С тех пор и ношу шрам над губой

Моя мама родом из глухой сибирской деревни. Молодой девчонкой она, без паспорта – из документов только комсомольский билет, бежала из той деревни, куда глаза глядят. Подозреваю, что кто-то помог, но сие для меня тайна великая есть. Сперва в Красноярск, а там – на теплоход и вниз по Енисею, в Дудинку. А Норильск тогда строго охраняли – стратегический объект как-никак. Собственно, Норильск и сейчас стратегический объект, но погранцы теперь только в аэропорту шерстят приезжающих. Ну как шерстят – паспорта проверяют. Да и билет на самолёт тебе, без норильской прописки, вряд ли продадут. А тогда, сразу после войны, построже было. Так вот, уже в Дудинском порту привязался к маме мальчишка-пограничник, такой же комсомолец, как мама – покажи пачпорт да покажи. Так бы и упекли мою маму в кутузку, если бы остальные пассажиры теплохода за неё не вступились и, чуть ли не силком вырвали молодую девчонку из цепких лап злого эмгэбэшника. Не на курорты, в самом деле, приехала, на шестьдесят девятую параллель мало кто сам приезжал. Дальше – Норильск, Никелевый завод, папа, свадьба, сестра, я, брат.

Но мамину родную деревню наша семья не забывала. Каждые каникулы нас с сестрой туда привозили на всё лето. Пару раз я там даже зимой был, ну а если зимой, значит ещё до школы. Но время-то шло, его ведь не остановишь, как ни старайся. Я рос, школу закончил, работать пошёл, уже сам в отпуск, не на каникулы, приезжал. А отпуска у норильчан длинные, любой материковский позавидует. Двенадцать материковских дней, да сколько-то там северных, плюс за выслугу, четыре дня дороги, плюс три дня за народную дружину, плюс ещё чего-то там, короче, набегало у меня тридцать шесть денёчков в год свободного от трудового подвига времени. Гуляй не хочу. Это потом уже нам определили отпуск в девяносто дней, но моя история случилась раньше.

Женат я уже был, дочка росла. Вы бы видели, как таймырский годовалый ребёнок впервые в жизни ест землянику. Я тогда в первый раз жену привёз в деревню. Вторая половина июня была, ну и дочке, месяцев тринадцать. В первый же день (ближе к вечеру уже – пока до нашего захолустья доберёшься), только чемоданы побросали, повёл я жену в лес, хвастаться (вы не видели такой красоты). Ну Анютку, понятное дело с собой. У нас тогда коляска-трость была. По лесу на такой коляске не поездишь, а по дудовской дороге прошлись. Дудовка – это соседняя деревня так называется. А вдоль дороги земляники видимо-невидимо. Давай мы с женой наперегонки ребёнка кормить – наберём горсть, в дочкину ладошку пересыплем, а она, потешно так, в рот трамбует и по лицу размазывает.

Так вот. На посадку картошки в тот год я опоздал.  Дядья обижались, а чего обижаться-то – я ведь человек подневольный – когда в график отпусков поставили, тогда и приехал. Но на покос я попал. Ну, какой покос, косят-то уже косилками давно, на греблю я попал. Про саму греблю рассказывать не буду, чего там рассказывать – жара, слепни да оводы, да травяная пыль. В обед прилегли мы с дядей Васей в тенёчек под куст. Ну поели, что тётя Эмалия нам в тормозок собрала, я закурил, а дядя Вася давай мне про свою жисть байки рассказывать.

 – По щенячеству ишшо, повёл меня батя, дед твой Ефим, на рыбалку. Да не на нашу Романовку, а на речку Караульную. Это почитай вёрст восемь-девять будет. Ну пришли. Батя место для стоянки определил – здесь обедать будем, котомку на землю сбросил, мне велел костёр под уху разжечь, и пошёл по заводям да стремнинам бегать, харюзов да пескарей таскать.

 Ну, а я чего, мне без костра всяко тут не выжить – мошка да комары сожрут, возле реки-то. Насобирал я хворосту посуше, возле пенька сложил, и давай на том пеньке на ровненькие чурочки рубить. Батя рассказывал, а его, его дед учил: дрова для костра должны быть ровные и аккуратные – нельзя огонь обижать. Рублю значит, возле старого огневища складываю, не то чтобы поленницей, так, кучкой аккуратной. И вот, язвило бы её, попадается мне толстенный сук – одной рукой не перерубить. Кое-как пристроил я его на пенёчке своём, топором, как колуном, размахнулся от лопаток и ка-а-ак  рубану. Глядь, а сук мой пропал. Я голову направо, нет моего сука, налево – нет, наверх…

С тех пор и ношу шрам над губой. А ты война-война… Не поспел я на ту войну – мал ишшо был. Витька-то был, так ить он самый старший из нас пятерых. А мне только на японской довелось побывать. Но это уже другая история.
 
Ну? Покурил? Пошли, а то тучки наползают – поторапливаться надо.