Акатуй. Смерть Лунина

               
- На сцене – две небольшие комнаты, разделённые перегородкой. Одна – «меблирована». В ней: металлическая кровать, покрытая старым солдатским одеялом, грубо сколоченные стол и стул и  девять ящиков на полу, поставленных один на другой в два ряда. Вся эта невзрачная обстановка занимала большую площадь комнаты.
 На постели спала серая кошка.
 Из коридора в комнату «заходила» русская печь. В проходе стоял часовой. У печной дверцы лежало несколько берёзовых поленьев. Из небольшого зарешеченного окна в помещенье пробивалась узкая полоска света. На столе, накрытом красивой светлой скатертью, лежали объёмные книги большого формата, стояли подсвечник с тремя горящими свечами и кофейник с серебряной аппликацией. Один фолиант был открыт.  За столом сидел человек, одетый в беличью шубу. Он читал открытый фолиант на латинском языке и пил кофе. Выпив кофе, открыл один из ящиков, достал глиняную трубку и стал набивать её табаком.
Этим человеком был бывший подполковник лейб-гвардии полка Михаил Лунин.
Мы, пятеро крутых путешественников, слушали рассказ шестого, тоже крутого путешественника, Саши Брагина о спектакле Эдварда Радзинского «Лунин или смерть Жака». Спектакль этот он недавно посмотрел в Москве,  в театре на Малой Бронной. А теперь знакомил с пьесой и нас. Правда, в другом интерьере. Звёздное небо, уютный костёр, живописное подборье, насыщенное запахом тайги и расположенное недалеко от развилки Александровский завод – Акатуй, стали волшебными декорациями для восприятия Сашиного повествования.
Сюда, к развилке, велосипеды довезли нас из Борзи.  Про Борзю я был наслышан ещё дома от моего приятеля, здесь родившегося. «Назло надменному Пекину, Москве и Киеву дерзя, стоит красавица Борзя», - как гимн, зачитывал он этот стих, посвящённый своей родине.
 Из «оборзевшего» городка мы выехали в  сопровождении ГАИ. Инспекторы обратили внимание на то, что сзади на велосипедах у нас отсутствовали красные флажки. И хотя здесь на дорогах машин было мало, они на каждый наш рюкзак прицепили по предупредительному знаку.
Проехав Даурию, насыщенную запахами цветов и разнотравья, преодолев встречный ветер, пытавшийся остановить  велосипеды, наша команда въехала в район Нерчинских гор, поросших хвойным лесом. «Ветер ненастье отсюда гонит», - неоднократно повторяли нам местные жители. И, действительно, ненастья не было. Его куда-то угнало.
 Саша Брагин театрал, коренной москвич с Кировской улицы (ныне улица Мясницкая), добрейший и неконфликтный человек изо всех, кого я когда-либо знал, знаток старинных московских рецептов заварки чая, оказался не менее талантливым рассказчиком, чем Радзинский и, конечно, чем Лунин, любивший вспоминать о деятелях того времени, поставленных на незаслуженные пьедесталы. Знал бы он, сколько таких деятелей будет посажено на незаслуженные пьедесталы в XX и даже в XXI веке!
 Родные и близкие звали Сашу Аликом, подчёркивая его доброту, справедливость и мудрость. Так звали его и мы…
 Лунин - кавалергард, участник всех сражений Отечественной войны 1812 года, награждённый за храбрость золотым оружием, человек с дуэльным взглядом и успехом у женщин – это всё осталось в прошлом. А в настоящем времени, о котором шёл рассказ – вторичная ссылка из глухого Урика в «гнилой» Акатуй. В компанию к душегубам, содержащимся на цепях, и отпетым разбойникам. «Лунина ото всех отделить, на работы не направлять», - было предписано тюремной администрации. И узнику ничего другого не оставалось, как только работать над рукописью о древнегреческом поэте Гомере. Что он и делал, одновременно изучая древнегреческий язык.
 Ящики, с нажитыми на поселении вещами, прислал из Урика  Сергей Волконский. Здесь были запасы свечей, чая, кофе, табака, посуды… И много  книг, включая шеститомные издания «Илиады» и «Одиссеи».  «Я собираюсь просить бога о спасении моей души и сохранении моих вещей», - говорил он как-то своему товарищу Муханову, любившему переодеваться в чужое и пользоваться не своими предметами. С чувством юмора у Лунина было всё в порядке.
Мы же не просили бога о сохранении наших вещей: амуниции, продовольствия и запчастей. Ведь на каждого приходилось почти по 40 килограмм груза. Боялись, выдержат ли велосипеды? Поэтому, когда из рюкзака в общий котёл уходила банка тушёнки, хозяин её был счастлив. Палатки с расстеленными спальными мешками, наваристый суп из пакетиков, про который говорят: «вот это суп!» и пшеничный хлеб, обжаренный с подсолнечным маслом на костре, не торопили нас ко сну. И Алик продолжил свой интересный рассказ.
- На улице в тот день 3 декабря 1840 года стоял сорокаградусный мороз, и за ночь тепло в помещении нашего узника выветрилось.
В дверь к Лунину постучали, и в комнату вошёл истопник печей. Он аккуратно  положил дрова на пол и  попросил разрешения о затоплении печи.
«Михайла Сергеевич. Позвольте затапливать?»
 Кошка тотчас же спрыгнула с постели и привалилась к печке…
Соседняя комната была полупустая. Лишь стол и две скамьи занимали середину помещения. За столом сидели молоденький, нервный поручик, у которого дёргалось веко и огромный и тоже молодой писарь. Они обговаривали дело. Наконец, сговорились.
Сговорившись, поручик пошёл в комнату Лунина.
«Поручик Григорьев, рад вас приветствовать в моём гробу», - с улыбкой встретил узник своего палача.
Григорьев на приветствие не ответил.
«Говорите «шабаш»? Когда?»
Офицер только почёсывал руки и молчал.
«Исполнить надлежит сегодня после полуночи? Пуля? Значит удавите. Кто?»
Григорьев не выдержал страшной молчанки и заговорил так, как будто читал приговор.
«Дело исполнят двое. Вы их знаете. Один вот этот, ссыльнокаторжный Николай Родионов, - показал рукой на истопщика поручик, - а другой артельщик Иван Баранов».
И тут же в темницу втиснулся Иван Баранов.
Михайло Сергеевич внимательно посмотрел на своих убийц, ухмыльнулся и протянул им деньги.
«Возьмите за предстоящие труды скорбные по моему убиению». И те, недоумённо переглянувшись, взяли монеты!
После небольшой прискорбной паузы поручик дрожащим голосом спросил героя Отечественной войны:
«Кричать будете?»
«Нет, кричать не буду, если пришлёте католического священника и поместите его на ночь в соседнюю комнату. А чтобы он услышал, как меня убивают, и прибежал вовремя, будете кричать сами».

                ***
Закипел чайник с родниковой водой. И Алик начал колдовать над заваркой. Вскоре лагерь накрыл душистый запах чая №36.
Осторожно держа в руках кружку с горячим напитком, Брагин «возвратился» в комнату нашего невольника.
- Накануне смерти у Лунина перед глазами пронеслась вся его жизнь в образах, показанных на сцене властными мундирами. Мундиры, сбиваясь, зачитывали письма государственного преступника сестре. «Моё единственное оружие – мысль, то согласная… то в разладе с правительством… оппозиция – вещь, свойственная всякому политическому устройству».
Полночь… тридцать минут до совершения… десять минут до исполнения… Три часа за полночь. Лунин не спал, лёжа на кровати. Часовой открыл дверной засов. В комнату ворвались Родионов и Баранов. Сзади – поручик. Один из убийц бросился с криком и схватил Михаила Сергеевича за горло. Все, кроме Лунина, закричали. На крик прибежал католический священник…
Это – театральная насильственная смерть Лунина. Почти правдивая в исполнении Брагина. А на самом деле?
А на самом деле смерть была не насильственная, но не менее от этого мучительная. Подтверждена она документами «Дела по рапорту Александровской горной конторы о скоропостижно умершем государственном преступнике Михайле Лунине». В деле есть протокол допроса Родионова.
«…При входе моём в оную (комнату Лунина) с дровами  положил их к печке и спрашивал его о затоплении, но он на спрос мой ничего не отвечал. Я, не смотрев его, тот час же обратился к артельщику ссыльному Ивану Баранову. Посмотрев его, и не приметив в нём дыхания, предположили, что он мёртв. Тот час же после этого вышли из комнаты и сказали о сём часовому Ленкову…».
В рапорте есть и другие документы, подтверждающие факт не насильственной смерти. В частности, судебно-медицинское свидетельство, полагающее, что смерть последовала в результате кровяно-нервного удара. Свидетельство подписано коллежским асессором Орловым.
 Тяжёлая окружающая среда, суровый климат, пагубное одиночество, гнетущая тоска способствовали медленной смерти Лунина в Акатуе. В том числе из-за тоски по любимой собаке Варке, оставшейся в Урике. В письме к Марии Волконской он писал:
«Проект отправить мне Варку и ваши попытки в этом направлении являются доказательствами нашей дружбы, коими я глубоко тронут и которые никогда не изгладятся в моей памяти. Ибо я не знаю, ни где поместить, ни чем кормить это бедное животное. Темница моя так сыра, что книги и платья покрываются плесенью, пища так умеренна, что не остаётся даже чем накормить кошку».
«Я благодарен за заботы о моём бедном Варке. Ему можно давать холодное мясо два – три раза в неделю, дабы скрасить его старость».
Лунин был человеком смелым, умным, благородным, но и наивным. Понятно и оправданно, когда он свои противоправительственные сочинения давал почитать местным учителям или священнику. (В РГВИА сохранился перечень лиц, причастных к распространению и нелегальному чтению сочинений М.С.Лунина в Сибири – авт.). Но непонятно, когда свои сочинения он доверял  полицмейстеру или чиновнику особых поручений при губернаторе. Ведь «у нас без доносов, как без снега, земля вымерзает».
С ностальгией вспоминал герой Отечественной войны в «Розыске историческом» о праве честно избирать и судить князей народом Пскова и Новгорода. Была же на Руси демократия! Даже судить могли! А у нас и спустя два века после декабристов есть неподсудные!
Лунин не был радикалом. На Сенатской площади 14 декабря не присутствовал. Он не одобрял и не желал покушений на царствующие лица. Знал, что в Британии уже были парламент, политические партии и свобода слова. Поддерживал проект конституции Никиты Муравьёва. В Пестеле видел больше сходства с Наполеоном, чем с Вашингтоном. И, тем не менее, считал, что власть экстремистская самодержавная, не способная неуклонно улучшать жизнь наших людей, напрашивается на насильственное свержение.
«Оппозиционные сочинения не несут опасности власти до тех пор, пока они не опубликованы». А Лунин через свою сестру пытался их опубликовать. Вот ведь, было! Несли опасность.
 А сегодня даже опубликованные правдивые сочинения не только не несут опасности власти, но даже не беспокоят её. В связи с чем, подавляющее большинство наших граждан «властью не пользуется».

                ***
- Валера и Саша остаются в лагере. Остальные налегке едут в Акатуй.
Валера – это Валерий Зорин, заведующий лабораторией на заводе и конструктор наших широких багажников к велосипедам. Саша – Это Александр Рабинович, научный сотрудник, самый высокий и тяжёлый из нас, мой ученик, собравшийся поступать в аспирантуру. Зорина ребята зовут «Лерыч». Рабиновича – по отчеству - «Маркыч».
С утра погода пасмурная, но дождя нет. Кручу педали на ровной, асфальтированной, плавно поднимающейся в горы, узкой дороге. В голове – слова популярной песни в застольном исполнении моих родителей и родственников: «… Долго я тяжкие цепи носил. Долго бродил я в горах Акатуя…».
При въезде в посёлок, справа от трассы, увидели почерневший от времени деревянный дом. Он покосился, видимо, от того, что устал держаться в вертикальном положении. У входа стоял тоже почерневший от солнца и возраста мужчина. Познакомились.
- Кирпичников Трофим Герасимович, 82 года. Всю жизнь прожил в Акатуе. Дед мой в прошлом веке  был сослан сюда на каторгу. Здесь родился и мой отец. И я. Мы – потомственные акатуйцы.  Акатуйские горы исходил вдоль и поперёк. Работал в рудниках, добывал свинец и серебро.
 Потомственный каторжанин – это не то, что потомственный чиновник. Уважаемый в Акатуе человек.
- Трофим Герасимович, как найти могилу Лунина?
- Вон в ту гору поднимитесь. Там наше кладбище. Ищите самое высокое место. На нём Лунин.
Поднялись в гору. Походили между могил. Наконец, вот она, могила Лунина. Ухоженная. Прибранная. Памятник на ней самый скромный изо всех памятников умерших в Сибири декабристов. Окружённый покрашенной загородкой, он мало чем отличается от десятков других здешних надгробий. На металлической пластине надпись: «Незабвенному брату Михаилу Сергеевичу Лунину. Скорбящая сестра Е. Ушакова. Умер он 4 декабря 1845 год».  Но фамилия сестры Лунина Уварова. И умер он, судя по документам, 3 декабря.  Уже позже, в Москве, в доме Союза художников, рассказал правнучатой племяннице Лунина Татьяне Михайловне Уваровой, объявлявшей, кстати, голодовку в тюрьме при большевиках, о состоянии могилы Михаила Сергеевича.
Недалеко от кладбища встретили пацана, чем-то нам приглянувшегося.
- Андрей Воронов. Учусь в пятом классе.
- Заброшенные штольни знаешь?
- Знаю.
- Отведёшь?
- Отведу.
И повёл мальчишка нас в горы. Там он быстренько рассмотрел щель и юркнул в неё словно ящерица. Следом за ним, обдирая спину, живот и коленки вполз и я. И оказался в абсолютной темноте. Хорошо, взял с собой фонарь.
- Андрей, ты где?
- Здесь, - раздался его голос где-то впереди и ниже меня. И я увидел зажжённую спичку.
Приподнялся и в согнутом состоянии начал осторожное перемещение. Почувствовал, как меня обступил холод. Фонарный свет тускло высветил каптёрку, вмёрзшую в лёд. Дверь в помещение приоткрыта, но внутрь не войти. А внутри вижу тоже вмёрзшие в лёд стол, скамейки. На столе чайник. Надо что-то с собой взять на память. Жаль - чайник не достать. Отрываю кусочек обшивки у двери и дёргаю за кованый дверной крючок.
Михаил Лунин без сомнения наше национальное достояние. Хотя бы потому, что о нём готов интересно и долго рассказывать ученик 5-го класса акатуйской средней школы Андрей Воронов. Даже находясь в заброшенном каторжном подземелье.  Но я его остановил.
- Андрей. Здесь холодно, как на Северном полюсе. Возвращаемся.
С акатуйскими экспонатами в руках выползаю из горы на волю. Парни мои недовольны. Корили, что рисковал. А Андрей одобрительно посмотрел на меня и поведал, что его приятель Сергей Камогорцев достал отсюда пилу, топор и колесо. Увёз всё в Краснокаменск. Но и я тоже доволен. Крючок с кованым гвоздём теперь в моём домашнем музее.
А Андрюха нас торопит.
- Давайте поедем в школу. Там музей.
В светлом каменном двухэтажном здании средней школы нас встречала её директор Тюкавкина Клара Ивановна. По посёлку уже прошёл слух о нашем приезде.
 Миловидная женщина, в светлом платье с воротником шале, гладко зачёсанными тёмными волосами, собранными в пучок, чем-то напомнившая мою первую учительницу, повела нас в школьный музей.
- Музей открылся в этом году, 9 мая, незадолго до вашего приезда. Организовала музей учительница истории Эпова Валентина Дмитриевна. Сейчас она живёт и работает в Александровском Заводе. Вот здесь, на стенде мы поместили фотографии Михаила Сергеевича Лунина, взятые из книги Эйдельмана. Кандалы наши школьники нашли на старых рудниках.
Главный у нас в посёлке директор рудника Шестопалов Василий Андреевич. Он обещал достать из старой штольни кусок дороги, по которой возили тачки с рудой. Интересно туда спуститься. Шестопалов планирует это, но необходимо шахту по мере спуска укрепить.
Мы, конечно, не стали рассказывать директору, что уже спускались туда под руководством пятиклассника Андрюши Воронова безо всякого укрепления шахты.
- Клара Ивановна. В посёлке мы видели ещё один музейный экспонат. Фрагмент толстой, непробиваемой из пушки высокой стены, бывшей каторжной тюрьмы. На табличке написано, что построена она в 1832 году. Но ведь была, наверное, и деревянная? И Лунин, возможно, в неё был заключён?
- Да, была. Стояла до 1936 года. В ней размещалась школа. А в 1936 году была перевезена в село  Александровский Завод.
- И что сейчас в этом здании?
- Школа!?
- Школьное образование в тюремном интерьере. Кошмар!В таких условиях историю каторги ребята знали хорошо. А всё остальное? Какая уж тут оптимизация?
- И «что делать?» тоже находится в Алекзаводе, - встрял в разговор Андрюха.
- Это что ещё за «что делать?»
- Так у нас зовут дом-музей Чернышевского.
Воронов знаток! Вместе с ним и Чернышевским и мы зададим не проходящий в России вопрос «что делать?» Революции свершили. Страну поменяли. Капитализм возвратили. А устраивающего людей, лишённых по жизни современных благ уже в нескольких поколениях, ответа на вопрос «что делать?» по жизни всё равно не получили…
Мы прощаемся с директором и её замечательным учеником.
- Клавдия Ивановна, попросите Шестопалова, чтобы поправили неточности на могильном памятнике Лунину.
- Поправим. Поедете дальше, побывайте на месте бывшего села Бянкино. От села осталась только Свято - Троицкая церковь. Там очень красиво. Церковь, построенная потомками каторжан известными купцами Кандинскими, стоит у подножия лесистых холмов на правом берегу Шилки (Из этой купеческой семьи вышел великий русский художник Василий Кандинский – авт.).  В Бянкино, во дворце купца Бутина, останавливалась княгиня Волконская, когда ехала к мужу в Благодатский рудник.
В лагерь с горки ехали, не крутя педали. Погода хмурилась, хмурилась, но дождь так и не начался. Наши путевые впечатления нуждались в подкреплении. И подкрепление пришло. Лерыч и Маркыч встречали нас гороховым супом, гречневой кашей с тушёнкой и компотом.

      В произведении  использованы «Сочинения, письма, документы М.С.Лунина», опубликованные Восточно-Сибирским книжным издательством в 1988 году.