Междугородный маршрут

Пролог

Одноколейная железнодорожная линия связывала два районных центра соседних северных областей – город и посёлок городского типа. Расположенные в них станции не были тупиковыми; западнее, через триста километров лесов и болот, дорога достигала крупного узла, где стыковалась с магистралью на Ленинград, на востоке же одноколейку, тоже не сразу, но встречали уральские и сибирские линии. Населению редких небогатых посёлков  и деревень, расположенных вдоль дороги, о существовании этих отдалённых пределов время от времени напоминали лишь транзитные составы, по той или иной причине направленные не по электрифицированным магистралям, а по богом забытой одноколейке, деревянные шпалы которой ещё помнили первые паровозы.

Существовало и пассажирское сообщение; глубокой ночью проходил поезд из северной столицы в Поволжье и Башкирию, на одном из разъездов скрещиваясь со встречным, но дальние маршруты местных жителей интересовали мало. Активность и разнообразие в их жизнь вносил местный поезд из нескольких вагонов общего типа, официально называемый «пригородный», а в разговорах – просто Поезд, ежедневно, по неизменному из десятилетия в десятилетие расписанию, связывающий оба районных центра. Иного сообщения с внешним миром у большинства граждан просто не было.



Жизнь на небольшом, окружённом буреломной тайгой малодеятельном разъезде годами шла своим чередом. Поезда дальнего следования остановки по нему не имели, машинист ограничивался лишь коротким гудком, приветствуя встречающего поезд дежурного, и следовал дальше ходом, не снижая скорости. Спящие в тёплых вагонах пассажиры ждали через полсуток встречи с городом на Неве, и о существовании промелькнувшего тихого разъезда Пунцево даже не подозревали.

Событием являлся поезд пригородный. Немногочисленные присутствующие заранее прислушивались, ожидая тепловозный гудок при подходе, и затем наблюдали, как, снизив скорость, состав изгибался на входной стрелке, отклоняясь на боковой путь. Мимо с замедлением проходил видавший виды могучий ТЭП70, глухо порыкивая холостыми оборотами мощного дизеля; за ним, свистя тормозами, тянулись поскрипывающие вагоны. Прошипев, состав останавливался.



…Это была его первая самостоятельная поездка к родственникам в соседнюю область, хотя некоторые другие маршруты довелось освоить и раньше. Поэтому ни сам поезд, ни окружающие пейзажи особо острого любопытства уже не вызывали, тем не менее – по уже начавшей складываться привычке – подвергались постоянному машинальному наблюдению.

Когда после протяжного гудка тепловоза поезд тронулся и захлопали закрываемые вагонные двери, а небогатые станционные постройки разъезда Пунцево стали потихоньку отодвигаться назад, и молодой человек уже чуть было не отвернулся от окна, чтобы не провожать взглядом весьма стандартную обстановку, –  в этот момент он и увидел Её. Стоящую на песчаном перроне девушку с чёрно-белым диском дежурного. Взгляды молодых людей на мгновение встретились…



В пору юности (а ему, ученику выпускного класса средней школы, исполнилось тогда шестнадцать лет) людям, как правило, в той или иной степени свойственен максимализм. Трудно сказать, именно это или какое-либо другое обстоятельство сыграло в данном случае свою роль. Нескольких секунд, пока фигура с диском не пропала окончательно из пределов видимости в окне, хватило, чтобы пришло понимание – да, это Она. Что это значит конкретно – для него пока не сформулировалось, впрочем, это было и не обязательно, конкретика ведь не всегда необходима.

Благословенна пора юношества, когда жизнь кажется такой простой, и одновременно такой сложной… С вершин, к примеру, двукратно более солидного возраста большинство из нас, снисходительно усмехнувшись, навскидку предложили бы не один вполне простой вариант дальнейшего развития событий, сперва, конечно, потребовав ответа на вопрос «А надо ли оно тебе?» Прагматически прикинули бы, что гражданка эта, скорее всего, спит и видит, как уехать из опостылевшей глухомани хотя бы в ближайший районный центр, и перестать, наконец, мотаться за пятьдесят километров в лесной техникум с заочным обучением… Не говоря уже о перспективе более крупного города.

Всего этого в голове у нашего молодого человека пока ещё не было. Прийти просто так, ни с чем, предложить познакомиться… Ни пресловутый максимализм, ни вполне уже сформировавшееся чувство собственного достоинства не позволили подобного рода соображениям даже просто промелькнуть в его голове. Меж тем разного рода мысли, касающиеся будущего, одна за одной формулировались им для себя почти всю оставшуюся дорогу. И потом, чем значительнее с течением времени отдалялся увиденный фактический образ, тем прочнее он занимал место в голове и сердце этого человека в качестве единственно возможного…



Поступление в ВУЗ, учёба, дальние практики, затем – трудоустройство в геодезической экспедиции, разбросанные по стране объекты, руководство бригадой, затем полевой партией, дальнейшая учёба в аспирантуре, переход на другую работу… За чередой будней романтический образ из прошлого не стёрся в сознании, ведь человеческий мозг невозможно «почистить» по желанию, как память в компьютере. Эпизодические встречи с другими женщинами не затушёвывали этот образ, скорее даже наоборот, обостряли воспоминания и мечты. Вера в то, что долгожданная встреча с Единственной в назначенное судьбой время непременно и неизбежно произойдёт, позволяла не думать о необходимости сиюминутного решения проблемы личной жизни.



…Получив, наконец, долгожданный отпуск, он, руководитель одного из структурных подразделений в системе «большой энергетики» РАО ЕЭС России, смог морально подготовиться и поехать по тому самому маршруту из молодости. Официальным поводом послужила необходимость навестить родственников (хотя он делал это периодически и раньше, только менее замысловатым способом – на личной или служебной «Волге»), а на самом деле… Признаваться в этом он побаивался даже самому себе. И, уже сев после многочасовой поездки в двух автобусах в мало изменившийся со времён его молодости Поезд, он слабо представлял, что же всё-таки последует дальше…



Вагоны катились по линии с привычным стуком. Оставшийся перегон до того самого разъезда поезд должен преодолеть минут за десять. Вот сейчас, сейчас… Времени, пока состав замедляет ход и тормозит у платформы, хватит, чтобы принять какое-нибудь решение…

Но почему скорость до сих пор не снижается? Ведь уже точно пора. Может, он что-то перепутал со временем? Человек пристальнее всмотрелся в окно.
По левую руку промелькнули развалины брошенных станционных построек, которые и опытный глаз уже с трудом мог бы различить в чаще подступившего к полотну леса. Первые капли дождя косо поползли по мутному вагонному стеклу…



Опустели близлежащие таёжные деревушки, не тормозят больше поезда у стрелочных постов. Лишь могучие вековые ели, глухой стеной стоящие вокруг, знают, как умирала станция и что стало с той симпатичной дежурной…

 
I

Утренняя суета в диспетчерской, когда одной партии водителей, прибывших с очередной «дежуркой», надо побыстрее получить в окошке путевые листы, а другим, уже готовым к выезду, – отзвониться в это же самое время на ЦДС о начале работы; торопливый визит к медику, затем – к механику, потом – пробежка через обширную территорию парка к воротам крытой тёплой стоянки, и, наконец, вот она, машина, на которой предстоит отработать долгую смену… Всё это Сергеев, сорокалетний водитель междугородного автобуса, не без чувства лёгкой ностальгии вспоминал, подходя к серебристому тридцатисемиместному «Хёндаю-Аэросити», стоявшему у собственного подъезда. Времена поменялись, монополия огромных парков ушла в прошлое, и многие владельцы небольших фирм, занимающихся пассажирскими перевозками, оставляли технику в распоряжении водителей в свободное от рейсов время, что, несомненно, составляло определённое удобство. К числу таких директоров относился и работодатель Сергеева; машины их предприятия ночевали непосредственно у сотрудников.

Кнопка «массы» – и машина оживает, затепливаются разноцветные индикаторы на панели… Ещё одна кнопка – загудел, пыхнул котёл подогревателя, побежала теплеющая «кровь» – антифриз – по машинным жилам… И вот – основное: ключ «на старт», поворот – и, рыкнув, заговорил мощный дизель; автобус проснулся окончательно. Сбросил остатки ночной дремоты и Сергеев, почувствовал себя вполне бодро, несмотря на раннее утреннее время. Быстро заполнил приготовленный с вечера путевой лист и, заметив, что стрелка на указателе температуры уверенно поползла кверху, отпустил пневматический ручник, не торопясь, включил вторую передачу и потихоньку тронулся с места.



Ленинградский скорый прибыл практически без опоздания; заметённые дорожной пургой вагоны медленно катились вдоль перрона, и, наконец, состав встал. Из открывшейся со скрежетом двери плацкартного вагона на платформу вышла скромно одетая женщина с уставшим от полубессонной ночи лицом, поблагодарила проводницу. Немолодая труженица в накинутой поверх форменной тужурки телогрейке молча кивнула в ответ, проводила вышедшую равнодушным взглядом, закурила сигарету и принялась кочергой вычищать набившийся в дверной проём спрессованный снег. Затем, вытянув руку, с силой стукнула по куску наледи, образовавшейся на наружной стенке котлового отделения; лёд, рассыпаясь, с шумом рухнул вниз. Удовлетворённая сделанным, проводница осмотрела пустынный, если не считать прибывшей пассажирки, перрон и захлопнула дверь.

Женщина переложила небольшую дорожную сумку из одной руки в другую, зачем-то оглянулась и, поёживаясь от утреннего холода, направилась в сторону подземного перехода. До небольшого лесного райцентра, где жили её родственники, предстояло добираться ещё около трёх часов. Если повезёт, и всё будет нормально с билетами, она ещё сможет подремать в мягком автобусе.



Дорога от дома Сергеева до автовокзала по пока ещё пустынным городским улицам много времени не заняла, и вот уже бдительный охранник обходит машину по периметру, держа в руках специальное зеркало на длинной ручке, а затем заходит внутрь, чтобы осмотреть салон – таковы с недавних пор требования антитеррористической безопасности.

– Здорово, Володь! Ты дома-то хоть бываешь иногда? – дежурно поинтересовался Сергеев, намекая на нехватку кадров в охранном предприятии и, как следствие, – значительную переработку у действующих работников, когда остаться на вторые, а то и на третьи сутки для них было дело вполне обыденным.
– Санычу – привет, – забирая путевой лист, чтобы поставить отметку о досмотре, ответил круглолицый усатый охранник. – Да, скоро вообще сюда переселимся, благо, будка есть…
– Да-а… Ну ладно, что делать, трудись, видишь, есть незаменимые, значит.
– Да ну их всех, надоело, а куда денешься… Давай, езжай, удачи тебе.
Сергеев закрыл за вышедшим стражем безопасности дверь и въехал на территорию.
Проезжая вдоль длинного ряда отстаивающихся в ожидании своего рейса автобусов, он заметил такой же, как у него, бригадирский «Хёндай». Олег, бригадир, в это время, как правило, собирал вчерашнюю выручку у водителей их предприятия, и, действительно, сейчас возле его машины стояли ещё двое ребят, один с дизельного «ПАЗа», другой со «Скании». Сам Сергеев по условиям работы на его маршруте ежедневный план сдавать должен не был, но до отправления время ещё оставалось, и он решил подойти поздороваться с коллегами.

Судя по их лицам, если вначале разговор и шёл на финансово-производственные темы, то сейчас явно уже перешёл в другое русло. И на самом деле, после взаимных приветствий Олег продолжил начатый незадолго перед этим рассказ:
– Так вот, останавливаюсь у «двадцать вторых», только собрался в магазин зайти, слышу – ругань. (Сергеев понял, что речь идёт о магазине, расположенном в посёлке, где размещалась их ремонтная база. Там же, возле этого магазина, находилась конечная городских маршруток 22-го номера). – Смотрю, стоит один возле своего «ИВеКо», капот открыт, смотрит туда и матерится, на чём свет стоит, на пол-посёлка. Второй подошёл к нему, я прислушался – оказывается, тот на сменщика своего, что нет масла в двигателе, а взять сейчас негде, чтобы долить. Ну, думаю, помогу ребятам, если надо, найду им литр масла, мало ли, базы-то рядом, вдруг тоже обратиться придётся когда, коллеги всё-таки. – Ирония, с которой бригадир произнёс слово «коллеги», не укрылась от слушателей. – Подхожу, говорю насчёт масла, они обрадовались. И хорошо ещё, что щуп у этого дятла на всякий случай, по привычке, вытащил. А там – полтора уровня. Показываю ему. Гляжу – никакого впечатления. Спрашиваю: «А как ты масло смотрел?» Он с готовностью открывает заливную пробку, суёт туда палец, вынимает и показывает с возмущением – «Смотри, совсем сухо!»

Еле дождавшись конца рассказа, водители загоготали.
– Надо было дать ему масла, чтобы до крышки долил, для такого дела и своего не жалко, – сквозь смех посоветовал Сергеев.
– Дак ну да, я бы и дал, жаль, с собой мало было, а туда ведь ведро надо, наверно, не меньше, чтобы до верху дошло… И вот такие на пассажирских маршрутах работают, людей возят, – уже без смеха продолжил Олег. А что удивительного – вон у них и объявления висят, хочешь – откроют категорию, лишь бы работал на их условиях. Это не то, как раньше – грузовой стаж, классность, без этого на автобус – ни-ни…
– Да, не говори… Ну ничего, мы свой путь прошли правильно, а теперь уже другие – пусть, как хотят, – отозвался пожилой водитель стоящей поблизости белоснежной «Скании». – Людей жалко только, которых эти гробят…

Помолчали.
– Ладно, – Сергеев всмотрелся в расположенную напротив парковочного ряда пассажирскую платформу, где начинали собираться люди с сумками и чемоданами. – Поеду потихоньку.
– Да что ты на этих смотришь? Вот было бы столько же на Речном – тогда да, – произнёс «ПАЗовец», имея в виду выручку наличными, из которой, помимо заправки топливом, формировалась и заработная плата.
– Речной… Впереди за пять минут «туристовский» идёт, да и протянет ещё, собака. Всех соберёт, как пылесос. А гоняться с ним бесполезно, – в сердцах ответил Сергеев. – Как достали они уже! Нет, ну я понимаю, рынок, капитализм и всё такое. Охота кому-то ездить, как шайтанам, в их трюмах, экономить копейки и минуты, и гробиться при этом – ради бога! Но пусть берут нормальное время, допустим, за час перед нами. Они – по своему, мы – по своему… И люди сами решат, что им надо. А так – это просто шакалы, а не конкуренты, – и Сергеев добавил непечатное слово.
– Это точно… Может, когда что и изменится… – погрустнев, пробормотали мужики.
– Хорошо бы только дожить до этих перемен… Ну, бывайте, до встречи!
Махнув на прощание рукой, Сергеев поднялся в кабину и поехал в направлении посадочных площадок.



…С билетами проблем не возникло, оставались свободные места на самый ближайший, утренний рейс. Стоя в очереди в кассу, женщина вспоминала, что родственница, к которой она ехала, упоминала о каких-то появившихся в последние годы междугородных микроавтобусах, типа маршруток, отправлявшихся от гостиницы «Турист»; но, представив себе многочасовой путь в маленьком тесном салоне, а также то, с какой скоростью они обычно «летают» по дорогам, перестала даже думать о подобном варианте. И, получив от молоденькой кассирши билет и сдачу, задумчиво двинулась к выходу из зала ожидания на перрон автовокзала.
За годы её отсутствия обстановка здесь изменилась не сильно; правда, приметы времени не обошли вокзал стороной: ремонты и перестановки скрыли красивые мозаичные панно на стенах, поменялась планировка касс и служебных помещений. Стали другими и сами автобусы, уже не видно замечательных красных «Икарусов-256» из её детства… Но в целом аура автовокзала, с ожиданием дальней поездки, а значит, и каких-то перемен в жизни, осталась для неё прежней, и волнение при выходе к посадочным площадкам она испытала примерно такое же, как в далёком детстве, хотя, конечно, умом и понимала, что какие уж могут быть теперь принципиальные перемены…

Суровый город на Неве, куда ей удалось уехать на учёбу после Тихменевского лесного техникума, так и не стал для неё «своим», как не стал своим и никто из его традиционно доброжелательных в своей массе жителей. Частенько, как наяву, так и в сновидениях, вспоминалось детство и юность, тихий железнодорожный разъезд Пунцево, работавшая там тётя, проходящие поезда, которые она встречала с тётиным жезлом в руках и которые манили её в неведомое будущее… А ещё – один короткий взгляд из вагонного окошка; его она, боясь самой себе в этом признаться, помимо воли вспоминала все эти долгие годы. Именно эти воспоминания не давали ей почувствовать себя по-настоящему одинокой в своей съёмной «однушке» на Гражданском проспекте, которую она покинула без всякого сожаления, не зная, доведётся ли вернуться туда вообще – тётя стала старенькой и попросила помочь ей по хозяйству… И вот теперь женщина с некоторым трепетом всматривалась в подходящий к посадочной площадке автобус, веря, что он через несколько часов вернёт её в далёкое детство…

«Хёндай» плавно остановился, коротко прошипев тормозами; ожидавшие на платформе люди стали потихоньку кучковаться у передней двери, почтительно расступаясь перед подошедшей посадочной контролёршей. Открылась дверь, водитель, выходя, перебросился с посадчицей парой слов и направился в здание вокзала, слегка помахивая зажатым в пальцах путевым листом. Сперва его было не очень хорошо видно за спинами приготовившихся к посадке пассажиров, да женщина особо и не присматривалась, поглощённая своими мыслями. Но вдруг что-то словно толкнуло её, и она непроизвольно повернула голову; он, в свою очередь, уже открывая входную вокзальную дверь, тоже машинально обернулся, чтобы посмотреть, как идёт посадка.

Стовшую в тусклом свете перронных фонарей пассажирку он, конечно, разглядеть не мог, да и не стремился; она же в этот момент скорее сердцем, чем умом, поняла, что круг её воспоминаний замкнулся.



Скользнув взглядом по сидящим и дремлющим в неудобных позах на скамейках зала ожидания людям, Сергеев вошёл в служебный проход. Врачебный кабинет, потом диспетчерская… Задумчивая докторша с приятным лицом сделала запись в журнале, затем, посмотрев на показания тонометра, критически покачала головой и вдруг, принимая от Сергеева снятую с руки манжету аппарата, ни с того, ни с сего спросила, хитро посмотрев на него:
– Рубашка какая красивая у вас… Наверно, для кого-нибудь, а? – и прибавила, уже без вопросительных интонаций, – и почему мужики жениться не хотят, столько женщин вокруг одиноких…
– Ну да, есть там одна, в Раменках, – ляпнул слегка ошарашенный вопросом Сергеев первое, что пришло в голову. – А рубашка как рубашка, обычная вроде… – зачем-то уточнил он.
– Ну а всё-таки, вот объясните мне, вы же не женат, да? – продолжала допытываться докторша.

Сергеев хмыкнул, застёгивая пуговицы на куртке. Врача предрейсового осмотра просто так «куда подальше» не пошлёшь – чревато, да и вообще, с женщинами он старался быть всегда максимально корректным. Но как объяснить, что не встретил до сих пор «своего» человека – на пятом десятке это может прозвучать уже в некоторой степени смешно, если не сказать больше, да и потом, зачем вообще объяснять что-либо посторонним людям…

– Женщинам внимание нужно, а из рейса приедешь – уже ни до чего, только диван да телевизор, силы-то уже не те, – попытался отшутиться он, беря из рук докторши свой путевой лист со штампиком о допуске к работе.
– Зря так думаете, нормальные понимают всё. Думаете, человека не видно?
– Ну, так-то да… – Сергеев подошёл к двери кабинета. Как бы ни был интересен разговор, но пора уже было идти в диспетчерскую. – Спасибо вам. А про это мы ещё поговорим, – улыбнулся он докторше и вышел в коридор.
«Да-а, дела, – подумал он, проходя мимо камер хранения. – Давненько ни о чём подобном меня не спрашивали… А ведь и правда, теперь уже и сил-то не остаётся ни на что, работать и то тяжело стало, какие уж там романтические подвиги… В Раменках – да, диспетчерша симпатичная, и одна вроде бы… но ребёнок, да и вообще… Хотя…»

В диспетчерской было тепло.
– Здравствуйте! – громко произнёс Сергеев, от чего сидящая за монитором компьютера женщина-диспетчер, старшая смены, непроизвольно вздрогнула, чуть не расплескав кофе из стаканчика, и выразительно посмотрела на него.
– Здрасте-здрасте, - ответила вторая диспетчерша, Наталья. – Давайте путёвку. Что вы Марь Иванну пугаете? Мы не проснулись ещё, – с шутейным упрёком начала она утренний разговор. – А на сменщика вашего жалоба пришла, знаете?
– Нет… – отрицательно покачал головой Сергеев. – А чего хоть он учудил-то?
– Ну как. Он с вокзала выехал, ему же под Южный мост, как обычно. И он берёт и говорит на салон: «Сейчас впереди будем под низким мостом проезжать, пригните головы, на всякий случай», – Наталья прыснула.
– Ну и что? Хохма-то старая, – улыбнулся Сергеев.
– А то. Пассажирка одна так резко нагнулась, что у неё очки упали, и одно стекло треснуло. Теперь вашему за ремонт очков платить придётся, – с бесстрастной миной произнесла старшая.
– М-да… А голова-то хоть цела осталась у пассажирки?
– Да голова-то вроде бы – да, жалобу-то она смогла написать, – обе женщины еле сдерживались от смеха. – На полном серьёзе – «примите меры»…
– Ну, это хорошо, что цела, – философски заключил Сергеев. – Значит, ещё много интересного напишет… – Ладно, Наташ, давай, поехал я. Интересно с вами, но время…
– Счастливо! – Диспетчер протянула путевой лист и вынутую из тихо прожужжавшего принтера, ещё тёплую посадочную ведомость, кивнула и нажала кнопку громкоговорителя.

«С площадки номер два отправляется автобус с билетами семь сорок пять» – прозвучало над территорией автовокзала.

Сколько Сергеев помнил, она всегда использовала эту, слегка далёкую от норм русского языка, формулировку. «Как это – «автобус с билетами»? – задавался вопросом он. – Почти что «грузовик с макулатурой»…»

Думая о подобной чепухе, он пересёк зал ожидания, вышел на платформу и подошёл к «Хёндаю». «Шестнадцать», – сказала посадчица, имея в виду количество пассажиров. «Да-да», – ответил Сергеев, заглянув в ведомость. «Ну, всё тогда, хорошей дороги!» «Ага, спасибо», – проговорил он, поднимаясь по ступенькам в автобус.

Мельком оглядел ещё не успокоившихся после посадки пассажиров, прошёл на своё место в кабину, сел, закрыл пневматическую дверь, снял кепку, куртку снимать пока не стал – ещё напустят холода, пока будут заходить на городских остановках у двух вокзалов, железнодорожного и речного. Поморщившись от бликов в салонном зеркале, погасил яркое освещение и включил ближний свет фар. Убедившись, что всё нормально, аккуратно задним ходом отъехал от площадки и плавно тронулся к выезду в город.
 
II

Город просыпался.

Перед светофорами уже начинали скапливаться частные легковые автомашины, создавая небольшие «пробки», неизменно вызывавшие у Сергеева привычное глухое раздражение.

«Дорвались, напокупали машин… – как обычно, размышлял он про себя, тормозя сзади очередной вереницы частников. (Некоторые слова Сергеев машинально проговаривал вслух). – Даже уже в Европе, говорят, этого нет, никто по одному не ездит, сам себя не возит, неприличным считается у них. А здесь… Из крайности – в крайность. Нет, ну понятно – в сельской местности, скажем, где других вариантов нет, – думал он, с тоской глядя на сменившийся сигнал светофора. – Но в городе-то зачем? И надо-то большинству всего несколько остановок. Не то, что на обычном транспорте проехать, а просто пешком пройти – ещё и лучше. Так нет… А из-за них и у нас график сбивается, да что график – «Скорая» иногда не может добраться вовремя… Пожарники тоже вот раз проехать не смогли – всё стоящими легковушками было забито…»

С этими мыслями Сергеев, сам имевший за свою жизнь все модели «Волг», начиная от легендарной «двадцать первой» и заканчивая нынешней, современной, «сто пятой», но никогда, как и его родной дед, не использовавший личный транспорт иначе, чем по крайней необходимости и только в летнее время, переехал наконец-таки мост через Волгу и вскоре остановился у Речного вокзала. У железнодорожного он взял двоих, и теперь основные пассажиры могли быть только здесь.

Действительно, на остановке, являющейся крупным узловым пересадочным пунктом в масштабах города, толпились несколько человек. «Коротыши…» – намётанным глазом определил Сергеев, открывая переднюю дверь.

Пассажиров, следующих до ближайших к городу остановок, называли в среде автобусников «ближнюками» или «коротышами»; водители междугородных рейсов, по неписаному кодексу товарищества, как правило, их не брали – это был «хлеб» тружеников пригородных маршрутов. Не стал бы отступать от данного правила и Сергеев, но в этот раз своего коллегу с поселкового маршрута, чьё время совпадало с его, он почему-то не увидел ещё на посадке, а значит, людям предстояло бы замерзать ещё часа полтора до следующего рейса. Поэтому он впустил обрадовавшихся граждан с рюкзаками в тёплый салон, ссыпал, не считая, в специальную коробочку полученные от них холодные металлические деньги, закрыл дверь и двинулся дальше. Преодолев ещё один мост, через впадающую в Волгу реку Тверцу, он свернул налево и оказался на «финишной прямой» – улице, ведущей за город и далее в соседнюю Вологодскую область.

На этой неширокой улице семьдесят пять лет назад до последнего стояли наши войска, сумев в итоге не пропустить врага в Затверечье. Здесь прошёл самый крайний северо-восточный рубеж советской обороны, до которого смогли дотянуться гитлеровцы. Лежащая дальше русская земля уже не знала ни смертельных боёв, ни оккупации…



Несколько кварталов по частному сектору (в кабину потянуло дымком от топящихся печей), и улицы с односторонним движением сошлись, образуя трассу межрегионального значения. Промелькнули заборы складов, пилорам, бывшей грузовой автоколонны… И вот справа – здания городского пассажирского парка, где два десятилетия назад Сергеев начинал свою трудовую деятельность. Это потом уже было окончание ВУЗа, инженерная и административная работа, подъём по карьерной лестнице – не без этого… Жизненный опыт помог человеку понять, что детские и юношеские мечты и впечатления (а водители автобусов, тем более междугородных, всегда были для него кем-то вроде небожителей, автовокзал же вообще являлся сакральным местом) – это и есть то настоящее, чем надо заниматься в жизни, ибо это предназначено Судьбой, а всё остальное – не более, чем суррогат… С ужасом он вспоминал теперь свои чиновничьи годы – насколько же бессмысленной выглядит кабинетная карьерная возня по сравнению с настоящим Делом, когда приносишь радость и творишь добро конкретным людям – вот, например, этим замёрзшим дачникам, да и тем, кто будет ждать его впереди на заснеженных остановках вдоль трассы. А чувство движения, дороги, взаимодействия с могучей машиной – с чем вообще это можно поставить рядом? Ни о чём другом не стоит даже и думать…
Неизбежный же в данном деле риск и огромная ответственность – естественные составляющие любой серьёзной мужской профессии. «Офисному планктону» люди свои жизни не доверяют.



Напротив проходной пассажирского автопредприятия, на постаменте с надписью «Автобусу – труженику», горделиво замер красавец – «ЛиАЗ-677». Сколько миллионов человек перевёз за свою долгую жизнь этот неприхотливый трудяга… Не сразу, но довелось и Сергееву посидеть за его штурвалом, немало километров намотали они с ним по городским и пригородным дорогам… Проезжая мимо, Сергеев всегда вспоминал интересные случаи, связанные с этими машинами, имевшими свои, не знакомые многим нынешним шоферам, особенности.

Вот, например, если спросить: чем в первую очередь укомплектовывался «ЛиАЗ-677», но не по правилам, а по суровым требованиям жизни? Или, иначе, для чего в автобусе в первую очередь нужны не аптечка или знак аварийной остановки, а обыкновенный силикатный кирпич, да ещё и с привязанной к нему верёвкой?
Разгадка же на самом деле проста, как и всё гениальное. Имя изобретателя данного приспособления история не сохранила, но обойтись без него при повседневной работе было невозможно.

Дело в том, что машины тех лет не были оснащены пневматическими стояночными тормозами. Сейчас подобные тормоза есть уже и на «ПАЗах», а в то время и автобусы большой вместимости, несмотря на наличие пневмосистемы, оборудовались механическими ручниками, которые оказывались достаточно ненадёжными и быстро выходили из строя. Затормозить же машину, имеющую гидромеханическую передачу, при помощи трансмиссии невозможно. Вот и приходилось на участках с уклоном либо использовать поребрик, либо, открыв дверцу кабины, исхитряться аккуратно попасть кирпичом под переднее колесо, а затем, перед началом движения, вытаскивать кирпич за верёвочку обратно (при необходимости слегка тронувшись вперёд или назад). Гаишники обалдевали, глядя на эти действия, но к муниципальному транспорту придирались редко.

И ещё безотказный кирпич исправно служил, как ни странно на первый взгляд, при прогреве холодного двигателя, преимущественно в зимний период. Во время низких температур низкокачественное масло в гидротрансформаторе сильно густело, и после запуска мотора, разгоняясь первичным насосным колесом, соединённым с передним карданным валом, страгивало машину с места даже на нейтрали. На тесных стоянках по утрам из-за этого бывало немало неприятных случаев. Выручал, конечно же, всё тот же кирпич…

А ещё такое вот дело, как долив масла. Казалось бы – чего проще? Но и тут, оказывалось, были свои нюансы… На этих машинах, которые эксплуатационники метко прозвали «луноходами», гидромеханическая коробка передач (ГМП) размещалась под полом пассажирского салона, а открывающий доступ к ней люк находился прямо напротив передней двери. Когда приходилось поднимать этот люк и проверять при помощи щупа уровень масла в коробке (это полагалось делать периодически, причём при работающем двигателе), а кто-то из пассажиров в это время находился в салоне (иногда получалось и так), то наиболее «продвинутые» из них, бывало, принимали огромную коробку с виду за двигатель и даже рассуждали потом о таком его «неудобном расположении». Однако суть не в этом.

Корпус ГМП не оснащался дополнительной пробкой, и поэтому масло в коробку приходилось заливать через отверстие, в которое вставляется контрольный щуп. Для этого существовали специальные воронки, и необходимо бывало предварительно разогреть предназначенное для заливки масло (например, поставив ёмкость у отопителя в кабине), чтобы оно смогло протечь через узенькое горлышко и трубку. (Вообще-то масло надо было заливать специальное, но в те годы – «по бедности» – лили обычный автол, тот же самый, что и в двигатель; впрочем, его особо не экономили, на смену выдавалось на «ЛиАЗ» пять литров масла, а на «ПАЗ», как сейчас вспомнил Сергеев, три).

И был у них тогда в парке стажёр, которого готовили Сергееву в сменщики и, естественно, этим и многим другим премудростям обучали. Он уже знал, к примеру, что без нужного давления в коробке при включении задней передачи будет включаться первая, и можно наделать дел, пытаясь, к примеру, отъехать задним ходом от посадочной площадки автовокзала, не посмотрев предварительно на манометр. Поэтому однажды, уже ближе к концу стажировки, ему и доверили самостоятельно подготовить машину к выезду (эти навыки должны быть у каждого в порядке вещей) и подогнать её к диспетчерской.

Было, да… Сергеев стоял тогда с коллегами у диспетчерской, ждал «молодого» (хотя сам был не намного старше его). Время шло, а того всё нет и нет. Опоздание на выходе из парка – случай подотчётный, неприятностей не надо никому, и они пошли по направлению к крытой стоянке посмотреть, в чём дело. И видят – машина стоит уже на улице, всё вроде бы в порядке, а стажёр в странной позе находится в кабине при откинутом внутреннем капоте и с видимым усердием совершает какие-то действия.

Оказалось – всего-навсего доливает масло в двигатель. Но. С использованием «коробочной» воронки и через щуп.

Немая сцена. Сперва подумали – такой юмор у человека (а в пять утра перед сменой, да ещё и опаздывая, шутить особо никому не хотелось, так что могло дойти и до рукоприкладства, с этим было просто). Однако выяснилось, что человек, не обнаружив на клапанной крышке ЗиЛовского двигателя пробки для залива масла – как на известных, видимо, ему моторах Заволжского завода, стоящих на «ПАЗиках», – вполне искренне решил, что следует поступать аналогично тому, как учили при доливе в ГМП. Поэтому предварительно добросовестно подогрел полученное масло (на это и ушло время) и начал потихоньку заливать его через щуп. О наличии специальной маслозаливной горловины, притом снабжённой дополнительным воздушным фильтром, вполне удобный доступ к которой открывался через передний капот, стажёр даже не подозревал.

Учите матчасть, ребята…
Сергеев улыбнулся воспоминаниям.



– Уж вы нам около тропинки остановите, если можно. Пожалуйста! – От ностальгических мыслей его отвлекла пожилая пассажирка, подошедшая к передней двери.

Они уже проехали пригородную деревню Змеёво, где никого не было ни на вход, ни на выход, и теперь поднимались на первый из трёх путепроводов через железные дороги, пересекающие шоссе вблизи города. Трассу со всех сторон обступал густой таёжный хвойный лес; немного в стороне располагался небольшой посёлок со столь же красноречивым, сколь и безликим названием «Загородный», единственным занятием жителей которого была работа на местной свиноферме. Чтобы попасть туда с трассы, необходимо было пройти по узкой лесной тропинке, но оборудованная остановка располагалась существенно дальше, чем начало этой тропки, и водители автобусов понимали, что преодолевать несколько сот метров по нерасчищенной обочине либо просто по проезжей части – дело для пожилых людей с поклажей весьма нелёгкое, и старались идти навстречу таким вот просьбам, несмотря на определённые неудобства.

– Подведёте вы меня под монастырь с этой вашей тропинкой, – привычно ворчал Сергеев, сбавляя скорость и осторожно прижимаясь к снежному валу на обочине. – На Орше толкали уже «ПАЗик», хорошо, что народу утром было много…
– Да, там в этом году совсем снег не чистят, как вообще рейсы-то не отменили ещё, – обеспокоенно проговорила пассажирка. – Спасибо Вам огромное! – искренне сказала она, осторожно спускаясь по ступенькам на выход.
– Уж извините, что в снег – перешагните как-нибудь, – посочувствовал её затруднениям Сергеев.
– Да ну, что Вы, всё нормально, тут же везде снег, и так – спасибо большое! – повторила женщина. – Здоровья Вам и пути счастливого!
Сергеев кивнул в ответ и закрыл дверь. Автобус двинулся дальше.



Рассветало. Трасса была свободной, а самое главное – чистой от тяжёлого удушливого дыма, который годами полз от расположенной вблизи неё городской свалки, вызывая порой, несмотря на предупреждающие знаки, немало тяжёлых аварий. В последние годы свалку наконец-то законсервировали, организовав новую на десяток километров дальше от города. Теперь стало можно не задраивать наглухо окна, проезжая по данному участку, и поддерживать нормальный скоростной режим. Поэтому через каких-нибудь пару минут Сергеев уже перевалил следующий, второй по счёту, мост – через местный «БАМ», поприветствовал, по доброй традиции, взмахом ладони водителя встречного «люксового» «ЛиАЗа» и высадил оставшихся «ближних» пассажиров – нескольких дачников.

Этим неутомимым гражданам предстояло, преодолев несколько километров через болото, достичь своих, на этом же болоте расположенных, «фазенд» и приступить – нет, не к отдыху на «даче», а к постоянному тяжёлому труду. Результат этого труда непредсказуем: всё может погибнуть при практически ежегодных торфяных пожарах, может быть залито дождями, уничтожено заморозками, наконец, просто украдено. Но, тем не менее, люди, чаще всего – сильно пожилые и не блещущие здоровьем, находят смысл в данной работе даже в малопригодной для этого по климатическим условиям зоне «рискованного земледелия». Сергеев с сочувствием наблюдал из тёплого автобуса за тем, как они, закинув за спину рюкзаки и подхватив прочий нехитрый скарб, растворяются в холодном болотном тумане…
А трасса несла на своей бугристой от слабого топкого грунта спине тяжёлый автобус дальше. Каждый метр здесь был известен Сергееву с раннего детства. Вот и третий мост – через бывшую узкоколейку. Сколько раз они ходили здесь пешком с дедушкой… Он опять предался воспоминаниям, на спокойной дороге это его не отвлекало.



В те времена, когда «деревья были большими», по этой линии ходили ещё пассажирские поезда – возили рабочих на участки торфодобычи, а также всех желающих на просторы Оршинского Мха для сбора клюквы, брусники, морошки и других даров северной природы. Потом наступил 1992-й год, когда развал Союза совпал с огромными торфяными и лесными пожарами, накрывшими эти места. Торф горел уже готовыми караванами, техника уходила в многометровые пустоты, люди с производственных участков и жилых посёлков спасались чудом (и, увы, не все…) Самому Сергееву приходилось лично наблюдать вполне безобидное на первый взгляд явление: идёшь по узкоколейке, в междупутье травка зеленеет, всё вроде обычно, и вдруг между шпал отверстие – небольшое такое, и оттуда дым валит, как из паровозной трубы… А в другом месте видишь висящие в воздухе обгоревшие рельсовые плети технологических «усов» (ответвлений) с болтающимися кое-где головешками шпал… Сгорели вокзалы, производственные и вспомогательные здания и сооружения. И с тех пор добыча торфа (одного из немногих природных богатств их края) стала от года к году сокращаться, электростанции перестали его использовать даже в качестве резервного топлива, инфраструктура очень быстро сошла на нет, затерянные среди болот и лесов посёлки торфяников, ранее снабжавшиеся чуть ли не лучше областного центра, превратились в островки выживания – без магазинов, больниц, школ (а это всё было) и хотя бы мало-мальской перспективы.

Но дорога жила, несмотря ни на что, по основному ходу и некоторым боковым «усам» сохранялось движение. Иногда у Сергеева получалось выбраться на прогулку в эти края, и так приятно было видеть иной раз деловито рычащий и раскачивающийся на кривых рельсах мотовоз, прозванный в народе «кукушкой» за характерный, если слушать на расстоянии, звук сигнала…

И насколько грустным оказалось впечатление, когда, приехав в прошлом году по старой дороге на переезд, чтобы пойти за грибами, он увидел, что вместо рельсов от узкоколейки остались лишь чёрные торфяные колеи да сгнившие шпалы… Дорога перестала существовать. Всё огромное хозяйство оказалось никому не нужным, результат труда значительного числа людей во многих посёлках вдоль линии превратился в ничто. Совсем скоро зарастут травой или сгорят в торфяных пожарах последние остатки шпал, окончательно рассыплются руины зданий разъездов, вокзалов и стрелочных постов… Всё то, что было, останется лишь в памяти немногочисленных старожилов. Да ещё вечнозелёных лесных исполинов, которые молча наблюдали как за строительством и расцветом дороги, так и за её гибелью.



За всеми этими мыслями километры пути пролетали практически незаметно, и вот уже показался поворот к расположенному в стороне от основной дороги районному центру Раменки, на автостанцию которого необходимо было заехать.

Сергеев, как обычно, сбросил газ, но заметил с неудовольствием, что обороты двигателя снизились недостаточно. А когда стал переходить на пониженную передачу, на нейтрали они даже подскочили. Дело ясное: обледенел тросик «газа». У корейских машин, при всех их достоинствах, существовали и явные недоработки, в частности, отсутствие какой-либо нижней защиты пространства между двигателем, коробкой передач и задним мостом. Для самой Кореи, возможно, это и было простительно, но в условиях российского климата неизбежно приводило к огромному количеству грязи из-под задних колёс, которая скапливалась на крышке коробки; зимой же всё это вдобавок покрывалось льдом, и, естественно, обледеневал проходящий там же тросик управления топливным насосом («газа»), в результате чего дизельный двигатель и переставал сбрасывать обороты. Решалась данная проблема довольно просто, путём постукивания по тросу длинной палкой через лючок коробки в салоне на полу перед последним рядом сидений.

Свернув на второстепенную дорогу, Сергеев остановился, откинул ручник, двигатель глушить не стал – дело-то секундное, да и нежелательно останавливать его с высоких оборотов (из-за остаточного давления на турбине). Пошёл в салон, там, за спинками заднего ряда, специально, в том числе – для таких случаев, хранилась щётка с длинной ручкой. Заметил, что на предпоследних сиденьях – мамаша с дитём дошкольного возраста, судя по разгорячённому виду обоих, ведут какую-то сильно воспитательную дискуссию. Не обращая на них особого внимания, вытащил из-за спинок орудие труда, и только собрался приподнять люк и выполнить нехитрую операцию, как произошло неожиданное: ребёнок молнией кинулся к нему, встал на крышку люка, схватил одновременно его руки и ручку щётки, и, заливаясь слезами, закричал: «Дяденька, не надо, пожалуйста, я правда больше не буду!!!»
Сцену можно было бы назвать «немой», да только вот движок орёт, ребёнок орёт, а молодая маманя, густо покраснев, молча разевает рот, как рыба (или Сергеев просто не слышал, что она говорила). Но делать всё равно что-то надо, и в первую очередь с двигателем, поскольку его, в отличие от дитяти, словами не успокоишь. Сергеев взял несчастного ребёнка руками и усадил на среднее сиденье заднего ряда, поднял крышку, оббил лёд. Тросик ушёл на место, обороты мотора снизились одновременно с затиханием детского плача. Водитель поставил всё обратно, засунул щётку за спинки. Жертва воспитательного процесса, разом просохнув от слёз, смотрела на него, забыв закрыть рот. Сергеев с вопросительной интонацией сказал ему: «Ну что, всё нормально? Поехали?», и пошёл в кабину, пытаясь предположить, что именно незадачливая мамаша внушала своему отпрыску незадолго до его появления.

«Обычно – думал он, – говорят: «будешь делать то-то и то-то (или, наоборот, не будешь – не суть важно) – дяденька шофёр высадит тебя» (или что-нибудь в таком духе). О воспитательной ценности подобного подхода судить не мне, но в этот раз, судя по тому, как судорожно малец схватился за палку, а потом не давал открыть люк в полу, угрозы были посерьёзнее. Каким же монстром, интересно, выставляла меня дамочка перед сыном? И каким же смелым оказался он в итоге, решив этому «монстру» противостоять. Воспитательница, ё-моё…»

На сидевшую в середине салона у окна женщину Сергеев внимания не обратил.

 
III

Посёлок городского типа, районный центр Раменки, встретил автобус Сергеева сонным равнодушием и слегка расчищенной, по сравнению с колеёй подъездной дороги, центральной улицей. Контраст между областным центром и данным населённым пунктом чувствовался во всём; впечатление оказывалось таким, будто на машине времени перенёсся в 60-е – 70-е годы прошлого века (да, по сути, так оно и было). Помимо прочего, посёлок этот являлся неофициальным центром местной карельской автономии, что тоже неизбежно накладывало свой отпечаток. Отсюда происходила одна из ветвей рода Сергеева по материнской линии.

Высадив пару человек в центре посёлка, он проехал мимо заброшенного в прошлом храма, отметив про себя, что и сюда уже добралась коммерческая хватка нынешних церковников, и зарулил на площадку перед расположенной на краю посёлка автостанцией. Вопреки его ожиданиям, площадка была расчищена от снега (недавно закончивший эту работу местный дедок покуривал в сторонке, опершись на широкую лопату), а из трубы скромного типового здания автостанции весело вился дымок. (Слухи о её предстоящем закрытии ходили давно, но пока ещё какая-то жизнь тут теплилась).

Встав из-за «баранки», Сергеев с хрустом потянулся, командирским голосом произнёс в салон: «Пять минут», взял путевой лист и вышел на улицу. Подумав, он обернулся, и, наклонившись, поворотом рукоятки снял давление воздуха с цилиндра передней двери. Теперь дверь открывалась и закрывалась вручную, и вышедшие наружу курильщики, да и просто желающие подышать свежим воздухом, смогут закрыть её за собой, тем самым сохранив тепло для остальных пассажиров.



Пройдя через маленький полутёмный зал ожидания, который почему-то вызвал в голове ассоциацию со словом «предбанник», Сергеев вошёл в тесноватое служебное помещение. Справа располагалась касса, прямо – непосредственно диспетчерская, над проёмом входа в которую горделиво поблёскивала древняя стеклянная табличка «Начальник автостанции». Ни там, ни там никого не было, хотя свет горел, а на столе стояла чашка с только что налитым, судя по поднимающемуся парку, чаем. Злоумышленников и террористов здесь явно не опасались.

– Хозяева, ау-у! – вошедший постучал костяшками по филёнке скрипучей деревянной двери. – Есть кто живой?
– А-а, да-да, ждём, пассажир есть один у нас. Здравствуйте, – приветливо проговорила появившаяся откуда-то из закутка женщина неопределённого возраста, поправляя на плечах тёплый пуховый платок.
– Здравствуйте… А Лена не дежурит сегодня, да? – поинтересовался Сергеев.
– Всё, не работает больше Лена. Уехала она, в Ярославль вроде бы. То ли родственники у неё там, то ли познакомилась с кем-то, – стала объяснять словоохотливая кассирша. – Да и ясно – что ей здесь делать одной, – продолжала она, почему-то со значением посмотрев на Сергеева. – Никакого смысла… Я вот вместо неё пока, – женщина вынула из тумбочки стакан и поставила на стол. – Чаю хотите? Как раз вскипел, только что…
– Спасибо, можно… А почему «пока»? Всё-таки закрывают вас, решили окончательно?
– Дак да… Так-то оно и понятно – убыточно же это всё… Вон, на одни дрова сколько надо, – кассирша кивнула в сторону топящейся печи, – плюс электричество, ну и наша зарплата… А народу нет никого, сами видите. Да и льготники одни. Невыгодно…

На деревянной скамеечке перед окошком кассы, действительно, сидела пара человек сильно пенсионного вида. Больше во всём здании из пассажиров не было никого.
– Да-а… – неопределённо протянув Сергеев, взяв горячий стакан и отойдя к окну. - Раньше всё по-другому было, – озвучил он риторическую мысль.
– Не говорите…



Чай, остывая, курился на подоконнике (Сергеев не любил слишком горячий). Тыльной стороной ладони водитель протёр слегка запотевшее оконное стекло, чтобы посмотреть, что происходит возле его машины. Несколько мужичков прохаживались около автобуса, покуривая. «Дверь, конечно, не закрыли, барбосы, весь салон выстудят. Да и ладно, самим ехать», – беззлобно отметил про себя Сергеев.
Взгляд его сместился немного в сторону. Мимо станционного здания к автобусу медленно шла невысокая женщина, тоже явно из числа пассажиров. Вот она остановилась, зачем-то ковырнула носком сапога снег, повернула голову…
Лучи глаз двоих людей встретились.



Когда Сергеев, поблагодарив гостеприимную хозяйку автостанции и, забрав отмеченную путёвку вместе с рукописной ведомостью, вышел на улицу, женщины уже не было. Увидев командира автобуса, немногочисленные курильщики торопливо загасили сигареты и потянулись на посадку, за ними поднялась и старушка, отмеченная в ведомости. Проверять её документы Сергеев не стал. «Показалось? Да нет, не может быть…» – мучительно думал он, садясь за руль. Разглядеть лица пассажиров, находящихся далее второго-третьего ряда, в салонное зеркальце не получалось.



Оставшиеся шестьдесят километров пути до пункта назначения прошли как в тумане. Сергеев сажал и высаживал пассажиров, принимал деньги и давал сдачу, даже, видимо, правильно, но мыслями он был далеко отсюда. Образ из прошлого, тот, настоящий, единственный, встал перед ним со всей ясностью, заслонив всё остальное. «Неужели это она? Она? У меня в автобусе?» Можно было бы всегда остановиться, пройти в салон, посмотреть… но что-то удерживало Сергеева от этого шага. Слишком долго он никого не любил, да и не разговаривал нежно ни с кем, кроме своего автобуса, который – он верил – платил ему взаимностью.
А сейчас… Невиданные доселе картины появлялись, одна за другой, в его голове. Вот они с Ней на его даче, давно забывшей о заботливой женской руке… Вот оживает холостяцкая квартира… Вот они идут по лесу на речку, взявшись за руки, и ничего больше не нужно… Это всё правда впереди? Это всё реальность, это возможно?



…Мост через реку Мологу (родную для автора «Угрюм-реки», писателя Шишкова), подъём – и вот он, конечный пункт маршрута. Автостанция побогаче, площадка помноголюднее… Сергеев затормозил машину, «Хёндай» устало вздохнул пневмосистемой после дальней дороги. Пассажиры, со словами благодарности, стали пробираться на выход, цепляясь сумками за спинки сидений.

Ещё оставалось несколько человек, когда Сергеева отвлёк, коротко посигналив, водитель подъехавшего следом местного «ПАЗика». В среде автобусников, как нигде, считалось святым делом приветствовать даже малознакомых коллег. Традиция эта, постепенно сходящая на нет в крупных городах, по-прежнему жила в провинции, и Сергеев не мог не откликнуться на приветствие и не перекинуться – из кабины в кабину – парой бодрых слов.

В это время последние пассажиры сошли по ступенькам на расчищенный перрон городской автостанции. Сергеев, не успев ничего сообразить, смотрел им вслед… Они расходились по своим надобностям, и только одна женщина с дорожной сумкой в руках вдруг остановилась в нескольких метрах от автобуса. Она нерешительно оглянулась. Стало всё ясно.

Он поднялся и, почувствовав в ногах непонятную неуверенность, схватился за поручень. Не отводя взгляда от Неё, начал спускаться по ступенькам выхода… какая длинная, оказывается, на «Хёндае» лестница…



Громкий оклик заставил вздрогнуть обоих. Какая-то гражданка в меховой шапке призывно махала рукой, стоя у открытой двери готового тронуться «ПАЗа». Женщина виновато улыбнулась, и, придерживая рукой ворот куртки, поспешила к той.
Она ещё раз обернулась на бегу и посмотрела на Сергеева. В глазах её стояли мольба и слёзы.

Встречавшая быстро взяла из её рук сумку, и они обе поднялись в «ПАЗ». Дверь захлопнулась, рыкнула коробка передач, и транспорт уехал.



Не совсем понимая, что и зачем сейчас надо делать, Сергеев вернулся в свой верный автобус.

Он бесцельно прошёлся туда-обратно по салону, присел на пассажирское сиденье. Перед глазами всё плыло, на душе было муторно. Не хотелось думать ни о чём конкретном.

Вспомнились почему-то неповторимые красные «Икарусы-256» из его детства. Белорусский фильм 1983-го года про водителя такого «Икаруса», с Виктором Тарасовым в главной роли. Решение героя этого фильма об отношениях с женщиной. Свои многолетние мечты о нормальном человеческом счастье…



Потом, собравшись с силами, Сергеев перешёл в кабину – надо было отъехать от площадки на стоянку, он загораживал место другим машинам. Дело привычное, недолгое.



…Встав в стороне, он заглушил двигатель, окинул взглядом кабину и салон, и, выйдя, закрыл дверь поворотом ключа в специальной скважине. «Вот такие дела», – проговорил он Иосифу Виссарионовичу, взирающему с маленькой фотографии в углу ветрового стекла. «Такие дела». Похлопал машину ладонью по передней панели и, не спеша, побрёл на противоположную сторону площади.
До отправления в обратный рейс оставалось около часа, и можно было спокойно успеть перекусить в местном кафетерии.

Январь 2017 г.