Опасные связи

 Знакомства с Рейном, Слуцким, Ахматовой благотворно повлияли на становление Бродского-поэта, на формирование его личности. Но были и другие, пагубные для него связи. В 1957 году Иосиф обзавёлся новым другом –  Олегом Шахматовым. Тот был на семь лет старше, успел послужить лётчиком в Военно-воздушных силах, но был изгнан оттуда за какие-то прегрешения и даже успел отсидеть год в тюрьме за «злостное хулиганство и публичное оскорбление представителей власти при исполнении таковыми служебных обязанностей». В новом приятеле молодого Бродского привлекало многое: непредсказуемость и авантюристическая жилка, музыкальные способности и разносторонность интересов. Окончательно Шахматов покорил юного поэта, когда привёл его в кружок Уманского. Александр Уманский (позднее за ним закрепится прозвище «талантливый дилетант») – странноватая личность. Не имевший образования юноша сочинял «научные трактаты» по ядерной физике и политической философии, метафизике и оккультизму. Особой его страстью были индуизм и йога. Харизматичность и экзотические для советского общества занятия притягивали к нему молодёжь, метущуюся в поисках своего места в жизни. Эта компания, на мой взгляд, губительно повлияла на Бродского, заложила мину замедленного действия под его судьбу. Прежде дремавший в Иосифе вирус антисоветизма пошёл в бурный рост. Антикоммунистические убеждения приняли самые крайние, болезненные  формы, а гремучая смесь безудержного темперамента и невротичности  всякую страсть превращала в одержимость, на мой взгляд, скорее разрушительную для судьбы поэта. Получалось по Достоевскому: «Широк человек, слишком даже широк, я бы сузил». Но «сузить» было некому, и вскоре в головах Бродского и Шахматова возник безумный план: угнать пассажирский самолёт в Афганистан и оттуда перебраться на Запад. Шахматов фантазировал: ему известно расположение советских ракет ПВО – продадим американцам и озолотимся! Заодно решили взять с собой для публикации на Западе очередной «научный» трактат Уманского – свободный мир оценит его гениальность.
     Отчисленный из ленинградской консерватории, Шахматов устроился в самаркандскую. Туда к нему Бродский и отправился. Хмурым декабрьским днём под стенами мавзолеев Шахи Зинда заговорщики в деталях обдумали сценарий: выкупаем все четыре места в крохотном ЯК-12 на рейс Самарканд-Термез; после взлёта Бродский оглушает пилота ударом камня по голове, Шахматов садится за штурвал и угоняет самолёт на американскую военную базу в Афганистане. Оттуда – с триумфом и почестями в Нью-Йорк. Сказано – сделано! И билеты выкупили, и подходящий по весу булыжник подобрали. Уже на лётном поле в последний момент передумали. Почему? Герои несостоявшегося побега объясняли это по-разному. Бродский уверял, что разглядев пилота, пожалел его: «…ну с какой стати я его буду бить по голове? Что он мне плохого сделал, в конце концов? И, главное, я этого лётчика ещё увидел...» Шахматов объяснял иначе: перед вылетом он понял, что до американской базы не дотянут – не хватит топлива.
     Вторая часть плана – передать на Запад рукопись Уманского – тоже не удалась. В вестибюле самаркандской гостиницы друзья-подельники случайно столкнулись со знаменитым американским адвокатом Мелвином Белли. Показали рукопись, но заокеанский гость из осторожности её не взял.
     Несолоно хлебавши, двадцатилетний  Бродский вернулся в Ленинград. Трясясь на верхней боковой полке плацкартного вагона, он с отвращением наблюдал за копошившимися внизу попутчиками, презирая этих людей с их мелкими заботами, мыслями, бытом, со всей их жизнью. Мизантропия уже проникла в его душу, как семена на хорошо подготовленную почву.
      После неудачи в Самарканде ненависть ко всему советскому только усилилась. Это внесло ещё больше разлада в и без того непростые отношения с родственниками. В Ленинграде жили две сестры и брат матери Иосифа, лояльные к власти советские евреи.  Их семьи часто собирались, вместе отмечали праздники, дни рождения. Иосиф сторонился этих посиделок. Если не удавалось увильнуть, находил поводы уйти пораньше. Иногда выскальзывал из-за стола и демонстративно усаживался перед телевизором. Семья одной из его тёток – Розы Моисеевны – жила близ Исаакиевского собора в одной коммуналке с молодым поэтом Владимиром Уфляндом, приятелем Бродского. Случалось, Иосиф заходя к Уфлянду, даже не заглядывал к родственникам, вводя тех в полное изумление.  Однажды, во время застолья у другой тётки – Доры Михайловны – Иосиф заспорил с её мужем, Михаилом Савельевичем Гавронским. Речь шла о Великой Отечественной войне. «СССР победил благодаря американскому ленд-лизу» – ошарашил родственников Иосиф. Вряд ли он знал, что помощь США была не благотворительностью, а коммерческим кредитом, по которому Россия рассчитывалась аж до 2006 года. Крамольное заявление повергло родственников в шок. Запахло скандалом. В войну женщины пережили блокаду и эвакуацию, мужчины сражались на фронте и у них были свои представления о победе. На миг воцарилась полная тишина, лишь ходики на стене бесстрастно тикали. Безмолвие разорвал возмущённый вопль Михаила Савельевича: «Вон из моего дома!» Побагровев, он вскочил со стула и ткнул пальцем в сторону двери – «Вон!» Иосиф молча оделся и поспешно вышел.
     Прошёл год, и Бродский уже подзабыл самаркандскую историю. Но тут Шахматова арестовывают за хранение оружия. Приговор – два года тюрьмы. Проведя на нарах три месяца, Шахматов добивается встречи с представителем КГБ. Рассказывает тому об «антисоветской» рукописи Уманского и о попытке вместе с Бродским угнать за границу самолёт. В итоге и Шахматов, и Уманский получают по пять лет лагерей. Бродского же вызывают в питерский «Большой дом». С 29 по 31 декабря Иосифа допрашивают и…освобождают. В справке офицера ленинградского УКГБ Волкова говорится, что с Бродским проведена профилактическая работа. Такой неожиданный исход по одной из версий объясняется хлопотами и знакомствами его матери, работавшей в то время в бухгалтерии ленинградского Управления госбезопасности.
     В следующий раз история с неудавшимся побегом за границу всплывёт спустя четыре года на знаменитом процессе над «тунеядцем».