Казаки - пластуны часть 4

Василий Григорьевич Перов – Пластуны под Севастополем. Эскиз картины 1874 г.

Они были вдвое бдительнее, осторожнее, чем старые пластуны. От их внимания не ускользал не только всплеск воды, но даже шорох пробуждённой птички. Однажды сильный секрет с 4 ракетными станками залёг возле станицы Лабинской. В нём находилось трое собачат: Потапов, Братков и Красновский - старшему из них только минуло 15 лет. Погода стояла отвратительная: мелкий осенней дождь сеял как через сито. Порывистый ветер гнал чёрные грозные тучи; молния, ослепляя глаза, сверкала беспрерывно. Удары грома глухо повторялись в ущелье, точно раскаты отдаленной пальбы. Именно такие ночи, когда добрый хозяин не выгонит собаки, были лучшими спутниками как русских походов, так и горских набегов. Завернувшись в бурки и башлыки, пластуны лежали настороже, особенно тревожились собачата: им во всем мерещились горцы, хотя бы то пошевелился сосед. Вдруг, вспыхнувшая в нескольких местах молния ярко осветила реку, а вместе с тем и большую толпу горцев, которые переправлялись прямо против пластунов. Собачата чуть не вскрикнули: их отправили с приказанием, чтобы приблизились секреты. Между тем пластуны, вынув из чехлов винтовки, поползли к обрыву на въезд брода. За оглушительным ударом грома наступила тишина. Казаки ясно слышали всплеск воды, прорезаемое грудью добрых коней, по временам храпевших. Вот уже передовые кони, бултыхая, ступают на землю по прибрежной отмели. Собачата тем временем успели вернуться; все секреты сблизились, ждут только сигнала. Выпалил сотник на всплеск, за ним почти мгновенно сверкнули выстрелы секретных, пронеслись драконами и 4 боевых ракеты.

Снизу раздались вопли, проклятия; грузно падали люди и кони. Когда горцы открыли пальбу, секреты, сделав своё дело, отползли уже далеко. По первым выстрелам загорелся соседний маяк, что возвещало тревогу. С угловой станичной батареи грянул пушечный выстрел: яркий брандскугель (зажигательный снаряд) осветил заречье, как раз против места переправы. Туда же полетели светящиеся ядра, из станицы вынесся резерв. Пока всё это происходило, секретные, вскочив на лошадей, переправились через Лабу, и во весь дух помчались к ущелью, чтобы перехватить единственный путь отступления. С превеликим трудом горцы выбрались, наконец, из воды, подобрав всех раненых. На полных рысях они уже приближались к ущелью, когда из тёмной его щели раздался тот же ужасный треск и зловещее шипенье ракет. Испуганные кони взвились на дыбы, при чём топтали мертвых всадников. Тогда, в отчаянии, горцы опять устремляются к Лабе - навстречу им скачет резерв... Уже наступило утро, пасмурное, дождливое, а многие джигиты всё ещё метались, не зная, куда скрыться. Более сотни оседланных коней было согнано в станицу; казаки потеряли 15 товарищей. Собачата ни на шаг не отставали от прочих. Вскоре они были зачислены на действительную службу, и груди их украсились серебряными медалями на георгиевской ленте, с надписью – «За храбрость». Считается, что самое удачное и образное определение пластунов дал казачий полковник И.Д. Попко. Кубанский летописец и предводитель дворянства кратко заметил: «Особенный, единственный в своём роде разряд стрелков-разведчиков, предприимчивых, мужественных, неусыпных...».

Он также полагал, что в основе малороссийского слова «пластун» - лежит польское plazy, т.е. «ползающие». Во многих литературных источниках неоднократно описан внешний вид пластуна. Рослый или чуть ниже, сильный, неутомимый казак, с лицом окуренным порохом, превращённым в бронзу непогодой, одетый, как самый бедный черкес, в легкую, удобную и не броскую одежду, которая не мешала скрытности, маневренности и быстроте передвижения. Потрёпанная с заплатами черкеска, вытертая, обветшалая и порыжелая папаха с башлыком, но в удостоверение беззаботной отваги, заломленная на затылок; чувяки (мягкая обувь без каблуков) из кожи дикого кабана, щетиною наружу делали пластунов весьма похожими на коренных обитателей предгорий Кавказа, что очень хорошо маскировало их перемещения... Изодранные шаровары, а на поясе у пластуна, как правило, висел длинный кинжал, пороховница и мешочек для пуль. В руках он держал дальнобойный штуцер. Незаменимым предметом для казака была нагайка, использовавшаяся и в бою, и для погона лошадей, и в охоте. Вот такие в будничном убранстве, голытьбовые (бедные) с виду воины составляли цвет казачьего войска, его особое почётное сословие. Не зря известный историк, знаток казачьей старины Ф. Щербина с откровенным любованием давал характеристику черноморским пластунам, как храбрым застрельщикам, лазутчикам и умелым разведчикам, способным находить выход из любой сложной ситуации.

Постоянные трудности и опасности выковали морально-психологический тип пластунов - людей, которым была присуща ловкость и сила, а также бесстрашие, сочетавшееся у них с природным благодушием и непритязательностью к бытовым условиям. Дорисовывая портрет пластуна-черноморца, автор двух томов по «Истории Кубанского казачьего войска» Фёдор Андреевич Щербина советовал. - «Прибавьте к этому: сухарную сумку за плечами, добрый штуцер в руках, привинтной штуцерный тесак с деревянной набойкой спереди около пояса и висящие с боков пояса так называемые причандалья: пороховницу, кулечницу, отвертку, жирник, шило из рога дикого козла, иногда котелок, иногда балалайку или даже скрипку - и вы составите себе полное понятие о походной наружности пластуна, как она есть». Кстати, на подготовку книги об истории ККВ, Щербина получил 12 тыс. руб., а в качестве гонорара только за 1905 г. ему было выплачено 9 тыс. руб. (38). Как видим, социальные заказы в России хорошо оплачивались. Потомственный казак Ф.А. Щербина заключает свои исследования образа пластуна так: «Пластун - произведение Черноморского казачьего войска, родился, крестился, вырос и исторически возмужал в Черномории под влиянием тех военных условий, в которых находился этот край». Известный кубанский историк Б.Е. Фролов указывает, что в период Кавказской войны (30-60 гг. 19 в.) пластуны  считались аристократией ЧКВ. Войсковое начальство сознательно отбирало в пластунские отряды людей, которые не желали ударить в грязь лицом в рыцарских доспехах.

Таким образом, носить звание пластуна в то время было почётно, хотя это и было связано с наибольшим риском. Поэтому пластуны имели свои правила, в частности право отбора в свои ряды новых молодых казаков. Брали только того, кто «умел думать, размышлять», что означало действовать самостоятельно и находить выход из любого положения. Кто обладал природной удалью, отвагой, необыкновенным хладнокровием и выдержкой, имел безупречное зрение и слух, словом - верный взгляд и твердую руку для стрельбы без промаха, потому что один потерянный выстрел мог загубить всё дело. А ещё будущий пластун должен был быть отменным «ходоком», потому как постоянно находился в поиске по окрестным лесам, ущельям и человеком «артельным», то есть уживчивым, превыше всего ценившим общество себе подобных. Как правило, кандидатов выбирали ветераны и старейшины, которые учитывали не только вышеуказанные воинские достоинства казака, но и его характер, психологическую и физическую устойчивость к экстремальным ситуациям. Одним из условий, предъявляемых кандидату, было происхождение его из заслуженной казачьей семьи, хорошо проявившей себя в военных действиях. Этот отбор был вызван необходимостью действовать долгое время в тылу врага и здесь нужны были абсолютно надёжные воины, которые могли не только выполнить поставленную задачу, но и вынести к своим раненых и тела убитых казаков. Учитывая всё это, в пластуны обычно брали людей зрелого возраста, уже доказавших свои воинские и человеческие качества.

Пластунам приходилось выполнять более широкий круг обязанностей, чем другим воинским подразделениям. Они были следопытами и разведчиками, диверсантами и стрелками, им необходимо было знать артиллерийское и сапёрное дело. Также искусно лазить по горам и плавать в бурных реках, более того, война заставила их в совершенстве овладеть навыками ведения рукопашного боя. Пластуны принимали к себе сыновей погибших товарищей и учили их щедро, передавая своё мастерство. Для скрытной связи в лесу и в плавнях молодые казаки осваивали манеру подражания голосам птиц и зверей, учились оставлять не заметные для чужого глаза приметы, которые несли ценную информацию: несколько камышин, обрубок палки, сухая верба, подкова и др. Овладевали будущие пластуны и приёмами обезвреживания противника. Умение незаметно подкрасться, внезапно напасть из засады, взять «языка», высоко ценилось в ходе отработки некоторых элементов рукопашного боя с ударами, подсечками, захватами. Назвать же это чистым «единоборством» нельзя, так как не предполагается, что враг готов к обороне. «Объект атаки пластуна, часовой и его нужно снять; «язык», которого нужно взять... вступать с ним в «честный», маневренный бой - смерти подобно. В ходе всего этого противник первым делом закричит, что станет концом и для тайной вылазки, и лично для пластунов» (1). Пластуны-разведчики, зашедшие на территорию противника, должны были рассчитывать только на собственные силы, изворотливость, хитрость, прекрасное знание местности.

Продолжение следует в части  5                http://proza.ru/2018/02/15/2096