Холмы Токсандрии

Пациент поступил в отделение неврозов в начале августа. Он согласился на обследование добровольно или, если быть точнее, в добровольно-принудительном порядке, по настоянию жены. Причиной обращения к психиатрам послужили навязчивые сны, посещавшие последние несколько лет пациента М. Начиналось и продолжалось это в августе. По рассказам супруги М., муж ее не только вскрикивал и вскакивал ночами, а принимался вдруг бормотать на непонятном языке. Наутро он иногда пересказывал сюжеты снов – по крайней мере, то, что мог вспомнить. В ночь с 22 на 23 августа он внезапно просыпался от резкой боли в районе шеи. Кроваво-красное пятно расплывалось под кожей и держалось три дня. Все это время М.ходил с забинтованным горлом. Но спустя трое суток болезненное покраснение исчезало, будто его и не было.

«Это напоминает стигматы, которые появлялись у религиозных фанатиков в Страстную неделю, - думал доктор. – Как раз в тех местах, где, согласно свидетельствам Евангелий, в тело Христа были вбиты гвозди. Однако 34-летний М. – человек вовсе не религиозный…»

- Расскажите мне о ваших снах, – начал беседу врач.

- То, что мне привидится по ночам, никак не связано с моей жизнью, - М. фыркнул носом и достал носовой платок – Извините, насморк замучил. Попал под ливень, простыл. Так вот, в своих снах последние три года я вижу необычные пейзажи: замок, холмы, густо усеянные ромашками, развалины римского амфитеатра, старинные храмы…

- Ваша жена говорила мне, что по ночам вы выкрикиваете слова на незнакомом языке.

- Да, во сне я говорю на нем. Но, проснувшись, все забываю. Помню только название страны или провинции – «Токсандрия». Это где-то на западе Европы. А язык? Жена говорит, что это нечто похожее на древненемецкий. Она ведь лингвист по образованию.

- Вы видите себя в различных жизненных ситуациях…

- Да, и в различном возрасте. Нередко мне снится, что я ребенок лет пяти, взбегающий по склону холма…

- Густо усыпанного ромашками?

- Да, и одуванчиками. В глазах рябит от белых и желтых пятен. Я бегу, лепестки ромашек разлетаются, сбитые моими детскими ножками, и ветерок подхватывает пух одуванчиков.

- А картина, пейзаж вокруг? Что еще вы помните кроме цветастых холмов?

- Я бегу и смеюсь, я взлетаю на самую вершину холма. Передо мной – змеистые изгибы большой реки, вдали, за небольшой рощицей, высится наш родовой замок.
 
- Каменные зубчатые стены, башни с бойницами…

- О нет! Они все деревянные. Отец собирался возвести каменную твердыню. Но это случилось позже, тогда я был уже юношей, воином короля.

- И что еще видите вы?

- Каменный баптистерий. Вот он действительно каменный. Крест на фоне белых облаков, лениво плывущих на восток, в землю саксов…

- Стоп! Стоп! Стоп! – резко прервал доктор. – Вы говорите «баптистерий». То есть по-русски это будет звучать как «крестильня» или «крещальня». Вы раньше знали это слово?

- Нет. После ряда снов я решил разузнать, что за страна и эпоха грезится мне во снах. По внешним признакам я решил, что это средневековье. Я обложился книгами по медиевистике, и в одной из них нашел снимок почти точно такого здания. А слово «сакс» запомнил из снов. Но об этом потом. Проштудировав доступные мне книги, я скоро понял, что в своих снах блуждаю по холмам и лугам обширной Каролингской империи.

- Это интересно. Вы еще упоминали некую «Токсандрию»…

- Да, я нашел ее на карте. Это где-то на территории нынешних Бельгии и Голландии…

- Продолжайте.

- Я помню, как меня, юнца, отец впервые усадил на лошадь, и я скакал вдоль извилистой реки, у меня захватывало дух. Ветер бросал мне в лицо прибрежный песок. А мой папа, его звали, кажется Альберт…нет, Адальберт, летел на своем Аттиле рядом.

- Как вы сказали? На ком?

- Так звали его серого жеребца. Ну, в честь того самого завоевателя. А мой конь был что-то вроде «Гроза неверных». Кажется, таково его имя? Но, проснувшись, я забываю язык…

- Детство вы помните смутно?

- Да, как и всякий взрослый. Впрочем, и более поздние годы помню лишь урывками. Как мы пировали в нашем замке, под высокими дубовыми сводами, а в это время  строители – это были пленные бретонцы – заканчивали возводить каменную стену. Один из них сорвался со стропил и разбился. Я видел это в окно и поперхнулся вином. А мой друг Вильфред долго смеялся и колотил меня ладонью по спине, а мне было не до смеху: ведь я уже видел смерть вблизи, так как участвовал в боевых походах нашего благословенного короля - но то была гибель в бою. Тогда я был совсем молод, черные усы еще только пробивались над верхней губой. Я служил оруженосцем одного знатного сеньора.

- А как вас звали тогда?

- О, дайте вспомнить. - Он в раздумье почесал лоб. – Эгберт! А мать мою звали Матильда.

- Вы помните эпизоды жизни Эгберта в подробностях?

- Отчасти. Шелест дубравы, голос кукушки, ароматы ромашек, вкус вина, плеск речных волн. Все как наяву. Перекошенное гримасой отчаяния лицо воина в миг, когда мой меч разрубил его латы. Это было в то время, когда наш король вел войну с Дезидерием.

- А как звали короля?

- Карл…Тот, кто впоследствии станет императором Карлом Великим.

- И вы ручаетесь, что это был именно он?

- Вы, верно, принимаете меня за сумасшедшего? – Обиделся пациент. – Это именно тот Карл. Помню, как он посвящал меня в рыцари, и тяжелый меч плашмя ударил по моей согбенной спине. Ох, и тяжела была рука у короля! Я вздрогнул и едва не вскрикнул. Его взгляд… Суровый свинцовый взгляд, буквально вдавливающий всадника в седло.

- Вы утверждаете, это был Карл? – Врач про себя подумал: «Похоже на еще один случай мегаломании. Мнит себя особой, особо приближенной к давно почившему монарху».

- Он! – горячо воскликнул М. – Помню пиренейские скалы, сжимающие ущелье в каменных тисках; диких коз, убегающих по уступам от франкских стрел; не менее диких горцев, швыряющих в нас камни. Коней, летящих в пропасть, увлекая за собой людей и повозки. Поверьте, я слышал надрывный зов Олифанта, когда баски напали на арьергард Роланда. Мы все услыхали этот трубный глас – и не могли прийти на помощь. Бойцы плакали как дети, рыдали как неутешные вдовы. Я обезумел в своем отчаянии – и заколол мечом двух пленников-басков. Наш предводитель сурово отчитал меня, а священник наложил епитимью, ибо мстить обезоруженным плененным врагам недостойно христианина.  Помню караван мавританских верблюдов, захваченный нами. Один  погонщик…он был болен и вскоре скончался. Это была чума! Все, кто соприкасался с умершим, отправились вслед за ним. Меня миновала чаша сия, ибо я горячо молился Господу и дал обет, если останусь жив, пожертвовать все трофейное золото на монастырь святого, святого…Забыл! Помню широкую реку – наверно, это был Дунай; мы пересекали ее в ладьях, а с того берега свирепые кочевники метали в нас пылающие стрелы. Парус вспыхнул, огонь охватил судно, я прыгнул в воду и достиг берега вплавь, хотя боялся, что тяжелые доспехи утянут меня на дно. Но там было мелко, и я, можно сказать, шел по дну. А потом мы рубились на берегу. Варвары яростно визжали, пытаясь запугать франков.

- Вы говорите, что помните в деталях свою гибель…Виноват, гибель воина Эгберта…

- Как сейчас помню… Мне тогда стукнуло 34. Замок мой стоял недалеко от границы с землей саксов. Отец давно умер, и я наследовал его владения. У нас был мир с саксами, и ничто не предвещало набега. Эти нечестивые язычники, не знающие и не желающие знать истинной веры, страшились Карла и не рисковали нападать на приграничные замки. Но находились вожаки – как принято говорить ныне, совершенно отмороженные – которые время от времени продолжали вторгаться в пределы королевства, сея всюду разорение и смерть. Одним из них был Вольфганг. Этот негодяй, говорили нам, отравил своего брата, а обвинил в его гибели нас, франков. Он грубо нарушил договор и темной августовской ночью пересек реку. Помню, как мы бились на стенах; как разбуженная Линда взбежала к нам, узнать, что случилось, а сакс с секирой метнулся к ней. Я бросился на защиту жены, рассек голову врага – и тут стрела впилась мне – он ткнул пальцем в горло. Боль, кровь, морды гогочущих саксов, отчаянный крик Линды… Больше я ничего не помню.

Он пролежал в палате невротиков с неделю. Ждали приезда специалистов из Института мозга. Благодаря седативным средствам тяжелые сны более не беспокоили странного больного. Но однажды ночью он вскочил с койки, хрипя, судорожно хватаясь за горло. Из вены брызнул фонтан крови, запачкав халат и белье. На крик тотчас сбежались санитары, медбратья, врач. Но спасти пациента не удалось - он истек кровью. Случилось это темной дождливой ночью 23 августа. Причину внезапного кровотечения установить не смогли.

«Странный, необычный психоз, – размышлял доктор. – С такими случаями я еще не сталкивался в своей многолетней практике. Психоз…Метемпсихоз – переселение душ…»