5

                (предыдущее:http://www.proza.ru/2018/01/27/809)


«Кому я это рассказываю? – задаюсь я вопросом, и сам себе отвечаю, - Дождю». Он, а не солнце, постоянный житель наших мест и, думаю, выслушал и оплакал множество подобных исповедей-итогов несостоявшихся жизней. Одной больше, одной меньше…
  Друг и духовник мой, Дождь, ты, как никто иной, умеешь слушать и сочувствовать, начиная лить слёзы ещё до заслуживающей того истории, вероятно, предвидя, о чём она…
  Дождь, главный плакальщик в наших краях, Дождь, тот, кто смывает следы, Дождь… основная примета города «цвета водки», как выразился Бродский.
  Г*орода, чьё небо нередко лежит на тротуарах, города, который облака превращает в лужи, города, чьи жители временами состоят из воды не на 70%, как в других местах, а на все сто.
  Этому городу ни до кого. Он спокойно принимает, как поклонение, к которому привык, так и поругание – одинаково свысока и холодно.
  Этот город – воплощение абсурда, памятник ему.
  Отчего так, спросите?
  А найдите ещё хоть один город-миллионник на этой широте. Не получится. Ни один здравомыслящий человек по доброй воле не устроил бы здесь столь серьёзное поселение, более того, столицу. Чтобы грозить отсюда шведу… Идеальное место для производства астматиков, лёгочников, аллергиков и прочих сердечных людей с сосудами, то бишь, доходяг, вроде меня. Мало солнца, постоянные перепады давления со сменой погоды, высокая влажность. Климат… Верно сказано:
  «В Питере в любое время года
  Грязно, пасмурно, промозгло.
  Но бывает и хорошая погода:
  Грязь подсохла.
  Или грязь подмёрзла».
  И одновременно в городе полно чертовски красивых мест. Моих любимых. Замануха…
 
Абсурд способен быть красивым. К примеру, наш город лучше всего смотрится… без нас! Это заметил не только я, а ещё один автор, написавший:
«Петербург  жителей своих переносит с трудом, и его отношение к горожанам заметно даже плохо вооруженным глазом. Вот представьте себе Париж без людей. Что наблюдаем? Серо-желтые коридоры брошенного замка. Рим без людей: раскопки, с которых сбежали археологи. Дубай без людей: город будущего после ядерной войны. Пусто, тихо и страшно. А в какое время суток наш город выглядит лучше всего? Правильно, в «белую ночь», часов в шесть утра. На улицах никого, но чувства одиночества нет, город все равно кажется живым и наполненным. Наш город прекрасен без нас».

  Абсурд способен быть и забавным. К примеру, приятель некогда разносил телеграммы, будучи в отпуске на другой работе. Он поведал, что столкнулся с тремя домами на одной улице под одинаковым номером! Они даже были похожи друг на друга, как близнецы из красного кирпича. Любителя мистики или нумерологии особенно задело бы в этом случае то, что это был №6. Повторённый трижды он давал число апокалипсического зверя. А название улицы: Ординарная, то есть, обычная. Что там творилось с расположением и номерами квартир лучше и пересказывать не буду!
 
  Боюсь, Кафка бы не согласился, что абсурд бывает забавным и красивым, и любит по-своему шутить, но он не жил в моём городе, где я, например, присутствовал на… товарищеском суде над колдуньей. И происходил суд почти через 60 лет после смерти великого Франца.
  Не верите? А я не вру. Запомнил даже, как её звали: Римма Мударисовна.

  Она работала на том же участке Теплоэнерго, что и я. Колдунью судили заочно, поскольку не явилась, прикрывшись фиговым больничным листом.
  Дело было в апреле при плюсовой температуре, кажется, +3 по Цельсию. В связи с важностью вопроса в тогдашнем безбожном обществе – были остановлены отопительные котельные, чтобы собрать народ в рабочее время в актовом зале участка.
  Первым выступил мастер по эксплуатации оборудования, Шахмаметьев, которому она сказала: «Пусть гробы придут к тебе в дом!»
  «После чего у меня умер отец», - признал этот несчастный.
  Давал показания её сосед по лестнице, на которого она, «сидя в ванной со Священным Писанием» навела порчу «молясь на запад и восток».
  С этой Риммой я летом ремонтировал котельную. Что-то от ведьмы в ее внешности присутствовало. Высокая, худая, демонический взгляд, длинные волосы. Она сама не скрывала, что способна навредить нехорошему человеку.
  Решение собрания, состоявшего в большинстве своём из женщин, очень впечатлённых услышанным, было грозно.
  Так как сжечь её уже не дозволялось, то ограничились троекратным отлучением от воды, еды и средств к существованию. А именно, ходатайствовали перед вышестоящим начальством: уволить с нехорошим клеймом в биографии, «чтобы после этого и в тюрьму не приняли», исключить из профсоюза и ещё откуда-то. Возможно, из членов общества защиты природы. 

  В то время я сильно увлекался антропологическими изысканиями Леви-Стросса. В одной из приводимых им мифологических историй племени, жившего чуть не в каменном веке, рассказывалось, как мужу удалось разоблачить жену-колдунью, желавшую отравить его своими месячными выделениями. Она подмешивала эту кровь в его питьё и пищу. Колдунья, разумеется, была отправлена на тот свет.
  Приезжие из разных краёв женщины-лимитчицы, трудившиеся за жильё, слегка поправили уважаемого этнографа. У них я узнал, как об обычной практике, что месячными не травят, а хотят присушить к себе, чтобы не тянуло на измену.
  Бедный Леви-Стросс! Не там он искал, не там… Зачем отправляться за первобытным в далёкое далеко к другим, когда оно есть в каждом?
  Вас  удивили откровения мне самодеятельных колдуний относительно присушки? Ничего удивительного. Высокий, свободный парень – всегда желанная цель одиноких женщин. Романы там завязывались легко, лишь изредка приводя к более серьёзному. К тому же, я у них был в некотором авторитете, ибо имел Библию на папиросной бумаге, и потому при удобном случае меня уважительно спрашивали: «Что ожидается?»

  В головах людей участка прекрасно уживались лозунги того дня и самые архаичные представления.
  И только ли участка?
  Полагаете, ныне абсурд уменьшился? Почему? Потому что теперь можно приобрести за пожертвования и с помощью иных манипуляций вечную жизнь, предварительно оплатив билет в Рай в церковной кассе? Бросьте!
  Но я не стану мешать тому, кто желает быть обманут. Ведь он на меня же обидится, как крадущего его надежду. Ну, не на себя же…

  Был грех, я изучил немало философских штудий по абсурду. По-моему, никто из авторов по-настоящему не понимал, что именно Абсурд лежит  в основе всего и вся. Камю просто отмахнулся от него, определив абсурд, как «невозможное». С этой точки зрения Тертулиан, сам того не подозревая, был куда глубже со своим кредо: «Верую, ибо абсурдно!» Этот христианский отшельник и предположить не мог, что его устами, быть может, впервые заявил о себе подлинный Властитель нашего мира. Тайный, истинный его Бог… Хоть и косвенно – не для дураков, но имя его прозвучало.
  И всё равно, никто не услышал. Сам Эразм счёл, встречавшиеся на каждом шагу подтверждения могущества этого Господина, лишь проявлениями Глупости, воздав Ей издевательскую «похвалу». Он не понял, что Глупость лишь одно из следствий-проявлений Абсурда, одна из Его дочерей. Эразм-Эразм… А ведь сам констатировал: «В человеческом обществе всё полно глупости, всё делается дураками и среди дураков».

  Понадобилось более четырёх столетий после него, чтобы подтверждение могущества тайного Правителя, того, что его законы лежат в основе всего, выявила… математика.
  Погрузившись в теории её оснований, я выяснил, что наука сия, считавшая себя эталоном строгости и точности, ни на чём не основана.
  И это не  я придумал. Это открыли сами математики в ХХ веке, по ходу дела установив условность любых собственных доказательств.
  А начинали они с того, что собирались обосновать вечные постулаты в качестве фундамента своей науки, дабы впоследствии логически выводить из оных любое бесспорное знание.
  Обосновать постулаты (набор аксиом) оказалось невозможно в принципе.  Любой их набор оказывался произвольным. При замене в нём хотя бы одной аксиомы – получалась новая математика, тоже по-своему логичная и стройная. Она ничем не уступала другим математикам, коих набралось предостаточно, а число их, как выяснилось, неограниченно.  Оказалось также, что средствами этого множества логик и математик, невозможно установить какая из них «единственно верная».
  Мечту о строгости и однозначности в логике (и математике) окончательно похоронила теорема Левенгейма-Сколема, гласящая, что любая система аксиом допускает намного больше существенно различных интерпретаций, чем предполагалось при её создании.
  Когда я встретил простенькое доказательство по всем законам математики, что 2=3 и что 1= миллиарду, то решил на этом успокоиться и более не тревожить бедную «царицу наук».
  Поистине, нет у нас бога, кроме Абсурда, и Кафка – пророк его!

  Да, мать и матику я беспокоить больше не стану, а вот Адель явно пора будить.
  Я поднялся из-за стола, почему-то вздохнул и пошёл к двери.
  В коридоре у меня под ногой от ветхости отвалился кусок линолеума. Нога поехала на нём, и я едва устоял.  «Не спеши, Артур… - сказал я, и, глядя в пол, осторожно дошёл до двери соседки.
  На стук она не отреагировала. Чуть выждав, постучал громче. Позвал. Тишина.
  У меня внутри всё упало. Неужели?.. Потянул на себя дверь.

  Она лежала, будто спала, рот приоткрыт. Пульса не было. Руки уже окоченели.
  Я отошёл от кровати, опустился на пол и заплакал. 
  …
  Когда я вытер ладонями лицо, «вернувшись» назад, то с горечью подумал: «Несчастная… Только со смертью ей и повезло – во сне. Она учила меня жизни, рассказывая о себе, привирая при этом со страшной силой. Я делал вид, что верю. Наверно, она мечтала, чтобы так было, как рассказывала. Может быть, при этом сама верила в это… Какая несуразная жизнь! Ничем не лучше моей.  Выходит, я оплакиваю не только Адель, но и себя.  Теперь передо мной и Смертью в этой квартире никого нет.  Подошла моя очередь». 

  Продолжая сидеть на полу, привалившись спиной к косяку, распахнутой в коридор двери, я ощутил новые нелады с сердцем. Оно отказывалось принимать происшедшее. Бить я его больше не буду – плохо кончится.
  Принялся дышать, как учили.

  Немного отойдя, подумал, усмехнувшись: «Хорошую могли застать сцену, когда-нибудь взломав входную дверь… Два скелета. Один сидит на полу, другой – на кровати. Мы с ней настолько никому не нужны, что успели бы истлеть».
  Осторожно поднялся с пола, взглянул на Адель, и пошёл к телефону. Старинный аппарат был укреплён на подставке в коридоре. В «скорую» звонить не стоило, но у них можно узнать – куда обратиться. Я принялся крутить диск.
 
  Когда я ждал труповозку после смерти мамы, то это мне было не впервой, потому что первый раз пришлось ожидать сию службу в котельной, где убили сменщика. Тогда я понаблюдал борьбу двух интересов. Сам убитый никого не волновал. Живые по его поводу схватились из иных побуждений. Моё начальство, чтоб не нести ответственности, стремилось доказать, что его смерть – насильственная и не связана с работой. Милиция, не желая вешать на себя «глухаря», утверждала, что это – несчастный случай на производстве, когда он, пьяный, упал с высоты, или самоубийство. Участковый даже падал перед экспертом на лестнице в подвал, где были капли крови, чтоб убедить специалиста!
  К огорчению милицейских, убитый, как выяснилось, не мог исхитриться многажды проткнуть себя ножом в спину. А в отношении младшего сына Грозного, царевича Димитрия, некогда поверили, что тот падал и падал себе на нож… Недаром потом наследник несколько раз возникал, собирая вокруг себя войска.
  Но на работе у санитаров не было ожидания мзды, а вот в квартире надеялись поживиться.
  Помню, как они прошли в комнату, и старший резюмировал: «Покойничек не подготовлен!» Явно намекая. Хотя челюсть по совету врача была подвязана, мама лежала в простынях, завернув в которые и увезли.
  Потом пытались вымогать с гробом, потом… Хороший у них бизнес. Жизнеутверждающий. Сокамерник устроился по блату на кладбище, получая за рытьё могилы 25 рэ, тогда большие деньги. В прошлом кандидат наук и доцент. После отбытия – с двумя язвами двенадцатиперстной и закрытой формой туберкулёза. «Каждый день, - хвасталась его новая жена, врач (прежняя не дождалась), - мне по 50 приносит! Шли бы и вы, Артур, делом заниматься. Вашу зарплату он берёт за два дня».
  Больше я с ними не встречался. 

  Я вспомнил, что Адель оставила на случай, если она уйдёт первой, конверт с адресом и телефоном. В верхнем ящике секретера. Плохо, что ключ от него всегда держала под подушкой. Придётся снова туда идти, её беспокоить. Особо ценного там, конечно, быть не могло, но лучше убрать от возможных воров.
  Лет пятнадцать назад, в 90-ые, квартиру вскрыли в наше отсутствие, и ничего не взяли, кроме, хрустальной вазочки у неё. Мои книги вор не оценил. Пришлось ремонтировать дверь, ставить снаружи металлическую накладку на замок. Он, гад, просто отжал собачку. Стамеской, скорее всего.
  Я осторожно приподнял подушку, придерживая голову. Прости, Адель... Нашарил ключ.
 
  Вот он, конверт. Закрыл секретер, оставив ключ в замке.
  Вернувшись к себе, прочёл имя, вероятно, её дочки. Ева… Конверт был не запечатан, внутри письмо и старые фотографии. Невольно взгляд упал на начало письма: «Здравствуй, Эва!» Я дёрнулся. Потом успокоил себя: Ева по-нашему, а по-польски Эва. Совпадение. Негоже, Артур, читать чужие письма, тем более, предсмертные. За дело получил, за дело. Надо же позвонить этой… дочери.
  Я долго держал трубку. Никто не ответил.
  Тут я почувствовал, что куда-то проваливаюсь и, не успев ничего сделать, полетел в черноту.

  …Очнулся я ангелом смотрящим за Коронтэном. Обозрев с высоты оба города, отметил, что праздник продолжается. Музыка везде, прекрасная погода, гуляния. На льду катаются.
  Не было видно Эвоны и Арти. Значит,  они за снежной пеленой, что скрывает бывшую дорогу на Небеса… Отступник издевался давеча надо мной, сказав: «Королева может пощадить Коронтэн, если ты готов принести себя в жертву». Повинуется ли ей идущая на нас Тьма? Или она поглотит всё, включая эту вылитую Смерть и соблазнённого ей?
  Интересно, как они поведут себя, если скажу, что готов умереть за Коронтэн… Мне противопоставить Тьме нечего.
  Эх, была не была! Я лечу к пелене и преодолеваю её. Вот они: падший ангел Азраил и его госпожа. Глядят на Тьму. Окликаю их. Поворачиваются.
  - Ты, - обращаюсь к Азраилу, - предлагал спасение Коронтэна в обмен на мою жизнь?
  Скалит зубы. Эта молчит, только смотрит так, что холодок по  спине бежит.
  - Я готов умереть, если вы спасёте оба города.
  В выражении «лица» Этой ничего не меняется. Да и что может измениться у черепа? Зато у бывшего ангела улыбка сползает с лица. Он напряжённо глядит на меня, а потом усмехается:
  - Так умри. Докажи, что это – не слова.
  Мне приходит в голову, что я не знаю, как могу умереть. Ведь я – бессмертен.
  И растерянно говорю:
  - Видимо, вам придётся убить меня. Я не знаю, как умереть…
  Они обмениваются быстрыми взглядами.
  После чего Эта произносит сквозь зубы, глядя, будто за меня:
  - Арти, он хочет сказать, что не такой дрянной парень, каким казался вначале.
  Азраил отвечает:
  - Возможно, он надеется, что мы его не убьём.
  Эта продолжает смотреть сквозь меня.
  Меня осеняет.
  - Я могу пойти навстречу Тьме, и она поглотит меня. Но что сделаете вы, чтоб её остановить? Мне не хочется погибать впустую.
  Они молчат.  Наконец, она задумчиво роняет:
  - Я.
  Теперь мы оба ждём разъяснений, глядя на неё, а точнее, чуть в сторону, ибо выдержать один её вид, а не то, что взгляд – просто невозможно.   
  Она вновь открывает рот:
  - Я пойду на Тьму. У меня появилась безумная догадка. Да, безумная, но её стоит проверить. Дело в том, что я начинаю вспоминать свои другие жизни и имена. Вы можете помочь мне, если их слышали.
  И страшно медленно, с усилием, начинает выдавливать из себя имена, словно представляясь нам. Эти имена я не желаю никому услышать.
  - Геката… Морена… Хине-Нуи-Те-По… Никта… Эришкигаль… Бадб… Немаин… Морриган… Хель… Кали… Найне…Дзигокудаю… Ата… Лисса… Мания…
  С каждым именем мы с Азраилом, будто съёживаемся, становясь меньше и ниже.
  Вот мы уже стоим на коленях, упёршись лбом в пыль, а она продолжает и продолжает жуткий список имён. Я затыкаю уши, чтобы не слышать то, кем она является на самом деле. Лучше провалиться сквозь землю. Эти имена – имена богини вечной Тьмы и Ночи, Зимы и Смерти, Повелительницы подземного мира, морока, гибели и безумия… В Коронтэне никто никогда не слышал этих имён. Она не врёт.
  Вдруг Эта, Несущая Смерть и Безумие, Владычица магии, останавливается, завершая словами:
  - И так далее…
  Слышно, как падает снег.
  Эта Смерть говорит:
  - Взгляните на Тьму!
  Мы поднимаем головы.
  Смерть манит Тьму к себе, и та… ускоряется на глазах!
  Мы вскакиваем и отшатываемся в ужасе.
  Тогда Смерть останавливает Тьму одним движением руки.
  - Уходите, - говорит она, - Мне нужно подумать.
  Пятясь, боясь повернуться к ней спиной, мы уходим за пелену.
  Здесь мы стоим, не глядя друг на друга, пытаясь разобраться в своих мыслях. Ангелы устроены так, что слышат мысли, будучи не в состоянии скрыть собственные от собратьев. Поэтому я ощущаю, какое отчаяние испытывает он. Азраил не знает, что делать, жалеть ему свою госпожу или… Он боится додумать. Но что делать мне? От подобной силы не уберечься. И не уберечь Коронтэн. Если уж Небо отступилось… А не зря Голос из облака вещал ей о том, кем она была прежде. Не обманул.
  В этот миг сознание моё помутилось, и снова чёрный провал.

  … Почему я лежу на полу коридора? Болит голова. Похоже, приложился обо что-то, когда падал. Это в ушах звенит или телефон? Нет, звонят в дверь!
  Пытаюсь подняться и понимаю, что делать этого не стоило. Голова от резких движений даёт такую боль, что укладываюсь назад.
  В дверь стучат. Или это стучит у меня в голове? «Прекратите стучать… - еле шепчу я, (говорить громко – отзывается болью), - вы же – непрошенные и не званные…» Тут мне приходит мысль: а что если стучат в голову? Но кто? Впрочем, и это не столь важно, как то – почему тогда не отвечают из головы? «Там спят, - успокаиваю себя, - Значит, и я могу». И спокойно возвращаюсь в Коронтэн смотрящим.
  Здесь Азраил глядит на меня волком, о чём-то спрашивая? О чём?
  Я поднимаю на него взгляд.
  - Откуда тебе известно, что вещал Голос из облака? Ты же не был там! Ты находился рядом со мной.
  - Не был, - подтверждаю я, - Но разве твоя Королева после не рассказывала тебе?
  И понимаю, что угадал. Выражение его лица смягчается. Но он презрительно говорит:
  - Так ты шпионил за нами?
  Я киваю. 
   Лучше так вывернуться, чем они заподозрят иное. Пытаясь отвлечь его, я заявляю, показывая головой на снежную завесу:
  - Не завидую ей. Огромное могущество, но только в направлении разрушения. Не об этом она мечтала в бытность Эвоной. Да и ты влюбился  в неё – иную. Разве не так?
  - Может, ещё посочувствуешь? – криво усмехается Азраил, который мне явно не верит, - А себе посочувствовать не хочешь?
  - Нет, - отвечаю, - я знаю, что конченный. Но в чём провинились коронтэнцы? Ведь вы убьёте их. Они – всего лишь люди.
  - Этого достаточно для смерти, - говорит он, - Везде люди рождаются, старятся и умирают. Почему Коронтэн должен стать исключением? Пусть в поте лица добывают хлеб свой. Они ничем не лучше других людей, которым приходится это делать.
  Я опускаю голову: мне нечем крыть. К тому же, вспоминаю, что именно Геката принесла людям детей.
  У Азраила опять возникают какие-то подозрения. Он спрашивает моё имя.
  - У меня его нет, - отвечаю, - Не успел заслужить. Только номер. На этой должности я – без году неделю, на испытательном сроке. Надеялся заработать имя, да тут началось… 
  - Он тебя дурит, Азраил, - раздался за нашими спинами её голос.
   Азраил вздрогнул и повернулся. Я последовал его примеру. Успеваю заметить, что её волосы свернулись в змейки, которые вытягивают головы навстречу нам и слегка шевелятся.   
  - Он не слышал мой рассказ тебе, я следила. Так что, думаю, и имя у него есть. Только скрывает.
  - Кто ты? – в упор спрашивает Азраил, сузив глаза.
  Я понимаю, что пропал, но меня вдруг посещает весёлое мужество, которое заставляет вместо ответа затеять игру словами:
  - Всегда ли мы знаем: кто мы? Чаще лишь мним о себе.
  - Софист! – презрительно бросает Азраил, - Видимо, ты – никто и звать тебя никак.
  - Он выдаёт себя за другого, - сказала Та, на которую страшно смотреть.   
  Отвожу взор, а то ещё превратит в статую. Тем не менее, отвечаю дерзко:
  - Все мы хотим быть или казаться лучше, чем есть. Ты ведь тоже желала выглядеть первой красавицей, а не тем ужасом, на который ныне похожа.
  Произнеся это, я призываю невидимость и уношусь прочь, к скалам, пока не настигла кара. Там я стараюсь не думать, а только следить, чтоб не услышали и не нашли.

  Какое-то время они стоят, видимо, обсуждая мои слова и поведение. Затем она поднимает руку и манит Тьму. Я с ужасом наблюдаю, как вскоре у неё за спиной встаёт  чёрная стена до Небес. Нет больше снежной завесы, нет дороги на Небеса, нет Неба за спиной вызвавшей Тьму… Наверняка их обсуждение завершилось её решением: уничтожить Коронтэн вместе со мной за оскорбление. Уничтожить меня и заодно то, что мне дорого. Умна страшная, ничего не скажешь. Но что это? Она манит меня к себе? Готова к переговорам? Или измыслила коварство?
  Надо попробовать узнать. Я осторожно подлетаю, оставаясь невидим. Но её змейки вместо волос поднимают головы и, чуя меня, шипят.
  - Я знаю, ты здесь, - говорит она.
  - Да, - выдавливаю из себя.
  - Помнится, ты предлагал свою жизнь в обмен на существование Коронтэна? Или струсил и забыл?
  - Нет, я помню. Но где гарантии, что ты не обманешь?
  Она смеётся, словно лает. Ей вторит Азраил своим басовитым смехом.
  - Га… ха-ха! рантии… В этих делах не бывает гарантий, чтоб ты знал. Тот, кто идёт на смерть, должен верить, что его спасут. Или что он, хотя бы умирает не зря. Или в то, что является Спасителем. Если же сомневается, то лучше ему этого не делать.
 
   Мне вспоминается строчка: «Как верит солдат убитый, что он проживает в раю…»
 
  - Впрочем, - говорит она после небольшой паузы, - рано или поздно Я за любым явлюсь. Но, по-моему, умереть за что-то или кого-то куда интереснее, чем от старости. Или ты иного мнения?
 
  Я слушаю и внутренне соглашаюсь. По мне, она права. Только очень непросто взять и отдать свою жизнь. В другую-то я не верю.  Мне слышится одна из моих любимых песен-притч, где Спаситель отвечает Андрею как научиться ходить по воде: «Видишь, там, на горе возвышается крест? Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нём! А когда надоест – возвращайся назад, гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной…»
  Распятие не оставить на потом.

  А она, будто не ожидая ответа, рассеянно играет со своими волосами-змейками, гладя тех по головам. И произносит будто про себя:
  - Одни люди выдумывают себе жизнь, которой у них нет, другие пытаются ей пожертвовать, надеясь на воздаяние. Лишь когда не обманываешь себя, так или иначе, а жизнь отдаёшь, лишь тогда ты достоин уважения. Правда, Я в состоянии воскресить, если захочу… Но захочу ли? Я и сама этого не знаю.
 
  А потом прямо обращается ко мне:
  - Я подозреваю: кто ты. И отпускаю тебя сделать выбор. Пока Я не трону Коронтэн. Пока… Но не думай слишком долго. Конечно, у меня впереди – вечность, но у тебя-то – нет. Тебе при любом раскладе осталось недолго. Иди!


                (продолжение:http://www.proza.ru/2018/01/29/934)