Кленовое кружево

 

Декабрь удивлял погодным непостоянством. То налетит с вьюжным воем, то обожжет  морозом, то дождем прольется. И не было управы на его переменчивый характер; и грустнел взор при виде пожухлой травы на податливой почве; и туманили небо неповоротливые тучи, напитанные  влагой.

Только к Рождеству запуржило-завьюжило. Напористым бурлеском прорвалось метельное буйство на землю, прикрыв снегом природное сиротство. К утру утих вьюжный посвист, прогнавший тучи за горизонт. Обнажилась бесконечность небесной сини от морозной жгучести, подернулись окна причудливым узором, погрузилась заждавшаяся земля в зимнее таинство.

Маленький мир инвалида-колясочника сузился до узких полосок по бокам оконного стекла. Остальная его плоскость покрылась морозной наледью. В ловких мазках причудливого узора просматривался иной мир, наполненный эфемерными существами. Казалось, что летели они на коньках по сказочно-серебряной аллее в развевающихся одеждах, и скрежет их полозьев околдовывал воображение бубенцовым перезвоном. Поднимая ворох блесток, легкие существа ловко тормозили около заводи. Из глубины темной полыньи монотонно бормотали невидимые русалки, убеждающие нечаянных гостей о наличии рая именно здесь, в колдовском озере. Шуршание промерзшей осоки и придонный лязг невидимых цепей неизменно отпугивали легконогих конькобежцев, и они исчезали за очередным поворотом своей петляющей ледяной тропы.
 
Узорчатая роспись окна подернулась алым отсветом. Потемнели прозрачные, не прихваченные  морозом полоски по краям окна. В небесной сини проклюнулись мерцающие звезды. В танцующем хороводе их размытого ореола засиял юный месяц, расцветивший заснеженную землю искрящимся мерцанием. Невесомые струи покоя, благоговения, тихого восторга вытеснили застоявшуюся досаду инвалида-колясочника, а руки невольно потянулись к гладкой доске и резцам. 

Запуржил вдохновенный полет древесных чешуек, невесомо опадающих с податливой доски на пол. Пьянящий лесной дух поплыл по дому, заползая в углы, застенки, щели. Обласканный теплым кленовым ароматом, уютно зажурчал на полатях кот-мурлыка. Растревожено зашуршал сверчок в перегородке. Спросонья затянул жучок куплет о таинственном озере, в камышах которого обитает зеленоглазая стрекоза. Эта крылатая чаровница легко впорхнула в сладкий сон певца и закружила его в парном танце обольщения.

Талантливая рука резчика неспешно вплетала в проявляющийся узорчатый пейзаж сияние зимней круговерти. В рельефном узоре проступали контуры мельницы. Ее лопасти без устали молотили стылый речной поток, перемалывая снежное зерно в звездную пыль. Эта пыль укрывала блестящей глазурью старенький флигель мельника, вековой дуб, дряхлую лодчонку, стебли шуршащего рогоза. Иногда одинокая русалка неслышно подплывала к берегу. Она цеплялась за крылья мельницы и, побледнев от восторга, взлетала над темной водой. Ее счастливый смех будил филина, и птица укоризненно ухала вслед расшалившейся речной фее. Но монотонный колыбельный скрип  мельничных крыльев примирял сказочных жителей, успокаивая и погружая их в застывший сон промороженного стекла.

Когда серый рассвет слизнул синеву ночи, бывшая кленовая доска превратилась в невесомое кружево. От миниатюры веяло тайной, слегка нарушаемой скрипом старого фонаря на столбе и тихим щебетом хлопотливых синичек-теньковок. Изящество снежной фантазии, застывшей в благородной древесной желтизне, невесомо переместило талантливого мастера-инвалида в сказочный мир. В тот самый мир, где желание творить исцеляет отчаявшуюся душу, позволяя взлететь в небеса от счастья, и оделить всех желающих застывшей красотой древесного ажура.