Сердце Белгравии

Юдифь торопливо поднималась по узкой лестнице гостиницы. Даже истёртый сероватый ковёр с метками Министерства туризма по краям (выдумка премьер-министра Ковена) не заглушал звук её шагов, и цоканье каблуков доносилось до первого этажа. Это вгоняло Юдифь в дрожь и тошнотворно-стыдливый жар, словно в детстве, когда они с Радеком играли в прятки в кабинете Халиде-ханым.
«Если узнает Драга, я погибла. Не сомневаюсь даже, что она донесёт Ковену, а тот найдёт, по какой статье со мной расправиться. У этого любителя римского права на любую весталку найдётся ликтор. Если узнает де Флёрак... Конечно, расклад получше, однако Фортунато? Как бы он не стал шантажировать Фортунато — в конце концов, сын Рекальде пока на его попечении. Если Амира или Радек.., - Юдифь в задумчивости подняла голову и, рассматривая мерцающую в скромной до аскетичности люстре лампочку, не удержала равновесие — через мгновение она оказалась на сером ковре, - всё может быть только хуже. Они не преминут вмешаться с благими намерениями. Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад».
В конце коридора раздался приглушённый женский смех. Юдифь не могла не узнать его — слишком часто слышала она его в Латеранском дворце. Вскочив, помощница депутата засеменила к номеру 903. Дверь в конце коридора тем временем открылась. Фиолетово-жёлтый луч скользнул по белой стене, струясь из узкой щели. Юдифь испуганно забарабанила пальцами по двери заветного номера. Послышалось щёлканье замка, и на пороге появилась девушка лет двадцати трёх в сером шерстяном пальто, на воротнике которого ещё серебрился тающий снег.
- Здравствуйте, синьорита Лаинес, - поприветствовала она помощницу депутата скупым кивком. - Проходите скорее.
Юдифь юркнула в номер, пока девушка в пальто замыкала дверь на ключ.
- Старая добрая механика, синьорита Дина?
- Так нас не отследят, - холодно ответила Дина, оставляя ключ в замочной скважине. - И не подсмотрят, чем мы здесь занимаемся.
В коридоре кто-то вальяжно прогуливался. Юдифь застыла в оцепенении. Шаги тем временем отдалялись, пока, наконец, не были заглушены грохотом тележки горничной. На тонкое и живое «buono sera» гостья в коридоре неодобрительно буркнула «здраво» и грузно зашагала по лестнице.
Юдифь с облегчением выдохнула. Сердце её больше не колотилось, выпрыгивая из груди. Дина наконец отошла от двери и села на аккуратный чёрный чемодан. Помощница депутата смотрела на неё, как на совершившую чудо. Взглянув исподлобья на Юдифь, Дина тепло улыбнулась, а зимние глаза её весело заблестели.
- Мне повезло забронировать девятьсот третий номер. Для свершившегося ягнёночка Драги в самый раз! Напомнили ей о том, что вспоминать она не желает.
Юдифь подняла бровь, ещё сильнее удивляясь. В душу ей закралось сомнение — вдруг и Дина решит выдать её Ковену? В конце концов, Россия до сих пор поддерживала со строптивой Белгравией дипломатические отношения. Хотя аресты студентов-оппозиционеров, блокировка социальных сетей и комендантский час противоречили официальному курсу на защиту прав человека и реконструкцию демократии, премьер Лаудеров продолжал надеяться на лучшее. Или всё же готовился воспользоваться худшим?
- Вы сказали, ягнёночка? - медленно спросила Юдифь, сомневаясь, должна ли она задавать вопросы.
Дина взяла в руки зонт и, всё ещё улыбаясь, начертила им в воздухе букву А.
- Агнец. Вы понимаете, - произнесла она тихо.
- Теперь понимаю, аттемпт.., - торопливо ответила Юдифь, но Дина резко поднесла палец к губам. Юдифь пристыженно замолкла. Дина тем временем сбросила с плеч пальто и, повесив его в шкаф, осталась в небесно-голубом брючном костюме. На шее её переливались  жемчужины-капли. Медно-русые волосы Дины вились, ниспадая на мягкие покатые плечи. Она напоминала Юдифи одновременно Лукрецию Борджиа, сошедшую с полотна эпохи позднего Ренессанса, и комиссара по делам беженцев мадам Жанну, только что вернувшуюся из военного госпиталя Рожавы.
- Ягнёночек Драга, - продолжила Дина, - может проявлять строптивость и даже высокомерие — таков её характер. Но проявить откровенную глупость не в её манере. На такое её сподвигнут либо любовь, либо событие, меняющее ход истории. Но о ней немного позже. Садитесь, синьорита Лаинес, не стесняйтесь.
Юдифь опустилась на кровать, до сих пор чувствуя себя лисой в капкане. Дина тем временем достала из чёрного чемодана миниатюрный ноутбук и потрёпанную записную книжку в тёмно-синей обложке. Ноутбук, урча, устроился на журнальном столике, а записная книжка — во внутреннем кармане пиджака.
- Господин Рекальде объяснил вам, зачем нужна эта встреча? - теплота голоса Дины не растопила настороженность Юдифи. Помощница депутата кивнула, несмотря на множество вопросов, которые ей так хотелось задать.
- В таком случае, - Дина прикусила дужку очков, - приступим к обсуждению кандидатур реконструкторов. Нам нужны те, кого Учредительное Собрание утвердит без проволочек и разногласий.
- Даст это немного, - раздражённо бросила Юдифь. - Одобрение Собранием не значит одобрение Ковеном, и наоборот.
- Вы правы, - кивнула Дина. - Но станет ли мэтр Ковен протестовать против получения портфелей людьми, за которыми стоят Беланжер и Лаудеров? Сомневаюсь.
- В последнее время, - голос Юдифи дрожал, - мэтр Ковен стал слишком непредсказуем, поэтому он может проигнорировать мнение и главы британской гумслужбы, и российского премьера-реконструктора.
- В таком случае, - Дина достала записную книжку, листы которой были усеяны схемами и таблицами, - в чём предсказуемость Ковена? Должна же она присутствовать хоть в чём-нибудь. Общее искать проще, чем мы предполагаем.
Юдифь запрокинула голову и задумалась. Суровый, носящий каждый день один и тот же чёрный костюм, живущий по строгому расписанию премьер Белгравии казался ей сейчас эталоном внезапности. Может, повседневная педантичность помогала ему скрывать политический талант к импровизации?  А может, это позволяло ему не отвлекаться на мелочи и выбирать самые сложные для противников ходы? «Хотя зачем им такие ходы, если разгадать простое желание мэтра Ковена для них — уже достижение?», - промелькнуло у неё в мыслях.
- Он.., - начала Юдифь говорить, но запнулась, - склонен подчинять окружающих своей воле. Звучит общо для политика,  однако он делает это особым способом — приближённым к Ковену приходится угадывать его желания. Если они правильно рассуждают, они получают своё. Если они позволяют себе ошибку, они перестают находиться в ближнем кругу практически сразу. Может, поэтому среди его подчинённых так много.., - помощница депутата начертила на листе карандашом букву А.
- Заметно в его отношениях с Учредительным Собранием — если закон не устраивает Ковена, он отвергается президентом после личных обсуждений, - Дина открыла на ноутбуке немного нечёткую видеозапись. Юдифь без труда узнала на ней кабинет, четыре года назад принадлежавший её брату. За столом вчитывалась в текст на розовых листах низенькая бледная женщина с ядовито-рыжей шевелюрой — Ванесса ван Карагер, президент Белгравии. За её спиной чеканно шагал, вытянувшись струной, мэтр Ковен. В руках он держал заряженный виварный штифт.
- И всё же я не понимаю, - послышался на видеозаписи женский голос, - почему Вы отвергаете законопроект, фактически стимулирующий развитие туризма? Чем легче визовым центрам будет...
- Тем легче, - подлетел к женщине Ковен, держа наготове заряженный штифт, - к нам по туристическим визам будут прибывать и выпрашивать политическое убежище разные недостойные из Прованса, Басконии, Австрии и Неаполя. Тем сильнее будет раздуваться одна-единственная отрасль. Тем чаще белгравийцы будут сравнивать себя с другими.
- Думаю, в любой демократической стране, - закрыла Дина видеозапись, - за такие слова премьера бы давно вынудили подать в отставку.
- Другой вопрос, когда мы стали демократической страной, - усмехнулась Юдифь. - Мэтр Ковен говорил, что народовластие пришло в Белгравию после смерти моего брата. Но, скорее всего, оно просто зашло сюда сфотографироваться на фоне Апостольского дворца и купить сувениры, а после уехать обратно.
- И больше не вернуться? - подняла на неё глаза Дина.
- А зачем возвращаться туда, где уже был?
- Почему нет? Тем более, если нравится место.
- А если страшно попасть в тиски диктатуры? - пробормотала Юдифь. - Если страшно не жить, а следовать образцам? Если страшно не видеть этому конца?
- Значит, поедут бесстрашные, - что-то записала в книжке Дина. - Те, кто найдётся. Те, кто знает, что всё плохое когда-нибудь кончается, пускай не без усилий. Те, кто знает, что изобретать правила дорого, но следовать устаревшим дороже в два раза с процентами. Те, кто за дулом пистолета видят живого человека, а после выстрела слышат живой гомон толпы.
- Ягнята? - Юдифь наклонила голову, стараясь посмотреть Дине в лицо.
- Ягнята. И мартлетки, - Дина показала помощнице депутата в книжке рисунок ярко-синей перьеногой птицы и такого же цвета буквы М — знака мартиристов.
- Значит, мы должны одобрить тех, кому нечего терять?
Дина кивнула и добавила:
- Нечего, в отличие от Ковена. Ему не удастся сделать их своим кругом, и они начнут диктовать ему свою волю. Уступит — удержится на плаву. Пойдёт против кабинета реконструкторов — пойдёт против Беланжера и Лаудерова. А его политика их уже утомила. В какой ярости был Михаил Абрамович, когда мэтр перекрыл кислород «Бельфарма»! Говорил, его так не унижал президент тюремным заключением, как смог унизить премьер разрывом контракта. Наталья Валерьевна говорила, Беланжер насилу успокоил своего старого приятеля. Лаудерова, в свою очередь, раздражает ковеновская заносчивость по отношению к Сирии и Ирану — война закончилась недавно, а Россия может предоставить средства на восстановление инфраструктуры не иначе как с помощью зарубежных партнёров. И тогда, в случае ва-банка.., - Дина покачала головой. - Но вернёмся к ягнятам и мартлеткам. Николай Иванович Долголевский — красная мартлетка, экономист от Бога. Кроме того, достаточно культурный человек — если Ковен будет отказывать, пойдёте «на снижение» - из экономических в культурные реконструкторы.
- Долголевский? - фамилия показалась Юдифи знакомой. - До казни он именовался по-другому?
- Разумеется, - ответила Дина, протягивая ей записную книжку с вклейкой-справкой. - Идём дальше. Наталья Хусейновна Тимиренкова — агнец новой России. Фамилию сменила, как мартлетка. Причина политическая — политические и журналисты у нас от мартлеток не отличаются. Правозащитница, журналистка, перспективная глава администрирующего отдела гумслужбы. Ковен сопротивляться не должен — ему известны её пикировки с кавказскими властями, к которым он сочувствия не питает. Подробности найдёте у меня в книжке.
Ещё одна женщина — её Лаудеров предложил в реконструкторы судебной и пенитенциарной систем. Ольга Григорьевна Шатунова — красная мартлетка, получившая класс через суд, а не через казнь. Компенсацию за пребывание в лагерях ей платить не хотели, но «спасибо» за реабилитацию дело не ограничилось. Процесс был громкий и даже скандальный, так как свидетелями были члены комитета партийного контроля.
Наконец, - вздохнула Дина, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака чёрно-белую фотографию круглолицего офицера с наблюдательным и усталым взглядом, - Владимир Дмитриевич Набоков. «Приглашение на казнь» его сына читала со сковывающим сердце упоением. Агнец России переменчивой — ещё не красной, уже не царской, почти демократической. Юрист. Советовали дать пост, связанный с юстицией, но он просил Лаудерова о чём-то более важном.
Юдифь была заинтригована.
- И о чём же?
- Об образовании. Не знаю, сумеет ли он помочь Белгравии в этой сфере. Возможно, достаточным окажется то, что я озвучила его волю. Итак, - прокашлялась Дина, - кого из данных лиц Учредительное Собрание готово утвердить в качестве министра-реконструктора? Или министрессы, как ему будет угодно.
В комнате повисла напряжённая тишина. Юдифь щурилась, вглядываясь в справочные вклейки в дининой записной книжке.
- Пожалуй, Собрание сможет одобрить каждого из озвученных вами, - ответила помощница депутата.
- Вы уверены в этом? - посмотрела Дина на собеседницу поверх очков. - Долголевский работал на репрессивный режим. Его рыночную политику оценивают как удачную, критику ужесточения наказаний как здравую, а политическую линию — как вечное лавирование и иезуитство.
- Белгравии не привыкать к иезуитству. Вспомните, к какому ордену принадлежал первый её президент, - ответила Юдифь. - А здравомыслящие экономисты здесь до сих пор считаются чем-то сказочным.
- Против Тимиренковой тоже не составится уверенной коалиции? В конце концов, с диссиденткой ван Карагер ваши избиратели обожглись.
- Ван Карагер не диссидентка, - помотала головой помощница депутата. - Она умеющая держать нос по ветру адвокатесса, падкая на символические должности. Если за Тимиренковой такого не наблюдалось, её выберут.
- Больше вопросов не имею, - закрыла ноутбук Дина, вынула из ушей бриллиантовые серьги и расстегнула бусы из жемчужин-капель. - Держите, - протянула она драгоцености Юдифи.
- Мне? За что?
- Это залог, - объяснила Дина. - Один предмет — один признанный и подтверждённый реконструктор. Теперь о Драге. Она занимается политической защитой, ведь так? А в Североитальянской республике как раз под подозрением в непотизме находится её муж Александр. Драга может попросить Ковена выехать в связи с этим в Милан для переговоров?
- Может, и Ковен с большой вероятностью её послушается. Но как.., - вопросительно смотрела Юдифь то на Дину, то на украшения.
- Как — это уже наша забота, - погладила Дина помощницу депутата по руке. - Не беспокойтесь. Жду вас на днях с украшениями или без у вокзала Термини. Я буду у той головастой телефонной будки. В Белгравии разрешено носить на одежде символические ленты?
- Пока что, - вздохнула Юдифь.
- Значит, вы узнаете меня по жёлтой ленте на сером пальто. Как мне понять, что пришли или ваш посланник?
- По чёрной шляпе и белой камелии на ней.
- Белая камелия? - сняла Дина очки и пристально посмотрела на помощницу депутата. - Королевский траур?
- Не королевский. Президентский.
***
Дождь моросил третий час и даже не думал заканчиваться. С серого римского неба, вяло покачивавшего грязные тучи, срывались рваные ноябрьские снежинки. Вокзал шумел поездами, пассажирским гомоном и надоедливой рекламой.
Ассистент премьера-реконструктора Дунайская сидела на чёрном чемодане, прижимаясь спиной к холодному куполу памятника Его Святейшеству. Тяжёлые упругие капли, отдававшие то ли жиром, то ли пылью, то и дело щёлкали её по носу. Промокшая ярко-жёлтая лента прижималась к серой шерсти пальто.
Со стороны вокзала вышел долговязый молодой человек в забрызганных грязью фланелевых брюках. На его франтоватой шляпе поникла белая камелия. В руках он держал коричневый бумажный пакет и барсетку. Дунайская усмехнулась — именно так она и представляла себе Радека. Молодой человек, одной рукой прижимая к груди пакет, другой открыл барсетку и попытался что-то из неё достать, но мальчик на самокате обрызгал его дождевой водой. Радек, тряся головой и фыркая, выронил барсетку, и всё её содержимое оказалось на мокром асфальте.
Дина встала с чемодана и помогла ему собрать вещи обратно в барсетку. Последней она положила туда фиолетовую бархатную коробочку из тех, в которых продают обручальные кольца.
- Спасибо вам, девушка, - поднял шляпу неловкий молодой человек. С её полей на Дину упала белая камелия.
- Президентский траур? - подняла она цветок на ладони.
- Он... он скоро закончится, обещаю вам, - горячо прошептал молодой человек и дал Дунайской коричневый пакет. Дина разорвала промокшую бумагу и еле удержалась от восторженного «Ах»: в пакете лежали её серьги и бусы.
- Это ещё не всё, - засуетился Радек, роясь в барсетке. Выудив длинными тонкими пальцами фиолетовую бархатную коробочку, он протянул её Дунайской.
- Откройте, пожалуйста, - попросила его Дина.
Коробочка щёлкнула, и внутри неё засверкал сапфир. Дунайская присмотрелась: тонко огранённый камень венчал платиновое кольцо.
- Это вам от пана Рекальде, - шепнул Радек, - и всех четырёх избранных министров.
Дина осторожно взяла в руки кольцо и заметила на нём гравировку. Латинские буквы причудливо покрывали платину.
- Что здесь написано?
- Сердце Белгравии — подарившей разум, - ответил Радек.
Дина оторвала от камелии последний лепесток и отбросила цветок прочь.
- Да будет так!