Яко посуху

Василия терзали похмельные муки. С трудом разлепив ресницы, он поднялся с кровати, нетвердой рукой принялся шарить в карманах брюк. Пусто! Проделал то же самое с пиджаком, вывернув содержимое карманов наизнанку. Посыпались на пол десятикопеечные монеты, пятачки, мятые чеки, автобусные талоны и прочий сор. Тьфу!

За полчаса он исследовал все места возможных заначек. Ну, хоть бы червонец лишний сыскался! Собранной суммы не хватило бы и на стограммовый «фуфырик». Придется топать к корешам с соседней улицы. Познакомился Вася с ними недавно, когда переехал из центра города на забытый Богом и редко вспоминаемый муниципальными властями Дощаник. Деньги, вырученные от обмена двухкомнатной квартиры на одной из центральных улиц на комнату в «деревяшке», улетучились быстро, за один недельный запой. Василий щедро сорил деньгами, покупая самую дорогую водку, коньяки и даже виски, завезенное в дощаниковский магазинчик и долго ожидавшее своего покупателя.

Вася наловчился потреблять американский напиток со льдом – как в голливудских фильмах. Лед извлекал из старенького, дышащего на ладан холодильника или просто выходил на улицу и откалывал его прямо из-под ног. Зато пил с шиком! На закуске тоже, вопреки обыкновению, не экономил. Так и спустил деньжата. Впрочем, последние десять тысяч у него, похоже, банально выкрали из куртки, когда счастливый переселенец безмятежно дрыхнул пьяным сном. И вот он снова гол как сокол! Вася оглядел комнату. В углу толпилось полчище бутылок – пивных, винных и водочных, пол-литровых, ноль-семь и маленьких. Он направился к этому стеклянному «воинству» и стал заглядывать в каждую посудинку, ища хоть каплю живительной влаги. Натряс в стаканчик граммов 30 водки, проглотил их – разумеется, не полегчало. Накинув видавшую виды куртку, обув резиновые сапоги, Вася направился к Виталику, рассчитывая объединить скудные финансы ради покупки вожделенного зелья.

Он брел по грязной весенней улочке, шлепая прямо по лужам. Вот и дом приятеля. На скользких мостках Василий едва не споткнулся. Поднявшись на второй этаж, сделал три условных стука в дверь (звонок давно не работал). Сонный дружок беспомощно развел руками: «Извини, ни копья нет!» Вдвоем решили отправиться к Сане, жившему на окраине поселка. «Переселенец» яростно разбрызгивал грязь сапогами, «абориген» в стоптанных ботиночках аккуратно огибал «миргородские» лужи, хотя это было делом нелегким: обходить порою приходилось через подтаявшие сугробы, а один раз кривая окольная тропка занесла ноги прямо в кучу неубранного мусора. И вот он, Санькин дом.

Виталик запустил снежком в окно. Через пару минут в форточке показалось помятое лицо в обрамлении спутанных нечесаных волос. «Че надо-то?» Работник приказавшей долго жить лесопилки получал пособие по безработице – значит, кой-какие денежки у него должны были водиться. «Скинешься?» - хрипло крикнул Вася. «Чирик» остался!» - Саня выразительно похлопал по карману старого пиджака. Василий в отчаянии вцепился в свою шевелюру, словно пытаясь вместе с волосами вытащить из недр похмельного сознания какое-нибудь решение вечной проблемы: «Где достать деньги на выпивку?». Его друг, привычным движением рук, в который раз проверил содержимое карманов, как будто от этой манипуляции пальцами, словно по велению волшебной палочки в карманах из ниоткуда появятся деньги. Санька выскочил на улицу, сжимая в кулаке мятую десятку. Для покупки самой дешевой водяры не хватало жалких пяти рублей!

- Может мы…того-самого…к бабке за «шилом»? – робко вопрошал Василий.

- Дурак! Помнишь, как мужик траванулся? То ли спирт хреновый был, то ли из-за воды. Семеновна его водой из-под крана разбавляет. А вода у нас знаешь какая? – ответил Саня.

- Еще бы не знать. На прошлой неделе эти…экологи приезжали сюда. Говорят: пить такую воду нельзя, даже кипяченую, - добавил Виталик. – Оттого и бухаем, чтобы бактерий убить. В стакан с водой заглянуть страшно: грязь, мусор плавает. Вода желтая, коричневая, особенно по весне. То ли дело водочка. Чистота - залог здоровья!

По разбитому деревянному тротуару трое двинулись в центр Дощаника, на ходу соображая, у кого занять недостающую сумму.

- Петрович сказал: больше не суб-си-дирую. У Валентина жена стерва, не пустит за порог, - рассуждал Вася, загибая дрожащие с похмелья пальцы. – Николай сегодня в городе…

На улице было пустынно, если не считать двух-трех резвившихся возле большой лужи детишек. Редкие прохожие сторонились похмельной компании, в ответ на просьбу выручить денежкой мотали головой. «Уйди, алкашня чертова!» - рявкнула бабка, торопливо семенившая за хлебушком в магазин. Трое свернули за угол. И остановились.

Прямо навстречу честно’й компании шел высокий суховатый старик. Длинная черная шуба спускалась почти до пят. Высокая меховая шапка закрывала лоб до переносицы. В правой руке он держал толстую суковатую палку. Из-под густых седых бровей смотрели на мир желтовато-серые, прозрачные глаза. Аккуратная бородка представляла собой почти идеальный треугольник. Старик шел навстречу по деревянным мосткам. Он глядел прямо перед собой, но, казалось, не замечал ничего, погруженный в какие-то ведомые ему одному размышления. Никогда прежде не встречали этого человека на Дощанике Саня, Вася и Виталик. «Не иначе как приехал к кому-нибудь в гости, - подумал Василий. –Похож на батюшку. Может, и вправду, поп. Была – не - была, придется попросить деньжат у него. Душа-то с утра горит…С виду добрый человек, не откажет в просьбе». Старик все приближался. И Вася решил нарушить молчание:

- Дед, денежку не одолжишь? Рублей так десять. Отдадим при случае…

- Проси тридцать, - шепнул на ухо Саня. – Чтоб на пирожок хватило, закусить опохмелку.

- Если можешь, рублей тридцать, - Василий смотрел прямо в лицо остановившемуся деду.

- Что ж, денег мне не жаль. Грешно людям в просьбе отказывать. Важно, чтоб на благое дело, не на дурное деньги пошли. Вот, возьмите. – Старик извлек из-под черной шубы кожаный мешочек. - Рублев тридцать тут будет. И даже больше. А возвращать не надобно. Примите в дар. Христос с вами! – и его узкая сухая рука протянула затянутый тесемкой мешочек прямо в дрожащую длань Васи. Тот ощупал потертую кожу: «Монеты. Много. Будто на паперти дед побирался. Неужели одной мелочью?!». Встряхнул его на ладони:

- Дедушка, а что, бумажных денег у тебя нету совсем?

- Бери, что дают, и «спасибо» не забудь,- прорычал в ухо Санек. – Можно сказать, тебе последнее жертвуют!

- Спасибо, дедушка, - произнес Василий.

- И тебя спаси Бог. – Дед сложил по-староверчески два пальца и осенил всю компанию крестным знамением. Виталик стянул с головы потрепанную кепку.

Троица расступилась, пропуская старика. Он зашагал по мосткам, тыча посохом в лужицы и кучки тающего снега. Вот старик ступил в лужу – и двинулся через нее. Остолбенело глядели вслед ему ребята: на поверхности воды не было заметно ни всплеска, ни ряби, будто и не шел человек по воде. Вася первым нарушил молчание.

- Как тетка рассказывала: шел по воде яко посуху.

- Кто шел? – изумленно следя за удаляющимся стариком, спросил Саня.

- Да Христос! – Вася с разинутым ртом наблюдал, как дед пересек неширокую лужу и ступил на снег.

- Не-е… Это не Христос. Тот молодой был. – Виталик протер глаза, ущипнул себя за руку.

Все трое, как будто повинуясь беззвучной команде, двинулись прямо через лужу вслед за стариком. Виталик по ходу перекрестился:

- Думал: бред. Такое с похмелюги бывает. Только видят обычно чертей, всяких насекомых, страшные голоса слышат, а  тут… Да и не бывает, чтоб сразу у троих одинаковый «глюк» случился. Каждому свое с пьянки мерещится.

- Да не «глюк» это! – Василий ощупал засунутый в карман мешочек с монетами. Тем временем старик шел по снегу к протоке, отделяющей Дощаник от соседнего островка.

Чудо! Шел дед, а цепочки следов на снегу не оставлял. Парни двигались за ним, проваливаясь в сугробы по колено, а он брел себе, не оборачиваясь. И – ни следа тебе!

Вот он вышел на берег, почти уже освободившийся ото льда и снега. Ноги старца уверенно ступили на тонкий лед протоки, пересекли широкую майну близ берега.

- Чудеса, мать твою…- всплеснул руками Виталик. Они почти уже выбрались из сугробов и стояли на береговом песочке. И тут не было ни следа, если не считать собачьих и птичьих отпечатков. А дед уже шел через середину протоки, где лениво струилась черная вода. Вот он достиг противоположного берега, и, все так же, не оборачиваясь, направился по протоптанной тропке к зарослям ивняка. Потрясенные алкаши не могли промолвить ни слова. Черная фигура деда медленно удалялась – и вскоре исчезла за ивовыми кущами.

- Обалдеть! – только и вымолвил Вася. Он вынул из кармана мешочек и развязал тесемку.

- Что там? – спросил Виталик, увидев, что его всегдашний собутыльник вперил недоуменный взор в нутро мешочка.

- Ни рубля-бля! Деньги старинные! Какие-то чертовы копейки времен царя Петра или Ивана. Обманул нас дедок! – Вася присел на корточки и разглядывал высыпанные на ладонь плоские полуовальные монетки с вычеканенными на них старинными буковками.

Двое друзей обступили его. Виталик деловито повертел в руках монетку:

- «Ефимки» называются. Их надо бы, знаешь, в город отвезти да коллекционерам сдать. У меня племянник среди них ошивается. Он может продать их выгодно. Завтра же вместе с ним туда поедем. И тебя возьмем. Только вот займем денег на переправу да на автобус.

Ответом ему послужило молчание друзей, нарушаемое лишь журчанием весенней воды да треньканьем синиц на голых ветвях. Тяжелые от похмелья головы медленно обдумывали происшедшее. Вася задумчиво перебирал монеты, вглядывался в каждую, морща лоб.

…Василий, не спеша, рассказывал корреспонденту свою историю:

- Так вот. Похмелье у меня тогда как рукой сняло. Такое было потрясение, что я ни пить, ни говорить целый день не мог. Монеты мы потом продали коллекционерам. Те только рады были. Сказали: то ли шестнадцатый, то ли семнадцатый век. А про деда того мне тетя Лена рассказала, сестра моей покойной бабушки. Говорит: стоял когда-то большой монастырь, а в том монастыре, как полагается, был настоятель. Добрый был человек и щедрый. Помогал, значит, местным крестьянам. Это было, когда наш город только еще строить начали. Потом умер дед. Похоронили его в монастыре, а про могилу-то вскоре забыли совсем. Лет через пятьдесят случайно обнаружили захоронение какого-то старика.

Не знали,  кто это лежит. Пока на той могиле не начались чудеса разные: больные излечивались, слепые с рождения начинали ясно видеть. Тогда и поняли: тот самый настоятель. Позже перезахоронили его возле собора со всеми почестями. Только властям не нравилось, что на могилу ту стали староверы ходить. У меня и бабка покойная, и сестра ее, и все их родичи староверами были, они эту историю знали. Терпели-терпели это тогдашние власти, да и решили еще раз перезахоронить останки, уже в соборе. Сказали: не пойдут раскольники в храм, не видать им мощей! А потом была революция, после нее и собор сломали, и останки этого деда куда-то затерялись. Только старики потом рассказывали: когда общину староверов Советская власть решила разогнать, стал являться к ним в молельню сухонький такой старичок. Говорит: «Крепитесь в вере! Тяжелые времена настали для христиан. Но надо их пережить…» Это еще при Хрущеве было, когда церкви снова стали закрывать. Менты тогда пронюхали про этого дедушку, стали его ловить. А бабки-староверки словно нюхом чуяли: как милиция на подходе – они старца того дворами, через огороды, мимо сараев. Менты ломятся: «Откройте!» - а его уже и нету. Все переворошат – нет. Вот решили они устроить облаву – и почти поймали деда. А он от них через речку Щелью пешком, по воде! У ментов глаза на лоб полезли, волосы дыбом под фуражкой, бабки крестятся. А он перешел на тот берег, обернулся, перекрестил оттуда старух и затерялся там среди домов. Милиция по мостику на тот берег – а его и след простыл. То есть следа-то и не было…Вот так мне тетя Лена рассказала, когда я к ней через несколько дней зашел денег занять. А она мне и говорит: «Это старец тебя предупреждает, и дружков твоих: брось ты это дело, пить завязывай». Ну, я и завязал с пьянкой. Совсем завязал. Даже на работу устроился.

Василий осушил стакан кефира. Корреспондент взглянул на диктофон – пленка почти закончилась. Он извлек кассету, спрятал ее в карман, встал из-за стола, поблагодарил Василия за его в высшей степени необычный рассказ. Столь невероятной истории ему слышать еще не доводилось. «Вот только не поверят мне в редакции, - подумал журналист про себя. Скажут: ты что это за бред придумал? Первое апреля давно прошло, а до следующего «дурьего дня» целых  полгода».

- А, кстати, я крестился недавно. Принял бабушкину веру. – Вася расстегнул ворох рубахи и гордо продемонстрировал старинный крестик. - Только вот к бороде никак привыкнуть не могу. – Он аккуратно отряхнул со свежей бородки капли кефира и хлебные крошки.