Накамура

                Памяти Юкио Мисимы

Худшее совершилось. Войска клана Фудзивара потерпели очередное поражение. Но если прежде им удавалось взять реванш, то этот разгром был, похоже, окончательным.

Многие соратники Накамуры полегли в том бою. Уцелевшие в отчаянной рубке поступили, как подобает самураям. Солдаты нового правителя, врываясь в опустевшие, покинутые челядью дворцы, находили лишь бездыханные тела хозяев, предпочетших благородную смерть постыдному пленению. Иные слуги отправлялись вслед за господами. Накамура после битвы не успел побывать в своем имении. Было уже поздно возвращаться под сень отчего крова: в покоях славного воина-поэта ныне бесчинствовала солдатня. «Наверное, сейчас, обожравшись саке сверх всякой меры, они в пьяном кураже бьют об пол изящный китайский сервиз, насилуют служанок, рубят мечами хрупкие перегородки комнат, жгут постройки. И, конечно же, ищут меня». Ему так хотелось исполнить последний самурайский ритуал пред глазами беспощадного врага. Но успел бы он совершить это, прежде чем схватят его, чтобы всласть поглумиться и затем убить?

Теперь путь его лежал через бамбуковую рощу в старый сосновый бор, где еще ребенком доводилось не раз бывать. Ветер лениво перебирал ветви. Дикий лесной кот стремглав выскочил из-под ног Накамуры и устремился прочь. Сосновый лесок встречал поэта распростертыми зелеными руками-ветвями с желтыми прожилками увядших хвоинок.

На серую скатерть
Пожухлых трав
Обронила осень
Китайский веер
Огнецветной листвы.

Вот она, огнецветная листва, шуршит под подошвами сандалий. Из зарослей репейника выпорхнула стайка щеглов. Серо-зеленая лягушка плюхнулась в лужицу, оставленную вчерашним ливнем. Поэт вступил под величавые своды бора. Могучая сосна, быть может, помнящая легендарного императора Дзимму, высилась посреди бора. Когда она была еще робким ростком, здесь молились айну. Потом в землю айну пришли чужеземцы, предки Накамуры,  и прогнали первопоселенцев на север острова. Затем начались распри между новоприбывшими. Они продолжаются и по сей день. Враждующие кланы неистово борются за место под солнцем, божественным светилом Аматэрасу. И нет конца жестоким войнам… Лес то сгущался, то снова редел -  и взору поэта представали великолепные поляны. Ветер ласкал лепестки ярких осенних цветов, нетронутых грубой рукой. Вот и та, заветная полянка, где он любил резвиться в отрочестве. Кроны сосен расступились, явив взору голубое озерцо осеннего неба с розовым солнцем и парочкой белых облаков.

… Сёгун рвал и метал: «Требую, чтобы Накамура-сан был немедленно доставлен во дворец! Живым!!» Суетились воины. Правитель, отдавая приказания, лихорадочно размышлял: «Видят боги, я не желаю смерти поэта. Пусть он живет столько, сколько позволяют законы природы, и пусть каждый день родится из-под пера его новая танка».

По дворцу важно прохаживались князья, перебирали ножками знатные дамы. Было шумно от голосов придворных, бряцания оружия стражников. Охраны в этот раз понадобилось больше против обычного – до ушей сёгуна дошли вести о готовящемся заговоре против его высокой особы. Но владыка думал теперь совсем не о том. «Надо спасти Накамуру!
Я знаю, что Накамура скорбит о гибели друзей и соратников своих. Он не предал покровителей, не перебежал на сторону сильного и удачливого, а решил разделить печальный жребий. Если бы он в роковой для клана Фудзивара час переметнулся к победителям, я, быть может, велел бы казнить его, невзирая на талант. Но поэт остался верен самурайскому долгу. Накамура  исчез. Мои слуги обыскали вчера весь город, но ни в столице, ни в окрестностях поэта не обнаружили. Да, его благородная смерть будет прекрасна. Другие поэты восславят достойную жизнь и последний подвиг Накамуры. Но я хочу, чтобы он жил. Пусть ни единый волос не опадет с головы поэта. Его доставят во дворец, и я сумею уговорить стихотворца не оставлять солнечный мир. Да, режим, которому служил он, пал во прах. Но жизнь таланта не должна уйти вместе с прежней властью, которая, кстати, не всегда была великодушна к нему. Десять лет провел он в ссылке за какой-то ничтожный стишок, осмеявший временщика. Из-за этого жалкого пятистишия неблагодарные властители перечеркнули тогда сотни других, которыми ранее восторгались. Меняются власти, но очень многое в этом мире остается неизменным.

Пусть высокий слог Накамуры воспевает как прежде пронизанные солнечными лучами золотистые пагоды, нежность сакуры и грубую мощь гор, время от времени извергающих пламя на горе жителям благодатных долин. Кто лучше его опишет в стихах воздушную походку гейш, величавые движения карпов, рассекающих воды императорских прудов? Кто расскажет о солнцеликой красавице Аматэрасу, о проделках божественного озорника Сусаноо? О седых отшельниках, молитвами стяжающих себе посмертную нирвану?

Кто, наконец, воспоет нашего Богоподобного Императора, солнечного потомка? Ведь правители беспрерывно сменяют друг друга, яростно борясь за сладкую власть. И лишь Солнечная династия вечна. Кто, как не Накамура, умеет слагать гимны владыке?».

…Накамура острой палочкой проколол палец. Наполнил кровью тушечницу. Достал кусок китайской бумаги. Бестрепетная рука выводила алые столбцы иероглифов:

Два солнца,
Два бора сосновых
Застыли в глазах моих.
Словно две прекрасных  гравюры
Художника из Нары.   
 
Он расстегнул цветистое кимоно, привычным движением воина выхватил меч из ножен…

Солдаты сёгуна долго рыскали по дороге Токайдо, выпытывая у перепуганных крестьян: не встречали ли они благородного вида путника в желто-лиловом кимоно. Наконец, Мицуо, начальник одного из отрядов, привел своих бойцов в сосновый бор. Там, на поляне, нашли они тело поэта. «Мертв!» - мрачно-торжественно произнес самурай. «Мы не сумели исполнить приказ правителя, - продолжил он. – Потому должны последовать за этим человеком». Он подозвал одного из солдат: «Прежде, чем уйти, ты доставишь это во дворец». И протянул воину кусок бумаги. А затем извлек меч из ножен. Остальные последовали его примеру. Каждый воин лезвием рассекал себе чрево; следующий за ним
взмахом своего меча отрубал товарищу голову, дабы сократить ему муки расставания с жизнью. Два последних самурая поразили друг друга мечами.

Гонец поклонился сёгуну и вручил ему лист бумаги. Правитель громко прочел танку. Воцарилась гнетущая тишина. Ее прервал хриплый крик гонца, полоснувшего мечом по животу. Телохранитель правителя достал свой меч и помог бойцу скорее покинуть мир «Я должен бы тоже последовать за поэтом, - изрек сёгун. – Но на кого оставлю страну?»