Идеальный моралист

Высокие потолки дворца могут давить сильнее хмурых сводов каземата, чувствовал Радован, проходя под конвоем хмурого долговязого гвардейца по роскошно позолоченному  коридору Латеранского дворца. Был ли этот символ величия Рима всегда столь мрачен или стал таким после реставрации, молодой технический специалист не знал. Всё прочитанное, услышанное и даже прочувствованное им испарилось в тот самый момент, когда запястья Радована обжёг холод наручников. Но теперь он забыл и о них. Теперь он ощущал лишь одно — запах смерти, струившийся из причудливых ниш и лепных украшений коридора.
Дойдя до комнаты, из-под солидной дубовой двери которой выскальзывали любопытные золотистые лучи, гвардеец довёл Радована до высокой конторки и посадил на стул напротив. Из-за конторки вышла невысокая сухая женщина в белом костюме с чёрными воланами на пиджаке. На плече у неё мерцала синим буква М, украшенная алым бантом. Гвардеец отошёл к дверному проёму и готовился было стать во фрунт, когда женщина скупо махнула рукой.
- Оставьте нас! От меня он не уйдёт, обещаю. Окон здесь нет, люстр и проводов тоже. Можете стать снаружи.
- Но мадам премьер-реконструктор.., - лицо гвардейца вытянулось в недоумении. Женщина, сложив руки за спиной, отчеканила:
- Согласно Статуту Содружества о Реконструкции, в случае фактической недееспособности главы государства его обязанности возлагаются на главу кабинета министров-реконструкторов. Он получает права командования вооружёнными силами и органами защиты правопорядка. Я премьер-реконструктор, вам ясно? Выполнять приказ!
Радован задрожал, лицо его онемело. Никогда он не видел пани Миладу такой властной и суровой. Если так изменилась она, то что ждёт его?
Гвардеец удалился. Пани Милада устроилась за конторкой и посмотрела на Радована. Её взгляд согревал мудростью и спокойствием, и дрожь унялась.
- С-спасибо вам, пани премьер, - опустил глаза технический специалист.
- Меня за что благодарить? - улыбнулась женщина. - Тем более, ничего пока не ясно — Рекальде и де Флёрак заняли одну половину дворца, Ковен и Беза — другую, силы пока равны. Скажи лучше, в чём тебя обвиняют?
- В государственной измене, - Радована снова охватила гадкая дрожь. - Скажите, пани Милада, что мне грозит?
- Пожизненное заключение. В мирное время, - пани Милада прикусила дужку очков. - В военное тебе могут приготовить внесудебную казнь — покушенец де-юре, де-факто мартирист.
Радован принялся хватать ртом воздух — его начинало тошнить от ужаса. Пани Милада подошла к нему и по-матерински нежно погладила по волосам.
- Дело, конечно, серьёзное, Радек, и выпутаться будет непросто. Я пробовала связаться с консульством, но господа дипломаты мне не ответили. Что ж, придётся бороться своими силами. На каком основании Ковен мог тебя обвинить? Ты встречался с демонстрантами? Носил ленты? Встречался с Рекальде и что-то обсуждал с ним?
Радован трижды помотал головой.
- Последнюю неделю я почти не выходил из кабинета — проектировал транстемпоральную информационную магистраль. Мои чертежи видел исключительно мэтр Ковен. Пару раз встречался с Амирой, специалистом по этикету. Ничего политического мы с ней не обсуждали.
- Амира могла бы тебе помочь, - задумчиво протянула пани Милада. - Она уверена, что ты всё это время был лоялен мэтру Ковену? Она может под присягой заявить об этом на трибунале?
Радован понуро буркнул:
- Не уверен.
Пани Милада ошарашенно попятилась к конторке.
- Почему? Думала, вы друзья. В конце концов, Амира была именно тем человеком, с которым у тебя имелись общие темы для разговора. Она поддерживала тебя, когда твои силы иссякали, хотя работы у неё едва ли меньше. Она достала тебе через Швейцарию принтер новой модели. Она даже защитила тебя перед Ковеном после Драгиных дурацких заигрываний!
- Я тоже так думал, - вздохнул Радован. - Но связываться мне с ней не стоило. Я долго обманывал себя, думая, что Амира сильный и умный человек, способный самосовершенствоваться и видеть самую суть проблемы. Как же я ошибался!
- Не поняла, о чём ты, - нахмурилась пани Милада. - Сможешь рассказать историю полностью?
- Конечно, - глаза Радована заблестели надеждой. - На днях Амира подошла ко мне с вопросом о том, в каком стиле лучше выдержать мотивационное письмо для премьера-реконструктора Падании. Я крайне удивился такому шагу — если ей было интересно заниматься этикетом и протоколом, разумнее было бы остаться в Белгравии — в конце концов, мы бывший понтификат! Если же это ей опротивело, почему она не едет домой, в Тегеран?
- Амира просила тебя о советах по поводу переезда? - уточнила пани Милада.
- Не совсем, но она так нерационально всё планировала! Это виделось мне чересчур суетливым, и я решил ей помочь — всё же она обратилась ко мне. Услышав мои слова об Иране, Амира принялась возмущаться — она цитировала мне Фридан и Бовуар, говорила что-то об идеале женственности, к которому её стремится приблизить её семья и о невозможности его совмещения с работой. Я попытался уловить, к чему клонила Амира, и сделал вывод о том, что она не хотела развиваться в направлении, отличном от карьеры, и идти на компромисс с семьёй.
- Ты был уверен, что правильно её понял? - пани Милада пристально смотрела на Радована поверх очков.
- Вполне, - кивнул технический специалист, - я же рациональный человек, умеющий моделировать ситуации. Я сказал Амире, что, отвергая эти ценности, она сама себя ограничивает и поступает крайне эгоистично по отношению к собственной семье, как будто капризная принцесса, не видящая ничего, кроме собственной башни. Амира вспыхнула и в ответ сказала, что каждый из нас имеет полное право самостоятельно выбирать, что ему развивать. Я возразил — ведь во всём необходимы гармоничность и устойчивое равновесие, а те, кто этого не понимает, показывают себя незрелыми и инфантильными.
- Ты так и сказал — незрелыми и инфантильными? - переспросила пани Милада.
- Так и сказал — цену словам я знаю, - продолжил Радован. - Амира возмутилась — а, как известно, если Юпитер гневается, значит он не прав. Она заявила, что я её обвиняю и завышает стандарты, поэтому страдают обычные девушки, разрывающиеся между идеалами общества и своими мечтами. Логика Амиры стала до предела запутанной, поэтому я высказал все мои мысли о таких девушках.
- Надеюсь, цензурно? - усмехнулась пани Милада.
- Разумеется, цензурно. Так же цензурно на следующий день я начертал на рекомендательном письме Амиры слова «эгоистична, зациклена на формальностях, вспыльчива и нелогична». Отпечатанное письмо мэтр Ковен оставил на столе, когда приходил смотреть чертежи. Он вышел ненадолго, и я просмотрел документ. Много хорошего об Амире было не сказано, зато мэтр не забыл упомянуть о недостатках. Видимо, ему хотелось показать будущего специалиста по этикету не в лучшем свете. Я помог мэтру Ковену. И что получил взамен?
Пани Милада смотрела на Радована немигающим взглядом индийского факира и задумчиво покачивала головой. Премьер долго жевала дужку очков и теребила волан на пиджаке, прежде чем найти в себе силы сказать:
- Да... И какой же ты после этого друг?
- Я посоветовал ей рациональные пути решения проблемы, указал на недостатки, дал стимул развиваться... В конце концов, я всегда желал ей только хорошего.
- Верю, - губы пани Милады сжались в тонкую ниточку. - Только тебя об этом просили?
- Но я считал нас друзьями, которые обязаны подставить друг другу плечо...
- Тебя об этом просили? - повторила пани Милада.
Радован помотал головой.
- Почему ты считал, что твои советы рациональны? Ты много знал о семье Амиры в Тегеране?
- Я только после этого разговора узнал о них.
- Может, ты лучше самой Амиры понимал, зачем ей менять место работы? Видел её отношения с Ковеном и Драгой, предвидел возможность переворота, общался с синьором Камилло, премером-реконструктором Падании, наконец?
- Нет, но человек, мыслящий рационально...
- Человек, мыслящий рационально, - нервно захохотала пани Милада, - не стал бы давать непрошеных пустых советов, не выяснив всей подоплёки ситуации. Мы слишком часто мним себя архитекторами, когда годимся только в разрушители. Последнее — зачем ты дописал рекомендательное письмо? Отвечай серьёзно — это единственная улика, которая докажет твою лояльность Ковену. На ней я постараюсь доказать твою невиновность.
- Я хотел напомнить Амире обо мне, - вздохнул Радован, - и, так сказать, поставил ей отметку карандашом.
- Молись, чтобы она её не стёрла, - прошипела пани Милада. - Охрана! Немедленно найдите Амиру Пехлеви, возьмите у неё рекомендательное письмо и приведите её сюда. Документ изымете.
- Мадам премьер-реконструктор, - долговязый гвардеец взволнованно мямлил, - Амира Пехлеви уехала пять минут назад с вокзала Остиенсе.
- Не вводите меня в заблуждение и выполняйте приказ — вам известно, что три часа назад в Риме было прервано железнодорожное и авиационное сообщение со всей Италией, - голос пани Милады словно сковало сталью. - А вы, пан Радован, только подумайте — ваша жизнь теперь зависит от той, в чью судьбу вы попытались влезть. Какая ирония, которой лучше бы и не было...
***
- Я слышал весь их разговор, синьорита. Если ваше письмо окажется в руках этой адвокатши, чудом вынырнувшей из петли, наша прекрасная Белгравия падёт, - шептал Амире гвардеец.
- Пани Панкрацева сейчас и есть Белгравия, - холодно взглянула на него эксперт по протоколу, прижимая к груди запечатанный пакет с документами. - Я следую её приказам.
- Пусть так, но истинная власть всё же мэтр Ковен! - воскликнул гвардеец, ловя презрительные взгляды переходивших на сторону Рекальде однополчан. - Что вам мешает отомстить этому глупому молодчику? Должен же он быть хоть как-то наказан?
Амира замерла на месте. Что, если гвардеец прав? Ведь Радек поступил с ней несправедливо — наговорил гадостей, унизил, ударил по больному и слишком истерзанному, чтобы простить его просто так. И сейчас в её руках его судьба. Персиянка задумалась — а не сесть ли ей сейчас на прогулочный катер? Плавала Амира хорошо с самого детства, а течение, прыгни она с палубы, унесло бы её из Рима быстрее любого поезда, торчавшего сейчас на вокзале.
Гвардеец хитро ухмыльнулся и зашептал Амире, чтобы подкрепить её уверенность:
- У мэтра Ковена земля горит под ногами. Если молодчика признают невиновным, обвинение будет приравнено к захвату заложника. Здесь представители британской и американской гумслужб — в их глупых глазах это терроризм. Нужно пожертвовать малой кровью, иначе будет хуже. А ведь молодчик совершил ошибку. Непоправимую ошибку.
Слова «ошибка» и «непоправимая» эхом отзывались в голове Амиры. Чем бы она отличалась от Радека, не покинь она Латеранский дворец до прибытия Рекальде и де Флёрака? Что помешало бы этому гвардейцу связать ей руки и удерживать, как кролика в клетке, на виду у разъярённого председателя Учредительного Собрания? Какая «непоправимая ошибка» стоила жизни, за которую её вполне возможно исправить?
- «Никакая», - шепнула эксперт по этикету и вытащила из жилета миниатюрный хирургический штифт — таким из соображений гуманности оглушали на застеклённых кухнях-аттракционах разных морских гадов, которых ждала тёплая кастрюля. Штифт юркнул гвардейцу под полосатый камзол и рубашку, больно ужалив упругое тело. Вопль боли огласил коридоры дворца. Амира, сбросив на ходу лодочки на каблуках, пустилась бегом, трепетно держа в руках пакет. Заветная дверь была уже близко, когда важный охранник с красным бантом и синим ограничителем на плече (в нём Амира сразу узнала министра-реконструктора Долголевского) остановил её со словами:
- Пароль, синьорита?
- Долгой жизни Басконии, да здравствует Белгравия! - протараторила Амира. Её впустили в премьерский кабинет. Пани Панкрацева удовлетворённо кивнула, заметив её в дверном проёме. Остальные — американская гумслужащая с седым каре и красным репортёрским блокнотиком в руках, трогательная помощница российского премьера-реконструктора, похудевший, но привычно мрачный лорд Беланжер и кудрявый молодой человек с ноутбуком на коленях. Радек прятал взгляд, стараясь не думать о счастливой (или несчастной) своей судьбе.
- Дунайская Дина Александровна, - присела в книксене трогательная помощница, поправляя голубой цветок в волосах.
- Брюховецкая Анна Ефимовна, - протянула руку американская гумслужащая, - глава курьерской транстемпоральной службы США.
- Белобоков Борис Степанович, - испуганно вскочил с места кудрявый молодой человек и механически кивнул, - ассистент министра-реконструктора Израиля по образованию.
К Беланжеру Амира подошла сама и, присев в почтительном реверансе, поцеловала изумруд на перстне.
- Ну что ж, теперь перейдём к документам, - надела очки пани Панкрацева. - При международных наблюдателях, обвиняемом, свидетеле и лице, назвавшем себя обвинителем (только после этих слов Амира заметила прижавшегося к шкафу бледного Беза), я вскрываю документ, являющийся уликой.
Перед глазами всех присутствовавших в комнате предстал лист бумаги, нижняя часть которого, не испещрённая чёрными прогалинами букв, была сера от карандаша. Пани Панкрацева тем временем взяла в руки ещё один лист, покрытый чернильными закорючками. В них Амира узнала почерк Радека. Пани Панкрацева внимательно сверила надписи и продемонстрировала их сначала иностранцам, затем Амире, а после — Беза.
- Как юрист, прошедший курс графологии, я утверждаю, что данные надписи идентичны и принадлежат одному человеку, который только что под вашим наблюдением написал одну из них — пани Милада подняла лист с чернильными закорючками. - А так как содержание надписи является идентичным тому, что написано в самом документе, мы можем говорить об исключительной лояльности автора письма мэтру Ковену. Что скажет сторона обвинения?
Беза угрюмо молчал.
- Что скажут наблюдатели?
- Это провокация, - предположил кудрявый юноша.
- Это репрессии агонизирующего режима, - вздохнула трогательная помощница.
- Это взятие в заложники иностранного гражданина, - возмутилась американская гумслужащая.
- Это чистейшей воды глупость, - усмехнулся лорд Беланжер. - Пускай каждый имеет право на ошибку, но хотя бы не нарушающую международные законы. Такое обвинение есть государственная и международная глупость, которая окончательно делегитимизировала режим Ковена в глазах мирового сообщества. Это моё официальное заявление и наша общая переговорная позиция. Господин Беза, я прошу осведомить Ковена о ней и пригласить на нейтральную территорию дворца для подписания отказа от поста премьера.
- И, пожалуйста, - добавила вслед уходившему парламентёру пани Панкрацева, - передайте реконструктору Долголевскому, что он полетит в Россию ближайшим рейсом. Мы независимая сила, а не часть революции.
***
Зал ожидания пестрел от украшений, а человека без ленты с надписью «Да здравствует Белгравия» трудно было найти. Радован обнимал Амиру за мягкие покатые плечи, а в её чёрных волнистых волосах сверкали алмазами его тёплые слёзы.
- Прости меня, Амира. Рациональность обманула меня, оказавшись обыкновенной глупостью, - опустил голову бывший технический специалист. - Не стоило лезть в то, о чём не имеешь понятия. Тем более в такую тонкую материю, как чувства. Чувства друга.
- Может, и стоило, - откинулась на спинку кресла Амира. - Ты научился на своих ошибках. Каждый имеет на них право, потому бояться их не менее глупо.
- Я должен был узнать это раньше. Теперь мне уже ничего не поможет. После прихода к власти Рекальде лояльности моей грош цена, а ты... Ты всё ещё считаешь меня другом?
- Не знаю. Наверное, больше другом, чем...
- Чем кем? - встревожился Радован.
- Чем тем идеальным моралистом, которого ты из себя строил. Эта тесная маска, которая сползла с Ковена, тебе совсем не к лицу. Всех обстоятельств чужих жизней не учтёшь — не у всех есть возможность следовать сферически мудрым советам...
- В вакууме, - закончил фразу Радован, и они звонко засмеялись. Борт «Чешских Авиалиний» уже ждал своих пассажиров.