Пленный

Тёплой весной 1977 года к Михаилу Лечину приехала в гости мать. После службы в Советской Армии он осел в Москве и десять лет они не виделись, только регулярно созванивались по телефону. Михаил за это время женился, завёл двоих детей и жил сыто, работая на доходном месте столичного таксиста.
- Вот думаем вступать в жилищный кооператив, - сказал он, когда встретил Зинаиду Николаевну на Киевском вокзале. - Жить у тёщи надоело!.. Да и семья расширяется.
Она была рада за сына и сидя в салоне его серой служебной «Волги» улыбалась, глядя на него, но в душе печалилась. Накануне умер её муж, долго болевший после ранения на фронте, за которым женщина ухаживала много лет и она пока не смирилась с потерей.
- Ты поправился, возмужал, - сказала Зинаида Николаевна с законной родительской гордостью. - Теперь такой интересный мужчина!
- А раньше был замухрышка… - фыркнул тридцатилетний отпрыск.
- Я помню тебя ещё лопоухим! - мать ласково потрепала его по рыжеватым волосам.
Михаил лихо затормозил у своего дома и разговоры пришлось на время отложить. Невестка встретила свекровь приветливо и застольный вечер прошёл удачно. Уже перед сном Лечины уселись на диван и показали родительнице семейный фотоальбом.
- На этой фотографии я и мой закадычный армейский друг стоим рядом на лесной поляне, - пояснял сын, - оба в солдатской форме, оба молоды, здоровы и вполне беззаботны.
Мама взяла в руку очки и стала рассматривать фото, пользовалась ими как лорнетом. Вдруг она отложила их, быстро вытащила носовой платок и вытерла набежавшие слёзы. Миша не понял причину такого волнения.
- Ма! Что случилось? - тревожно спросил он. - Почему вдруг на глазах слёзы?.. Это из-за моей солдатской формы? Ну и что же тут такого необычного?
- Уши! Твои уши на этой фотографии так сильно торчат из-под пилотки! И оба стекла в очках с трещинами!
- Из-за такой чепухи ты заплакала? - опешил сын. - Ты что, впервые увидела мои уши? А стёкла в очках у меня ведь давно новые вставлены!
- Да не в них вовсе дело! - почти обиделась она. - Просто мне открылась истина, о которой я не подозревала многие годы!
Больше они в этот день альбом не смотрели. Зинаида Николаевна пошла спать с внуками, но долго мучительно не засыпала и неожиданно вспомнила тот послевоенный случай в мельчайших подробностях.
- Как давно это было… - потрясённо прошептала она.
Была поздняя осень 1946 года. Зина недавно вернулась из эвакуации в родные места. Она вышла замуж до войны и после её начала уехала на Урал с маленькой дочерью.
- Уже перед Победой дочка умерла от воспаления лёгких, и я нашла родных. - Лечина боялась разбудить внуков своими беспокойными переворачиваниями с бока на бок.
Её семья уже около года находилась в Днепропетровске. Отец проработавший всю войну на знаменитой «Магнитке» инженером теперь восстанавливал местный металлургический завод.
- Только не очень ласково город меня встретил, - вспомнила она.
Областной центр Украины лежал в руинах. Кругом виднелись разрушенные и сожжённые жилые дома, в развалинах которых дети играли в войну или прятки. Но самой большой трудностью в то тяжёлое время был голод; хлеб, жир, и другие продукты были строго нормированы и продавались только по карточкам.
- Это был неурожайный год… - вздрогнула женщина от неприятных мыслей.
Ей вспомнились длинные очереди за хлебом, в которых приходилось стоять по многу часов, чтобы отоварить карточки. К счастью, у отца на работе был дополнительный паёк, и семья не испытывала особого голода из-за того, что в доме нечего было есть.
- Я и мой младший брат не голодали! - Зинаида Николаевна мысленно поблагодарила давно умерших родителей за заботу.
Одной из запомнившихся примет этого времени были отряды немецких военнопленных, которых под конвоем водили к месту работы и обратно. Стража была из двух солдат, вооружённых карабинами с примкнутыми штыками, один из которых шёл впереди, а второй позади отряда.
- Теперь я догадываюсь, что эта охрана была не настоящей, - поняла она вдруг, - а больше символической!.. Она ставилась для наглядности, как шоу.
Дело не в том, что два солдата не смогли бы подавить мятеж нескольких десятков пленных и начать стрелять на городской улице. Просто после окончания работы и до отбоя, а также по воскресеньям, пленные ходили по городу свободно, без всякого конвоя.
- Пленные зарабатывали дополнительный кусок хлеба, - знали местные жители, - распиливанием брёвен и рубкой дров.
Ведь во многих советских семьях война забрала или искалечила мужчин. Поэтому конвоируемые колонны пленных были всего лишь впечатляющим зрелищем.
- Просто Советская власть хотела дать понять людям, страдающим от потери близких, измученным кровавой войной, послевоенной разрухой и голодом, чувство триумфаторов при виде недавних врагов, униженных и опозоренных, как преступники! - догадалась Лечина спустя тридцать лет.
Однажды, в воскресенье, незадолго до годовщины Октябрьской революции, в их семье царило радостное настроение. Накануне отец получил праздничный подарок от своего предприятия.
- Кулёк пшеничной муки и пол литра подсолнечного масла! - с гордостью вручил он дочери настоящие богатства.
Утром брат и отец отправились мыться в городскую баню, а мать ушла на заводскую смену. Зина испекла на керогазе большую лепёшку. Она выложила её на кухонную доску, накрыла чистым посудным полотенцем и начала чистить картофель, когда кто-то негромко постучал в дверь комнаты.
- Кто там? - отозвалась она.
В ответ услышала немецкую речь и поняла, что за дверью стоит военнопленный. Затем осторожно приоткрыла дверь на длину предохранительной цепочки и выглянула в щель. Это был молодой солдат, державшийся подальше от двери, жалобно протягивающий руки и быстро лопотавший:
- Bitte brot!
Зине бросились в глаза два уха, которые торчали из-под его форменной шапочки рядового состава «Вермахта» и очки с трещинами в стёклах. Это был совсем молодой мужчина, гладко выбритый и наголо подстриженный, но с глазами, полными страха и отчаяния, дрожащий от ужаса и холода.
- Хлеба? - она уловила знакомое слово и быстро вернулась назад в комнату, отрезала половину ещё тёплой лепешки и вынесла её вместе с 10-рублёвой купюрой.
Немец был удивлён такой неожиданной щедростью, прижал хлеб к груди и начал пятиться назад, спускаясь по лестнице, снова что-то быстро бормоча, вероятно слова благодарности. Когда пленный ушёл Лечина закрыла дверь и задумалась:
- Что же я натворила!
Она потеряла долгожданную возможность досыта накормить всю семью, кроме того отдала деньги, которые было очень трудно заработать, но на которые можно было купить пять килограмм картофеля.
- Наши соседи из других комнат коммунальной квартиры, - у неё подкосились ноги, - также страдающие от голода, видели, что я помогла чужому человеку, тем более, врагу.
У хозяйки было достаточно времени, чтобы снова испечь лепёшку, но увы, осталось совсем немного муки, разве только для заправки супа. К приходу родных она убедила себя, что так поступила с пленным из чувства превосходства и гордости, желая, как бы сказать нацистскому вояке:
- Сохрани в памяти, негодяй, как ты пришёл на нашу Родину, чтобы закабалить наш народ, а нашу семью вообще уничтожить только потому, что мы другие! Но это тебе не удалось и сейчас я осчастливливаю тебя подаянием, которое ты просишь!
К счастью, этот случай не имел тяжёлых последствий, соседи не донесли на неё. Донос с подобным обвинением мог бы ввергнуть всю семью в трагедию.
- Сейчас я думаю, что он просил тогда вовсе не милостыню, - Зинаида Николаевна продолжала вспоминать, - а работу за кусок хлеба.
Примерно через две недели в её дверь снова постучали. Родители были на работе, а брат в школе. На пороге снова стоял тот же пленный. Он выглядел значительно лучше, очевидно полученная от неё помощь пошла ему на пользу.
- Хочу поблагодарить Вас! - он говорил с сильным акцентом, но она быстро привыкла. - Я специально отпросился в обеденный перерыв, чтобы сделать это.
Опять у молодой женщины просто отключилось сознание, и дальше она действовала импульсивно, просто по велению доброго сердца. Впустила немца и налила ему тарелку супа.
- Я служил в танковых войсках, - жадно поедая суп, ответил он на вопрос, как попал в плен. - Одна наша атака продолжалась без перерыва четыре с половиной часа. Когда мы стали разворачиваться, вдруг раздался хватающий за сердце хлопок, за которым последовал удар. Танк получил прямое попадание в корму справа. Машину объяло пламя, и я лежал внутри в бессознательном состоянии. Из него меня вывело ужасное понимание того, что мы горим. Я огляделся, и обнаружил, что снаряд убил моих товарищей. Я быстро выскочил наружу, а затем через люк выволок с помощью двух живых танкистов их тела, чтобы достойно похоронить.
Пленный доел суп и с сожалением отодвинул пустую тарелку.
- В любую минуту могли взорваться боеприпасы внутри горящего танка, - продолжил он. - Я нырнул в укрытие и ждал, когда земля содрогнётся от мощного взрыва, который поднимет в воздух куски раскалённого металла. Но взрыва не последовало, и воспользовались временным затишьем вражеского огня, мы поспешили к своим. Все шли, повесив голову, настроение было скверным. Двое из пятерых членов экипажа были мертвы, а танк и боеприпасы попали неповреждёнными в руки врага. Погружённые в уныние, мы брели в расположение, выкуривая одну сигарету за другой, чтобы успокоить нервы. Вдруг рядом разорвался снаряд. Мои товарищи погибли, я был забрызган их кровью и потерял сознание. Там меня и забрали в плен ваши разведчики.
- И тебя даже не ранило? - удивилась Зина.
- На лице и в руках застряли мелкие осколки, а от ранения в грудь меня чудесным образом защитил идентификационный жетон. У меня до сих пор осталась небольшая вмятина в том месте, где он, толщиной примерно с крупную монету, вошёл мне в грудину. То, что небольшой жетон сохранил жизнь, лишний раз укрепило мою уверенность в том, что суждено пережить войну.
Рассказ потряс её. Даже через тридцать лет она легко вспомнила каждое его слово.
- Я внезапно увидела не пленного солдата, - подумала Зинаида Николаевна, почти засыпая, - а только лопоухого мальчишку, которого гитлеризм бросил навстречу огню и смерти сразу после окончания школы.
Тогда она остро и ярко представила себе ужас и страдания его берлинской матери, которая без колебаний пожертвовала бы свою жизнь для его спасения, но теперь могла только молиться за него.
- Я представляю себе, как она, с подушкой мокрой от слёз, надеясь только на Бога, умоляет уберечь её сына от мести ужасных победителей! – поняла тогда молодая женщина. - Как я всю войну просила Создателя уберечь моего мужа, так и она молит его, чтобы он послал хотя бы одного человека, сострадающего её мальчику. Такому беззащитному и доброму, такому хорошо воспитанному молодому человеку. Может быть я и есть тот человек, которого послал Господь по её просьбе?
Инстинктивно она прижала его лысую голову к своей груди. Пленный понял это по-своему. Он вдруг начал неистово целовать её в губы, нос, щёки, всюду, куда попадали его сухие, жадные до женской ласки губы.
- Нет!.. Нет! - Зинаида попыталась оттолкнуть его, но неизрасходованное за время разлуки с мужем плотское желание победило.
Она в полузабытом томлении закрыла глаза и безвольно отдалась во власть сильных мужских рук. Когда она проснулась, его рядом не было, очевидно он ушёл перед вечером. Ночевать пленные обязаны были в казарме. Больше они не виделись. На следующий день после долгого лечения в госпитале неожиданно вернулся её муж.
- Долгожданная встреча была такой волнительной, что я совсем забыла о пленном немце. - Лечина честно рассказала всё сыну, когда он через две недели вёз её на вокзал. - А через девять месяцев родился ты…
- Что ты хочешь этим сказать? - удивился Миша, резко останавливая машину у тротуара.
- Увидев твою армейскую фотографию, - выдавила из себя женщина, - я вдруг поняла, что твоим отцом мог быть и тот немец. Ты так похож на него в армейском обмундировании, только вместо пилотки на нём было кепи с козырьком, а вместо гимнастёрки какой-то тёмный китель. 
- Зачем ты мне об этом сейчас говоришь! - вспылил Лечин.
- Я тяжко болею, - вздохнула она, - и знаю, что скоро умру…
- Не говори глупостей!
- Это так!.. И в этом нет ничего страшного, все умирают.
Зинаида Николаевна остановила его протестующий возглас предостерегающим жестом правой руки и закончила:
- Но я не хочу уходить с такой тайной, поэтому и рассказала всё. А как там было на самом деле мы уже не узнаем.
- У меня только один отец! - отрезал сын. - А то что я похож на какого-то немца - ерунда! Мало ли похожих людей на Земле…
Они замолчали и долго сидели рядом, думая каждый о своём. Но на всей планете не было в эти минуты людей более близких и родных, чем они.


Рецензии
Такая правда о том времени всегда захватывает, Владимир... правда, к качеству прозы у меня вопросы

Александр Скрыпник   19.07.2018 12:52     Заявить о нарушении
С удовольствием приму замечания.

Владимир Шатов   19.07.2018 19:48   Заявить о нарушении
Ну, вот о подходе Станиславского "верю-не верю", Володя:
разговор героини с собой ночью... не разговаривают с собой, как с посторонним, чужеродно смотрится;
вначале пленный разговаривает с местными на немецком... я это еще и понял бы, но затем - на ломаном русском, и тут же - о себе хорошим языком в цветах и красках;
и что такого он о себе рассказал, что женщину, прошедшую войну, так проняло? ;
женщин, бывшим с немцами, тогда называли немецкими овчарками, и пойти на такое падение уже не в безысходное время войны, а в послевоенное... не верю;
а к тому ж вернулся муж, и она забыла о незначительном эпизоде ?!! - ну, не знаю...
Я, видишь ли, так увидел прочитанное. Думаю, ты со мной не согласишься... но ведь тебя не было рядом, когда я читал : )

Александр Скрыпник   19.07.2018 21:24   Заявить о нарушении
Спасибо, подумаю!

Владимир Шатов   19.07.2018 22:53   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.