Сны

1.  Хороший сон, но увы, прерванный.

Снится, будто отрядили меня на ремонт здания НИХИ — Научно-исследовательского химического института при соответствующем факультете ЛГУ, где я тогда учился.  (Фактически здание НИХИ в ту пору отнюдь не подвергалось никакому ремонту). И вот облачился я в старую одёжку, которую не жалко было порвать, испачкать известкой, мазутом, масляной краской, а потом выбросить, и иду я себе это на объект.  Солнышко светит, птички чирикают.

Бегаю по зданию, ищу прораба, чтобы получить задание.  Кругом - обломки кирпича, опилки, прислоненные к голым стенам двери и оконные рамы, штабеля досок, провода какие-то, ведра с краской, пыль столбом.  Мужики носилки туда-сюда таскают.  Девочки в косынках, под которыми спрятаны волосы, красят подоконники и выносят строймусор.

Прораб мне: — Вон, бери ведро с известкой, хватай кисть и бели потолок.

Ну, влез на "козла" и белю.  Весь в брызгах извести, а на башке ничего нет — ладно, дома отмоюсь.  Известка кончается, а где взять еще, непонятно.  Я снова к прорабу.  — Не приставай, — отвечает он мне, —  бери ведро, марш на чердак, найдешь там мешки бумажные.  Сам отыщешь, я занят.

Иду на чердак.  Крыша частично разобрана, лупит слепящее солнце, аж глазам больно.  И вот полутемный коридорчик, а дальше — вход в чердачное помещение.  Почти ничего не вижу после яркого солнечного света, жду, когда глаза привыкнут к полутьме (это во сне-то!!)  Не пройти — дверь завалена всяким хламом, а еще  в этом проходе косо стоит штабель то ли щитов, то ли широких досок каких-то то, не понять под плотным слоем покрывающей их пыли и паутинным пологом.  Надо освободить проход.  Ставлю ведро, вцепляюсь в один из этих непонятных деревянных предметов и тащу.

Выволок и обомлел — картина оказалась!   На картине — молодая обнаженная женщина.  Казалось, она парит над землей, настолько стремительна была ее поза и так стройна и изящна была ее фигура.  Потрясала воображение ее кожа — воплощение божественной чистоты, ее вьющиеся черные волосы, ее светло-голубые глаза, ее очаровательная улыбка. То, что грудь ее была великолепна — это ничего не сказать.  Подобной красоты я не видел ни на картинах классиков, ни на обложках эротических журналов.  Ни намека на складку под грудью, несмотря на всю ее пышность и полноту — грудь вызывающе "торчала", возбуждая во мне древние инстинкты самца.  Поразительной была кисть ее руки — со стрелочками на тыльной стороне, являющими собой как бы продолжение блистательных пальцев, а изгиб кисти был таков, что ладонью она едва не касалась запястья — свидетельство невероятной гибкости ее тела. 

Забыв о цели своего появления на чердаке, я пожирал взглядом изображенную на картине красавицу.  Она была не идеалом, не воплощением мечты - она превосходила и идеал, и мечту.

Я лихорадочно начал вытаскивать следующий деревянный предмет.  Это тоже оказалась картина — с изображенным на ней горным пейзажем.  Я обомлел от потрясения. Рерих и прочие там Рокуэллы Кенты, подавленные изумительным искусством мастера, сотворившего эту картину, нервно курят в сторонке.   То, что техника авторского письма была непревзойденной — ничего не сказать. «Пользуемся красками, но пишем чувствами» — изрек кто-то из великих художников. К увиденной мною картине это изречение относилось в самой полной мере. 

Как живая, грохотала валунами горная река на переднем плане, кричали птицы в поднебесье, ветер шелестел листвой кленов и осин.  А листва, слегка пожелтевшая от сентябрьской прохлады, уже облетала и укутывала мягким одеялом лесную полянку.  Нетронутый снег покрывал склоны гор, дыбящихся на горизонте, а островерхие скальные пики были бесснежны из-за их крутизны.  А в зените плыли облака, пронизанные заходящим солнцем и похожие на огромных фантастических птиц.

Мне было уже не до побелки потолков.  Я начал вытаскивать из дверного проема третью картину и толкнул при этом пяткой брошенное пустое ведро - оно с грохотом покатилось по коридору.  Грохот был какой-то странный, не похожий на обычное бряканье жести.  Грохот напоминал звон.  Точнее — звонок.  Это звонил будильник, и я проснулся с чувством горького сожаления, что не успел посмотреть все картины этой прислоненной к стене коллекции, загораживающей проход на чердак.


2.  Плохой сон.

Снится мне, что я сильно хочу жрать, а в подвале моей пятиэтажной "хрущобы" (никакого подвала фактически не было) хранится картошка и палка твердокопченой колбасы.  Захожу в подвал, а там прям рядом с кладовкой сидит на корточках брат  (звать Сашка) и, простите, какает.  И еще ухмыляется мне в лицо, гад такой. 

"Аххххх!" — заорал я, возмущенный таким неслыханным безобразием.  Озлился даже не как тигр, а как целое стадо разъяренных носорогов - животных, нападающих на все движущееся, будь то хоть букашка, хоть паровоз.  Хвать какой-то огрызок трубы и хрясь Сашку по башке.  А башка-то тут возьми да и отвались!

Я впал в ужас, бегу к себе домой на пятый этаж, забыв о картошке и колбасе.  Судорожно думаю, что делать.  Звать милицию?  Ликвидировать труп, замести следы преступления?

Размышления мои прервал стук в дверь. Не звонок, а почему-то стук.  Неужели за мной уже пришли????  В ужасе открываю, а на пороге стоит залитый кровью брат без головы, а голову держит в руках.  Он не смог дотянуться до кнопки звонка, потому что держал голову.  Стучал носком ботинка. Сашка сделал шаг, споткнулся о порог, упал, а выпавшая из рук голова покатилась по коридору.

(Лирическое отступление: этот сон навел меня на мысль написать ужасный рассказ "МОРГЫЛЛА", http://www.proza.ru/2016/05/15/210.  В оном рассказе много модифицированных сцен из моего сна.)

Страх парализовал меня.  Скоро должна вернуться со службы мать, а на пороге валяется мертвый брат без головы, а голова куда-то укатилась.

Не помня себя от ужаса, я затащил труп в совмещенный квартирный санузел, запер дверь на защёлку, хвать оказавшийся поблизости топор и давай рубить брата на кусочки, дробить кости обухом и крошево спускать в унитаз.  Близился роковой миг прихода матери, имевшей от квартиры ключ.  И вот, когда я изрубил и раскрошил обе ноги и нижнюю часть туловища несчастного братишки, этот страшный миг наступил.  Я не заметил, как мать вошла в квартиру.

— Лёнька, ты дома?  Что ты там в уборной делаешь, чем гремишь?

— ГВОЗДИ ЗАКОЛАЧИВАЮ! - проорал я в ответ каким-то тонким, писклявым, неестественным, исполненным панического ужаса голосом. 

Гвозди в сортире заколачивать было незачем и некуда — стены кафельные, пол бетонный.

— А почему дверь в квартиру настежь открыта?  Грохот из нашей квартиры аж на дворе слышен.

Я покрылся потом от ужаса, вспомнив, что когда втаскивал труп в сортир, не затворил входную дверь.  Я начал суетливо и лихорадочно сгребать останки брата и запихивать их под ванну.  Покончив с этим жутким делом, я вымыл пол, смыл кровь с топора и на деревянных ногах прошел в комнату.  Из-под журнального столика в дальнем углу помещения щерилась на меня и вытаращивала глаза Сашкина голова.  Мать бряцала кастрюлями на кухне - к счастью, проходя через комнату, мертвой головы она не заметила.  А у меня не было ни малейшей возможности скрытно взять башку и где-то ее надежно спрятать - не говоря уж о том, чтобы размельчить ее и спустить в канализацию.

— Вот уже восьмой час,  а Сашки все нет! — чуть не плача, причитала мать, — где он шляется, негодник?  Уже третий раз ужин ему подогреваю...

Дико посмотрев в сторону головы, я обреченно двинулся в сортир — продолжать "заколачивание гвоздей".

Меня опередила мать: — Лёнька, — говорит, — пусти, мне приспичило!!

Ни жив ни мертв возвращаюсь в комнату.  Хватаю голову и судорожно думаю, куда бы ее понадежнее запрятать.  Но тут случается совершенно немыслимый кошмар: из уборной доносится леденящий душу, тонкий, протяжный вопль матери... — бледная как смерть мать выходит из уборной в коридор, держа прямое тело наклонно, но почему-то не падая, а в руке у нее, неестественно длинной, почти трехметровой — отрубленная, вся в крови, кисть Сашки.  Мать с перекошенным от ужаса лицом смотрит в мою сторону, а в руках у меня оторванная Сашкина голова.

И тут я почувствовал огромное облегчение, спокойствие, даже какую-то шаловливую и бесшабашную веселость.  Наступило великое озарение, словно упала пред моим взором некая мрачная завеса, скрывающая перспективу будущего.  Теперь я четко знал, что мне делать. 

Сначала я несколькими ударами тяжелого стула убил мать.  Стул сломался, поэтому для продолжения замысла мне пришлось воспользоваться другим стулом.  Я взгромоздился на этот другой стул, держа в руке кусок альпинистского капронового репшнура.  Люстра должна выдержать, я же сам цементировал железный крюк, на котором она висела.  Подготовив все как надо, я вышиб из-под себя опору.  Но что было удивительно: дыхание у меня не прекратилось, сонные артерии не были пережаты — я как ни в чем не бывало жил, но увы, не мог выбраться из петли.  Тогда я начал остервенело дергаться, биться, дрыгать ногами, расшатывая крюк.  Я обрушился вместе с люстрой на пол.

Пятый этаж — это больше десяти метров, высота вполне достаточная для получения смертельных травм.  Не раздумывая, я бросился в окно. 

Но увы — вместо падения и удара об асфальт я почему-то начал летать плавными кругами и мягко опустился на цветочную клумбу.  Вернувшись в квартиру, я привязал к шее шестнадцатикилограммовую гирю и снова прыгнул в окно.  Но и на этот раз умереть не удалось.

Тогда я, не отцепляя гири, пошел топиться.  На пустыре за "хрущобным" кварталом был заброшенный строительный котлован, заполненный водой.  Я бросился в пучину...

Дальнейшие детали этого страшного сна забылись.  Помню только момент пробуждения.  Я самым натуральным образом рыдал. "Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ыыыыыыы!.. Что же все-таки делать - может, и впрямь в милицию пойти?..  Или попробовать еще раз повеситься, прыгнуть из окна, утопиться?.."

Живые и здоровые мать и брат уже завтракали на кухне.



3.  Нейтральный сон, очень короткий.

Я спал и знал, что сплю, но мне приснилось, что я проснулся.  Я встал и двинулся делать зарядку.  За окном розовел рассвет, наступало прохладное сентябрьское утро.  Зарядку я обычно начинал со скакалки, но тут решил изменить своему правилу и взять гантели.  Нагнулся за ними... 

Удар был сколь неожиданным, сколь и мощным.  Я реально проснулся.  Лицо мое было разбито в кровь.  Оказалось, что я реально куда-то шел и реально нагибался. Нагнувшись, я ударился лицом о швейную машинку, которой вообще-то следовало после шитья быть заправленной в штатную тумбочку, но по природному растяпству я накануне этого не сделал.  Никакое было не утро, стояла глубокая ночь, и был не сентябрь, а январь, и в комнате царил не утренний полумрак, а непроглядная ночная темень.



4.  Почти нейтральный сон, рассказ еще короче.

Мне приснилось, что я подрался.  Прежде чем дать в морду, я хорошо этот удар продумал.  Во-первых, надо сделать кулак геометрическим продолжением системы "лучевая-локтевая кость".  Во-вторых, сделать удар быстрым и коротким.  В-третьих, постараться, чтобы била не только рука, а весь корпус.

Я вмял в стенку электрическую розетку, разбил кулак, вывихнул лучезапястный сустав.  От реактивной силы сам почти съехал с кровати и спихнул на пол жену.  Ничего не понимающая супружница вскочила с полу и давай орать от ужаса.

Я вознес хвалу Господу, что на пути моего кулака оказалась лишь розетка, а не лицо жены.

Это первая редакция, скоро начну исправлять и чистить текст.