. И лишь по необходимости приезжать в Минск.
– Да, это был бы выход. Но где найти такого человека, которому я смогу доверять. Павел в последнее время все больше и больше стал жаловаться, не хочет заниматься галереей. У него неплохо идут дела с журналом. От галереи он устал. Вчера опять звонил, просил приехать в Минск помочь с новой выставкой. Какой-то талантливый художник из Москвы, с трагической судьбой. Художник умер, а картины остались. Небольшая выставка его картин прошла в галерее бывшей жены Павла. Она и рекомендовала нам этого художника. Похоже, его работы будут иметь успех и у нас. Павел выслал пару работ на ящик… Интересный проект. Знаешь, у меня ведь чутье на новые имена, – Анна села ближе к Тимуру. – Но как же мне не хочется расставаться с вами.
– Когда ты хочешь поехать?
– Сразу после Нового года, через месяц.
– Мне поехать с тобой?
– Было бы хорошо! Но ты сейчас весь в стройке. Не хочу нарушать твои планы. Поеду одна, подготовлю выставку, открою ее и быстро вернусь к вам. Вот только как же вы тут без меня целый месяц?
– Мы с Гошей каждый вечер будем разговаривать с тобой по скайпу.
– Обещаешь?
– Обещаю! Если будут проблемы, приеду к тебе, – сказал Тимур. – Ты вспомни, мы и раньше расставались на месяц, а то и на два. Выжили.

В середине декабря Грузия была полностью готова к встрече праздника. Новый год в этой стране – самый большой и любимый праздник, в народе его называют «счастливый день»! Все приготовления начинаются задолго до его наступления. Покупают и готовят сладости, конфеты, орехи, чурчхелы, фрукты, вино и подарки для родных и близких. На Новый год в Грузии по традиции жарят молочного поросенка, цыплят, непременно готовят сациви из индейки, пекут, хачапури, торты и пирожные, делают козинаки – с орехами и медом. Анна с тетей Натэлой и еще одной молоденькой родственницей Тимура за неделю готовились к Новому году. К вечеру 31-го дом блестел чистотой, нарядная елка сверкала огнями и многоцветными шарами и, стол был красиво сервирован и уставлен всевозможными блюдами. Тетя Тимура, знатная кулинарка, а с двумя помощницами, она просто превзошла себя!
К полуночи вся семья уселась за стол. Наполнили бокалы шампанским, ночную тишину время от времени разрушали выстрелы из охотничьих ружей, хлопушек, ракет. Небо освещалось красивым фейерверком.
Первый тост Тимур как глава семьи по традиции произнес за уходящий год.
–В Грузии на Новый год существует обычай ожидания первого вошедшего в дом в новом году, – говорит Тимур. – Этого человека ждут с нетерпением, встречая с полным подносом угощений, с зажженными свечами и вопросом:  Что он принес в дом? Может, и нам сегодня повезет? И в наш дом придет такой человек. Было бы здорово!
Они выпили еще и принялись за закуски. Гошка крепко спал в дальней комнате. Затем решили всей компанией  прогуляться по ночному Тбилиси до наступления нового года. Но в дверь неожиданно позвонили.
– Кто бы это мог быть?– удивилась тетя Натэла и пошла открывать.
– Счастья, радости, благополучия! – послышалось из-за двери.
Тимур вскочил с места. Он сразу узнал голос Вовки.
–Не может быть! Вот это сюрприз!
На пороге действительно стоял Вовка с одним из своих сыновей.
– Мир вам, добрые люди! Приютите уставших странников! – Вовка улыбался во все свои 32 зуба.
– Брат, как же ты не предупредил. Мы бы встретили, – Тимур обнимал Вовку, хлопал по спине.
– Мы уже с утра прилетели. В гостинице с Эриком выспались и к вам с подарками. Давай показывай Георгия. Я ведь видел его только на крестинах. Вырос, небось, боец, – Вовка как всегда говорил быстро, скороговоркой, попутно целуя всех присутствующих. – Мы хотели к вам всем семейством, но тесть прихворнул, пришлось Бригите остаться с ним. Детей поделили, что бы никому не обидно было! Ну, где Георгий, где мой крестник? У меня для него куча подарков!
– Владимир, – вмешалась Анна, – Гошка уже давно спит, давай завтра утром предоставим его в полное твое распоряжение.
– Понял! – Вовка, поцеловал Анну, прижал тетю Натэлу так, что та, громко ойкнула и бурно начала выражать протест.
– Нет уж, эту даму я так просто не отпущу. Я давно по ней сохну, лет 20. Безответная любовь. Пошли тетя Натэла поцелуемся, там, на кухне, – Вовка весело подмигнул.
– Что еще придумал, отпусти черт! – вырывалась от него тетушка.
Вовка еще раз смачно чмокнул тетю Натэлу. Затем извлек из своей сумки огромный белый пуховый платок.
– Это моей любимой, – он завернул тетю Натэлу в платок, как в огромное пушистое облако.
– Вот за это спасибо! Я ведь старая, все время мерзну, – смирилась тетя Тимура, и перестала вырываться из Вовкиных обьятий.
– А это что за красавица? Ох, хороша! – Вовка впервые пристально посмотрел на родственницу Тимура. Все еще держа в объятиях тетю Натэлу.
– Это Нина, моя двоюродная племянница по матери, приехала из Кутаиси на Новый год, ну и город посмотреть.
– Хороша! Но моя-то тетушка лучше! – и Вовка еще раз чмокнул тетю Натэлу.
Всем вокруг стало так весело. Долго еще Вовка одаривал всех подарками. И наконец дружная компания пошла рассаживаться за новогодним столом. Было много выпито, а еще больше съедено.
– Да, – задумчиво проговорил Тимур, – Если бы не твой отец, Эрик, не сидеть бы мне за этим столом вместе с вами. Когда-то давно он спас мне жизнь! С тех пор он мне как брат, даже дороже брата.
Анна сильнее прижалась к мужу, и крепко сжала его руку.
– Было дело, – отозвался Вовка. – Не я один спасал тебя тогда в Афгане. Хотя верил, что ты живой, действительно только я. Даже Хохлов не хотел снаряжать ребят в рейд на твой поиск. Но ты же знаешь, я, как заноза. Меня трудно переломить, когда я в чем-то уверен. А я верил, брат, что ты не можешь меня так просто оставить и уйти в лучший из миров! – Вовка улыбнулся. – Нет уж, братэла, вместе туда пришли, вместе нам и уходить из этой «душманки» Ты подумай, как бы я без тебя? За дружбу, брат! – Вовка налил всем вина.
– Все, что нас не убивает,–Громко сказал он –«Делает нас сильнее. За это я выпью стоя, брат! – зазвенели бокалы. – «Если бы я жил в Грузии, то с вашими обильными застольями и культом хорошей еды был бы уже, как бочка, – он поудобнее уселся, посмотрел на Нину и втянул живот. –«Повезло Тимуру, он всегда был поджарым. Всегда был красивее меня. Ну, давай еще по одной. За тебя, брат! За твою семью»!
Снова зазвенели бокалы. Тимур чокнулся с Вовкой потом по очереди со всеми за столом.
– Ладно тебе прибедняться, Вольдемар! Толстый, некрасивый. Я смотрю, целый вечер Нина с тебя глаз не сводит, – улыбнулся Тимур.
Нина вспыхнула, как спичка:
– Что вы такое говорите, дядя Тимур!
– Мой папа, любит только нашу маму, – раздался голос сына Вольдемара.
– И это правильно! – Тимур потрепал парнишку по щеке.
–А по-русски как чисто говорит, умница, мальчик, – с этими словами тетя Натэла подложила на тарелку Эрику большой кусок поросенка. – Кушай, мой дорогой.
– Да, хороший русский моих пацанов – это моя заслуга,– гордо произнес Вольдемар. –«Дома я с ними говорю только на русском. А Бригита в нашей семье отвечает за хороший немецкий. Подрастет твой сын Тимур, будет ко мне в гости на каникулы приезжать, мы и его немецкому выучим».
– А твои мальчики, Володя, к нам. Я их откормлю немножко. Худенькие они у тебя, – подхватила разговор тетя Натэла.
– Наша тетя Натэла в своем амплуа, – улыбнулась Анна. – Дай только ей волю, она устроит пир на весь мир. Ох, боюсь, закормит она наших детей.
– Скажете, я не права? Кушай, мой мальчик. Бабушка Натэла не даст умереть тебе с голоду, – с этими словами она опять подложила на тарелку Эрика огромный кусок пирога.
Все дружно засмеялись.
– Летом ждем вас в Батуми всей семьей, – сказал Тимур. – Я там сюрприз готовлю.
Часа в три ночи, уложив Эрика спать, вся компания уехала посмотреть торжественное богослужение и праздничное шествие «Алило». Вовке не часто приходилось видеть такое красивое действо. Впереди  шли священники в черно-красных одеждах  и окропляли святой водой и разносили дымок  с фимиамом от кадил. За ними молодые послушники в красных одеждах с крестами и хоругвями. Следом ряды крепких мужчин в белых, похожие на рыцарские, одеждах, с флагами на белом фоне которых, алели красные национальные грузинские кресты. Вся эта красочная колонна с песнями двигалась по центру Тбилиси. В каждом грузинском доме в окнах, на встречу им, загорались свечи. Так издавна повелось в Грузии – на Новый год и Рождество свет из окон должен освещать путь всем. Эту традицию соблюдали жители Грузии. На улицах они угощали друг друга квеци – это что-то вроде сладких лепешек. Обнимались, целовались и обменивались традиционными новогодними, маленькими, тряпичными  куколками сделанными из разноцветных лоскутков, украшенные бисером и всякой новогодней мишурой «чучилаки», так их здесь называли. Весь Тбилиси наполнился теплом, добротой, весельем, шумом. От многочисленных фейерверков было светло, как днем.
Домой вернулись только под утро и проспали почти до 12 дня. Даже маленький Гоша, проснувшись, как всегда, 7 утра, поел и опять тихо заснул в своей кроватке, будто чувствуя, что все хотят поспать. Когда Тимур с Вовкой встали, на обновленном новогоднем столе опять стояли нарядные блюда с приготовленными в гранатовом соусе цыплятами, печенью, всеми этими сациви, мергули, сванури, мцвади. Вовка посмотрел на всю эту «пищу богов», вздохнул и со словами: «Мне тут точно не выжить» уже уплетал здоровенный кусок курицы, закусывая сочным куском пирога с сыром.
– Давай доедай, – сказал Тимур, – и поедем ко мне на сервис. Покажу, как я там развернулся. Затем он попросил тетю и Анну собрать еды побольше, чтобы отвезти охране, Новый год все же.
– Пока не пообщаюсь со своим крестником, не поеду, – отозвался Вовка.
– Ладно, пошли в детскую, поговорите о чем-нибудь умном.
Маленький Георгий играл с Ниной. Увидев отца, он весело затопал навстречу. Тимур подхватил его на руки.
– Поздоровайся с гостем, Георгий.
Гоша внимательно посмотрел на Вольдемара и произнес: «Гамарджоба»– перевел взгляд на отца. Тот одобрительно кивнул.
– Гамарджоба, бичо! Серьезный мужик растет! Смотри, что твой крестный тебе привез, – и Вовка, как фокусник, стал доставать из мешка одну за одной красивые коробки, коробочки и раскладывать перед малышом.
– О, тут ему надолго, – Тимур опустил Гошу на ковер. Тот со знанием дела принялся открывать коробку за коробкой.
– Все, теперь мы ему не нужны. Поехали Вольдемар, к ужину вернемся.
Тбилиси только начал пробуждаться после ночного праздника. Тимур с Вовкой и Эриком мчались по пустым сонным улицам в другой конец города, где находился большой сервисный центр Тимура. Когда подъехали, Тимур вышел открыть ворота.
– Это вы, Тимур Георгиевич? – К воротам, гремя ключами, шел охранник.
– Смотри ты, не спят! Открывай, это я, – отозвался Тимур.
Охранник открыл широкие ворота, пропустил машину Тимура и снова запер их на ключ.
– Как у вас тут? Без приключений?
– Все нормально Тимур Георгиевич.
– Ну, тогда возьми в багажнике два белых мешка. Угощения вам с ребятами на Новый год. А мы пойдем немного оглядимся.
Они прошли по чистому,  вымощенному плиткой большому двору.
– Покажу мой конференц-зал, или зал для переговоров, как угодно называй. И комната отдыха для клиентов, там все, ты увидишь, удобно: и маленькое кафе, и телевизоры. Давно хотел это сделать, все руки не доходили, – воодушевленно рассказывал Тимур.
– А кабинет свой ты сделал? Тот, на втором этаже? – спросил Вовка.
– Нет. Я вообще отдал его своему заму. Ему он больше подходит.
– Как заму? А сам все в том же маленьком, похожем на кладовку? – удивился Вовка.
– И совсем это не кладовка, мне в нем удобно. Первый этаж, из окна виден весь двор и часть боксов. Я как бы у пульта и все контролирую. Да и бываю там от силы в общей сложности 2 часа в день. Остальное время провожу на территории. Я ведь, как и прежде, самые сложные случаи с ремонтом стараюсь делать сам. Ты знаешь, я механик от бога. Люблю эту работу. Мои ребята, когда сомневаются, всегда меня зовут. Вот в электрике я слабоват.
–Да ты бизнесмен от бога, а не механик! – возмутился Вовка. – Ведь ты один все это поднял с нуля и превратил в отличный бизнес. Я ведь иду по накатанной дорожке, мне все дело досталось от отца Бригиты. В салоне я почти ничего не менял, так, текучку. А вот ты по-настоящему молодчага.
– Да ладно тебе, я сейчас покраснею, – отмахнулся Тимур.
– Нет, без дураков, это честно. Что ты еще намерен тут сделать? – Вовка внимательно посмотрел по сторонам, я тоже у тебя что-нибудь почерпну.
– Еще сделаю пару душевых для персонала и, похоже, пока все. Деньги мне нужны. Для другого дела, и немалые.
– Что за дело? Колись, братан, – Вовка с интересом смотрел на Тимура.
– Что за дело? А вот пошли ко мне кофейку заварим, я тебе и расскажу. Эрик, – обратился Тимур к мальчику, – хочешь посмотреть на красивые машины?
– Хочу.
– Тогда подожди. – Тимур набрал по внутреннему телефону и попросил Отари провести пацана к VIP-зону и показать там машины.
– Хорошо Тимур Георгиевич, – через несколько минут мастер увел мальчика.
Друзья пили крепкий кофе в маленьком кабинете Тимура.
– Ну, так что за дело, новое? – спросил Вовка.
– Только не удивляйся, – ответил Тимур. – Хочу выкупить художественную галерею в Минске. Для Анны. Она пока не знает, уже месяц веду переговоры с ее партнером. Анна ведь по-настоящему творческий человек и дело свое любит. Когда последний раз там были, я видел ее глаза… Скучает она по своей галерее. Никогда себе не прощу, если она зароет свой талант в землю из-за меня. Осталась одна проблема: она нужна нам обоим – и мне, и галерее. Требуется найти хорошего директора, а она станет хозяйкой. Будет жить в Грузии, а туда наезжать и контролировать. И повод будет родину навещать. Ты-то в Беларусь ездишь?
– А как же! – отозвался Вовка. – У меня там родственники. Тоже скучаю по Беларуси. Да, Тимур, сложно все это. Но чего не сделаешь для любимой женщины. Повезло ей с тобой.
– Это мне с ней повезло. Знаешь, когда мы вернулись из Афгана 87, – Тимур грустно посмотрел на Вовку. – Я ведь  был почти мертвый, так себя тогда чувствовал. Ты же знаешь, я никогда не был трусом. На гражданке, мне вдруг стало так страшно жить. Иногда, особенно по ночам, часто думал, что лучше бы остался там навсегда, с нашими ребятами из роты. Потом от меня ушла Лэйла и забрала у меня дочку. Я снова умер. Потом смерть мамы. Только с Анной почувствовал, что я живу. Снова живу! У меня появился смысл в жизни. Любимая женщина и сын. Анна мне как награда за все мои потери. Она сделала меня счастливым. Я хочу, чтобы она тоже была счастлива со мной.  Ради этого, в лепешку разобьюсь, – заключил Тимур.
– Я понимаю, брат, – Вовка положил руку на плечо Тимура. – Чем могу помочь, может, тебе деньги нужны?
– Нет, я попрошу тебя о другом. Ты ведь пробудешь у меня недельку? А потом помоги Анне. Через LIBERTY-BANK в Минске получите сумму на выкуп галереи. Ты проконтролируешь, чтобы с документацией все было в порядке. – Тимур посмотрел на Вовку. – Я бы сам съездил, но дело одно меня здесь держит.
– Не волнуйся, Тимур, – успокоил его Вовка. – Конечно, я съезжу и проверю все. Тем более мне самому в Минск нужно. Когда ты ей скажешь, что галерея её?
– Чуть позже, перед отъездом.
За два дня до отъезда в Минск Тимур объявил Анне, что выкупает для нее галерею в Минске. Анна смотрела на Тимура  удивленными, благодарными глазами и еще долго не могла поверить в это чудо. В тот же вечер, собирая чемодан, вслух проговаривала, что она намерена преобразовать в своей галерее.
Павел ждал приезда Анны. Полгода назад для себя он решил, что галерею будет продавать. Его увлекало издательское дело, галерея теперь только мешала ему. Без Анны он не справлялся, его не хватало на два дела одновременно. Когда позвонил Тимур с предложением продать галерею, Павел даже обрадовался, ведь продать галерею Анне – это лучший из вариантов. Теперь он знал: когда галерея станет собственностью Анны, она примется за ее реконструкцию и подольше останется в Минске. Про себя подумал: «Я опять смогу с ней видеться на правах друга. Я должен ее видеть хотя бы так. Да и деньги мне сейчас очень необходимы: нужна еще одна печатная машина для типографии. Ее муж готов заплатить все и сразу». Обыграв дело так, что только ради Анны он готов пожертвовать своими интересами, Павел согласился переоформить документы на Анну. Наталья была категорически против продажи галереи, Павла, как всегда, мало интересовало мнение кого-либо.
В течение месяца Тимур продал в Тбилиси свои магазины автозапчастей, заместителю. Себе он оставил только склад и магазин на территории автосервиса. Всю сумму он положил на счет Анны.
Пятница, утро. Павел встречает Анну с Вовкой и Эриком в Минском аэропорту. Вот и они! Павел обнимает Анну, крепко жмет руку Вовке, приветствует Эрика. В машине у Павла тепло. Анна всматривается в боковое звенящее от мороза стекло. Знакомый с детства город пробуждается от сна. Они мчатся по проспекту Независимости. Уручье, светящаяся синими и зелеными огнями библиотека. Станция метро «Восток», город светлеет, один за другим гаснут фонари вдоль проспекта. Парк Челюскинцев, Академия искусств. Сколько было пережито здесь когда-то, все грустное ушло, остались только светлые воспоминания. «Да, шесть лет, там я и познакомилась с хозяином этой машины. Все это было в другой жизни», – Анна поняла, что этот факт ее уже никак не тревожит. Павел смотрит на нее в зеркало заднего вида и будто читает мысли Анны.
– Вот мы и дома! – Анна выходит из машины, помогает Эрику надеть рюкзак. Вовка возиться с багажом. Они поднимаются на третий этаж. Павел терпеливо пьет кофе в маленькой уютной кухоньке, он ждет, пока они приведут себя в порядок с дороги. Компания оставляет Эрика дома дремать под мультики, втроем уезжают в центральный банк оформлять продажу галереи. Вовка тщательно перепроверяет пачку документов, потом Анна снимает со своего счета деньги и расплачивается с Павлом.
– Ну вот и все! – грустно подытоживает Павел. – Теперь галерея твоя. С этого момента я в ней только гость, или велишь не пускать на порог?
– Напротив, всегда рада буду тебя видеть. Эта галерея – наша общая история. А кто не помнит прошлого, у того нет будущего.
– Что ж, поедем в твою в галерею, передам тебе все ключи. Свои вещи я уже вывез. Вечером приглашаю отметить это событие у меня дома, – предложил Павел.
– Давайте лучше посидим где-нибудь в тихом месте, например, в «Калабрии». Я плачу, – сделала встречное предложение Анна.
– Отлично, я за вами заеду к шести вечера, а сейчас – в галерею. Там было уныло без тебя. Посмотришь на работы москвичей к выставке. Один, на мой взгляд, действительно очень стоящий внимания. Жаль, его уже нет в живых. Хотя, – Павел на минуту задумался, – хозяйке его картин и неплохо, так как цена сейчас может резко возрасти, захоти она их продать.
Павел представил Анну в новом качестве всем по очереди. Они обошли всю галерею и спустились в запасники, где трое сотрудников готовили работы к выставке.
– Вот тот художник, о котором тебе говорил, – Павел расставил картины вдоль стены. – Неплохо, правда?
– Да, это интересно.
Анна внимательно рассматривала работы, Павел помогал ей перебирать холсты. Вдруг его взгляд привлекла одна из работ. На полотне была изображена девушка.
– Анна, эта девушка с полотна чем-то похожа на тебя… Подожди, – Павел вдруг быстро вышел и через несколько минут вернулся с другой картиной.
– Вот, посмотри. Помнишь эту работу? Тебе здесь чуть за 20, – он поставил портрет Анны из своего бывшего кабинета рядом со светлым портретом Алексы, написанным покойным Сашей. – Поразительно, вы тут как сестры. У вас даже одежды похожи, светлые, вроде туники. Да, и смотри, – Павел не мог скрыть удивления, – украшения на шее… на цепочке одинаковые крестики. Ты же вроде говорила, что этот крестик старинной работы фамильный. Откуда его изображение на этом полотне? Мистика!
Анна пристально вгляделась в картину.
– Да, это странно. Когда бабушка дарила этот крестик на мое 17-летие, она сказал, что он фамильный и передавался в нашей семье по женской линии из поколения в поколение.
– У вас тут интересно, как я погляжу, – это был Вовкин голос, присоединившийся к общей растерянности.
– Да, кстати, эта девушка, чей портрет ты видишь, – вдруг вспомнил Павел, – сейчас в Минске. Собственно, она и является куратором выставки в Москве, и у нас. На днях я тебя познакомлю с ней.
Через день Павел позвонил Анне и спросил, когда она будет в галерее.
– Провожу гостей и примерно к двум буду там, – ответила Анна.
– Я тоже подъеду к двум. Познакомлю тебя с москвичами.
Без четверти два Анна появилась в галерее. Павел представил ее хозяйке тех самых работ, которые так понравились Анне. Девушку звали Александра, она была милая, с нежностью рассказывала о художнике, чьи картины привезла в Минск. Анне понравилось, как горячо и эмоционально Алекса говорила о работах, которые не собиралась продавать.
«Сразу видно, не стяжательница, – подумала про нее Анна. –«Говорит на профессиональном языке, сама, наверное, художник или что-то рядом».
– Знаете что, – вдруг предложила Анна москвичке, – мой кабинет еще не обустроен, пойдемте где-нибудь рядом попьем кофе.
– С удовольствием, – ответила девушка.
Они заняли столик в маленьком тихом кафе напротив. Анна смотрела на незнакомого, по сути, ей человека. И все больше проникалась симпатией к этой девушке.
– Хочу задать вам вопрос, который может показаться несколько странным, – Анна посмотрела на собеседницу. –Что за крестик у вас на шее? Похоже, старинный. Тонкая работа.
– Крестик? – удивилась москвичка. – Это от бабушки, единственная ценная вещь в нашей семье. А к ней он перешел от ее матери.
– Анна расстегнула застежку на своей цепочке и положила на стол перед Алексой точно такой же крестик. – Ну, что вы скажете? Близнецы братья.
Москвичка с удивлением посмотрела на золотой крестик:
– Ничего не понимаю, мне бабушка рассказывала, что таких крестиков, только два. Один был у моей прабабушки– это копия и сделана в  память о любимой сестре, с которой их разлучили. Второй, подлинный, остался у другой сестры, жившей где-то далеко в чужой стране.
Догадка молнией пронеслась в голове у Анны:
– Фамилия Нойман, вам что-то говорит, – спросила Анна у собеседницы.
– Нойманы – это фамилия моих предков.– Алекса внимательно посмотрела на Анну.
– Похоже, нам есть о чем поговорить, – улыбнулась Анна. – Я и есть правнучка той самой потерянной сестры вашей прабабушки.
– Вот это поворот, неожиданный.– Алекса еще до конца не переварила информацию. Она удивленно смотрела на красивую женщину напротив, и не могла поверить в то, что происходит это именно с ней.
Анна первая нарушила молчание.
– Слушайте, а давайте на  «ты», раз мы сестры.
–Конечно, я так рада,  – Алекса  улыбнулась. – А знаешь Анна, совсем недавно мне приснился сон про тебя. Правда.– Алекса задумалась, будто что то припоминая – Я плачу, а какая-то женщина мне говорит:  –«Не плачь, скоро ты встретишь свою сестру. А я ей– Разве у меня есть сестра? А она мне говорит, – Вы обязательно встретитесь! –– И все! Как это странно! После минутной паузы она добавила–Давай еще посидим. Может, выпьем за встречу. Ты мне расскажешь про себя.
–У меня встречное предложение. Я здесь живу недалеко. Поедем сразу ко мне! Правда, холодильник у меня пустой, но есть бутылка хорошего вина и сыр. Поехали?– Спросила Анна.
– Поехали! –Они вызвала такси и через пять минут разбрызгивая слякоть из под колес, мчались в сторону Цума.
Вовка с сыном уехали еще утром. Сестрам никто не мог помешать. Закутавшись в пледы,  с бокалами вина они уселись друг,  напротив друга.
–Наверное,  кем то было предопределено, что бы мы встретились. – Начала Анна–«Расскажи мне, кто ты , где ты.  Я думаю, ты художник».
–Я художник- иллюстратор.  Работала  художественным редактором в СМИ. Сейчас  хочу заняться выставочной деятельностью. Это выставка, мой первый  проект, но чувствую, это - мое дело. Есть желание, но мало возможностей. Эта ниша в Москве,  плотно занята. Там все хорошо и без меня.
–Тебя мне сам бог послал!– Анна оживилась. – А ты не хочешь попробовать здесь у нас  в Минске? Я понимаю масштаб не такой, как в Москве. Но тоже  интересные художники, тут хорошая школа, в Беларуси. Будешь открывать новые имена, такие как  Александр  Вербицкий.  Я ищу себе директора, в галерею. Чувствую, ты  мой человек. С выставкой у тебя все хорошо получается.  Мы с тобой сработаемся. Где ты остановилась в Минске?
–Да, так квартирку сняла в Уручье, на пару недель.
–Завтра ты переезжаешь сюда. Теперь я тебя не отпущу.– Анна обняла сестру.
–Опыта у меня маловато.– Засомневалась Алекса– «Директором, так сразу»?
–Главное, желание! Хотеть, значит, мочь!  Я в тебя верю. Ну, по рукам!
–Ну, что же, я буду очень стараться. – Алекса крепко пожала руку сестры.– «По рукам!»
–Я тебе помогу, первое время, особенно. Не бойся.– Анна подняла свой бокал–Теперь мы будем вместе. Главбух у меня отличный, финансовой стороной ты почти не будешь заниматься, твое дело творческая сторона. Мы еще с тобой в этом году в Польше и Чехии с этой выставкой побываем.  А жить, – Анна огляделась по сторонам– Жить, будешь здесь. Я только иногда приезжаю в эту  квартиру. И от галереи тут недалеко, в два раза ближе, чем с Уручья. Потом у тебя свое жилье будет, со временем. Они еще долго рассказывали, о себе и своих семьях. Спать разошлись только часам к 3 ночи. Алекса лежала в маленькой спаленке, смотрела в просвет неплотно закрытых штор и думала: –«Что жизнь, непредсказуемая штука. Еще вчера она была совсем одна в этой стране, в этом городе. А теперь у нее есть  сестра, такая добрая, сердечная, родная.  Вот это то, что называется  «чудо»! Но главное, что не давало уснуть в эту ночь Алексе, это мысли о Саше. Саша как живой стоял перед глазами, даже покинув этот мир, – размышляла Алекса– «Ты заботишься обо мне, мой добрый Саша. Ведь если бы не твои работы и не эта  выставка, я бы возможно, так никогда не встретилась со своей сестрой. Чудесный год!


Вечером следующего дня, Анна нетерпеливо ждала связи по скайпу,  чтобы увидеть мужа и маленького сына. И когда в  правом, нижнем углу ее ноутбука, мелькнула оранжевая табличка с именем Тимур, первое, что сказала Анна, было:
– Привет, мои дорогие. У меня замечательные новости!