Исповедь бомжа. 1 глава

     Работаю я строителем, вернее даже не строителем, а на стройке, мы с бригадой рабочих ломаем дома на снос. И однажды, в одном из таких старых домов, а мы ломали четырёхэтажное здание, я спустился в подвал. Подчас в подвалах можно найти интересные, раритетные вещи, которые по тем или иным причинам выбрасывают жильцы домов, сносят их в подвал. Так, я однажды нашёл статуэтку, которую за хорошие деньги продал коллекционеру. Даже икону находил, но продавать я её не стал, отнёс в церковь, а оказалось, что икона та была семнадцатого века и создал её иконописец того времени. Вот так, люди часто выбрасывают вещи, которые имеют историческую и духовную ценность. Батюшка был мне очень благодарен за неё и даже деньги предложил, но я отказался. Человек я верующий, а потому подумал, что это мне зачтётся в этой или в той, загробной жизни.
     Так вот, в тот дом мы приехали ранним утром весеннего дня и я со своим помощником, как обычно, сразу спустился в подвал. Мы стали разбирать разный хлам, было видно, что в этом подвале кто-то долгое время жил. Самодельное ложе, из груды разобранных коробок, старое одеяло, небрежно брошенное на этот подстил, пустые консервные банки из-под тушёнки и рыбы, из ящика сооружён стол и тусклая лампочка, освещающая небольшое пространство. В подвале было тепло от проходящих труб отопления, может поэтому это место и было выбрано для жилья. Впрочем, в похожих подвалах и живут бомжы. Надо же, слово-то какое. Раньше такие слова и не употребляли, может потому, что бездомных не было, чего не скажешь о нынешнем времени. Сейчас даже малолетние дети снуют по улицам, попрошайничая и воруя. 
     В подвале, я ничего ценного не нашёл, может быть жильцы, или жилец этого подвала и продавал всё, что тут находил, не знаю. Но разбирая настил из коробок, под ними я нашёл исписанные листы бумаги, правда сложены они были аккуратно и в нужном порядке, чтобы можно было без труда прочитать то, что было написано. Видимо, это было сделано не случайно, потому что листы были склеены в том порядке, в котором их следовало читать. Я свернул бумагу и отложил её в сторону с тем, чтобы почитать текст дома.
     Сделав свою обычную работу, я забрал бумаги и вечером приехал домой. Жена приготовила ужин, сынишка уже спал. Поев, я взял бумаги и сел на диван, чтобы всё-таки почитать.
     Интерес вызвал даже почерк. Для бомжа, текст был написан ровным и правильным почерком. Дословно хочу передать написанное, как я узнал из своей находки, Степановым Сергеем Константиновичем. И вот, что дословно было написано в найденных бумагах.
      Я прожил долгую жизнь и решился написать о ней, хотя не знаю, прочтёт ли кто-нибудь мою, так сказать, исповедь или она так и останется никем не прочтённой. Но не в этом дело, быть может я пишу её скорее для себя, нежели для кого-то.
     Родился я в начале двадцатых годов (надо же, никогда бы не мог подумать, что доживу до двадцать первого века) в семье инженера-строителя. Мой отец строил дома, вернее, проектировал их, мама работала директором школы и по совместительству, преподавала русский язык и литературу, закончив педагогический институт.
     Мой брат был на два года старше меня, с ним мы никогда не ладили. Даже будучи маленьким, я чувствовал эту вражду, он ревновал родителей ко мне, ему казалось, что они уделяют мне больше внимания, чем ему. А ведь игрушки нам всегда дарили одинаковые, но он долго их рассматривал и наконец, одну из них отдавал мне. Только на следующий день я находил игрушку поломанной. А он смеялся и показывал мне свою игрушку, мол на, полюбуйся, моя вот целая, а тебе и играть будет не с чем. Но по этому поводу я на брата не обижался, мне нравилось чинить игрушки. Может быть с детства мне и привился этот интерес и в будущем я стал конструктором, не знаю.
     Но это потом, а пока у меня было счастливое детство. В школу пошёл в семь лет, учиться сразу стал хорошо. Мне нравилось читать, писать, решать задачки, чего не скажешь про брата Дмитрия. Отец всегда выговаривал ему по этому поводу и ставил меня ему в пример.
     Знаменательным днём для меня был день, когда в третьем классе меня приняли в пионеры. Я гордо стоял на линейке, когда старшеклассники повязывали нам на шею алые галстуки. Мне казалось, что я наполовину герой и я готов был к подвигам. Но подвиги не подворачивались, только нудные собрания да пионерские сборы и всё.
     Что касается брата... он не был глупым, но иногда мне казалось, что он специально это делает, ведь мог бы учиться хорошо. Но время шло, наконец повзрослев, Димка успокоился, в институт поступать отказался и устроился работать на завод, учеником токаря.   
     Когда ему исполнилось восемнадцать, а мне шестнадцать лет, началась война. Не раздумывая, Димка написал в комитет комсомола заявление и ушёл воевать. Мама долго плакала, но через месяц, ушёл воевать и отец. Мы с друзьями, из-за войны ещё не закончившие школу, тоже ходили, обивая пороги комитета комсомола, райкомов и парткомов. Но нас не брали. Хитро поступил Ванька Скворцов, мой одноклассник, уж не знаю, каким образом, но он исправил дату рождения. И в заявлении написал, что он родился не в двадцать четвёртом году, как и мы, а в двадцать втором. Мы ему очень завидовали.
     Мы, здоровые ребята, комсомольцы, тоже могли бы воевать с фашистами, а вместо этого... ну да, мы работали в три смены на заводе, который с начала войны переоборудовали и он стал выпускать не детали, а оружие и снаряды. В каждом цеху висели плакаты "Всё для фронта". Люди работали до истощения, бывали случаи, когда умирали прямо у станков, особенно люди старшего поколения. Вскоре, на отца пришла похоронка. На мать было больно смотреть. Ночами я слышал её всхлипывания и было очень жаль её. А через год и я стал проситься на фронт, правда на заводе, тем, кто работал, давали бронь, нам говорили, что и здесь фронт и не менее важный, чем там, где воюют с немцами. Да и мать умоляла, чтобы я остался.
     - Отца убили, от брата известий нет. Хочешь меня разом убить? Как же я одна-то буду? - говорила мне мать.
     - Мамочка, война ведь. Как же я потом людям в глаза смотреть буду? Здоровый лоб и сижу в тылу. Не отпустят - убегу, - твёрдо заявил я.
     Аргумент кажется подействовал, меня отпустили. Провожая, мать всё время плакала, у меня сжималось сердце, глядя на неё.
     - Пиши мне чаще, сынок. Вот и от брата наконец письмо получила. Жив, слава Богу. Береги себя, родной, - целуя меня на прощанье, говорила мама.
     Война... описать то, что мы, молодые парни, там видели, наверное будет трудно. Сначала нас учили стрелять и брать на штыки, потом был первый бой. Убивать впервые, молодому парню было страшно, но фашистов мы в гости не звали, они напали без объявления войны и жестоко убивали сами и вели себя, как хозяева. Поэтому жалости к ним не было, или они тебя, или ты их.
     Только в первом же бою меня ранили и я оказался в полевом госпитале. Физическую боль я ощутил впервые, не считая драк в юности, разбитого носа или подбитого глаза. Пуля застряла, как сказал военный хирург, делавший мне операцию не в очень хороших условиях, в мягких тканях плеча. Провалявшись в госпитале две недели, я вернулся в строй.
     В рукопашном бою я опять получил ранение, штыком проткнули живот, но я остался жить, хотя и опять попал в госпиталь. Было обидно, лежать не хотелось и не до конца вылечившись, я попросился на фронт. Надо было догонять своих, скучал по ребятам своего пехотно-стрелкового полка. Рядом, совсем молодые ребята гибли от пуль, от взрывов снарядов, потом, после боя, собирали их тела, брали комсомольские билеты, измазанные кровью и пробитые пулями и отправляли родным похоронки.
     В конце сорок третьего года я попал в танковую дивизию. Правда танкистом я не был, но подавать снаряды, дело не хитрое. Танком управлял тридцатилетний казах из Казахстана и имя у него было Булат. Смелый был вояка, рассказывал, как они живут на своих землях, о семье своей рассказывал.
     - Мать и отец у меня уже старые, семья большая, нас девять детей, все уже взрослые. Сёстры замужем, да и братья женаты. У меня жена и двое детей. Вот вернусь домой, ещё пятерых родим, я детей люблю. А ты после войны приезжай к нам, работы у нас много. Красиво у нас, а знаешь, какие яблоки растут в Казахстане? Вот, как два моих кулака, точно говорю, - рассказывал Булат, когда была передышка между боями.
      А в деле зверь был, на своём языке шибко ругался, не понять было, но по выражению лица было понятно, пощады враг не дождётся. Только в одном из боёв, когда наш взвод выдвигался из Польши, он погиб. В очередной раз, когда горел наш танк, он велел мне вылезти из танка, а сам пошёл в атаку. Я отказывался, а он сказал:
     - Знаешь, что бывает за невыполнение приказа? Быстро из танка, сообщи нашим о численности врага. 
     И всё, в танке сгорел, когда снаряд прямым ударом угодил в его танк. А сколько таких ребят, оставив свои семьи, погибли на полях сражений... и не пересчитать.
     В сорок пятом, проходя с боями через разрушенные города, мы дошли до Польши. За освобождение города Кракова, меня наградили Медалью за Отвагу, бой был тяжёлый.
     Победу мы встретили в Берлине, у стен разрушенной ратуши. Но ещё долго шли бои, никому не хотелось умирать, когда война была почти закончена.
     Матери я старался писать как можно чаще, знал, что ждёт от нас с братом весточку. Жив ли был Димка, я не знал, вестей от него не было, хотя мать писала, что получила от него всего два письма. Так, пересаживаясь из поезда в поезд, из грузовика в грузовик, в начале июля я добрался до дома.
     К своей радости, я нашёл мать в здравии и брат был уже дома. Пришёл с войны весь в орденах и медалях. Как воевал, он рассказывать не любил, да и я не не стал об этом говорить. Отца было жаль, погиб в неполных сорок пять лет.    
     Но надо было жить дальше, устраивать жизнь, которую будто затормозила война. Брат вернулся на завод и стал быстро продвигаться по партийной линии, дойдя до заместителя секретаря райкома.
     Через год после войны, Димка женился и в наш дом пришёл новый человек. А ещё через год, Дмитрию с женой дали отдельную квартиру из старого фонда, они переехали и мы с матерью остались вдвоём.
     Я поступил в вечернюю школу, надо было её закончить, чтобы потом поступить в институт. Днём работал на заводе, вечером едва успевал в школу.    
     Как-то поздно вечером, возвращаясь после учёбы домой, я услышал крик девушки. Крик был о помощи. Я сразу и не понял, откуда раздавался этот душераздирающий крик, минуту прислушавшись, я ринулся в подворотню, недалеко от нашего дома. Там двое ребят возились с девушкой, уже наполовину раздев её. Бедная брыкалась ногами изо всех сил и истошно вопила, но парней было двое и довольно-таки крепких.
     Не раздумывая, я бросился на помощь. Одного я смог оттащить от девушки и ударом кулака, свалил его на землю, а девушка, приподнявшись, прижалась к стене и поджав под себя ноги, пыталась прикрыться порванным платьем. Она испуганно смотрела на ребят и плакала, зажав рот рукой. С парнями я справился быстро. Вспомнил, на войне, когда ходили в рукопашную, с немцами мы не церемонились, били прикладами автомата, били кулаками. Ведь промедление было равно смерти. Тут автомата у меня не было, но были сильные кулаки и крепкие ноги. Разобравшись с парнями, я подошёл к испуганной и плачущей девушке.
     - Ты в порядке? Можешь идти? - нагнувшись над ней, спросил я.
     Она лишь закивала головой, но платье было порвано и надеть его оказалось невозможным. Сняв с себя пиджак, я набросил его ей на плечи и подал руку, помогая ей встать.
     - Спасибо Вам. Если бы не Вы... - пробормотала она, опуская голову.
     Я старался не смотреть на неё, чтобы не смущать. На земле лежала сумка, подобрав, я отдал её ей.
     - Далеко живёшь? Я провожу. Чего так поздно разгуливаешь? - спросил я.
     - От подруги шла, у неё был день рождения. А тут эти... я очень испугалась и стала кричать, - ответила девушка.
     - Вот и хорошо, что стала кричать, иначе, эти уроды, сделав своё дело, могли и убить, чтобы не оставлять свидетеля, - сказал я, хотя не думал, что эти парни решились бы на убийство.
     Девушка испуганно на меня посмотрела.
     - Если бы они... это... я сама бы себя убила, - ответила она.
     - Как тебя зовут? Где живёшь? - спросил я, потому, что она стояла в нерешительности.
     - Меня Маша зовут. Живу в общежитии профучилища. Я из деревни приехала, только поступила, - ответила Маша.
     - Ясно. Меня Сергей зовут. А в общежитие тебя пустят? Время почти полночь. Да и вид у тебя ужасающий, - сказал я.
     - Не пустят, комендант у нас строгая. После десяти двери закрывает и всё, хоть на улице ночуй, - выдохнула Маша.
     - Ладно, пошли ко мне, я тут недалеко живу, - уверенно сказал я.
     Маша округлила глаза.
     - Нет! К Вам не пойду. Я лучше на скамейке посижу, а рано утром в общежитие пойду, переоденусь и на занятия, - испуганно ответила девушка.
     - Да не бойся ты. Не насильник же я и не бандит. И потом, я живу с мамой, она у меня понятливая. Пошли, - улыбнувшись, сказал я.
     - Ну... если с мамой... только мне так стыдно. Я в таком виде... что она подумает... - бормотала Маша, идя рядом со мной.