Свято место. Глава 45

Ехали всё тем же утренним рейсом. Автобус был почти пуст, водитель немногословен и ворчлив. До Сарайкино доехали вдвоем, остальные пассажиры вышли раньше, в дачных посёлках.

Семён немного нервничал, Бокалов с Бутаковским и кем-то из иностранцев тоже собирались сегодня в Сарайкино, так сказать, увидеть, как там реально обстоят дела... Бокалов накануне вечером позвонил Семёну, настоятельно просил принять участие, но Семён отказался, сказавшись занятым. Подобное предложение получила и Аня, ей пришлось сослаться на нездоровье…

В Сарайкино сориентировались быстро. А вот в ворота пришлось, под звонкий лай, долго стучать. Открыл их сам Сабанов, отогнав осмелевшего вдруг Валетку.

– Приехали! Ну, слава Богу, а я у курей чистил, да воротца-то прикрыл, не сразу и услышал, – Сабанов искренне обрадовался, – в дом проходите.
– Василий Григорьевич, некогда сегодня чаевничать. Бутаковский со своими к Вам собрались, может, едут уже, – выпалил Семён.
– Как едут, на чем?
– Да кто же их знает, уж, наверно, найдут машину?
– Вы всё равно в дом идите, а я скоро, – Сабанов суетно выбежал за ворота.

Семён и Аня, не зная чем ему помочь, пошли в дом.
– Ну, что же вы долго? Заходите! – приветствовала Клавдия Михайловна.
– Здравствуйте, Клавдия Михайловна, в половине девятого целая экспедиция сюда нагрянет, – Семён ещё не отошёл от разговора с Сабановым.
– Какая экспедиция? Приехали, что ли эти, ученые-то? – догадалась Клавдия Михайловна.
– Да, сегодня должны прибыть, – объяснил Семён.
– Ну вот, видать, он чувствовал, здорово нынче весны-то боялся, – Клавдия Михайловна в задумчивости смотрела в светлеющее окно.
– Да вы проходите, садитесь. Где Вася-то там? – кажется, такая привычная забота помогала ей справляться с волнением.
– А Василий Григорьевич вышел куда-то, – пояснил Семён.
– А, так это он лошадь добывать… Тогда и позавтракать успеете. А я в дорогу чего-нибудь соберу, – она привычно засновала на кухне, наполняя стол посудой, пирогами и шаньгами.
– Вот, возьмёте мешочек, – она поставила на лавку у печи громко шуршащий пакет с продуктами.

Сабанов вбежал через четверть часа, запыхавшийся и румяный.
– Всё, айда в дорогу…
– А ты, что же, сегодня завтрак-то деньгами возьмешь? – немного возмутилась Клавдия Михайловна.
– Некогда… А так у тебя и подорожники готовы, ну вот дорогой и позавтракаю… Аню к Офросинье сведи, да прямо сейчас и выходите, а мы с Семёном поедем.
– А, может, и я с вами? – Аня с надеждой глянула на Сабанова.
– Нет, так надо… Ну, всё, всё. Пошли… – Сабанов торопил уже довольно грубо.

Лошадь и телега оказались всё те же – Олежкины. Семён запрыгнул и устроился, как прошлый раз, свесив ноги. Тем временем Аня и Клавдия Михайловна уже скрылись в переулке.

Сев, подобно Семёну, только с другой стороны, Сабанов стал подгонять, так, что вскоре Семён почувствовал упругость рассекаемого воздуха.
– А не устанет лошадь-то? – спросил он.
– Нам, главное в поля выехать, а там, конечно, так-то уж не погоним, – объяснил Сабанов.

Ехали, как и положено, очень долго. Говорить стало уже и не о чем, да и просто не хотелось, хотелось распрямиться, пройти хотя бы немного пешком или постоять, а ещё лучше лечь и вытянуть ноги. Лошадь, понукаемая Сабановым, шла уже немного запаренная.
– Ничего, пусть разомнется, что не побегать, налегке почти. У Олеги-то так не побегат. Там железо возить надо.

Семён готов был спрыгнуть с телеги и идти остаток пути пешком, так осточертела постоянная тряска. Он уже хотел сообщить Сабанову о своём намерении, но тот опередил.
– Так, Семён Александрович, подъезжаем, оглядывайся маленько, вдруг они раньше добрались? – сказал Сабанов громким шёпотом.

Семён стал вглядываться в пространство вокруг. Листвы ещё не было, она не застилала обзор, и он видел далеко. Никакого движения, нигде не происходило. Проснувшийся лес, будто затаился и ждал чего-то. От этого становилось тревожно, и Семён всё напрягался, всматриваясь в черно-белую даль.
– А они, наверно, тоже могут за нами наблюдать? – Семёну почему-то показалось, что именно сейчас кто-то из чужаков вглядывается в окружающий, оживающий после зимы мир, пытаясь различить одинокую повозку.

– Василий Григорьевич, а где болото? – Семён, действительно не очень понимал, куда вообще предпочтительней смотреть.
– Так вон оно, впереди и справа тоже. Сейчас по всему этому лесу разлилось.
– Ага, значит, туда смотреть и надо?
– И на дороги смотри тоже…
– А, где они, дороги-то?
– А вон там, к примеру, – Сабанов показал куда-то влево, за высоким сухим бурьяном было не разобрать.

В лес въехали по примятой снегом, много лет некошеной, траве. Сразу ощутилась прохлада. Василий Григорьевич старательно объезжал притаившиеся под деревьями и кустами недужные, умирающие сугробы.
– Ну, ладно, смотри, давай, внимательнее. Вдруг прорвались они? Офросинья с Аней им сейчас такие козни строят, что те, поди, уж и, правда, обратно в город угнали? – всё наговаривал Василий Григорьевич.
– А что, такое может быть?
– Да, кто их разберет, баб этих, знаешь, сколько у них всяких секретов. Вот и Аня твоя поучится, как говорится, на практике. Такая колдунья будет, что держись! Офросинья всякой премудрости научит, – с радостным возбуждением говорил Сабанов.
– Василий Григорьевич, а это для психики не опасно?
– Да ты что, посмотри, Офросинья в её-то годы, соображает, как какой нибудь доктор наук.
– Ну, это сравнение не самое удачное, я, знаете, докторов каких видел?! Некото-рые в такие маразмы впадают...
– Люди тоже… – согласился Сабанов, – давай постоим, послушаем...

Он остановил лошадь, шум – скрип колес, шуршание травы, живые звуки порождаемые организмом лошади, всё сразу прекратилось, пространство пронизала особая апрельская тишина. Семён спрыгнул на землю, разминая совсем онемевшие ноги, с другой стороны телеги Сабанов тоже проделывал какие-то гимнастические этюды, приседал и подпрыгивал. Вдруг из какой-то иной дали, донёсся рокот работающего с натугой автомобильного мотора, и кажется не одного.
– Василий Григорьевич, я, кажется, слышу… – начал Семён, но, заметив, что Сабанов тоже прислушивается, замолчал.

Машины двигались где-то за лесом, гул становился всё отчётливее. Семён, с некоторой опаской поглядывал на сосредоточенно вслушивающегося, изменившегося лицом, Василия Григорьевича.
– Давай-ка вон в те кусты отъедем, там и лошадь с телегой спрячем, – Сабанов запрыгнул на край телеги, – да ты можешь и не садиться. Отсидел, наверно, ноги-то?

Он легонько шлёпнул лошадь собранной в петлю вожжой. Та потянула телегу, заворачивая вправо, к кустам. Вскоре и лошадь и повозка совсем скрылись, исчезнув за густыми ивовыми зарослями. Семён шёл следом. На примятой прошлогодней траве почти никаких свидетельств их присутствия и не осталось.

Машины, казалось, завывают где-то совсем близко. Семён озирался, пытаясь взглядом проникнуть сквозь ивовые кусты, осиновые выворотни и стоящие прямо оживающие деревья. Вдруг он совершенно отчётливо увидел три заляпанных уже подсохшей и ещё совсем свежей грязью, УАЗа. Они ползли, выбирая дорогу, километрах в трех за лесом. Семёна совершенно оглушила такая странная возможность и в то же время, он отметил, что удивиться, по-настоящему, почему-то не получилось...

Семён разглядывал машины так, будто они были рядом, и он мог, не спеша, обойти их, рассмотрев со всех сторон. Он даже различил забрызганные грязью номера. Посмотреть, что происходит в салонах, однако не удалось, показавшиеся зеркальными стекла были совершенно непроницаемы.
– Ну, что встал-то? – Сабанов стоял неподалеку, с подозрением глядя на Семёна.
– Василий Григорьевич, а вы их тоже видите?
– Кого?
– Да машины эти...
– Нет, не вижу, я их слышу.
– А я, кажется, вижу…
– Ну-ка, расскажи, как ты их видишь… – Василий Григорьевич, с опаской приблизился.
– Как в кино, только могу с любой стороны, как мне надо, рассмотреть, – Семён продолжал разглядывать движущиеся автомобили.
– И давно это с тобой?
– Да, вот только что, до этого ни разу так не было…
– Так, вот тебе и подарочек от Святого Места…
– Они, кажется, в лес поворачивают…
– Там старая дорога, мы по ней осенью ехали, – комментировал Сабанов, – это Сашка ваш на неё их вывел.
– Василий Григорьевич, надо бы поближе подойти, – Семёну показалось, картинка расплывается, появились какие-то помехи, как в телевизоре при неустойчивом приёме, – всё исказилось как-то, – раздражённо проговорил он.

Семён увидел человека, он прямо на ходу выпрыгнул в открывшуюся переднюю пассажирскую дверку идущей второй по-ходу машины. От человека полоснуло, будто лучом, смесью переживаний, к чему Семён был совсем не готов. Ясно чувствовалось, что человек уже давно хочет по малой нужде, и это послужило серьезным аргументом, чтобы покинуть салон, но ещё яснее ощущался идущий от него пульсирующий, будто желтый проблесковый маяк дорожной машины, ужас. Постояв около остановившегося УАЗа, человек неуверенно побрёл в лес, зайдя поглубже, стал делать своё дело, орошая корни берёзы и озираясь по сторонам. Семён попытался проникнуть через открытую дверку в автомобильное нутро.

Он как будто осторожно приблизился и заглянул. То, что он почувствовал, напоминало, яркую вспышку, будто от электродуговой сварки. Семён отпрянул, пытаясь закрыть глаза, но понял, что видит машину не глазами и закрывать соответственно нечего. Боль разлилась, казалось, по всей голове, он обхватил голову руками, но она – эта боль засела где-то глубоко, будто в самой середине черепа. Семён кинулся прочь, одновременно видя, как раскрывается задняя дверка и из машины начинают выбираться люди. Вскоре опять полыхнул и погас яркий луч, он будто прожектором обшарил пространство, отражаясь от осин и берёз и одновременно пробивая их навылет…

Человека у берёзы уже не было. Семён подумал, что он вернулся к машине, и попытался вновь её разглядеть. Пассажиры бродили по кустам вокруг, звали кого-то.

Семён стал обшаривать ближайший к машинам лес. Всё тот же напуганный человек обнаружился довольно далеко, он бежал, иногда падал, зацепившись ногой за ветку или корень, но тут же вставал и бежал опять.
Пробежав, без остановки ещё почти две сотни метров, человек остановился, Семён разглядел его искаженное совершенно измученное потное лицо… Среди снующих по лесу фигур обнаружился участковый Александр Сергеевич и Перминов. Первый в толпе, второй, как всегда, один. Кроме них Семён с удивлением узнал Олежку. Рядом с ним стоял ещё какой-то деревенский мужик, они спорили. Потом Семён увидел, как Олежка подал второму алюминиевую канистру, кажется полную, и тот понёс её в самую чащу. Олежка, тем временем, копался в каком-то мешке на заднем сидении. В его руках появилась небольшая цифровая камера и тут же исчезла в кармане покрытой пятнисто-зеленой камуфляжной тканью телогрейки. Вернулся второй и снова поволок в ту же чащу теперь уже рюкзак. Ещё покопавшись и, кажется, спрятав, что-то уже в другой карман, Олежка не спеша последовал за ним, затем вернулся и стал вместе со всеми бродить вокруг. Он и нашёл сидящего под осиной беглеца. За воротник приволок его, сопротивляющегося, к машинам.

Семён вдруг опять увидел вспышку, но наученный, на этот раз быстро «отступил» вглубь леса. Осторожно приблизившись, он заметил переполох, кажется, опять искали. И он догадался кого. Семён тоже захотел его увидеть. Несмотря на ношу, он оказался уже довольно далеко. Углубляться в лес никто, видимо, не захотел. Дверцы захлопнулись, и УАЗы стали друг за другом разворачиваться, направляясь обратно, по той же дороге.

– Неужели уехали? – неуверенно и непонятно у кого спросил Семён.
– Похоже, что уехали… – тоже не очень уверенно произнёс Сабанов.
– А что там у них случилось-то?
– Кто у нас теперь всё видит? – с ноткой ревности спросил Василий Григорьевич.
– А вы ничего не видели? – изумился Семён.
– Я же говорил, я слышу… Рассказывай, что видел-то.
Семён, как мог, пересказал увиденное и пережитое.
– Давай ещё подождем, и если будет спокойно, поедем к Офросинье, ей расскажешь…

Сабанов лошадь не подгонял, она шла сама, выбирая дорогу, поэтому и ехали медленно.
– Если понужать, напугается, и завезёт куда-нибудь… Видишь, темнеёт уже, потом выберись, попробуй… – шёпотом объяснил он.
– А ты посмотри, что впереди-то? Может, стоят и караулят нас где-нибудь? – После долгой паузы предложил Василий Григорьевич.
– Я уже пытался, никак не получается… – с досадой выговорил Семён.
– Э-э-э, дядя Вася, погоди! Подвези меня, – вдруг послышался неприятный дребезжащий голос.
– Кто это? – Семён почувствовал, как от лица отхлынула кровь.
– Генко, ты, что ли? – крикнул в темноту Сабанов.
– Ага, я, – отозвался невидимый Генко.
Сабанов остановил лошадь. Послышался приближающийся шум шагов по жухлой траве и раскисшей грязи под ней. Через бурьян к ним неуклюже бежал человек.
Подбежав, он первым делом водрузил на телегу алюминиевую канистру и рюкзак. Семён, наконец, узнал и мужика и его вещи.

– Ты Геннадий, чего это наночь глядя по лесу шастаешь? – спросил, понукая лошадь, Василий Григорьевич, когда мужик взгромоздился на телегу рядом с ним.
– Да вот каки-то нерусски приехали, попросили дорогу показать. А я и говорю, что лучше-то тебя никто тут леса не знат... А они и говорят, что у тебя были… Тогда я им про Олежку сказал… К нему поехали. Он и говорит: «Ладно, чем смогу, помогу», – пытаясь отдышаться, всё рассказывал Генко.
– А вещи-то не твои вроде, – Сабанов мотнул головой на рюкзак и канистру.
– Да, чо я дурак бесплатно-то ездить. От простой мне поры…
– У них взял? – притворно изумился Василий Григорьевич.
– Ладно, дядя Вася, я тоже не спрашиваю, нахера ты в лес на олежкиной телеге ездил, а обратно не везешь ничего… – Генко надолго замолчал.

Семёну тоже говорить при нём совсем не хотелось, и он всю оставшуюся дорогу ехал молча, слушая, казалось совершенно пустой диалог Генки и Василия Григорьевича.

Когда впереди замелькали огоньки сарайкинских окон, Генко заёрзал.
– Дядя Вася, останови, я в деревню своей дорогой пойду. А, это… может, купишь канистру-то у меня, а?
– А мне-то она на кой? У меня из машин только «Дружба» да и всё, – отказался Сабанов.
– Ну не хочешь, не надо. А так-то ничо канистрочка, – всё же надеялся сбыть товар Генко.
– Говорю, не надо, – в нетерпении вспылил Василий Григорьевич.
– Ладно, не ругайся, дядя Вася, пошёл я, – и Генко поковылял куда-то в темноту.

К Олежкиному дому подъехали глубокой ночью. Грека, конечно, проснулся и как будто зазвонил в колокол, гавкая около железных ворот. Сабанов в темноте, по-привычке, стал распрягать лошадь. Олежка так и не выходил. Василий Григорьевич, открыв ворота и не обращая внимания на отрабатывающего свой хлеб Греку, сложил в ограду у ворот сбрую, затем тихонько подтолкнул лошадь и та, как будто тоже презирая нервного пса, прошла во двор.
– Ну, айда домой, – устало проговорил Сабанов, закрывая ворота.

На их стук вышла Клавдия Михайловна.
– Тише вы, – зашептала громким шёпотом.
– А что тише-то? – Сабанов от усталости буквально валился с ног.
– Да, Аня спит, уробилась с этой Ефросиньей, да и та как бы не слегла?.. – шептала Клавдия Михайловна.

Сабанов вытянулся на скрипучем диване, распрямляя спину.
Голода Семён не чувствовал, хотелось только спать. К столу он, однако, прошёл, Сабанов с трудом поднявшись, тоже присоединился.

Уснул Семён сразу, и проснулся, показалось, едва прикрыв глаза, как в детстве у бабушки, где гостил летом на каникулах, опять охватило такое же разочарование, будто ночи лишили, отняли важный кусок жизни…

Было темно, Семён лежал прислушиваясь. Клавдия Михайловна уже тихонько хлопотала на кухне, слегка позванивала посуда, глухо звучало железное ведро, потрескивало пламя в печи. Семён, не сразу найдя телефон, посмотрел время. Проснулся он как по расписанию – давняя привычка. Вылезать из-под теплого одеяла не хотелось и Семён, устроившись поудобнее, попытался ещё вздремнуть. Но сон никак не принимал его. Он, то погружался в его липкую пучину, то вдруг, как и первый раз внезапно пробуждался.

– Сёма, ты не спишь, – тихонько окликнула Аня.
– Да, как бы нет… – громким шёпотом ответил Семён.
– Иди сюда…
– Анька, ты вспомни, где мы.
– Я помню, иди…
И он покорно пошёл на её зов.
– Давай просто полежим…
– Как ты это себе представляешь, с тобой и вдруг просто?.. – Семён шёл на голос, ничего не видя в темноте комнат.

Они лежали, обнявшись, не нарушая тишины дома и покоя друг друга. И, в конце концов, опять уснули. Единственное окно выходило на запад и лучи солнца долго не проникали в него, продлевая их сон.
 
– Анька, а мы, сколько проспали-то? – встрепенулся Семён, вдруг увидев свет за окном.
– А спешить-то нам и некуда, надо как-то восстанавливаться… Лекции, конечно, опять пропущу, ну и ладно, я же вчера сказала Бокалову, что заболела.

Хозяев в доме не было, на столе исходил паром ещё горячий завтрак. Пока завтракали, пришла Клавдия Михайловна.
– Доброе утро… Хорошо, что встали уже. Сейчас в школу пойдём, с директрисой потолкуете. Мне Офросинья велела вас туда сводить…
– А для чего, Клавдия Михайловна? – отозвалась Аня.
– Там и узнаете…

Школа в Сарайкино была одноэтажная, расположившаяся неправильной буквой «П» на высоком речном берегу. Школьный двор должны были украшать тополя и клёны, но, состарившись, они, требуя ухода, высились чёрными голыми страшилищами.

– Вы, подождите пока, я с директрисой побалакаю, – остановила их у двери с вывеской «директор» Клавдия Михайловна.

Наконец, открылась дверь, и Клавдия Михайловна замахала им «заходите».
В кабинете директора их встретила немолодая, полная женщина.
– Здравствуйте молодые люди. Слышала, есть у вас желание поработать в сельской школе, – сразу начала она.
– Да вроде бы, пока нет… – Семён оказался совершенно не готов к такому разговору.
– Вы подумайте, я и с жильем, на первое время, помогу, и от армии отсрочка…

Она начала перечислять достоинства деревенской жизни и работы, Клавдия Михайловна во всю ей помогала, кое-что они говорили почти хором.
– Всё, я понял, – Семён уловил паузу в их словах, – мы обязательно подумаем, вам ведь, наверно, к следующему учебному году нужно?
– Ну конечно, только бы к сентябрю-то уже и устроить вас и планы утвердить. Может быть, к лету решение своё и сообщите?
– Хорошо, только мы ведь и не женаты, Ане ещё год учиться, – решил внести ясность Семён.
– Да?.. – хозяйка кабинета вопросительно глянула на Клавдию Михайловну.
– Ну, так это дело-то поправимо… До осени ещё чуть не полгода, а доучиться и заочно можно, – опять по-учительски заявила Клавдия Михайловна.
Повисла пауза. Аня почему-то вспыхнула румянцем, а Семён сидел задумчивый, стараясь ничем эмоций не выдать.
– Ну, так пойдём мы, Нина Васильевна, до свидания, я им и школу-то покажу… – поднявшись, стала прощаться Клавдия Михайловна.

– Вы, подождите возмущаться-то, – сразу как вышли, сказала она, – это не я, Офросинья придумала вас в школу отвести…