Арбат между Мирбахом и Окуджавой

  Я родом с Арбата.Это не улица огромной столицы, это маленький мир, сложившийся из сотен  разномастных домов, переулков и скверов. В детстве я был предан ему, затем мои симпатии пошли больше к Пречистенке, которая осталась в стороне от перетрясок времени и не сильно пострадала. Главные неприятности Арбата начались с революции, с убийства  германского посла Мирбаха в особняке Берга в Денежном переулке. Примечательно, что  сам убийца посла Блюмкин потом преспокойно проживал невдалеке на Арбате. Не случайно это - Арбат с переулками еще со времен Ивана Грозного был опричной слободой, где размещались только самые преданные и рьяные сатрапы.

   В тридцатые здесь пролегла правительственная магистраль - Сталин проезжал на ближнюю дачу в Кунцево. Чтобы не омрачать его коммунистический дух, смели под ноль три храма. Магистраль была под охраной и день и ночь. Со свистом проносились черные лимузины, обязательно с охраной. Народ едва уворачивался, иногда не получалось. Прекрасно помню подтянутых чинов в синих габардиновых плащах и кепках на каждом углу Арбата. К ним привыкали, с ними здоровались. Да и квартиры по Арбату были заселены сплошь сотрудниками НКВД. Помнится даже в классе школы в Калошином переулке - сейчас там здавствует филиал вахтанговки, из тридцати учеников семеро были детьми особистов. Вдобавок ко всему посреди Арбата в доме Бобринского разместился зловещий военный трибунал. Постоянно туда заезжали со стороны Кривоарбатского "воронки" с заключенными.  Велика же была радость народа, когда однажды ночью он взорвался. По всему Арбату разлетелись сотни бумаг - чьи-то дела и судьбы. Полдня их никто так не собирал, народ аккуратно топал грязными подошвами по густо записанным страницам. Кто-то даже вытирал ноги.

  Я жил в доходном доме Панюшева, где разворачивалось действие популярного романа "Кортик", Автор - Анатолий Рыбаков провел здесь детство.Один из персонажей  крепко собран из историй моего отца. Папа, действительно, приехал  из Новороссийска и разные приморские сюжеты  помнил хорошо.
   А вот учились мы в разных школах. Он в бывшей гимназии Хворостовой, В Кривоарбатском, откуда вышли такие звезды как Келдыш, Долматовский и конструктор Лунохода Бабакин. Там были  серьезные преподаватели - профессура из МГУ. Заодно и  щедро подкармливала Американская помощь. Папа всю жизнь с удовольствием вспоминал кружку горячего какао со свежей булкой.Такого в голодной Москве 1921-1923 нигде не было.

    А свою школу в Калошином вспомнить добрым словом сложно. В классе было полно шпаны и  второгодников.Ее быстро прикрыли. Мне пришлось доучиваться на Молчановке, недалеко от музея Лермонтова.
    Самое сильное впечатление - сбор макулатуры- нас гоняли после занятий на поиск по всем подвалам и чердакам окрестных домов.Самый впечатляющий сбор оказался в доме с рыцарем- напротив школы. После прочесывания чердака мы, довольные, разложили перед учителем сотни потрепанных книг и нотных рукописей.
    - Да это же партитуры Майкопара,- ахнул тот, и забрал кучу потрепанных листов с собой. Глядя на него, я тоже запихнул за пазуху толстый том "Чугунного литья". Ну так,  на память.

    Хорошо помню пионерский парад - было и такое мероприятие в мае. Нас выгнали на Красную площадь в удивительно мерзкую погоду с ветром, чуть выше ноля в белых
 рубашаках с галстуком.Под рубахой были два свитера, в кармане берет. Одевать берет вначале не разрешали.Построили нас как солдат, порайонно у стены Гума и пару часов  мы  ждали явления Хрущева на мавзолее.Время от времени, кто-то в строю падал на брусчатку и его утягивали в ГУМ. Следовал крик - "Сомкнуть ряды" и мы ряды смыкали. 
   Первым ничком рухнул мой однокласник Гринфельд - черт знает, зачем его выставили на парад, он был совсем хилым и маленьким. Но отличником. После этого парада он сильно хворал. До мавзолея как-то домаршировали, я был правофланговым в первом каре и на трибуну не смотрел. Только на Блаженного, после Мавзолея стояла телекамера - за ней рванули, стуча зубами, бегом по спуску. Потом маму поздравляли - я попал в кадр.

   По части культуры на Арбате было четыре кино - три маленьких - "Наука и Знание" в моем доме,"Юный зритель" у трибунала и "Кадр" на Смоленской площади. Обязательным было еженедельное посещение "Художественного" на Арбатской площади.Это был как храм искусств - вроде Вахтанговки.А вот в театре мы бывали редко.
   Единственное высшее учебное заведение Арбата- "Щука" на улице Вахтангова. Туда попасть было просто нереально.Не могу не сказать о доме Литераторов. Он был расположен рядом - на Воровского и у матушки был туда доступ через подругу - члена коллегии адвокатов Москвы. Регулярно там шли мероприятия - торжества, юбилеи,  устный журнал и прочее.Телевидение тогда было несильное, а вот интеллигенция времен оттепели вполне контрастной. Некоторые события настолько ярки, что стоят прямо перед глазами.
  Помню, как студенты несли на руках Андронникова - харизматичного лермонтоведа и прекрасного чтеца. Помню какой-то юбилей  и самого Лермонтова. На сцене сидел странный персонаж в синей рабочей спецовке с забинтованной головой - дальний родственник поэта. Он так и просидел весь вечер молча -не то что не прочитав стихи, но даже ничего и не сказав.

Осталось в памяти  авторское чтение Шукшина. Это было странное впечатление. Он выдавал свою нехитрую деревенскую прозу без акцентов и интонаций - взахлеб. Никакая ВГИКовская школа так и не отбила у него провинциальный налет в дикции.
   Отчетливо помню публичный разнос супругов  Лавровых - авторов полицейского сериала  "Знатоки" за бессодержательность и слабость персонажей. Потом они все таки  мощно отреагировали  на убийственную критику  шикарным эпизодом "Подпасок  с огурцом" про клеймо Фаберже.
   Помню  прекрасно юбилей Паустовского - он сидел на углу сцены с палочкой. Внезапно из первого ряда поднялась в длинном платье Марлен Дитрих и встав на колено, поцеловала ему  руку.  Все это как-то располагало к креативу и действительно в голове  закрутилось "А что, а если и самому?"

    И лет в семнадцать стал пописывать и двинул даже что-то по редакциям, благо их в арбатских переулках хватало. Но все безуспешно. Как-то -вечером мы с папой вышли на перерыв торжественного вечера в правый холл Дома литераторов. Народу было совсем немного.На маленьком внутреннем балконе стоял секретарь союза Константин Симонов с трубкой.  Внизу важно сидел Расул Гамзатов  с сильно багровым лицом.  У окна толпилась поэтическая молодежь - ясно было видно лохматую голову Евтушенко.
  Внезапно из двери под балконом, ведущей в ресторан, бодро выскочил поэт Евгений Долматовский и направился в нашу сторону. Он бросил беглый взгляд в сторону Евтушенко и тут же резко отвернулся.

Вся творческая интеллигенция знала причину неприязни - совсем недавно на вопрос о творчестве Евтушенко  Долматовский решительно заявил -  это полное г-о."
Евтушенко тут же откликнулся бодрой эпиграммой которую повторяла вся Москва
      "Я- Евгений -ты Евгений,
       Я не гений, ты не гений,
       Я г-о . и ты г-о.
       Я недавно- ты давно!".
 Долматовский по отзывам пришел тогда в жуткую ярость.
     Папа окликнул его. Долматовский заулыбался и закивал головой. Они  даже слегка обнялись. После беглого обмена воспоминаниями  папа попросил:
 - Место у вас заразительное. Располагает. Вот и мой отрок в поэты рвется.Начал писать и вроде складно. Жень, ты не посмотришь?
   Долматовский посмотрел ... на меня и сказал:
 -Пускай  пишет - бумаги много - всех напечатают,- и убыл вприпрыжку.

Вторую попытку протолкнуть меня на литературные пенаты пытались совершить мои
друзья -художники из самопальных студий в Сивцевом Вражке. Тогда там среди прочих корифанов искусств держали свои мастерские именитые скульпторы Древин и Лавинский. У Древина в активах была  знаменитая "Рука",попавщая в Лувр, чем он безмерно гордился - а Лавинский долго заведовал молодежной секцией МОСХа и был черезвычайно влиятелен в живописных кругах Москвы. У него постоянно ошивались персонажи из творческой элиты. Он частенько по вечерам устраивал занятия для звезд кино и театра. По рисунку с обнаженной натурой. Натура была очень симпатичной лет двадцати с роскошными волосами. И друзья решили  подкинули один мой сценарий Саше Кайдановскому,тот как  раз там светился регулярно на этих занятиях.

     Кайдановский был тогда в крепко фаворе -Сталкер - любимец Тарковского и всей московской богемы. Однако все в итоге кончилось также неудачно. Много позже, уже съев свой фунт лиха во ВГИКе, я твердо осознал, что актеры воспринимают тексты только в интерпретации хорошего постановщика.
 Посидели мы за столом в студии Лавинского впятером с Кайдановским, сыном Лавинского Володей и моими приятелями и ни к чему не пришли.
    Спустя  лет пятнадцать судьба нас  столкнула уже во ВГИКе,  по субботам мы читали лекции студентам:  я по телевидению для художников, Кайдановский по драматургии для сценаристов. Аудитории были дверь в дверь. Мы сталкивались, но похоже, он меня так не признал.Он тогда и сам перебрался на Арбат. Как -то я обратил внимание, что его студенты начали пачками прибегать ко мне на занятия. Это было уже в конце ноября. Ближе к экзамену , Саша  стал сильно опаздывать, потом перестал появляться на лекциях вообще. Кто-то из его студентов говорил что он толкает новый сценарий в Госкино, кто-то хихикая, пояснял что он снова женился, и  ему не до студентов. А через пару недель я узнал что он умер.

   Отдельный  разговор - арбатские коммуналки. Подселения в доходные дома пошли сразу после революции. Нам тоже пришлось уплотниться. Из четырех комнат - отдали три. Публика менялась часто - были и бывшие кавалергарды и просто уголовники.Постоянно были скандалы на кухне - кто-то, что-то отливал и откусывал, доходило до мордобоя, или, что совсем интересней, до импровизированных партсобраний с  пламенными аппеляциями к Ленину и Марксу. В двадцатые по комнатам стояли буржуйки,в прихожей громоздились дрова. Единственная квартира устоявшая от подселения в подъезде была квартира Суджаевых. Он был известный инженер, имевший авторитет в наркомате. Поговаривали что на досуге он долго вел театральный кружок среди остатков арбатской интеллигенции. Дочери были филологами.

    Отчетливо помню, как вырастало здание МИДа - начало пятидесятых.Строили споро - каждый месяц прибавлялось пара этажей. Вид на него был чудесный из окна ванной - внизу у стены приклеился особняк академика Обручева. МИД процветает, а вот от особняка остались только стены. Потом рядом появилась кремлевская больница и кремлевская гостиница. Вслед за этим и нас из Арбатской квартиры выселили по всем районам Москвы. В семидесятых на Арбате обосновалась  знаменитая  Джуна. Ей жилье располагалось на улице Вахтангова недалеко от Щуки. Тогда она обслуживала многих сановников ЦК, благо их желтые приметные дома раскидались по всем сторонам от шикарной Кремлевской больнице в Сивцевом Вражке.  По субботам она выбиралась  к воротам трибунала в Кривоарбатском переулке и проводила  бесплатный  блиц сеанс. Выглядело это примерно так - собирались  в круг человек тридцать женщин и поднимали вверх руки. Джуна обходила по кругу  всех, касаясь ладонями их  ладоней. Иногда она что то говорила, глядя в глаза . Время контакта было   примерно однаково меньше минуты. Иногда чуть больше. Эти сеансы продолжались лет десять

    Окуджава был как-то в стороне- жил он в сороковых в новом доме Арбат 43. Трудно сказать, откуда у него реально появилась такая преданость Арбату - наверно, мир детства у романтиков сильно гипертрофируется.В пятидесятых семидесятых до расселения и реставрации жилого фонда под нужды Кремля там царил странный симбиоз шпаны и закона.
   Помню,  как папа из поездки в Польшу привез мне шикарные часы, на ремешке был золоченная русалка. В первый же выход во двор ктото из шпаны отобрал часы. Меня крепко отругали родители, однако спустя неделю, кто-то из серьезных уркаганов
нашел меня ,вернул часы и молча отвесил по затылку.По ночам часто во дворе тарахтели мотоциклы - шли облавы.Вечером в подворотне можно было нарваться на шпану - просили попрыгать и выгребали из карманов мелочь.
   Такой он был Арбат " Ты моя религия, ты и радость моя, ты моя беда!"