На Сарай!

     "Того же лета, в тоу же пороу, идоша Вятчане Камою на низъ и въ Волгоу в соудехъ и шедше взяша градъ царевъ Сарай на Волзе и множество Татаръ изсекоша, жены ихъ и дети в полонъ поимаша и множество полоноу вземше..."      

1 часть. На Сарай!

    Вступление  

    По разлившимся в апреле северным рекам и речушкам небольшой вооруженный отряд возвращался на Вятку. Где на попутном торговом суденышке, где за плату брали лодки, а теперь, вот, - от Устюга, - на санях. Успеть к Миколину дню в Слободу! 
    Поезд из пяти саней со скрежетом скользил по весенней грязи пополам с залежавшимся кое-где в лесах снегом. Две недели бешеной гонки подходили к концу. В одной из повозок под завесой из медвежьих шкур сидел глава этой миссии - вновь назначенный Вятский наместник и воевода Константин Юрьевич. Нелегкие думы, кружившие в его голове все эти дни, не давали заснуть. Разговор с Государем был недолгий и более похожий на распоряжение. В подтверждение полученных полномочий Костя вёз его грамоту.
    В Москве он успел приметить военные приготовления, на вид это были обычные оборонительные меры на случай прихода татар в летние месяцы. Ныне повода вроде не было, дань уплачена сполна и заранее. Зато по Москве открыто ходили разговоры о новгородцах-изменниках, надобности что-то с ними делать, а некоторые из старых знакомцев даже говорили о предстоящих планах большой войны с Великим Новгородом... Не потому ли вятчанам предстояло идти на Волгу? Потревожить татар, отвлечь от соблазна нападения на оставшуюся без войска Москву... Не в этом ли истинные причины и цели порученного ему задания?!
    Вереница саней проскочила мосток через ров и влетела в едва открытые ворота усадьбы Вятского наместника, - небольшой крепостицы, расположенной на окраине Вятской волости внутри речной петли Моломы. Отдых с дороги с баней и настоящим обедом, а завтра снова в путь, - время не терпит. В считанные дни предстояло поднять людей, убедить маловеров, найти союзников. Дело затевалось не бывалое и смертельно опасное...

 
    Вятский город

    С утра воевода поспешил в соседнюю Вятку. Древний центр Вятской волости ныне переживал не легкие времена. Войны Москвы и Казани, разорения от набегов татар и черемис, выплаты дани сильным соседям, - всё это подрывало экономику и торговлю, люди расходились в более спокойные места...
    По случаю прибытия из Москвы важного гостя Вятские выборные собрались на верху Большой Воротной башни. В сопровождении ближайших друзей и помощников наместник поднялся по наружной лесенке в просторную комнату со столом и лавками вдоль стен. После короткого приветствия он протянул кошевому Витьку Садыкову свою грамоту. Тот не спеша прочел вслух...
    Собравшиеся негромко обсуждали услышанное... Кошевой подвел итог: "Завтра отправляемся в Слободу, там и решим совместно со всеми казаками и вятчанами". Юрьев добавил: "До той поры это дело надо держать в тайне".
    На другой день уже давно готовый Вятский флот в составе из пяти десятков судов ушел вверх по реке в Слободу, где на великий весенний праздник Миколин день съезжалась вся Вятка: молиться, торговать, заводить знакомства, заключать договоры и строить планы на лето. Всем им везут из Москвы важную весть.



    Микулицын город

    Небольшой городок был заполнен людьми как никогда. Торговля шла на главной улице посада, вдоль которой громоздились на сколоченных столах и лавках привозные и местные товары: изготовленные за долгую зиму орудия, оружие, ножи, зеркала, конская упряжь, кожаная обувка, домотканые и привозные ткани и уже готовые рубахи, шаровары и юбки, вышитые узором платки и вязаные ноговицы всех цветов и размеров. Продавали и покупали исключительно мужчины. Микулицкие женщины семейными парами лишь прохаживались мимо развалов добра на прилавках, высматривая, что бы выпросить себе в подарок у мужей и отцов... На поле перед посадом толпились селяне со своим нехитрым товаром: подорожавшим к лету зерном и овощами, сушеными грибами и кореньями, поделками из лыка и бересты. Всё это добро привезли на новеньких телегах, которые также при желании могли продать или сменять. Тут же возле палаток Каринских татар гулял пригнанный на продажу табунок лошадок. И, конечно, во всех концах шла бойкая продажа баранов, кумышки и браги. Правда, в первый день ярмарки до обеда выпивка была под запретом, но к вечеру толпа гуляющих заметно веселела. Тут и там сами собой возникали шумные компании, над которыми вился дымок от костров, в воздухе расходился аромат от жертвенного мяса...
    Наличных монет не хватало, многие сделки шли баш-на-баш. Поэтому почти каждая стоящая вещь проходила через несколько рук пока не находила своего конечного обладателя. Лишь с началом бойкой меховой торговли на местный рынок вываливались серебряные новгородки, московские "чешуйки" и обрезанные ордынские дирхемы. Но все они вскоре оседали в мошнах удачливых торговых вятчан, гонявшихся за этим серебром...

    В саму крепость, заселенную, в основном, молодыми не женатыми казаками, пускали только больших людей - зажиточных вятчан и дальних гостей, которых, правда, случалось немного. Здесь торговали особо ценными мехами. Лучшая пушнина доставалась перекупщикам и приезжим купцам...
    Перед началом торгов в храме возле статуи Миколы для избранных проходили особые торжества. Под охраной дюжих казаков-монахов с косарями в руках для обозрения собравшихся наружу вынесли укрытую в домике-киоте Вятскую реликвию - небольшую иконку в серебряном окладе. В сопровождавший ее ящик прихожане кидали на счастье и здоровье медные монетки, вырученные за шкурки белки...
    Наступало время праздничной трапезы. На открытых небу столах, подручных чурбаках или просто на траве, выкладывали припасённые и прикупленные на ярмарке закуски и выпивку...
    В крепости за длинным столом сидела вся Вятская старшина - выборные воеводы и ватаманы, гражданские чиновники, духовенство, прославленные в прошлых боях ветераны, а также зажиточные вятчане - торговцы и владельцы крупных угодий. Приглашены были и заречные соседи слобожан - Каринские князья. Во главе стола сидел Костя Юрьев. С него начался обход братины - серебряного ковша с крепким самогоном - первачом. Стараясь не опалить волосы синеватым пламенем, каждый пил глоток и передавал соседу. Недостаток жидкости время от времени пополнял виночерпий - молодой казак Дамир в красной рубахе, синих шароварах, с коротким клинком на поясе. Впрочем, при оружии были все присутствующие.
    Разговор зашел с обсуждения Московских дел. Прибывший только что оттуда Константин, как бы невзначай, рассказал о виденных им приготовлениях к отражению ожидаемого нападения Волжских татар, помянул ходившие по столице слухи о еретиках-новгородцах... "Войско в Москве собралось до тридцати тыщ, и еще столь же, говорят, на рубежах стоит" - заверил он. "Новгородцы завели у себя жидов книжников, свернули на ересь! От русской веры отступились!" - повторял он слышанное в Москве. Вятчане вяло обсуждали эти новости, но по мере возрастания градуса винных паров, всё громче поругивали обнаглевших новгородцев, тянущих жадные руки далеко на восток...


    На Сарай!

    После затянувшегося обеда уже на закате солнца неожиданно для многих Большой колокол пробил сбор. Подвыпившие за день казаки и все остальные вооруженные мужчины собирались в крепости на площадке перед Домом Миколы, где недавно гуляло праздничное застолье... Там на галерее храма уже маячил присланный из Москвы воевода и прочее воинское начальство. По их суровым лицам угадывалось, что разговор будет серьезный.

    Громким голосом Костя Юрьев зачитал:   "Грамота Великого князя Московского и всея Русии Ивана Васильевича на Вятку и в Слободу и всю Вятскую землю, вятчанам и слобожанам и воеводам и ватаманам и князьям и всем большим людям и козакам тех мест, кристианам, бисерменам и прочим. Дано вами крестное целование и рота быть за одно с Великим князем Московским против недругов его. Ведомо стало нам, ныне тайно идёт к Москве враг наш злейший Волжской царь Ахмат от Великия Орды со всею силою. А вы бы, честные вятчане, пошли по Волге на низ, как встарь хоживали, и суды ордынские торговые и воинские пометали, и селитьбы их пожгли. От того бы нам, Государю вашему, помощь великая была, а вам прибыток. Грамота дана наместнику нашему Костятину Юрьеву. Писано на Москве апреля 20-го в лето 6979-ое".

    С минуту над толпой стояла мертвая тишина. Сказанное доходило до умов. Наконец, послышались робкие замечания, начался легкий пересуд, переходящий в шум и гвалт всеобщего обсуждения... Раздались выкрики: "Любо! Давно пора добить гадов! Нечего Волгу заступать! Торговать не дают! Волга наша!" "На Сарай!!!" - грянул хор голосов. Обсуждать нечего. Костя поднял руку и дождавшись минутного затишья подвел итог: "Общий сбор через три дня 12-го мая! До той поры торги продолжать, суда гостей из города не пускать!"
    Расходились неспеша, до поздна обсуждая детали предстоящих сборов...
    Тем временем воеводы и ватаманы собрались в избе Микулицкого кошевого Ганикея, - статного мужика сорока лет, потомка известного ватамана ушкуйников Анфала Никитина. Здесь же сидел Каринский князь с сыновьями. Все смотрели на него, что скажет? Князья эти управляли левобережьем Вятки, где после поражения от ушкуйников собрались уцелевшие Вятские язычники. "Дам тебе отяков и бисермен лучших джур и сына старшого. Всех людей тыща!" - изрёк князь. Изба облегченно и радостно выдохнула, вятчан наберется теперь три тысячи! Хватит чтобы заполнить стрелками и гребцами все 150 скоростных Вятских судов.

    На другой день ярмарка продолжалась, но цены, особенно на оружие и снаряжение, выросли, а людей заметно убавилось, многие разошлись по своим домам попрощаться с родными и собраться в путь. Кроме Микулицына в Слободе был большой город Кошкаров и еще два городка поменьше. Предстояло оснастить суда парусами, некоторые подновить смолой, а главное, лично вооружиться, окончательно наточить клинки, собрать запас стрел, просушить порох, подлатать походную одежду, обувку и броню.

    К утру условленного дня, растянувшись почти на версту, боевые суда вятчан стояли на песчаной косе под крутым берегом Микулицыной крепости. Сюда же подходили со всех сторон пешие и конные. Народу собиралось даже больше, чем в первый день Миколиного праздника. В крепости началась служба с пением, вскоре из нее с процессией казаков при полном оружии вынесли походную икону ушкуйников - резной образ Миколы Бабая. На сей раз он был открыт для всеобщего обозрения и лик страшного Старца пронимал до дрожи даже видавших виды беспрерывно крестящихся мужиков...
    Образ установили на мачте головного воеводского судна с охраной из лучших арбалетчиков и пищальников. Впереди пошли колынские суда, следом слободские. В качестве стрелков в них расселись заречные вотины и бисермены, хорошие лучники и метатели коротких копий-дротов. В особом судне с полотняным навесом разместился Каринский молодой князь Бека-Даиш в окружении своих людей.


    Казанский посол

    Спустя сутки флот остановился в устье Моломы возле Вятского Города для окончательной изготовки для похода. Это касалось, в основном, местных вятчан. Ну, а Косте Юрьеву предстояло навестить Казанского посла, обосновавшегося в соседней небольшой крепости Колын. Эта крепость была поставлена еще Волжскими болгарами и потому была устроена по их обычаю: с водопроводом и теплыми полами в жилищах. Располагаясь на важном раздоре, она часто переходила из рук в руки, последние годы за нее боролись Москва и Казань...   Десяток всадников под знаменем Вятского наместника после минутной задержки у проездной воротной башни, впустили внутрь. Городок был явно встревожен близким скоплением судов: на стенах толпились сторожа, а по улочкам, громко перекликаясь, сновали казаки при оружии. На сей раз Вятского наместника для церемонии подержали в ожидании не долго. Сам Тохтабай в домашнем золоченом халате вышел к нему с протянутыми руками и восточной улыбкой-маской. Обнялись. "Костатин! Ходи, садис и буд каки дома!" - радостно приветствовал он гостя. Тот в ответ для важности передал приветствие от Великого князя, с которым недавно виделся. Не забыл и Казанского царя Ибрагима, да, продлит Аллах его годы! Уселись на корточках вокруг низенького столика. Слуга начал подносить закуски, чай, не забыл и местную кумышку. Начался неспешный разговор о том, о сем... Наконец, Константин достал из полы Московскую грамоту и протянул казанскому послу. Содержание ее заметно озадачило татарина. От себя Костя добавил: "Великий князь ожидает твоей помощи в этом деле... Добычу поделим по-братски!" - поспешил заверить он. Посол долго молчал, с шумом отхлёбывая из чаши горячий напиток... Наконец, с хитроватой улыбкой произнес: "Дат свои люди без воли царя нилза! Вот есле казаки сам захочит, тода неволи нет!" Казаков Арских было при нем до семи сотен, часть жила при охране посла в Колыне, другие в городках ниже по реке, Урджуме и Малмыше. Дело завязалось. Союзники будут.
    После обеда Тохтабаю доложили, что флот Нукрата в полном составе из полутора сотен скоростных судов ушел вниз по реке. Тотчас же с этим известием в Казань были отправлены гонцы. Еще ранее о предстоящем походе были извещены казачьи сотники. На словах они получили задание сопровождать берегом суда вятчан, чтобы не допустить каких-либо неприятностей с их стороны для местного населения.



    Самолет Живухи

    Уже скрылись за поворотом реки стены Котельного городка, уже вся флотилия встала в походный строй, когда вдали как из под воды вынырнула какая-то запоздалая лодчонка. Вскоре она приблизилась, догнала хвост колонны судов, и заскользила далее, пока не поровнялась с ушкором Микулицкого ватамана. На лодке приподнялся человек в ватаманских шароварах: "Эй, Ганикей! Чево так тихо идешь!? Давай за спор, кто первой в Казани будет!? Ставлю бочонок вотки, сам варил зимой еще, на травках настоял! А ты мне свою саблю болгарскою ставишь! Говорят, она больно хороша!" - Не услышав ответа, разговорчивый уже не так громко добавил: "Ссыш, Ганька, слабо тебе наш самолет догнать!"... "Эй, Мясо, разворачивай рогожу на полный ход!"- прикрикнул он на незадачливого паренька из своей ватаги. Тот вскочил и деловито начал подвигать парус к ветру. И наглый как его хозяин ушкор полетел вперед.
    Когда он легко обошел флагманское судно, Юрьев спросил сидевшего рядом Витька Садыкова: "Кто такой? Чо там кричит!?" - "Дак, это Живуха Кошкарской! Мол, разведать пошел..." - "Кто послал этого ... дурака!? - ругнулся воевода. "Может Ганикей..." - предположил Витько и добавил: "Ему какой-то мастак косой парус наладил, теперь летит как птица даже и против ветру!"
    А тем временем вдоль берега флотилию сопровождали всадники. По бунчаку болтавшемуся на древке, это были их союзники - Арские казаки... На Каме к ним прибавились сотни три охочих казанских татар, а затем в устье на переправе - горные черемисы и еще какие-то казаки. Конное войско росло на глазах.


    Первая добыча 

    Скоростной кораблик Живухи первым вышел в Волгу. Волна здесь заметно покачивала, наровила переброситься через невысокий бортик. Вдали показалась большая торговая посудина. Шла попутно на низ под Московским знаменем... Поровнялись, Живуха начал допрос: "Эй, на корыте, куды идёте!?" По борту корабля, горой возвышавшегося над его лодчонкой, высыпали люди, некоторые при оружии. Вперед выступил самый важный и проорал: " Купец московской Аврамий, иду в Сарай с торговлей государевой и своею. А ты чей будешь?!" Крепко ухватившись за поручень и покачиваясь на своих не ходячих ножках, тот нагловато отвечал: "А я Живуха, раб Божий, а со мною ватага головорезов! Так шо ты, баранья шапка, кидай сюда свою пистоль и прочие игрушки, если хош пожить ишшо малёхо!" В подтверждение его слов сидевшие и стоявшие рядом с ним направили оружие на людей московского купца и как только те в ответ засуетились, дали залп...
    Люди Аврамия корчились на палубе, один перевалился за борт. Сам купец присел и лопотал что-то на непонятном языке. Рыжий с круглой как луна конопатой мордой Тебень довольно произнес: "Всех своих поганых богов вспомнил!" Ушкор в это время приблизился к судну, двумя крюками-кошками подтянулся к нему и спустя минуту "головорезы" Живухи очутилась на палубе захваченного таким путем судна. Пока ретивые разбойники добивали разбежавшихся матросов, их ватаман, теперь уже сам возвышаясь на костылях над перепуганным ползающим на коленях купчишкой, продолжил допрос. Поддев концом сабли отороченную мехом тюбетейку, и брезгливо рассматривал ее, он спросил: "Чево везёшь, басурманска рожа?!" - "Разной товар, конская сбруя, кожи выделанные, зерно..." - перебирал купец. Товар в самом деле громоздился на палубе в тюках и мешках. Из трюма высунулась рыжая голова: "Там народ какой-то десятка два!" "Выводи на свет!" - скомандовал Живуха.
    На палубу вереницей выползали разномастные люди. "Это работники и мастеровые, все своей волей в Орду идут!" - лопотал Аврамий. Последними поднялись две женщины, одна была старуха в черном, другая, совсем молодая, в цветастом наряде... "А это везу в Сарай невесту для нашего даруги Махмуд-Оглана, вот грамота для него!" Живуха развернул протянутый свиток, но ничего не понял. Он знал только русские буквы на бересте, а тут были какие-то каракули. Стоявший рядом Мясо решил было блеснуть своими знаниями татарского письма, но кроме слова "Калым" тоже ничего не разобрал. Когда-то Мясо растратил доверенную ему кругленькую сумму и теперь по решению суда отрабатывал Живухе свой долг, как "вечный раб" сопровождая во всех его передвижениях...
    Живуха обратился к людям: "Ну, куды вас девать? Кому повоевать охота? Есть такие?" Выступили двое помоложе, потом еще один. Живуха осмотрел новобранцев, спросил имена и скомандовал: "Разбирай оружие какое тут найдете и к нам прыгай! Остальных высадим на берег, они нам без нужды. Девку с собой возьмем, Сарайскому тотарину продадим с наценкой за ускорную доставку!" - рассудил он. "Дальше мы тебя повезём, понимаешь?" - обратился он к девушке. - "К твоему мужу, как его, Махмеду-оглаеду!"
   "Старуху за борт кинуть, от нее толку нет!" - предложил краснощекий Чижко. "Пускай при ней остается вместо печати. А то я тя охочего до баб знаю! До хрени поди изнахратил!" - отвечал ватаман. "Мне рыжие татарки не больно любы, царапают как кошки! Потерплю до черных Сарайских! У них зады во!" - отшутился Чиж.
   "А с этим шо делать?" - Тебень указал на лежащего у ног Живухи почти в беспамятстве торгоша Аврамия. Тот очнулся, вытащил из полы мешочек и высыпал из него горсть золотых и серебряных монет. Тебень поднял пару, рассмотрел и, сплюнув, процедил: "Купеч мошковски, а деньги жидовски! За борт эту падаль вместе с его говном!" Живуха не стал перечить своему лучшему "головорезу"...  
    Присматривать за татарками он поручил Каре, - молодому крещеному вотину, ученому богомазу не питавшему интереса к этому промыслу. Вместе со своим другом Мишкой они сели ближе к корме судна, где за мешками с товаром отгородили уголок для женщин. Однако молодая наотрез отказалась покидать судно. Больно укусив, она вырвалась из рук Кары и забилась обратно в трюм. Тот было сунулся следом, но вскоре выскочил.
   -Да, ну, её! Такая сбежит, всё одно, или ночью зарежет! - обозленно крикнул он. Но когда пустую посудину подожгли, девка прыгнула в воду, ее поймали верёвкой, и под общий смех вытянули на борт ушкора... И теперь, обхватив руками колени, как мокрый воробей, она сидела в своем углу, зло посматривая на чужих людей, так бесцеремонно ворвавшихся в ее судьбу...
    Спустя час проходившая мимо флотилия успела рассмотреть горящий возле берега корабль. "Живухина работа!" - догадался Ганикей...



    На Волге

    Живуха в это время, убрав парус, неспешно сплавлялся по течению, команда закусывала добытым провиантом, по случаю удачного дела не обошлось и без вотки. Кое-что из московского товара перекочевало в ушкор и теперь мешалось под ногами...
    Живуха, усадив возле себя новеньких, стал угощать и расспрашивать, кто и откуда. Оказались из городских, проданы купцу за всякие провинности: один беглый Владимирский холоп, другой - Звенигородский - не ужился со своим хозяином, третий клянется, что вольный, но явно темнит, наверно попался на татьбе...    В общем, люди наши, решил про себя ватаман, но предупредил: "У нас порядок строгий, за всякие делишки суд один - секир башка! Воровать, задираться и отсиживаться в сторонке мы не дадим! Пока на вёслах посидите, телом окрепните. Как себя покажете в деле - примем в наше Братство!" И, отхлебнув из ковша еще немного, скинул свои полосатые сине-желтые шаровары и плюхнулся в воду. Молодые заволновались, вода еще холодна, но неспешно раздевающийся Чижко, готовый последовать за Живухой, успокоил: "Дак, он как рыба плавает!" И точно, фыркая и подныривая, тот сделал пару кругов вокруг судна, и, подержавшись минутку за бортик, самостоятельно взобрался на своё место...
    Ватаманство Живуха получил от отца, известного заводилы и забияки, сполна оправдав свою породу. Даже когда от удара по голове у него отнялись ноги, сохранил авторитет и продолжил командовать небольшой ватагой.
   
    Ближе к вечеру сидевший на носу самый молодой глазастый Усик прокричал: "Кажись снизу кораб идёт! Да, не один!" Дремавшие на мешках с кожами оживились. Вскоре стало ясно, что идет целый караван из пяти больших судов. Это были известные на Волге многовесельные татарские галеры с сильной охраной. Самолет Живухи спешно стал разворачиваться, но их, всё-таки, успели заметить. С переднего судна вылетел десяток стрел, одна из которых впилась в бортик рядом с ватаманом. С таким противником им не совладать, надо идти за подмогой. Предстоял настоящий бой. Увидев удирающий ушкор, татары на галере радостно закричали и замахали саблями. "Посмотрим, как вы скоро запоете!" - пригрозил им Живуха...

    Оповещенные Живухой вятчане успели изготовиться в боевой порядок, зарядить пищали и запалить жаровни для поджиг. Передовые ушкоры появились неожиданно, и на малом расстоянии пошли друг за другом мимо каравана, ведя непрерывную стрельбу с обоих бортов, не давая татарам высунуть головы. Под прикрытием этого огня абордажные команды, цепляясь за бестолково вздымавшиеся весла, лезли вверх, сходу завязывая палубные схватки на клинках...   Лишь флагман не давался, всех, кто успевал забраться на него, сбрасывали в воду, иные сами спасались вплавь. Полторы сотни вятских суденышек облепили его со всех сторон, так что запрудили собою всю Волгу. Стремясь достичь цели, ухари перескакивали с одного ушкора на другой, с матом проваливаясь в полыньи меж бортами. Но всё без толку!.. Видя такое упорство, потомственный речник Витько Садыков приказал поджечь корабль. Полетели припасенные на этот случай смоляные факелы. Теперь уже сами татары прыгали в воду, исчезая в темной воде быстро надвигавшихся сумерек... Из трюмов галер доносился вой прикованных к своим местам гребцов. Некоторым удавалось освободиться, и они также барахтались в воде, надеясь на милость победителей... Под шумок баталии одна галера попыталась скрыться, за нею устремилась погоня, но та как растаяла в неожиданно наступившей ночи... 
  *** 

    Подходила к концу неделя плавания, мимо проплывали заброшенные после нашествия Тимура города Орды, - Увек, Камыш, Бездеж, - ныне жалкие поселки полунищих рыбаков, говоривших на смеси всех известных языков и наречий... Сопровождавшая вятчан казачья конница шла вдоль правого горного берега Волги, на восточном хозяйничали ногайцы, пока они держали не надежный нейтралитет... На ночь останавливались лагерем в соседстве с казаками, отдых и корм был нужен их коням.
    У Бездежа-Бельджамена владения ногаев кончились, это стало понятно по опустевшим степным просторам, ранее тут и там у реки на водопое виднелись кони кочевников. Ниже по реке начиналась Сарай-Орда. Здесь конные решили делать переправу. Всадники спешивались, и, держась за коней, уходили в воду. С этого часа разбойная прогулка по Волге становилась открытым нападением на Великую Орду. До цели оставалось всего два дневных перехода. 

    Вятчане, поджидавшие в своих судах на том берегу, с интересом рассматривали малознакомых им казаков. Народ оказался очень разноликим, некоторые, несмотря на сильный загар, выглядели как они, другие были не отличимы от татар и ногаев. Русский язык знали не все, крещеных явно мало. Но всё они были молоды и крепки телом, на конях держались ловко, хоть и были неважно вооружены...  Вёл казаков атаман похода хан Маняк, прославившийся недавними набегами на польские владения по Днепру...
    Наблюдавший за переправой Костя Юрьев насчитал около трех тысяч казаков. Многие имели второго коня для поклажи и смены при длительной скачке. Тут же на берегу он знакомился с их атаманами-главарями, все носили татарские имена. Надо было сговориться о дальнейших планах. Мрачная догадка, которую он до последнего дня гнал от себя, находила подтверждения... Никто из живших вблизи переправы не видал и не слыхал, что Орда нынче переходила Итиль - так звали они низовья Волги.


    На Ахтубе 

    От купцов бывавших на нижней Волге, знали, что главные города Орды лежат на левом берегу реки Ахтубы, отделившейся от Итиля ниже Бездежа. Здесь в междуречье простирались поля и сады ордынцев, по весне на половину затопленные паводком. Восточный берег Ахтубы, местами приподнятый на три сажени, был покрыт свежей зеленой травой, летний зной еще не выжег степи. По нему шли конные казаки. По пути следования решено было высылать в степь разъезды из числа казаков-ногаев, если что - отбрешутся, мол, табун потеряли.
    
    С полудня на берегу реки показались Царевы Пады - развалины столицы Золотой Орды времен ее расцвета при царе Узбеке. Каменные строения - дворцы, башни минаретов, мечети, бани и усыпальницы - еще хранившие в своем убранстве следы прошлого процветания, вздымались среди курганов из россыпей камней и плинфы других городских построек. Валы и рвы разрушенных укреплений свидетельствовали о бурном прошлом... Всё это былое великолепие тянулась на протяжении многих часов пути до самого вечера. Среди развалин мелькали какие-то путники или бродяги. Казаки допрашивали всех попавшихся, но те про дела Орды ничего толком не знали...
    Последний ночной отдых был короткий, без приметных из далека костров и шумной выпивки. Закусывали выловленной на ходу рыбой, которую наскоро запекали тут же на походной жаровне. Идти в смертельный бой нужно натощак, так легче и ловчее, а в случае ранения в живот и безопаснее...
    Наступил роковой день 28 мая. Вышли чуть свет. Последний бросок гнали во всю прыть... Лошади казаков заметно выдохлись, едва поспевая за вятскими скоростными судами, легко скользившими по течению, и подгоняемые взмахами вёсел. Всадникам пришлось спешиться на короткий отдых... А флотилия продолжала нестись вперед... Показался Услан, в прошлом большой пригородный балик, а ныне поселок ремесленников, рыбаков и садоводов. Его проскочили без задержек. До Сарая оставалось два часа лёта.   


       

      2 часть. Погром




     Купец Живуха

    На закате солнца под предлогом рыбной ловли (а рыба в Итиле ходила вдвое жирнее, чем в Вятке), ушкор Живухи удалился от общего бивака на берегу. "Пока наши ухабаки весь этот Сарай не разнесли по кирпичу, мы город посмотрим и товар свой продадим!" - поделился он замыслом. "Свиным салом ушкор натрём, он сам полетит!" - уговаривал он ватагу, не вполне разделявшую его тягу к авантюрным приключениям.
    Так они очутились у цели на несколько часов раньше остальных. На подходе к Городу попрятали лишнее оружие в особый тайник в днище, при себе оставили лишь приличествующие для мирных торговцев короткие сабли и ножи. Живуха нацепил шапку и халат из гардероба Аврамия, а на шею его же деревянную пайцзу-пропуск.
    Сарай открылся перед ними во всей красе утренней свежести. На высоком холме громоздился белый с позолотой Дворец царя, рядом с ним большая мечеть с башнями-минаретами. Эта часть города была окружена стенами. На соседних береговых холмах возвышались дома знати, под ними теснились многочисленные постройки из сырцового кирпича для слуг и разного ремесленного люда. На задворках усадеб прятались чадящие кузницы, склады, землянки рабов... Вдоль берега тянулись украшенные резьбой и цветной плиткой мавзолеи... Над всем огромным городом висел дымок от начинавших рабочий день гончарных мастерских, кухонь и бань...
    На пристани стоял десяток судов и много разных лодок, шла разгрузка товаров. Небольшой корабль, причаливший к парапету, не привлек особого внимания. Но спустя пару минут к ним подошли черноволосые детины в чалмах и с кривыми саблями - таможенники. Живуха, стоя в лодке, на татарском наречии, из которого знал не больше трех десятков слов и выражений, представился: "Купец машкавской Живуха Никитич, привёз на продажу десять тюков кож и невесту для Махмуд-Оглана, где бы мне его найти?" И для убедительности вместе с татарской грамотой невесты сунул старшему золотую монетку, подобранную из числа просыпанных на палубе Аврамием...
    Не долго торгуясь, весь товар был тут же продан подоспевшим перекупщикам. За несколько медных монет Живуха нанял толмача и довольно неприглядно одетых носильщиков, и в сопровождении десятка своих ближайших "головорезов" направился в Город на поиски счастливого жениха в сомнительной надежде получить с него калым.
    Впереди небольшой процессии в кабинке носильщиков, по-татарски скрестив ноги, восседал на изрядно засиженых подушках сам ватаман. Рядом с ним шел толмач, отвечавший на непрерывно сыпавшиеся вопросы. "Как царь поживает? И как бы его повидать?" - осторожно осведомился Живуха. "Улугхан Хаджи-Ахмад две луны назад со вся Орда, с женами и царевичами покинул Великий Город, теперь он в степи кормит своих коней, и будет там пока не полетит белый саранча..." - отвечал тот.
    За ними несли вторую кабинку - с невестой для Махмуд-Оглана. Старуха-служанка семенила рядом. Следом за безколесными экипажами, небрежной походкой только что высадившихся на сушу морских гуляк, шествовала охрана купца... Все участники этой сумасбродной вылазки с удивлением глазели по сторонам...
    Прямо за пристанью разворачивался базар. День был будничный, людей толпилось не густо, часть площади пустовала. На противоположных концах ее виднелись величественные строения. В одном размещалась общественная баня, а во втором когда-то располагалась мечеть, ныне уже давно закрытая. Вообще, при ближайшем рассмотрении становилось видно, что Город переживал плохие времена, многие дома имели запущенный вид, некоторые разваливались, другие разбирали на кирпичи, в заброшенных усадьбах знати селились бедняки, а некоторые превращались в кладбища. Материалом для мавзолеев и надгробий служили камни и кирпичи из разобранных жилищ.
    Но городская жизнь еще продолжалась. Торговцы и покупатели в разноцветных полосатых халатах о чем-то судачили, договаривались или обсуждали свои дела. Повсюду сновали одетые в грязные лохмотья работники. В одиночку или вдвоем они тащили тележки с овощами и другими продуктами, какие-то тюки, связки хвороста, а, чаще, корзины с кизяком для пекарен и очагов. Из городского колодца специально приставленные рабы поднимали воротом огромную бадью с водой и разливали по кувшинами и бочкам ожидающих в очереди разносчиков. Тут же у водопоя возле продолговатого корыта стояли верблюды с поклажей. Рядом их погонщики, почерневшие от дороги через знойные пески, жадно пили из больших кувшинов... Помимо мужчин на базаре попадались и закутанные с головы до пят белым или черным покрывалом женские фигурки...


     В гостях у Махмуда

    Усадьба Московского даруги Махмуд-Оглана оказалась просторной. Невесту со служанкой увели во внутрь большого дома, а гости расположились под навесом, примыкавшим к дому в виде большого крыльца с деревянными колоннами. В дальней части двора они разглядели конюшню, какие-то мастерские, жилища работников и слуг, здесь же на дворе имелись умывальня и уборная... Радостный хозяин, крепкий узбек лет тридцати с черными волосами и такими же глазами, распорядился накрыл им стол.
    В разгар трапезы через толмача, стоявшего рядом за его спиной, Живуха стал намекать хозяину на благодарность за свою работу. Тот ушел в дом, и довольно долго отсутствовал. "Мешок с золотом собирает!" - радостно предвкушал ватаман. Но вместо ожидаемого тот вынес какую-то бумагу и маленький мешочек с серебряными дирхемами. Толмач бегло перевел: расписка в получении товара - девушка со служанкой и два тюка с вещами. Живуха заговорил про калым, хозяин не сразу понял, но потом что-то быстро затараторил и сунул палец в сопроводительную грамоту. Толмач глянул и сообщил: "Почтенный Махмут-Оглан выплатил калым еще в прошлом году при личной встрече с отцом девушки, когда тот приезжал в Сарай по своим делам!" И прочел это место в грамоте: "Отдаю тебе по нашему уговору свою дочь Илмиру в оплату полученного от тебя калыма..." - "Фи!" - разочарованно выдохнул Живуха. За товар кож он выручил всего 50 монет серебром, да, еще несколько от этого жениха. Барыш не велик...
    Оставалось есть и пить до отвала. Тут как раз поднесли только что изжаренного здесь же во дворике барашка, а для гостей подали большой кувшин с фрязским вином. Сам хозяин пить не стал, зато заметно суетился, часто куда-то отходил. Но на его странное поведение никто уже не обращал внимание... Живуха руками рвал куски мяса и на правах старшего раздавал товарищам: "Этот пожирнее для Кары, он самый худой, много думает!"... От недосыпа, переживаний и сладкого вина он вскоре сильно захмелел, стал орать несвязное и, наконец, повалился на землю и захрапел... Не много дольше балагурили Чижко, Тебень и остальные. Раньше всех, сложив руки вместо подушки, залёг под столом Мясо. Лишь осторожный Кара еще соображал и держался на ногах...
    Захмелевшие гости не ведали, что когда их хозяин первый раз отлучился из-за стола, служанка невесты сбивчиво и оттого малопонятно рассказала ему, что во дворе у него не купцы, а разбойники из Нохрата, и что их на реке и в степи очень много, и что скоро они будут здесь, - хотят разграбить весь Город!
    В то, что какие-то разбойники могут напасть на Ордынский город верилось с трудом. Такого не бывало со времен Мамая... Махмуд поднялся на галерею. До горизонта, сколько хватало взора, простиралась пустынная степь, а гладь реки не нарушало ничто, только у пристани как обычно стояли торговые суда... Поднимать тревогу он не стал, решив, что старуха перепугалась, став свидетелем обычной разборки между купцами-урусами. Но с подозрительными "гостями" следовало разобраться. Для начала Махмуд решил подпоить их, для чего послал за крепким вином к жившему неподалеку знакомому торговцу из Кафы...
    Спустя час, убедившись, что незваные гости спят в повалку, узбек, перед тем как распорядиться связать их, снова взбежал на галерею. Как раз в это время из-за поворота реки показались первые ушкоры. Как завороженный он стоял и считал: пять... десять... двадцать... Наконец, сбившись со счета, бросился в дом, схватил в охапку саблю, шлем, доспехи, и, на ходу крикнув охранникам, - "изрубить урусов!" - нырнул в женскую часть, где, ничего не объясняя, ухватил за руку жену и потащил наружу. Та едва успела взять с собой ребенка...
    На конюшне хозяин дал указание обескураженному конюху: "Немедля скачи в степь, найди Орду и оповести, что урусы напали на Сарай!" И на двух лошадях они с женой спешно покинули усадьбу. Попадавшие им навстречу ничего не подозревающие прохожие, шарахались к стенам домов... Спустя четверть часа, верховые въехали в открытые ворота крепости...

    Кара со своего места под навесом заметил бегство хозяина, и начал поднимать спящих товарищей. Это оказалось не просто. Чижко, хоть и встал на ноги, но соображал плохо, зато начал размахивать саблей, рубанул по столбу навеса, к счастью, тот устоял. Мясо очнулся сразу, но готовности воевать не выказал, вместо этого дал деру к воротам. Там его поджидали двое явно недружелюбных охранников. Пришлось с криками ретироваться. Этот крик окончательно разбудил всех кроме ватамана. Поняв в чем дело, ватага рванула на помощь. Вёл ее Кара. Вскоре все узбеки были перебиты, наши не пострадали, только Мишко получил глубокий порез плеча (доспехов ни у кого не было), кровь текла ручьем, раненый бледнел и терял сознание...

    Где-то вдали послышались хлопки выстрелов, похожие на рассыпанный горох. Началась высадка судовой рати...


    Конец Великого Города

    Передовые суда высаживали стрелков на пристани. Но вскоре здесь стало тесно, и остальные причаливали прямо к пологому берегу под стенами Города. Дело было известное - убивать всех мужчин с оружием. Действовали сложившимися судовыми командами, у каждой такой ватаги свой ватаман...
    Первый бой произошел на базарной площади, когда на нее откуда-то сбоку неожиданно выскочил отряд конных татар городской стражи. Они стали топтать и колоть длинными пиками поднимавшихся с пристани врагов. Вятчане отступили, некоторые укрылись в соседней улочке. Но с судов поднесли пищали, их огнем удалось перебить часть лошадей, другие, испуганные шумом выстрелов, не слушая седоков, обратились в бегство...
    В это время со стороны степи в Город ворвались казаки. Разгоряченные многочасовой скачкой, они секли всех без разбора: караванщиков на верблюдах и лошадях, пеших и конных, узбеков и их слуг, простолюдинов и ремесленников, - всех встречных-поперечных, вздумавших покинуть опасное место... Перебили они и бежавших от огня вятчан конных стражников.

    По узким улочкам, почти бегом, опьяненные первой кровью, продвигались вверх, - застать врасплох богатые дома узбекской знати. Наибольший интерес вызывал возвышавшийся над всем городом Дворец царя. Именно к нему стремились самые горячие головы. Менее уверенные в силах шли второй волной. Перемахнув через забор или выломав ворота, врывались в усадьбы, убивали мужчин, наскоро хватали ценные вещи, а молодых женщин со связанными руками конвоировали на свои суда. Девок как ценный товар берегли до поры, насиловали зрелых женщин... Дабы предупредить незваных гостей, догадливый Кара вывесил вместо знамени над входом захваченной усадьбы Живухины ватаманские штаны. Ему они были пока без надобности...

    Тут и там, часто уже в тылу атакующих, происходили мелкие стычки и поединки с одиночными узбеками, неизвестно куда и зачем бежавшими. Таких преследовали, укрывшихся в жилищах, брали штурмом... В нескольких местах города занялись пожары, особенно заметные в быстро наступавших сумерках...


    Крепость с Дворцом царя и главной мечетью не сдавалась. В ней собралось около тысячи человек, половина из них воины. С башен летели стрелы, ворота не поддавались. Штурм отложили до утра...


    Добыча 

    В доме сбежавшего Махмуд-Оглана оказалось больше десятка перепуганных женщин всех возрастов. Очнувшийся Живуха кричал: "Мне оставьте молодую и самую толстозадую!" Одна из узбечек забралась в дальний угол подвала и там с кинжалом в руке не подпускала к себе никого. Таких уважал Тебень. Приговаривая свою любимую поговорку "надо уметь кошку еть шобы не сарапалась", он, не взирая на полученные укусы, порезы и ссадины, слегка придушил дикарку, и, связав руки, сделал своё дело...
   
    Татарок в доме не нашли, видимо, те успели сбежать через низенький потайной ход, обнаруженный Карой за конюшней. Он выскочил наружу, но в лабиринте переулков никого не нашел, и, заметно приунывший, вернулся в захваченную усадьбу к шапочному разбору... Живуха предложил ему одну из своих девок, которая пострашнее...

    На утро пора было оставить гостеприимную усадьбу. Раненого Мишку тащили на руках, женщин связали всех вместе и вереницей повели к реке. За подолы многих из них держались дети... Они тоже ценная добыча...

    Тем временем Живуху с Чижом потянуло на поиски сокровищ. Еще вчера они присмотрели множество усыпальниц и могил, устроенных совсем рядом на заброшенных усадьбах...
    Вернувшийся с пристани Мясо, привел в помощь трех молодых парней, оставленных на охране судна. "Хватит им вёсла сушить! Пора делом заняться!" - обрадовал их Живуха. Раздобыв лопаты и погрузив ватамана на подвернувшиеся носилки, джуры понесли его по городу. Вскоре за жилыми кварталами их жадному взору открылись красивые усыпальницы, а возле них могильные камни с непонятными буквами и знаками... Еще в детстве Живуха слыхал, что богатых жидов хоронят с золотом! И вот теперь ему хотелось проверить эту сказочную байку. "Даже если по одной монете кладут в каждый гроб, и то есть смысл покопаться!" - рассуждал он на ходу.

    В трех отрытых гробах ничего интересного не нашлось. Лишь в четвертом в ногах истлевшего покойника лежала мелкая серебряная монетка... Чтоб не пропадало добро и работа, ватаман приказал раздобыть большой котел и еще другой поменьше... И завертелось... С реки таскали воду, в одном котле промывали останки из могил, отбрасывая кости и песок. Раствор сливали в большой котел, под которым непрерывно горел сильный огонь. К концу работы на дне собралась сероватая соль - селитра годная на порох. Ее ссыпали в кувшин. В другом кувшине запасли толченый уголь. Оставалось найти нужную пропорцию и смешать. "Этим Кара-алхимик займется!" - подвел итог Живуха. Глядя на них и другие слобожане принялись пополнять свои изрядно опустевшие боезапасы...

    "Тое же зимы Вятчане съвокупльшеся, шедъ взяша Сарай Великий, Татаръ всехъ изсекоша, а сущее все разграбиша, а инии мертвыхъ раскопываючи грабяху".


     Штурм крепости 

    С первыми лучами солнца со всех концов уже разграбленного Города у ханской цитадели собирались жаждущие лакомой добычи вятские казаки. Сотни пищалей и самострелов, десятки тысяч стрел были готовы к последнему сражению. Под их непрерывным заграждающим огнем к воротам подтащили дубовое бревно и с разбегу ударили. С третьего раза те поддались, в образовавшийся проём после обстрела из пищалей полезли прикрытые доспехами самые ловкие вятские лихачи. Начались жестокие стычки внутри крепости. Но силы не равны, атакующих всё прибывало, защитники редели, наконец, остатки их укрылись во дворце и мечети. Снова пошло в ход дубовое бревно, снова затрещали ворота... Ворвались внутрь...
    В большом зале хорошо освещенном солнцем, проникавшим из окон под потолком, завязался последний бой. Спустя полчаса красивые мозаичные полы покрыли лужи крови с десятками мертвых тел. Прямо по ним живые победители выводили из дальних покоев десятки женщин в дорогих одеждах из разноцветного шелка: жен и дочерей Сарайских вельмож, их служанок и рабынь, наложниц из царского гарема... Тут же начинались стычки с драками из-за дележа добычи... Но ватаманы еще ночью заранее решили меж собой спорные вопросы, и теперь наводили порядок среди своих людей...

    Тем временем, самые ловкие как кошки лезли вверх на купол Дворца, где в лучах заходящего солнца слепила золотом Хазарская Звезда. Вскоре она полетела вниз вместе с покрывавшими ободранный купол кусками позолоты...

    "Того же лета ходили Вятчане ратью на Волгу. Воивода был у них Костя Юрьев. Да взяли Сарай и полону бесчисленная множество и княгинь сарайских".

    ***
    Мишку закопали на берегу. Здесь же в общей яме положили еще трех парней с ушкора Живухи, погибших на улицах Города и при взятии Дворца... Победа далась дорогой ценой, семьсот вятских молодых казаков остались в чужой земле... Их более везучие товарищи обзавелись кой-каким скарбом и невестами...


    Илмира

    Увлекаемая служанкой, Илмира бежала по узенькой улочке. Слух о нападении расходился по городу на их глазах. Отовсюду выскакивали испуганные люди, что-то обсуждали, некоторые уже бежали навстречу им, другие обгоняли. Мужчины с оружием в руках, женщины с детьми и вещами... Сара, в надежде обрести покой и защиту, искала дом, в котором родилась и выросла много лет назад. После долгих блужданий уже в сумерках при свете пожаров, ей это, всё-таки, удалось. Но знакомое жилище оказалось пусто, видимо, давно брошено. Всю ночь они провели в темном гнилом подвале, со страхом прислушиваясь к голосам и крикам на улице. С первым утренним светом Сара отправилась наружу поискать воды... Прошел почти весь день, но она так и не вернулась....
    Гонимая жаждой и безысходностью, девушка покинула своё убежище и побрела по пустой улочке, спускавшейся вниз к реке. Кругом валялись изрубленные окровавленные тела, некоторых ей пришлось с ужасом переступать, стараясь не всматриваться в лица. Мужчины и женщины, старики и дети во всевозможных позах. Около одной закутанной в темное фигурки валялся разбитый кувшинчик...

    Она вышла на берег, с высоты его открывался вид на Ахтубу, по которой неспешно поднимались тяжело груженые суда. Над одним из последних раздувался знакомый треугольный парус... Илмира спустилась ближе к воде чтобы напиться...

    ***
    Живуха, уже изрядно опохмелившийся после всех приключений дня, блаженно восседал на носу судна в обнимку со своими девками. Неожиданно впередсмотрящий Усик оповестил: "Кара, кажись, твоя татарка на берегу стоит! Точно она, никто так здесь не одевается! Греби к берегу, подберем!" Кара на ходу выскочил из ушкора и по мелководью взбежал на берег. Илмира, заметив его приближение, попыталась улизнуть, но он нагнал ее и схватил на руки. Та трепыхалась как рыба. Но на сей раз он держал крепко. Когда шли в воде, девушка затихла, лишь иногда какая-то судорога проходила по ее крепкому маленькому телу...
    Очутившись в лодке, беглянка, расталкивая сидящих, заняла свое прежнее место на корме... Глядя на это, Живуха сострил: "Кара, с тебя за машковску татарку калым причитается!" Все засмеялись. Только сидевшие в корме пленницы недружелюбно зашипели в ее сторону...

 

    3 часть. Путь домой


   "А того же лета Вятчане шед суды Волгою на низ взяша Сараи, много товара взяша, и плен мног поимаша. Слышевше се Татарове Большие орды, поне же близ ту кочевали за один день, и тако многое их множество поидоша переимати их, и поимавше суды и всю Волгу заступиша суды своими, хотяще их перебити...".


    Большая Орда

    Они пришли с далекого Востока чтобы на развалинах прежних государств и сообществ племен построить по своим понятиям о добре и зле Новый Мир. И это им удалось. Правда, благое намерение осчастливить народы очень скоро выродилось в привычную восточную деспотию, но их титульная нация еще пользовалась привилегиями полученными за свою главную обязанность - служить Великому Хану и по его воле без сомнений идти в бой...
    Основную массу войска монголов составляли татары - добровольно и принудительно мобилизованные выходцы из разных народов, через земли которых проходило вторжение. Поначалу это были родственные монголам племена татар, затем степняки-тюрки, кипчаки, волжские булгары, русские, и даже западно-европейцы. Набранным татарам на лоб делали татуировку в виде креста. Отсюда их имя - тату - татуированные. Сами монголы занимали командные должности, из них состояла гвардия. В рядах татар вели пропаганду особые монахи-комиссары в красных одеждах, проповедники облегченной разновидности раннего иудео-христианства.
    Построив столицу Сарай (Дворец) в низовьях Волги, монголы как бы провозгласили преемственность с некогда бывшим здесь Хазарским Каганатом, символику которого (звезда в круге) сохраняла Золотая Орда - могущественное государство потомков Джучи, старшего сына Чингисхана. Монголы поклонялись некому Небесному божеству Тенгри, основной закон их звался Тора, а самих ханов называли Каан или Каган. Остается только добавить, что первую сотню лет в Орде использовался арамейский алфавит...
    Расцвет новой империи наступил при хане Узбеке, который опираясь на среднеазиатских мусульман совершил переворот в пользу Ислама. Его сторонники стали звать себя узбеками. Узбек построил на Ахтубе новую столицу Гулистан - Цветущий Город. Над его дворцом сиял золотой полумесяц. Новая религия встретила сопротивление Ордынской знати. Чтобы добиться своего, хан перебил более сотни джучидов и князей. Остальные монголо-татары для видимости повиновались, но продолжали держать в юртах войлочных божков. В городах, включая и русских, строились мечети и медресе.
    После смерти сына Узбека начались многолетние жестокие войны, борьба за власть, разорение от вторжений врагов, долгий и мучительный процесс распада государства. В результате большинство ордынских городов Поволжья были разрушены. Первыми отделились окраины на востоке и западе, - в Сибири, в Средней Азии и за Днепром. Размножившиеся джучиды выбивали для себя самостоятельные улусы. Так появился враждебный Сарайской Орде, опирающийся на помощь турок Крым, и не менее враждебная Казань. Что уж сказать о вечно самовольных Ногаях, - неприятных северо-восточных соседях. Астрахань пришлось отдать брату-соправителю, а степи за Волгой и Доном - беклярибеку Тимуру, правой руке хана Ахмада. Благодатное для земледелия Пятигорье заняли усилившиеся черкесы. Русский улус продолжал платить ежегодную дань в 7000 рублей (тонна серебра), но с каждым разом всё не охотнее, после напоминаний и угроз.
    В прямом распоряжении хана оставалась относительно небольшая территория вдоль Ахтубы, где прежде располагались богатые столичные города Золотой Орды. К концу 15-го века после всех войн и кровавых междоусобиц оставался лишь Богохранимый Сарай, но обладание этой местностью по традиции означало старшинство среди джучидов.
    В начале лета походная ставка хана Большой Орды кочевала в одном дне пути от Сарая. Около двадцати тысяч человек с различным скотом жили в передвижном орда-базаре. Это был настоящий город со сложившейся планировкой улиц и установленным порядком расселения, торгом, канцеляриями, монетным двором, молельнями, мастерскими, складами продовольствия. Местоположение его меняли каждые пять-семь дней. При хане находились только личная охрана и военные отряды ближайших нойонов и огланов, всего десять тысяч воинов. Остальная масса татар с семьями кочевала на дальних пастбищах.


    Тревога

    К начальнику Ночной Стражи Орды карабеку Бектемиру привели человека, рассказавшего странные вещи. Он назвался конюхом Махмуд-Оглана из Богохранимого Сарая. По его словам, вчера после утренней молитвы в усадьбу явился некий торговец с охраной из десяти человек, который говорил с хозяином по-русски через нанятого на пристани толмача. Оказалось, что он привез для него из Машкава девушку. Гостей стали угощать (про выпивку конюх благоразумно умолчал), но спустя часа два к нему на конюшню вбежал хозяин с женой и маленьким сыном, в руках он держал оружие. И что он приказал ему немедленно скакать в степь, найти Орду и сказать, что урусы напали на Сарай. Сам Махмуд-Оглан тут же спешно покинул усадьбу. По словам конюха, когда он проезжал по улицам, в городе всё было спокойно, никаких урусов он не видел.
    Срочно нашли людей хорошо знавших конюха Махмуд-Оглана, они подтвердили, что это тот самый человек. В виду позднего времени, начальник Ночной Стражи решил не беспокоить самого Улуг-хана, а послать в Сарай подчиненную лично ему тысячу всадников, правда, из этой тысячи пришлось оставить пару сотен при себе. Но и этого, по его мнению, было вполне достаточно чтобы защитить Город. Ведь это были отборные воины!

    К утру в походный лагерь-базар дошли ужасные подробности о случившемся...  
    Улугхан вышел из юрты одной из трёх своих любимых катунь, у которой провёл ночь. С одного взгляда он понял, что произошло нечто особенное. Людей, даже женщин, на улице было больше обычного, все суетились, переговаривались, вдали строились войска. К нему подбежал, согнувшись до земли, его телохранитель Толабуга: "Великий хан! Плохие вести! Разбойники-урусы на многих кораблях напали на Сарай-аль-Махрус! С ними пришли конные казаки!"
    Возле юрты хана уже собрались все его ближайшие военачальники и чиновники. После подробного доклада начальника Ночной стражи и короткого обсуждения, хан распорядился половину имевшихся при нём воинов немедленно бросить на защиту Города...
    На другой день пришла весть от посланного ранее отряда ночной стражи: "Город и Дворец полностью разграблены, многие строения развалились от пожаров, мужчины (не менее пяти тысяч) перебиты, молодые женщины с детьми пленены, разбойники ушли вверх по реке, мы идем по их следу"...
    Хан отправил отряд гонцов на тот берег Итиля к беклярибеку Тимуру с просьбой перекрыл реку торговыми судами, чтобы разбойники не смогли уйти к себе на север.

    Невеста Усика

    Разгоряченная борьбой с бесцеремонным бородатым Карой, Илмира не сразу обратила внимание на сидевшую рядом с ней девушку примерно ее возраста. Лишь придя в себя, она заметила, что та, закрыв лицо руками и шалью тихонько плачет. Не сразу им удалось найти общий язык, русский и татарский новая подружка почти не понимала. По странному совпадению ее звали Сара. Это была невеста Усика, он выкупил ее у казаков за пять монет полученных от ватамана в счет своей доли в общей добыче. Казаки набрали в Городе полона столько, что не могли всё забрать с собой. Поэтому часть женщин и другого добра продавали вятчанам. Для того чтобы освободить места на судах пришлось всех стрелков пересадить на коней пойманных в городе. От чего казачьей конницы, несмотря на потери, стало больше прежнего.

     На Вятке из-за притока молодых мужчин со всех концов Руси постоянно не хватало женщин. Поэтому пришлые поначалу брали в жены местных финноугорок. Позже молодые казаки-ушкуйники привозили женщин из разбойных походов. В полон брали и детей, которых воспитывали в своем духе и культурных традициях, это упрощало дальнейшие брачные отношения с иноплеменницами. Выбор был ограничен, и об этническом происхождении женщин не шибко заморачивались. Так формировалась особая Вятская народность...

    Сара была младшей дочкой пожилого торговца-еврея, на свою беду приехавшего в Сарай со всей семьей. Здесь они купили небольшой домик, в нижнем этаже которого устроили лавку. Заезжие евреи оставляли им на продажу товары привезенные из Европы. Торговля шла вяло.
    На глазах Сары казаки изрубили всю семью, оставив лишь ее. Позарились на красоту и молодость. Бесчестья и смерти удалось избежать чудом, корыстный атаман отнял девушку у своих вояк и свёл на рынок, где ее присмотрел Усик, молодой парнишка, чуть старше ее. Брать у неизвестного козака зазорно, хоть он и клялся, что девка не тронутая, но уж больно она приглянулась Усику...

    Пленницы с ужасом узнали, что их везут на север, где всегда зима, в далекий Нукрат, страну этих разбойников со злыми лицами. Одна молодая узбечка даже пыталась утопиться, но ее вытащили и на всякий случай привязали короткой веревкой. Илмира, как могла, успокаивала Сару, ведь она жила среди урусов, летом там бывает тепло, иногда жарко. Но далекий Нукрат пугал и ее...


    Ночь Любви 

    Путь вверх по реке был труден, гребцы изнемогали на дневной жаре, ветер, как назло стих, паруса беспомощно висли. Надо спешить поскорее уйти на север до челика - самого жаркого времени. Остановки на отдых и ночевки сокращали... В этот раз на ночь пристали к большому острову у безопасного западного берега...
    Вода заметно спала, обнажив песчаную полосу, на которую с разгона выбрасывались суда. Пока одни разводили костры, другие успели наловить рыбы, и теперь она доверху заполняла походные котлы и котелки, распространяя вокруг аромат свежести. Но прежде общей трапезы предстояла важная процедура...
    Попы и монахи соорудили прямо на берегу что-то вроде иконостаса, собрав все имевшиеся иконы и образки. Помимо самого Миколы тут были и Спас, и Божья матерь, и святые князья и совсем маленькие литые складни, украшавшие каждый ушкор... Вскоре сюда в походный храм под открытым небом стали подходить молодые казаки, каждый вел за руку свою избранницу. Некоторые из них упирались, приходилось тащить силой. Страх нагоняло то обстоятельство, что их заставляли распускать волосы и раздеваться до рубашек в присутствии мужчин. И в таком виде заводили по колено в воду, где веселый молодой поп читал над ними молитву, брызгал и повторял непонятные им слова: "Нарекаешься именем Мария!.. Нарекаешься именем Варвара!,,, Нарекаешься именем София..." Каждой одевал на шею нательный образок с Божьей матерью, которые невдалеке под доносившиеся удары молота вырубал из трофейного листового золота молодой кузнец Станивор...
    Крещеных женщин подводили к другому попу, он снова читал молитву и с улыбкой напутствовал новую пару: "Любите друг друга и заботьтесь друг о друге пока смерть не разлучит вас! А ты, жена, убоись мужа своего, данного тебе Богом!" Молодой муж дарил жене ценный подарок: бусы, шейную гривну, кольцо или браслет.
    Некоторые посмеивались над взявшими жен с татарским приплодом: "Ловко ты! Свово козака ишшо кода сдилаишь, а тут готовой!" На что получали шутливый ответ: "Вятски рыжи девки чернявых парней больно любят!" Другие резонно замечали: "Зато сразу видать, баба плодовитая!" - "Ага, пойдет на Вятке Азбяков род!"... Все эти переборы вскоре стихли, бабы были справные на загляденье, хоть пока не понимали ничего ни по-вятски, ни по-русски...

    Начался праздничный ужин. По такому случаю Живуха откупорил свой заветный бочонок, угощали первачом и жен, хоть большинство поначалу отказывались. "Привыкай, у нас бабы любят выпить, токо мы им много не даем!" - напутствовал он. Из двух узбечек ему пришлось выбрать только одну, но вторая получила подарки не хуже. Кара сидел рядом с Марией, а Усик - с Варварой. Тебень до сих пор держал своего дикого зверька на короткой веревке. "Горячая баба попалась!" - похвалялся он - "Не то что эти царские ****и!" Он имел в виду женщин из Дворца. По приказу воеводы их не трогали, берегли как особую ценность.

    Солнце окончательно зашло, его место заступила огромная Луна. В ее свете всё пространство вдали от затухающих костров приобрело неземной вид. Ровное как огромный свадебный стол поле тонуло в молочном тумане, только кряжистые дубки тут и там возвышались над его покрывалом... Парочки разбрелись далеко вокруг на сотни шагов, каждая укрылась под своим деревом... Три тысячи молодых мужчин и женщин и одна ночь. Для кого-то первая и последняя...

    Он долго вел ее за руку пока они не вышли на другой край острова. Неожиданно она заговорила правильно по-русски: "Я тебя сначала боялась, ты мне казался старым из-за бороды! А теперь нет!"... "Моя мама русская" - добавила она, заметив его удивление. "Твой жених старше меня!" - "Его убили?" - "Наверно, в крепости всех азбяков перебили". - "Ты там был?" - "Был. На рожон не лез, из самострела двоих зацепил". - "Бусы там взял?" - кивнула она на подарок. "Тебень во Дворце успел набрать разного добра, мне эти дал, мы с ним с детства знакомы". - "Хорошо, что ты меня тогда в трюме не заметил, прошел рядом, у меня нож есть..." - "Я почуял это..." - "Зачем подожгли учан!? Я могла задохнуться!" - "Озлился на тебя сильно, укусила руку, до сих пор не зажило!"
    "...Я тебя видал в Машкове! Мы тогда черкоф Миколы Мокрого расписывали. Ты бродила по пустому храму, на образа глазела!" - "Когда!?" - не поверила девушка. "Лет пять назад, я тогда учился на богомаза!" - "Не помню, мала была. Баба Катя меня водила раза два молиться. Она звала меня Мира"...

    Казалось в время остановилось. Да, и к чему оно!? Зачем куда-то бежать, плыть, стремиться!? Остаться навсегда здесь, в этом земном Раю!... Но бедному жениться - ночь коротка! Дневное светило уже озарило красным светом горизонт за рекой, суля новый день, новые заботы и новый ратный труд.


    Преследователи

    Передовой отряд ордынцев застал Город мертвым, уцелели лишь те, кто успел бежать в первые минуты после нападения, да, некоторые подневольные ремесленники и рабы. От этих свидетелей они узнали страшные подробности, и обозленные как волки, немедля пустились в погоню.
    Спустя три дня преследования они нагнали врага и сходу атаковали, несмотря на его численное превосходство. Казакам удалось отбиться, но ордынцы сели на хвост, время от времени нападая и тут же отходя. Казаки поспешили к переправе чтобы поскорее покинуть опасный берег.
    У переправы они оставили небольшой отряд, который целый день держал ордынцев, не давая тем выбраться из воды на берег. Узбеки переплывали без тяжелых доспехов, поэтому терпели большие потери. Несколько таких попыток закончились провалом. К вечеру запас стрел кончился, и казакам пришлось незаметно оставили оборону.

    С уходом казаков с Ахтубы, Вятские суда оказались открыты с берега. Ордынцы теперь могли в узких местах реки доставать их стрелами. Приходилось держаться подальше. Наконец, вошли в широкий Итиль, и татары перестали беспокоить, но толпа их на берегу с каждым днем росла, а вскоре они появились и на другом берегу.

    Казаки и вятчане встали на отдых общим лагерем, но спать в эту ночь не привелось из опасения неожиданного нападения. Татары окружали со всех сторон кроме реки, слышался топот, гул голосов, выкрики команд... На рассвете они напали. Вятчане успели отойти от берега, казаки приняли удар и, теряя людей, уходили вверх...


    Под Камышиным 

    За поворотом реки открылся козачий кош. Козаки на берегу сгрудились в плотную массу и, завидев их замахали руками... Оказалось, путь дальше преграждали ордынцы. Через всю Волгу протянулась цепочка судов ставших на якорь. Это были всевозможные торговые суда, шедшие с верхов и перехваченные ордынцами. Перед ними покачивалась на волнах последняя галера Ордынского флота. По обоим берегам виднелись татарские табуны. Встречать дорогих гостей собралась вся Большая Орда.
    Галера приблизилась, давая понять, что будут переговоры. Навстречу ей вышел флагман с воеводой. Стоявший на борту галеры важный ордынец (а это был сам беклярибек Тимур) без церемоний потребовал: "Верни всё, что взял! Выдай нечестивых тварей, что осквернили наши могилы! Тогда уходи!" Воевода Юрьев ответил так: "Своих жен и своих людей мы не выдаем!" Узбек в ярости выругался на своем языке, и по-русски добавил: "Тогда смерть тебе, собака!" "Бог не выдаст!" - услышал он на это.
    Предстоял тяжелый бой. Встали на отдых рядом с казачьим лагерем. Надо всё обсудить и приготовиться... Для прорыва решено было собрать ударную группу из 50 судов. Женщин и всё добро с них разгрузили. Живуху за его известное самовольство в число избранных не включили, но половину его ватаги отобрали для укрепления команды другого ушкора. Под началом Живухи остались трое неопытных джур, Усик, Мясо и четверо легко раненых, из них двое с другой ватаги. Новгородец Грихно грёб одной рукой.
    Чижко, Тебень и Кара с его самомодельным самострелом перебрались на судно такого же как они молодого казака Фильки, проявившего себя при взятии Сарая и теперь выбранного ватаманом вместо погибшего. Филип, как его теперь уважительно стали звать, в нынешнем походе обзавелся немецким арбалетом и уже пристрелял его по своей руке. Все с интересом рассматривали диковинное оружие с мощной цельнометаллической стрелой-болтом, прикидывая, может получится что перенять для себя...
    На большом парусе флагмана богомаз Кара для устрашения врагов краской из черной сажи изобразил личину Миколы-Бабая. Для воодушевления на многих ушкорах за место флагов подняли на мачты сине-желтые ватаманские шаровары. Сами ватаманы, дабы не выделяться и не быть удобной мишенью, переоделись в будничное. Все вооружились и надели полные доспехи. Прямо на воде прошла короткая служба. Попы и монахи с иконами в руках стояли на борту флагмана. Образ Миколы спрятал на груди под веригой из стальной брони уже не молодой, но могучий монах Есип. Из всех орудий для боя он предпочитал свою дубину с железным оголовьем в виде многоликой Медузы Горгоны.


    Прорыв 

    Подгоняемый попутным ветерком, боевой клин из пяти десятков судов, устремился вперед. Следом за ним шли остальные суда вятчан, нагруженные и перегруженные сверх меры и от того не столь подвижные.
    Столкнувшись с галерой, флагман открыл огонь. В ответ полетели стрелы и прогремел выстрел из небольшого тюфяка, к счастью, первый заряд картечи пролетел мимо, оставив несколько дыр в парусе ниже намалеванного образа. Пара ушкоров подошли к галере с другой стороны, но уцепиться за борт не удавалось. Под непрерывным огнем падали раненые и убитые люди. Галера бестолково била веслами и, облепленная со всех сторон десятком вятских судов, дрейфовала вниз по реке...
    Наконец, несколькими точными выстрелами из пищалей почти в упор удалось проломить одну из досок обшивки корпуса на уровне ватерлинии, и вода медленно, но верно, устремилась в отверстие. Его попытались чем-то заткнуть изнутри, но продолжавшаяся стрельба не позволила сделать этого. Нос галеры оседал, и она, сопровождаемая ушкорами, развернулась к берегу. Там ее уже поджидал большой отряд татар. Навстречу вятским полетели сотни стрел - не подойдешь. Дальнейшее преследование пришлось прекратить.

    Несмотря на заминку с галерой, другие ушкоры в это время смогли высадить абордажные ватаги на татарские суда, там завязалась жестокая рукопашная и сабельная борьба. Канаты якорей на нескольких захваченных судах обрубили, и они теперь устремились вниз по течению. В образовавшуюся брешь в цепочке хлынули грузовые ушкоры.

    Одновременно на берегу разворачивалось своё сражение. Казаки на полном скаку врезались в татарскую конницу. В ожесточенном кровавом месиве за считанные минуты они потеряли людей больше, чем при взятии Сарая. Но остальным удалось уйти в степь. Вялая погоня донимала их еще какое-то время...
    К несчастью, на поле боя помимо убитых остались раненые и совсем целые, но потерявшие коней. Их ждала участь быть добитыми. В последней надежде на спасение они стремились к реке чтобы укрыться от преследования под крутым берегом...

    Живухин ушкор шел ближе других к левому берегу, с него всё было отлично видно. "Казаков надо выручать, давай к берегу!" - скомандовал Живуха. Судно нагружено, гребцов недочет, течение сильное, а татарские всадники уже совсем рядом. Нехотя подгребали к опасному берегу... Казаки, видя спасение, бросились в воду, но плавать могли не все, из четырех только один держался на воде, двое вскоре пошли ко дну, последний барахтался на одном месте в половине пути... Живуха, не раздеваясь, как был в шароварах, прыгнул в воду...
    В это время на берегу показались татары. Завидев почти рядом вражеское судно, они начали прицельно стрелять по нему из луков, другие, оставив коней на верху, спускались к воде. Молодые гребцы, не слушая вопли всполошившегося Мясо, испугались свистящих стрел, и забыв про своего ватамана, налегли всей силой на весла.
    Тогда Усик закричал на них: "Трусы! Ватамана надо спасать!" Это подействовало отрезвляюще, судно пошло к берегу. Мясо, не дожидаясь, прыгнул в воду на помощь, но было уже поздно. Татары, набросив на шею аркан, волокли упиравшегося Живуху к берегу. Вскоре вместе с ним очутился и его телохранитель...
    Ушкор уткнулся в песчаное дно чуть поодаль, с него выскочили гребцы, и под невысоким берегом завязалась схватка на ножах. Усик из арбалета Живухи успел сделать один выстрел, как в ответ прилетел рой стрел, одна из которых, найдя уязвимое место в доспехе, впилась ему в шею. Он повалился на дно лодки, где прятались женщины. Облегченное от потери семи гребцов судно стало медленно уходить от опасного берега...
    Спасти Живуху не удалось, израненных воинов легко перебили, а неопытных взяли в плен. Татары какое-то время сопровождали жадными глазами ускользающую от них добычу, но лошади боялись спускаться с обрыва, а без них они не умели плавать. Вскоре подошли вятские суда, возвращавшиеся с преследования галеры, и подобрали безвольно спускавшийся по течению кораблик Живухи. Одна из находившихся в нем женщин шептала непонятную молитву над телом убитого...


    Пленные

    На берег для отдыха теперь выходить опасались, татары сопровождали по обе стороны. Поэтому спали по очереди прямо в судах. Продвижение вверх по реке шло очень медленно.
    Однажды по утру на неожиданно пустынном берегу разглядели небольшую группу всадников. Они махали, явно желая что-то сказать. К ним подошел один ушкор. Это оказались переговорщики: "У нас три десятка ваших людей. Меняем их на княгинь Сарайских!" Начались переговоры. С флагмана прислали двух человек, им татары согласились показать пленных, которых держали на некотором удалении от берега. Кроме людей Живухи и еще нескольких вятчан пропавших при прорыве, здесь оказались Каринские казаки. Двоих татар взяли на корабль, где им показали пленных женщин из Дворца. Те отобрали несколько. Каринский князь из своей доли также выдал дюжину пленниц. Обмен состоялся. Но Живухи среди освобожденных не оказалось. Кое-как пришедший в себя Мясо, рассказал, что тот накануне бежал. Место последней стоянки он, вроде, запомнил, - возле песчаного островка...
    Чижко с Карой отпросились у Ганикея слетать вниз по реке, поискать ватамана, может где прячется в кустах у воды. Ушкор разгрузили и он как порховка полетел по ветру. Шли вдоль берега, внимательно осматривая все его неровности. Часа через два показался тот самый островок, совершенно пустынный без единого кустика. Когда уже миновали его, Мясо что-то разглядел, развернулись. На дальнем краю острова полузасыпанный песком лежал человек. Когда притащили Живуху в лодку, он был еле жив, бормотал непонятно, никого не узнавал, пытался вывалиться за борт. Наконец, его напоили воткой и он уснул на дне ушкора...
    Спустились еще ниже до места пленения Живухи. Пять полуголых тел лежало как попало у воды. Их подняли и схоронили на береговой круче...


     Рассказ Живухи

     ... Казак этот, беспутой, виноват во всем! Полез в воду, а плывет как топор! Держу его одной рукой, другой гребу. Тут эти аркан набросили. Ну, я казака выпустил и ножом веревку срезал. Выудил его с глуби, а тут снова аркан накинули, и сильно на этот раз затянули, я, аж, небо увидел где-то высоко-высоко с овчинку... Казака того я больше не видал... Очнулся - уже волокут связанного по рукам и ногам, не знают, беспутые, что ноги у меня не ходячие! Смотрю по сторонам - и Мясо тут же! Ты, говорю, откуда взялся? За мной прыгнул, говорит. Дурак, говорю, я бы и без тебя попался. Кроме нас там еще два молодых попались, Ивша, который вольным сказался, и Звенигородской. А третьего уже нету! Потом, когда татары доперли, что я ходить не могу, они меня носили. Ушкор-то где? - спрашиваю. Говорят, Усик на нем остался, уплыл, видать...
    Увели нас в степь. Там допрос начался. Один шустрый татарин, говорит по-нашему, прицепился ко мне. У меня в мошне монетку нашел старую (хорошо, денег там немного оставалось). Говорит, ты Нукратской бек, который могилы в Сарае копал!? Я не признаюсь. И ребята мои тоже молчат. Тогда он говорит, признавайся, собака, сразу башку отрубим, а не то замучим всех до смерти! С меня начали. К реке обратно отволокли, там топить стали. На мели положили связанного, верчусь всяко, но воздуха ухватить не могу, выпал снова. Как очнулся опять меня в воду головой, и так окунали не помню сколь раз... Надоело им, видать, сели на берегу, костер разжигают, мол, обед сейчас из твоей печенки зажарим. А уже темнеет. Меня пока оставили на песке головой к воде, волна то и дело накатывает, еле успеваешь вдохнуть...
    Чую, надо когти рвать! Веревка от воды распарилась, и я, точно, своими когтями, начал ее потихоньку скрести. Так освободился, но лежу как убитый, выжидаю, как потемнее станет. Там глубина скоро настигает, пару раз из всех сил руками ухнул и ушел как рыба! Слышу как они там на берегу всполошились, да, поздно уже!
    Гребу не знамо куда, темно стало совсем, наконец, в землю мордой уперся - берег, так и пролежал полночи ноги в воде, не мог выбраться. Утром только огляделся и пополз дальше. Днем в песок закопался на этом островке чтоб не видать, и сплю-лежу. Куда дальше плыть - не знаю... А тут вы появились. Сначала за татар принял, всё бежать хотел как полоумный!...


    Казанцы

    "... а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою". 

    После обмена пленных, ордынцы и ногайцы отстали, часть казаков рассеялась по степи, только Камские, Арские и Каринские продолжали сопровождать вятские суда, поднимавшиеся вверх по Волге. Показался древний Болгар, начались владения Казани.
    В устье Камы им пришлось остановиться у берега. Казаков на переправе задержали казанцы, чуть выше по реке густо стояли их суда. Узнав об огромной добыче, казанцы захотели ее отнять. Начались переговоры, требовали отдать половину всего. Вятчане и казаки на это не соглашались, показав, что готовы пробиваться с боем: "От тех отбились, так и этих пробьем! С нами Бог Микола!"
    Видя это, казанские послы решили уступить: "Отдайте царских катунь и всё золото!" Пришлось согласиться. Это условие уже было легче выполнить. Конечно, вятские суда сами могли бы прорваться, но оставшимся в меньшинстве Каринским казакам пришлось бы туго...
    Осталось еще одна загвоздка. По дошедшей от ордынцев вести, казанцы требовали выдать невесту погибшего в Сарае Махмуда-Оглана, за которую тот уплатил калым в размере трехсот дирхемов (пара жеребцов)... Но Живуха и его люди отказались отдать девушку, ставшую женой Кары. После долгих разговоров и препирательств чуть ли не на ножах, Костя Юрьев предложил казанцам отдать деньгами. Те согласились, но сумму удвоили. Спустя два часа ее удалось наскрести, обойдя все суда и растолковав суть дела...

    Две сотни богато одетых женщин с их добром и золотой лом в придачу высадили с судов в казанском порту Биш-Балте. Встречать их прибыл сам Казанский царь Ибрагим...

    Вятский флот продолжил без препятствий движение вверх по рекам и в конце июня достиг средней Вятки... 

    "Вятчане же пришедше изъ Сараю и поидоша с воеводами великого князя, с Васильемъ Образцемъ и Борисомъ Слепцемъ, и съ Оустюжаны противу Новогородцевъ".



    Дома
 
   Встречать вернувшихся из похода высыпал весь Кошкаров. Места на пристани не хватило, суда высаживались на соседний пляж. Здесь же собралась большая толпа встречающих родичей, друзей и просто земляков. Радостные приветствия и выкрики вскоре перекрыл вой обезумевших от горя матерей. Вместо их сыновей на судах среди мешков полных всякого добра молча сидели чужие черные женщины, а из-за спин их выглядывали черноглазые детки...

    Жену Усика вместе с его оружием и вещами передали семье. Спустя нужное время, она родила сына. Его младший брат, когда подрос, взял ее в жены...
    От жены пермяка Тебеня, учитывая ее дикий нрав, родственники отказались, сдали Каринским татарам.
    Чижко пропил свою молодую жену, и вскоре ушел на Волгу с торговцами. К зиме он вернулся, но на другой год снова исчез. В конце концов, на родину стал наведываться лишь изредка, каждый раз ударяясь в пьяные загулы. Поил старых друзей привозным вином, вспоминал былые похождения и погибших, расхваливал казачье житьё на Волге и Дону: "Всё там задерись, только вас не хватает!" Напившись, чудил и дрался, обзывал всех "беспутыми вотяками", а протрезвев, снова исчезал надолго...
 
   По возвращении из похода у некоторых вятских казаков оказалось по две жены. Многоженцам пришлось выбирать. Обычно, прежних жен отдавали кому-либо, разумеется, в хорошие руки и с ее, иной раз даже радостного, согласия. Детей делили по справедливости: мальцы оставались в семье отца, а девки шли с матерью вместо приданого. Но бывало, что старая жена устраивала скандал с привлечением родичей, и неудавшемуся новожёну приходилось уступать. Впрочем, эта семейная мораль не коснулась нашего Живухи. Он, не особо скрываясь, как татарин, жил с тремя своими бабами. Вообще, вятские казаки часто меняли жен, некоторые до десятка раз.
   На первых порах не обошлось без стычек с местными буйными бабами. Но приезжие держались сообща, давали отпор, и очень скоро Сарайские женщины прижились на Вятской земле. Их потомки с легко уловимой азиатской внешностью, - черными глазами и черными волосами, - встречаются до сих пор, вызывая удивление у незнающих нашей истории. Что касается судьбы жен сарайской знати попавших в Казань, то часть их была выкуплена ордынскими родственниками, часть жила в гареме Ибрагима и со временем была раздарена казанским и московским вельможам.
   Живуха еще славно покуралесил на своем веку. Ходил на юга до Джалды (Крыма), где на обратном пути его ограбили подчистую. Вернулся как нищий на попутных судах, но вскоре разжился, купил новый большой ушкор, набрал команду, ушел на низ торговать и подворовывать, попал в плен. Через год его отпустили. К тому времени все его жены разбежались. Дома устроил пир, на который собрал окрестных бродяг и проходимцев. На другой день его нашли в пустом жилище мёртвым.

   Чтобы расплатится с долгами, в начале осени богомаз Кара подался в другие края на заработки. Домой вернулся через год. Здесь его встретили плохой вестью. Жена без него родила, но дитё скосила детская горячка. Вскоре и сама она пропала куда-то. Кара стал искать, расспросил всех, кого только смог, - как в воду канула! Лишь спустя пару лет один заезжий купец припомнил, что как раз в ту пору, по весне, он проходил через Слободу, и что к его обозу пристал казачок, сказался сиротой. Шел с ними до Нижнего и там пропал... Сбежала в Москву к родителям, решили все. Скучно и неприютно ей в нашем зимовье, привыкла к устроенной столичной жизни. Другие судачили, виной всему бывшая полюбовница Кары, из ревности грозившая иззудеть соперницу. Для себя же Кара решил, что Мира, стосковавшись по нему, решилась на поиски. Уходя из дома, он думал найти работу в Москве, она тогда сильно строилась, но резчики по дереву требовались в Можайске, а потом еще в других местах. Где там его найдешь! Так их судьбы разошлись очередной раз. И, все-таки, они еще встретятся! Правда, случится это не скоро, через восемнадцать лет, когда три тысячи пленных вятчан с семьями приведут в Москву. Может быть когда-нибудь я напишу об этом.
 
 

   
    Эпилог

    После 1471-го года Москва перестала платить дань Орде, хан требовал, грозил, приходил с войском, но ничего поделать не мог...
    В Сарае некоторое время еще жили ремесленники, но город окончательно стал Большим кладбищем. Сюда по традиции везли умерших. Торговцы, опасаясь новых нападений, перестали приезжать, поэтому ордынцы попытались самостоятельно вывозить товары, в основном, соль и рыбу. В 1474 году они помимо этого пригнали в Москву сорок тысяч лошадей...

    Утратившая столицу Орда, опасаясь нападений с востока, зимовала в степи на западном берегу Волги. Здесь вблизи Азова в начале 1481 года ногаи и сибирцы разгромили Ахматову Орду. После убийства Ахмада его люди присоединились к татарам беклярибека. Сыновья хана делили улусы и былое величие, враждовали и строили интриги, а их нищие полуголодные люди разбегались, униженно просились под начало соседних правителей. Наконец, остатки узбеков ушли в Среднюю Азию к родственному населению Бухары и Самарканда. Жившие там уже сотню лет узбеки были выведены из городов Поволжья Железным Хромцом Тимуром основательно погромившим Золотую Орду.

   'И тако скончашася царіе Ардинстіи, и таковымъ Божіимь приискомъ погибе царство и власть Великія Орды Златые'.

    Развалины городов Золотой Орды разбирали для строительства новых крепостей на границах расширявшейся России. При Петре Великом на огромном Сарайском кладбище добывали селитру. Поселок на этом месте до сих пор так и называется - Селитреный...

    Поход на Сарай отчасти подорвал силы вятчан, - домой не вернулись тысяча двести мужчин, - но одновременно поднял их престиж и самомнение. Снова возникли надежды на полную независимость. Напуганный этими настроениями Костя Юрьев во время очередного похода против Устюжан бежал вместе с сыном в Москву, где получил приют и должность. Вятка окончательно взбунтовалась против присылки наместников, провозгласив себя республикой.

    Поход 1471 года положил начало сотрудничества вятчан с татарскими казаками. После разгрома Вятской Слободской республики это позволило выходцам с Вятки селиться по берегам Волги и Переволоки. Так от слияния вятских и татарских казаков появились Волжское и Донское русские вольные казачества.

    Конец повести   

  декабрь 2017, Слободской город  
  Народный историк Евгений Харин 
   
    ПРИМЕЧАНИЯ

  1. Даты указаны по стилю 15 века, ныне это на 10 дней позже. Использованы отрывки из русских летописей и кадры из фильма "Орда". Текст грамоты - компиляция автора.
   2. Нукрат (Ноград) - древнее булгарское (позже татарское) имя Вятки. От племени хунно-угров Нукард (Нугра), живших на Вятке в 6-9 веках. Народ Нукарда поддерживал связи со скандинавами и участвовал в морских походах на Каспий, Черное и Средиземное моря. В дальнейшем в Нукрате осели галицкие берладники и другие славяно-русы. В ордынский период нукратцы сохранили самоуправление по образцу казачьего.
   3. Казаками в ту пору звали неженатую вольнонаемную молодежь. Казаки участвовали в войнах, занимались охраной обозов и городов.
   4. Даруга - ордынский чиновник по связи с отдаленными улусами.
   5. Оглан (улан) - потомок Чингисхана не царского рода.
   6. Ускор (ушкор) - скоростное (ускорное) вятское судно на 20 гребцов и десяток стрелков или пассажиров, в других местах известно под названием "ушкол" и "ушкуй".
   7. Самострел (арбалет) - боевой лук с рукоятью и спусковым устройством. Арбалеты отличались высокой точностью и мощностью стрельбы специальными короткими массивными стрелами (болтами). Взведенный лук-самострел стал гербом Вятки.
   8. Пищаль - небольшая переносная пушка, некоторые пищали по виду и размеру представляли собой примитивные ружья. Стреляли ядрами или картечью от 2 до 5 см в диаметре.
   9. Тюфяк - булгаро-русская не сверленая пушка, отливалась из двух половин.
   10. Косарь - большой косой нож.
   11. На средней Вятке в 15 веке было четыре отдельные волости:
   Вятская с центром в устье Моломы, за нее шла постоянная борьба Новгорода с Булгаром, позже Москвы с Казанью;
   Слободская - выше по реке, имела самостоятельность и налоговую независимость (отсюда название Слобода), центр проживания ушкуйников в 15-ом веке;
   Напротив ее в левобережье - Арская (вотская) земля с центром Кара-гурт (Карино), имела самостоятельное управление, но сотрудничала с Казанью и Москвой;
   Нижневятская славяно-русская волость, в середине 15-го века заняли казанцы, часть людей вывели к себе.
   12. Город Хлынов не упоминается, так как был построен позже описанных событий.