6

                (предыдущее:http://www.proza.ru/2018/01/28/1107)


Я лежу… на этот раз на кровати. Не помню, как на неё перебрался. Пейзаж моей комнаты мне, как и вам, знаком. Могу лишь снова упомянуть, что с фундаментом дома явный непорядок, коль стены комнаты, да и квартиры, имеют разную высоту. Обнаружил это, когда делал ремонт и переклеивал обои. Между стенами по высоте разница в 15 сантиметров. То есть, можно сказать, я нахожусь не только в своей башне из слоновой кости, но и в питерской «пизанской падающей башне». Не подумайте, что дом подвергся бомбардировке или в городе случилось землетрясение. Дом сооружён в начале ХХ века, до той революции, на острове у Невы, на мокреце, где каждую весну грунтовые воды, просачиваясь сквозь бетон, заливают подвалы, подтачивая основания. Вдобавок рядом построили станцию метро, что явно не укрепило его. Соседка с первого этажа утверждала, что по вечерам, почти засыпая, слышит, как поезд под землёй тормозит под комнатой Кузьмича, а потом проносится под ней, и последние вагоны останавливаются у её кровати. Ей не требуется считать овец или слонов, чтоб уснуть, достаточно стука колёс.

  Я боюсь пошевелиться. Удивительно, но ничего, кажется, не болит. Не умер ли? 
  За жизнь я настолько привык, что боль – моя постоянная спутница, что она – благо, ибо предупреждает об опасности, в отличие от того, кто убивает внезапно, что, не ощущая её, чувствую: мне чего-то не хватает и даже тревожно.
  Я столько раз валялся в больницах, что могу порассказать кучу жутких историй, но не стану, ограничившись шуткой пожилого соседа по палате, тогда инвалида похлеще меня. Его шутка вспомнилась при взгляде на форточку. О своей личной жизни этот бедняга, неистребимый оптимист, сообщил нам так: «Я живу… всю жизнь живу с одной особой женского рода… с открытой форточкой». Не всю жизнь, но теперь я могу повторить его слова. Этот шутник, больничный ветеран, радовал нас известиями: «Слышали новость? Не слышали? Сегодня четверг! Нет, дождичек тут ни причём… ничего не сбудется, не ждите. Вы не понимаете? Вчера же среда – операционный день, значит, сегодня в столовой будут мясные блюда».
  И я улыбаюсь, вспоминая его мрачную шутку.

  - Артур! – слышу я голос, голос того, кого я некогда предал в себе и, кто потом желал убить меня. Убить за дело. 
  - Артур, - повторяет он, - думаешь, я не понимаю? Ты готов размышлять о чём угодно, лишь бы не о Коронтэне и вопросе, заданном тебе там.
  Он прав, как права Смерть, давшая мне отсрочку. Ну, почему все, кто правы, хотят, чтобы я умер? Не зависимо от того – за или из-за… Я – слабый человек, я это знаю, но я попросту хочу жить. Я почти никому ничего плохого в жизни не сделал, если не считать себя. По крайней мере, из корысти или ещё из каких нехороших побуждений. Я – не безгрешен, отнюдь. В святость людей не верю. Не зря же Иисус спас блудницу, предложив первым бросить в неё камень тому, кто сам без греха.
  Что мне делать? 

  Нет, я понимаю, что должен. Но как заставить себя? Ведь иссякая, последние мгновения становятся лишь драгоценнее.  Мудрый некогда написал: «Пей, Хайям! Не пролей ни глотка этой влаги! Этой жизни, которой всё меньше на дне…»
  Дело ещё в том, что со Смертью у меня старые счёты.

  В шестнадцать я открыл для себя Смерть. По счастью, избежав Её, но обречённый в дальнейшем, придавленный своим открытием, я поневоле задумался. Если мы смертны, а вокруг исповедовали атеизм, то для чего появляемся в этом мире на миг? В чём смысл этой скоротечной жизни? Тогда пели: «Есть только миг – за него и держись, есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Рождение предстало случайным и абсурдным, существование – бессмысленным. Как мне, едва входящему в жизнь, было смириться с этим?
  Большинство людей не задавались подобными вопросами, плывя по течению, как это происходит во все времена. Но я принялся искать в книгах – в жизни не попадались – тех, кого этот вопрос занимал.
  И обнаружил гениального Хайяма.  Как теперь понимаю, он был несравненно шире интересовавшей меня темы, человек – невероятно одарённый в разных сферах: философии, математике, астрономии, медицине и поэзии. То был мудрец.
  При всём при этом, ему пришлось труднее меня, ибо он жил в эпоху тотальной религиозности.  За малейшее сомнение, ересь (не говоря об атеизме) казнили. К тому же, он не обманывался, в каком мире живёт:
   «Миром правят: насилие, злоба и месть.
   Что ещё на земле достоверного есть?
   Где счастливые люди в озлобленном мире?
   Если есть – их по пальцам легко перечесть»
 
  Он – тысячу лет назад – тоже открыл смерть и безумие Бога, и абсурдность конечного бытия. Перед ним неожиданно разверзлась бездна…
  Думаю, когда это ему открылось, он сидел, будто громом поражённый, в отчаянии глядя в страшные пустые глазницы, пялившиеся на него, на осклабившийся рот черепа Посланницы…
  Смысл и вера исчезли. Всё предстало пред ним грандиозным обманом. Скончалась надежда на грядущую справедливость. Он отвернулся от Бога, оставшись один во враждебном мире «дураков, подлецов, торгашей».
  Веровавший до того в разум Создателя, Хайям переходил от отчаяния к упрёкам, издевался над представлениями современников, задавал напрашивавшиеся вопросы, способные укоротить жизнь…
  «Веселись! Невесёлые сходят с ума.
    Светит вечными звёздами вечная тьма.
   Как привыкнуть к тому, что из мыслящей плоти
   Кирпичи изготовят и сложат дома?»
 
  «Отчего Всемогущий творец наших тел
  Даровать нам бессмертие не захотел?
  Если мы совершенны – зачем умираем?
  Если несовершенны – то кто бракодел?»

  «Если я напиваюсь и падаю с ног –
  Это Богу служение, а не порок.
  Не могу же нарушить я замысел Божий,
  Если пьяницей быть предназначил мне Бог!»

  «Согрешив, ни к чему себя адом стращать,
  Стать безгрешным не надо Ему обещать.
  Для чего милосердному Богу безгрешный?
   Грешник нужен Всевышнему – чтобы прощать!»

  «В этом замкнутом круге – крути не крути –
   Не удастся конца и начала найти.
   Наша роль в этом мире – прийти и уйти.
   Кто нам скажет о цели, о смысле пути?»

  Призвав всё своё мужество, мудрец говорил себе:
  «Нет ни рая, ни ада, о сердце моё!
  Нет из мрака возврата, о сердце моё!
  И не надо надеяться, о моё сердце!
  И бояться не надо, о сердце моё!»

  С грустью замечая:
  «На зелёных коврах хорасанских полей
  Вырастают тюльпаны из крови царей,
  Вырастают фиалки из праха красавиц,
  Из пленительных родинок между бровей…»

  Почувствовав приближение Смерти, он смирился, с горечью смеясь над итогом своих исканий:
  «Много лет размышлял я над жизнью земной.
  Непонятного нет для меня под луной.
  Мне известно, что мне ничего не известно, -
  Вот последняя правда, открытая мной…»

  Небеса оказались пусты, жаловаться некому, смысла у жизни нет, кроме неё самой, но большинство даже не задумывается об этом, живя исключительно здесь и сейчас. Здесь и сейчас – вот божок, которому, на самом деле, поклоняются смертные.   
  Не потому ли, спустя столько времени я «пришёл» в тот Коронтэн, где Небеса опекали счастье и покой обитателей, которые не умирали? Как не хватало мне отцовской опеки, его сильной руки, так же хотелось иметь хотя бы защитника свыше…
  Особенно, когда постоянно в шаге от тебя та, что в любой момент готова навсегда забрать отсюда, сделав тленом тебя и твои фантазии, мечты… 

  Позже, когда те же, кто недавно исповедовал атеизм и прочие «измы», потащились стадом в лоно Небес, якобы вспомнив о душе, я сочинил историю про Её Величество Жизнь.

   «Однажды Её Величество Жизнь обнаружила, что сильно преувеличивала собственное могущество, которое, оказалось, имеет границы! Жизнь очень расстроилась, и даже не как королева, а просто женщина.

Но, особа энергичная, горевала она недолго.  И рассудила так: «Если не можешь ничего с этим поделать, надо хотя бы, чтоб другим о том не стало известно». 
  - Однако этого недостаточно, - решила она, - могут возникнуть вопросы. Нужно создать легенду.
И она распространила слух о её встречах со Смертью, о которой прежде не знали, обвиняя в коварстве саму Жизнь, отворачивавшуюся от них.
  На этих встречах, якобы, Жизнь торговалась с Посланницей Злых Сил почти за каждого, кого Та собиралась убить, но далеко не любого удавалось выручить. А надо сказать, что в Злые Силы Жизнь верила сама, объясняя ими свои ограничения.

  Теперь все благословляли Жизнь за её заступничество перед Костлявой, проклиная последнюю. Довольная своей выдумкой Жизнь пребывала в прекрасном настроении, пока не столкнулась сама с этой Посланницей, придя от того в ужас:
  - Но тебя же не существует! – вскричала Жизнь, - Я тебя и придумала!
  - Тот, в кого верят, уже существует, - усмехаясь, отвечала Смерть, - У нас с тобой соглашение. Я нужна тебе, но получается, что и ты мне. Иначе кого мне убивать?
  Пусть же лучше думают: мы неразлучны, чем, что всё имеет свой конец и начало.

  Жизнь Смерти не поверила, подумав: Не иначе, как эти Злые Силы пожелали указать мне на моё место.
  Ведь про кого-кого, а уж про Злые Силы знает каждый, почему же и Жизни в них не верить?

  Но это ещё не всё. Жизнь не смогла стерпеть, что какая-то Смерть, пусть и когда-то ей же придуманная, но ставит на ней точку. И она как-то "призналась" отчаявшимся, что есть и Другая Жизнь, после...

  А дальше вы всё и так знаете».

  Я выясняю, что могу шевелить рукой. Трогаю затылок, нащупываю сзади запёкшуюся кровь. Даа… Как это меня угораздило? А что с Адель? Забрали её?
  Пытаюсь сесть, но кружится голова, и вновь опускаюсь на подушку. Приходит в голову, что не помню, когда ел, и почему-то не хочется. Удивительно, но сердце ведёт себя смирно, не давая о себе знать. Смерть держит своё слово? Выполню ли я свою часть договора… От неё-то мне не уйти в любом случае.
  Когда-то встретил у Гессе про смерть китайского художника, невероятного мастера. Тот под конец создал красивейший пейзаж, где, как живая, струилась вода со скал и, казалось, зрителя могут задеть её брызги, при взгляде на лес внизу чувствовался его запах, и слепили лучи поднимавшегося солнца. В уголке картины он изобразил калитку, в которую на глазах у других вошёл, закрыл за собой, и больше его никто не видел.
  Читая об этом, я пришёл восторг. Подобное пресуществление и не конец вовсе, а жизнь вечная – мечта любого автора. Я позавидовал мастеру.
  Позднее, наблюдая за Коронтэном, не раз вспоминал эту легенду. Хранитель Коронтэна из меня не вышел, поэтому ничего лучше, чем стать кем-то в мужском городе, уйдя отсюда, я бы не желал.
  Но, как видно, у меня иная судьба.

  Тут я вспоминаю, как в детстве обманул свой страх. У стадиона на реке Ждановке в те времена были устроены водные дорожки и вышка для прыжков  воду. Мне с одноклассниками было по двенадцать лет, я был длинный и настолько худой, что стеснялся раздеваться. Рос быстро, сердце не справлялось. Завоевать авторитет у сверстников не удавалось, потому что не дрался. Прыгать решался лишь ногами вниз с пяти метров, тогда как они ныряли вниз головой. В полном отчаянии заявил им, что прыгну с «десятки», откуда летали только взрослые парни. Меня подняли на смех.
  После этого я понял, что умру на вышке, но, не прыгнув, не спущусь.
  Полез вверх и обосновался там, на площадке, будто загорая. Оттуда я долго следил, как купаются мальчишки, обсыхают на берегу, как ныряют. Не раз, держась за перила, я подходил к краю и смотрел вниз. Высота моментально ухала во мне, начинала кружиться голова. Я отходил и садился.
  Я понял, что не прыгну.
  Одновременно я знал, что не спущусь по лестнице.
  В этих терзаниях я провёл не один час, пока ребята ни стали собираться домой, и презрительно замахали мне руками: мол, слезай, трусишка!
  Вместо этого я подошёл к краю и остановился, закрыв глаза. Нет, не прыгну.
  А что, если сесть на край, свесив вниз ноги? Так и поступил. Уже не та высота – сказал я себе, - не столь страшно. Вниз я по-прежнему не смотрел, иначе бы снова убежал от края.
  Начав путь обмана, я решил идти по нему дальше. Если страх нельзя преодолеть, то почему бы его не обмануть?
  Я принялся потихоньку подвигать себя к краю, держась за него руками. Понемногу. Ещё чуть-чуть, ещё… Мне пришло в голову, что можно сократить высоту хитрым образом – повиснув на руках. Тогда будет немногим больше восьми метров, а не десять. Это не удалось претворить, потому что в какой-то момент, сидя на самом краю, я потерял равновесие, жутко испугался и пытался удержаться, но не успел.
  Я полетел вниз с десяти метров.
  Потом, анализируя ощущения и слушая рассказы очевидцев моего падения, я понял, что произошло со мной в полёте. Десять метров – не пять. За это время успеваешь в случае необходимости скорректировать своё положение в пространстве. Это меня спасло.
  Упав вниз, я обнаружил, что лечу животом. С такой высоты треснуться животом о воду – почти тоже, что с несколько меньшей высоты об асфальт. Отбить себе внутренности и умереть. Почему-то я сообразил это и принялся извиваться всем телом, стараясь изменить в полёте его положение. Удивительно, но мне это удалось. Я вошёл в воду боком, ничего себе не повредив.
  Но не успел обрадоваться, ибо, едва вынырнув, принял на голову падение здорового парня с вышки, и снова ушёл под воду.
  Я обману себя и умру. Не впервой.
  Эта мысль меня успокоила.

Теперь я закрываю глаза и вижу Коронтэн. Чёрная стена, по-прежнему, угрожающе нависает над мужским городом. Её недавно заметили, и толпа собралась на поле, обсуждая неожиданное. Музыка стихла. Звуки состоят из ропота коронтэнцев. На помосте вижу взволнованного Вафу, который старается не показать этого. Рядом Магда с Эркином, на её глазах слёзы. Тьма будто застыла, но она же пришла, значит, может двинуться дальше. Пути на Небо больше не существует, спасение отрезано.
  Все гадают, что случилось? Слышатся самые фантастические предположения.
  - Ночь перепутала дорогу… - бормочет расцвеченная до неузнаваемости Ора, и по толпе бежит, как известие:
  - Ночь сбилась с пути!
  - Что? что сказали?
  - Беспутная Ночь, кажется…
  - У кого?
  - У нас всех, - вступает новый голос, мужской, - Перегуляли, видимо, в праздник.
  - Праздник идёт к концу, - катится весть дальше, - Это – последнее представление.
  Сузи с Акамом спешно снимают коньки, поглядывая на Тьму. Девушка уже прилично катается, удивляя любимого.

  Вафа успокаивает себя и других:
  - Небо к нам благоволит, не беспокойтесь. Это – новое представление, возможно, завершающее Дни Даров. Мы ничего не совершили такого, чтобы Небо настолько разгневалось.
  - Что ты думаешь об этом? – спрашивает Акам Сузи, показывая на Тьму.
  - Ничего хорошего, - признаётся она, - На шутку не похоже.
  Он молча соглашается с ней.
  Они проталкиваются к помосту и поднимаются туда. Называются. Им в ответ звучат имена – никого же не узнать раскрашенными.
  Лина обращается к пришедшим:
  - Что скажете? Судья считает, что оснований для беспокойства пока нет.
  - Я бы хотела ошибиться, - медленно говорит Сузи, - но, как вижу, мы уже утратили дорогу в Небо, как и часть самого Неба. Боюсь, что-то случилось.
  - А если эта Тьма двинется на Коронтэн? – всхлипнув, произносит Магда.
  Сузи про себя думает, что тогда ничего не останется, как стрелять во Тьму припрятанными ракетами.
  Никто не отвечает Магде. Тут Лина вспоминает о временах их интриги с Эвой и предлагает провести общий молебен, вопрошая и каясь. Магда подхватывает эту идею. Вафа пожимает плечами, но не возражает.
  Не сразу на поле замечают, что на помосте опустились на колени и молитвенно сложили руки, закрыв глаза. Заметив, понимают, что дело плохо и следуют примеру первых. Ещё немного и оба города стоят на коленях. Слышны рыдания.
  - Коронтэн опять твой, - усмехается Азраил, глядя чуть в сторону от своей госпожи.
  - Что такое Коронтэн? – презрительно кривится она.
  На фоне Тьмы они для меня незаметны, словно растворившись в ней. Но их беседу я слышу.
  - Ты действительно уничтожишь оба города, если «этот» откажется умереть за них? – спрашивает Азраил.
  - Ты сомневаешься во мне?
  Раздаётся лающий смех.
  - Мне кажется, ты не понимаешь некоторых вещей, - говорит она.
  - Открой мне на них глаза…
  Она молчит, словно решая: а стоит ли?
  - Ладно, - соглашается она, - Некогда, будучи иной, я была готова уничтожить Коронтэн, но почему-то предпочла умереть сама. Потому что поняла: ничто не в состоянии изменить его обитателей.
  Она взяла паузу, потом продолжила.
  - Теперь, как подлинная Властительница, я понимаю Небо: то, что нельзя изменить следует уничтожить. Иначе ты показываешь свою слабость и… не всесильность.
  Азраила не устроил её ответ.
  - Но разве мы – не слуги Любви, как ты говорила, и именно потому лучше Неба, пытавшегося уничтожить нас за любовь?
  - Ангел мой… да, на нашем знамени горит: «Любовь, Любовь – во что бы то ни стало, Любовь любой ценой!»  Но, положа руку на сердце, скажи: все ли достойны Любви? Это чувство не выносит долженствования и тем сообщает нам, что не каждому стоит его дарить.
  Скажу больше, вот ты смог отдать всё за своё чувство ко мне, чего я никогда не забуду.
  А этот трус, чем заслужил мою благосклонность к обоим городам, за которые просит? Чем он готов ради них пожертвовать?
 
  На этих её словах я закрываю глаза. Поистине, «У любви не названа цена, лишь только жизнь одна, жизнь одна, жизнь одна…» Но любящие пары в Коронтэне, в чём они виноваты?
  И тут меня начинает разбирать злость. Мало того, что она всю жизнь преследует меня, так ещё затеяла со мной теперь игру, как кошка с мышкой, издеваясь. То придушит не до конца, отпустит, даст отдышаться и снова поймает. И желает, чтоб я умер не просто так, а там и тогда, когда она прикажет!
  Но как вырваться из этого круга? Коронтэн она погубит всё равно, Азраил проболтался, да и сама никаких гарантий не обещает, смеясь надо мной.
  Создатель Коронтэна…
  Это громко звучит, но я никогда не претендовал на то, чтобы кому-либо диктовать свою волю. Сам всегда был за независимость. Радовался, наблюдая, как живут в его городах, как сами собой развиваются в них события, как их опекают Небеса.
  Да, у меня тоже не получилось, создав свой Эдем, где не надо заботиться о пище или одежде, изменить коренным образом его жителей. Они вошли в Царство Небесное, не став детьми…
  Да, не скрою, мечтал когда-нибудь стать одним из них. Со здоровым сердцем. Глядишь, беседовал бы с Вафой, ходил на представления Лины и Акама, сочинял для них…
 
  Моя смерть не спасёт Коронтэн, увы. Неужели нет никакого выхода?
 
  Я, невидимый смотрящий, начинаю облетать коронтэнские границы, пытаясь отыскать в них слабое место. Обнаружить хотя бы небольшой лаз… Тогда можно вывести через него жителей. Тщетно. Границы на замке, и коронтэнцы – не выездные, как мы когда-то.
  Тогда мне приходит мысль взглянуть, что сотворила Тьма со скалами и леском за мужским городом. Ведь она нависает оттуда.
  Там стоит эта парочка, поэтому подлетаю с опаской. Её волосы-змеи сразу поднимают головы, шипя. Их хозяйка понимает, что это на меня и, усмехаясь, говорит Азраилу:
  - Он здесь. Мечется, ищет местечко, где спрятаться или удрать. И не находит. Я проверяла границы – не пройти. Выход отсюда есть лишь на тот свет. Ты шёл по нему, помнишь? Как думаешь, он решится на смерть ради тех, кто ему дорог? Или же так и будет бегать от своей судьбы?
  - Не решится, - отвечает он.
  - А я верю в него, - кривится эта в усмешке, - Если тебе не удалась жизнь, остаётся лишь умереть красиво. Но пока наш дружок ещё не пришёл к этой мысли. Подождём. Он нас слышит, пусть ещё помучается.   
 
  Я миную эту парочку, приглядываясь к почве и скалам. Тьма поглотила их целиком, а перед ней пустое пространство – та же «лунная пыль», в которую, видимо, она превращает всё, что встретит на пути. Так вот чем я стану и чем станет Коронтэн…
  Впрочем, она в состоянии ночью просто заморозить всех во сне, не уничтожая остальное. Прямо нейтронное оружие! Представляю себе этот мёртвый Коронтэн…
  Что я могу?
  Наверно, могу нашёптывать коронтэнцам, оставаясь невидим.
  Но что я им скажу? Что они обречены? Зачем? Они сами видят угрозу, не маленькие.  Как она сказала? «Выход отсюда есть лишь на тот свет…» Место, откуда её падшего забрал смотрящий. 
  Думай, Артур, думай.
  Она любит нестандартные ходы. Того же ожидала в трудной ситуации от Иги. В моей ситуации точно требуется совсем нестандартный ход. Даже скорее, безумный.
  Это наталкивает меня на совершенно абсурдную мысль. Но почему нет? Отчаяние подвигает и не на такие шаги.
  Вспомнилась легенда о Тимуре и осаждённом им городе.
  Завоеватель велел объявить осаждённым, что если они соберут мешок золота, он пощадит город.
  Ему доставили такой мешок.
  После Тимур отправил туда лазутчика с целью узнать, что делают жители? Тот сообщил: плачут, посыпая головы пеплом, крича, что разорены.
  «Значит, с них можно собрать ещё мешок золота», - сказал полководец.
  И действительно собрали.
  Посланный вновь лазутчик принёс известие, что жители поют и танцуют, смеясь.
  «Теперь у них нечего брать», - сказал Тимур.
 
  Бояться чего-либо поздно. Мысль Сузи не столь и безумна. Сколько осталось у меня салютов и фейерверков?


                (продолжение:http://www.proza.ru/2018/01/30/751)