Какая, она любовь

                Какое оно, счастье?
               
Она сидела у его постели, держала его истончившуюся руку с длинными пальцами музыканта, смотрела на исхудавшее, обтянутое бледной, почти прозрачной, кожей лицо, и узнавала, и не узнавала своего Равиля. И только глаза, несмотря на ушедшие годы, были теми же светло карими, с голубоватыми белками, слегка раскосыми и светившиеся любовью. А ещё в них угадывалась виноватость перед ней за свою прежнюю слабость и благодарность за то, что она всё же примчалась сюда, к нему в этот роковой момент его жизни. И то, что было у них, несмотря на произошедшее потом и удалённость по времени, сохранилось и теперь останется у него навсегда, и уйдёт вместе с ним. Он знал свой конец, и был счастлив, что она сейчас была рядом. Он вглядывался в неё, искал и находил в ней те черточки, те движения рук, губ, прищура глаз, которые когда-то так нравились ему. Они почти не говорили, обмениваясь лишь ничего незначащими словами. И он, превозмогая боль, только смотрел и смотрел на неё, и впитывал в себя, стараясь сохранить столь любимые черты…
На похороны она не осталась, не хотела присутствовать в процедуре прощания вместе с другими людьми. И даже с Лейлой, с которой подружилась последнее время. Она простилась с ним ещё там в палате. Это была только её личная история и личная горечь от несостоявшегося возможного счастья. Уже в самолёте одна, наедине с собой, она вспоминала, как всё это начиналось… Как много лет утекло с тех пор, считай, вся жизнь.
В их городе в одной из школ проводился набор наиболее одарённых учеников, окончивших семь классов во впервые создаваемый математический класс. Детей отбирали из разных школ города по их способностям к математике и русскому языку. Вероника Борисовна, а тогда ещё просто Ника, прошла по конкурсу и 1-го сентября пришла в новую школу. Их было тридцать, в большинстве своём, незнакомых друг с другом мальчиков и девочек. В зале школы, где присутствовали вместе с новыми учениками и их родители, состоялась первая ознакомительная беседа. Директор школы, она же преподаватель русского языка и литературы, Анна Васильевна Бурыгина рассказала о целях и задачах, которые ставила перед собой школа, создавая первый в городе математический класс, и представила ученикам их классного руководителя и преподавателя математики Ивана Андреевича Дойча. А затем они перешли в классную комнату, в которой и прошли все три последующих года их учёбы в школе. Их рассадили в классе так, что за каждой партой сидели мальчик и девочка. Соседом по парте оказался мальчик по имени Равиль Валиев. Тогда он был немного ниже её ростом, да и по возрасту, как ей казалось тогда, младше. И никакого интереса или любопытства он у неё не вызвал. Ей больше нравился Андрей Кнушевицкий, который сидел за партой справа, высокий, спортивный, энергичный, как-то сразу привлекающий внимание как учеников, так и учителей. Равиль же был молчаливый, незаметный, смущающийся. Но прошло какое-то время, и вдруг обнаружилось, что этот тихий мальчик легко решает самые сложные задачи по математике и физике. У Ники с Равилем сложились дружеские, чисто товарищеские отношения. Со школы они часто шли вместе, так как жили в соседних домах. Только дом, в котором жил Равиль, считался элитным. Они о чём-то болтали, делились мнениями. Ника чувствовала, что она ему нравится, ей это было приятно, но не более того.
Но всё изменилось, когда после летних каникул они снова пришли в школу уже в девятый класс. Она не узнала того Равиля, каким был он всего каких-то два месяца назад. Проведя сорок дней в международном лагере в Болгарии, он заметно подрос, и теперь был выше Ники. Загорел, окреп физически и как будто вдруг возмужал. И как-то сразу потеряла Ника то чувство своего превосходства над ним и снисходительности, которое она ощущала в себе до этого. Она украдкой на уроке взглядывала на него, и он всё больше и больше нравился ей. Его светло-карие, немного раскосые миндалевидные с голубыми белками глаза в сочетании с загоревшей кожей лица делали его в глазах Ники особенно привлекательным. И что-то тонкое, ускользающее, приятное поселилось в её сердце. И она удивлялась, как так случилось, что, целый год рядом, она не рассмотрела, не увидела, что вдруг открылось и почувствовалось ей сейчас. Да, внешне это был другой Равиль. Но вместе с тем характер Равиля не изменился. Он всё так же не стремился выделиться среди других учеников и так же смущался при любой похвале в его адрес. И почему-то именно это сейчас особенно трогало и привлекало Нику. Неужели всё дело во внешности. Ника не могла объяснить себе, в чём причина. Да и не важно было это. Просто ей было хорошо от вновь поселившегося в ней чувства. Она мало что знала о Равиле, о его семье, о его увлечениях. Он никогда не касался этих тем. Знала, что он ещё занимается в музыкальной школе. И всё. А тут вдруг он пригласил её к себе домой на свой день рождения. Оказывается, в конце ноября Равилю исполнялось шестнадцать лет. На этот день рождения кроме неё пришли ещё ребята из класса, Сева Бортко, Вадик Шустер, Лена Полякова и Зоя Хен, с которыми Равиль учился ещё в прежней школе. Это был первый раз, когда Ника побывала дома у Равиля. Равиль их встретил у ворот, на лифте они поднялись на четвёртый этаж. Ещё никогда Нике не приходилось бывать в таких шикарных квартирах. Совсем не то, что их трёхкомнатная «хрущёвка». Большая общая комната, под высоким потолком которой красивая хрустальная люстра. В правом углу отливающий лаком рояль. Рядом на стене в красивой раме пейзаж известного художника. Высокие чешские шкафы, заполненные книгами, среди которых можно было увидеть и редкие издания. Откуда эта элитная квартира и эта импортная мебель, и эти книги, которых нет даже на полках городской библиотеки? Тогда, почти сорок лет тому назад, Ника не знала, что всё это «заслуга» матери Равиля Фариды Габишевны Валиевой. Отец Равиля работал обычным инженером-конструктором на одном из местных заводов, зато мама была начальником торгового отдела горисполкома. А это - доступ к любым дефицитным товарам, поступающим в город. И, как почувствовала Ника уже в тот вечер, именно она была таким же «начальником» и в семье. Она была и организатором, и тамадой, и исполнителем на этом дне рождения. Отец Равиля сидел за столом и только улыбался, глядя на свою очень энергичную супругу. Видимо Равиль был характером похож на своего отца. Рядом с отцом сидела сестрёнка Равиля, темноволосая, с такими же карими и тоже слегка раскосыми любопытными глазами. Она училась в седьмом классе и часто, когда Равиль с Никой возвращались из школы, шла с ними и тоже принимала участие в их разговорах. Звали её Лейла, что означает по-татарски «вечер» или ещё - «темноволосая».
Стол был царский. Чего там только не было. Были кушанья, которые Ника никогда даже не пробовала. Балык красной рыбы, бутерброды с чёрной икрой. А напитки, о существовании которых Ника даже не подозревала: спрайт, фанта и даже кока-кола. Поздравления, шумные обсуждения школьных событий вперемежку с уничтожением тех яств, которыми был заставлен стол. Потом был торт к чаю и московские конфеты.
После того, как гости вышли из-за стола, Фарида Габишевна предложила, чтобы Равиль сыграл что-нибудь для гостей на рояле. Равиль смущался, пытался отговориться, но мать настаивала. В голосе у неё появились приказные нотки.
--Нужно, Равиль. Считай, что это будет твоим выступлением на публику. Когда-то ведь нужно начинать.
Равиль нахмурился. Чувствовалось, что ему не хочется этого делать. И Ника понимала его. Он не любит выставлять свои «таланты» на показ. Но ослушаться мать тоже не смог. И он сел за рояль.
--Первый концерт Чайковского, -заказала Фарида Габишевна.
Равиль откинул крышку рояля, какое-то время молча сидел, положив руки на колени, а затем вскинул их, опустил на клавиши, и раздалась музыка, торжественная, грозная, которая через некоторое время стала переходить в более спокойную с лирическими переливами. А потом снова смена безумной страсти и успокоения, торжества и нежной лирики. Все слушали, затаив дыхание. Нике была знакома эта музыка. У них дома был целый набор пластинок классической музыки, в том числе и пластинка с этим концертом в исполнении Вана Клиберна. И каждый раз, когда они слушали её обычно всей семьёй, то у неё перехватывало дыхание, куда-то уносило, будились какие-то затаённые чувства. И сейчас, несмотря на то, что не было сопровождения оркестра, музыка захватила её. Она ни о чём не думала, она только слушала и переживала, и казалось, находилась в каком-то другом мире. И вдруг всё смолкло… Равиль снял руки с клавиш и захлопнул крышку.
--Всё, хватит.
Фарида Габишевна была явно раздосадована.
--Почему, Равиль? Доиграл хотя бы первую часть.
--Да, нет, мама, сегодня не могу. В другой раз.
--Ну, как знаешь. –Фарида Габишевна с недовольным лицом стала убирать со стола. – А как же ты будешь потом, ведь этому тоже нужно учиться.
Какая-то напряжённость возникла между матерью и сыном. Гости, смущённые возникшей сценой, стали понемногу собираться. Равиль тоже оделся и пошёл их провожать. Увязалась за ними и Лейла. Все гости, кроме Ники, жили в другом районе города, из которого семья Равиля три года назад переехала во вновь построенный дом. Поэтому провожать гостей пришлось только до остановки автобуса. Уже там Вадик спросил:
--Рав, ты что, после школы собираешься поступать в консерваторию?
--Не знаю. Мне бы хотелось. Да и мама настаивает. Она считает, что из меня получится, как она говорит, «выдающийся музыкант». Но я в этом не уверен.
--Нет. Ты так здорово играл! – вступила в разговор Лена, - У меня даже мороз по коже пошёл. Твоя мама права. У тебя талант.
--Я согласна с Ленкой, – поддержала подругу Зоя. - Представляешь, пройдёт сколько-то лет, и мы придём на концерт маэстро Равиля Валиева, лауреата каких-то там конкурсов пианистов, а потом будем рассказывать своим знакомым, что мы когда-то вместе учились в школе, и что тогда он для нас был не Равиль Валиев, а просто Равик.
Подошёл автобус, и они уехали, а Равиль, отправив Лейлу домой, пошёл провожать Нику.
--Равиль, а почему ты не доиграл концерт? Мне он так нравится. Да и играл ты хорошо.
--Мне уже надоело. Каждый раз, когда к нам приходят гости, мама всё время пытается выставить меня на показ.
Ника понимала его. Это как раз в его характере. Они подошли к дому, где жила Ника. Она подала ему на прощание руку: - А, всё-таки ты хорошо играл, мне очень понравилось.
Равиль опустил голову и, не отпуская её руки и не поднимая глаз, вдруг сказал: - Ника, ты знаешь? Мне нужно тебе что-то очень важное сказать.
--Ну, скажи, - а у самой вдруг замерло сердце в предчувствии и ожидании.
--Я тебя люблю, Ника.
Ника смотрела на его смущённое и, казалось, ожидающее приговора, подсвеченное дорожным фонарём лицо. Что-то нежное и радостное вдруг охватило её, и она на мгновение замерла, а потом потянулась к нему, неумело поцеловала его в щёку, где-то около губ и, выдернув свою руку из его руки, скрылась в подъезде.
То, как это произошло тогда, всплывало иногда в памяти Вероники Борисовны в течении довольно долгой, наполненной разными событиями, жизни, как радостными, так и огорчительными. Её умиляла та наивность события и то ощущение радости и, даже больше, ожидания счастья, которое она испытала в тот момент. И сейчас, сидя в самолёте и возвращаясь в свою реальную жизнь, эти воспоминания вызвали у неё улыбку и чувство чего-то, нежного, очень дорогого, случившегося в её жизни, но давным-давно ушедшего, несостоявшегося. И не известно, как сложилась бы жизнь Вероники Борисовны, если бы не вмешательство других людей. Но одно было ясно: это была бы другая жизнь. Может быть более счастливая, а может быть и – нет. Кто может это знать?
А тогда, с того неожиданного признания, как будто всё переменилось в её жизни, она теперь жила своими ещё не испытанными ранее ощущениями, своей любовью. Каждая встреча, каждый взгляд, каждое прикосновение вызывало у неё прилив радости. Теперь они жили в своём прекрасном мире, отделённом от остального, скрывая его от посторонних глаз. Это была их сладостная тайна. Они оберегали её, эту их жизнь, надеясь оградить от чьего-то вторжения. Но разве скроешь то, что отражалось на их лицах, что светилось в их глазах, что ощущалось в окружающей их атмосфере, когда они бывали вместе.
Но жизнь есть жизнь. Она шла сама собой со своими заботами, проблемами, катаклизмами и совсем не учитывала состояния двух влюблённых сердец. Был 1977 год. Родители Ники, Борис Исакович и Раиса Мироновна подали в ОВИР заявление на отъезд в Израиль по «приглашению их близких родственников». Через некоторое время был получен ответ. «В связи с тем, что Бурштейн Б.И. обладает секретными данными, связанными с его работой в КБ «Импульс», в отъезде на постоянное место жительства в капиталистическую страну Бурштейну Б. И. и его семье отказать». Вслед за этим Борис Исакович был уволен из конструкторского бюро, а чтобы как-то жить, стал работать простым рабочим в сборочном цехе на местном машиностроительном заводе. Хорошо ещё, что Раиса Мироновна могла продолжать работать в своей поликлинике участковым врачом. По каким-то причинам события, связанные с подачей заявления в ОВИР, её не коснулись. Ника, конечно, тоже была в курсе предстоящих событий, и не знала, чем обернётся всё это для них с Равилем. Страшилась предстоящей разлуки. И когда пришёл отказ, она даже втайне обрадовалась этому.
Близился к концу учебный год. Закончились весенние каникулы. Ученики, вновь собравшись вместе, обменивались впечатлениями. Шёл урок литературы, посвящённый роману Тургенева «Отцы и дети». И вдруг Анна Васильевна приостановила ответ ученика, стоящего у доски, и, обращаясь к Равилю и Нике, сказала:
--Равиль, поменяйся местами с Бортко. А то вы с Бурштейн слишком увлечены друг другом и совсем не уделяете внимания уроку.
Это было странно. Именно в тот момент их никак нельзя было обвинить в отсутствие внимания к уроку. Но Анна Васильевна продолжила:
--И пусть это будет постоянным вашим местом. Я давно наблюдаю за вами, и это явно мешает вашей учёбе.
Но и это было неправдой. Учились они хорошо, и никаких претензий к ним ни от кого из преподавателей не предъявлялось. Но распоряжение директора школы пришлось выполнять. Так их разлучили на время уроков. Но в результате их ещё больше стало тянуть друг к другу во внеурочное время. И именно тогда что-то тревожное поселилось в душе Ники. Она чувствовала какую-то угрозу, исходящую от Анны Васильевны. Она не понимала причины такого ощущения. Но оно было.
Закончился учебный год. Они вместе с группой других ребят из их класса ходили купаться в местной речке. Делали вылазки в лес по ягоды. Именно там в лесу, уединившись за густой зарослью кустов малины, они первый раз по-настоящему поцеловались. Как затаёнен, чтобы никто не увидел, и сладок был этот их первый поцелуй.  С того дня, провожая Нику вечером домой, они находили затемнённый от посторонних глаз уголок, и Равиль на прощанье обнимал, целовал её, гладил её лицо, волосы, грудь. А она с готовностью раскрывала ему свои губы, прижималась к нему всем своим телом, млела от сладости и страсти. Иногда такое прощание затягивалось на долго. А однажды, когда в квартире Ники никого не было, родители ушли в гости к друзьям, она привела его к себе, и там случилось то, что должно было случиться. Что это было, трудно передать словами. Какое-то опьяняющее безумие, ещё неизведанное ими ощущение близости. Но в самый последний момент сработало чувство опасности, и то, что могло осложнить их жизнь в последствии, не произошло. «Осложнить ли?» - иногда задумывалась потом Ника, размышляя над тем, как сложились бы обстоятельства их с Равилем взаимоотношений, а может быть, и жизни. Вполне возможно, что это смогло бы оградить их любовь от того, что последовало в дальнейшем.
Но наступил день, когда Равиль снова должен был отправиться в молодёжный лагерь в Болгарию. А через несколько дней родители Ники взяли отпуск и на две недели вместе с Никой и её младшим братиком Илюшей выехали на дачу в соседнюю деревню. Так прошло лето.
 Ника с нетерпением ожидала встречи с Равилем. Но когда она пришла в первый день учёбы в школу, Равиля в классе не было. Его не было и на следующий день. И тогда выяснилось, что его не будет вообще. Теперь он будет учиться в другой школе. Новость ошеломила Нику. После уроков на скамейке в сквере около их дома она долго сидела, думала, сопоставляла. Что произошло? Сначала их рассадили, а теперь вот это. И она, наконец, поняла, что это неспроста, что кто-то недобрый и влиятельный стоит на пути их любви. Но кто? Анна Васильевна? Фарида Габишевна? И почему? Ей нужно увидеть Равиля, и тогда, может быть, всё прояснится. Нужна была встреча. Но самое удивительное было в том, что, проживая в одном микрорайоне, они за всё это время ни разу не встретились где-нибудь на улице или в магазине.  И тогда, разыскав в школе Лейлу, сестру Равиля, она спросила, почему Равиль перешёл в другую школу.
--Это всё мама. Она считает, что в обычном классе у Равиля больше возможности получить золотую медаль.
--А, куда он сам подевался? Почему я его никогда не встречаю ни на улице, ни просто так? Что? Он и живёт уже не здесь?
-- Нет, живёт он здесь. Но мама его так сильно загрузила, что он почти не выходит из дома. Занят. Теперь он берёт больше уроков по музыке. Ведь она хочет, чтобы он поступил в консерваторию.  А ещё ему наняли репетиторшу по русскому языку и литературе. Даже в школу и из школы мама сама возит его на машине. Может, ему что-то передать?
--Передай ему привет от меня и удачи, - ответила Ника и, развернувшись, оставила Лейлу.
Она понимала, что дело тут совсем в другом. В обычный класс он мог перейти, не уходя из этой школы. Видимо, Фариде Габишевне нужно было оборвать отношения сына с Никой. Но почему? В чём причина? И невольно напрашивался один ответ: потому, что Ника еврейка. Но тут же возникал вопрос. А что, она этого раньше не знала, не вмешиваясь в дружбу Равиля с Никой? Нет, тут что-то другое. Но самым больным и очень обидным было то, что Равиль так легко сдался, забыл то, что между ними уже было. Не ищет встречи. Неужели она ошибалась, и его чувства по отношению к ней были не столь глубоки, как она ощущала. Не может этого быть. Она это чувствовала. Да это и не похоже на него. Значит, здесь другая причина. Но какая? И почему он даже не попытался встретиться, объясниться? Не на цепи ж его там держат. И это было самым обидным. Равиль оказался слабым, предал её, предал их любовь, загасил тот тёплый огонёк, которым была наполнена всё это время её душа. Рухнуло что-то в её сердце, оборвалось, и наполнило его тупой болью. Ну, что ж, с этим придётся смириться. Унять всё то, что давило её изнутри, забыть, как будто ничего и не было. Но легко было принять такое решение, но ой, как трудно это сделать. Мыслями она постоянно возвращалась к тем моментам, наполненным счастьем, когда они, оставаясь наедине, могли открыто выразить свою любовь друг к другу.
Время шло. Уже приближались экзамены на аттестат зрелости. За всё это время Ника ни разу не встретила, хотя бы случайно, Равиля. То, что было в её душе, стало утихать, забываться. Теперь её мысли переключились на учёбу. И как-то стало легче жить.
 Но однажды из окна своей квартиры она увидела Равиля. Он стоял на противоположной стороне улицы, прислонившись к стоящему там дереву, и смотрел в сторону их дома. Ника задёрнула шторы и в щель между ними наблюдала за ним. Постояв так несколько минут, он ушёл. Теперь Ника чаще стала выглядывать в окно, надеясь, что он опять придёт. И он приходил. Иногда пересекал проезжую часть улицы и останавливался около их подъезда. Видимо, он искал контакта с Никой. Но Ника не выходила, хотя сердцем и рвалась к нему. Но слишком сильна была обида за его предательство, да и разумом она понимала, что склеить то, что было так грубо разрушено, невозможно.
Закончился учебный год. Все летние каникулы Ника готовилась к вступительным экзаменам в местный мединститут. В институт она поступила, и первые полгода все её мысли были заняты учёбой, и воспоминания о том прекрасном времени её влюблённости как будто ушли в далёкое прошлое, стали стираться. Но бывали минуты, когда они вдруг вновь всплывали, и тогда она старалась переключить свои мысли на что-то другое, на свои повседневные заботы.
 На зимних каникулах состоялся вечер встречи выпускников школы, на который пришли и приехали из других городов многие её одноклассники. Был среди них и Сева Бортко. Он приехал из Москвы, где учился на факультете вычислительной техники в МГУ. И от него она узнала, что Равиль тоже в Москве, тоже поступил, но не в консерваторию, а МВТУ на физический факультет. Он даже не делал попытки поступления в консерваторию, как в своё время рассчитывала Фарида Габишевна, и как собирался он сам. Почему так, Сева не знал. А на время каникул он не приехал в родной город. Решил остаться в Москве. Почему? – Сева тоже не знал. Вот и всё, что Ника узнала о нём.
Быстро пролетало время. Уже на втором курсе от своих одноклассников Ника узнала, что Равиль женился на москвичке. Но теперь эта новость не отозвалась в ней болью. Теперь она жила другой жизнью, другими интересами, новыми друзьями. Был среди них и её однокурсник Саша Шувалов. Он явно ухаживал за ней, то приглашал в кино, то покататься на лодке в городском парке. Она принимала его ухаживания, по-доброму относилась к нему, но не испытывала того чувства влюблённости и ощущения близости, которым был наполнен каждый миг, когда они с Равилем были вместе. Однако Нике многое нравилось в Саше, и его уравновешенность, и его увлечённость хирургией, и его очень чуткий и отзывчивый характер. И так получилось, что после четвёртого курса Ника вышла за него замуж. Теперь она стала Вероникой Шуваловой, и жить они стали вместе с её родителями. Её брат, Илюша, к тому времени окончил школу и поступил в Ленинградский политехнический институт. Ещё через два года, окончив институт, Ника с Сашей получили назначение в один из районных центров. Ника стала работать участковым врачом, а Саша хирургом в местной больнице. Им была выделена комната в коммунальной квартире, в которой жили ещё две семьи тоже медицинских работников. Здесь у них родилась дочь, которую они назвали Риммой. Жизнь была трудной. Низкие зарплаты, отсутствие необходимых продуктов в магазинах, да ещё жилищная стеснённость, когда в одной комнате приходилось ютиться семье с малым ребёнком, общая кухня. Всё это угнетало.  И, когда закончился трёхлетний срок обязательной отработки в том месте, куда их направили после окончания института, они вновь перебрались в город к Никиным родителям, в комнату, которую раньше занимал Ильюша. Но не долго они там прожили. Уже во всю шла «перестройка», и, наконец, советское руководство приняло решение разрешить евреям эмигрировать из страны. И уже в 1989 году они всей семьёй репатриировались в Израиль. В то время израильская медицина остро нуждалась в квалифицированных кадрах врачей, поэтому Ника и Саша довольно быстро нашли работу по специальности. Ника стала работать семейным врачом в одной из поликлиник Ашдода. А Саша, пройдя стажировку, а затем, сдав экзамен по специальности, был принят в хирургическое отделение больницы Барзилай в Ашкелоне. В ту же поликлинику, где работала Ника, приняли и Раису Мироновну, но только в качестве медсестры. Не нашёл себе применения только Борис Исакович. Но зато он занимался домашними делами и внучкой. Сначала они жили на съёмной квартире, а через полтора года купили свою собственную. А через три года их семья пополнилась ещё одним членом, маленькой Амит. В общем, жизнь наладилась, и память Ники совсем перестали посещать мысли и воспоминания о том, что было в её прошлой жизни. Но прошлая жизнь сама напомнила ей о себе.
Однажды, когда Ника вела приём в своем кабинете в поликлинике, очередным пациентом оказалась женщина, поселившаяся совсем недавно в Ашдоде. Своих постоянных посетителей Ника почти всех знала в лицо. Эта же была новенькой. Но всё-таки, что-то очень знакомое было в лице этой женщины. И когда на экране компьютера появилось её имя и фамилия, Ника ахнула:
--Лейла, это ты? Не может быть. Ты помнишь меня? – И после утвердительного ответа, - Как ты оказалась здесь, в Израиле? Ведь ты не еврейка.
--Да, не еврейка. Даже больше того, татарка. Но знаешь, так получилось, что мой муж оказался евреем.
--Прости меня, я не то хотела сказать, - смутилась Ника. – А, мама была не против твоего замужества?
--Мама?.. Против?.. Почему ты так подумала?
Ника пожала плечами, но уточнять не стала.
--Совсем нет. Больше того, Арик, это мой муж, ей как-то сразу пришёлся по душе. А когда мы стали жить вместе, то между ними возникло какое-то общее взаимопонимание, даже большее, чем со мной. Ты думаешь…
--Нет, я ничего такого не думаю. Но мне очень нужно с тобой поговорить. Ты не возражаешь?
--Конечно, нет.
Времени для обстоятельного разговора у них не было, и они договорились встретиться завтра в одном из кафе города.
Кафе располагалось недалеко от берега моря. Столик, за которым расположились Ника и Лейла, находился на веранде, куда доносился лёгкий шум волн, набегающих на берег. Это было начало марта. Ещё не наступил купальный сезон. Народу на пляже было совсем немного, так же немного было людей и в кафе. Первое время они молча смотрели друг на друга и улыбались. Но, наконец, Ника прервала молчание:
--Лейла, ты знаешь, так неожиданно было встретить тебя здесь, что я даже растерялась и тогда, в поликлинике, назадавала тебе кучу глупых вопросов. А вот, сейчас даже не знаю, с чего начать. Столько лет прошло, и такая встреча. Расскажи сначала о себе. Ведь я тебя помню ещё совсем девочкой.
--Да, девочкой. Действительно, почти вся жизнь прошла. Тогда я была девочкой, а теперь скоро стану бабушкой. Ну ладно, об этом… Ты говоришь, рассказать о себе. Не знаю, что будет тебе интересно. У меня всё как-то сложилось спокойно, без каких-то особых осложнений. После окончания школы я поступила на физмат нашего пединститута. Там уже на четвёртом курсе учился мой теперешний муж, Аркадий. Мы познакомились. Он стал ухаживать за мной. Может быть, это звучит банально, но иначе трудно подобрать слова: ну, мы полюбили друг друга.  В то время на старших курсах физмата стали изучать основы кибернетики и программирования. Он увлёкся этим предметом. И по окончании института устроился в конструкторское бюро, разрабатывающее автоматизированные системы управления, программистом. Мы продолжали встречаться, и когда я окончила институт, сыграли свадьбу, а я стала работать в школе. Сначала мы жили у моих родителей. Там и родился мой сын Шурик. Потом, когда началась «перестройка», а затем и путч, жизнь нашей семьи начала рассыпаться. Сначала погиб отец в аварии, затем мама потеряла работу. Мы с Аркадием тоже мало зарабатывали. Чтобы как-то жить, стали продавать вещи. Первым пошёл рояль. Его купил какой-то «новый русский». Стало трудно содержать ту квартиру, которая у нас была. Мы обменяли её на более скромную трёхкомнатную с соответствующей доплатой. Потом разорилась фирма, в которой работал Аркадий. И тогда мы решили репатриироваться в Израиль, куда уже три года до этого уехали его родители. Они сейчас живут в Араде. Ну, а мама пока осталась там. Хотелось бы и её забрать сюда. Да и она была бы рада. Ведь ей уже семьдесят пять. Она очень изменилась. Не только внешне. Пропала её уверенность в себе, что она всё знает и всё может. Растерялась она в этой жизни. Очень скучает по нам, особенно по Шурику. Я иногда навещаю её. Месяц она гостила у нас. Ты бы её не узнала. Она совсем состарилась. Превратилась в маленькую старушку. Ужасно страдает от одиночества. Жалко её. С Равилем у них только телефонные разговоры, да и денежные переводы. Мы добиваемся, чтобы забрать её сюда, но пока не получается.  Да… Ну вот, а мы после приезда в Израиль пять лет жили тоже в Араде вместе с родителями Аркадия. А полгода назад купили квартиру в Ашдоде, потому что здесь находится фирма, в которой работает Аркадий. Ну вот, пожалуй, и всё о нас.
--Ну, а ты сама работаешь?
--Чтобы работать в школе, нужен был хороший иврит. Первые три года занималась уборкой квартир и осваивала язык, и одновременно занималась репетиторством в основном с русскоговорящими школьниками. А здесь, в Ашдоде, начала работать в школе.
--Лейла, а как сложилась жизнь у Равиля? Где и кем он работает сейчас? Вообще, расскажи о нём. Ведь я о нём совсем ничего не знаю. Знаю только, что в консерваторию он даже не стал поступать. Почему? Ведь у него были такие планы. И вдруг такой разворот.
Лейла не сразу ответила. Она перевела свой взгляд в сторону берега моря, задумалась, а потом, как бы сомневаясь в однозначности своего ответа, сказала:
--Я думаю, что это он сделал в пику маме. Понимаешь, всё что я тебе сейчас расскажу, это было сначала лишь моими догадками о том, что явилось причиной всех дальнейших поступков Равиля, приведших впоследствии чуть ли не к полному разрыву его с нашей семьёй и, в первую очередь, с мамой. Ну, а потом эти догадки нашли своё подтверждение. У нашей мамы был очень жёсткий характер. Она считала, что только она знает, что хорошо для нас, а что плохо. И всегда старалась навязать своё видение нам. И не только нам, детям, но даже и отцу. И это было её самой большой проблемой, за которую она заплатила очень дорого: потерей сына. Ведь с того времени, как Равиль поступил в институт, он ни разу не приезжал домой. Вся его жизнь, надо сказать, неудачная жизнь, проходила вдали от нас. Я говорю: неудачная, потому что у него до сих пор даже нет семьи. Он два раза женился и оба раза разводился. Такое впечатление, как будто он что-то искал и не находил. И вся его жизнь была сосредоточена на работе. Вот, ею он жил.  Сейчас он доктор наук, профессор, лауреат целого ряда премий в области атомной энергетики. И за всё это время он так ни разу и не позвонил нам, не прислал ни одного письма. Это очень беспокоило маму. Она звонила ему в Москву, но на все её вопросы он отвечал односложно. Почему не пишет и не звонит, объяснял своей занятостью. Однажды, когда мама была в Москве на какой-то конференции, она не смогла с ним даже встретиться, хотя заранее о своём приезде сообщила ему.  Я думаю, он просто уклонился от встречи, уехав из Москвы не то в командировку, не то в какую-то другую поездку. И они так и не встретились. Мама очень переживала, казнила себя. Ведь рухнули все её надежды на сына. Более того, она по сути потеряла его. Но самое главное, я думаю, это то, что она не совсем понимает причины. Да и я тоже не совсем понимала. Но перед тем, как уехать в Израиль, я съездила в Москву попрощаться с ним, и только тогда во время довольно долгого и откровенного разговора с ним, наконец, узнала, в чём причина трагедии его неудавшейся жизни. Да и ты сама, наверное, догадываешься.
Они допили кофе, рассчитались с официантом и решили прогуляться вдоль берега моря. Время приближалось к вечеру. На море был полный штиль. Заходящее солнце окрасило горизонт над гладкой поверхностью моря жёлто-оранжевым светом. Было тихо, и только неторопливая речь Лейлы нарушала царивший здесь покой. И из её рассказа становилось понятным, как развивались события в то далёкое время.
Когда-то очень давно Фарида Габишевна и Анна Васильевна, тогда ещё просто Фарида и Аня, были подругами, учились в одном классе и сидели за одной партой. Проходили годы, они окончили школу, поступили в институты. Аня стала преподавать в школе русский язык и литературу, а Фарида работать экономистом на одном из заводов города. Дружба их продолжалась и потом, когда они обзавелись семьями. Фарида довольно быстро поднималась по служебной лестнице и в конце концов дослужилась до должности заведующей торгового отдела городского исполкома. Она была очень влиятельным человеком в городе. Ведь в её руках были все торговые потоки, проходящие через магазины как города, так и области. А в условиях тотального дефицита товаров её должность позволяла ей влиять и на те решения, которые принимались городским начальством. Так не без её помощи рядовая учительница русского языка и литературы Анна Васильевна Бурыгина вдруг заняла пост директора школы, в которой в дальнейшем учились Ника и Равиль. Фарида Габишевна и Анна Васильевна часто встречались друг с другом, бывали друг у друга в гостях. Именно от Анны Васильевны Фарида Габишевна узнала о дружбе Равиля с Никой. Она стала присматриваться к Нике и ничего такого, что требовало её вмешательства в это увлечение сына, не нашла. И когда в очередной раз Нина Васильевна напомнила ей об этом, и притом заметила, что эта девочка из еврейской семьи, она ответила:
--Ну и что из того, что она еврейка. Девочка она симпатичная и, как мне кажется, скромная. Она мне нравится. Пусть лучше с ней, чем с какой-нибудь другой, от которой можно ожидать какого-нибудь неприятного сюрприза. Тем более, что еврейские жёны самые верные жёны и хорошие матери для своих детей.  Да и притом ещё, это первое юношеское увлечение, которое обычно ни к чему не приводит.
 Но, самое главное было в том, что она знала своё влияние на сына. Она была уверена, что если понадобится, она сможет оградить сына от необдуманного поступка, и не препятствовала дружбе сына с Никой. Больше того, она стала больше присматриваться к Нике, и её наблюдения не давали ей повода как-то нарушить эти отношения. Но однажды в её кабинете на работе раздался звонок. Звонила Анна Васильевна:
--Фарида, а ты знаешь, что родители Ники Бурштейн подали в ОВИР заявление на выезд из страны в Израиль. А ты не боишься, что они увезут с собой твоего сына?
Да, это было серьёзной угрозой для её планов на сына. Она как-то об этом не подумала раньше. Она не знала, что ей следует предпринять. С одной стороны, она не прочь была иметь невесткой эту девочку, а с другой, она беспокоилась за будущую судьбу своего сына. И вот, тогда она обратилась за советом всё к той же Анне Васильевне. Ими был разработан план постепенного отлучения Равиля от Ники. И первое время, как им казалось, он срабатывал. Но когда стал вопрос о переводе Равиля в другую школу, разразился скандал.
Солнце скрылось за горизонт, стало быстро темнеть. Подул лёгкий ветерок, наморщив поверхность моря. Зашуршала прибрежная галька, омываемая слабыми приливами волн. Они повернули в обратный путь. И Лейла продолжила свой рассказ о том, давно ушедшем в небытие и, казалось, никогда не существовавшем времени:
--Понимаешь, Равиль был всегда очень способным. Ко всему. За что бы он не брался, у него всегда всё получалось. Но вместе с тем у него был слабый характер. В этом отношении он был похож на отца. Он не мог сопротивляться. Его легко можно было заставить делать то, что он не хотел. Может, ты помнишь тот случай на его дне рождения, когда он отказался продолжать играть на фортепьяно. Это был, пожалуй, первый случай, когда он решился противопоставить свою волю требованию мамы. Я думаю, что на это повлияло присутствие его друзей, перед которыми он не хотел выглядеть слишком послушным мальчиком, и была даже удивлена его «смелостью». И вот, когда мама приняла решение, что нужно сменить школу, он был ужасно расстроен и даже, запершись у себя в комнате, плакал, но всё же, в конце концов, подчинился. Но результат, как ты понимаешь, оказался совсем не тем, на который рассчитывала мама. Он был сломлен и, видимо, тогда потерял интерес ко всему, чем раньше даже увлекался. Он хуже стал учиться и, в конце концов, медаль так и не получил. Часто можно было заметить, что он о чём-то думает, не слушая, что ему говорят, отвечая невпопад на задаваемые ему вопросы. Да и музыкой он стал заниматься без удовольствия. Где-то в середине года это поняла и мама, но вернуть всё, как было раньше, не решалась, да уже и поздно было. Единственное, что она сделала, перестала давить на него, перестала контролировать. Как-то пыталась с ним поговорить по душам, но ничего у неё не получилось. Равиль замкнулся. А когда сдал экзамены на аттестат зрелости, даже не оставшись на выпускной вечер и не получив аттестата, уехал в Москву к тёте, сестре отца. Аттестат потом мама послала ему почтой.
--А, как всё это перенесла Фарида Габишевна? Да и отец?
--Ужасно! У мамы тогда появились первые седые волосы. Она проклинала Анну Васильевну за её «мудрый» совет и порвала с ней всякие связи. Она не ожидала, что Равиль, такой послушный Равиль, вдруг окажется столь жестоким. И самое главное, что они за всё время ни разу не смогли поговорить друг с другом откровенно, по душам. Сначала об этом не подумала мама, а уж потом этого не хотел Равиль.
Они подошли к стоянке, где стояли их машины, молча стояли, глядя вдаль, туда, где ночь смыкалась с тёмной гладью моря.
--Да, Ника, такова правда жизни. Люди по глупости или по высокомерию иногда делают такие ошибки в своей жизни, которые потом невозможно исправить, и за которые потом расплачиваются все свои оставшиеся годы.
Лейла протянула Нике руку, они обнялись, договорились ещё встречаться и разъехались каждая в свою сторону.
Припарковав машину на своей стоянке, Ника ещё долго сидела в ней, перебирая в памяти всё то, о чём рассказала ей Лейла. Горькую повесть о судьбе когда-то любимого ею человека. И хотя с того времени прошло более тридцати лет, и, казалось, всё покрылось пеленой забвения, это новое прикосновение к тому, что когда-то было пережито, вновь разбередило душу, вызвало разные воспоминания из того короткого периода её жизни. С горьким сочувствием она представляла, что пришлось пережить в то далёкое время Равилю. Она с неподдельной жалостью думала и о Фариде Габишевне, расплатившейся жестокой ценой за свои необдуманные действия, навеянные чужой недоброй волей.
После той встречи с Лейлой прошло несколько месяцев. Летом Ника с Сашей, оставив Амит у родителей, взяли отпуск и отправились на две недели в Варну. Две недели вдвоём, без забот, без дежурств в больнице, даже без детей. Об этом давно мечтал Саша. И вот, оно произошло. Для него это был отдых и праздник. И, как-то вечером, в уютном номере гостиницы он стал вспоминать о своих детских годах, о своих детских переживаниях. Его рассказы были увлекательны, и Ника с интересом слушала его. И поддавшись общему настроению воспоминаний, она рассказала и свою историю. И хотя Саша в общих чертах знал о детской влюблённости своей жены, Ника сама как-то рассказала ему об этом ещё до их свадьбы, но то, к каким последствиям может привести вмешательство родителей в эту тонкую сферу ранних человеческих чувств их детей, заставило его задуматься и о том, как близок он был к совершению подобной ошибки, когда их старшая дочь Римма, отслужив в армии, рассказала родителям, что она познакомилась с парнем из семьи марокканских евреев, и объявила, что они полюбили друг друга и хотят в дальнейшем пожениться. У Саши было некоторое предубеждение против выходцев из Марокко. Работая в Ашкелонской больнице, от своих пациентов он много наслышался, какую враждебность по отношению к «русским» испытывали новые репатрианты, приехавшие из стран бывшего СССР, со стороны марокканской общины, появившейся в Израиле раньше, чем «русские». Но прошло время, и это явление постепенно сошло на нет. Но у Саши предубеждение против «марокканцев» всё же сохранилось. И вот, на тебе, его родная дочь собирается выйти замуж за «марокканца». Но сейчас, когда он познакомился ближе со своим зятем и его семьёй, он понял, как хорошо, что у него хватило ума не пытаться как-то повлиять на выбор дочери.
Прошли и эти две недели на берегу Чёрного моря. Домой они вернулись отдохнувшими, загоревшими и как-то ещё более сблизившимися. Дома их ждала любимая работа и их дочь Анит, которой предстояло идти в последний, двенадцатый класс школы.
 Ника и раньше бывала в гостях у Лейлы, но прошедшего они больше не касались. Вот, и сейчас Ника решила проведать её. Когда она позвонила ей, чтобы договориться о встрече, она услышала взволнованный голос Лейлы:
--Ника, дорогая, нам не удастся сегодня встретиться. Я вечером улетаю в Москву. Равиль при смерти. Мне об этом сообщил его друг, с которым они вместе работают. У него лейкемия.
Нику как будто током ударило. «Равиль при смерти!». Что-то сильно сдавило грудь. Почему? Ведь он ещё молодой! А в Никином представлении он был ещё таким же, с каким она целовалась тогда, в лесу. Не может такого быть! И хотя их уже давным-давно ничего не связывало, да и жили они теперь в разных мирах, в разных странах, но он Был!  И это было почему-то ей очень важно. А теперь его не будет. Совсем не будет. И мгновенно пришло решение. Сдавленным голосом она попросила:
--Лейла, дай мне его московский адрес и скажи, как добираться. Я приеду.
--Ника, ты, что, серьёзно? Приедешь? Ты, что, по-прежнему любишь его?
--Не знаю, Лейла.  Это, скорей, уже не любовь. Это, наверно, память о ней.
Оформление краткого отпуска в поликлинике, заказ билета на самолёт, разговор с Сашей, и вот, она уже летит в Москву. Зачем это всё? Она и сама не может дать ответ. Прощание с прошлым? Может быть.  А Саша. Как ей повезло с ним. Ни слова упрёка, а только полное понимание… Очнулась Ника от своих мыслей, когда объявили посадку в самолёт…
Прошло четыре дня, и она снова дома. В аэропорту её встречал Саша. Видно было, как он рад её возвращению. Оживлённо рассказывал о том, что произошло за эти дни, сбивался, смущался, но ни одного вопроса, как будто и не было этой поездки. И снова Ника оценила его деликатность. «А ведь, он меня до сих пор любит, любит по-настоящему. И не меньше, чем прежде, в первые годы нашего знакомства». Сердце её заныло. Она, потянулась к нему, прижалась головой к его груди. Он прервался на полуслове, обхватил за плечи, гладил её волосы, и так, молча, они простояли какое-то время. Она слышала, как бьётся его сердце, и думала, какая она счастливая, что у неё есть Саша, и  никого ближе и родней у неё нет, и больше уже не будет.