Весь в шоколаде

           Если два мальчика живут на одной улице, ходят в одну школу, более того, в один класс, и оба евреи, то, скорее всего, они подружатся.
          Так и произошло. Одним  из  двух был  я,   другого звали  Фук . 
          Вообще-то звали его Фима, а  Фук  была фамилия, но почему-то, кроме меня, все  ребята  звали его  по фамилии.

          Паренек   он  был  симпатичный, любознательный, смышленый, но, правда,    себе на уме.
          Цепкий  взгляд  его маленьких глаз будто сканировал окружающих, при этом по лицу невозможно было угадать  эмоции – холодная маска.
          Учеба давалась  ему легко, а вот отношения с одноклассниками  не  складывались.
          Школьную  шпану  Фук, как , впрочем,  и  я, сторонился, а над остальными все время  подсмеивался, держался    высокомерно.
         Меня  Фимка  выделил, по его собственному признанию, потому что я еврей.
        -Мама говорит, что евреи должны держаться вместе,- разоткровенничался   он  в самом начале нашего знакомства.

         Ко мне в гости  Фук  стал  приходить  почти каждый день, а к себе  не  приглашал, за все  годы знакомства я был у него раза три,  не больше. Не то, чтобы он не  хотел  пригласить меня, родители  его это не поощряли.
         Жили они  замкнуто. Мама работала  поваром, а отец - снабженцем в строительной организации. Хозяйство вела бабушка, шустрая старушка, с одним  «серебряным» зубом во рту, которая безумно любила своего  Фималэ. 
         Фимка  ее не слушался,  и, по-моему, даже  немножко  стеснялся. Стеснялся ее местечкового  говора, единственного зуба и  что она «всегда  появляется  не вовремя».

         Коллективных игр с ребятами  Фук избегал, его невозможно  было представить  гоняющим футбольный  мяч  или на баскетбольной площадке, зато на мне он с удовольствием отрабатывал приемы  борьбы, где-нибудь на полянке.
         Был  Фимка   намного   крепче  меня, и ему откровенно нравилось  все время побеждать.
         Фук  ехидно смеялся, видя, как я, пыжась от напряжения,  безуспешно пытался  провести  бросок через  бедро  или  сделать  подкат.

         Если  я  сходился поближе с кем-нибудь из одноклассников или соседских пацанов, то  Фук начинал интриговать:   откровенно стравливал,   нашептывал какие-то гадости. Я же был тогда  простофиля  и  все его слова  принимал  за чистую монету.
         Правда, окончательно рассорить меня с приятелями  ему  все же не  удалось, и  Фимка  был вынужден  терпеть  небольшую  компанию, которая  часто собиралась у  нас  дома.
         Родители  мои  одобряли  эти  посиделки,  лишь   бы  был  все время  на глазах.

         Что  правда, то правда,  по отношению ко мне  Фук  был довольно щедрым другом: мог подарить на день рождения хорошую кроличью шапку, теплый шарф, угостить в  кафе, заплатить за билет  на концерт. 
         Позже, когда мы повзрослели, он  приносил с собой  чешское пиво, дорогой коньяк, какое-нибудь диковинное вино, которого тогда в свободной продаже  не  было. 
         Но за это  друг  буквально   требовал, чтобы  я  обязательно  упомянул  при всех, кто  даритель  и как мне его подарки нравятся. Это напрягало, я ведь никогда ничего у него  не просил.
         Более  того,  если   я позволял  себе  при  нем  сказать, что  был в гостях,  где  угощали,  например,  превосходным  «Токаем»,  то  на следующий же  день   он  притараканивал  начатую  бутылку  такого же «Токайского». При этом  плевался, говорил, что из-за меня  выкинул деньги на ветер  и  безапелляционно  требовал, чтобы я   при нем допил «эту бурду»,  дабы  хоть  как-то компенсировать  затраты.
         Все лучшее должно было  быть только  у него и от него, другого не могло быть просто по определению.

         Единственным авторитетом для  Фука  был его родной дядя, какой-то крупный строительный босс.  Фимка  очень гордился им и желал  на него во всем походить. Поэтому   после школы  он  поступил на факультет «Промышленное и гражданское строительство»  Политeхничeского   института, по окончании которого  пошел работать на стройку.

         Не знаю, что больше повлияло на его карьерный рост – родственные связи или природная сметка, но  Фук  быстро поднимался по служебной  лестнице.

         В то время в стране был строительный бум, деньги в отрасли  крутились   огромные,  и  деловые люди  на этом  хорошо наваривались. Фимка  оказался деловым, даже  очень.

       - Фарт  пошел!- говорил он мне,  похлопывая по карманам  брюк и куртки, которые  смешно  оттопыривались от пачек денег.
         Фук  сильно изменился - он стал еще более надменным, самоуверенным и самовлюбленным.
         Мы  теперь виделись нечасто, но зато каждую   нашу  встречу  он  обязательно расцвечивал  рассказами о  своих загулах и приключениях. Ну, прямо  Гиляровский!

         Очень скоро  Фимка  приобрел машину, сделал шикарный ремонт в новой квартире, купил импортную мебель. В общем,  зажил на широкую, по тем временам, ногу.
         Но  он  по-прежнему зорко следил за  тем, как идут дела у меня и наших общих знакомых. Успехи других вызывали у него дикую, плохо скрываемую, ревность.
         Фук   считал, что   должен  быть вне конкуренции. Откуда в нем  такое тщеславие – не пойму до сих пор.

         Время шло, мы все более отдалялись друг от друга, нас  уже мало что связывало.
         И вдруг  Фимка  снова  зачастил ко мне. Приходил    какой-то потерянный,   при  этом   в  дом  не заходил,  а  приглашал  «подышать  воздухом». Чувствовалось, что  его что-то сильно  гложет  и он не может это носить в  себе, а поделиться ему, кроме как со мной, было не с кем.
         Вскоре  Фук  признался,  что,  «кажется,  влип». Его  подельники  в самый ответственный момент, отказались  что-то  там   списывать,  и  ему  явно  светила  статья за хищение в особо крупных размерах.

         Так продолжалось примерно месяца два. Фимка похудел, скукожился, от его былой  холености  и надменности  не осталось и следа.

         Но все когда-нибудь кончается, кончились и его неприятности. Фук, как он позже мне  рассказал, сумел убедить своих партнеров, что, в случае чего, сдаст   их с потрохами и те, подумав, протянули   «волосатую руку» помощи.

         По этому случаю я был приглашен  на шашлыки, где  друг детства сильно  расслабился, выпив не меньше литра  коньяка, и, по пьяни, поведал  историю, которая  крепко  засела   в памяти.

       - Все  время,  пока под меня копали, я ни спать, ни есть не мог, жил на  таблетках. Однажды  ночью  пошел на кухню попить, только свет включил, как звонок в дверь, да такой настойчивый. Ну, кто, спрашивается,  в два часа ночи может звонить? Значит, пришли за мной!- решил я и, не поверишь, обделался, самым настоящим образом обделался. По  ногам  дерьмо  течет,  вонь    невыносимая, а я стою, как вкопанный, пошевелиться боюсь. Звонок все настойчивей – дзиииинь! Подошел к двери, смотрю в глазок – ничего не вижу, глаза холодный пот заливает. Ноги подкашиваются  и  тошнотворный запах говна уже не только по квартире, а по всему дому разошелся. В дверь  барабанить  начали, слышу крик соседа снизу: «Откройте! Вы нас заливаете!»   Открыть в таком виде не могу, а ноги скользят по  жиже, едва не брякнулся. Короче,  я тогда чуть не умер, сначала от страха, затем от позора. Не дай Бог еще раз  такое  пережить!  Ну, ладно, хорошо то, что хорошо заканчивается! Кто не рискует, тот не пьет шампанского!- подвел он итог  своего повествования.

        Наверное, от пережитого и выпитого  Фук первый раз в жизни был так откровенен.

        Больше  я  друга детства  никогда  не видел.
        Отца его потом встретил, тот рассказал, что у  Фимки дела сильно в гору пошли. Уехал за границу, купил там  крупное  производство, дом шикарный построил, банк  то  ли  приобрел, то ли  его главным   акционером стал. В общем, в шоколаде  Фима.
        Только вот я о чем подумал. Сколько же раз за эти годы  он должен был обделаться от страха, чтобы    такими деньжищами начать  ворочать!!!

        Не мне  судить, будь я на его месте, может   тоже соблазнился  бы возможностью быстро разбогатеть.  Не знаю, не был, а вот рассказ его, как  он ночью  в своей квартире от ужаса в штаны наложил и потом  по  вонючей  жиже собственного производства  егозил,  запомнил.

        Через много-много лет, после нашей последней встречи, секретарша  Фука  нашла меня, по его просьбе, через Интернет, спросила номер телефона.
        Потом  позвонил сам  Ефим  Моисеевич. Узнав, что я сильно болею, прислал вскоре из своего  райского далека  дорогущие лекарства,  за  что  очень ему благодарен.

        Но  я обратил внимание, как  настороженно выспрашивал  Фимка  обо  мне, о  наших общих знакомых, будто чего-то боялся, что-то прощупывал.
        Когда услышал, что некоторые уже  умерли, другие  болеют, третьи на пенсии, он с облегчением выдохнул: «Хорошо!»

        Это значит, что Фук  по-прежнему  самый успешный из нас, весь в шоколаде.