Наш человек в Канаде - 2

 Продолжение. Начало см. http://www.proza.ru/2018/01/28/2407

 ДЕЛА СПОРТИВНЫЕ

В МАДИ кипела спортивная жизнь  с ее секциями,  из которых лыжная, туристская  и парашютная были у нас в особом почете.
 
 За время учебы в институте мы  с друзьями проводили каникулы в пеших и лыжных походах по Подмосковью,   по горам Кавказа -  летом и  Южного Урала - зимой, и еще – сплавлялись на лодках после летней практики на брянском заводе  по Десне-красавице -  от Брянска до Киева.

Четыре отличные лодки по нашему заказу изготовил местный плотник-лодочник.
Измаил был с нами в этом двадцатидневном походе протяженностью в 720 километров.
После этого похода мы вывесили в коридоре института фотомонтаж, озаглавленный «Двадцать дней, как в сладком сне (о походе по Десне)».

РАССВЕТ НА ДЕСНЕ

Вот мы летом 1956 года плывем по Десне. Я несу ночную вахту, сидя на корме,   слегка подгребая и подруливая кормовым веслом. Два других члена нашего экипажа -  Измаил и Танюха спят на сене, которым застелено дно лодки.

Светает.  Стволы строевых сосен  на левом берегу приобретают невиданную окраску: одна сторона ствола – голубая в свете луны, а другая – золотится в первых лучах солнца, показавшего свой краешек на горизонте.

Просыпается вода: там и сям начинают появляться расходящиеся круги, оставленные пробудившимися подводными обитателями. Венера так сияет, что Изька, которого я тихонько разбудил, чтобы он увидел всю эту красоту, открыл глаза, взглянул на огромную Венеру, сказал:  «луна» и снова уснул.

Этот беззаботный поход по спокойной реке, приветливо показывающей нам все новые великолепные пейзажи,  привалы в живописных местах с байками и песнями у вечерних костров, были курортным отдыхом по сравнению с горными и лыжными походами, которые проверяли нас на прочность.

По окончании похода мы продали наши лодки местным рыбакам, а на вырученные деньги отправились в шикарный киевский  ресторан «Динамо», где заказали ужин с вином и, конечно,   котлетами по-киевски. После нашей походной стряпни ужин показался нам поистине царским.

ВОЗНЕСЕНИЕ  НА НЕБЕСА

А  на четвертом курсе мы вместе с Измаилом занимались в парашютной секции. После нескольких подготовительных занятий в аэроклубе мы зимой отправились выполнять наш первый прыжок с парашютом с аэростата с высоты в 400 метров.

Аэростат был похож на раздувшуюся гигантскую рыбу.  В отличие от водоплавающих он неспешно всплывал в океане воздушном,  выбирая и таща за собой трос с барабана лебедки, стоящей на платформе грузовика.

 В подвешенной к аэростату открытой деревянной коробке, которая традиционно именуется со времен братьев Монгольфье  корзиной, нас было четверо:  Изька,  я, еще один незнакомый нам парень и простуженный мужичок в телогрейке, ватных штанах  и шапке-ушанке.

Мы трое имели за спиной и на животе парашюты – основной,  старинный ПД-47 и запасной,  а у  мужичка,  который сопровождал нас  к небесам,  парашюта, по-моему не было: мужичок прыгать с нами не собирался. Он романтично именовался аэронавтом.

 Аэронавт привязного аэростата вовсе им не управляет:  он просто сопровождает начинающих парашютистов на небеса, они там, на конечной остановке, выходят, а он возвращается  на землю порожняком, -  с помощью той же самой лебедки.

- Первый раз прыгаете?  – спросил нас  аэронавт.  -   А вот скажите мне, какое здание в Москве самое высокое?

Мы посмотрели в ту сторону, где должна быть Москва.  Столица из корзины аэростата, ползущего вверх  над подмосковным поселком  Долгопрудным,  не просматривалась: шел снег.

- Наверное, МГУ, - предположил я.

- Ответ неверный, - сказал аэронавт, и пояснил:   – Самое высокое здание в Москве – дом на Петровке, 38:  оттуда Колыму видно.

Мы согласно хмыкнули, оценив справедливость невеселой российской остроты.  Однако сейчас нам было не до размышлений о местах столь отдаленных.  Мысли наши были заняты предстоящим неизбежным расставанием с аэронавтом: на отметке в 400 метров мы все трое, по очереди, обязаны были впервые в жизни героически шагнуть в пустоту,  -  после того, как откроется дверца корзины.

У меня,  кроме естественной некоторой озабоченности по поводу того, раскроется ли парашют, уложенный хоть и под руководством инструктора, но все же  моими собственными руками, была еще одна: как не потерять валенки при раскрытии парашюта.

Дело в том, что на наших глазах полчаса назад у одного  из таких же, как мы, горе-парашютистов, именуемых у инструкторов перворазниками,  слетел с ноги  один унт и весело устремился к родной земле,  заметно опережая хозяина.
Проанализировав происшествие, я принял решение с момента отделения от корзины и до открытия парашюта изо всех сил тянуть носки ног в валенках кверху.

Подъем аэростата прекратился, о чем мы догадались по небольшому рывку и покачиванию корзины.

- Приехали, - сказал простуженный мужичок,  – пожалте бриться. Первым -  ты, - он ткнул пальцем в запасной парашют на Изькином животе,  пояснив:  - ты потяжельше будешь. И открыл дверь кабины.

Изька подошел к двери и остановился на пороге.  Держась руками за низкие  дверные стойки, он слегка подался вперед, затем качнулся назад и – шагнул в пустоту.

Мне некстати вспомнилась песенка о негритятах: «один из них утоп, ему купили гроб, - и вот вам результат – двое негритят». Впрочем, через пару секунд послышался хлопок развернувшегося Изькиного парашюта. Стало быть, обошлось, очевидно,  без трагического исхода: все негритята пока живы, только один болтается, раскачиваясь на стопах под куполом.

Я занял ту же позицию у порога и посмотрел вниз. С высоты в 400 метров машина с лебедкой казалась игрушечной, а следы, оставленные на снегу людьми – мышиными. Шагать в пустоту не хотелось. Воспоминания о прыжках с десятиметровой вышки в бассейне мало помогали.

Однако деваться было некуда. Я вспомнил, как в детстве, чтобы не так страшно было катиться на лыжах с крутой горы, я для храбрости пел про трех танкистов, и все равно валился в снег уже в конце – чаще всего после слов «..и летели наземь самураи».

Я  зажмурился, мысленно произнес «..мчались танки, ветер поднимая..» - и сделал шаг вперед,  не забывая потянуть вверх носки в валенках.

Через пару секунд меня дернуло вверх,   я открыл глаза и с великим облегчением увидел, как надо мной с шумом разворачивается купол парашюта. Убедившись, что он полностью расправился, я посмотрел вниз.

 Там я  увидел купол Изькиного парашюта, и  услышал, как Изька громко, перевирая, как всегда, мотив, распевает еврейский вариант «Мурки»: «..отчего ж не выпить бедному еврею, если есть в кармане лишний гелд?».
Подняв голову и увидев меня, он заорал:
 
-  Володя, похоже, мы, как ни странно,  живы! Мне тут нравится! Подгребай сюда!
Жизнь между небом и землей и  на самом деле была прекрасна и удивительна: мы плавно покачивались, словно на качелях, приближаясь к земле в хороводе крупных снежинок, которые окружали нас.

Потом были еще прыжки с аэростата, а летом – с самолета, уже с высоты 800 метров. Как ни странно, с этой высоты прыгать было проще, потому что земля представлялась картой.

(Продолжение следует - см. http://www.proza.ru/2018/02/07/747 )