Не смеха ради, пользы для

       "Если я заболею, к врачам обращаться не стану". Этой  строчкой  из известного стихотворения Юрия Визбора я руководствовался всю жизнь, пока уж совсем не прижало. Моя тонюсенькая анкета в поликлинике буквально на глазах разбухла и превратилась в  солидный том, а карету  «Скорой помощи» все чаще стали подавать к подъезду.

        Результаты обследований заставляли докторов хмуриться, мое сердце при этом уходило в пятки, и встречу с людьми в белых халатах я воспринимал как плохую примету, настроение сразу портилось.
        Врачи, учитывая мою мнительность, старались не делать резких заявлений, облекая свои выводы и рекомендации в обтекаемую форму, но любой их вздох отдавался в моем сознании  набатом.
        Короче, медиков я боялся, боюсь и буду бояться,  потому  как они ассоциируются у меня с недомоганьем, болью и тревогой.
        Впрочем, был случай, который я без  смеха  вспомнить не могу, хотя тогда мне было не до  веселья.

        Однажды,   то ли в праздник, то ли в воскресенье ( жена была  не на работе) мне стало  худо, тонометр  зашкаливал – гипертонический  криз.
        «Скорая помощь» прибыла моментально,  сразу два врача.  Работали  они  профессионально, но, несмотря на всех их усилия,    легче не становилось.

        Оставлять больного с давлением за двести айболиты  просто  не имели права и настояли на госпитализации.
        Супруга  быстренько собрала меня и, поддерживаемый со всех сторон заботливыми руками, я спустился на лифте в поджидавшую во дворе   машину с красным крестом на борту. 
        Минут через десять  мы  уже были  в приемном  покое  ташкентской   городской больницы номер один.

        Тут  прежде  приходилось  частенько бывать. Здешние врачи  не единожды  буквально возвращали с того света   близких мне людей.
        Но на этот раз до реанимации дело не дошло.

        В приемном покое, изнывая от жары, под монотонное жужжание мух, сидел  врач  и что-то  записывал в журнал.  Рядом  на кушетке   лежал в  окровавленной одежде  мужчина. Руки его  свисали к полу и сам он  не подавал признаков жизни. Зрелище не  из приятных.
        Не отрываясь от своего занятия, дежуривший в покое эскулап, « принял» меня у бригады  «Скорой помощи», которая  сразу же уехала, вызовов было много.

        Просидев  молча минут десять, в ожидании когда  доктор мной займется, я решил обратить на себя  его внимание . По-видимому,  мой  умирающий голос   подействовал и   дежурный, продолжая свою писанину, отдал команду: « Быстро на ЭКГ!»
       Так как  никого из персонала ни в приемном покое, ни в коридоре не было, то моя  жeна  верно поняла, что распоряжение обращено было к ней.

       Взвалив меня на свои хрупкие плечи, она  выволокла  мое тело в   пустой коридор, уложила на стул и  стала дергать все двери подряд, в поисках кабинета, где должны были  сделать кардиограмму.
       Врач, не выходя из приемного покоя, продолжая заполнять журнал, громким голосом давал ей  указания, в какую сторону следовало двигаться. Руководствуясь  его  командами, мы    вскоре вползли в вожделенный кабинет.

        В углу за столом сидели трое: две женщины и юноша, наверное, практикант, все  чинно  обедали, с аппетитом поглощая разложенную на столе  снедь. Даже не взглянув в мою сторону,  одна тетка , то ли медсестра, то ли нянечка, то ли уборщица  рукой указала, куда следует  ложиться.
        В центре кабинета, посреди лужи, стояла ведро с прислоненной шваброй. Преодолев это препятствие,  я, наконец, прилег в ожидании процедуры, жена осталась волноваться  в коридоре.
        Докушав, что Бог послал, троица наконец-то подошла . Та, что постарше  помогла  стянуть    рубашку, а  ее напарница, вместе  с  мальчишкой,  тут же вывалили  на мою грудь огромный  моток проводов.
        Они  что-то очень долго колдовали   и,  приоткрыв глаза, я увидел, что  все трое гадают, как  правильно прикрепить  клемы  к телу. Вид у  них был растерянный, так как   все попытки    «заклемить»  меня  оставались безрезультатными, прибор  им явно не поддавался. 
        Наконец, поняв,  что  «так не пойдет»,  женщина, что постарше, сказала обращаясь ко мне : 
       -Надо грудь побрить, иначе ничего не  выйдет.
        Эта фраза  меня моментально оживила. Я самостоятельно поднялся  с   лежанки  и, прихватив рубашку, шатаясь,  вышел в коридор.
        Услышав о здешнем «ноу-хау», супруга тут же потащила меня к выходу мимо кабинета дежурного врача, который, увидав  нас в открытую дверь, довольно хмыкнул.

        Я не помню, как добрался до дома, но уже лежа на любимой тахте, меня вдруг разобрал смех,  кому расскажешь – не поверят, маразм какой-то.
        Смеяться в голос сил не было, да и жену боялся напугать, ведь  только-только она меня в полубессознательном состоянии втащила в квартиру.  Смеялся про себя, уткнувшись в подушку. Представил, как тетка в  белом халате намыливает мне грудь и, будто  заправский  цирюльник, уверенными движениями  опасной  бритвы, быстро соскабливает    хилую растительность, высунув язык от усердия.
         Искорка смеха, зародившись где-то глубоко в подсознании, вдруг вспыхнула пламенем  внутриутробного хохота.
 
        Меня буквально распирало. «Ха-ха-ха-ха», словно пулеметные очереди, стрекотали  в груди, стремясь, будто пар из котла, вырваться наружу. Я  не мог остановиться, содрогаясь в  конвульсиях. Слезы от напряжения  брызнули из глаз. 
        Попискивая, как  свисток   кипящего  чайника, я катался по широкой тахте до изнеможения, но чем больше старался сдерживать себя, тем  больше  на меня накатывала волна  неуемного ржача.

        Картинки, одна  несуразней другой,  возникали  в воображении.
        То у бреющей меня тетки вырастали закрученные пышные усы.
        То она  появлялась с выпученными от напряжения глазами.
        То вместо  помазка санитарка  использовала огромную малярную кисть, а я, лежа под толстенным слоем пены, пускал мыльные пузыри, которые с треском лопались.

        Доведя себя до колик и чуть не задохнувшись от душившего   хохота, я потихоньку стал отходить, хватая ртом воздух  и выпуская смешинки наружу мелкими порциями. Фу-у!

        Но самое удивительное, что после столь  бурного эмоционального  всплеска, я неожиданно почувствовал себя лучше.  Больше не мутило, исчез озноб, ступни ног перестали быть ледяными, в висках не давило, голова не кружилась. Я лежал выжатый, словно лимон, но гипертонический криз, кажется,  миновал.
        Через полчаса жена измерила  давление, и  мои предположения подтвердились - тонометр показывал сто тридцать пять на восемьдесят  пять.

       -А  что  было бы, -подумал я,- если бы в приемном покое  больницы  оказался   внимательный   врач  и  кардиограмму бы мне сделала профессиональная медсестра?  Наверняка,   лежал   бы  уже  со своими  двести  двадцать  на  сто двадцать в реанимации  и   еще неизвестно, вытащили  бы меня с того света или нет!

        Я   читал, что  во многих детских клиниках врачи  стали привлекать клоунов для излечения маленьких  пациентов . После встречи с «рыжими» у  больных наступает заметное улучшение. Смех, утверждают доктора, - лучшее лекарство.

        Так  может мне тоже клоуны попались?