V. Колдовские страны

Помнится, еще лет пятнадцать назад специалисты от глобального потепления предвещали в самом ближайшем будущем приход Сахары в Европу. Даже картинка была: по пояс в песке скучает одинокая Эйфелева башня, а напротив, головой Спартака Мишулина, торчат из бархана часы Биг-Бена. Особо впечатлительные впечатлялись, а по мне так ничего нового. Вот смотрите: «И быть может немного осталось веков,/ Как на мир наш зеленый и старый/ Жадно ринутся хищные стаи песков/ Из пылающей, юной Сахары.// Средиземное Море засыпят они,/ И Париж, и Москву, и Афины...». Николай Степанович Гумилев. Стихотворение «Сахара». Впервые напечатано в 1918 году.

Похоже? Да практически один сюжет. Ну, а если уж европейские климатологи и иже с ними художники, вместо свежих метеорологических сводок и столетних наблюдений за погодой читают опального поэта, то нам с вами сам Бог велел к нему обратиться. Даже несмотря на то, что путешествовал Николай Степанович вовсе не по южной части континента, а по северо-восточной. И на то, что восторженное восклицание «Колдовская страна!» относится к Абиссинии, а не к ЮАР, Свазиленду, Зимбабве или Ботсване. В Африке все страны околдовывают своими неповторимыми ландшафтами и недюжинными природными достопримечательностями. И о каждой из них «в небесах говорят серафимы». Слышите? Шепчут: «вся страна – это только река, окруженная рамкой зеленой». Думаете, это про Нил и Египет? А мне кажется, про Замбези и Республику

Зимбабве,

которая в девичестве Южная Родезия. Северная соседка ЮАР.
 
До правления Мугабе бывалоча «редкая птица долетит до середины»... Опасно. Могли и сбить. Но нам так хотелось увидеть знаменитые водопады! Короче, мы с Мугабе друг друга все-таки дождались, поэтому самолет из Йоханнесбурга беспрепятственно пересек всю страну с юга на север и приземлился в аэропорту Виктория-Фолс. Первым делом встали в очередь за визой и отторчали в ней часа полтора, ибо, не имея компьютеров и прочей оргтехники, работники все бумажки заполняли и выписывали от руки. Слава Богу, хоть герб на визе сами не рисовали! Представляю, как устали бы антилопы куду им позировать! Стоя на задних ногах...

Впрочем, эта закавыка осталась единственной. Немного погодя мы уже коротали время возле отельного бассейна. Муж, вообразив себя моржом, даже искупался. Мне же вода показалась чересчур мокрой, – осеннее солнце, знаете ли, и в Африке не засиживается в зените.

В четыре нас доставили к пристани, пригласили на катамаран и повезли удивлять. Так организаторы предполагали. Однако бегемотов в большом количестве на квадратный метр мы уже проходили. Их утробный рев слышали и зубки в разинутом на 150 градусов ротике пересчитывали. Но вкусный ужин и для нас не пропал даром, он прекрасно сочетался с осознанием того, что плыли-то мы по реке Замбези. По очень широкой, плоской и спокойной ее части. Там, где много-много поросших зеленой травой островков. А парой километров выше по течению стоял столб водяной пыли. И не будь этого, растущего будто из-под земли белого облака, невозможно было бы поверить, что «Бог, который весь мир расчислил», так отчаянно поступил с этой рекой: «разорвал ее на две части» и, швырнув одну из них на сто с лишним метров вниз, создал мощнейшие водопады.
 
Первый, увидевший их европеец Дэвид Ливингстон нарек сие чудо природы в честь королевы Виктории. Коренное же население именует водопады «Моси-оа-тунья» – «Гремящий дым». Звучит устрашающе, но справедливо. Наткнулась тут на описание заката на Замбези, принадлежащее, якобы, перу какого-то путешественника: «угасающее солнце бросает золотисто-желтый поток лучей на водяные столбы, окрашивая их в серо-желтый цвет, и тогда кажется, что над водой стоят фантастические гигантские факелы». Нам тоже тем вечером посчастливилось наблюдать заходящее солнце. «Наш» закат получился не менее поэтичным, красочным, завораживающим, потрясающим воображение, но только не тихим. «Дым» грохотал – будь здоров.
 
Утром поехали к «первоисточнику». Судя по шумовому оформлению нашего отеля,  он тут недалеко. Добрались быстро. Первым делом гид подвел нас к стендам, объяснил, как «устроен» водопад.

На схеме вы видите, что река в этом месте имеет ширину в 1700 метров. И почти по всей этой ширине она срывается в промытое ею ущелье глубиной более ста метров. Это уже восьмой по счету водопад. Предыдущие семь – вот эти зигзаги на протяжении восьмидесяти километров. Весь этот путь водопады проделали приблизительно за 100 тысяч лет. Геологи говорят, что сейчас река уже наметила девятое ущелье. Пройдет 10-12 тысячелетий и Моси-оа-тунья передвинется еще на несколько сот метров вверх по течению, – рассказал гид.

 - Это происходит за счет опускания плато? – спросил кто-то из туристов.

 - Нет, что вы! Базальтовое плато стоит на месте, но в определенных местах оно имеет более легкую структуру и со временем размывается водой, превращаясь в щель шириной от 80 до 120 метров.

 - А правда, что Виктория – самый большой водопад в мире? – последовал еще один вопрос.

 - Ну, это как считать. Вот посмотрите на таблицу. Здесь три знаменитых водопада. Моси-оа-тунья из них самый высокий – 107 метров. Игуасу пониже (82 метра), зато на километр шире (2700). Ниагарский и ниже (51 метр), и уже (1207), но у него самый большой водосброс – 2407 кубометров в секунду. Происходит это потому, что питание рек Замбези и Игуасу зависит от сезона: в дождливый густо, в сухой – пусто. А река Ниагара вытекает из одного из великих озер, уровень которого колеблется незначительно. Но вам повезло: Замбези в этом году очень полноводна. Поэтому советую приготовить накидки.

И мы пошли, закатав до колен штанины и пряча под плащами снимающую технику. Левый крайний и первый на нашем пути водопад «Прыгающая вода» – неширокий но мощный и бурный поток между берегом реки и островом Катаракта. Он «прыгал» не вертикально, а по крутому откосу, и это дало нам возможность спуститься по тропинке вниз ближе к воде и сделать несколько удачных снимков. За островом начиналась сплошная белая стена «Главного водопада». Там все гремело, рычало, дико клокотало, несясь в пропасть и разбиваясь там вдребезги, но ветер дул в «нужную» сторону, относя туман обратно к воде и муж благополучно сфотографировал и эту часть гиганта.

Через десять минут ветер сменился и возле «Подковы» и «Радужного» шел сплошной дождь при видимости близкой к никакой. О том, что в ста метрах от нас в глубокое ущелье обрушиваются тысячи тонн воды «красноречиво вещал» лишь сумасшедший ее рев. В этом месте, казалось, даже земля дрожала.
 
Дальше дорожка поворачивала направо, вдоль так называемого второго ущелья, прорезавшегося перпендикулярно ущелью водопада. Над «прораном», который местные зовут «варочным котлом», тоже стоял густой туман. Внизу творилось что-то непостижимое. Там сталкивались 1200-метровый западный поток с полукилометровым восточным и, утонув друг в друге, неслись, петляя по острым узким зигзагам расщелины, к равнине, где волею человека превращались в задумчивые искусственные озера и степенно плыли дальше, чтобы раствориться на финише в соленых водах Индийского океана.

Мы добрались до пограничного моста через Замбези. По нему несколько женщин с поклажами на головах направлялись в Замбию. Им навстречу в сторону Зимбабве ехал автобус с людьми. А под мостом устроилась на ПМЖ радуга. Яркая, сочная, как фруктовое желе. Одним концом она упиралась в бурлящую воду, другим цеплялась за кружевную арку моста. Говорят, что даже при луне она там сияет.

На обратном пути нас снова окатило ливнем на «Радужном». А вот дальше «правильный» ветер отодвинул туман, и «Подкова» «открыла свое личико». Белее, правда, чем у Гюльчатай, но столь же совершенной формы, что и удалось моему мужу запечатлеть для хроники нашего путешествия, занесшего нас на следующей день в Республику

Ботсвана,

70 процентов площади которой занимает пустыня Калахари. Остальное – саванна. Это про неё:
«Ты - на дне котловины
Задыхаешься , солнце палит с высоты,
Над тобою разносится крик ястребиный,
Но в сиянье заметишь ли ястреба ты?»

Заметим, Николай Степанович, а как же! Мы сюда для этого и приехали, и целых пять минут на границе томились. Потом нас, свежеузаконенных, строго по списку рассадили по двум полноприводным джипам. Познакомили с рейнджером. Нам достался орнитолог, поэтому мы тут не только ястреба рассмотрели с ног до головы, но и аметистового скворца, золотого ткачика, бирюзового астрильда, серо-синего зимородка, белую колпицу, оранжевого ткача, «светофорового окраса» горлиц и даже священных ибисов. Видели мы, конечно, и до этого сафари красивых пернатых. В Бразилии, в Птичьем парке, например. Но там они окружены со всех сторон решеткой, а здесь все это щебечущее разноцветье летит, куда хочет. Или катается на буйволе да носороге, обедая по пути их паразитами. А могут и к вашей тарелке пристроиться, попробовать, чем вам отельный Бог подкрепиться послал. А нечего отвлекаться. И вообще, добычу защищать надо. Львы вымерли бы уже от голода, если бы перед поеданием задранной антилопы по полчаса лапы в туалетной комнате мыли.

Ну, да ладно: склевали и склевали. Вернемся в джип, там рейнджер рассказывает про Национальный парк Чобе: «Он старейший на территории Ботсваны и второй по величине. В нем обитают 460 видов пернатых, крупнейшая популяция африканского слона и куча других видов млекопитающих. В парке четыре географических зоны: пойма реки Чобе и три впадины, которые в сезон дождей превращаются в болота, а в остальное время пересыхают и все животные мигрируют ближе к реке, в чем мы сейчас убедимся».

И действительно, стоило нам выехать на дорогу, большое стадо направляющихся к водопою буйволов перегородило ее. Рогатые никуда не торопились, шли степенно, решая между делом насущные проблемы, как то: бок с засохшей на нем грязью о дерево почесать, обнюхать прелестную соседку, боднуть заносчивого соседа, пощипать травку, наложить «могучую кучку». И все это буднично, без суеты и надрыва. Фотосессия с буйволами еще не завершилась, вереницами потянулись антилопы всех «сортов». Они подходили к реке, синхронно наклонялись, втягивали воду, потом, вдруг, дружно отскакивали, присматривались, прислушивались и, решив, что крокодил померещился, снова шли пить. А рядышком, на берегу пристроилось семейство бородавочников: стоя на коленях, громадный кабанище сосредоточенно выковыривал нечто ценное из земли, мамаша лениво косила глазом на своих разрезвившихся отпрысков.
 
Мы записали впечатления на всевозможные носители и двинулись дальше. В лесу снова попали в «засаду». На сей раз на нашем пути встали слоны, вышедшие из «неизведанных чащ». Их было много, но чувствовалось, что все они имели отношение к одному «клану», – отцы и дети. Самый младший, со смешным хохолком на загривке, по оценке рейнждера, родился всего неделю назад. За ним ревностно присматривала слониха, ласковым, но настойчивым хоботом возвращая отвлекающегося младенца «к ноге». Мы сидели тише пуганного зайца, но если позволяли себе вдохнуть чаще, чем через раз, все старшие слоны тут же обступали малыша, пряча его в середине. Такая вот трогательная «круговая оборона».

Рейнджер, пообещав нам еще «сколько влезет» слонов, поспешил вперед, лишь только «клан» уступил ему проезжую часть. Но через несколько сот метров снова остановился, увидев, что вдоль дороги «изысканный бродит жираф».

«Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.»

Это, конечно же, Гумилев. И лучше поэта, сколь ни пыжься, не скажешь. Можно привести какие-то более-менее точные данные о выдающемся «метраже» различных частей тела животного: рост до 6 метров, шея и хвост до двух, язык до 50 сантиметров. Можно снова пересчитать семь шейных позвонков. Можно вспомнить о том, что жирафы спят и даже рождают детенышей стоя. О том, что имеют в прямом (12 кг, чтобы качать кровь на верхотуру к мозгу) и переносном смысле (строгие вегетарианцы) большое сердце. О том, что не умеют зевать и любят сырой лук, и для того, чтобы нокаутировать льва (единственного естественного врага), порой хватает одного удара передним копытом. И даже о том, что шкура каждой особи имеет уникальный узор: «наш» жираф, например, в отличие от «лунного» гумилевского, будто обклеен кленовыми и березовыми листьями.
 
Можно добавить еще каких-то сведений, но добавит ли это вам представлений о том, что чувствуешь, когда видишь прямо перед собою животное своей мечты? Не в зоопарке, «вскормленное в неволе», не в датском сафари-парке, «выставленное» на лето, как фикус в кадке, а в родной саванне, где «пальмы, кактусы, в рост человеческий травы», где высоченные акации, до которых никто, кроме этих длинношеих не дотянется. Где, помахавшись головами и надавав по мозгам сопернику, жираф нежно обвивает своей шеей шею своей возлюбленной...

Короче, от жирафов (а к первому подтянулись еще четверо) в ресторан меня оттаскивали волоком. Обед был вкусным и весьма гуманным для кошелька и здоровья. За столом, в ожидании десерта, рассказала немцам о Гумилеве. Потом прочла им стихотворение «Жираф». Не удержалась. Простите.

После обеда прогулялись на катамаране по реке Чобе. Своей густонаселенностью она не уступает любому европейскому мегаполису. На многочисленных крохотных островках лежат в нирване желто-коричневые бревна крокодилов. Туда же отважно приземляются тысячи пернатых. Вся поверхность воды в шевелящихся бугорках бегемотьих спин. Среди них лихо рассекают разные гуси-утки. А чуть в сторонке пасется обещанное стадо слонов. Я ничего не напутала: именно пасется. Гиганты снопами выдирают длинную траву из воды, мотая хоботом, ополаскивают корни и засовывают её в рот. Некоторые приступили к водным процедурам, детвора шалит, а кого-то не поделившие бьют бивнями друг другу морду. И наше присутствие в пяти метрах никого не смущает. И даже писк телефонов, поприветствовавших нас... в Намибии. Мы вопросительно посмотрели на рейнджера. «Намибия? Да вот же она, на том берегу», – произнес он серым голосом. Но Намибия, как и Замбия, не была назначена нам судьбою. Чего нельзя сказать о Королевстве

Свазиленд,

куда мы на денек заскочили. Крошечная страна, втиснувшаяся между ЮАР и Мозамбиком на высокогорном плато Вельд.
«По обрывам и кручам дорогой тяжёлой
Поднимись, и нежданно увидишь вокруг
Сикоморы и розы, весёлые сёла...»

Одно село – одна семья. И для всех членов семьи разные дома. Круглый – для родителей. Квадратный – для мужа. Отдельный для первой жены. Следующий – для второй и так далее, потому что количество жен в Свазиленде не ограничено. Все зависит от достатка мужа. В среднем по рынку «движимости» за невесту дают дюжину коров. Если помоложе и покрасивее – больше. И наоборот.

Самый богатый в Королевстве, понятное дело, король. Предшественник нынешнего мог себе позволить 70 супруг и более двухсот наследников. У актуального монарха только четырнадцать жен и всего 23 ребенка. Он молод и у него все еще впереди. Потому он ежегодно увеличивает свой гарем на одну единицу, выбирая из тысяч девственниц, съехавшихся на Праздник тростника, очередную невесту. Затем следует очередная свадьба, и для очередной жены строится очередной дворец. В результате чего мы едем сразу в Манзини, не заворачивая в стольный град Мбабане, потому что какие уж тут туристы, коли страна игрушечная, столица еще игрушечней, а жен и дворцов в ней, как на Рублевке, – самим бы протолкнуться.
Но мы не в обиде, ибо жены – они и в Африке жены, а вот ландшафт на стыке Высокого и Среднего Вельда ни с чем не сравним. Внизу, вдоль узких речек днем пасутся коровы и козы, собирающиеся на закате «под кровлей жилья». Дальше поднимаются по-зимнему обнаженные террасы. Потом холмы покрываются громадными заплатами эвкалиптовых и сосновых плантаций с лесоповалом-апофеозом, кучами гниющих веток, штабелями балок и раздолбанными дорогами.

За поворотом бурная индустриальная деятельность успокаивается, тянутся апельсиновые сады, расцвеченные желтыми, «как крупный горох», пятнами плодов. Влажные леса, населенные павианами, которые «рычат средь кустов молочая, перепачкавшись в белом и липком соку» спускаются аж на 640 метров ниже уровня моря, в долину реки Нкомати. Оттуда начинается новый подъем через луга с чудными красными стрептокарпусами, лилиями и амариллисами. Через кустарники, населенные эндемиками типа земляного волка, черных гну и красной коровьей антилопы. Затем следует широкая темная волна хвойников, а еще выше «только утесы, нагие стремнины, где кочуют ветра, да ликуют орлы» у второй вершины Свазиленда – Нгвенья (1829 метров).

Это мы проехали вдоль последнего нетронутого Хомо-неразумным клочка королевства – Национального парка Малолотжа. А за «углом» столицы уже другой Парк – Млилване, со своим, внезапно торчащим гранитным пиком Ньоньяне (1110 метров), реками, водопадами и с главной достопримечательностью Королевства – скалой Сибебе, вторым по размерам после Улуру одиночным монолитом. Не слышали? А никто не слышал. Не распиарено. А все потому, что на австралийских денежках портрет королевы Елизаветы II, а на купюрах Свазиленда – текущего Мсвати III. А на Праздник тростника британская монархиня всё не едет и не едет. Видимо, строгие пуританские нравы не позволяют замужней прабабушке перед королем топлес танцевать... Однако менее выдающейся в небо от этого голая круглая скала не стала. Говорят, если потратить четыре часа и приблизительно три литра пота и взобраться по отвесным стенам на Сибебе, то увидишь цепь гор под названием «Груди Шебы» (царицы то бишь Савской). За ними якобы находились копи царя Соломона. Но это не свази говорят. Им на все это плевать прямо с вершины Сибебе. Ну что им медь?! У них алмазные копи имеются.

На территории парка обитают в основном травоядные млекопитающие. На очную ставку, однако, они не явились, а «заочно» мы с ними познакомились на известном на весь мир свечном заводе в Малкернсе. Фокус весь в том, что тутошние мастера стеклодувную мозаичную технику миллефиоре, известную еще в древней Александрии и усовершенствованную в Мурано, перенесли на воск, тем самым превратив банальное средство для освещения в предмет искусства, жечь который – чистый вандализм. Ну, не поднимется у меня рука поднести спичку к привезенным из Свазиленда свечам в виде жирафа и носорога. А малкернские умельцы лепят еще и зебр, и слонов, и львов, и бегемотов и даже почему-то зайцев.

Чуть не забыла: кроме «почемутозайцев» там было кафе рядом с заводом. Мы пообедали и продолжили осмотр Королевства. Дальше шел самый большой город Свазиленда Манзини – чистый, но абсолютно бестолковый, впечатливший лишь тем, что куда ни припаркуй автобус, он встанет либо с горки, либо в горку. Зато потом началась открытая саванна с зарослями акаций, лиственных лесов, сухих приречных кустарников, жестких палок отцветшей агавы и выгоревшей на солнце травы. «Слишком много здесь этой паленой травы», – сказал бы, увидев здешнюю саванну, Николай Степанович Гумилев. Возможно, что и в ней «притаились удавы» и «рыжие львы», но мы их не заметили. Опустились ранние сумерки, пришлось поспешить к границе, чтобы вернуться в
 
ЮАР,
 
потому что по законам жанра наша «кругосветка» по Южной Африке должна завершится там же, где и началась – на краю земли. Ради этого я припасла для вас, дорогие читатели, каньон реки Блайд.
 
А начну я издалека, с тех мест, где рождаются и текут река Блайд (Радости) и река Треур (Скорби). («Сказку» о происхождении названий, связанных с поисками золота, пересказывать не буду). Так вот, текут они себе отдельно друг от друга по Земле-матушке, а там, где «древних рек каменистые ложа» «лоб в лоб» встречаются, образуется, вдруг, неземной пейзаж. Те толпы, что Луну уже посетили, хором утверждают, что пейзаж тамошний. Я, как не сподобившаяся, ни подтвердить, ни опровергнуть не могу, но все ж сомневаюсь... На нашей спутнице не было и нет воды, а чтобы пробуравить доломит на глубину в несколько десятков метров, да насверлить таких, как в «Выбоинах Бурка», разнокалиберных дыр и лабиринтов, она должна там тысячелетиями в истерике биться. Вода и сейчас не совсем угомонилась. Посмотришь с переброшенного через отвесные скалы мостика вниз, вроде бы стоит черным немигающим глазом в каменном цилиндре. Глянешь сбоку – вертится, шипит разъяренной змеёй, трудится в поиске совершенства и не догадывается сумасшедшая, что нет ему предела.

Но это всего лишь прекрасный старт каньона. Далее он углубляется до 1400 метров и обрамленный двухкилометровыми над уровнем моря горами производит впечатление даже на скептиков. Говорят, что в метрической «табели о рангах» «Блайд» стоит всего лишь третьим после «Гранда» и «Фиша». Не знаю. Да и какая разница, если он самый зеленый на планете, что отлично заметно из «Окна Бога». Так называют смотровую площадку с необъятным обзором. Вон там, на северо-востоке равнина простирается до национального парка Крюгера, до той его части, где горы Лебомбо впиваются в Республику Мозамбик. Южнее – только каньон, который тянется, тянется... И куда ни глянешь, все сплошь в мохнатом изумруде лесов. Именно этот вид навел бушмена Ки (главного героя картина «Наверное, Боги сошли с ума») на мысль о том, что здесь расположен конец земли.

Прямо под обрывом река Блайд делает петлю вокруг скалы – гигантского, устремленного в вечность мифического корабля. Выше – три круглых, похожих друг на друга утеса. Их мощные «срубы» из красного песчаника, осененные густой субтропической растительностью, не отличишь от местных хижин, за что географы окрестили исполинов «Тремя рондовеллами». Местные жители «композицию», находящуюся в крутой излучине реки, величают «Вождь и три его жены», в честь  героического предводителя, в грандиозной битве отразившего вторжение воинствующего племени из соседнего Свазиленда. Гарем, судя по всему, сыграл в победе стратегическую роль, за что и увековечен. Гиды, проводя аналогию с другим культовым местом, расположенным в австралийских «Голубых горах», именуют близнецов «Тремя сестрами». Мне же, «смотря на утесы у горных подножий», подумалось, что они подобны трем жирным точкам, которыми и закончится мой рассказ о путешествии в Южную Африку...