Кто приходит первый

                АНАТОЛИЙ МУЗИС               

                ВОКРУГ СВЕТА
                1956 №7
                /сокращенная версия/               
               
                КТО ПРИХОДИТ ПЕРВЫЙ
                (рассказ геолога)
                /полная версия/
               
                Легко идти по дороге в Будущее,
                когда она проложена.
                Но прокладывать  ее приходится 
                преодолевая Прошлое.
                А это нелегко.
               
                1.
   Нельзя расслабиться ни на минуту. Идешь по тайге - компас и отсчет шагов.
Сидишь в доме или лагере  -  настраиваешься на маршрут, как птица перелет-
ная на полет.  Что ведет птицу через веси и долины?  Так и геолог  -  он знает,
куда идти,  хотя вокруг  ничего не видно.  Надо только настроиться...  а то и с
компасом заблудишься.
   Маленький пузатый катерок  со странным названием  "Товаровед" высадил
нас в среду второго сентября  на берегу Енисея у деревушки с не менее стра-
нным названием - Пятница. В четверг мы вышли из Пятницы и углубились в
тайгу.  В задачу нашего отряда  входило выйти к истокам реки  Большой Кас     -2-
производя по  всему  маршруту  геолого-геоморфологическую съемку с одно-
временными поисками полезных ископаемых. Этот отряд вел сибирский гео-
лог, кандидат геологических наук Анатолий Романович Ананьев. Два других
отряда его партии,  геолога Юдина и геоморфолога Ивановского, производи-
ли съемку  соседних участков.  Ивановский  плыл вдоль  берегов Енисея с за-
ходом в Большой Кас через его устье,  а Юдин "снимал" участок между Ана-
ньевым и Ивановским.
   При выходе из Пятницы наш отряд в свою очередь разделился.  Ананьев, я
и рабочий-шурфовщик  Эйно Кирьянен  двинулись вдоль речки Авериной, а
старший техник Болкунов с конюхом Терешиным и радистом Крыловским с
караваном лошадей пошли по тропе. Встреча назначена через четыре дня на
заимке Илюшиха.
   Итак, мы идем.  Сразу же за деревней  километра на полтора  тянется гать.
Ноги  скользят по  мокрым  бревнышкам,  между  которыми  хлюпала  вода.
Иногда бревнышки тонут  и уже  через пять минут  все мы идем  с мокрыми
ногами. Все необходимое мы несем на себе.  В рюкзаки уложены продукты,
тент,  плащи и посуда,  а верхнюю одежду мы одели на себя, так как во вре-
мя поездки катером  мы основательно  продрогли.  Но лес не река,  а хотьба
не поездка и уже на первом километре  я снимаю телогрейку,  потом свитер,
потом меняю суконную куртку  на хлопчато-бумажную. Так мы минуем бо-
лото,  которое тянется здесь вдоль  всего левого берега Енисея,  пересекаем
речку Рассоха и углубляемся в тайгу. Мы идем по тропе к заимке Новая.
   Не имея возможности засевать заболоченные земли вдоль Енисея, колхоз-
ники приенисейских  деревень  отыскивают  в тайге поляны,  очищают гари,
ставят там дома, сеют хлеб, держат скот и пасеки. Такие места называют за-
имками. На одних заимках живут постоянно, на других приходят на сезон.
   Первые четырнадцать километров тропой мы рассчитывали пройти за три
-четыре часа,  но неожиданное препятствие  задерживает нас уже на четвер-     -3-
том километре. С месяц назад разразилась страшная гроза.  Небо, затянутое
сплошной облачностью,  озарялось молниями изнутри,  как огромный моло-
чно-матовый купол. Эти вспышки вперемешку с кромешной тьмой ночи со-
ставляли  страшную  и  величественную  картину.  Говорят  в  окрестностях
Енисейска,  на огородах,  в эту ночь  молниями  было убито  шесть  человек
сторожей.  Но я тогда был дома и меня гроза не тревожила. Но тут на тропе
мы столкнулись с ее последствиями. Примерно с гектар земли сплошь зава-
лен свежим буреломом. Дерево на дерево, вдоль, поперек, под углом. Лист-
ва,  хвоя,  сучья  -  все перемешалось.  Земля под  этим покровом  ушла мет-
ра на два-три,  а лезть по деревьям,  нагруженные котомками,  ружьями, ло-
патами и тому подобным снаряжениям, было делом далеко не легким.
   Мы преодолевали этот залом свыше двух часов  и измучались до предела.
Я даже заявил,  что "соскучился  по болотам".  Потом опять тропа,  но темп
продвижения  уже не тот  и хотя заимка  уже где-то недалеко,  но темнеет и
мы вынуждены  остановиться на ночлег.  Выбираем сухое место,  разводим
костер. Я, на всякий случай, прохожу вперед еще километр-полтора, но нет,
везде глухая чаща,  заимки не видно.  Возвращаюсь.  Костер уже  пылает во
всю,  рябчики ощипаны и опалены.  Плохо с водой.  Эйно нацеживает каст-
рюлю воды  из болота  и мы ставим варить  суп-кашу  с рябчиками.  А ночь
уже опустилась совсем. Сегодня ожидается нарождение новой луны, стари-
ки говорят, что в какую погоду она народится, такая будет и впредь. Вокруг
абсолютная темнота, лишь в вышине ярко мерцают звезды. Небо чистое, но
в лесу удивительно темно. Костер как рубиновое пятно. Когда он разгорает-
ся, эффект рубина теряется. Мы сидим и ужинаем.  Ботинки и носки сушат-
ся. После ужина  расстилаем плащи,  кладем на них  телогрейки и ложимся, 
укрывшись сверху одним одеялом и тентом.
   Заимка Новая, до которой мы предполагали около двух километров, оказа-     -4-
лась километрах в шести и на эти шесть километров у нас опять ушел целый
день. Дело в том, что мы идем с работой,  то есть копаем шурфы, делаем от-
ветвления  от прямой  линии маршрута  и поэтому  фактически  пройденный
километраж существенно отличается от километража показанного по карте.
   В это утро  мы встали в пять часов  и я с Анатолием Романовичем отправи-
лись на поиск реки. Речка Аверина течет где-то рядом и на ее берегах Анань-
ев надеялся найти какое-нибудь обнажение.  Идем налегке, я взял только фо-
тоаппарат,  он ружье.  Спускаемся с крутояра  и вместо реки попадаем на бо-
лото.  Пересекаем его  и попадаем на  новое  болото.  Начинается  очередное
блуждание. Ищем реку, а пока мокнем в ее заболоченной пойме. После трех
часов поиска, так и не найдя реки, возвращаемся к месту стоянки.
   Заимке Новая  предшествовало семь  крутых логов  и мы уже решили,  что
сбились, когда, наконец, показалась гарь, а над ней крыши домов. Заимка ра-
сполагалась на высоком,  обнаженном угоре.  Когда-то здесь все выгорело, а
теперь земля разделана,  стоит сжатый  хлеб в копнах,  пустой скотный двор,
несколько домов. Неприветливо встретила нас заимка.  Ни людей, ни собачь-
его лая, никаких признаков жизни.  Очевидно,люди,  убрав хлеб, передвину-
лись на другой участок.  Нет даже пасечника,  хотя пасека  довольно значите-
льна.
   В доме пасечника мы  нашли  картошку  и немного меда.  По заведенному в
тайге обычаю житель с заимки или охотник с зимовья, уходя, оставлял неско-
лько спичек, наколотую лучину, сухие дрова и что-нибудь из продуктов: пару
горстей муки, соль, картошку, чтобы случайный путник мог бы в случае нуж-
ды этим  воспользоваться.  Если у пришедшего было что-нибудь,  то, уходя, он
тоже оставлял для следующего гостя, если же он был в нужде, то пользовался
всем что находил безвозмездно.  Мы с утра ничего не ели,  да и утром позавт-
ракали так, на скорую руку,  в надежде что вот-вот выйдем на заимку, и тепе-  -5-
рь,  пользуясь таежным правом гостеприимства,  наварили полную кастрюлю
картошки с тремя рябчиками (всего подстрелили за день восемь), наелись, за-
топили печурку,  постелились на полу и легли.  Я даже разделся. По таежным
условиям это был королевский ночлег.
   От заимки на шесть километров тянулась гарь. Мы предполагали пройти ее
часа за два,  но эта гарь  оказалась совсем  не похожей на те,  по которым мне
доводилось ходить раньше. Гарь в моем представлении была обгоревшим ле-
сом, с редкой порослью молодняка и твердым,  расчищенным огнем грунтом.
Эта гарь, на которую мы вышли, была уже, очевидно, очень давнишняя. Дере-
вьев на ней почти совсем не было, они все повалились, истлели и начали уже
предаваться земле, а на их перегаре поднялась буйная, в рост человека, трава.
Это преимущественно конский щавель,  сухой, жесткий и прочный.  Идти по
такой гари  одно мученье.  Трава вяжет движения,  перешагивая через повале-
нные деревья приходится все время высоко поднимать ноги, а суки деревьев,
скрытые в траве, отточенные и отполированные со временем ветром, дождем
и травой, остры как пики и грозятся вот-вот проткнуть насквозь. Только спот-
кнись.
   Мы идем очень медленно, очень. Ругаемся, спотыкаемся и падаем, чертыха-
емся,  снова идем.  Шесть километров этой гарью мы шли семь часов и когда,
наконец, вышли опять к тайге Ананьев сказал с облегчением:
   - Вот он, дом родной.
   Мы  сориентировались  и пошли дальше.  Хотели дойти  к ночи  до зимовья
- маленькой на два-три человека избушке,  которую охотник  ставит в тайге в
местах, где он охотится зимой,  но ночь опять застала нас в пути. Быстро тем-
нело,  к тому же  начался дождь.  Мы продирались  с невообразимым  упорст-
вом. Троп никаких, идем строго по компасу и, конечно, виляем, виляем, виля-
ем.  Мои разноцветные от заплат брюки снова висят клочьями,  изо всех мест   -6-
сухая только прикрытая рюкзаком спина.  Наконец, видя,  что сегодня нам не
дойти даже до реки, решаем остановиться.
   Начинаем искать место для ночлега. Оно должно отвечать, по крайней мере,
двум требованиям: быть сухим и иметь неподалеку воду. И то и другое сейчас
для нас проблема.  Наконец,  с трудом обнаруживаем  под вывороченным кор-
невищем лужу, выбираем рядом место посуше, натягиваем тент и раскладыва-
ем костер.  Вот когда  мне пригодился сухой спирт.  Так же  кстати  оказались
свитер, куртка и плащ, которые я,  досадуя на самого себя, все время тащил за
плечами.
   И вот пылает огонь.  Лес сразу  становится иным.  За границей света он абсо-
лютно черен и непроницаем, там, где на него падает свет,  он тянется в темную
вышину  стволами,  озаренными  неровными  бликами  огня,  а между  стволов
опять темнота.  Мы сушимся.  Огонь!  Благодарение Прометею,  что он принес
его людям. В черте огня мы как у себя дома.  Эйно приносит воду, варим ужин.
Мы прошли немногим больше половины маршрута, а сегодня кончается четве-
ртый день и наши запасы. Делим скудные остатки из расчета, что нам придется
идти еще два дня и ложимся спать.
   И снова утро, серое, но без дождя. Одежда почти сухая. Смотрим на воду, ко-
торую вчера в темноте пили сырой. Мутная желто-коричневая жидкость.
   - И эту воду мы вчера пили с наслаждением, - говорит Ананьев.
   Я чиню прорехи.
   Мне и раньше  приходилось ходить  тяжелыми дорогами,  но такая  тайга для
меня является новью.  Даже Ананьев, который двенадцать лет проработал в си-
бирской тайге и прекрасно знает ее, говорит, что и он впервые в таком тяжелом
маршруте.  Особенно тяжело,  когда ты идешь,  идешь и в конце концов не зна-
ешь даже где ты находишься.
   Идем мы  все время по  карте и компасу.  Расстояние меряем  отсчетом шагов.-7-
Иногда натыкаемся на кое-какие ориентиры, иногда идем, идем и начинает воз-
никать неуверенность:  а туда ли мы идем, куда следует?  Тайга глухая, темная,
так называемая "черневая тайга". Уж если здесь потеряешься, ни с какого само-
лета не разглядят. Но мы идем довольно уверенно.  Я, например, целиком пола-
гаюсь на Ананьева, который хотя тоже мучается сомнениями, но ведет тщатель-
ную выверку нашего маршрута.  А путь чем дальше, тем хуже. Мы спускаемся,
очевидно, речной поймой и завалы, чаща и болота совершенно изматывают нас.
Ананьев каждые 10-15 шагов останавливается и сверяется с компасом. И все-та-
ки все время приходится вносить коррективы. И чем больше поправок, тем нес-
покойней на душе. Черт знает, где мы.
   И вдруг возглас:
   - Вот она! Река!
   Через спутанные ветви, в заросших, запутанных берегах виднелась темная по-
лоска воды.
   - Вы вскричали  "Река!",  как,  вероятно,  некогда Колумб вскричал  "Земля!" -
сказал я.
   - Да,  вероятно состояние у нас было одинаковое,  -  смеясь согласился Анато-
лий Романович.
   И действительно,  было чему радоваться.  Почти вслед  за выходом  к реке мы
натолкнулись на зимовье, помеченное на карте.  Теперь мы знаем, где находим-
ся.
   От зимовья по карте показана тропа, но карта восьмилетней давности и, коне-
чно,  никакой тропы мы не обнаруживаем.  Ну, что ж, у меня теперь ощущение,
что я всю жизнь  только и ходил  без дорог по компасу.  Мы отклоняемся от ре-
ки,  которая очень извилиста  и затруднена для прохождения  и стараемся идти
ближе к коренному берегу.  Там тоже не легко,  но все же лучше , чем в болоте
или на гари.  Идем примерно  со скоростью около  двух километров в час.  Над  -8-
головой тучей  вьется мошка.  Мы идем в сетках.  Это затрудняет наше продви-
жение, но имеет то преимущество, что ветки не так больно хлещут по лицу.
   День опять кончается,  а мы не дошли до зимовья километра три-четыре. Зна-
чит завтра рискуем  не дойти до Илюшихи,  а мы и так уже  два дня на "блокад-
ном" пайке: по 150г хлеба на человека и кружка крупы на две заварки для троих.   
   Пять дней мы в пути.  Я смотрю на Ананьева,  он побледнел,  осунулся, зарос       
колючей щетиной.  Одни глаза остались. А как ни странно, мы не чувствуем го-
лода. Дисциплинирует сознание,  что ли?  Утром решаем идти до зимовья-2 без
завтрака.  Если найдем его,  значит  до Илюшихи  недалеко  и можно  будет все
съесть; если не найдем,  опять разделим на две, а то и три части.  Кто знает, мо-
жет быть  придется идти  еще и  послезавтра.  А сейчас,  как говорят  французы:
"Кушать нечего - ложись спать. Хороший сон заменяет обед".
   Но самое странное, это все-таки, что мы идем строго по курсу и не блуждаем,
а заблудиться здесь пустяк.
   Утром, как и решили, вышли без завтрака.  Чтобы не пропустить устья Илю-
шихи, идем поймой реки. Все вокруг в зарослях, в завалах, а под ногами боло-
то. Идет дождь.  Мы отклоняемся к коренному берегу и наталкиваемся на кед-
рач. Собираем шишки, шелушим их и грызем орехи.  Потом снова идем и опя-
ть выходим к пойме. Я иду и на ходу шелушу орехи, чтобы освободить карма-
ны от лишней тяжести, а дорога такая, что идти надо след в след. Я провалива-
юсь в болото, теряю равновесие и падаю. Теперь я мокрый до того, что у меня
везде хлюпает. Мы выбираемся на берег, под пихтой раскладываем костерок и
сушимся. А дождик все продолжается. Но надо идти.
   А ведь всего пять дней назад, в среду, маленький пузатый катерок высадил
нас на берегу Енисея у деревушки со странным названием Пятница.
   В четверг мы вышли из Пятницы, чтобы через четыре дня соединиться с ка-
раваном на заимке Илюшиной. Но вот кончается пятый день, а до заимки все      -9-
еще далеко. Моросит дождь, под ногами хлюпает болото.
   Когда совсем стемнело, останавливаемся на ночлег. Место удачное: под вы-
вороченным корневищем поваленной лиственницы  -  яма с водой и рядом бу-
горок посуше. Костер сразу раздвигает темноту.  Лес тянется в темную выши-
ну стволами, озаренными неровными отсветами огня.
   Пока варится скудный ужин,  Ананьев  - начальник группы  - достает карту.
Я смотрю  через его плечо:  до заимки еще  пятнадцать-шестнадцать километ-
ров - верных два дня пути. А мы и так уже на "блокадном" пайке.
   Опять серое утро и без дождя. Одежда подсохла.               
   Ананьев шарит по карманам, выскребая крошки табаку.
   - Пошли!
   И снова болота, чаща, густые заросли пихтача.  Снова спуски,  подъемы, за-
валы. Мы идем очень медленно: один-два километра в час.  Над головой тучи
мошки и не помогают и сетки. Они не спасают от мошки. Ветки с размаху бо-
льно хлещут нас по лицу. И вдруг просвет: Илюшиха!
   Да, это она  - желанная речка Илюшиха. Какая тяжесть сваливается с наших
плеч! Значит, шли правильно!
   К двум часам дня  достигаем устья реки Илюшиха.  Его-то мы и искали. От-
сюда должна быть тропа к заимке Илюшиной.
   Разыскиваем завал, по скользким бревнам с трудом и риском перебираемся
через реки Аверину и Илюшиху.  На противоположном берегу  находим све-
жие следы человека: порубку и тропу. Зимовья нет. Потом находим и зимовье.
Его подмыло и оно провалилось в землю, одна крыша торчит над землей, да и
та заросла мохом.
   Мы уже не хотим ни есть,  ни отдыхать.  Ананьев выверяет тропу  и мы бе-
рем курс на заимку.  До нее остается километров десять-одиннадцать.  Анань-
ев все время считает шаги - этим и объясняется точность, с которой мы выш-  -10-
ли к зимовью, а я засекаю время.  В первый час проходим три с четвертью ки-
лометра. Останавливаемся, так как опять мокры насквозь.  Снова костер, сно-
ва выливаем воду  из ботинок и сапог,  выжимаем носки  и портянки.  А пока
они сушатся,  съедаем остаток хлеба,  остаток масла и остаток сахара. По до-
роге Ананьев  последним патроном подстрелил последнего  возможного ряб-
чика, у костра из последних крошек махорки свертываются последние цигар-
ки. Итак, все пути назад закрыты, только вперед, к Илюшихе.
   Дождь то затихает,  то опять льет.  С ветвей обрушиваются  каскады брызг,
но мы уже не обращаем на это внимания.  Вперед,  только вперед!  Туда, где
нас ждет караван. Товарищи, наверное, беспокоятся и, чего доброго, дали ра-
диограмму о нашей пропаже.Ведь мы должны были выйти к заимке шестого,
а сегодня уже восьмое сентября и нас все еще нет.
   Мы выступаем  из-под  гостеприимной  пихты и  продолжаем  наш путь. Я
иду и на ходу сочиняю обед.  Мы,  конечно,  выпьем для начала.  Спирт нам
полагается по всем статьям: и от простуды и за "храбрость". На первое будет
суп рисовый с картошечкой и рябчиками, на второе гречневая каша с тушен-
кой, на третье кофе с молоком и медом. Хорошо!
   За второй  час мы  проходим около  четырех километров.  Еще немного,  и
еще чуть-чуть, и вот она, Илюшиха. Уже видны крыши.
   Заимка  всего  на два домика.  На лай собак  на пороге  показываются двое.
Прячась  от дождя,  они стоят  под навесом  и смотрят на нас,  а мы стоим за
изгородью  и мокнем.  Это недоуменное  разглядывание  друг друга длилось
минуту, может быть две.
   - Из экспедиции не проходили здесь? - спрашивает Ананьев.
   - Нет.
   Вот это новость!  За семь дней  они  не прошли  и  шестидесяти километров.
Прощай  мечты о шумном общем обеде, сухом белье!.. Но делать нечего, надо    -11-
проситься на ночлег.
   - Можно к Вам?
   - Заходите.
   Нас встречают радушно. 
   Изба просторная и чистая.  В сенях мельничка  с приводом,  в комнате боль-
шая русская печь,  лавки вдоль стен.  Хозяин - крепкий старик лет семидесяти
пяти, высокий, широколицый, подстриженный в кружок, с черной окладистой
бородой. Настоящий тип кержака.  Его два сына,  те, что встретили нас,  как и
он крепкие, широколицые, широкой кости, подстриженные в кружок. Настоя-
щие сибиряки, чувствуется в них дремучая, таежная сила. Приходит еще один
сын, старший.  Он, как и отец, бородат и подстрижен в кружок,  но выше отца
почти на голову.
   Хозяйка ставит нам на стол огурцы, картошку, творог, сметану. Мы продро-
гли, спрашиваем:
   - Спирт здесь можно достать?
   - Нет.
   - Может самогон есть?
   - Нет.
   - Подождите, - говорит старший сын. Он уходит и вскоре возвращается с чет-
вертью медовухи и просит нас достать кружки. Мы выпиваем по четыре круж-
ки,  согреваемся и пьянеем скорей от сытости,  чем от спиртного.  Нам стелют
шкуру сохатого, дают покрыться тулупом и мы валимся спать.
   Жилье! Все, что было позади, уже не считается.

                2.
   Я потянулся на мягкой шкуре и только подумал: "Хорошо, что мы не в лесу!" -12-
- как вспомнил о караване и сразу открыл глаза.
   Несмотря на ранний час, обитатели заимки уже не спали. Хозяйка хлопотала
у печи, ей помогала двенадцатилетняя внучка. Младший сын, Василий, рассве-
рливал ствол ружья, а "сам" - Савин Порфирьевич - работал у мельнички.
   Я хотел умыться и спросил:
   - Где у вас вода?
   Спросил и сразу почувствовал, что на меня как-то странно смотрят.
   - Давайте вашу кружечку, - вдруг ласково сказала девочка.
   Она ополоснула руки,  зачерпнула ковшиком из кадки и осторожно наполни-
ла мою кружку, чтобы не коснуться ее черпаком.
   - Вы уж разрешите ваши мисочки, - как и вчера,  попросила хозяйка. - Плохо
у нас с посудой.
   Вчера я не обратил на это внимания,  но сегодня мне стало ясно, что дело не
в посуде. И вдруг я как будто прозрел: "Да ведь это же кержаки, настоящие ке-
ржаки!".  У них не разрешается брать воду "мирской" кружкой, есть из общей
посуды,  готовить в чужой печи,  курить.  В юности я с увлечением читал о се-
дой старине раскола,  но никогда не думал,  что мне наяву  придется сидеть со
старообрядцами за одним столом.
   Завтракали молча. Мне и Ананьеву пищу подавали поочередно - только в на-
шей миске. Хозяин перед каждым блюдом осенял себя широким двуперстным
крестом. Хозяйка с девочкой кушали за отдельным столиком.
   Когда подали мед, Ананьев начал расспрашивать о тропах по междуречью.
   Савин Порфирьевич выслушал его как будто равнодушно  и так же равноду-
шно спросил:
   - Надобность-то какая?
   Нам предстояло  пройти по сравнительно небольшому,  но труднодоступно-   
му участку  Западно-Сибирской  низменности  и выйти  к истокам  реки Боль-
шой Кас. Газеты писали, что когда на Енисее у Осиновских порогов будет по-   -13-
строена большая плотина,  через эту реку произойдет соединение  вод Енисея
и Оби.  И мне интересно,  как расскажет  Ананьев старому кержаку  о переме-
нах, ожидающих край, - переменах, которые должны изменить весь уклад зде-
шней жизни.  Когда-то, в борьбе за старую "родную" веру,  кержаки несли ск-
рытую идею протеста против чужеземщины, но эта национальная идея со вре-
менем превратилась в фанатическое отрицание всего нового. А что могло бы-
ть новее того,  с чем мы пришли сюда? Ведь мы геологи-разведчики,  за кото-
рыми по фронту пятилетки движутся целые армии рабочих.
   Ананьев невозмутимо  и спокойно рассказывает о том,  что в нашей  стране
проводятся сейчас  широкие и  планомерные  исследования,  что новая жизнь
шаг за шагом  должна вытеснить эту дедовскую старину  и что теперь особое
внимание будет уделяться  Сибири и Востоку.  Он говорит о скрытых в земле
богатствах, найти которые не под силу одному человеку, и о том, что мы пер-
вые разведчики и наша задача сейчас осмотреть участок Обь-Енисейского во-
дораздела и дать его геолого-экономическую характеристику.
   Савин Порфирьевич некоторое время сидит молча, прикрыв старческие вос-
паленные глаза белыми ресницами. Потом говорит:
   - Каждому  лучшего хочется.  Однако  я устал от мира.  Думал,  далеко ушел.
Ни царь, ни новая вера здесь достать не могли. Ан, советская власть достала.
   - И что же? - осторожно спрашивает Ананьев.
   - А ничего,  -  спокойно отвечает он,  видимо примирившись с какой-то мыс-
лью: - При советской власти живи,  где знаешь, веруй,  во что веруешь. Колхо-
зы пошли,  так и то они вон,  - Савин Порфирьевич кивнул на детей и внуков, -
захотели, так вступили. А меня никто не тревожит.
   - А как же с тропой, дедушка? - напоминаю ему я.
   - Тропа,  что ж, лет осьмнадцать назад была тропа.  Поди сейчас и затесов не
сыщешь.  В старину люди сами себе  счастье искали:  кто золотишком интере-   -14-
совался, кто - зверем... Да вам здесь какой прок?
   Вдруг Василий, внук Савина Порфирьевича, крикнул:
   - Ваши идут!
   Покачивая навьюченной кладью, одна за другой выходили из тайги лошади.
   Когда лошади были  разгружены,  старший коллектор,  Белкунов начал расс-
казывать,  что оказалось с лошадьми даже по тропе идти куда труднее, чем без
них,  как прорубались сквозь завалы,  как гатили болото,  как останавливались
на лужайках подкормить лошадей.  И самое главное - это бескормица. В тайге
вообще не так много корма для лошадей, а в сентябре на этих широтах и вовсе
нечем было кормить. Пришлось вызвать по рации самолет с овсом, да и для нас
попросили кое что подбросить. Он то и задержал нас потом своим прилетом.
   Мы сидели за банькой, когда подошел Василий и попросил на "завертку".
   - Куришь? - удивился Ананьев,  протягивая ему наполненный табаком кисет.
   - Потихонечку,  -  ответил  Василий,  -  чтобы старик не видел.  Раскричится,
разволнуется... Слаб он стал.
   Все замолчали, свертывая папироски, потом я спросил:
   - Воевал?
   - Во флоте действительную служил.
   Только сейчас я заметил у него комсомольский значок.
   - И как же ты сюда вернулся?
   - Родился тут. И то сказать: чудно теперь кажется...  Зимой охотничаю, а ле-
том в город ухожу, на катерах плаваю.
   - Послушай, - вдруг живо сказал Ананьев, - пойдем с нами проводником!
   Савин Порфирьевич возражать не стал. Сказал коротко сыну:
   - Ступай с богом.
   Мы провели на гостеприимной заимке пять дней. Помылись в бане, почини-   
ли одежду. Немножко отъелись, отдохнули.  Расчистили площадку для посад-     -15-
ки.  И без конца расспрашивали  Тараса Савиновича,  нашего хозяина и главу
семейства, а также его отца, Савина Порфирьевича,  о предстоящем пути к ис-
токам Большого Каса.
   Семья Килиных, так была их фамилия, очень интересна по своему составу и
укладу. Самый старший из них, Савин Порфирьевич, исповедуя старую веру в
стародавние времена уходил  все глуше и глуше в тайгу,  скрываясь от пресле-
дования  царской власти  и новой  православной веры.  Свой путь  он начал от
Оби и закончил у Енисея.  Здесь его догнали старость  и  Октябрьская револю-
ция.  Успокоившись,  он засел на этой заимке,  построил домик,  а когда семья
разрослась,  рядом с первым домиком вырос и второй.  Савину Порфирьевичу
75 лет. Он еще крепкий старик.  Сам ездит к устью Илюшихи,  где у него рыб-
ные ловушки,  сам содержит пасеку и вообще все делает сам,  ничего от семьи
не принимая. Все, что он делает для семьи, он делает бескорыстно.
   - Дедушка к смерти готовится и потому ни от кого ничего не берет,  - сказал
о нем Василий, средний сын Тараса Савиновича.
   Даже когда  у Савина Порфирьевича  сгорела пасека  -  он топил воск и воск
вспыхнул, а дед, вместо того,  чтобы накрыть его полушубком,  схватил ведро
и побежал к ручью, и когда он возвратился, все было уже в огне; у него сгоре-
ла изба,  вся одежда,  ружье,  четыре десятипудовые  кадки меда и прочее.  Он
тогда сел на пенек и заплакал,  а потом принялся  восстанавливать  все своими
руками и снова довел пасеку до ста ульев. А какой у него мед - мечта!
   Савин Порфирьевич строго придерживается своей веры и так же строго блю-
дет культовый обряд. Кушают они каждый из своей посуды, перед каждым ку-
шаньем кладет двуперстный крест,  воду из кадки посторонним брать не разре-
шается. Хозяйка сама подает воду ковшиком, причем наливает воду так, чтобы
не касаться  мирской посуды.  Как-то ночью  мы засиделись у свечи,  а хозяйка
уже спала.  Я попросил подать воды девочку.  Она встала, вымыла руки и лишь  -16-
тогда подала.  Курить у них в избе нельзя, готовить в их печке тоже нельзя, как
и доставать воду из колодца не колодезным ведром.
   Сын Савина Порфирьевича,  наш хозяин,  Тарас Савинович,  тертый и хитрый
крестьянин. Он, видимо, довольно долго жил на миру и порой не прочь отойти
от обряда, например, в постную среду и пятницу скушать скоромное. Он и с на-
ми-то ел из одной посуды.  Его сыновья,  Петр,  Василий и Иван, люди уже но-
вой формации. Старший, Петр, живет с дедом и соблюдает обряды, но побывал
на фронте,  повоевал и был контужен.  Сейчас он работает  пасечником Михай-
ловского колхоза (кстати,  вся их семья,  кроме деда,  состоит в колхозе).  Сред-
ний сын, Василий, тоже воевал,  отслужил пять лет во флоте,  видел белый свет
и Японию,  а у себя на корабле был комсоргом.  Он не соблюдает обрядов и по-
тихоньку от отца курит.
   Замыкает  фамильную лестницу  по мужской линии  сын Петра,  внук Тараса
Савиновича и правнук Савина Порфирьевича - мальчик Гриша. Он еще стреля-
ет из духового ружья и смотрит на мир из-за загороди заимки,  но, может быть,
это именно ему доведется водить пароходы  от Северного Ледовитого океана к
Каспийскому морю через воды Большого Каса.
   Дорога к  истокам Большого  Каса нам теперь  становится ясна.  Вернее,  нам
становится ясно,  что туда нет  никакой дороги,  но на самом Касу  живут "жи-
тели",  как их  здесь называют,  и это  уже хорошо.  Значит можно  будет кое о
чем порасспросить их.
   Прилетает самолет. Первый раз он долго кружится, то над нами, то в стороне
и, не найдя посадочной площадки,  улетает.  Снова связываемся по рации с ба-
зой, уточняем свое местонахождение и опознавательные знаки. И вот самолет
на заимке.  Выгружаем овес, хлеб, масло, сахар, сгущенное молоко.  Готовим   
вьюки. Завтра с утра в путь к истокам Каса. 
   И вот  наш караван,  после прощального  завтрака  и  жаркой баньки,  снова -17-
вступает в тайгу.  Василий идет впереди, указывая отряду направление.  Двое
с топорами  расчищают дорогу лошадям.  Я и Ананьев немного задерживаем-
ся,  чтобы в последний раз попрощаться  с гостеприимными обитателями заи-
мки.  Они всей семьей вышли проводить нас и стоят,  как на фотографии: Са-
вин Порфирьевич в середине,  по бокам  сыновья и внуки,  а впереди правнук
Савина  Порфирьевича  шестилетний  Гришутка.  На будущий год  Гришутку
пошлют в Енисейск в школу,  и  -  кто знает!  - не ему ли доведется завершать
то, чему наш маршрут был только началом?
               
                3.
   Десять дней  мы прорубались  по тайге  и продвинулись  только на двадцать
пять километров. Тропа заросла, все завалило буреломом, а тесы заплыли смо-
лой настолько,  что даже Василий  с трудом отыскивал их.  Но хуже всего бы-
ло с лошадьми. Их было пять.  Высокие и крупные кавалерийские кони оказа-
лись совсем непригодными к таежным переходам. Смотреть, как они мучили-
сь,  было тяжело.  Выручали нас три маленькие  выносливые  монгольские ло-
шадки, которые как будто и не замечали трудности пути.
   Так и идем. За десять дней - двадцать пять километров.  Нет дня, чтобы что-
нибудь не случилось.  То рубимся целый день и к концу оказывается, что про-
шли всего  полтора-два  километра,  то пол дня  ищем  потерявшийся  тес,  то
опять  целый день  вытаскиваем лошадей  из болота  или гатим их.  А сегодня
одна лошадь пала.  День начался  было очень  хорошо.  Вышли мы  тоже срав-
нительно рано,  в пол десятого.  Дорога  была  хорошая,  березнячком.  В логу
сделали две хорошие раскопки,  настреляли рябчиков.  И, вдруг, на четвертом
километре падает лошадь.  Она все время доставляла  нам немало забот.  Каж-
дое болотце, каждая рытвинка как бы притягивала ее.  С нее сняли весь основ-
ной груз, оставив только два тючка,  приспособленные так, что их можно быс-  -18-
тро сбрасывать и одевать.  И вот эта  лошадь сегодня  застряла опять.  Только
на этот раз у нее не было ни малейшего желания даже попытаться встать.  Мы
ее пробовали бить, подкармливали овсом,  тащили за хвост и на веревках, ни-
чего не помогало.  А тут увязла еще одна лошадь, оставленная без присмотра.
Пришлось первую лошадь оставить.  Сняли с нее груз, седло, вынесли все это
вперед, за болото,  а сами стали вытаскивать вторую лошадь и выводить оста-
льных. Наконец вторую лошадь вытащили, вывели на сухое место и стали со-
вещаться.  Решили выйти из болота, заночевать,  а утром вернуться и посмот-
реть,  что с ней.  Может быть отлежится.  В это время  подошел Василий.  Он
уходил вперед разыскивая тес и расчищая тропу. Он решил попробовать под-
нять ее еще раз.  Он,  Ананьев и Терешин остались,  а мы с  караваном пошли
дальше. По дороге я подумал, что может быть понадобится моя помощь и по-
вернул обратно. Смотрю, они идут и ведут лошадь.  Ананьев мне потом расс-
казывал,  что Василий  подошел  к лошади,  взял ее  за ноги и  перевернул на
другую сторону,  после чего  она сразу встала.  Мы пошли  догонять караван,
как вдруг  на совершенно сухом и ровном месте она упала опять.  Мы стояли
и смотрели на нее, и нам было ясно, что дальше идти она не сможет.
   - Чем ей мучиться, лучше кончить ее, - сказал Василий.
   Ананьев колебался, но положение было ясное.
   - Кончай, - сказал он.
   Василий вскинул ружье.  Ананьев и Терешин отвернулись. Лошадь лежала
вытянувшись вдоль тропы, безучастно глядя куда-то в пространство. Грянул
выстрел. Лошадь дернулась, отбросила передними ногами и вытянулась, ос-
калив зубы. Она вся была окутана дымом выстрела. Пуля пробила ей голову.
Мы молчали. Настроение было тяжелое.
   Ужин в этот вечер походил на пир во время чумы. Сварили четырех рябчи-
ков и копылуху,  заправили суп рисом  и пережаренным луком. Распили пол      -19-
литра спирта.  Настроение какое-то смешанное,  с одной стороны  тяжело от
гибели лошади, с другой облегчение - больше она нам мешать не будет.
   Утром тронулись дальше и,  хотя лошади  больше не падали,  продвигали-
сь все же очень медленно. К вечеру 21-го сентября, наконец, вышли на реку
Прелую. Ананьев ожил.  Он очень нервничал  последние дни,  так как тропа
не совпадала с показаниями карты  и он уже начинал предполагать,  что мы
сбились на какое-нибудь  ответвление охотничьей тропы.  Тем более,  что у
реки нам встречалась уйма ловушек на белок и колонков.
   Прелая и обрадовала и огорчила нас. Сразу за ней шла такая полоса болот,
что за лошадей  просто страшно делалось.  А впереди еще река Пучеглазиха
-  одни названия   чего стоят,  на ней даже  по карте и то  обозначены болота.
Ананьев  задумался.  Но сколько  ни думай,  в нашем положении  выход мог
быть только один и я высказал это:
   - Давайте отправим лошадей обратно, а сами возьмем сколько сможем про-
дуктов и попробуем пробиться на Кас пешком.  Будет,  конечно,  тяжело, но
не возвращаться же...
   Очевидно, это  и было решение,  которое Ананьев  не решался предложить
нам. Сообщили остальным.  Радист и конюх сразу повеселели. Белкунов не-
довольно сказал:
   - Это прыжок в неизвестность,  -  он знал,  что отводить лошадей придется
ему.
   Ананьев дал в Енисейск радиограмму: "Двадцать первого сентября вышли
вершину  реки Прелая  тчк  Связи заболоченностью  и трудной проходимос-
тью тайги последние  15 км шли 6 дней  все время прорубая  тропу тчк Резу-
льтате тяжелого пути  и бескормицы пала  одна лошадь  зпт  остальные пло-
хом состоянии тчк  Дальнейшее продвижение  лошадях невозможно  тчк Во
избежание гибели  всех лошадей решил  последних отправить  обратно Ени-      -20-
сейск тчк Сам вместе Музисом  и двумя рабочими отправляюсь на Кас пеш-      
ком с последующим выходом на Енисей по речке Пучеглазихе тчк Для под-
кормки  лошадей  обратном  пути  прошу  забросить  к 25  сентября  заимку
Илюшиха  два мешка  овса  тчк  Жду указаний  в один час  дня сегодня  тчк
=Ананьев="
   В Енисейске обеспокоились. Нам передали радиограмму о гибели коллек-
тора Соловьева из соседней партии,  утонувшего с лошадью  при переправе
через одну из речек в одиночном маршруте и указывалось на недопустимо-
сть таких одиночных маршрутов. На наше усмотрение предложили или ве-
рнуться с лошадьми, или идти дальше, но не рисковать и принять все меры
предосторожности.
   Решение у нас уже было принято.  Мы сообщили, что рассчитываем вый-
ти к Енисею в первых числах октября.   
   - Ведь вот же не на войне,  а гибнут люди, - тихо произнес Василий; и мне
показалось,  что этот человек,  такой  равнодушный  ко всему,  что касалось
его лично, сейчас заплачет от жалости.
   Радист смотрел на Ананьева, ожидая новых распоряжений.
   Ананьев взял  свою радиограмму  и дописал:  "Случай с Соловьевым восп-
ринял как предупреждение, решения не изменил".
   Утром Ананьев распределил имущество.  Белкунову надлежало вернуться
на заимку, а оттуда уже знакомой тропой идти в Енисейск.
   Короткое рукопожатие и тайга скрыла от нас караван. Ананьев и Василий
снимают ружья, гремит прощальный залп.

                4.
   Касовские болота,  или галеи,  как называет их Василий,  - это длинная уз-
кая полоса,  заросшая мхом и клюквой.  Дальше галея расширяется,  превра-    -21-
щаясь в самую настоящую трясину. Почва под ногами колышется, и я вижу,
как идущий  впереди меня  Василий  покачивается  вверх-вниз,  вверх-вниз.
Под ногами, заливая ботинки, проступает вода.  Кас течет где-то посредине   
галеи. Подходы к истокам всюду заболочены. Василий вырубает две жерди
и шест.  По этим жердям Ананьев,  балансируя как акробат, подходит к Ка-
су и шестом пробует глубину  -  два метра шестьдесят сантиметров.  Затем
он пробивает  шестом грунт  под ногами  и шест также  уходит на глубину
двух метров.
   Кас берет  свое начало  из так  называемого  Верхнего Касовского болота,
но разыскивать его истоки в наступающей темноте,  да еще по трясине - де-
ло гиблое, и мы останавливаемся у опушки леса на ночлег.
   В дороге нас задерживали еще и... рябчики.  Василий и Анатолий Романо-   
вич расстреляли свои патронташи,  сделав свыше тридцати выстрелов. Ана-
ньев, увлекшись,  однажды саданул по рябчику пулей.  Всего за день подст-
релили 19 рябчиков.
   До нижней заимки добрались уже в темноте. Изба большая, просторная, с
железной печуркой, картошкой, свежим сохатиным мясом и...  без жителей.
Впрочем,  они нам  и не нужны.  Быстро разводим  огонь,  Василий терзает 
рябчиков.  Умелым движением  он сразу отделяет  белую грудку  от ножек,
головы, крыльев и кожицы с перьями. Мы роскошествуем - по четыре с по-
ловиной рябчика на брата! А потом сон. Сон в тепле, в сухом месте, в доме.
Кстати, сегодня второе октября,  месяц как мы уже из Енисейска.  Что и го-
ворить, нам скорее хочется домой.  Мы изрядно устали,  да и через неделю,
другую может выпасть снег.
   Утром Василий проявил "инициативу".  Он сварил или, как он выражает-
ся, "напарил"  на дорогу сохатиного мяса и к двум часам дня мы закотоми-
лись и пошли.  Дорога оказалась  на редкость  хорошей и мы  к семи часам     -22-
вечера с работой прошли 8 км.  Надо сказать, что выходили ли мы в в пять    
часов утра или в двенадцать - час дня, мы все равно не делали за день боль-
ше семи - десяти километров.  Это, очевидно,  был предел физических воз-
можностей при прохождении черновой тайгой.
   На склоне крутого лога,  где песок выходил прямо на поверхность,  сдела-
ли раскопку и заночевали. Натаскали коряг, заварили чай.
   Василий сооружает особый род охотничьего костра - нодью. Он приносит
два толстых сухих бревна и кладет их одно на другое. В верхнее вбивает ве-
тку - крюк,  за который бревно поддерживает упругая жердь,  чтобы остава-
лась щель, и зажигает бревна вдоль щели.
   Только мы собрались  почаевничать,  как где-то невдалеке  хрустнула вет-
ка.  Треск был  такой громкий,  что Василий и Ананьев  вскочили на ноги  и
схватили ружья.  Мы замерли в ожидании:  вот-вот из чащи  покажется мед-
ведь.
   - Ходит, - шепотом сказал Василий. - Слышно, как травой шуршит.
   - Неужели он пойдет на огонь? - усомнился я.
   - Умный медведь  -  тот вообще  не пойдет за нами,  - убежденно ответил   
Василий. - А если медведь балованный, то пойдет.
   - Будем надеяться, что медведь умный, - сказал Ананьев, опуская ружье.
   Глухое рев прорезал  таежную тишину,  и мы невольно придвинулись по-
ближе друг к другу.  Рев повторялся  на разные голоса,  и Василий безоши-
бочно определил:
   - Медведица с медвежатами, около берлоги встали.
   - Опасно?
   - Да уж, погладит, не обрадуешься.
   Ничего не скажешь, - приятное соседство! Ананьев, по примеру Василия,
перезарядил оба ствола жаканами, я навалил в костер дров.  Когда здорове-    -23-   
нная смолистая коряга запылала вовсю,  мы сделали два выстрела в темно-      
ту  для острастки и,  усевшись поближе к огню,  заговорили о медведе, его
хитрости, его силе и любопытстве.
   Василий приводил ряд случаев, когда медведь выходил к костру или про-
сто к людям. Говорил он спокойно, с убеждением, что "медведь зверь опас-
ный и только дурак может сказать,  что не боится его".  Потом стал расска-
зывать Эйно.  Он вообще любил рассказывать разные сказки и истории, се-
йчас он  говорил  возбужденно,  порой переходя на крик.  Потом Анатолий
Романович стал  рассказывать свои  охотничьи похождения.  Слушая их,  я
решил, что раз здесь столько охотников, то мне тревожиться незачем, спря-
тал наган и прикорнул.
   В 12 ночи  я проснулся.  Мои спутники  все еще разговаривали.  Василий
утверждал,  что медведь недалеко  и что он непременно попытается подой-
ти еще раз после полуночи.  Ананьев высказал предположение,  что медве-
дь пришел на запах сохатиного мяса, которое "напарил" Василий и которое
оказалось таким, что его пришлось выбросить. А выбросили мы его там, где
потом услышали треск.
   - Ну, если он этого мяса попробует, тогда он за нами до Енисея идти будет, 
- пошутил Василий.
   Перспектива не веселая.  Тем не менее к часу ночи Василий заснул,  в на-
чале третьего  заснул и я,  в три заснул Эйно  и только  Ананьев  не спал до
пяти часов утра.

                5.
   Месяц мы бродили по тайге и все было ничего, а тут, когда до выхода ос-
талось 5-6 дней,  тайга вдруг  наполнилась шорохами.  Сегодня мне второй
раз пришлось браться за наган. С утра, покинув ночевку, мы врезались в гу-   -24-
стой пихтач.  И так как ночью моросил дождик,  то вскоре вымокли до нит-    
ки. Особенно досталось Ананьеву, который шел впереди. К часу дня, когда      
он плавал в своих сапогах, как в озерах, решили остановиться и обогреться.
Разложили  костерок,  выпили по 15-20 грамм  спирта и,  видимо сказалась
бессонная ночь, Ананьев и Эйно заснули.  Так прошло часа полтора. Вдруг,
в отдалении послышалось рёханье сохатого.  Надо сказать, что сегодня как
никогда мы встречали очень много свежих,  прямо сегодняшних следов со-
хатого и медведя.
   Василий схватил ружье  и бросился на звук.  Ананьев и Эйно проснулись.
Мы ждали,  что будет?  Василий вернулся  и просил нас  идти потише,  так
как в любой  момент  можно  встретиться  со зверем.  Мы пошли  дальше и
вот, в одном месте, когда мы остановились,  чтобы свериться с компасом и
картой,  мы снова услышали треск.  Какой-то крупный зверь  шел прямо на
нас.  Очевидно  мы стояли ему  по ветру  и он  не чуял нас,  так как  он шел
треща  валежником  и добродушно рёхая.  Василий вскинул  ружье и замер. 
Он целился  в просвет пихтача  из которого слышался шум  и должна была
показаться голова зверя.  А зверь шел все на нас и мы уже видели как кача-   
ются ветки и вдруг он остановился. Видимо он что-то почуял, так как рёха-
нье его стало тревожным, а потом все стихло. Только острый слух Василия
мог различить шуршанье травы. Зверь обходил нас. Тогда Василий бросил-
ся в чащу наперерез зверю. Мы стояли насторожив Ананьев ружье, я наган,
Эйно топор, готовые броситься по первому крику Василия. Но Василий ве-
рнулся. Зверь ушел.
   - Медведь, - сказал Василий.
   - А не сохатый? - спросил я.
   - Нет, сохатый так не рёхает, а потом сохатый зверь большой, он шел бы
видно было, а медведь низом идет, только мох хрустит.
   Возможно, да и вероятней всего, что это был медведь. Сохатый уходя не     -25-
смог бы вдруг затихнуть. Он бежит напролом, ломая сучья и деревья.          

                6.
   Дорога домой всегда легче, чем дорога от дома, но повальник, поросший
молодым пихтачом,  это такое же проклятье,  как гарь или бурелом.  Даже
великое стремление выбраться поскорее к дому не могло нас заставить ид-
ти быстрее,  чем пол километра в час.  И опять ночлег,  костер, два бревна
под себя, вместо постели, телогрейка сверху.
   И снова повальник, пихтач, компас, отсчет по шагам и неумолчный воп-
рос: когда, когда же все это кончится?
   И вдруг кончилось.  С утра еще был повальник и мы пробивались по не-
му часа полтора,  как вдруг  наткнулись на тес,  а за ним  в 220-300 метрах
на тропу.  Настоящую, хорошую, конную тропу.  Только шла она поперек
нашего маршрута.  Стали совещаться,  уходить с тропы в повальник, в ча-
щу казалось безумием.  Решили  - должна же такая хорошая тропа привес-
ти куда-нибудь.  Будь-то Нижне-Савинское,  или Колмогорово,  или Пона-      
марево - нам все равно.
   Решили  идти по тропе.  Сделали на бревне затес  и я написал:  "5.10.48г.
Сюда,  в направлении с р.Кас на р.Енисей,  вышла партия №1 Енисейской
Аэрогеологической экспедиции в составе:  Ананьев, Музис, Килин, Кирь-
янен. Пошли по тропе на северо-запад".
   Нарисовал  стрелку  и мы расписались.  Это на всякий случай,  если нас
будут искать, мы ведь пропустили все сроки возвращения.
   Тропа повела нас на северо-запад, потом на север,  потом на северо-вос-
ток, как раз в том направлении,  как пролегал наш первоначальный марш-
рут.  Тропа хорошая, вскоре она вывела нас в березняк,  а тут еще прогля-    -26-
нуло солнце и стало совсем весело.  Мы развили скорость  до 4-х км в час    
и к трем часам дня вышли к реке. Тропа ушла на тот берег. Прикинули по      
карте,  получалось, что мы,  пропустив стан,  к которому намечали выйти
раньше,  вышли к реке Пучеглазиха  в 7-9 км от Енисея и деревни Колмо-
горово.  Никто не ожидал такого поворота.  Еще вчера неопределенность,
граничащая с безнадежностью,  сегодня подъем духа, почти праздничное
настроение.  Только вот как перебраться через Пучеглазиху? У своего ус-
тья она довольно широкая.
   Эйно копает последний шурф.  Номер шурфа 607.  Василий ищет место
для перехода. Он найдет, за него можно быть спокойным.
   И он-таки соорудил переход.  Свалил березу, она не достала до другого
берега, свалил вторую - косо,  третью, четвертую - тоже неудачно. Расер-
дился,  перешел на другое место и пятая береза легла мостом.  Но у этого
моста середина под водой. Опираясь на шесты и хватаясь за ветки все-та-
ки перебрались  и только тогда  заметили домик.  В небольшом ярочке,  в
излучине Пучеглазихи,  окруженный редким  березнячком,  он стоял нап-
ротив левого, сплошь затаеженного берега,  такой аккуратненький и уют-      
ный, что мы невольно остановились.  И вот тут, на границе тайги, у поро-
га Енисея,  я снова почувствовал,  как мне жаль покидать эти места,  этот
домик,  ночлеги у костра,  пальники, ельники,  согры, гари - все,  что еще
так  недавно  мы проклинали.  Я предложил  здесь  переночевать.  Лучше
прийти в деревню днем,  чем ночью.  И вот снова пылает костер.  Неуже-
ли это последний костер, последняя ночь в тайге.  И радостно, и грустно,
и не верится.
   Я чистил рябчика,  когда мне послышался в лесу  человеческий крик. Я
прислушался,  крик не повторился.  Мои товарищи  сидели спокойно  и я        -27-
решил,  что мне  показалось.  Но через  некоторое  время  снова  раздался    
крик,  только на этот раз  он больше  походил на рев.  Василий вскочил и    
бросился к ружью. Стало тихо.
   - Медведь, - сказал Василий.               
   - По моему, это кричал человек, - засомневался я.
   Анатолию Романовичу  и Эйно тоже показалось,  что это человеческий       
голос,  а так как мы ночевали у человеческого жилья,  то,  возможно, это
был голос хозяина.  Встреча в тайге с человеком  иногда бывает опасней
встречи со зверем.  Мы насторожили  оружие,  а Василий,  который знал
также и хозяина этой заимки, вышел на бугор и закричал:
   - Эй, люди!  Мы тоже люди.  Иван Федорович,  это я,  Василий Тарасо-
вич.
   Лес молчал.  Василий крикнул  еще раз.  Тишина.  И вдруг мы все ясно
различили рев. Да, это был медвежий рев.  Он слышался потом всю ночь
из одного и того же места, то громко, то тихо, то далеко, то близко.
   - Медведица с медвежатами на берлоге, - определил Василий.
   Мы сидели вслушиваясь в этот рев.  Иногда он слышался в другой сто-
роне и ближе,  очевидно медведица ходила осматривать нас.  О сне всем
вместе нечего было и думать.  Спали парами - Эйно и Василий,  потом я       
и Анатолий Романович.  От костра веяло теплом  и мы сидели  и говори-
ли о геологии, о литературе, о Москве и Сибири, о тайге и о доме.
   Я сидел  у огня,  прислушиваясь  к реву  медведя,  и думал:  "Вот мы и
вышли... Редкий охотник заглядывает сюда.  Интересно,  что будет здесь
лет через пятнадцать?
   Так прошла эта последняя ночь.

                7.
   До Колмогорова мы предполагали 7-8 км.  Обстановка была настолько         -28-
ясна, что мы уже редко заглядывали в карту.  Тропа, которая было вдруг      
затерялась,  вывела нас  к болоту,  через  которое  пролегала гать.  Здесь      
уже сбиться было невозможно и мы, мокрые, как водится, по колено, ус-
тремились в наш  последний переход.  В Колмогорово мы рассчитывали
прийти через 2-3 часа,  но вот мы идем уже четыре часа,  пять часов,  бо-   
лото сменяется  лесом,  лес опять болотом.  Потом снова лес.  Тропа все
лучше,  шире,  обхоженней,  но до чего же долго  тянутся эти последние
семь километров. Кажется, нет им конца.  Но вот мелькает просвет, еще
просвет и ура!..  Енисей,  деревня,  люди.  Как бегун  достигнув финиша
рвет ленточку, так и мы, выбежав из тайги,  единым духом перемахнули
через изгороди огорода и устремились к людям с вопросом:
   - Какая деревня?
   И ответ совершенно неожиданный:
   - Нижне-Савино.
   Так вот  оно почему  семь километров  тянулись так долго.  Мы где-то
уклонились и из семи они стали семнадцатью.  Впрочем,  теперь это не-
важно.   
   Вечером звонили в Енисейск. Возгласы удивления:
   - Кто говорит? Ананьев? Анатолий Романович, вышли?
   И каждый, кто брал трубку,  от секретаря до начальника экспедиции с
облегчением произносили это слово - "вышли"?
   Да, мы вышли. По этому поводу литр спирта, вареная картошка, суп с
рябчиками и последней горстью риса, вареная сгущенка.
   Мы вышли, вышли, вышли. Хочется петь и плясать от радости.
   И хотя мы и не плясали, но пили и пели.
   Завтра за нами обещали выслать самолет.
   Разведчик никогда не занимает город, но по его следу движется целая
армия. Оглядываясь на пройденный путь,  я видел уже не болота, не ча-        -29-
щу, а будущее этого замечательного богатого края.  И я не променял бы               
свою беспокойную работу и эти костры в глухой, намокшей тайге ни на         
какие житейские блага.

                8.
   Прошло несколько лет.  Я собирался  в очередную  экспедицию,  когда ко   
мне забрел  мой старый институтский товарищ.  Хотя он постоянно живет в
Москве,  мы давно не виделись, и я был рад ему.  Приятель загадочно улыб-
нулся и сказал:
   - Я зашел передать тебе привет.
   - От кого?
   - Угадай! Привет со значением.
   Я перебрал десятки имен  наших общих знакомых.  Наконец Виктор улыб-
нулся и сказал:
   - Тебе привет с Илюшиной заимки. Помнишь Василия и дедушку Савина?       
   Я чуть не подскочил на стуле.
   - Ты был там?
   Виктор засмеялся, довольный произведенным эффектом.
   - Удивляться, собственно, нечему: ты же газеты читаешь. Разворошили та-
йгу!  Мы сейчас  ведем изыскательские работы  для строительства  Енисейс-
кой ГЭС.  Ну,  и прокладывается железная дорога от Ачинска.  Она пройдет
на правый берег Енисея  к Нижне-Ангарскому железо-рудному месторожде-
нию.  На базе этой руды и кузнецкого угля создается третья  металлургичес-
кая база Союза, а там и за новый западно-сибирский комбинат примемся. Я,
брат, теперь все время  по командировкам летаю.  Теперь опять на Обь-Ени-
сейский водораздел собираюсь:  там, в районе Чулымы и Подкаменной Тун-
гуски, найдены крупнейшие залежи бурого и каменного угля.                -30-
   - Постой,  постой,  -  остановил я его.  - Зачем ты мне доклад,  как в главке,
читаешь? А что Илюшина заимка? Как Василий? И Савин Порфирьевич?            
   - Через заимку пройдет линия  высоковольтной передачи единой энергоси-
стемы страны, - продолжал неумолимый докладчик. - И будет твой дедушка
Савин караулить подстанцию.  А Василий работает на гидрологических исс-      
ледованиях.  Тебе Ананьев  ничего не писал о нем?  Василий ведь учится на
заочном отделении геофака в Томске. И Гришутка тянется за ним.
   Мы помолчали. Я думал о таежной заимке - такой далекой и в то же время
несказанно близкой.
   Наконец Виктор поднялся.
   - Дай-ка мне твои старые заметки,  - сказал он,  - прочитаю перед дорогой.
Будем заканчивать то,  что вы начали.  В шестой пятилетке  Сибирь будет в
центре внимания. Там, где вы с трудом прорубали дорогу, можно будет про-
ехать в автомобиле. И охота тебе сейчас снова забираться куда-то в глушь?
   Он ушел, а я рассуждал: "Да, новая жизнь придет во многие районы Сиби-
ри. Но ведь думали об этом и вели изыскания еще задолго до того, как были   
утверждены реальные планы. Нет в нашей стране глухих или ненужных ме-
ст. Пригодится и та "дыра", куда я теперь еду".  И мне захотелось, чтобы те,
кто сейчас работает по готовым картам и проектам, кто читает о новом стро-
ительстве в газетах и книгах,  вспомнили о рядовых разведчиках, бредущих
в непогоду и бездорожье  с ружьем и лопатой на плечах  и намечающих пер-
вые вехи будущего, которое становится нашим настоящим.
   
   Товарищ,  когда реки потекут вспять и тебе быть может придется проплы-
вать на комфортабельном теплоходе  по Великому водному пути от Каспий-
ского моря к Таймырскому полуострову,  проплывая этими  местами вспом-
ни о тех, кто в дождь и снег,  в бездорожье,  с лопатой и компасом, намечал
первые вехи твоего Великого Завтра.

                1963 г.

                . . .