Глава - 16. Противодействие хрущёвцам. - 2

                1.            

            Найдутся люди, которые, прочтя слова Ходжи о бюрократических недостатках советской большевистской партии, скажут: "Да ведь это то же самое, что говорят троцкисты!"

     Но зачислить Ходжу в троцкисты не получится. Он лишь указывает на то, что действительно было, не прикладывая к этому троцкистскую трактовку. Сущность же троцкизма проявляется именно в трактовке.

     Неправильность троцкизма - не в констатации самого факта бюрократизма (который был и не мог не быть в тех условиях), а в совершенно немарксистской подаче как причин, так и последствий этого.

   
           Хоть об этом говорилось уже много и, честно говоря, даже надоело (и читателям, вероятно, тоже), но, видимо, придётся опять затронуть тему советской бюрократии.

     Поскольку об этом уже много сказано в прежних записях, я позволю себе не искать других слов, а просто повторить кусочек своего же текста из очень давнишних записей о бюрократизме.

         - "Что такое бюрократизм? Если говорить не по-книжному, а просто, суть дела вот в чём.

     Пока существует государство, каким бы оно ни было, оно будет в той или иной степени использовать специальные органы управления, не слитые с массой народа абсолютно воедино. В той мере, в какой этот аппарат обособлен от народа, ему обязательно становятся присущи особые отрицательные черты. Совокупность этих взаимосвязанных отрицательных черт, система этих черт и называется бюрократизмом.

     Что это за черты? Таких черт, укрупнённо говоря, четыре:      

             1). Любая степень обособленности управленцев невольно создаёт у чиновников чувство собственной исключительности в деле управления, чувство превосходства над остальным народом. Это чувство противоречит главной задаче социалистического строительства. Оно ведёт не к сближению, слиянию, а к ещё большему обособлению. Тем самым народ теряет активность, инициативу, лишается возможности приобретать государственный опыт и знания. Такие пороки народа подаются чиновничеством как доказательство невозможности народного управления, обособленность всё более возрастает, государственные качества народа всё более портятся. 

     Рост обособления и порча государственных качеств народа - вот первая неизбежная отрицательная черта бюрократизма.    

            2). Необособленная система управления обеспечивает эффективность своей работы сознательной дисциплиной масс и многомиллионным надзором народных глаз и умов. Обособленный же аппарат лишён этого и вынужден поэтому для выполнения своей работы строить специальную систему особого рода. Каждый чиновник в ней является лишь отдельной деталью, ограниченной рамками своего положения. Сверху вниз идёт важное начальствование, а снизу вверх - безропотное послушание. Соответственно строятся и функция контроля и владение информацией. Работа такой системы порождает высокомерное барство каждого верхнего и покорную безынициативность каждого нижнего, способствует расцвету чинопочитания, лакейства, трусости и двоедушия. 

     Образование неравенства и оживление барско-рабской психологии - вторая неизбежная черта бюрократизма.      

            3). Отделившись от живой жизни народа, чиновники слышат только свой собственный голос. Самоуверенно считая, что в деле управления знают и понимают всё, в то же время не чувствуют реальных потребностей жизни. Низшие чиновники слепо исполняют приказы высших, полагая, что верхним виднее, а верхние составляют представление о жизни не из самой жизни, а по докладам низших чиновников. Неизбежные при таком управлении несуразицы каждая инстанция старается прикрыть во избежание начальственного гнева. Процветают ложь, показуха и пустые фразы. Из боязни нарушить чёткость установленного механизма работа ведется по спущенным сверху шаблонам, всякая самодеятельность внизу категорически не допускается во избежание сумятицы в механизме. Отсюда негибкость и закостенелость управления, чрезмерная роль бумаг, сковывающие формализм и волокита. 

     Всё растущая некачественность, всё понижающаяся эффективность такой системы управления - третья неизбежная черта бюрократизма.    

            4). В замкнутой, бесконтрольной системе неизбежно появляются очаги разложения и гниения. Её работа из-за этого ещё более ухудшается, а язвы достигают омерзительных размеров. Приписки, карьеризм, протаскивание и защита своих, злоупотребление служебным положением в личных целях (тем большее, чем выше положение и значит меньше контроль), коррупция, притяжение всего мелкобуржуазного и всё прочее подобное превращает управителей в паразитов с тенденцией к господству и буржуазному образу жизни. 

     Тенденция разложения и обуржуазивания - четвёртая неизбежная черта бюрократизма…


          …Да, бюрократизм вреден. Он тормозит и искажает выполнение всех задач социалистического движения. Постоянная борьба с отрицательностями бюрократизма - крайне важная задача на протяжении всей этой эпохи. Но сразу покончить с бюрократизмом нельзя. Неизбежность долгого сохранения бюрократизма, особенно в тех условиях, признавалась всеми большевистскими руководителями. Пролетарская психология в обществе не преобладала, социалистическая демократия (и внутрипартийная в том числе) ещё ограничивалась и не могла не ограничиваться. Общий культурный уровень рабочего класса был ещё невелик. Нельзя не признать, что в таких условиях борьба с бюрократизмом не могла быть достаточно полной и эффективной и бюрократизм, в силу этого, мог не только сохраняться, но и расти.

     Но говоря о гибели социалистической революции, мы не должны выпячивать бюрократию в качестве её губителя. Не бюрократизм губит социалистическую революцию, а буржуазность. А это не тождественные понятия.

     Как сказано в четвёртом пункте отрицательных черт бюрократизма, бюрократия является той средой, в которой могут возникать (и возникают) очаги обуржуазивания. Но нужно ясно отличать очевидный тезис о "неизбежности очагового возникновения буржуазности внутри бюрократии" от неправомерного троцкистского обобщения: "вся бюрократия - разновидность буржуазии".

     Да, безусловно, надо признать, что хотя такого рода буржуазность рождается в разных сферах советской жизни, буржуазность, рождающаяся в сфере государственного управления, несомненно, является наиболее опасной из-за своей близости к рычагам управления и, следовательно, возможности стать политическим главой, идеологическим представителем буржуазии всех прочих сфер.

     Эта возможность будет стремиться превратиться в действительность. Причём чем большей будет борьба с этими буржуазными элементами, чем больше успехов будет в этой борьбе, тем больше они будут ненавидеть эту власть, тем изощрённей будут действовать. Объективно сложится единый фронт общей буржуазности, во главе которого естественным порядком встанут самые близкие к рычагам власти.

     Но очень важно ещё раз повторить сказанную мысль: не бюрократия именно управленческой сферы была губителем социалистической революции, а буржуазность, пока ещё таившаяся во всех сферах общества, когда ей удалось овладеть полнотой политической власти. Не бюрократия, а буржуазность, - вот что надо запомнить. Отрицательная же роль бюрократизма состояла лишь в том, что он ухудшал качество диктатуры пролетариата и тем затруднял дело выявления и разгрома этой буржуазности..." -

             Итак, будем надеяться, что с этой темой покончено и говорить о ней больше не придётся.

     Но если сказано, что не бюрократия была губителем социалистической революции, а "буржуазность, пока ещё частью таившаяся во всех сферах общества", то значит надо эту буржуазность показать, от этого в будущем тексте нам никак не уйти.
               
                - - - -

            Сначала - о реальной классовости советского общества первой половины его истории.

            Какова была эта классовость? Понятно, что речь идёт не о классовости первых лет, - там всё достаточно ясно. Речь идёт о классовости после проведения национализации и фактического подчинения коллективизированных крестьянских хозяйств централизованной государственной линии.

     Думаю, что утверждение советских общественных наук о наличии лишь двух дружественных классов, - рабочего класса и колхозного крестьянства, - надо считать одной из допущенных ошибок.

     Если вести речь о складывающемся новом обществе, так сказать, метафизически, то классовости вроде бы нет. Поскольку по советской Конституции все основные средства производства принадлежат государству (в том числе и земля, и сельскохозяйственная техника), а государство есть государство трудящихся, причём трудящимися являются все, то в этом смысле (в отношении к огосударствлённым средствам производства) все классово равны. Различие между производственными рабочими, служащими, интеллигенцией и крестьянами не классовое, а просто профессиональное, связанное лишь с конкретным видом работы. Между слесарем, писателем и дояркой в этом отношении такая же разница, как между слесарем, токарем и сварщиком. Каждый равно причастен к общей государственной собственности, равно трудится на общее дело в своей сфере деятельности и имеет равное право на пользование результатами общего труда.

    В этом смысле классов нет. Но наличие рядом с общегосударственной собственностью кооперированной собственности колхозов ставит колхозников в положение, отличное от прочих общегосударственных трудящихся, и в этом смысле (в отношении к двум формам собственности) действительно можно говорить о двух социалистических классах.

     Итак, если вести речь о складывающемся новом обществе, не рассматривая вопрос в процессе, в движении, то действительно можно сказать, что складывающееся новое общество состоит из двух социалистических классов в соответствии с двумя формами социалистической собственности. Казалось бы, советских обществоведов упрекнуть не в чем.

            Но это, если смотреть метафизически. Как представляется, в том-то и состояла большая ошибка советских обществоведов, что ими не была учтена диалектика этого вопроса. Они говорят о новом обществе так, как если бы для его установления было достаточно одного лишь факта национализации и кооперации, одной лишь записи в Конституции. Старое же общество, старая система производственных отношений в их совокупности, старая система собственности переходят в новое общество, в новую систему не через административную запись в Конституции, а через сложный переходной период, через непростое изживание обществом всех элементов старой системы и прочного усваивания элементов системы новой, другими словами - через борьбу нового со старым, пытающимся возобновиться в рамках уже новых условий, приспосабливаясь к ним.

     Те советские обществоведы тоже немало говорили о борьбе нового со старым, но не приложили эту истину надлежащим образом к вопросу о классовости реального общества. В этом-то и состояла их ошибка.

     В связи со сказанным, приведённая выше формулировка о двух дружественных социалистических классах нового общества подходит лишь для довольно высокого социалистического общества, каковое в такое короткое историческое время, в такой стране, как наша, ещё не могло быть достигнуто.

     Классовый состав реального советского общества конца 30-х - начала 50-х годов должен быть, следовательно, обозначен иначе, - да, с учётом уже появляющейся социалистичности, но и с учётом ещё сохраняющейся её несовершенности.

            Да, общество состояло из двух трудящихся социалистических классов, НО находящихся на данном этапе, как и всё новое общество, ещё в сложном переходном процессе становления. Вследствие этого, в обществе, наряду с новой, социалистической, неантагонистической классовостью, были частью и элементы прежних, классических, мелкобуржуазных производственных отношений, и (что ещё важнее!) вновь пытающиеся возродиться новые мелкобуржуазные и даже капиталистические отношения (и в этом смысле можно говорить о сохранявшихся буржуазности и пролетарскости).

     Другими словами, советским обществоведам надо было указать на неполноценный характер этой социалистической классовости, на сохранение и возрождение в обществе этой скрытой буржуазности и пролетарскости, - и значит, на объективные основания для дальнейшего продолжения революции и диктатуры пролетариата. Это сделано не было.

            Правда, обществоведы тех лет широко использовали тезис о сохранении ещё "пережитков капитализма в сознании" и необходимости бороться с ними. Но пережитками называется то, что уже не имеет объективной базы для возникновения и существует в сознании лишь как привычка, инерция. Здесь же речь идёт о сохранении пока ещё такой объективной базы и о постоянно идущем на этой базе новом возникновении как буржуазного сознания, так и буржуазного образа действий. Понятно, что термин "пережитки" здесь не подходит, как недотушенные части пожара не могут быть названы "пережитками пожара", а должны быть прямо названы его продолжающимися остатками.

     Применение термина "пережитки в сознании", а не "объективная остаточность капитализма" - это ещё одна существенная ошибка тех советских обществоведов.


            Именно в это время (и в значительной мере - по этой причине) складывается отвратительное свойство нашей дальнейшей общественной науки и вообще нашего мышления подходить к советскому обществу неклассово.

     Посмотрите, даже и до сих пор, когда речь идёт о капитализме, все красиво рассуждают о буржуазности и пролетарскости, об антагонизме классовых интересов, о революции, но когда речь заходит о советском обществе, сразу весь классовый подход забывается и говорят о чём угодно - о неграмотности руководителей, о сытости обывателей, о правильности или неправильности реформ, о бюрократии, об отрыве верхов от народа, - но только не о реальных классах и их классовых интересах. Советское общество, советский народ (как первой, так и второй половины советской истории) многие представляют какой-то однородной массой и тем самым прочно закрывают себе путь к правильному пониманию дальнейших перемен.

     Любой "левый", увлекающийся марксизмом, знает сейчас слова Ленина о том, что "люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся..." ну и так далее, - но то, что это в полной мере применимо и к советскому обществу, мало до кого доходит.

     Правда, тут же выскочит представитель троцкизма и заявит, что мы, дескать, не таковы и всё выводим именно из классового интереса нового "бюрократического класса". Но неправота его в том, что такого класса нет, что это лишь искусственная словесная конструкция мелкобуржуазных демократов, нахватавшихся марксистской терминологии.

            Итак, как уже сказано ранее, если губителем социалистической революции была буржуазность, ещё продолжавшая возрождаться во всех сферах общества, то значит теперь надо эту буржуазность показать.
               
                - - - -

            Уже говорилось, что коммунисты, оставшиеся верными прежним идеологическим установкам, объективно не могли сразу действительно глубоко и правильно вскрыть причину произошедшего в СССР и обозначить настоящую сущность хрущёвцев. Это объясняется большой сложностью этой темы, неразработанностью некоторых вопросов в предыдущей марксистской теории (из-за того, что они исторически выдвинулись лишь на более поздних этапах практики) и, как следствие, необходимостью самостоятельного, а не цитатнического подхода к решению этих новых вопросов.

     Те, кто утверждает, что новшеств в теории не нужно, что нам дескать, вполне достаточно и прежних её положений, что нужно лишь заучить сказанное классиками, а не заниматься самодеятельным фантазёрством, конечно, неправы.

      (Когда-то хорошо сказал Луначарский [не от себя, конечно, а выражая взгляд ленинской партии]:

            - "У нас, к сожалению, принято значительной частью передовых людей гордиться догматизмом и ортодоксальностью. Но как бы ни была величественна и богата идея, замкнувшись в себе, огородив себя столь чуждыми самим Марксу и Энгельсу представлениями абсолютного правоверия, она неминуемо обрекла бы себя на омертвение. Приходится просто жалеть тех, кто по неразумию охотно продаёт за особливо не рассуждающее сектантское правоверие право свободы мысли." -)


     Движение в этом направлении идёт не быстро, разные коммунистические идеологи разных партий привносили и продолжают привносить свои трактовки тех или иных сторон темы, и нельзя утверждать, что все эти трактовки полностью правильны. Идёт живой процесс серьёзного научного осмысления, и, видимо, не следует пока считать, что необходимая теория этого вопроса уже однозначно сложилась.

     Поэтому не будем настаивать на безупречной истине этих новых наработок. Будем считать их лишь теоретической версией, гипотезой. Пусть пока так.
               
                - - - -

            Итак, что хотелось бы получить от той части коммунистического движения, которая осталась в те годы верной марксизму?

     Во-первых, правильное понимание классовой подоплёки советского ревизионизма.

     Во-вторых, глубокое и объективное объяснение причин его победы в СССР.

     В-третьих, грамотный анализ проводившихся в позднем СССР перемен и на основе этого анализа - научное предвидение неизбежной их перспективы.

     В-четвёртых, доведение этих необходимых знаний до всего мирового революционного движения и до советского пролетариата в особенности.

     В-пятых, содействие образованию на этой платформе подлинно революционных партий и организаций.


            По первому пункту (правильное понимание классовой подоплёки) начато было лишь с того, что обозначили это оппортунизмом. Причём, увидев много общего с идеологическими положениями социал-демократии, толковали это как рецидив известного социал-демократического ревизионизма.

     Оглолтелый антисталинизм и приветственная реакция троцкистов на хрущёвский доклад вызвали у некоторой части коммунистов мнение о троцкистской сущности хрущёвства, но это мнение не получило большого распространения и не закрепилось. Хотя и до сих пор некоторые нынешние левые организации именуют Хрущёва "скрытым троцкистом", - почему? наверное, им так проще, ведь в этом случае не нужно искать действительно правильный ответ, который гораздо сложнее.

     Следующим шагом была попытка простого отождествления хрущёвского ревизионизма с психологией (а значит и идеологией) того слоя управленцев государственного и партийного звена, который перерождался и разлагался в предыдущее время. К этому мнению с лёгкостью примкнули многие люди того типа, который можно обозначить как нечто промежуточное между честным, искренним троцкистом и начинающим марксистом. Но дальнейшие действия хрущёвцев как в своей внутренней, так и во внешней политике показывали всё больше, что тут скрывается нечто более серьёзное, чем социал-демократический оппортунизм, чем скрытый троцкизм или разложение сытого чиновничества.

     К тому же, оставаясь на правильных марксистских позициях, идеологи коммунистического движения не могли не понимать обязательность для марксиста соблюдать неоспоримую логическую цепочку: в основе политики лежит идеология, в основе идеологии - классовые интересы, в основе классов - характер производственных отношений в обществе. Всё это требовало дать происшедшему в СССР повороту более глубокое, более фундаментальное обоснование.

     Большим продвижением в этом направлении было формулирование идеи, которой не было в прежней, привычной, марксистской теории (верней сказать - она не звучала там достаточно оформленно), - идеи о ещё сохранении при социализме остаточного антагонизма, остаточной тенденции возрождения буржуазности и, следовательно, оснований для классовой борьбы. Если это так, то классовая природа хрущёвского ревизионизма состоит именно в этой буржуазности, а идеология хрущёвцев строится на фундаменте соответствующего классового интереса.

     Долгое время в коммунистической среде всё же не было ясного разбора этого вопроса, ясного толкования этой возрождающейся классовости. Ходжаисты, как уже говорилось, выдвинули несколько расплывчатый термин "буржуазнорОдные элементы", - элементы, ещё сохраняющиеся при социализме и способные порождать буржуазность.

     Помнится, в одной из передач албанского радио на советскую аудиторию в конце 60-х приводилось любопытное бытовое сравнение. "Оставьте открытыми объедки овощей, - говорилось там, - и через довольно быстрое время вы увидите массу мелких мошек. Спрашивается, откуда они вдруг взялись в квартире при закрытых окнах? Объяснить это можно только тем, что некие личинки всегда присутствуют в нашей среде, хоть и скованные неблагоприятностью условий. Но стоит только появиться благоприятным обстоятельствам, как они быстро превращаются в мошек. Такие же элементы неминуемо присутствуют в скрытом виде в условиях социализма и быстро раскрываются при малейшей благоприятности."

     Что ж, сравнение в художественном отношении, может быть, и меткое. Но видимо, правильно говорил ещё Спиноза: "Если учёный излагает свои представления длинными образными сравнениями, это означает, что он ещё не понял действительной сути вещей. Потому что подлинное знание говорит не так, а просто, точно и кратко, не нуждаясь в красивости."

     Термин "буржуазнорОдные элементы" или маоистский термин "каппутисты",- то есть "идущие по капиталистическому пути", - есть некоторое движение в правильном направлении, но всё же не даёт ещё точного и краткого ответа. Какова же всё-таки классовая принадлежность этих "буржуазнорОдных элементов" и "каппутистов", какие производственные отношения лежат в их основе? На эти вопросы нужно найти правильные ответы. Художественные же рассуждения о личинках ещё не очень далеко ушли от примитивных рассуждений о нехорошей "номенклатуре".

    Наконец, теоретикам нужно ясно определиться: эта буржуазная остаточность сохраняется рядом с социализмом, вне его и в этом случае её наличие в обществе означает лишь неполноту охвата общества социализмом, или же она существует в социализме, внутри социализма?

     Поскольку сам термин "социалистическая стадия" трактуется марксизмом тоже как неполнота (неполнота нового, коммунистического строя), то идея о пытающихся возродиться и расшириться буржуазных отношениях не только на переходных к социализму этапах, но и внутри самого социализма имеет право на существование, хотя бы в качестве версии, предположения.


            В предыдущей записи были приведены слова Ходжи о недостатках в советской партии к 50-м годам. Да, он не становится на троцкистскую позицию, - не объясняет это отсутствием диктатуры пролетариата, а тем более - непролетарскостью Сталина, и не делает этих чиновных коммунистов непосредственными осуществителями переворота. Он лишь отмечает этот действительный факт и называет его одной из причин неспособности этих чиновных коммунистов, при всей их, возможно, внутренней честности, воспрепятствовать перевороту.

     Но всё-таки мы видим здесь недосказанность. Ведь надо чётко объяснить этот факт, а не просто отметить его. Да, мы знаем, что в сложных и особенных обстоятельствах революции в такой стране, как наша, бюрократия имела условия не только для сохранения, но и для расширения, роста. Но ведь Ходжа говорит об утрате революционного качества партии! Следовательно, мало объяснить бюрократизм, надо объяснить ещё причину этой утраты. Если мы отказываемся от троцкистского объяснения этого, мы должны найти достаточно серьёзное нетроцкистское объяснение.


            По объективному объяснению причин поворота 50-х существуют три направления.

     Первое - ну, естественно, троцкистское объяснение. Мы об этом говорили и повторяться не будем.

     Второе - направление, казалось бы, отвергающее троцкистский подход, но, чего греха таить, скованное догматической боязнью "опорочить" товарища Сталина. Вот как он сказал, как написал - так и неприкасаемо. Да, но тогда как же объяснить происшедшее? Причём начавшееся буквально сразу после его смерти и не встретившее должного отпора? Досадными случайными субъективностями?

    Очевидно, нельзя найти другого объяснения, кроме того, что имелись какие-то явления в обществе, не обозначенные в обществоведческих работах сталинского времени. Значит, нет другого выхода, - говорить о недостатках прежней теории надо. Хорошо, - не нравится выражение "ошибки Сталина", будем говорить: "недоработки Сталина". Страшного тут ничего нет. Никакой вождь не является всеведущим богом.

     "Но, - всё же опасаются не в меру твёрдые (а лучше сказать - затвердевшие) сталинисты, - ведь кто-то может пойти дальше и поставить вопрос так: если недоработал Сталин, то почему ему не подали нужных идей другие учёные, теоретики, практики? не потому ли, что были рабски скованы невозможностью своего мнения? если так, то нельзя не выдвинуть претензии уже ко всему режиму, - а это прямой путь в тот же троцкизм."

    Есть и третья позиция, - её занимают люди, относящиеся к товарищу Сталину по-товарищески, но отнюдь не по-божественному. Люди, понимающие, что взгляды вождя являются отражением естественного уровня развития общества, а те или иные особенности режима могут быть вынуждены объективными условиями. И нет совершенно ничего нехорошего, если то, что недоработано прежде, будет спокойно и вдумчиво доработано сейчас.

     В этом, третьем, направлении мысли считается правильным говорить, что в основе переворота 50-х лежит прямой классовый интерес особого рода буржуазии, - буржуазии новой, советской государственной буржуазии.

     Ну конечно, это вызовет массу язвительностей со стороны слишком уверенных в себе догматиков. "Что это, мол, ещё за новая буржуазия какого-то особого рода? Пофантазировать захотелось? Ха-ха!" Но вопрос этот далеко не так "несуразен", как им кажется. Тут надо хорошо разобраться, прежде чем язвить. "Не спешите торопиться", - скажем мы им по-одесски.

                2.

             Итак, вопросы, вставшие перед коммунистическим движением, - вопросы о природе советского ревизионизма, о причине переворота, его сущности и последствиях, - были непростыми. Отбросив как негодное субъективистские ссылки на личные недостатки каких-то конкретных руководителей и любимые троцкистами идеи о роковой роли бюрократии, мы видим в мировом революционном движении и попытки серьёзного классового подхода. Как уже сказано, формирование этих взглядов ещё не закончено, формируются они очень трудно, и мы будем считать их пока лишь версией, предположением.
      
        На движение мысли в правильном направлении повлияли дальнейшие действия нового советского руководства во всех сферах жизни. Стало понятно, что если бы была какая-то ошибка, какое-то отклонение в чём-то от правильного, то это и проявилось бы в каком-то отдельном вопросе. Если же изменения линии затронули и внешнюю политику, и внутреннюю, и отношения с другими партиями, и отношения с империалистическими государствами, если они коснулись и государственной системы, и планирования, и методов управления хозяйством, и культуры, и образования, и программы дальнейшего развития, и идеологии, - причём в сравнении с прежним курсом поворот был по содержанию практически на 180° (!), хотя и замаскированным по форме, - то здесь уже дело не в ошибке, а в прочной системе взглядов, имеющей весомое объективное основание.

             Первые попытки подвести под природу хрущёвцев классовое обоснование изображали их проявлением мелкобуржуазности в психологии, такой в общем-то характерной для России. Казалось бы, выглядит правдоподобно. Мало того, что в нашей стране мелкобуржуазность была очень многочисленна, но к тому же она претерпела очень большое и очень болезненное давление со стороны централизаторской власти. Это давление было исторически обусловлено и оправдано, но тем не менее оно не могло не оставить негативных следов в мелкобуржуазной психологии, не могло не породить в значительной части этого слоя отрицательного отношения к прежней линии и большого желания перейти от тяжёлого напряжения прежних лет к спокойному нереволюционному потребительству.

     Эта версия выглядит настолько правдоподобно, что и до сих пор многие коммунисты придерживаются её, объясняя этим природу хрущёвства. Но присмотревшись внимательно к новой политике, мы не можем не заметить таких черт в ней, которых у простой, классической мелкой буржуазии не было бы.

     Посмотрите, например, на те политические силы, которые тянули назад в восточноевропейских странах советского лагеря. Они тянули сразу в классический капитализм, в многособственничество, в широкую рыночность. Сразу, без всяких сомнений ясно, какой класс они представляли.

     Но позднесоветское антисоциалистическое политическое течение совершенно явно имело сильные централизационные, государственнические, однособственнические черты. На классическую мелкобуржуазную психологию это не похоже.

     Конечно же, нет никакого сомнения, что в общем всплеске против нового курса присутствовала и широкая поддержка классической мелкобуржуазной массы, тем более что для такой мелкобуржуазности ещё сохранялась объективная основа в производственных отношениях, в базисе. Но руководящим центром этого антисоциалистического процесса явно выступал какой-то более крупный класс, использовавший классическую мелкобуржуазность лишь как вспомогательное средство. Это предположение подтверждается и тем, что когда классическая буржуазность пошла дальше интересов этого руководящего центра, дальше той цели, которую этот центр считал достаточной для себя, пресловутая "хрущёвская оттепель" опять сменилась антидиссидентским централизаторским зажимом.

     Следовательно, совершенно не сбрасывая со счетов широкую мелкобуржуазную психологию, всё же надо искать в качестве ведущей контрреволюционной силы буржуазный класс более крупного уровня. А поскольку речь идёт о его централизаторстве, - надо искать буржуазный класс, связанный с государством, с единой госсобственностью.

              (Прямо физически чувствую, как в этом месте выскакивает троцкист и кричит: "Так мы ж об этом вам и толдоним! Высшие государственные бюрократы - вот этот класс!" Брысь, троцкист! Брысь! Не мешай, не отвлекай от правильного разбирательства.)


            Итак, нужно найти такую буржуазию, которая осуществляет свою буржуазность не отдельным, приватным порядком, а через централизованную госсобственность и в силу этого не только не замахивается на неё, но и отстаивает её, укрепляет её как базу своего благополучия, изгоняя из этой централизованной государственной системы лишь диктатуру пролетариата и революцию.


            Очень большим препятствием на пути такого поиска стоят два теоретических положения, твёрдо закреплённые в официальном советском обществоведении. Первое - в СССР был построен социализм. Второе - в социалистическом обществе буржуазия отсутствует. Если так, то всё. Рассуждать больше не о чем.

     Понятно, что из-за авторитетности советской партии эти теоретические положения получили распространение и в коммунистическом движении в целом.

     Прорваться к правильному объяснению происшедшего можно только через преодоление этой теоретической неправильности.

     Вот почему, при всём общем осуждении хрущёвцев, в стане подлинных коммунистов произошло разделение. Очень немалая часть всё же осталась с версией "мелкобуржуазного оппортунизма", не идя дальше, и как естественное следствие отсюда - считала весь последующий позднесоветский период чередой мелкобуржуазных ошибок, ведущих к постепенному подрыву социализма. Другая же часть, тоже очень значительная, уверенно перешла к той версии, что во-первых, - социализм в СССР был построен ещё не полно, во-вторых, - та социалистичность, которая уже была достигнута, была ещё социалистичностью первоначального, недостаточно высокого уровня, и в силу сказанного эта часть коммунистов, конечно же, принимала за очевидное наличие очагов буржуазности в таком обществе, считала, что вследствие теоретических недоработок руководителей первой половины советской истории эта буржуазность сумела накопиться, самоорганизоваться и изменить характер власти, характер диктатуры. Ввиду этого, последующий позднесоветский период эта часть коммунистов представляла не постепенно разлагавшимся социализмом из-за оппортунистических недоразумений нового руководства, а строем специфического госкапитализма при сознательной, целенаправленной политике нового властного класса.

     Подобные выводы звучали, например, в теоретических разработках близкого к Мао идеологического работника КПК Чэнь Бо-да. Эти же идеи высказывали и некоторые лидеры новых марксистско-ленинских партий Европы (многим, вероятно, известны взгляды Вилли Дикхута). Ходжаисты, насколько мне известно, не доходили до слишком крайних и слишком определённых выводов, полагая эти вопросы недостаточно исследованными и находящимися ещё в процессе разработки, но несоциалистичность строя позднего СССР всё же признавали.
               
                - - - -

            Об этой крупной разновидности буржуазии (так называемой "государственной буржуазии", которая, выступив, так сказать, в роли ферзя, повела за собой пешечную армию классической мелкой буржуазии и добилась всей полноты власти) уже много, очень много сказано в предыдущих текстах, и нет необходимости всё опять развёрнуто повторять. Можно было бы просто дать ссылки на прежние тексты. Но в этом, по-моему, будет какое-то неуважение к читателям. Дескать, ничего здесь не скажу, берегу своё время и силы, а если вам надо, сами ищите и читайте. Как-то это не слишком хорошо выглядит. Вот почему я здесь очень кратко всё же напомню некоторые основные мысли.


            Начать, разумеется, надо с определения. Что такое "государственная буржуазия"?

     Сама суть этого термина не нова. И при обычном (как мы говорим - классическом) капитализме люди, системно содействующие капиталистам в эксплуатации пролетариата, получают за это свою долю прибавочной стоимости и поэтому относятся к классу буржуазии, хотя (и это очень-очень важно) капиталистами, то есть собственниками капитала, не являются. Тот, кто путает понятия "буржуазия" и "капиталисты", никогда не разберётся во многих важных вопросах.

     Тех, кто содействует капиталистам в качестве, скажем, директоров, управляющих и т.п., при классическом капитализме следует именовать служащей буржуазией (если читатели не имеют ничего против такого названия; если имеют - пусть придумают своё). Но государственной буржуазией они не могут быть названы, так как осуществляют свою деятельность в отдельных от государства, приватных хозяйствах.

     Но уже и при обычном классическом капитализме значительные чины государства, тоже содействующие общему капиталистическому способу производства и, естественно, тоже получающие свою долю прибавочной стоимости, могут быть названы не просто служащей буржуазией, но буржуазией государственной, так как осуществляют свою деятельность в системе государства.

            Представим, что буржуазное государство национализировало все предприятия. Капиталистическая эксплуатация будет осуществляться не множеством отдельных капиталистов, а государством в целом как одним большим собственником капитала, одним большим капиталистом. Понятно, что хотя капиталист здесь один, люди, относящиеся к классу буржуазии, по-прежнему множественны, и поскольку всё национализировано, вся эта буржуазия получает статус буржуазии государственной.

     При каком условии она обеспечит своё буржуазное благополучие? При условии крепкой и успешной работы единого государственного хозяйства, извлекающего прибавочный продукт из пролетариата, "дольщиками", "пайщиками" которого становятся затем все члены этого буржуазного класса.

     Если какие-либо буржуазно-настроенные лица будут в этой системе проводить тайную собственную предпринимательскую деятельность (естественно - незаконную, естественно - с использованием не своих, а государственных ресурсов, но в свою, отдельную, приватную пользу), они будут представлять собой обычную классическую буржуазию, отдельных капиталистиков обычного типа, незаконных при данной системе. "Государственной буржуазией" они названы быть не могут.

            Итак, определение: "государственной буржуазией называется буржуазия, осуществляющая своё частнособственническое право на прибавочную стоимость не непосредственно, а через посредство государства".


            Ну что ж, с буржуазным огосударствлением собственности всё, кажется, понятно. Но как обстоит дело, когда всё национализируется государством диктатуры пролетариата?

     И тут нужно сказать ещё об одной недоработке обществоведов первой половины советской истории. Эта недоработка до сих пор тяжело сковывает мозги многим коммунистическим теоретикам.

     Национализация и обобществление, о котором говорит марксизм, - это не одно и то же. По отношению к национализации буржуазным государством многие это понимают (слава богу - потому что я знаю и таких, до которых не доходит даже это. "Раз всё взяло государство, - говорят они,- раз нет теперь частной собственности [??? частной собственностью они именуют только собственность отдельных лиц, - вот такой их уровень понимания], то значит собственность общественна.")

     Итак, многие всё же понимают, что огосударствление собственности буржуазным государством не делает эту собственность общественной, а лишь придаёт частной собственности государственную форму. Но вот заблуждение насчёт национализации пролетарским государством всё же широко распространено. Если всё взято государством не буржуазным, а пролетарским, то, следовательно, национализация автоматически совпадает с обобществлением собственности, - считают они.

     Однако никакой "автоматичности" тут нет. Национализация - это краткий административный акт, а обобществление - это такое овладение обществом всеми сферами хозяйственной жизни, при котором оно становится способным управлять экономикой так, как управляет один, единый хозяин одним, единым хозяйством. Ни состояние хозяйства, только ещё выходящего из капитализма, ни состояние общества, тоже только выходящего из капитализма, поначалу ещё не соответствуют этому уровню, до него ещё предстоит доработаться. Обобществление, таким образом, это не краткий акт, а длительный процесс, - тем более длительный, чем менее развитой была страна в начале революции.

     Обобществление и революция - это, в общем-то, синонимы. Революция - это не одномоментная смена власти, а длительный путь, сменой власти и национализацией только начинаемый. В результате этого долгого пути и достигается действительное обобществление собственности. Итак, между национализацией пролетарским государством и полноценным социалистическим обобществлением собственности имеется очень немалая дистанция.

     В непонимании этого и состоит недоработка раннесоветских обществоведов. В упорном, попугайском повторении этой неправильности, в примитивном убеждении, что один лишь акт революционной национализации моментально устраняет частнособственничество и антагонистические классы, состоит ошибка тех, кто добросовестно учит марксизм по учебникам этих обществоведов.


            Не идёт ли это от формулировки самого Сталина о построении социализма В СССР? Я думаю, что товарищ Сталин смог бы выкрутиться. Он бы сказал так: "Провозглашая победу социализма, я имел в виду, что вступление в то состояние, которое уже можно назвать социалистическим, состоялось. Но я никогда не утверждал, что это состояние уже полноценно. Да, впереди ещё долгий процесс развития и совершенствования этого состояния, доведение его от первоначальных, недостаточных основ до полного социалистического обобществления, до социалистического обобществления в полном научном смысле этого слова."

     То, что Сталин так бы сказал, очень вероятно ещё и потому, что подобную мысль выразил Молотов в 50-х годах. Очень предположительно, что он не пришёл к этому неожиданно и самостоятельно, а воспроизвёл лишь отголоски тех бесед и толкований, свидетелем которых он был в сталинском прошлом.

     Молотов в хрущёвское время заявил (и по-моему, даже печатно), что сталинское выражение "социализм создан в основном" нужно понимать так, что созданы лишь основы социализма. Это вызвало колоссальное возмущение хрущёвцев, и Молотова под сильнейшим нажимом вынудили печатно взять эти слова назад. "Созданы не "основы социализма", а социализм , - причём полно", - утверждали хрущёвцы.

     Некоторые историки даже высказывают удивление такой жёсткой реакцией  на казалось бы мелкий нюанс в формулировке. Но такая резкая политическая реакция на молотовскую трактовку была, конечно же, не случайной. Очень важно правильно понимать, какой интерес стоял за этой гневной реакцией. Всякие мысли об остаточной капиталистичности и её угрозе нужно было выбить из голов слишком дотошных исследователей. Полный, окончательный социализм! - всё, больше не рассуждать!

     Даже вынужденно покаявшись, Молотов не отошёл от этой мысли. В 70-х годах на вопрос, какое прилагательное будет правильным добавлять к построенному у нас социализму - "полный" ли, "развитой" или "первоначальный", Молотов ответил: "Примитивный".


             Итак, будем считать, что Сталин "выкрутился". Хорошо, это было уже вступлением в социализм, следовательно, уже вступлением в обобществление, но ещё не в полноте своего качества.

     Но если это так, то обязательно должен быть поставлен вопрос: какие конкретно элементы подлинной социалистичности ещё не таковы, как надо, и что находится на том месте, где социалистичность ещё не полноценна? Таким образом, упрёк к раннесоветскому обществоведению всё равно остаётся.

     Ясные ответы на этот вопрос помогли бы понять, что там, где неполна социалистичность, остаётся капиталистичность, хоть и принимающая вид тоже будто бы социалистичности. Ясные ответы на эти вопросы показали бы те места нашей системы, в которых могла гнездиться (и гнездилась!) остаточная государственная буржуазия.

                3.

             Итак, исходя из того, что было сказано в предыдущем тексте о различии понятий "национализация" и "обобществление", нужно признать, что неполнота обобществления будет сохраняться на протяжении немалого времени.

     Тезис о тождестве национализации и обобществления до такой степени въелся в наши мозги, что прочитав где-нибудь слова о неполности обобществления, многие тут же истолкуют это как сохранение ещё рядом с национализированностью и отдельных, приватных хозяйств. Но здесь мы ведём речь совсем не об этом. Предположим, что отдельных, приватных, ненационализированных хозяйств уже нет совсем. Никакого НЭПа. Целиком огосударствлённая собственность. Но её ещё нельзя назвать общественной в полном, подлинном смысле этого слова, хотя она и движется к этому полному состоянию и уже много достигла в этом.

     Собственность, обобществлённая в полном, подлинном смысле, - это уже собственность полноценного коммунистического общества. Это достигается долгой организационной работой и постепенным устранением тех факторов, которые препятствуют этому. Да, самым первым таким фактором после овладения политической властью является как раз неогосударствлённость хозяйства, - но лишь первым, не единственным, и после огосударствления предстоит ещё долгая работа над преодолением других факторов.

            В самом деле, - если считать, что одного огосударствления достаточно, то как же понять, почему в этой, так называемой "общественной", собственности для качественного труда рабочая сила стимулируется премиями и подгоняется наказаниями, как если бы это был не хозяин, а посторонний наёмный работник? почему предприятия стимулируются хозрасчётом, а руководящие кадры - дополнительными льготами, как будто для того, чтобы придать предприятиям подобие самостоятельной отделённости от целого, а руководителям внушить чувство господствующего хозяина? почему товарно-денежные отношения не сходят на нет, ведь собственность уже формально одна? почему дело государственного и экономического управления нуждается в особых бюрократических службах для надзора и понукания, ведь народ уже вроде бы провозглашён социалистическим хозяином?

     Разве частный хозяин старого натурального хозяйства для нормальной работы в своём же хозяйстве нуждался в стимулировании, в принуждении, надзоре или в товарно-денежных отношениях внутри семейного хозяйства?

     В том-то и дело, что хоть огосударствление и произошло, но общество как единое целое ещё не вошло в те же отношения со своим большим хозяйством, в каких находился со своим отдельным хозяйством этот упомянутый прошлый хозяин.


            Представим гипотетически полностью национализированную экономику буржуазного общества. Как будет управляться такая система, если учесть, что национализация устранила приватную инициативу и рычаг конкуренции, а широкое привлечение низов к делу коллективного управления в антагонистическом обществе немыслимо?

     Совершенно ясно, что это государство будет вынуждено в таких условиях возрождать некое подобие частной инициативы отдельных предприятий, наделяя их правами относительной самостоятельности, будет обязано широко включить рычаги новоназначенных положительных и отрицательных стимулов взамен ушедших конкуренции, угрозы частного разорения и безработицы, создаст громадную сеть бюрократических органов надзора, чтобы охватить из несоциалистического центра всю громадину хозяйства, введёт внутри управленческой системы привилегированную элиту, тем самым материально заинтересовывая её хранить своё положение добросовестной службой. Никаких других способов управления единым централизованным хозяйством в этом обществе нет.


            Теперь посмотрим на коммунистическое общество. В коммунистическом обществе приобщённость всего народа к управлению, к надзору, к инициативе, - причём народа, сплочённого общей целью в единый коллектив, - является достаточным условием для управления безбюрократического и бестоварного. Огромный единый хозяин управляет огромным единым хозяйством так же, как отдельный малый хозяин управлял на своём малом участке в приведённом выше примере.

     Но чтобы достигнуть этого, нужно довести до надлежащей степени целостности всю хозяйственную систему и преобразовать само общество, повысив его сплочённость, коллективизм, уровень образования и культуры. Дело очень многих лет.

     Пока это не достигнуто (лучше сказать - в той мере, в какой это ещё не достигнуто), пролетарское государство-собственник не может управлять иначе, кроме как сочетая и в некотором отношении уже коммунистические методы, и, в другой части, методы, описанные выше, методы госкапиталистические.

     Тем самым в общей системе сохраняется внутренняя двойственность. При общем движении системы к будущему коммунистическому состоянию внутри её сохраняются и элементы госкапиталистического управления. И на этих остаточных производственных отношениях прошлого и базируется тенденция возрождения буржуазности.


           Как видим, в действительности строительство нового строя идёт не так, как поётся в известной песне: "Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем..." Не так, что сначала разрушим капитализм, "а затем" на пустом месте построим коммунизм. Строительство нового строя на самом деле подобно, образно говоря, вытеснению водой воздуха в шланге, - в той мере, в какой воздух вытеснен, в той мере там уже вода, в той же мере, в какой воды нет, там ещё остаётся воздух.

     Вот так же и новое, коммунистическое, вытесняет старое, капиталистическое. И точно так же в той мере, в какой вытеснение ещё не произошло, капиталистическое, хотя и видоизменённое, приспосабливающееся к новым обстоятельствам, всё ещё сохраняется.



            Давайте ещё более углубимся в конкретику этого вопроса. Нам всем известна хрестоматийная марксистская мысль, что частный характер интересов людей происходит не от их "вечной природы", а от частнособственнической раздробленности хозяйства. Эти частнособственнические отношения, этот базис, это бытие формируют соответствующее частнособственническое сознание. "Общественный же характер собственности, - учат нас учебники марксизма, - ведёт к общности интереса всех трудящихся. Новое бытие даёт и новое сознание."

     Но вот мы смотрим на реальных трудящихся огосударствлённого хозяйства и видим колоссальную остаточность частного интереса. Именно поэтому этот частный интерес надо материально стимулировать, именно это вынуждает диктатуру пролетариата "играть в игрушку" льгот и привилегий.

     Может быть, просто нужно время? - год за годом, пара-тройка десятилетий, и частнособственничество сознания "рассосётся"? Присмотримся, - и увидим, что частнособственничество где-то у кого-то, может, и "рассасывалось", но наряду с этим у других оно формировалось вновь и вновь. Уж не правы ли буржуазные учёные, говорящие о "вечной природе" этих свойств человека?

            Всё дело в том, что в базисе, в производственных отношениях, в бытии ещё не было до конца устранено то, что порождает это частнособственничество сознания. Нет, я говорю не об остающихся ещё подворьях и мелком ремесленничестве, хотя и это играет свою роль. Мы ведь рассматриваем здесь только недостаточность обобществлённости внутри национализированного хозяйства.

     Сам факт национализации не устраняет ещё ни обособленность каждого в его потреблении, ни обособленность отдельных коллективов в системе общественного разделения труда. Национализация делает хозяйство единым, так сказать, внешне, но ещё не внутренне. Внешне единое хозяйство внутри дробно. Хозяин провозглашён единым, но внутри он тоже дробный.

     Проблема частного характера потребления, к сожалению, недостаточно разобрана в теории. Но проблему эту видели. Она отражена во второй Программе партии 1919 года в следующих словах: "Целью является организация всего населения в производственно-потребительные коммуны, способные с наибольшей быстротой, планомерностью, экономией, с наименьшей затратой труда распределять все необходимые продукты, строго централизуя весь распределительный аппарат." Жизнь показала, что этот пункт программы является не делом ближайших лет, а задачей будущей перспективы.

            Не придать ли организации социалистической жизни казарменную форму? И тут руководители социалистического строительства попадают вроде бы как в заколдованный круг. Казарменная форма очень заметно снизила бы производительность труда, ибо для производительности нужно учитывать это сохраняющееся качество психологии и строить, как говорил Ленин, "на личном интересе". Но строя на личном интересе, государство невольно стимулирует и это частнособственничество сознания, в то время как для продвижения к коммунистичности его надо бы неуклонно устранять.

     Такого рода противоречия преодолеваются лишь одним способом, - некоторым превышением политики, ведущей к уменьшению объективной обособленности труда и быта, над тоже необходимой политикой учёта реальностей общественного сознания на данном этапе. За счёт этого превышения, не могущего быть слишком большим и не должного быть малым, революция получает возможность постепенно, шажками, этапами двигаться в сторону изживания объективной основы частнособственничества в сознании людей.

     Понятно, что этот путь труден и долог. Но поспешное ускорение его, к чему звали орущие троцкисты, вело бы к леваческой утрате союза и взаимопонимания руководителей и общества. В то же время противоположная тенденция, толкающая целиком в госкапиталистический путь, означала бы правооппортунистическую потерю коммунистической перспективы.

     Это было известно, это не было секретом для руководителей диктатуры пролетариата. Проблема была лишь в нахождении конкретного способа такого сочетания этих двух, равно необходимых политик, в нахождении оптимальной меры их сочетания, в нахождении правильной величины превышения коммунистического над остаточно госкапиталистическим в этом сочетании, - причём в сложнейших условиях первой половины советской истории.
               
                - - - -

            Чем является это всё вновь и вновь возрождающееся частнособственничество сознания? Чем является соответствующий этому сознанию образ жизни? Ничем иным как возрождающейся буржуазностью. Нет необходимости сочинять какое-то другое слово.


                (Но вот тут я чувствую необходимость несколько отвлечься и сказать о том, о чём мне уже приходилось говорить, но здесь это опять очень-очень к месту.

     Мне часто напоминают грамотные люди, что мелкая буржуазия и крупная капиталистическая буржуазия - это два разных класса и соединять их в одно неправильно. Хочу спросить у этих людей: неужели вы можете предположить, что мне неизвестна разница между ними? Зачем же вы поучаете меня, как академик младшего школьника?

     Но меня всегда заставляла серьёзно задумываться та черта, которая у них общая и которая их обоих противопоставляет пролетариату. В отличие от пролетариата и крупная буржуазия, и мелкая буржуазия - частные собственники.

     Мне удобно (спокойно, критики, - я не говорю, что это бесспорно, просто мне так удобней) называть классом буржуазию вообще. Я говорю так: есть два класса - буржуазия (с частной собственностью на средства производства) и пролетариат (средств производства лишённый). А уже класс буржуазии делится на два подкласса: мелкая (не могущая нанимать из-за мелкости хозяйства) и крупная (не могущая не нанимать из-за крупности хозяйства). Такой подход позволяет мне увидеть очень-очень многое, невидное в ином случае.

            Если вы правильно меня поняли, то вы, конечно, поймёте и то, что дело не в термине. Ну хорошо, если принято их называть классами, если это уже так установилось, пусть. Хорошо, пусть это не "подклассы", а классы. Но тогда вам обязательно надо всё же найти специальное название для обозначения той социальной общности, которая эти два класса охватывает, как понятия "яблоня" и "слива" охватываются более общим понятием "плодовое дерево".

     В моём представлении класс "буржуазии вообще" делится на два подкласса - "буржуазия крупная" и "буржуазия мелкая". В вашем, хрестоматийном, представлении должно быть найдено слово, объединяющее эти два класса. Итак, если по-вашему есть класс буржуазии мелкой и класс буржуазии крупной, капиталистической, - то как это будет называться вместе?

     Может быть, вас устроит выражение "общебуржуазная социальная группа" или "общебуржуазная общность"?

     Ну и наконец, если на то пошло, все мы, интернетчики, знаем, что если папка вложена в папку, то они обе всё равно папки, различающиеся лишь уровнем. Хорошо, пусть будут эти два класса "классами", а объединяющая их общность - тоже "классом", но более высокого, более общего уровня.

            "Объединять нельзя, - скажет иной критик, - это разные вещи." Да, видеть, что это разные вещи, нужно (потому у революционного пролетариата и политика по отношению к ним различна). Но объединять их на основе их общего частнособственничества, на основе того, что для выполнения своей исторической задачи пролетариату надо преодолеть всю буржуазность, а не только капиталистическую, - на этой основе эту их общесть тоже видеть нужно.

     В противном случае, вырубив, образно говоря, "дубовую рощу" крупного капитализма, но не отнесясь, как надлежит, к мелкобуржуазным "желудям", мы получим через время из этих "желудей" новую "дубовую рощу".)


            Всё это отвлечение мне понадобилось для того, чтобы ещё раз обосновать, что в результате несовершенства первоначального социалистического общества, в результате незавершённости действительного обобществления, там, где обобществление объективно ещё не полноценно и где, следовательно, сохраняется частнособственничество, - там сохраняется и возрождается буржуазность. Буржуазность именно в общем смысле, - не мелкая или крупная, здесь не в этом дело, - а буржуазность вообще, общая для этого товарного частнособственничества.
               
                - - - -

            Идём дальше. Эта буржуазность не могла существовать так, как она существует в классическом буржуазном обществе. Находясь в системе диктатуры пролетариата, она должна приспосабливаться к этим условиям и, следовательно, осуществлять свою линию иначе, своеобразно, по-новому. Такого типа буржуазности в классическом капитализме не было, вот почему по отношению к ней использовано добавление "новая". Это не какой-то новый класс по своей сущности, а та же буржуазия, но новая по форме своего существования, - так и хочется сказать "буржуазные мутанты", изменившие внешность под тотальной национализацией и диктатурой пролетариата. "Буржуазия с партбилетами" - тоже неплохое выражение. Впрочем, вспоминается и хорошее словечко "совбуры" (советская буржуазия), придуманное Лениным.

            Далее нужно понять следующее. Эта буржуазность осуществляется двояким путём. Один путь – известный, классический, но разумеется, в новых условиях теневой, нелегальный и жестоко преследуемый государством-собственником. Другой путь – встраивание в государственную хозяйственную систему, не раздерибанивание её, а служение ей и удовлетворение своего частного интереса в этом служении. Удовлетворение частного интереса в государственной системе обеспечивается именно тем, что в этой системе, как мы говорили, ещё присутствуют и долго будут присутствовать вынужденные элементы госкапиталистического способа управления. Понятно, что буржуазность этого, второго, рода помимо прилагательного "новая" должна получить и прилагательное "государственная", в отличие от буржуазности классически приватной, антигосударственной.

     Как видим, речь идёт далеко не о пресловутых "бюрократах-номенклатурщиках". Да, эта буржуазность не может не быть очагами и в органах управления, в правящих учреждениях, это так. Но она существует и во всех прочих сферах социалистической жизни. Не упирайтесь однобоко в "номенклатуру" и вы широко увидите её и в хозяйственной среде, и в торговле, и в быту, и среди довольно неоднозначной интеллигенции, - повторяю, во всех-всех сферах жизни.

            (Здесь хотелось бы сказать об употреблении некоторыми товарищами выражения "эта буржуазность присваивает прибавочную стоимость". Видите ли, выражение "прибавочная стоимость" по отношению к централизованному хозяйству диктатуры пролетариата не применимо. В такой системе хозяйствования ВЕСЬ производимый продукт идёт так или иначе на пользу всей совокупности трудящихся, и определять, где "необходимая" часть, а где "прибавочная", просто бессмысленно. Можно просто говорить, что часть продукта трудящиеся потребляют через зарплату, другую часть – через бесплатность медицины, образования и тому подобное, третью направляют для строительства и содержания социальной сферы для себя же, четвёртую – на строительство новых предприятий, на науку, на оборону, опять же для себя. Всё для себя. Всё необходимо. То деление, которое было при капитализме, исчезло.

     Если государство диктатуры пролетариата считает нужным на данном этапе социалистического строительства выделять часть этого продукта на определённые льготы или на определённые уступки некоторым сохраняющимся частным интересам, то ведь это тоже делается им сознательно, для пользы дела. Пролетариат как бы говорит частному интересу: "Пока ты есть, ладно, мы тебе даём подачку, жри, - но будь добр служить как следует, иначе…" То есть это – буржуазность, но буржуазность, сознательно допускаемая пролетарским государством на данном этапе.
Можно ли назвать это эксплуатацией? Поскольку имеется некоторое превышение потребления над отдачей своего труда, то есть присвоение труда чужого, то формально вроде бы похоже. Но поскольку это допускается диктатурой пролетариата сознательно, слово это здесь в буквальном своём значении не подходит.

     Разумеется, совсем другое дело, когда эта буржуазность самовольно присваивает себе право брать то, тогда и столько, что, когда и сколько ей угодно, невзирая на интерес диктатуры пролетариата. Здесь слово "эксплуатация" подходит вполне, хотя и нужно добавить слово "косвенная". Но в силу всего сказанного, говорить, что присваивается прибавочный продукт, тоже нельзя. "Косвенной эксплуатацией присваивается часть общего произведённого продукта социалистического хозяйства", - так, наверное, нужно говорить.)

                - - - -

            "Государственность" этой буржуазии даже ещё более глубока, чем просто вхождение в общую государственную систему. Будучи частью этой системы, она перенимает, впитывает в себя идеологию этой среды. Это очень важный момент. В комментариях к предыдущим текстам один из читателей сказал, что хрущёвцы, безусловно, не стремились к капитализму. Да, дело не в притворстве, - и если бы показательного хрущёвца допросить под гипнозом, он бы всё равно утверждал, что он искренне, от всего сердца за социализм. Но в том-то и штука, что их понимание социализма – это не то, как его понимаем мы. Дайте этому "искреннему социалисту" руль и через ряд лет вы неизбежно получите то, что мы, собственно, все и получили.

     На вопрос, является ли новая государственная буржуазия своеобразным союзником диктатуры пролетариата на данном этапе, ответ такой: да, на данном этапе является. Неразумно думать, что этот этап можно быстро перескочить, проигнорировать, - особенно при социалистическом строительстве в первоначально отсталой стране.

     Но на вопрос, является ли новая государственная буржуазия опаснейшим врагом коммунистического строительства, ответ тоже нужно дать положительный.

     Противоречие? Да, противоречие. Но не в логике рассуждения. Это – диалектическое противоречие внутри социалистической революции, внутри социализма.

            Здесь нечто подобное известной идее о союзе пролетариата с мелкой буржуазией. Впрочем, почему "подобное"? Это, в общем-то, то же самое, только приложенное не к классической мелкобуржуазности, остававшейся от прошлого в определённых сферах нашей жизни, а к буржуазии этого, разбираемого нами, типа.

                (В комментариях к одному из предыдущих текстов один из читателей резко выступил вроде как бы против союза пролетариата с мелкой буржуазией. Как я понимаю, его резкость была справедливо направлена против тех, кто видит "союз", но не видит "врага". Это правильно. Но мне показалось, что в этой резкости он, наоборот, - увидел врага, но не увидел необходимости союза.

     Вообще выражение "союз пролетариата с мелкой буржуазией", на мой взгляд, не совсем точное. Может создасться впечатление (вот как оно создалось у этого читателя), что с мелкобуржуазностью как целым устанавливается стратегический союз. Нет, пролетариат осуществляет стратегический союз не с целым, а с одной из внутренних сторон мелкобуржуазности, а именно с той, которая основана на её трудовой составляющей. С другой же стороной, основанной на составляющей частнособственнической, допустим только союз тактический, допускающий лишь некоторые временные уступки в конкретных условиях долгого и трудного социалистического пути.

     Итак, союз необходим, но союз правильно понимаемый, используемый на стратегическую выгоду пролетариата, при безусловном пролетарском главенстве и "при постоянно расстёгнутой кобуре". Это очень важно.)


            Главная опасность новой государственной буржуазии не в том, что она наносит определённый вред социалистической работе или "объедает" пролетариат. В этом её, так сказать, текущая, рядовая отрицательность, наиболее наглые проявления которой, безусловно, надо подавлять.

     Но главная, главнейшая её опасность происходит именно от того, что диктатура пролетариата не стоит на месте, не консервирует это состояние, а осуществляет своё движение к будущей коммунистичности и шаг за шагом устраняет объективную базу этой буржуазности, рубит её корни, лишает её привычного положения. Таким образом, всё стратегическое движение социализма идёт против интереса этого класса, ставя его перед ясным пониманием, что если он не устранит диктатуру пролетариата, она в результате этого исторического движения устранит его.

     Та присущая им "искренняя социалистичность", о которой уже говорилось, даёт им возможность вырасти до партии внутри партии, сорганизоваться внутри государственной и партийной системы в силу, способную овладеть властью, силу, базирующуюся на подобной же "искренней социалистичности" во всех других сферах советского общества.

     Её якобы "социалистичность" и её широкая встроенность в систему делает её особенно опасной антикоммунистической силой. Можно поэтому легко понять, насколько вредной оказалась та теоретическая "недоработка", согласно которой "эксплуататорские классы уже ликвидированы в СССР".

                4.

             В современном коммунистическом движении имеет немалое распространение идея о госкапиталистическом характере строя позднего СССР. В моих более ранних текстах на эту тему сказано очень много, и повторяться я не хочу. Поэтому выскажусь на эту тему кратко, сжато. Правда, тема настолько велика, что даже сжатая форма всё равно оказывается довольно обширной.

    О сущности строя позднего СССР есть разные мнения. Но если признавать наличие ещё сохраняющейся (и вновь возрождающейся) буржуазности в ходе строительства нового строя, если признавать опасность овладения ею всей полнотой власти, то неизбежно придётся признать и невозможность именовать социализмом тот строй, политической основой которого стала диктатура этой буржуазности.

            В мировом коммунистическом движении идея о госкапиталистичности позднего СССР сложилась сравнительно быстро, уже к началу 70-х она была довольно определённо сформулирована. Правда, эта позиция, во-первых, не была ещё преобладающей, всеми признанной, а во-вторых, несла на себе очень заметные следы "госкаповства" троцкистского. Тем не менее, немного даже непонятно, почему эта идея, будучи высказанной, так трудно достигает общего признания.

     Да, конечно, на её пути стоят несколько препятствующих ошибочных представлений. Но эти представления не являются теоретически сильными и поэтому вроде бы не должны составлять слишком уж прочное препятствие.
К таким препятствующим представлениям относятся, например, следующие.

              - Капитализмом упорно считается лишь строй ненационализированной собственности. До отстаивающих это мнение почему-то не доходит, что для капитализма требуется лишь наличие производственного отношения "капитал" и соответственно - существование капиталистической частной собственности, а сколько будет этих собственников, - много раздельных или один совокупный, - это сущностным признаком не является.

              - Частной собственностью называют только собственность множественную, отдельную друг от друга, в то время как частной является всякая собственность, которая не общественная, независимо от того, разделена ли она во множественности или сконцентрирована в одном центре.

              - Многими принимается на веру та "коммунистическая" (в кавычках) фразеология, которой позднесоветская буржуазия обставляла своё господство. Им, видимо, кажется невероятным, чтобы буржуазия говорила по-коммунистически. Но стоило бы им повнимательней присмотреться к этой "коммунистичности", и они бы увидели, что коммунистическое в ней осталось лишь формально, при полном выхолащивании коммунистического содержания.

              - Многим капитализм пропагандистски представляется в обязательной внешности какого-то злобного чудовища, а если этого нет, то тут и начинаются бредни о чём-то вроде "шведского социализма" и тому подобное. Неужели не понятно, что строй определяется по сути господствующих производственных отношений, а не по величине проявления тех или иных пороков, которые в зависимости от конкретных обстоятельств могут и не быть слишком уж вопиющими.

     Например, все мы любим и ценим Пушкина. Но при этом как-то не вспоминаем, что Пушкин - помещик, а следовательно, человек, имевший крепостных крестьян. Ну конечно же, Пушкин не относился к своим крепостным по-зверски. Но можно ли на этом основании именовать это уже не феодализмом?

     Или всем известный факт возможности современных империалистических центров содержать немалую часть своего пролетариата на более высокой оплате. Можно ли на этом основании именовать это уже не капитализмом?

     Да, в силу каких-то обстоятельств, главным из которых, по-видимому, надо считать наследственность от предыдущего социалистического курса, позднесоветский госкапитализм придерживался довольно неслабой социальной политики. Но при определении сущности строя мы должны смотреть не на это, а лишь на сущность господствующих производственных отношений.

              - Наконец, признанию позднесоветского строя  госкапитализмом мешает факт сохранения в нём и некоторых других надстроечных остатков предыдущего социалистического развития. Иначе и быть не может, - предыдущее не может уйти моментально. Но ведь надо понимать, что строй должен получать новое название с изменением базиса. В том же, что пока остаётся в надстройке, после этого неизбежно начинается процесс разложения, процесс изменения под базис. Сначала - через уход социалистического содержания из старых форм, а потом - и через изменение самих форм.




            (Поскольку мы затронули тему мировоззрения современных "левых", несколько отвлекаясь, нужно сказать о том, что вообще существует четыре взгляда на мир, четыре, так сказать, идеологические системы. Разумеется, по-крупному - две (буржуазная и пролетарская), но каждая из них разделяется ещё на две.

     Буржуазный взгляд делится на идеологические системы крупной капиталистической буржуазии и буржуазии мелкой. Между ними есть общее, но есть и различие. Пролетарский взгляд делится на научную (марксистскую) идеологическую систему и на простонародное, ненаучное, так сказать - бытовое, представление.

     В нашей сегодняшней народной среде присутствуют, конечно, все эти взгляды, в том числе и идейные установки крупной капиталистической буржуазии, которые входят в народ через мощный механизм официальной пропаганды. Ясно, что точную долю в народе каждого из четырёх взглядов назвать нельзя, но как представляется из опыта общения, приблизительная картина такова: процентов 15 - взгляды, идущие от влияния капиталистической буржуазии, процентов 10 - взгляды действительно научного марксизма, остальные 75 процентов - трудноразделимая смесь мелкобуржуазности и простонародности.

     К этому очень важно добавить, что в нынешней мелкобуржуазности очень немалое место занимает та её часть, которая именно идёт от своеобразной мелкобуржуазности позднесоветского времени, - она по обычаю рядится в марксистские одежды, соединяется с обывательской ностальгией по тем временам и в такой смеси выдаёт себя за коммунистичность.)

                - - - -

            В действительности же логически опровергнуть госкапиталистический характер позднесоветского строя можно только одним путём - путём отрицания диктатуры государственной буржуазии в позднем СССР или даже отрицания самой этой буржуазии в принципе. И в самом  деле, - находится немало спорщиков, идущих именно этим путём. Но ни одно из их рассуждений не является убедительным.

     Можно сколько угодно называть политические шаги позднесоветской власти чередой ошибок, но стоит только взглянуть на них разом, в системе, как сразу становится ясной их очевидная логическая связность, их явная неслучайность.

     Однако в то же время мы не можем не видеть и то, что победе госбуржуазии 50 - 60-х годов в известной мере способствовали "недоработки" предыдущего периода. По вопросам отличия обобществления от простого огосударствления, сохранения скрытого частнособственничества внутри национализированной системы, сохранения на этой почве своеобразного вида буржуазности, необходимости продолжения на этой основе классовой борьбы, - было допущено неправильное понимание, упрощение. Это поставило пролетариат в положение теоретической и организационной разоружённости в критический момент переворота.


            (Занося в Конституцию "победившего социализма" слова о преодолённости частной собственности на средства производства, о провозглашении её вне закона и о конституционной защите лишь собственности личной (но не частной), её авторы понимали под частной собственностью на средства производства лишь её прямую, непосредственную форму, совсем не учитывая, что она может проявляться и в форме косвенной, опосредованной.

     Не обязательно владеть средствами производства официально, не обязательно официально нанимать пролетариат. Ведь простое систематическое, устойчивое потребление большей величины, чем даёт твой труд, уже означает, что частичка национализированных средств производства и частичка социалистических работников безэквивалентно работают на тебя на твой частный интерес, и что таким образом ты являешься косвенным и опосредованным частным собственником этой части средств производства и рабочей силы. Всего-то и надо было в социалистической Конституции после слов "частная собственность на средства производства" написать: "преодолённая в своей прежней форме, но имеющая тенденцию сохраняться и возрождаться в новых формах внутри нашего огосударствлённого хозяйства.")


            Если бы обо всех этих вопросах говорилось правильно и громко, если бы они были важной частью идеологического обучения коммунистов, то сторонникам переворота, даже в самом худшем случае, не удалось бы совершить его так легко и быстро.

            Осуществляя свой переворот, госбуржуазия воспользовалась этими "недоработками" и даже (что естественно) развила их далее, придав им ещё более удобный для себя вид. Но ни в коем случае нельзя на этом основании объединять в одно прежние ошибки пролетариата и последующий безошибочно-буржуазный курс. Нельзя не видеть, что теоретические недоработки прошлого не отменяли общий коммунистический курс, тогда как теоретические установки новой власти сочетались с кардинальным изменением этого курса во всех сферах, служа идеологической опорой такому изменению.


            Чем объяснить промашки в этом вопросе? Чем объяснить прозёвывание этой опасности? Можно назвать много частных причин, и я уверен, что читатели сами могли бы составить целый список их. Но если говорить по-крупному, то думается, что всё в конечном счёте сведётся к трём очень весомым факторам.

              - Отсутствие разработки этой темы у основоположников марксизма. Это вполне объяснимо. Такие конкретные задачи для теории появляются только при значительном продвижении исторической практики.

              - Особенности революции в одиноком, преимущественно мелкобуржуазном обществе. Это неизбежно вело к вынужденному ограничению социалистической демократии, - как общей, так и внутрипартийной, и тем самым ухудшало качество диктатуры пролетариата.

                - Специфичность характера революции, бывшей не чисто социалистической революцией развитого общества, а антиимпериалистической революцией, хоть и с социалистической перспективой, протекающей в обществе недостаточно развитом. Вынужденная вспомогательная роль сохраняющейся госкапиталистичности здесь особенно велика и долговременна.


     Эти факторы, даже вместе взятые, не делали победу госбуржуазии, принявшей социалистическую видимость, фатально неотвратимой, но они повышали её историческую вероятность. Так сложилось, что лишь ценой её победы, ценой тех последствий, которые она принесла, мы открыли всё великое значение этой темы и теперь должны внести это в теорию как неоспоримый факт.

     Вот почему мы не будем говорить: "недоработки Сталина". Нет, не для того, чтобы  намеренно уменьшить антисталинский критицизм. Просто будет более правильно называть это "недоработками нашей революции".


            Буржуазия этого рода, приспособившаяся, насколько это возможно, к условиям социалистического строительства, паразитически пользовавшаяся ещё сохраняющимися несовершенствами нового строя, составляла, исходя из общности своей психологии, как бы единый фронт во всех сферах жизни, на всех уровнях общества. Идеологическим выразителем этого настроения, его неформальным политическим главой явилась та антисоциалистическая группа, которая сумела претворить мечту этого рода буржуазности в действительность, - изменить характер диктатуры, взять всю полноту власти и сделать государство своим; остановить дальнейшее развитие социалистической революции; превратить отдельные, ещё вынужденные, очаги госкапитализма в общую систему; сохранить централизованную систему и внешнюю социалистическую фразеологию, но изгнать из неё революцию; обеспечить себе возможность через своё государство паразитировать на труде общества; создать, таким образом, собственный, устраивающий их "социализм", который, как понятно всякому нормальному человеку, социализмом уже быть назван не может.

                - - - -

            Есть люди, которые (совершенно правильно требуя для обоснования капиталистичности доказать капиталистичность базиса) представляют капиталистичность базисных производственных отношений только в их классическом виде, - в виде многих собственников капитала, связанных развёрнутой рыночной системой. Не видя в позднем СССР таких производственных отношений, эти люди отрицают и наличие в нём капиталистического базиса и, следовательно, правомерность наименования "госкапитализм".

     Но откуда следует, что такой, классический, вид капиталистических производственных отношений является единственно возможным? Если же возможно существование и других видов, то единственно правильным подходом будет подход не со стороны внешности этих производственных отношений, а со стороны их сущности, которая (на то она и сущность) будет присутствовать в любой такой разновидности.

     Сущностью капиталистического базиса является "капитал", то есть такое производственное отношение, при котором собственность на средства производства и на рабочую силу разделена между разными собственниками и соединение их происходит через наём. Если это есть - есть и капиталистичность производственных отношений, независимо от количества собственников средств производства, то есть даже если собственник средств производства один.

            Совершенно понятно, что капитализм такого рода никогда не может установиться, идя от обычного, классического капитализма, так как всякая централизация собственности одновременно сопровождается возникновением всё новых приватных собственников. Переход классического капитализма в состояние полной национализированности немыслим.

     Но если диктатура пролетариата экспроприирует всю капиталистическую собственность, тотально огосударствит её, а затем потеряет свой пролетарский характер, сменясь диктатурой государственной буржуазии, то возникает ситуация капитализма с одним собственником. Собственность на средства производства и рабочую силу оказывается на разных полюсах, их соединение осуществляется через наём, - то есть сущность капиталистичности налицо.

     Собственником капитала (то есть капиталистом) в этом случае оказывается весь класс госбуржуазии в его совокупности, как целое, и проявляется эта собственность через механизм государства, - с одной стороны, централизующего в своих руках все средства производства, а с другой, являющегося государством этой буржуазии. Эта буржуазия, таким образом, получает свою прибавочную долю общего продукта не непосредственно, а через промежуточное звено - "государство". Только в этом и заключается особенность. Только это и даёт ей наименование "государственная".

     Ранее уже говорилось, что по такой же, опосредованной, схеме получает свою долю и государственная буржуазия обычного, классического капитализма. Отличие полностью национализированного капитализма, следовательно, состоит лишь в том, что иной, негосударственной, буржуазии в нём нет, - вся буржуазия (о самостоятельных "теневиках" мы тут не говорим) государственна.

         Как уже говорилось, многих сбивают внешние социалистические формы, лозунги, фразеология. Но неужели так трудно понять две вещи: во-первых, невозможность (может даже и искренняя) на этом этапе отбросить прежние социалистические формы, а во-вторых, - и возможность, и удобность, и выгодность ещё использовать многое из этих форм, исходя из того, что продолжает сохраняться государственная централизация хозяйства.

     Но стоит только поставить вопрос, а могут ли при таком виде госкапитализма эти внешние социалистические формы быть наполненными действительно социалистическим содержанием, как ответ понятен сам собой. Социалистические провозглашения без действительного народовластия, Советы без действительной советскости, компартия без действительной коммунистичности, короче - госкапитализм с внешней имитацией социализма, - вот подлинное лицо этого строя. "Социализм на словах - капитализм на деле", - как именовал это Ходжа.

     Хочется предложить любителям с пеной у рта доказывать социалистичность позднего СССР попытаться объяснить, почему к злополучной горбачёвской перестройке народ подошёл в таком отвратительном качестве, в такой огромной степени мелкобуржуазности сознания, с такой вопиющей недостаточностью коммунистичности. Более того, - хочется пожелать им вспомнить качество советского народа в начале позднесоветского периода и, как говорится, с содроганием почувствовать разницу. Что же это за "социализм", который превращает социалистических людей в обывательских обуржуазненных скотов? Что это за "социализм", который не повышает человечность человека, а развращает, портит его? Вы ведь все знаете, - хочется сказать им, - что "бытие определяет сознание". Так не валяйте же дурака и назовите это "бытие" его подлинным названием.
               
                - - - -

            Отметив "социалистическое" притворство позднесоветского своеобразного госкапитализма, мы тем самым обозначили первую из трёх характерных черт этого строя.

    Вторая характерная черта - максимальная забюрократизированность. Всеобщая национализированность лишает этот капитализм возможности управлять через частную инициативу, рычаги конкуренции и классическую буржуазную демократию, а буржуазный интерес власть имущего класса не позволяет использовать механизм социалистического управления, основанный на инициативной активности низовых масс, на пролетарской демократии. Единственно возможный в этих обстоятельствах способ управления - через огромную административную махину - доводит бюрократизм до высшей степени со всеми его типичными пороками.

    Третья характерная черта - неизбежная хроническая кризисность такого вида капитализма. Оказавшись в полной невозможности применять и механизм классического многособственнического капитализма (вследствие тотальной национализации), и механизм социализма (вследствие отсутствия диктатуры пролетариата), новая власть обрекалась на неминуемое накапливание пороков неуправляемости, - на диспропорции, бесхозяйственность, чрезмерные потери, торможение развития и тому подобное. Такая "неестественная" форма капитализма является нежизнеспособной с точки зрения длительной перспективы, таит в себе непреодолимый фактор своего распада, неизбежную тенденцию прехода в капитализм обычного типа.

            Часто можно слышать или читать доводы об экономическом продвижении позднесоветского общества с приведением статистических цифр, должных, по мнению этих авторов, показать здоровье позднесоветской экономики. Хотелось бы им указать на такой важнейший экономический показатель как фондоотдача. Так именовался этот показатель в СССР, - не тождественное, но нечто подобное рентабельности или капиталистической норме прибыли. Фондоотдача есть дробь, в знаменателе которой - стоимость производственных фондов, а в числителе - стоимость произведенной продукции. Упрощённо говоря - сколько продукции даёт каждый рубль, вложенный в производство. Так вот, этот показатель в позднем СССР неуклонно снижался, другими словами - каждое следующее экономическое продвижение давалось гораздо большей ценой на ту же единицу продукции. Не надо быть ни экономистом, ни математиком, чтобы понять, к чему ведёт такая тенденция. Она ведёт к замедлению темпов и на определённом этапе - к отставанию темпов развития от темпа роста потребностей экономики, а далее, - если эта тенденция продолжится, - к остановке роста производства и даже к его падению.

     Итак, мало показать цифры роста (пока ещё имеющего место), надо ещё видеть внутреннюю болезнь этой экономики, её неуклонно снижающуюся эффективность. Кстати говоря, если бы эти авторы посмотрели на приводимые ими цифры роста не одномоментно, а за последовательный ряд лет, они бы и сами увидели эту роковую закономерность, - рост идёт, но темп его всё более падает.

            Что же снижает фондоотдачу, снижает всё более, год за годом? Рост неоправданных потерь, бесхозяйственность, плохая организация, неразбериха в планировании, малоподвижность скрипучей бюрократической машины, перерасходы средств из-за приписок и растущих хищений, снижение качества, омертвление средств в незавершённом строительстве, перебои в системе материально-технического снабжения, проблемы научно-технического прогресса и т.д. Вот она - главная язва тотально национализированного госкапитализма: невозможность бюрократического центра качественно охватить всю громаду хозяйства.

     Этот отрицательный фактор со временем всё более нарастал, и лишь благодаря тому, что в позднесоветской экономике действовал и другой, положительный, фактор развития - инерция предыдущего разгона и отдача заложенных в прежнее время ресурсов развития, - запредельно бюрократизированному госкапитализму удалось продержаться сравнительно долгое время.

     Однако инерция этого положительного фактора, как и всякая инерция, имеющая источник в прошлом, постепенно исчерпывалась, а накапливание отрицательностей, имеющих источник в настоящем, росло. Стоит только любому, интересующемуся этим вопросом, поднять газеты тех лет, как он увидит незатихающую тревогу по поводу скрытого снижения эффективности производства и всяческие предложения по её повышению.

     Все так называемые "хозяйственные реформы" того времени имели лишь одну цель - простимулировать повышение эффективности хозяйствования в этих условиях, переломить таким путём угрожающую отрицательную тенденцию. Но обратите внимание на характер этих реформ. Все они направлены отнюдь не в сторону восстановления социалистического механизма диктатуры пролетариата, а в сторону роста хозяйственной независимости предприятий, стимулирования рублём, прибылью, в сторону внедрения некоторых элементов рынка, - то есть в сторону движения к механизму классического многособственнического капитализма.

     Опять скажете - "ошибки руководителей"? Неужели надо ещё доказывать, что поскольку движение в сторону восстановления подлинно социалистической системы хозяйствования для власть имущей буржуазии было немыслимо, то классически-капиталистическое направление тех реформ было единственно возможным для неё?

     Принесло ли это желаемый им результат? Пусть те, кто глубоко и подробно пытается разобрать этот вопрос в деталях, покажут неудачу этих надежд с убедительными цифрами и фактами. Здесь же только скажем, что эти реформы и не могли исправить положение ввиду своей вынужденной половинчатости. Для работы механизма классического капитализма надо создать не имитированное, а действительное многособственничество и действительный рынок, в противном случае дело станет не лучше, а лишь хуже из-за ещё большего разуправления централизованной системы.

     Очень хочется закончить эту тему, слишком уж долго мы застряли на ней. Но нельзя не сказать о том, что хроническое падение эффективности производства ведёт и к другим болезненным последствиям. Кроме снижения темпов развития (как общего, так и по отраслям) оно ведёт к невыполнению планов и тем самым к разбалансированию экономики, к превышению роста выплат над ростом продукции, - то есть к инфляции (которая в условиях централизованного ценообразования проявляется не столько ростом цен, сколько товарным дефицитом), к срыву ввода новых мощностей, особенно в наиболее фондоёмких отраслях. А каково влияние неуклонного снижения эффективности производства на отношения в так называемом "социалистическом лагере", или на конкурентное соперничество с западным капитализмом, или на возможность проводить желаемую политику в "третьем мире", говорить, видимо, не нужно.


            Сказки о том, что в то время всё шло благополучно и только предательство неизвестно откуда выскочившего Горбачёва испортило всё дело,- это, как видим, довольно дешёвая чушь. Любой более-менее толковый человек, работавший тогда в производстве, не мог не замечать воочию достаточное количество причин, подрывавших развитие.

     Написал это - и невольно вспомнился, буквально встал перед глазами, разговор двух рабочих в конце 70-х. "Не могу понять, - говорит один. - Столько воруют, столько теряют, столько портят! - по дурости, по равнодушию, по ничейности "общего". А система всё стоит и не рушится." А второй ему отвечает: "Не может быть, чтоб так и стояла. До какого-то предела, - а потом п....ц таки придёт." Ну понятно, что это лишь тот взгляд, который раньше в тексте был назван простонародным. Я просто хочу показать, что и на рядовом уровне нарастающая порочность позднесоветского госкапитализма многим тогда уже виделась ясно.

                5.

            Кратко излагаемое здесь объяснение причин и последствий реставрации в СССР, как уже говорилось, не имеет абсолютного признания у всех частей мирового коммунистического движения. Что касается меня, то хотя многое мне кажется верным (или во всяком случае - верным по общему направлению мысли), но в то же время я отношусь к этому пока осторожно, учитывая, что этот взгляд всё ещё остаётся недостаточно доработанным во всех его аспектах.


          Знаю немало людей, имеющих довольно высокие знания политической теории и заслуживающих безусловного уважения, которые в то же время трудно и, так сказать, "со скрипом" относятся к некоторым положениям этого взгляда. Особенную трудность почему-то вызывает термин "государственная буржуазия". Что ж, видимо, не помешает ещё раз собрать главные мысли этой темы "в одну кучу".


            Понимание того, что при обычном капитализме есть и такая буржуазия, которая, подпадая под научное определение "буржуазии", в то же время получает свою долю прибавочной стоимости не непосредственно, а через посредство государства, которому она служит, - понимание этого не может быть трудным.

     Понять, что, конечно же, не все служащие относятся к такому типу буржуазии, тоже легко. К такому типу буржуазии относится лишь та часть служащих, которая получает свою долю прибавочной стоимости.

     Трудности понимания появляются при рассмотрении хозяйства, национализированного государством диктатуры пролетариата. Мешает прочно засевшее в мозгу метафизическая установка: "Всё национализировано, да плюс ещё - диктатурой пролетариата; о какой же буржуазности может идти речь? Что за бред?"

     Почему эта установка названа метафизической? Потому что напрочь забыта диалектика. Молча предполагается, что с национализацией старый строй абсолютно закончился, а новый строй - абсолютно начался. А где вы такое видели в картине живого развития? Такой резкой граничной черты не бывает. Скажут: но ведь революционный "скачок"! Но диалектический "скачок" тоже имеет свою длительность и свои внутренние этапы.

     Конечно, я не имею философского образования и марксистскую философию учил самостоятельно. Если я ошибаюсь, пусть профессиональные философы меня поправят. Но "революция" отличается от "эволюции", "скачок" отличается от "нескачка" не тем, что при эволюции всё совершается постепенно, а при скачке - сразу. "Сразу" не бывает. Отличие лишь в том, что при революции, при диалектическом скачке изменение идёт не в пределах того же качества, как при эволюции, а переходом к качеству принципиально новому и через борьбу антагонистических (непримиримых) сил. Остаточность старого в новом всё равно остаётся долго, при всякой революции. И здесь очень будет уместным термин "метастазы". Не просто остаточность, а остаточность, стремящаяся опять разрастись в новом.

            
            Так вот, возвращаясь к хозяйству, национализированному диктатурой пролетариата (в котором, кстати, служить своим трудом государству стали все, а не только госчиновники) нужно понять, что условия для  возрождения частнособственнического интереса ещё остались, а условия для полноценного исполнения общественного, коммунистического характера собственности ещё не накоплены. Вследствие этого, с одной стороны сохраняется тенденция частнособственнического поведения, проявляющая себя во всех сферах жизни, а с другой - государство (хоть и диктатуры пролетариата) ещё не может не использовать не совсем коммунистические методы управления, не может не опираться в определённой степени и на остающийся частный интерес.

     В результате этого в обществе, строящем новый строй и уже в какой-то мере дошедшем до него, остаются как легальные, допускаемые (это очень важно) очаги буржуазности, так и попытки этих очагов выйти за рамки допускаемости.

               
            Можно ли сказать, что в национализированном хозяйстве диктатуры пролетариата ещё сохраняется буржуазия? Так буквально сказать нельзя. И выражение "очаги буржуазности" выбрано не случайно. Для того, чтобы обрести статус класса, этим буржуазным проявлениям надо соединиться в широкую социальную общность, а этого нет, этого не позволяет диктатура пролетариата, её постоянное ограничение допускаемого и её постоянное подавление того, что выходит за рамки допускаемого.

     Тем более нельзя обозначать термином "эксплуатация" те привилегии в отдельных звеньях, которые диктатура пролетариата намеренно, сознательно пока допускает. Это не может называться эксплуатацией пролетариата, так как делается по его согласию и в конечном счёте в его тактических интересах на данном этапе. Но помнить об опасных тенденциях в этих звеньях системы, конечно, нужно.

     Кто его знает, - может быть, с этой точки зрения выражение Ходжи "буржуазнородные элементы" заслуживает более внимательного отношения.


            Люди, стоящие за этими очагами, несущие в себе психологию (и идеологию), порождаемую этими остаточными очагами, получают возможность превратиться в широкую социальную общность, то есть стать полноценным классом, лишь после избавления от диктатуры пролетариата и овладения всей полнотой политической власти.

     В позднем же СССР мы уже можем прямо говорить о них как о классе, причём о классе господствующем, так как государство находилось в их руках.

     Всё находилось в руках государства, все работали, служили на государство. Но одна часть этих работающих имела ограниченную, предписываемую писанным законом часть продукта, а другая - присваиваемый сверх этого излишек на основе законов неписанных, но всеми, жившими в то время, знаемых и ежедневно виденных.

     Как смешно выглядят те современные молодые "левые", которые судят о позднесоветском времени на основе его официальных документов. Неужели они ожидают, что позднесоветская буржуазия открыто провозгласила бы в официальных документах буржуазный характер своего общества? В документах чисто. А что было на деле - спросите живших тогда. Если они ещё не забыли, то расскажут.

            Итак, класс сложился. Класс буржуазный. Но своеобразный. В чём своеобразность? Свою долю прибавочного продукта эта буржуазия получала (так или иначе, прямо или косвенно) посредством своего государства, благодаря ему. Вот она - государственная буржуазия во всей своей красе, государственная буржуазия при своём государстве.

     (Часто рассуждающие о проявлениях буржуазности в позднем СССР рассказывают только о "теневиках", о нелегальных организаторах собственных капиталистических микросистем. Это не то, мы не об этом здесь ведём речь. Это - буржуазия обычного, классического типа, но только в условиях полной национализации хозяйства вынужденная действовать секретно, нелегально. В той мере, в какой они вредили общегосударственной собственности, государство государственной буржуазии боролось с ними, подавляло их. Но из сказанного, думаю, ясно, что это была борьба ни в малейшей степени не классовая.)
               
                - - - -

            Почему-то считается, что сочинение Вилли Дикхута (одного из ведущих активистов так называемой марксистско-ленинской партии Германии) "Реставрация капитализма в Советском Союзе", в основном завершённое к концу 60-х, является наиболее цельным и грамотным изложением этого взгляда. Это не так. Этот взгляд (как я уже сказал - не сложившийся окончательно) разбросан отдельными, иногда очень ценными, частями по разным партиям, группам, авторам. Заслуга Дикхута разве что в том, что он попытался свести это в одно связное целое. Что-то вышло. Но есть и досадные недостатки.

     Хотя у Дикхута это не доходит до такой махровой формы, как у троцкиста Клиффа, но и он нередко сбивается на широко распространённую в западной "левой" среде известную фразеологию троцкистского происхождения, - "взятие власти бюрократией", "установление диктатуры бюрократии", "превращение бюрократии в эксплуататоров" и тому подобные уже осточертевшие мелкобуржуазные штампы.

     Вообще же логическое построение его работы правильно соответствует тому коммунистическому взгляду, который он хочет передать в его цельности. Начиная с анализа проблем раннего СССР, он затем разбирает переворот 50-х, говорит о смене диктатур и применительно к позднему СССР употребляет выражения "капитализм особого типа", "новая буржуазия", "совокупный капиталист"; затем переходит к рассмотрению внутреннего политического и экономического положения в позднем СССР, в частности рассматривает известные хозяйственные реформы; потом описывает внешнеполитическую деятельность новой власти и заключает работу очень положительной оценкой маоистского опыта, особенно - так называемой пролетарской культурной революции.

     Однако, к сожалению, во всех этих частях мысль Дикхута недостаточно глубока, - не настолько глубока и основательна, как требует эта тема. Ни в анализе сталинского СССР, ни в рассмотрении природы хрущёвцев, ни в оценке хозяйственных реформ, ни в описании китайского опыта его рассуждения не являются достаточно основательными. Но правильно будет сказать, что эта  неглубокость, эта поспешная, часто даже очень поверхностная лоскутность положений - это не "минус"  именно Дикхута, а "минус" всего теоретического уровня того коммунистического движения. Оно тогда только начинало переосмысливать многие серьёзные вопросы, сочетая и верные положения марксизма, и ещё непреодолённые "недоработки" раннесоветского упрощенчества, и новации маоизма и ходжаизма, ещё не устоявшиеся, ещё не разработанные до полной внятности. Этим и объясняются некоторые недостатки дикхутовской книги.
               
                *  *  *

            Итак, международное коммунистическое движение сумело частью выступить против идеологии и практики хрущёвцев. Можно соглашаться или не соглашаться с теми или иными теоретическими выводами. Как уже сказано, коллективное изучение этого вопроса ещё широко продолжается. Но мне представляется, что есть основания серьёзно отнестись к этим выводам, - если ранее и были какие-то причины сомневаться в их правильности, то закономерный итог позднесоветского курса (подчёркиваю - закономерный) очень значительно уменьшил эти причины.

     Однако нельзя не видеть, что несмотря на многое правильно схваченное и на сделанные на этой основе верные предсказания о дальнейшей судьбе СССР, та часть коммунистического движения, которая вступилась за марксистскую линию, всё же не сумела на том этапе продвинуться до полного понимания, как мы условились говорить, "недоработок советской революции". Им упрощённо казалось, что разоблачив и заклеймив хрущёвский ревизионизм и позднесоветскую практику, сохранив преданность прежней букве марксизма, они, в отличие от СССР, обеспечили себе политическую прочность. Но дальнейшие известные изменения в Албании и Китае показали, что ни Албания, ни Китай тогда ещё тоже не знали теорию своих революционных процессов в необходимой глубине и что, таким образом, слово "недоработки" применимо и к ним.

     О Китае речь пойдёт отдельно. Здесь же хотелось бы посмотреть на ходжаистскую Албанию.
               
                - - - -

            Не знаю, может быть, кто-то и возразит, но думаю, большинство всё же согласится, что действительный социализм в отдельной, малой, первоначально очень отсталой стране, не особенно богатой природными ресурсами, невозможен. То есть он невозможен не потому, что в отдельной стране (это было бы повторением троцкистских неправильностей), и не потому, что первоначально отсталой (в этом случае невозможен не социализм вообще, а только прямой, непосредственный переход к нему), наконец, и сравнительная малость страны могла бы компенсироваться правильным союзом с подобными себе. Но одновременность всех этих неблагоприятных факторов сделает невозможным необходимое развитие производительных сил во враждебном окружении.

            Нет, нельзя сказать, что  Албания была совершенно лишена ресурсов для промышленного развития. В Албании имелись значительные запасы хромовой, железоникелевой и медной руды, в последствии были открыты небольшие месторождения нефти и газа, бурого угля, бокситов и некоторых других полезных ископаемых. Но претворить это в современную промышленность, в производство собственных средств производства без выгодных внешнеторговых связей, кредитов и другой внешней помощи вряд ли возможно.

     После освобождения, в результате долгой борьбы под руководством коммунистической партии, от итало-германской оккупации Албания имела мелкопродуктивное сельское хозяйство, на долю которого приходилось более 90% валового национального продукта. Промышленности в современном смысле этого слова не существовало почти совсем. Удельный вес примитивных заводиков и рудников в создании национального дохода составлял всего 3,8%. Рабочие составляли 1,5% населения. 80% населения (а на селе до 95%) были неграмотны. Полностью отсутствовали какие-либо высшие учебные заведения, на всю страну имелось всего 45 инженеров и 35 агрономов.

     В 1948 году на съезде компартии была официально дана ориентировка "на строительство основ социализма". Руководство новой Албании понимало необходимость опоры на внешнюю помощь. Сначала, некоторое время, страна опиралась на сотрудничество с Югославией, а после обострения советско-югославских отношений - главным образом на СССР и частью на союзные государства Восточной Европы. Содействие со стороны СССР было очень значительным, однако после ХХ съезда КПСС, когда наметились разногласия партий, советская помощь начала всё более ограничиваться, а в 1961 году советское правительство заявило, что "албанское руководство не может больше рассчитывать на то, что Советский Союз окажет ему помощь на прежней основе, на которую имеют право настоящие друзья и братья". Был аннулирован кредит, предоставленный Советским Союзом на 1961-65 годы, начался отзыв советских специалистов из Албании. Вслед за Советским Союзом страны СЭВ также аннулировали ранее предоставленные кредиты.

     В 1964 году, после хрущёвской отставки, советское руководство, решив тактически подать всё так, что будто бы дело лишь в личности Хрущёва, намекнули на возможность нормализации советско-албанских отношений и даже пригласили албанцев на празднование 47-ой годовщины Октябрьской революции. "С падением Хрущёва не уничтожен хрущёвский ревизионизм, - ответили албанцы. - Ревизионистская линия ХХ - ХХII съездов должна быть уничтожена до конца". "Сейчас, - подчеркнул Ходжа, - на повестке дня как острая злободневная проблема стоит не примирение и единство с ревизионистами, а окончательное отделение от них... Позиция Албании в отношении ревизионистского Советского Союза, - врага Албании, врага социализма, - остаётся неизменной. С московскими социал-империалистами наша страна не поддерживает и не будет поддерживать никаких отношений. До тех пор, пока они следуют по этому пути, в наших отношениях не может быть каких-нибудь изменений."

     Бескомпромиссное выступление в таких обстоятельствах против хрущёвцев нельзя не назвать героическим. Это, безусловно, заслуживает уважения.

            Однако, уже начиная с середины 50-х годов, во внутреннем курсе албанских коммунистов проявилось то, к чему мы, сегодняшние, смотрящие с высоты приобретённого исторического опыта, не можем не отнестись критически. Ходжаисты строили социализм в своей стране по буквальному образу и подобию сталинского СССР. Авторитетность того Советского Союза у всех борцов за социализм понятна, но исторический опыт показывает, что специфика страны должна учитываться очень серьёзным образом и шаблонизирование оборачивается в большей степени вредом, чем пользой.


            Албания была закрытой страной, тем более для советских людей, получавших лишь ту информацию, которую им считала нужным дать власть, и лишь в той трактовке, в какой это было угодно власти. Мы мало знаем об Албании 60 - 70-х.

                (Кстати сказать, нынешнее поколение, видимо, недостаточно хорошо знает эту сторону жизни позднего СССР. Получить правдивую, интересующую тебя политическую информацию было невероятно трудно, часто просто невозможно. Да что говорить об информации, если даже работы Сталина нельзя было прочитать нигде, - они были изъяты из свободного доступа. Ну разве что у кого-то из старших ещё оставались эти книги и по приятельским связям с ними можно было ознакомиться. [Вот, между прочим, ещё один "удар" по тем, кто сводит всё к "ошибкам советских коммунистических руководителей". Никаких ошибок - всё продумано. И никакой действительной коммунистичности.])

     Но даже мало зная о фактической стороне албанской жизни, невозможно не понимать, что страна по типу преобладающей психологии, конечно же, мелкобуржуазна. И следовательно, навязывание преимущественно мелкобуржуазному большинству непосредственной социалистичности вредило взаимопониманию руководящих верхов с реальными низами. Вольных-невольных противников такого курса в этом обществе оказалось немало, в том числе в государственных и партийных органах. Стремление побороть эти множественные проявления сопротивления придавало системе власти специфический командно-приказной характер с ярко выраженными военно-тоталитарными чертами. Ссылки на неизбежность классовой борьбы не спасают дело. Классовая борьба в ходе социалистического строительства действительно необходима, но в опоре на массовую поддержку, на массовое участие. В подобной же ситуации трудность обеспечить искреннюю массовую поддержку придаёт этой борьбе "наднародный", административный характер.


            Заложив основы промышленного развития к 1960-му году, создав новые для страны отрасли промышленности - металлообрабатывающую, химическую, металлургическую, энергетическую, увеличив производство промышленной продукции по сравнению с мизерным довоенным уровнем в 25 раз, Албания поставила своей целью в возникших трудных обстоятельствах продолжить развитие и укрепление самодостаточного хозяйства.

     После разрыва с СССР албанская экономика стала в очень большой степени опираться на помощь Китая. Китайская экономическая помощь составила около трети всех капиталовложений в народное хозяйство Албании за 1961 - 70 годы.

     В опоре на эту помощь, но главным образом благодаря целенаправленной, волевой политике албанского руководства, понимавшего, что экономическое развитие страны жизненно необходимо, даже ценой ограничения благосостояния населения, в стране было достигнуто заметное повышение экономического уровня. Валовое промышленное производство в 1970 году по сравнению с 1960-ым увеличилось более чем в 2,5 раза, в том числе производство средств производства - в 3 раза. Выпуск продукции металлообрабатывающей промышленности увеличился за этот период  в 6,5 раз. К концу 1970 года завершилась электрификация всей страны. Медленнее развивалось производство товаров потребления (объём выпуска которых увеличился к 1970 году в 2 раза по сравнению с 1960-ым) и сельское хозяйство (рост на 80%).

     Но год  за годом в албанском обществе нарастала какая-то внутренняя ненормальность, какая-то, скажем так, добавочная проблемность, - проблемность сверх тех, которые обычны для идущей революции. Ощущение этой проблемности не являлось прямым, так как закрытость албанской жизни от советского человека была, как уже сказано, очень великой. И хотя я в те годы имел привычку регулярно слушать сильно глушимые передачи албанского радио, но даже в них об этой проблемности не говорили прямо, отдавая предпочтение оптимистической революционной риторике. В то же время такое ощущение всё же возникало. Настораживало чрезмерное акцентирование идеологической стороны во внутриполитических темах, как если бы албанский народ всё время имел какую-то тенденцию вырваться из-под проводимой линии и возникала постоянная необходимость опять впихивать его на место.

     Или, скажем, взять следующее.

          - Понятно, что в революции вообще (а в условиях, в которых оказалась маленькая Албания - тем более) требуется максимальная концентрация власти. Но в то же время, если линия революции действительно является линией большинства народа, будет и широчайшее группирование низов вокруг этой власти, единение с ней. Оба явления будут существовать одновременно, вместе, - и жёсткость руководящего центра диктатуры, и тесное окружение его искренней поддержкой. Руководящий центр диктатуры не окажется над народом, он будет вождём в действительном значении этого слова - то есть будет вести, а не погонять.

     По некоторым признакам, вскрывшимся уже позже, складывается впечатление, что такого положения руководители албанской диктатуры не имели в полной мере и что, следовательно, "погонятельная" функция имела вынужденно больший масштаб, чем представляется по норме.

          - Год от года всё больше и больше, всё чаще и чаще в албанских документах и речах лидеров звучала настойчивая мысль о том, что главное звено - "расстановка руководящих кадров и пропаганда, пропаганда и расстановка кадров". Год от года всё громче звучали ссылки на происки подрывных элементов, в 70-е годы получило устойчивое употребление выражение "нездоровые элементы общества", которое повторялось очень часто.

          - Время от времени доходила информация, потом действительно подтверждаемая, о разгроме каких-то новых и новых группировок, враждебных правильной линии, причём на довольно высоком руководящем уровне, и настораживал не сам факт этих внутренних репрессий и перетасовок в самой системе диктатуры (ни одна революция без этого не обойдётся), а факт их слишком большой частоты. Хотя это и покрывалось, казалось бы, вполне разумными заявлениями об "обострении классовой борьбы, и не только внутри народа, но и в сознании каждого трудящегося, и внутри самой партии", но тревожила дробность и непрекращаемость этих перетасовочных расправ.

          - Очевидно, было не случайным и решение 1967 года, принявшее вид широкой кампании, - решение "О революционизации всех сторон жизни". Речь шла о необходимости "ещё более развить классовую борьбу в стране" во всех сферах - в партии, в производстве, в культуре, в науке, в системе образования, в армии.

          - В это же время стало явно заметно, - так явно, что это просто бросилось в глаза, - как резко усилилась в пропаганде тема о превалировании общественного над личным. Тема, сама по себе, - необходимая для всякой революционной пропаганды, но речь идёт о её внезапном очень большом акцентировании. Почти всегда эта тема стала сопровождаться призывами к усилению бдительности и (интересный термин) к "искоренению антинародного интеллектуализма".

          - Почти сразу вслед за этим албанское государство осуществило, как это объявлялось, "решительное наступление на остатки частнособственничества". Ускоренно проводилось огосударствление кооперации и тем более - ликвидация оставшейся хозяйственной единоличности, резкое уменьшение приусадебных участков, более широкое обобществление личного скота, закрытие негосударственных крестьянских рынков. Несколько позже стал всё более подвергаться критике принцип материальной заинтересованности с подчёркиванием приоритета моральных стимулов. С целью ограждения общества от "неизбежно разлагающего воздействия буржуазного проникновения" было принято решение, внесённое даже в конституцию, гласящее, что в Албании "запрещается предоставление концессий, создание иностранных компаний и экономических и финансовых институтов самостоятельно или совместно с монополиями или капиталистическими, буржуазными и ревизионистскими государствами, а также получение от них кредитов".

          - Наконец, в целях, как говорилось, "очищения албанского общества, строящего социализм" в конце 60-х было запрещено исповедование всех религиозных культов с закрытием всех мечетей, церквей, костёлов.


            Всё это вместе взятое уже тогда заставляло задумываться. Революционизация революционизацией, но создавалось некоторое впечатление, что эти меры несколько бегут впереди естественного развития и что, по-видимому, причиной такого поспешного "забегательства" является какой-то внутренний фактор, не укладывающийся в линию социалистической диктатуры и препятствующий ей.

     Говоря вообще, во всякой политике (как, кстати, и во всякой экономике) должно быть два сильных стимула - отрицательный и положительный. Отрицательный - подстёгивающий сзади, положительный - увлекающий спереди. Образно говоря - "плеть" сзади и "морковка" спереди. Теория учит, что стимулов должно быть два и действовать они должны в паре, вместе, - оставшись один, ни положительный, ни отрицательный стимул необходимую задачу выполнить как следует не сможет.

     Следя за развитием событий в Албании, создавалось впечатление, что "морковка" утеряна, что превалировать приходится "плети". В любом обществе это опасно, в мелкобуржуазном тем более.


            В начале 70-х начался процесс охлаждения в отношениях Албании с Китаем из-за неприятия албанским руководством известных изменений в политической линии КНР. Нарастание албано-китайской распри привело к постепенному сокращению экономической помощи КНР, а в 1978 году Китай прекратил оказание всех видов помощи Албании.

     Можно представить, в какую проблемную ситуацию это поставило страну. Разумеется, албанское руководство перешло к максимальному задействованию внутренних возможностей для финансирования экономики, но то, что это всё же привело к снижению и так невысокого уровня жизни и к падению темпов развития, конечно, понятно любому.

     Если с начала 70-х промышленное производство ещё росло с темпом около 6-7% в год (поскольку отдавался приоритет промышленности, то сельское хозяйство развивалось в это время гораздо медленней - в среднем 1,7% в год), то за 1980-85 годы среднегодовой рост промышленного производства составил всего 2%; особенно трудное положение сложилось в затратных отраслях - добыче нефти и газа, металлургии, энергетике, производстве современных стройматериалов. Из-за трудного положения экономики, слабой конкурентноспособности албанских товаров на мировом рынке, отсутствия необходимых валютных запасов (и конституционного отказа от получения займов и кредитов) объём внешней торговли в 1985 году по-прежнему оставался на уровне 1975 года, что не могло не сказаться отрицательно на общем хозяйственном развитии.

     В таком сложном состоянии подошла Албания ко второй половине 80-х годов. В апреле 1985 скончался Энвер Ходжа.

                6.

            Экономическая (а значит и политическая) ситуация в Албании к моменту смерти Ходжи была не просто сложной. Здесь нужно найти какое-то другое слово. Кто знает шахматную терминологию, тот поймёт применённое к этой ситуации выражение "цугцванг". Более того, коль уже употребили шахматное выражение, то скажем ещё точней - "цугцванг при цейтноте".
         
            Надо будет отдельно посмотреть, было ли несовпадение политической линии ходжаистов с объективными условиями той Албании вынужденно неизбежным или всё же была возможность другой линии, но к сожалению, ненайденная, неиспользованная. Но несовпадение такое было, и вследствие этого всё предыдущее продвижение было одновременно и подспудным накоплением отрицательных явлений.

     В каком-то давнишнем тексте я уже писал о так называемой "пружине" мелкобуржуазного настроения, которая при долгом попирании мелкобуржуазных интересов уступает перед силой, но сжимаясь, тем самым копит силу будущего разжатия. Эта проблема, эта угроза потенциально присутствует в любой революции, в революции отсталого общества тем более. Лучше не допускать эту ситуацию, двигаясь всё время с некоторым превышением общенародной выгоды над ущемлением некоторых мелкобуржуазных интересов. Но для этого требуется сильная, продуктивная экономика и благоприятные внешние обстоятельства. Если этого нет, то вынужденность немалого принуждения мелкой буржуазии, почти ничем при этом не компенсируемого, и создаст упомянутую роковую "пружину". Вероятно, возможно избежать рокового разжатия, если впоследствии, на более развитой стадии, обернуть добытое благо на компенсацию тяжёлого прошлого. Но для этого такого блага надо достичь. Если же вы "пружину" вынужденно сжали до скрытого гнева и ненависти, а экономическая ситуация оказалась не в благе, а в кризисе, то я такой власти не позавидую.

            Вопрос отношений с мелкой буржуазией недостаточно проработан в марксистской теории. А этот вопрос является как бы не наиважнейшим. Можно сколько угодно "чисто по-пролетарски" плеваться на мелкобуржуазность и левацки призывать к жёсткому революционному подавлению её поползновений, но такой "ультрамарксизм" обернётся большим поражением. Да, пролетарский революционный курс имеет конечной целью уничтожение всякой буржуазности - и крупной, и мелкой, но если крупную буржуазность пролетариат бьёт, так сказать, со стороны, извне, то мелкобуржуазность он должен, если можно так выразиться, "задушить в объятьях". Другого способа нет.

     Мелкобуржуазность в любом обществе, - не только в слаборазвитом, но и при высокоразвитом капитализме, - составляет огромное большинство населения, и дело обстоит не так, как могут думать некоторые юные школьники, что вот - пролетариат, а вот - мелкая буржуазия, а так, что мелкобуржуазность пронизывает и пролетариат, входит большей ли, меньшей ли частью в любую душу любого наирабочейшего рабочего. При капитализме, когда буржуазная идеология господствует над всем обществом, когда сама жизнь заставляет вольно-невольно приспосабливаться к своим неписанным буржуазным законам, та или иная мелкобуржуазность всех низов неизбежна. Как можно проигнорировать это?

     Бить мелкобуржуазность нужно, но и некоторым образом "подыгрывать" ей тоже нужно. В этом нет ни капли оппортунизма. Вся мудрость заключается в том, чтобы точно знать, когда и в чём бить, а когда и в чём "подыгрывать", причём через правильную комбинацию этих действий получать в сумме продвижение в социалистическом направлении. Социалистическая революция - это очень сложные "шахматы". И если всё делается верно и условия благоприятны, то потеряв известную свою часть в необходимых репрессиях, но тем не менее так и не разжав свою антисоциалистическую "пружину", мелкая буржуазия, уже сходя с исторической сцены, скажет в конце концов: "А ловко же нас обыграли!"

     Мы знаем, что объективные условия не позволили и в нашей стране избежать образования мелкобуржуазной контрреволюционной "пружины", этим воспользовались хрущёвцы, освободив её после взятия власти с целью до максимума усилить удар по предыдущей политической линии. В Албании же всё было несколько иначе.
               
                - - - -

            Страна к середине 80-х годов оказалась в положении невозможности развития без послаблений в экономических связях с внешним буржуазным миром, в вопросах материального стимулирования, применения самостоятельной инициативности хозрасчётных предприятий и в некоторых уступках буржуазно-демократическим настроениям. Своего рода НЭП. Но в отличие от ленинского НЭПа, совершённого вовремя, албанцы оказались перед необходимостью ослабить зажим "пружины" тогда, когда она уже накопила большую антисоциалистическую энергию.

     Представьте себе, что политика "военного коммунизма" в нашей стране насильственно протянулась бы до второй половины 30-х и лишь потом вынужденно сменилась некоторой рыночно-демократической "волей" под руководством, ну скажем, какого-нибудь Бухарина. Накопившаяся "пружина" распрямилась бы со страшной силой и смела бы власть большевиков к чёртовой матери. Но Ленин знал толк в "шахматах".

     Вот тут и возникает вопрос: была ли историческая неизбежность той внутренней линии, которую до этого проводил Ходжа? не перескочил ли он через некий первоначальный промежуточный этап?

     Я не знаю. Стоит представить Албанию нэповско-долгого вида и сразу возникает сомнение: устояла бы она перед давлением титовской Югославии или хрущёвско-брежневского СССР? можно ли было совместить немалую экономическую либеральность и открытые связи с буржуазным и ревизионистским миром с принципиальным отстаиванием подлинно марксистских принципов?

     Не выходит ли так, что ходжаисты сделали главную ставку на бескомпромиссную борьбу с современным ревизионизмом и выполнили эту задачу до последнего, в результате неизбежно пожертвовав успешностью своей перспективы?

     Если бы эта антиревизионистская разоблачительная борьба привела к возрождению в СССР правильного коммунистического курса, если бы советский народ встал бы и смёл хрущёвцев железной метлой, восстановив после этого экономический союз с дружественной Албанией, то тактика ходжаистов полностью оправдала бы себя. Но не произошло этого. Да в общем-то, как мы понимаем, и не могло произойти.

     Или если бы не разрыв с Китаем. Почему сумел Ким Ир Сен? Впрочем, видимо, у ходжаистов, из-за предыдущей бескомпромиссности, не было такого поля для политического манёвра, каким обладали Мао и Ким. Чтобы полно и точно ответить, нужно более предметно знать албанские обстоятельства. Более знающие люди, конечно, смогут разобраться в этом лучше.
               
                - - - -

            Попытка внести новшества в политическую и экономическую жизнь страны была предпринята почти сразу же после смерти Ходжи. Это, без сомнения, говорит о том, что разработка этих мер так или иначе велась ещё при его жизни. Но видимо, ещё имели надежду избежать этого, удержаться без этого. Однако национальный доход на душу населения упал в 1985 году на 12% по сравнению с 80-ым. И уже в конце 1985 года на пленуме ЦК партии пошла речь о том, что "трудности в хозяйстве имеют в своей основе внутренние причины, а не являются исключительно следствием капиталистическо-ревизионистской блокады". Указывалось на недооценку материального стимулирования, на уравниловку в оплате, на слабое использование механизма цен как регулятора производства.

     Применявшиеся меры были поначалу очень малы и осторожны. Но их недостаточность скоро стала явной. За 1986-87 годы среднегодовой рост сельскохозяйственной продукции составлял чуть менее 1,4% при среднегодовом приросте населения более 2%. Среднегодовой прирост промышленной продукции за 1985-89 годы составил всего 1,6%, особенно отставали нефтяная, хромодобывающая отрасли, электроэнергетика, лёгкая и пищевая промышленность. Одна из причин - отсталость материально-технической базы. Доля устаревшего оборудования составляла более 35%, а в некоторых отраслях ещё выше. Для модернизации требовались огромные суммы, накопить которые за счёт внутренних накоплений было весьма трудно.

     В 1988-89 годах было отменено жёсткое регулирование деятельности сельскохозяйственных кооперативов, крестьянам вновь разрешили держать личный скот, были вновь расширены приусадебные участки. К 1989 году было признано необходимым начать постепенный перевод предприятий на хозрасчёт и самофинансирование, передать многие функции центральных органов на места.

     Вместе с этим активизировалась внешнеэкономическая деятельность. Ближе к 1990-му постепенно снимались ограничения на иностранные инвестиции и предприятиям стали предоставлять право вести внешнеторговую деятельность.

     Всё это делалось крайне осторожно. Была заметна небезосновательная боязнь дестабилизации. И небезосновательность этого усиливалась из-за известных процессов, развернувшихся в то время в СССР и Восточной Европе.

            Одновременно с предпринимаемыми мерами руководство албанской партии пыталось отмежевать Албанию от этих процессов. Очень показательной в этом отношении является речь преемника Ходжи Рамиза Алии на январском пленуме ЦК партии 1990 года, большие фрагменты из которой я хочу привести.

            - "...Со времени предыдущего пленума прошло всего четыре месяца, но международная обстановка сильно изменилась. Во всех странах Восточной Европы идут бурные события и упали прежние правители. В этих странах появилось много нового в их внешнеполитическом курсе. Формально оставаясь членами прежнего лагеря, они в то же время всё активней вступают в контакты с Западом. Запад же встречает эти перемены с радостью и даже подхлёстывает их, пытаясь под маской "плюрализма" разрушить последние остатки всего, что напоминает хотя бы внешне о социализме. Социалистические идеи объявляются чем-то устаревшим, а марксизм - несбыточной фантазией.
     Для нас эти события не являются чем-то неожиданным. Мы это предвидели в самом начале. На то, что к этому придёт, указывал и товарищ Энвер Ходжа. Но в то время эти режимы казались прочными и никто за рубежом не верил в наши прогнозы. Начиная с эпохи Хрущёва, а затем и Брежнева, мы заявляли о восстановлении капитализма особого типа, который со временем обязательно превратится в капитализм обычного типа. Так и происходит. И лишь упорные усилия прежних правителей любой ценой продлить существование старой формы капитализма являются причиной того, почему переход к новой форме происходит столь бурно и взрывообразно.
     СССР не только не возражает против таких превращений в Восточной Европе, но даже и сам часто подстрекает к ним. Так же поступает и Запад. Обе сверхдержавы имеют здесь выгоду. Но есть и тревожные для них моменты. Местные компартии - слуги Москвы - теряют своё руководство, обстановка часто выходит из-под контроля, может нарушиться равновесие сверхдержав в Европе. Кроме того Москва обеспокоена тем, что рука Запада всё глубже влазит в эти страны и закрепляется там.
     Впрочем СССР не возражал бы против того, чтобы некоторые из этих стран стали своеобразным мостиком, связывающим СССР с западной экономикой. Лишь бы они не выходили из зоны его влияния. Именно об этом и шла речь во встрече Горбачёва и Буша на Мальте. Такова была цель - с одной стороны, совместными усилиями подстегнуть этот процесс, а с другой - так же совместно не дать ему уйти в  нежелательную сторону. Видимо, сговор получился. И не случайно валютные магнаты Запада дружно кинулись оказывать финансовую помощь Восточной Европе.
     Характерным для всех этих стран является и то, что происходящие процессы сопровождаются бурной восторженностью трудящихся масс. Почему это? В чём тут дело? Разве мыслимо, чтобы рабочий класс был сознательным сторонником капитализма?
     Дело в том, что долгие годы правления оппортунистов запятнали идею социализма. Лицемерно прикрываясь прежними терминами и одновременно создавая ситуацию, когда трудящиеся массы всё более ненавидели господствующий режим, оппортунисты привели сознание массового рабочего к неправильной мысли, что будто бы то, что он пережил, и было социализмом. Это тем более сильно в Восточной Европе, так как там, в отличие от СССР, почти не успели развиться социалистические ценности.

            Албания в титанической борьбе с нападками и угрозами реакционеров всех оттенков верно служила этим трудящимся. Наша партия вовремя поняла и насколько могла, насколько ей позволяли силы и средства, боролась за то, чтобы люди осознали суть подмены понятий. Однако желаемый итог мы не получили. Отмечая это, мы переживаем понятную боль, но не впадаем в отчаяние.
     Наша партия была права, когда срывала маски со спекулирующих марксизмом. Сколько сил мы затратили на то, чтобы донести до масс сознание опасности компрометации социализма его врагами, наряженными в красные одежды. Сегодня мы ещё ясней видим свою правоту. По прошествии тридцати лет мутные воды оппортунизма отстоялись и теперь мы можем чётко, во всех деталях видеть механизм предательства. А это, в свою очередь, помогает нам лучше понять сильные и слабые стороны социалистического механизма с тем, чтобы ещё более усилить и укрепить его.
     Социалистическая Албания порвала с предателями ещё в 1960 году. Но мы и раньше не копировали хрущёвцев. В Албании нет и не будет событий, происшедших в Восточной Европе. Но не потому, что мы отгорожены непроницаемой стеной. А потому, что наша партия крепко держит инициативу. Лозунги, враждебные социализму, не найдут у нас отклика. Но всё же надо повышать бдительность и усиливать борьбу.
     Уже 45 лет Албания является объектом диких нападок. Сначала только империалисты Запада. Потом реакционеры Югославии, которые боятся социалистической страны у себя под боком и лезут из кожи вон, чтобы приручить её. Затем изменник Хрущёв объявил нас иудами. То же самое происходит и сейчас. Целый водопад клеветы льётся со всех сторон без разбора, не важно - Вашингтон ли  это или Москва. Мировая реакция стремится, чтобы и в Албании произошёл такой же контрреволюционный процесс. Со всех сторон мы испытываем бешеное давление под прикрытием "демократии", "плюрализма", "прав человека".
     Цель антиалбанской клеветы - подчинить Албанию, убрать её как помеху своим планам, заставить её изменить свою позицию.
     Нет сомнения, что эти попытки потерпят позорный провал. Мы будем защищать свой социалистический строй, как самое дорогое и священное. Решительности у нас хватит, колебаний мы не допустим, а отчёта о своих внутренних делах никому не даём и давать не намерены.

            Опыт десятилетий позволяет сделать вывод, что главными врагами социализма являются бюрократизм и буржуазные либеральные идеи, ходящие в нестойких головах отдельных интеллигентов и подогреваемые из-за рубежа. Вот с чем надо бороться в первую очередь. Причём главная задача - найти правильные методы этой борьбы, поднимая на эту борьбу низовую массу, а не полагаться только на административный нажим сверху.
     Нам надо добиваться, чтобы социализм у нас шёл вперёд, чтобы в экономике нарастал прогресс. Нам нужны сейчас не слова, а труд. Наша задача - реализовать наши планы, накормить и одеть весь народ. Кое-каким нехваткам не должно быть никакого оправдания.

            Вслед за эти пленумом, мы должны активно приступить к следующим мерам:

               - укрепить внутреннее экономическое и политическое положение с целью отразить нарастающее контрреволюционное давление;

               - разъяснять массам смысл этого давления, имеющего целью разгромить социализм;

               - улучшить и усилить пропагандистскую и воспитательную работу в народе;

              - усилить внимание к безусловному выполнению планов в экономике, к делу улучшения снабжения народа товарами потребления;

              - сохранять руководящую роль единой партии и не допускать разобщения, а тем более образования антисоциалистических организаций под маской "плюрализма";

              - развивать ещё шире демократию через прямое участие масс в управлении, через обсуждение народом всех решений, через делание партсобраний как правило открытыми, через распространение избирательности также и на директоров предприятий, через ограничение срока на выборных постах, через введение на выборах нескольких кандидатур;

              - укреплять социалистическую законность, сделать более открытыми суды;

              - расширять простор для инициативы путём предоставления предприятиям относительной независимости, улучшения материальных стимулов, совершенствования системы оптовых и розничных цен;

              - проводить на международной арене политику сотрудничества и дружбы со всеми, кто этого искренне желает, исходя из того, что изоляция - это не путь, выбранный нами, а путь, навязанный нам извне..."



            Мы видим здесь, что руководство Албании ещё заметно бодрится, по-социалистически хорохорится, рассчитывая соединением новых мер с прежней риторикой удержать обстановку в свою пользу.

     Но "пружина" буржуазности, безусловно, усиленная влиянием извне, тут как тут. Уже летом этого года в разных местах Албании начались уличные протесты (причём применение против них силы, наоборот, - усилило и расширило эти протесты). Тогда ещё не знали выражения "цветные революции", но сейчас мы сказали бы именно так. И албанскому руководству ничего не оставалось, кроме попыток продержаться уступками. Были сделаны популистские кадровые замены, заговорили о демократии и правах человека, восстановили свободу религии, были разрешены частная торговля и индивидуальная трудовая деятельность, принято решение о праве создавать совместные с иностранными фирмами предприятия. И хотя летом 1990 года обстановка этим несколько разрядилась, но конечно же, лишь временно, и уже в декабре 1990-го массовые протесты возобновились с ещё большей силой. Рамиз Алия выступил с срочным обращением к народу, пытаясь восстановить положение. Однако речи уже мало что решали.

            Вот текст этого обращения:

                - "Друзья! Я беседовал с очень многими людьми из разных слоёв албанского общества. Я говорил с ними обо всех проблемах и внимательно выслушивал их мнения. Сегодня я обращаюсь ко всем, ко всему народу, чтобы дать необходимые разъяснения.
     Вы уже в курсе последних решений руководства. Я не сомневаюсь, что народ верит в их правильность и сплотится вокруг партии. Эти решения приняты в пользу дальнейшего развития демократии, но, разумеется, такой демократии, которая уважает законы и отвечает интересам Родины.
     Мы сознательно входим в новую фазу на основе накопленного опыта и с целью совершенствовать свой механизм. Все наши заботы и вся работа ведётся ради прогресса, для каждого албанца и для нашей Родины.
     В этой ситуации нет места анархии. Братья и сёстры, коммунисты и беспартийные! Я взываю к вашей сознательности и патриотизму. Какие-либо ошибки сейчас чреваты тяжёлыми последствиями.
     Некоторые элементы общества понимают демократию как избавление от морали и разумных норм поведения. Они не учитывают общественных интересов. Если это вырастет ещё больше, то неизбежна дестабилизация, анархия и тяжёлые инциденты.
     Мы нуждаемся в современной демократии, пытаемся сконструировать диалог между всеми с учётом всех интересов. Нам сейчас требуется здоровая логика разума. Недопустимо разрушать то, что построено за десятилетия ценой пота и крови народа. Судите о разных политических организациях не по красоте их лозунгов, а по их фактическим делам. Демократия и плюрализм должны вести к единству, а не расколу. Раскол выгоден чужим, враждебным силам.
     Мне понятно нетерпение многих из вас. И мы тоже за то, чтобы двигаться быстрей по пути реформ. Но двигаться надо трудом, культурой, умом, а не необузданными больными чувствами. Демократия - это ведь не только права, но и обязанности.
     Демократия не должна нарушать закон. Давайте покажем всему миру свою цивилизованность. Известно, что в крутые моменты всегда появляются демагоги, провокаторы, злонамеренные элементы. Будь же бдительным, албанский народ, не дай себя разобщить.
     Время требует от рабочего класса и патриотического крестьянства, от девушек и парней, от женщин и интеллигенции - от всех-всех - руководствоваться разумом и мудростью, терпением и хладнокровием."



            Однако протесты нарастали и принимали всё более крайние формы. Жгли книги и портреты Ходжи, под шумное ликование был повален центральный памятник Энверу Ходже в столице, буржуазномыслящая интеллигенция стала собирать так называемый "Форум в защиту прав человека".

     В 1991 году был срочно созван съезд албанской партии, результатом которого, как и следовало ожидать, была тактика дальнейших сдерживающих уступок. "Промахи в политике, - сказал на съезде Алия, - и принятие поспешных решений прежним партийным и государственным руководством коренились в некритическом использовании опыта СССР, считавшегося универсальным."

     После съезда было объявлено о допущении многопартийности, о назначении в скором времени выборов "на широкой демократической основе". Руководство Албании обратилось к иностранным державам с просьбой о кредитах для закупки продовольствия ("Без иностранных капиталовложений, - заявляло правительство, - невозможно экономическое возрождение.") Внешним инвесторам были обещаны свободные экономические зоны, освобождаемые от налогов на ближайшие 5 лет. Из тюрем были освобождены арестованные по политическим мотивам, в том числе и задержанные в ходе последних протестных событий. Протестующая оппозиция получила возможность издавать собственную прессу.

     Как видим, албанское руководство пыталось изо всех сил избежать неконтролируемого развития событий и сохранить государственные рычаги в своих руках. Но вероятно, поделать уже было ничего нельзя. И хотя обещанные выборы, состоявшиеся весной 1991 года, дали большинство парламентских мест правящей партии (168 мест из 250), но сам факт вхождения в парламент очень немалого количества "демократической оппозиции", вынужденного формирования не однородного, а коалиционного правительства и всё продолжающихся методов внепарламентского, уличного нажима оппозиции говорил о слабости надежд на благоприятную перспективу. На внеочередных выборах 1992 года партия Рамиза Алии проиграла, и таким образом социалистическая страница истории Албании была закрыта.
               
                * * *

            Оценивая происшедшее, пытаясь найти причину, мы, конечно, не можем сбрасывать со счетов массированное наступление империализма в эти годы, его подрывную деятельность и влияние процессов в соседних с Албанией восточноевропейских государствах. Но поскольку главной стороной процесса всегда является внутренний фактор, то нельзя не заметить самое явное, что проявилось в этих событиях: был утерян союз с народом.

     Народ, в своём большинстве, выдержит трудности, если осознаёт объективную причину этого, понимает необходимость этого и видит руководителей рядом с собой. Не будем идеализировать революцию, тем более в отсталом обществе, - конечно же, хватало и бюрократизма, и некомпетентности, и болтунов, и карьеристов. Как же без этого. Но, видимо, следует предположить, что в ходе албанского социалистического строительства взгляды большой части албанского народа не совпадали с направлением пропаганды. Нет, не скажу - противоречили, но просто - разное. Вероятно, позиция ходжаистов была не плодом албанской почвы.

     Ходжа ориентировался на строительство социализма. Но ведь общество крайне отсталое. Ну и что, - вероятно, рассуждали ходжаисты, - ничего невозможного, по буквальному примеру сталинского СССР создадим ту же систему и получим тот же результат.

            Тот факт, что ходжаисты досконально усвоили идеологические положения сталинизма и были твёрдо преданы им, сыграл положительную роль, так как именно благодаря этому они сразу ясно заметили отклонения новых советских власть имущих от этих положений и выступили против них. Но в то же время именно преданное копирование советского пути сыграло и большую отрицательную роль. Отличающиеся условия албанского общества следовало учесть с самого начала.

     Может ли вообще быть, чтобы велась правильная политическая линия, а контакта с большинством народа не было? Нет. Из отсутствия контакта и следует, что линия была неправильная. Неправильность была в том, что перед албанским обществом была поставлена задача, не выросшая из самого уровня развития этого общества, непосильная для него задача, требовавшая для своего осуществления тех методов, которые албанское общество ещё не могло провести эффективно, задача, осуществление которой руководство добивалось самими настойчивыми и жёсткими усилиями. Когда страна осталась одна, всё это сказалось самым отрицательным образом.

            Всё так. Но огромную заслугу ходжаизма в борьбе против хрущёвского ревизионизма никак нельзя умалить. Громкая и бескомпромиссная постановка вопроса, всестороннее разоблачение и широкая, в меру возможностей страны, организационная работа в коммунистическом движении всё же дали известные теоретические и организационные результаты и так или иначе нашли некоторый отклик и внутри советского общества.
               
                - - - -

            На этом, наконец, заканчивается огромное отвлечение от основной темы. Я опять могу вернуться к теме китайской революции, от которой я вынужденно отдалился так надолго. Это было необходимо, поскольку вопрос о причинах одинокости китайского революционного процесса в мировом движении требовал ответа. Одинокость китайской революции была очень неблагоприятным фактором для неё, что несомненно оказало своё влияние.

     Мы оставили тему Китая  на первой половине 60-х годов. Дальнейшие события в китайской революции исключительно важны, сложны и очень поучительны.


   (mvm88mvm@mail.ru)