Ширше шак

               
     Мать святая сальмонелла, вспоможение окажи киргизу, блудящему степными тропами следом за махонькими вихрями, позабытыми в ковылях серебристых под луною неспешной жуком скарабеем, навозным жуком в шапке смешной. Он пляшет тарантулом, жук скарабей, навозные ролы сметая к японскому пруду, где рыбы рычат, пугая енота, что мордой разбойной в тот пруд заглянул. И побледнел, зашатался, упал и стал он отныне Илоном Маском космическим, ибо узрел он всемогущество племени закозлинного, руссиянского, не умеющего вообще ни х...я, даже если они, русские, евреи или башкиры, по х...й. Еноты и удоды летели по тундре с прибором кривым, выраставшим из ссохшихся жоп, прижмуренных вечно, протестом грозя сапогам Чойболсана, шемякин суд тому порукой, он слово дал заветное Навальному : мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, вот какие славные обычаи у нас в Кастилии, Криштиану Роналду ходит боком, скрипя портмоне, Ким Кардашьян залезла на пень, а он - весь чооооооорный. Сука, чорный пень. Бля. По жизни и навсегда он - чоооорный. Твою ж ты мать, так можно и с ума сойти, если воспринять всерьез и покаяться.
     - Ой, люд православный, прости ты тупого киргиза, в манду пославшего сразу нескольких царей, не знал киргиз ничтожный, что надо не так, надо не эдак, а не надо никак. Отрасти ослиные уши, вырасти идиотический мозг Навального и Каспарова, херачь по клавишам Несмияна и кудахтай Малаховым. Слушай Галича и проклинай палачей светлым зраком Свинадзе, зачеши волосы назад толстыми обоссанными старухами Петровской и Лариной, построй синагогу и пукни в мичети Ваенги, выпей кефиру с добавлением луку, закуси табашной махрой и прокляни самого себя, киргиз долбанный. Вспомни Готфрик, что самонаименовалась украинкой и пугает уже и не енотов рожей такой, а самого карлика Шкета, забытого Викой Астрелиной в гробу всех национальностей лесостепной полосы, где вечно кабуки.
     Голоса, военкоматы, расписная гомозня, как говорил Летов, отрубаясь на года и десятилетия. Тута токмо тако. Бухать запоем, ширяться десятилетиями, работать в тайге беломором, сыпать в кружку песок запоздалый из комментариев и перьев Диты фон Тиз, скалясь слепой кишкой во тьму тараканью, шуршащих мышиными хвостами жутко и страшно, пугая себя. Ой, бля, ужас какой, страх и майдан встает залупой багровой на бану. И раз в Ростове - на - Дону мужик попал куканом в строку, залычил лыко из ивовых веток, зубами и бобрами возглашая последнюю веру старых пионеров : да ходит всяк опасно и принесет дары. И пошла - поехала гидроцефалия Губерниева, Тина Канделаки сменяла кальсоны дедушки на московскую прописку, Лужков лысый пчел завел и выпустил их всех роем себе в жопу. Скачет и воет, вырывая волосы на груди патриота.
     - Ой, люд православный, я Лужков.
     Будто они это и так не знают. Вы все здесь лужки и перелески, лесополосы с персональными Чикатило, дубы заповедные, осины кривоватые усмешечкой Бродского, всепонимающего еврюги, от того и лежит он в Италии. Тут даже самозакопаться в падлу.
     Наверное, нужно завести себе блох. Выкусывать их победитовыми клыками, урча от злобы лютой. Опровернуть Гитлера лопатой. Выдрочить из хера литр самогону и нажраться вусмерть, залезть голым на стул и прочесть стишок.
     - Мы Пуси райот, мы вестники рассвета,
     Что ахуй превратит в говно,
     И вытирая сраку газетой -
     Нам не все равно.
     Перемен, мы ждем перемен !
     В наших глазах косые зрачки,
     В наших руках жужжат жучки,
     В прудах живут дафнии - рачки,
     А у министра Лаврова - очки.
     Перемен, мы ждем перемен !
     Сменяйте нам Цоя на запах берез,
     Вдогонку шило на мыло, Павленского в туз,
     Е...ий гребаный Экибастуз,
     Как ты его ни назови. Вместо лопаты : паровоз.
     Смеяться теперь все будут после паровоза. Гудит на станции водокачной паровоз сутулый и чугунный, к жопе евонной эшелон приторочен тяпкой и охапкой, тыр - тыр - тыр, летит по рельсам прямо на х...й.
     Усынови меня, Элина. Мне сорок три и я тупой, как гранитная глыба.