Последний раз

Чаепитие в квартире Калиткиных затянулось. Александра Леопольдовна, известная во дворе и окрестностях как баба Шура, рассматривала узор на развесном печенье со вкусом топленого молока и кивала.
- ...и каждый раз, мама, каждый раз он говорит "Лариска, прости негодяя, в последний раз, честное слово!" В гробу я видала его честное слово! – частила худосочная особа средних лет с баранкой блеклых волос на затылке.
- Вот ведь ирод окаянный, – кивала баба Шура.
- Сегодня, вон, тоже пообещал, что к бутылке больше ни в жизнь не притронется, – не обращая внимания на материны реплики, тараторила Лариса. Вдруг глаза ее сделались щелками и сверкнули, – и пусть только попробует... Я в коньяк его проклятый крысиного яду насыпала.
Баба Шура выронила печенье в блюдце с чаем:
- Лара, грех же ж!
- А пусть Васечка слово держит.
- И то верно...

Добрых полчаса сидел Василий Спиридонович на кухне перед наполовину полной бутылкой мутноватого коньяка. Часы тикали, вода из крана капала. Сон не шел, похмелье не отпускало. "Слово же дал" - шептало в правом ухе. "Ну, в последний раз!" - откликалось в левом. "Она, конечно, не то, чтобы подарок, но вообще женщина положительная. Сколько ей обещаю и все срываюсь. Нехорошо". Василий почесал за ухом, громко сглотнул. "И надо-то полстаканчика, исключительно для оправки самочувствия". Трель из-под крана стала особенно омерзительной. "Нехорошо. Человек со мной мучается... Вылить, что ли?"
Василий взял в руки бутылку, занес над раковиной и...
- Ну, в последний раз! - сделал несколько резких упоительных глотков.

Утро было удивительным. Василий обнаружил, что отлично, как никогда, выспался. Жена и теща, правда, куда-то уехали. Из-за буфета на него косились, шевеля усами, две крысы: толстая и тощая. "Эх, яд-то крысиный я как назло Ларискиным успокоительным заменил – уж больно часто она собиралась им травиться..." – поскреб макушку Василий и, подмигнув крысам – "живите пока!", – принялся жарить яичницу.