Маленькие истории. глава четвёртая

ПОБЕГ
Он проснулся неожиданно и резко. Что-то встревожило. Вокруг всё было таким же, как и несколько часов назад – то же маленькое окошко, зачем-то перегороженное железными прутьями, тот же толстенный брус, вокруг которого была обёрнута его цепь… Он привык ко всему этому. Привык к тому, что по вечерам, когда ему дают еду, маленький привычный человек дождётся момента, когда он кончит есть, с трудом поднимет концы этой цепи, обмотает их вокруг его ноги и щёлкнет чем-то. Цепь останется на ноге до утра. Маленький человек заберёт посудину, из которой  ел пожизненно заключённый, и уйдёт. Впереди – долгая ночь, наполненная незнакомыми ночными голосами. Они не вызывали у него никаких воспоминаний, потому что всю свою жизнь он только слышал их в отдалении, не столкнувшись ни разу с  обладателями этих голосов. Какие-то из них были неприятными, но он не чувствовал в них опасности.  Другие звуки, он это твёрдо знал, чувствовал, издавал враг. Почему он в этом был так уверен?
 
Он поднял голову. Дотронулся своим чувствительным пальцем до прохладных прутьев. Если бы он умел улыбаться, он бы улыбнулся: зачем они? Всё равно в это окошко пролезть нельзя, зачем же его ещё перегораживать? Он захватил пальцем прут и потянул. Решётка выдернулась на удивление легко, но он не умел удивляться. Он просто бросил решётку в угол, и она звякнула о стену, выломив кусок камня. Он постоял немного. Снова волна беспокойства накатилась: надо было двигаться, надо было идти куда-то. Он был уверен – его ждут. Его нетерпеливо ждут, он осознавал это отчётливо, и неотвратимость этого ожидания заставила его несколько раз повернуться из стороны в сторону, мотая тяжёлой головой.

Раньше этого не было никогда. Раньше – это давным-давно, когда потолок здесь был выше и двери побольше, и площадка для прогулок была пошире. Что было до этого, – он не помнил. Может быть, он и раньше слышал ночные звуки, а днём видел много людей, проходивших мимо. Они останавливались, смотрели, многие – подолгу. Потом уходили. Никто не спрашивал: за что он попал сюда. В чём он виноват, что вот так – сразу и на всю жизнь? Всё это было для него обычным порядком вещей, кроме которого он никогда ничего не знал. И ни ночные звуки, ни охранявшие здесь всех люди никогда не заставляли его ломать этот обычный порядок. Но сегодня – беспокойство, беспокойство…

Цепь мешала, путалась в ногах. Уже давно он понял, что цепь эта – всего лишь напоминание о том, что с приходом утра его тоже ждёт еда, если он будет вести себя так, как от него требуют. Он и не пытался от этой цепи освободиться. Он знал, что не только она удерживает его здесь. Там, за дверьми, где площадка для прогулок, ждут его, – ступи он только шаг в сторону, – насторожённые острия. Вот это было, действительно, страшно. Они вонзались ему в ничем не защищённые ступни, когда он сначала по неопытности к ним приближался. Была резкая, жгучая боль, которой, впрочем, можно было избежать, если не будешь подходить близко. Только много позже он понял, что дальше идти некуда, да и незачем…

Медленными волнами набегало на него время, а он не барахтался, позволяя тащить себя по течению…  Оно ласково обволакивало его – спокойное, сытое – до тех пор, пока потолок не перестал медленно-медленно опускаться вниз, пока не перестало всё уменьшаться в размерах. Происходило это очень незаметно. Ему бывало жарко и хорошо, но потом неизбежно приходил момент, когда становилось холодно и плохо. И много-много раз приходил и уходил долгий холод, пока впервые он не ощутил, что что-то неправильно в его жизни, что что-то должно быть не так, что ему не хватает кого-то, к кому можно прикоснуться и почувствовать, что это хорошо.

Был, правда, ещё этот человечек, который как будто заключил с ним молчаливое соглашение. Он делал уборку, не боясь повернуться к нему спиной, приносил еду, даже поощрительно похлопывал его и говорил что-то доброе и ласковое. Невозможно было понять эти слова, невозможно было и пытаться это делать. Человечек приносил еду, – и это было хорошо. Правда, потом замыкал на ночь цепь, но это не беспокоило, это не мешало. Так было надо.

Человечек этот появился недавно. Все, кто заходил до него, почему-то очень боялись, хотя делали то же самое дело. Именно потому, что они боялись, можно было их не замечать. А с этим – другое дело. Можно, например, потрогать его и почувствовать его запах. Другие люди всегда стояли далеко и оставались чужими…

Иногда человечек проходил, садился где-нибудь в углу и молчал. Длилось это обычно долго, он только вздыхал и обхватывал своими маленькими ручками свою маленькую голову. Отмолчавшись, он обычно вставал и подходил поближе. Смотрел в глаза, иногда говорил что-то. Тихо тёк ручеёк, подступала дрёма, веки невольно смыкались и казалось всё таким, как было когда-то: высокий потолок, огромные двери… И это было хорошо.

Он привык к своему человечку. Однажды того долго не было, вместо него появлялись какие-то другие люди и тоже приносили ему еду, некоторые тоже поворачивались к нему спиной, но он видел, что спина у них в этот момент твёрдая от страха, и почему-то после этого есть не хотелось. И он не притрагивался к еде. Потом его человечек вернулся и с тех пор не уходил никогда.

…Издалека, начавшись на низкой ноте и окончившись дрожанием воздуха, пришёл голос врага, того самого, злого ночного врага. Но на этот раз ненавистный вопль не встревожил, сегодня он был чем-то второстепенным. Сегодня надо было делать главное, самое главное, может быть, в жизни. Надо было идти, искать, найти… А может, сначала просто позвать? Может, придёт оттуда, откуда-нибудь издалека, как  сон, как отзвук, как зарница, ответ, которого он так долго ждал?

Он криком спросил темноту, – знает ли она, где ему искать того, кто ему нужен. И темнота вдруг обрушилась лавиной голосов. Каждый из них он знал в отдельности, но никогда не сливались они в такой хор, источавший страх перед ним и лютую злобу бессилия.

Он прислушался, но в этом разноголосье не услышал ответа.

И тогда он пошёл.

Рывок – и рассыпались под ногами кусочки цепи, обрывок её жалобно перезвякивал, мотаясь внизу. Он подошёл к двери, толкнул слегка. Она не открылась. Тогда он нажал сильнее, ударился в неё – дверь  трещала, но не открывалась. Он отошёл на два шага, выдохнул и рванулся вперёд. В глазах поплыли яркие круги, но свежий ветер сказал ему, что он сделал то, что было ему нужно. А ещё впереди была боль, очень сильная боль, он знал это, он помнил это давно – острия и острая боль в ступнях, – но сегодня ему НАДО было уйти. И он пошёл – прямо, ни разу не остановившись. Ему повезло: часть разлетевшейся двери легла на ждущие его зубы. Боль всё же прошила его голову, но слабее, чем могла быть. Когда это случилось, он закричал. Нет, не от боли он кричал, не было в его голосе этой острой жути, не было крови. Хотя она тонкими струйками сочилась теперь из его искалеченных ног,  крик его не был вызовом на бой, не был обещанием мести. Он просто звал.

Но снова не услышал ответа.

Уже начинало светать. Сокрушив решётку за зубастой хищной полосой, он шёл, оставляя на асфальте кровавые пятна-следы, шёл по тесным переходам, по сторонам которых были такие же решётки, шёл, чувствуя величину своего тела. Ветки деревьев щекотали ему бока, отовсюду шёл запах железа и ещё другие запахи, которых он прежде никогда не чувствовал. Вякали и подвывали голоса маленьких врагов, слабых и жалких. Большие враги почему-то умолкли, но он не стал их искать. Он шёл туда, куда вёл его проход между деревьями, шёл до тех пор, пока дорога не оказалась перегороженной всё тем же ненавистным железом. Человек совсем незнакомый сидел возле преграды, потом вдруг испугался, побежал, закричал, упал, вскочил, выставил перед собой тонкую железную палку и издалека очень больно ударил его в бок. При этом из палки вылетел Страшный Красный и послышался звук, как будто упало что-то большое. Человек опять закричал, опять побежал, спрятался за преграду, плохо пахнувшую железом. И правильно он спрятался, потому что теперь-то его надо было обязательно достать, поднять высоко-высоко, бросить под ноги и наступить на его маленькое тельце…   Можно было это сделать, можно было его наказать, но было более важное, то, что гнало его вперёд, не позволяло отвлекаться на мелочи.

Он снова закричал и постоял в ожидании, чуть опустив голову.

Он стоял долго. Он уже и не ждал ответа.

Но ответ прилетел! Далёкий, еле различимый, немного не похожий на то, что он ожидал услышать, но это был ответ такого же как он – большого и сильного, того, кто был ему нужен.

…Он не мог знать, что в полутора километрах от того места, где он стоял, по виадуку пронеслось огромное и безобразное тело. Он не мог знать, что внутри поезда, этой гигантской змеи или дракона, один человек сказал другому:

– И чего без толку сигналишь? Рано ведь ещё, люди спят!
А тот ему ответил:
– Да брось ты – «рано»! Пусть просыпаются, светло уже.

И снова закричал  дракон.

…Когда долетел второй призыв, он стал ломиться в стоявшую перед ним преграду, стал толкать её, трясти, и ничто не могло остановить его, он это знал, поэтому не заметил, как упала на землю ограда. Он просто  почувствовал в какой-то миг, что можно идти дальше, что перед ним открылась свободная дорога, по которой можно придти туда, к голосу.

И он пошёл дальше.

… А где-то позади перепуганный насмерть человек кричал в телефонную трубку:
– Он… что? В город! Он идёт в город!!! Всё! Всё разнёс! Когда я выстрелил… Сами вы идиот! Я сторож, и мне по инструкции… Он чуть меня не убил! Он идёт!!! Слон идёт в город!!!

Бесновались телефоны. Лавина телефонных звонков нарастала, люди кричали, срывая голосовые связки:
– Только что он помял автобус! Нет, никто не пострадал. Нет… нет… Водитель хотел объехать, но то ли сигнал этому слону не понравился, то ли выхлопные газы… Перевернул, да! Царапины, ушибы… Паника, разбежались!
– С кем я?.. Давай, майор, всех ваших людей на улицы… Что-о? Ты что – из органов вылететь хочешь?! Это приказ! Пусть останавливают все тяжёлые машины и гонят к выходу из ущелья, где виадук. Перегородите дорогу между опорами, больше ему деваться некуда – насыпь крутая, не заберётся. Выполнять! Вашу так!
– Райотдел? Сколько есть людей – всех к насыпи! Там такое творится! Зеваки, чтоб их… Оцепление нужно, чтоб никто не пострадал. Взбесившийся слон – это вам не шуточки!
– Служителя… ну, этого… работника нашли? Передайте, что на него вся надежда. Уж если кого слон послушается, то только его! Впрочем, сейчас я даже в этом не уверен…

… Он шёл медленно и прислушивался. Далёкого зова больше не было. Солнце, выкатившееся из-за края ущелья, стало нагревать чёрный камень, которым была покрыта дорога. Камень  жёг пораненные ступни, в боку саднило. Железная коробка с резким запахом, которую он перевернул, осталась позади. Люди разбежались. Они кричали так, будто он хотел сделать им плохо. Они карабкались на склоны, из под ног сыпались камни…   Медлительных и неповоротливых можно было ещё зацепить, но он не стал этого делать даже после того, как они начали бросать в него камнями. Беспокойство снова овладело им. Он крикнул  и, не получив ответа, пошёл быстро туда, где, он чувствовал, можно было найти того, кто был ему нужен. Дорога шла вниз, ноги шли легко, и он забыл о боли.
 
Когда дорога повернула круто и он смог видеть далеко вперёд, он понял, что дальше пройти будет трудно. Там, куда вела дорога, стояло множество железных коробок, а высоко наверху было черно от множества людей. До него долетел их дружный вопль. Только бы не делали больно длинными палками… А коробки – не очень тяжёлые, он это уже знал. Их можно было прогнать с пути.

Что-то подсказывало ему, что нужно быть очень осторожным, что в этом скоплении людей может таиться множество опасностей. Он пошёл вперёд, но уже медленно, поводя головой из стороны в сторону, стараясь поймать маленькими своими глазками врага – не того, который будил его по ночам своими криками, а неизвестного, непонятного, хитрого и коварного. И тоже сильного. Очень сильного. Ночного он знал, не видев его ни разу. Он знал, что встретившись с ним, он сумеет справиться, переломить ему хребет. Но это был бы честный поединок – один на один или на двух, или даже на трёх, а здесь…

Так и есть – одна из коробок двинулась вперёд и стала быстро приближаться. Подбежав вплотную, она остановилась, помедлила, а потом несильно толкнула его в ноги, как бы прося отойти в сторону. Он понял и отошёл, но коробка снова перегородила ему дорогу и снова толкнула – сильнее. Это не было очень больно. Он понял, что враг хочет, чтобы он отступил. Назад… Туда, где ежедневная лужайка, тесные стены, цепь и маленькое окно…

Снова раздался дружный крик. Незнакомый человек выскочил из перевёрнутой коробки и побежал по дороге, то и дело оглядываясь. Догонять его не хотелось, но надо было идти вперёд. А впереди стоял гул голосов:

– Махи-и-и-на!
– Камней набирайте! Подойдёт – мы его камнями!
– А говорят – они добродушные…
– Да-а, добродушные! Шесть машин в лепёшку, сколько народу подавил, никто не спасся!
– И не шесть, а восемь.
– Какие там тебе «восемь»! Автобус и вот эта! И никто никого не давил! 
– Слушай, капитан! У тебя же «макаров»! Что стоишь? Ждёшь, пока он всех тут нас раздавит?..
– Тут танки нужны, машины не помогут.
– Говорят, вызвали…

Внизу, у оцепления, бледный человек прижимал трясущиеся руки к груди. Голос у него срывался, серые губы не очень чётко пропускали слова:
– Да поймите же! Возраст у него такой, ему самка нужна! Он успокоится, честное слово, успокоится! Только не надо его трогать, – и он никого…

Другой человек, стоявший за мощной  базальтовой опорой виадука и, несмотря на поднимающуюся жару, одетый в серый костюм, слушал и брезгливо морщился:

– Это всё слова. А где гарантии? Вы представляете, что будет, если разъярённый слон прорвётся в город?
– Но он же спокоен сейчас…
– Вы так считаете? В общем, так: если он будет бесноваться ещё полчаса, придётся уничтожить. Конечно, дороговатое это удовольствие, но… Вон, уже танки подошли, им это ничего не стоит.
– Ну, хотя бы надо разогнать толпу! Крики, камни… – да если бы вы оказались на его месте…
– Вы забываетесь! Я-то на своём месте. А вот вы – не знаю. Вместо того  чтобы заниматься пустопорожней болтовнёй, пошли бы и утихомирили своего любимца!
– Вы разрешаете, да? А то меня не пустили сначала. Я хотел, только меня не пустили… И пусть не кричат – уже ведь голова раскалывается… Боже мой, если бы этот болван сторож не выстрелил, – всё давно было бы в порядке…

Он споткнулся на полуслове, вздохнул, опустил руки.

– Только мне нужно несколько буханок хлеба. Он же не ел утром.
– Сделаем. Идите. А потом мы ещё разберёмся, кто во всём виноват – таинственное влечение или вполне конкретные разгильдяи, которые не обеспечили… И уж церемониться не будем – все убытки на виновных. В судебном порядке. Ясно?

…Когда он уже совсем перестал что-нибудь понимать в вихре криков, толчков железными коробками, сыпавшихся со всех сторон камней, что-то изменилось. Стало тише, камни больше не падали. От людской толпы отделилась маленькая фигурка. Он узнал своего знакомого человечка и пошёл ему навстречу, зная, что тот не испугается и не сделает ему больно. Он почувствовал, что то, что было у него в руках, – это хорошо. Это еда. И он протянул человечку свой палец, которым всегда брал у него из рук пищу. Человечек остановился и не подошёл близко. Сегодня и он почему-то боялся, и  спина, наверно, у него сейчас твёрдая…

Знакомый человек маленькими шажками двигался всё ближе и ближе. Уже можно было обнюхивать его, можно было взять еду и отправить в рот, можно было прислушаться к тихому ручейку голоса, в котором то и дело всплывало его собственное имя.

Можно было бы всё это сделать. Но вдруг острые раскалённые иглы воткнулись в бок, в спину, в голову, снова в голову… Он резко крутнулся в ту сторону, откуда пришла боль, и в красной дымке крови успел заметить поспешно отбегавшего другого человека, у которого даже палки в руках не было, а была какая-то маленькая железная вещь. Он кинулся за этим человеком, но ноги отказывались повиноваться. Он всё же не упал.  Он знал, что пока ещё будет жить, несмотря на кровь. Но ему было очень плохо, и он с равнодушным спокойствием смотрел, как знакомый человек догнал того, другого, и начал бить его, как подбежали другие люди, схватили обоих и потащили к железным коробкам.

А они, эти вонючие, страшные коробки, раздвинулись и пропустили большую зелёную черепаху. И знакомый человек бросился к ней, размахивая руками, и стало очень остро страшно, что человеку сейчас будет плохо. Он был такой маленький рядом с этой черепахой, он так нуждался в защите… А черепаха лязгнула, заворчала и двинулась на человека. Надо было скорей спасать друга.

…Он не успел увидеть, как человек отскочил от танка. Из ран на голове лилась кровь, застилала глаза, он плохо видел, но бросился на зелёное чудовище.

Начальник в сером костюме смотрел, как умирающий слон пытается перевернуть танк, и сказал тем, кто стоял рядом:

– Вот видите, я же говорил, что он взбесился. Мы его только оттеснить хотели, а он… Кстати, того капитана изолируйте. С нервным потрясением как бы снова стрелять не начал. Надо же – с пистолетом на слона!


…Он ещё пытался биться по-честному – лоб в лоб, но кровь лилась и ноги уже подогнулись. И тогда он позвал в последний раз. И снова не получил ответа.
…Маленький Человек валялся в пыли, закрыв лицо руками.