Первый бой-горькая правда начала войны 1942

Авторы Екатерина и Алексей Малышевы

Посвящается вечной памяти нашего деда и отца, фронтового разведчика Сибирской дивизии, кавалера многих орденов, рано ушедшего от старых ран.
               


               
                ПЕРВЫЙ БОЙ


Глухая сибирская деревенька провожала на фронт  учителя, директора школы. Школа в деревне одна,  учитель-мужчина, Игнатий Семенович Малышев, тоже единственный.
Время тяжелое, июль сорок второго года. К той поре получили с фронта девять похоронок, а письма ни единого, ни из госпиталя какого, ни с боевых действий. Ничего.  Почему вестей  с  фронта не приходило, никто не знал.
В день летний, в избе, где жил учитель, не затворялась дверь с пяти утра. Вся деревенская община: родители, ребятишки, старики, учителя начальной школы толпились в сенцах и на веранде. Старая бабушка Катя, мать Игнатия, собирала мешок солдату, спросила, между прочим:
-Чем отрежешь сало - то?
И положила в сумку ножик с деревянной ручкой,
самодельный, кухонный.               
Учитель  Игнатий Семенович, небольшого роста, с добрыми глазами, терпеливо выслушивал сельских женщин. Каждая старалась записать ему номер части, где служил дорогой ее человек, сын или муж. Медленно записывали женщины в блокнот учителя цифры, в надежде, что Игнатий найдет ненаглядных и долгожданных на дорогах войны. В неведомых просторах чудовищной битвы эти цифры связывали солдат с родными.
Но время неумолимо текло.          
-Пора!- сын в последний раз обнял бабушку Катю, которая, держась из последних сил, не плакала: плохая примета уходящему из дома.
На станцию солдат пошел пешком, вместе с ним шла молодая жена Нина, тоже учительница...
Проселочная дорога расстилалась им под ноги, пели иволги, пшеница цвела в полях вдоль дороги. Березы хороводами стояли в околках и среди полян.
Солдат неотрывно смотрел на жену. Волнистые ее косы в спешных сборах забытые, рассыпались по плечам, над светлым лбом блестят капельки пота, густые стрелки бровей в тревоге сошлись на переносице.
-Нина! Ниночка!- думал солдат. Возможно, ей непонятно еще как надолго забирает мужа страшное чудовище, по имени «Война». Встретимся ли снова?
Возможно это последняя их семейная прогулка.     
От тяжелых мыслей отвлекала трехлетняя дочка, щебетавшая на руках у отца. Малышка походит на Нину, у нее такие же широко распахнутые глазки, в густых, загнутых ресницах. Вьющиеся, светлые волосы на головке ребенка перебирал летний, мягкий ветерок. Светло, радостно трепетало сердце Игнатия: его дорога, его ребенок, хрупкое как стебелек цветка семейное счастье. Вернется ли?
За деревьями послышались гудки маневровых паровозов: станция была рядом. Игнатий заставлял себя не смотреть на дочь и жену, чтобы они не видели, как предательски повлажнели его глаза.
Воинский эшелон стоял на первом пути. Ничего не успел повторить Игнатий: ни слов любви, ни слов прощанья. Помчали вагоны, застучали колеса, раскачиваясь на стыках, скрипели полуоси. Теснота утомляла, а сердце терзала тревога. Сутками думал солдат о доме, о дочках. Провожала его младшая, а  всего у него три дочки: Ирина, Татьяна и Екатерина. Осталась без директора сельская школа, мечется сейчас жена Нина, к сентябрю ремонт нужно сделать в классах, а дома покос. С тремя малышками, старшей Ирине семь лет, Татьяне четыре, Катеринке три годика.               
Хотелось, ох, как хотелось домой! Сердце сжимала боль: где-то в России гибли под бомбежками такие же маленькие дети, как и его дочки. На четвертый день пути увидели беженцев, беженцев со своей земли... С нехитрым скарбом, на повозках и пешие медленно двигались люди. Где группами, где в одиночку по шпалам железной дороги и вдоль нее. Лица беженцев особенные, с заостренными чертами. Печать голода и скорби отличает их от обычных людей, делает похожими друг на друга.
Наступил, наконец, пятый день пути, когда воинский эшелон, заскрипев железом, остановился...
На фасаде станции старинными буквами выделялась надпись «Чудово». Высадились шумно. Сержанты собрали взвода, объяснили бойцам, что они будут воевать в составе Канской дивизии на Волховском фронте. Выдали сухой паек: три хлебных сухаря и брикет горохового супа. Положив концентрат в вещевой мешок, Игнатий в раздумье зажевал сухарь.
-Давно ли Молотов по радио горячо уверял, что Россия обеспечена продовольствием на десять лет вперед. А тут жалкие сухари и брикет. Придется  погрызть сухое.
Вдруг неведомо откуда пронеслось по солдатским рядам:
-Завтра в бой!
Войсковая часть расположилась в местном парке за зданием станции. Кругом липы. Игнатий никогда не видел таких в Сибири. Огромные, раскидистые, с нежно пахнущими цветами и соцветиями, с бархатистою корою стволов. Смотреть - не насмотреться на красоту дивную!
До конца дня все рыли окопные траншеи вдоль здания вокзала, а вечером, когда солнце скрылось, их собрали и построили командиры.
-По пятеркам расчитайсь ! - Прозвучала волевая команда.
-Первый, второй, третий, четвертый...- Покатился вдоль строя рокот мужских голосов. Командир разрешил каждому пятому получить винтовку и к ней два патрона.
-Как!- Возмутился строй. - Разве другие пойдут без оружия в бой?
-Разговорчики в строю!
  Крикнул командир.
-Кто недоволен? В бою вооружайтесь, эшелон с оружием не пришел!
          Наступила  ночь, светлая, почти белая, с нежным, головокружительным запахом трав, пением цикад.
Игнатий лежал на плащ-палатке и смотрел на звезды. Звезды здесь далекие, мерцающие, а в родной Сибири низкие, яркие. Мысли- думы не давали придти снам.
Теперь понятно, почему не вернулись в деревню мужики, призванные в первые дни войны. Никто не выжил, даже раненых нет, сгинули без следа.            
Номер у него третий. Не досталось ему на перекличке ни винтовки, ни патронов. Завтра безоружный пойдет он в свой первый бой. Тогда достал Игнатий вещмешок, вынул ножик с деревянной ручкой...
-Наточу хоть на камне, а задаром жизнь не отдам!   
 
      Выбрал  белый камень, и точил нож до рассвета, завернул в тряпку и спрятал в сапог.            
      Утро наступило. Взошло солнце. Пришел страшный час боя: новое пополнение построили за танками, по пятьдесят  за каждой машиной. У танковой группы русских  десять винтовок и двадцать патронов к ним...
Танки двигались медленно, мелколесьем, а потом вышли на пашню, на простор. Начавшее припекать жаркое солнце раскалило воздух. С гусениц танков поднялась земля, черная пыль окутала облаком своих и чужих. Грязными, пыльными стали одежда и лица. Лязг гусениц, грохот железа, канонада выстрелов приводили в ужас, сковывали волю и мысли не обстрелянных солдат.
Пехотинцы, а Игнатий был в их числе, бежали за развернутым строем танков. Вдруг слева от них заработал пулемет, лающим, резким звуком.
Пулемет стрелял недолго, смолкал, потом его резкий тон раздавался вновь...
-Не наш! - подумал Игнатий.
-Звук не тот!               
Всматривался, вглядывался в ту сторону, но ничего не видел.
-Откуда взялся чужой пулеметчик, когда и танков вражеских не видно? А возможно немецкий десант?
Снова и снова смотрел Игнатий на грязно-серое облако, укрывшее пехоту, но ничего не видел...
Скрежет, грохот, крики умирающих, надрывные слова команд, лязг гусениц и снова лай, безобразный лай, кидающего смерть пулемета. Смешалось все в черном урагане, урагане смерти. Горячий пот заливал глаза, мешал вглядываться в строй танков, отвлекал. Где же враги?
Вдруг Игнатий увидел немца. Он сразу узнал врага. В черном комбинезоне, с  серебряной бляхой на груди, высокий немец ловко прыгал на медленно ползущие русские танки. Крепко прижимая люк русских машин ногами, обутыми в  кожаные  сапоги, вставал на движущиеся железо танка. В несколько мгновений расстреливал фашист ручным пулеметом  русских   солдат, бегущих за танком.
Слабые выстрелы пехотинцев не успевали настигнуть его, да и прицелиться пехотинцам на бегу, в густом облаке пыли, было невозможно.
-   А  ну, погоди!  - прикинул в уме Игнатий.
-Только бы не убили свои, когда я выскочу из строя!
Мысль о смерти жгла, казалось, каска раскалилась... Пересилив липкий страх, противную, тянущую робость в ногах, пехотинец отделился от строя, в секунды настиг огромный танк, обогнул грохочущую машину... Немец почти одновременно с Игнатием добрался до движущегося танка, прыгнул на люк, нажал отполированные рычаги пулемета...
. Пулемет выбрасывал раскаленный свинец. Немец стрелял, хохотал, упиваясь победой, кричал, пританцовывая в азарте боя.
Игнатий вскочил на броню, и кожей почувствовал пистолетный выстрел от своих танкистов из смотровой щели.
-Поздно хватились!
В грохоте и лязге солдат незаметно оказался за спиной веселого пулеметчика. Жизнь висела на волоске. Игнатий выхватил нож из сапога и изо всех сил ударил врага в спину. Тот успел увидеть лицо своего победителя.
Непонимающим взглядом смотрел ариец из дивизии «Мертвая голова» на Игнатия, и улыбка навсегда осталась на коченеющем лице. Из слабеющих костлявых рук побежденного выскользнул новый ручной пулемет.
Взяв ручник у врага, боец спрыгнул с грохочущего танка, за которым все еще бежал сильно поредевший строй его товарищей.
Бой закончился неожиданно, грубым мужским окриком из рупора полевой радиостанции:
-Стоять! Танкам стоять! Отбой!
Усталые, грязные, неведомо где оборвав одежду, падали бойцы на землю. Подбежал земляк, Коля Иванцов, прокричал:
-Покажи ручной пулемет!
Игнатий смотрел на Колю, на обступивших его друзей. Он не слышал слов, обращенных к нему. Внезапное равнодушие овладело им, сковало мускулы, укрыло самое существо души ватным одеялом нечувствительности. Наступило крайнее изнеможение. Состояние безразличия разливалось по всем клеточкам тела.
-Убийца, убийцей стал я! Моложе меня немец был! Стучало в висках бойца, но прежней ярости не было.
А Игнатия уже трясли за плечо:
-Отдайте пулемет в штаб!
-Зачем в штабе ручной пулемет? - удивился солдат.
-Выполняйте приказ! - звучал волевой голос адъютанта генерала, неизвестно как оказавшегося рядом.
-Оружие, захваченное у врага, будут изучать инженеры, а вам сейчас вручат медаль» За отвагу». Наградную дадут после в штабе. Приказ выполняйте! - голос штабного офицера звучал строго.
Жаль было отдавать добытое страшной ценою оружие, но пришлось...

Прибыла полевая кухня. Кормили гороховым супом тех, кто имел котелки. Желающим выдавали американские галеты.
Есть не хотелось. Игнатий выбрал кусты погуще, с наслаждением упал в пахнущую дымом траву, распрямил усталую спину. Он уснул на земле, той самой, где принял он первый в своей жизни бой...


Ему снился добрый старый дом и нежная жена, голубоглазые русые дочки тянули к нему ласковые ручки...



Эпилог. И только спустя полвека страну облетело известие, что на пороге 21 века, архив Министерства Обороны избавился от пылившихся в дальних подвалах сотен мешков с солдатскими письмами, треугольниками из тех страшных неудачных лет войны. Авторы писем простодушно делились с родными тяготами тяжелых боев и условий фронтового снабжения, часто оставлявшего голодными солдат в окопах...
Знать такого родственникам не дозволялось и мрачные письма чиновники просто били штемпелем "секретно" или вроде того...и прячтали в архив навсегда...

Чиновникам других времен, оттепели и перестройки даже не пришло в голову просто отправить эти письма почтой, ведь всем было бы радостно прочесть их даже спустя полвека... Но они были приравнены к отходам архива и выброшены в мусор, откуда ветер долго еще разносил их, пока добрый и честный журналист не оповестил страну о судьбе писем из самого страшного времени войны, когда враги уже подошли к Москве...