Матка. Глава 5

     Пришли. На входе веник стоит. Настоящий! – сорговый. И бугай с автоматом. Охраняет. ”Ну, точно, к венику приставлен”. – Нас увидел (под масхалатами разглядел): то ли ”вымётывайтесь”, то ли  ”обмётывайтесь” пробурчал. Второе выбрали. (”А дверь-то, какая тяжёлая…”

     Дом поросёнка должен быть крепостью”.)  За стеклом – во всю стену, автоматчики (двое, бугаи тоже), направо-налево – вертушки. Пока переговорщица моя цель визита доносила, я головой вертел во все стороны: ”Всё простреливается, две камеры, за левой вертушкой – коридор, за правой – лестница”. (”Зачем мне это? Я - военный? Специалист по безопасности?  Преступник?!”)

     “Направо, второй этаж, направо, третья дверь справа, кнопка вызова помощника”, – сухо и точно сержант нарубал указатели. (Не очень – мне, с бугаями рядом. “Раздавят, не заметят”.)  В вертушке запутался. ”Если перебрал, лучше в другой раз приходите, Синицын таких не любит”. (Функцию исполнили, человеческое выглянуло. Как солнышко в дождливо-моросящий осенний день, просвет в тучах поймавшее. ”Вспомнил!!!”)

                ***

     Солнечное летнее утро. Старинный тихий парк с толстенными дубами – дорожки вьются, кружат. Далёкий колокольчик – детский смех. Мелькает бело-розовое пятнышко и  что-то большое. Ближе. За руку дочку держит. (“Тиски и травинка. Как?”) Бугай бугаистый, – лицо настолько деформировано (“Боксёр?”), что непонятно, может ли вообще улыбаться. А он и не улыбается, он – СВЕТИТСЯ!
Идут по дорожке, девчушка-красавица (“3? 4?”) щебечет-рассказывает, – как свежесть утренняя  к солнцу поднимается, в лучах его переливается, греется. Господи, как я ему завидую: я детей выгуливаю, – пасу, а он…

                ***

     Вверх по лестнице мне ещё ходить не приходилось, – с непривычки голова закружилась. (“Или ярко просто?”)

     Пообщались и с майором. Выслушал внимательно, документы просмотрел, цифирьки со справки, что “скорая” выдала, в компьютере сверил и в коридоре “Марину Викторовну” попросил подождать. Монитор ко мне повернул (изображение, надо сказать, так себе – дёргается, цвета перевирает) и спрашивает:
– Что вас беспокоит?
– ?
– Судя по вашему поведению здесь и на КПП, вы чего-то боитесь. Или что-то замышляете.
– Не знаю. (Неловко как-то, – ”власть” потревожил… ”В крови это у нас?.. Присесть никто не предложит… Так сяду, – без спроса”.)
– И всё же.
–  Может, потеряться боюсь? Или потерять...
– С этим, судя по документам, вы уже отлично справились. И потерялись, и потеряли. Вообще-то, в таких случаях мы, как правило, помещаем в спецучреждения, чтобы было кому позаботиться на время розыскных действий. Но, видимо, вы не совсем пропащий, если о вас есть кому позаботиться, – показал смеющимися глазами на дверь и потолок и, может показалось, с завистью посмотрел на меня. – У вас дети есть?
– Не знаю. Есть!
– Мальчик, девочка?
– Я не помню. Но у меня такое чувство, что у меня есть всё, что только может быть. (“Яхты нет”, – мелькнуло абсолютно неважным.)
– Временные документы мы вам выдадим. – Бумажку, из принтера вылезшую, да белым флагом на мгновение вскинувшуюся,  линейкой располовинил, алюминиевой печаткой отметину тиснул, нижнюю мне протянул. – Если что-нибудь вспомните, звоните моему помощнику, номер сообщим (быстрым экономным движением правой ладони указал на дверь, на безымянном пальце ничего не было).  Можете быть свободны и желаю вам скорейшего выздоровления.
  – Да.

                ***

                История майора Синицына.
                (Читатель, у Гоголя капитан был (Копейкин), а у нас –  майор!)

     Отправив странных посетителей, Синицын призадумался. Роль неумелого  жонглёра, чувствующего непослушными пальцами  проскальзывание  мячиков-фактов, – была ему непривычна.  Он прекрасно помнил (а теперь решал практически, так сказать) как школьные задачки про стукающиеся шары (вес, скорость, ускорение, направление, сила трения – sapienti sat!), так и студенческую закольцованную шутку ”мотив”-”действие”-”юрист”, зазор между которыми и есть практическое поле деятельности исполнительной системы.  “Это – раз”.

     Будоражащие воображение Булгаковские мистерии живут в книжках, а не в жизни. Нет Его! “Это – два”. И, тем не менее, майор объявил Ему войну. (“Это три”.) Точнее, заповедям Его. Стремительный взлёт тушинского пацана по карьерной лестнице отчасти объяснялся аклептией – он не мог воровать, физически не мог (не как у Чичикова в таможенной молодости – до крупной поживы, а по-настоящему: от простого отвращения до соматических реакций).

     (Читатель, представь: в школе – не списать; на работе – не то, что пару файликов прихватить или на часок в соцсетях зависнуть, – ксерокопию для себя сделать не можешь  – температура 37 и 2 сутками держаться будет, пока не вернёшь, – пока тело не согласится с мерой воздаяния. Передёрнуло тебя?) 

     Перекатываясь по освобождающимся от зарвавшихся обитателей лункам, к своим тридцати годам он занимал очень хлебное место. Цепкий от природы ум, практичная дворовая смекалка,  юрфак по направлению военкомата; после первого курса – год армии (младший лейтенант, лейтенант); красный диплом; три года – служба в юридическом отделе Военной Академии, два месяца – командировка в зону боевых действий, оставившая на теле отметину (старший лейтенант, капитан, заслуженная медаль); сумасшедшая жажда свободы, славы и желания помогать людям, переродившиеся в жестокое болезненное разочарование после нескольких месяцев адвокатуры, – привели его в милицию на бумажную работу. (Читатель, прости, один только раз, для тебя:  ”По-ли-ци-я”.) Спустя три года (безо всяких усилий) – майор и отдельный кабинет. Возмужал мужик, короче. И решил бороться со своим изъяном. (Век самосовершенствования. Всем дружно развиваться! И, конечно, – ”приз! в студию”.) Тут и появилась эта ”очень хорошая квартира”. 

     Да и не воровать для начала, а взять ненужное, - камушек драгоценный на пляже найти, под закатным солнцем грустно поблёскивающий: “Люди, кто-нибудь, умоляю…” (Уже и сделано всё почти.) “Это – четыре”.

     “И пять”: … Он предлагает перемирие?!

                ***

     Синицын третий раз перечитал письмо из утренней почты, суть которого сводилась к тому,  что хозяйка квартиры (“ныне покойная”), обращаясь к нему лично, не возражала против незаконного присвоения её жилплощади (”интеллигентные жильцы, центр города, тихий переулок с внутренним двориком (прудик, белки, липы), парковочное место под старенькой Победой в хорошем состоянии, 4-ый этаж, 76 м2, две комнаты, кухня 16 м2, два балкона, потолки 4,5 м”). И приписка – просьба личная: не обижать барышню-соседку её… (”ЧТО ПРИХОДИЛА СЕГОДНЯ С ЭТИМ НЕНОРМАЛЬНЫМ!!!”), а помогать и опекать, если попросит.

     И ещё: письмо кочевало по просторам российской действительности почти два месяца, судя по почтовым отметкам, тогда как расстояние между адресатами не превышало трёх километров (переулками!). “В чём подвох?” – не видит майор Синицын. Всё так гладко. Перетекает одно в другое и дальше, меж пальцев просачивается, кожу холодит.
               

                (продолжение следует)
               
                2018, январь