МГЛА. Роман. Полная версия

I

Роман Разлогов приехал в Новогиреево, чтобы передать прорабу Гамову зарплату для монтажников. Они договорились встретиться у выхода из метро. Чтобы не пачкать обувь и машину, он не стал заезжать на стройку. Сверкающей решеткой радиатора «Рейндж Ровер Вог» уткнулся в забор. Заглушив двигатель, Разлогов проверил во внутреннем кармане конверт с деньгами и вышел из машины.
Апрельское солнце блеснуло в окнах трамвая, с грохотом прошедшего поворот. Люди выходили из метро и растекались во все стороны. Разлогов шел навстречу толпе, засунув руки в карманы куртки, останавливаясь или поворачиваясь, чтобы уступить дорогу. Он не любил толпу, его раздражало большое скопление людей.
Скучающий взгляд скользил поверх пестрой людской массы. Высокий рост, черные волосы и брови, голубые глаза и правильные черты лица были прекрасной визитной карточкой. Женщины задерживали взгляд на его красивом, немного вытянутом лице, которое, правда, могло показаться слишком холодным.
Что-то привлекло его внимание - волнующий изгиб под синими джинсами, мелькнувшими, как проблесковый маячок. На долю секунды, и тут же пропал. Мелькнул каштановый хвостик. Разлогов остановился и стал шарить глазами в толпе. Каштановый хвостик показался из-за голов - позвал за собой. Разлогов взглянул на часы и пошел за девушкой. Сделав несколько шагов, он оглянулся. Гамова не было.
Забор стройки перегородил тротуар, оставив узкую полосу для прохода. Разлогов решил, что если девушка сядет в автобус, то он не поедет за ней. Знакомиться в тесноте было неудобно, а кататься на автобусе - некогда. Девушка миновала остановку и направилась по дощатому проходу, установленному вдоль забора. Подойти мешали люди, которые шли перед Разлоговым. Коридор был узким, и он не мог их обойти.
Он еще не убедился, что она действительно так хороша, как ему померещилось, не разглядел ее спереди, не увидел лицо, и мысль, что он как мальчишка бежит за девчонкой, которая этого не стоит, доставляла некоторое беспокойство. «Выше, чем метр семьдесят и ниже, чем метр семьдесят пять» - прикинул Разлогов. Когда забор остался позади, он приблизился. Его искушенный взгляд не находил в ней ничего, к чему бы можно было придраться.
Они шли по Зеленому проспекту. Дома, стряхнувшие многолетнюю пыль, грелись, подставляя солнцу сырые бока. Мокрая земля пестрела мусором, кучи черного снега тонули в лужах. Но деревья уже трепетали, по ветвям бежал сок.
На девушке была короткая черная куртка, джинсы и кроссовки. Собранные в хвостик волосы открывали стройную шею. За маленькими ушами поблескивали дужки очков. Разлогов почувствовал мандраж охоты и уже представлял, как стянет джинсы с этой роскошной задницы и будет лапать ее. Хотелось поскорее увидеть, какое у девушки лицо. Сзади она была просто шикарна, поэтому очень не хотелось разочароваться.
Он ускорил шаг. От энергичной ходьбы кровь прилила к щекам. Поравнявшись, Разлогов увидел профиль девушки и выпуклую линию груди; лицо было совсем юным, оно показалось ему обыкновенным и в то же время прекрасным. Главное, не было ничего, что могло ему не понравиться. Приятно волновало некоторое несоответствие небольшой, изящно посаженной головы, и широкого стана с приподнятыми и мясистыми ягодицами, обтянутыми синей джинсой. Это делало незнакомку особенно соблазнительной. Она была и широкобедрой и длинноногой, что в глазах Разлогова являлось огромным плюсом. Шаг мог показаться несколько широким, но это не портило ее.
Все в ее фигуре, движениях, облике было просто, естественно, не на показ, и от этого казалось еще краше. Разлогов представил ее голой, как она наклоняется и выгибает спину; как раздвигаются ягодицы и открывают свое самое сокровенное. Интересно, как она кончает, подумал он, а вдруг она еще не знает, что это такое?
- Девушка, добрый день! – сказал он приветливо. – Давайте познакомимся?
- Я не знакомлюсь на улице, - ответила она после короткой паузы, не взглянув на него.
Ее высокий голос был нежным и чистым как у девочки-подростка.
- Понимаю. Банально и уже поэтому скучно. Давайте зайдем в магазин. Я угощу вас пирожным, заодно познакомимся.
Она не ответила.
- Да какая разница, где знакомиться?!
- Действительно, никакой. Просто, я не знакомлюсь.
- Весомый аргумент.
- Да. Не судьба.
- Вот именно! Как раз судьба помогла мне увидеть вас в толпе.
- Молодой человек, вы зря теряете время.
- Время? У меня его мало. Всегда. Но сейчас мне его не жалко.
Она мельком взглянула на него.
- Девушка, я не разочарую вас. Давайте познакомимся.
- Нет.
- Вы замужем? У вас есть молодой человек?
Она повела плечами, как будто ей стало зябко.
- Причем тут это?
- Вы не знакомитесь, потому что у вас кто-то есть?
- Я не знакомлюсь и все.
- Вы не верите, что хорошего человека можно встретить где угодно?
Она стала задумываться над ответами. В этом было что-то детское.
- Предлагаете поверить вам на слово?
- Наоборот. Проверить на деле. Я предлагаю вам общение, а чтобы общаться, надо познакомиться. Меня зовут Роман.
Она поджала губы.
- Молодой человек, - повернулась к нему, блеснув стеклышками очков, - я не знакомлюсь, потому что сейчас мне это не нужно. Я занята, у меня нет времени.
Ее лицо было очень милым. Она взглянула на Разлогова недовольно и требовательно, но он почувствовал, что это напускное – защитная реакция.
- У меня тоже. Но для вас я бы выкроил. – Он улыбнулся. – Вы же тратите время на обед, на дорогу. Можно было бы вместе перекусить или я мог бы подвезти вас домой. Вы работаете? Учитесь?
- Учусь. Поймите, мне сейчас не нужны отношения. Красивых девушек много, попытайте счастье с другой, - сказала она по-доброму и совсем по-детски.
- Красивых много, только вы одна.
Легкий румянец покрыл ее щеки.
- Не могу, - пробормотала она с досадой. – Я спешу.
- Какое неотложное дело ждет вас, если не секрет?
- Собака.
- Ее некому накормить?
- Выгулять.
- С собакой гуляют утром и вечером.
- А мы и днем гуляем!
Они свернули и пошли вдоль двенадцатиэтажного дома. Разлогов не ожидал, что девушка окажется такой неподатливой. Идти оставалось недолго, а знакомство пока не состоялось. Надо было что-то придумать, найти нужные слова.
- Ты, конечно, имеешь право сказать «нет». Раз не хочешь знакомиться, ничего не поделаешь. Но вот что я тебе скажу. Ты мне понравилась, понимаешь? Понравилась – и все. Кто виноват, что я случайно тебя встретил? Если я сейчас развернусь и уйду, мы больше никогда не увидимся, а я этого не хочу. 
Девушка взглянула на Разлогова и пожала плечами, в ее черных глазах мелькнуло сомнение. Она выглядела чуть растерянной.
- Я пришла. Всего доброго… – сказала она тихо, одними губами, взглянула на него еще раз и повернула к подъезду.
Девушка пошла быстро, как будто боялась, что он рванется за ней, набрала код и скрылась. Черно-синий силуэт растаял в глубине подъезда. Разлогов стоял и смотрел, как медленно со скрипом закрывается дверь. Он был смущен. Откуда, в такой в общем-то обычной молоденькой девчонке с хорошей фигурой, столько красоты?
Перед подъездом все было заставлено машинами. Дальше до следующего дома тянулся сквер с детской площадкой и лавочками. Разлогов достал телефон и направился к ближайшей скамейке.
- Ало, Гамов, это я. Не жди меня, встретимся на стройке… Попозже… Не знаю, через полчаса, может, через час… задерживаюсь, дельце одно. Давай, пока.
На площадке два по-зимнему укутанных малыша копались в сыром песке, на скамейке болтали их матери, одна курила, отворачиваясь в сторону, чтобы не дымить на детей. Порывы колючего ветра гонялись друг за другом, словно молодые псы.
Разлогов направился к скамейке и, сев на спинку, поддернул на коленях брюки. Девушка сказала, что должна выгулять собаку. Почему-то он был уверен, что это правда. Дверь скрипнула, он повернул голову. Пожилая женщина выкатила за собой сумку-тележку. Через пять минут два школьника с рюкзаками забежали в подъезд.
Прошло еще минут пять, и из подъезда вышел грузный мужчина, а из-за его спины показалась она. Девушка что-то держала на руках. Она подошла к газону и выпустила на землю маленькую лохматую собачку. Шустрый бивер с хохолком на голове бросился к дереву и поднял лапу.
- Не лезь в грязь! – она дернула поводок.
Как-то не вязался ее юный как у девочки-подростка голос с округлыми бедрами взрослой женщины, и в этом несоответствии было что-то особенно притягательное.
Разлогов поднялся и пошел навстречу. Несколько секунд девушка смотрела, словно не была уверена, что это тот самый навязчивый попутчик. Пес перебегал от дерева к дереву.
- Какое чудо! – Разлогов шагнул на газон и опустился на корточки. -  Можно погладить?
- Лучше не надо. Он не любит незнакомцев.
Песик опустил лапу и звонко залаял.
- Прямо лев, – сказал Разлогов, обращаясь к собаке. – А как зовут этого льва?
- Чарли.
- Грозный зверюга!
- Зря смеетесь. Характер у него и впрямь грозный.
Разлогов взглянул на девушку. Она застыла, правая рука ее опускалась-поднималась в зависимости от натяжения поводка. Она смотрела на Разлогова, сдвинув брови, чистыми черными глазами. Скромные очки в металлической оправе и внушительные бедра напомнили ему учительниц и библиотекарш из порнофильмов, только взор ее был чист как у ангела. Он тряхнул головой, и прядь черных волос упала на бровь - отработанный прием.
- Не надо делать вид, словно Чарли вам очень понравился, – сказала она и отвела глаза.
- Просто я люблю собак. В детстве у меня тоже была собака, немецкая овчарка.
Чарли сделал к нему несколько шагов и вдруг побежал в сторону, дернув поводок. Она едва успела переступить через лужу. Чарли рвался все дальше. Разлогов пошел за ними.
-Здесь сыро, ты запачкаешь кроссовки.
- Мы уже на «ты»?
- В «ты» нет ничего неуважительного.
- А я считаю неприличным говорить «ты» человеку, с которым только что познакомился… - она осеклась.
- Наоборот. Неуместны церемонии, мы ведь не на балу. Кстати, меня зовут Роман.
- Ольга, - сказала она, выдержав паузу.
Чарли прогуливал их по скверу, бегая от дерева к дереву. Они бродили то по дорожкам, то по газону, перешагивая лужи и кучи тающего снега. Голые ветви тянулись над их головами, стучали друг о друга, тоскуя по юной листве.
- Оль, в вашей семье выгуливать собаку твоя обязанность? – спросил он.
- Когда как, родители тоже гуляют.
- Почему бивер?
- Родители подарили.
- Понятно. Баловень семьи.
- Не баловень, а член семьи. А ваша немецкая овчарка еще живет с вами?
- Не «ваша», а «твоя», мы же договорились. Рекса давно нет. Мне его подарила мать, когда от нас ушел отец. Он стал моим другом. Настоящим. Когда я был подростком, матери со мной было непросто. Где я только не пропадал, шарился по подвалам. А Рекс помогал матери искать меня. И всегда находил.
- Почему вы… почему ты не заведешь другую собаку? Рекса никто не заменит?
- Не в том дело. Просто у меня нет времени, – и добавил с улыбкой, - как у некоторых. Животное дома – это ответственность, тем более собака.
- Просто ты не хочешь брать на себя эту ответственность.
- У меня и так ее хватает. Серьезная работа, коллектив сорок человек.
- А кем ты работаешь?
- У меня свой бизнес.
Она скользнула взглядом по его куртке, обуви.
- Не похоже? – он с улыбкой распахнул полы.
- Почему же, только замша сейчас не в моде.
- Плевать на моду. А замша мне нравится, она мягкая и не блестит как обычная кожа. Бриони, хорошая вещь за хорошие деньги.
- Можно нескромный вопрос?
- Можно.
- Какой у тебя бизнес?
В ее глазах сверкнули искорки любопытства. Он улыбнулся.
- Если наше знакомство продлится, ты узнаешь.
- Извини, - на ее щеках проступил румянец.
- Извиняться не стоит. Мой бизнес - не секрет. Просто не хочется говорить о работе в первый день знакомства. Есть более приятные вещи.
- Покатать девушку на спортивной машине и пригласить в гости?
Он засмеялся.
- Я бы не назвал свою машину спортивной.
- Мерседес представительского класса, – язвила она.
- Увидишь, придет время.
Она бросала на него взгляды, но украдкой, чтобы не выдать интерес.
- Какие это - более интересные вещи?
- Можно сходить в Центр фотографии, там часто бывают любопытные выставки. Или на концерт. Каждый вечер в каком-нибудь клубе кто-нибудь выступает. На самом деле много хорошей музыки, которой не услышишь ни по радио, ни по телевизору. Вообще, в Москве не уметь провести время – да это просто невозможно!
- Все это хорошо, но у меня нет свободного времени.
- Работаешь и учишься?
- Учусь в двух институтах.
- Зачем тебе столько?
- Я люблю учиться. Мне это интересно.
- И кем ты будешь?
- Еще не знаю. Первый иняз, второй – менеджмент и маркетинг.
- Скучища!
- А мне так не кажется. - Она дернула за поводок. - Чарли, домой!
Разлогов не заметил, как они сделали круг и вернулись к подъезду. Ольга стояла, согнув ногу в колене, и следила глазами за Чарли, который что-то вынюхивал на земле. Ее профиль был прекрасен: красивый изгиб шеи, темные брови, словно крылья приготовившейся взлететь птицы, застыли над опущенными ресницами. Она подняла руку и поправила упавший на лоб локон, почувствовала его взгляд и щеки девушки порозовели.
- Оль, дай мне свой телефон, – попросил он.
- Зачем? Все равно я не готова встречаться, - сказала она, не поворачивая головы.
- Когда-нибудь у тебя появится свободное время.
- Не знаю. Скоро сессия, у меня их будет две.
- А потом - лето.
Она вздохнула всей грудью. Хотелось не только учиться, хотелось и лета.
- Я не буду навязчивым.
Ольга подняла глаза, и Разлогов утонул в их матовой глубине, внутри у него ёкнуло. Она не сразу отвела взгляд, еще раз вздохнула и тихо, как будто стыдясь, словно показала кусочек своего тела, продиктовала номер.
- Ну, я пошла, - сказала она.
- Спасибо за номер, - он убрал телефон, - знакомство оказалось очень приятным.
- Чарли, идем. - И, уже уходя, попрощалась, - до свидания.
- До встречи, Ольга, – улыбнулся он.

2

Вечером того же дня он поехал на выходные к матери. Она уже перебралась на летний сезон на дачу в небольшой дом в коттеджном поселке «Загорские Дали».
Застоявшийся в пробке «Рейндж Ровер» летел над сырым полотном шоссе, поблескивая вороной металлической шкурой. Разлогов смотрел на дорогу и думал об Ольге. Он видел много женщин, самых разных, но ни одной похожей на нее не было. Он даже не мог решить, был ли у нее мужчина. Вот в такой бы разбудить страсть, пробудить любовь.
Он проехал Дмитров и свернул на бетонку. Густой мрак уже лег на холмы. Редкие машины пробивали его длинными огнями, но тьма тут же затягивала бреши.
Запиликал телефон.
- Привет! – сказал в трубке знакомый голос.
- Привет, привет, Ирина Александровна!
- Когда ты, наконец, перестанешь называть меня по отчеству!
- Сама знаешь, когда.
- Что я знаю?
- Когда мы будем под одеялкой, - сказал он игриво.
Ирина Александровна засмеялась.
- Занят?
- Еду к маме.
- Понятно. Выходные будешь у мамы.
- Есть предложения?
- Мои уехали. Вернутся в воскресенье. – Ирина Александровна томно вздохнула.
- Как заманчиво…
- Да, я желаю заманить тебя, – она снова засмеялась. – Сможешь?
- Дай подумать. Так, так, так… Давай, я позвоню тебе завтра до обеда. Скорее всего, мы увидимся.
- Я буду ждать, - она снова вздохнула.
- Я тоже, - он отключил телефон.
Пошел мелкий дождь. Дворники, словно ладонью, смахивали со стекла сетку капель. «Рейндж Ровер» бесшумно и стремительно глотал подъем за подъемом. В салоне плескалась ритмичная музыка. Положив руку на руль, Разлогов смотрел на дорогу. Ему было покойно и хорошо. Преодолев очередной подъем, машина понеслась вниз. Впереди тускло горели фонари придорожного кафе.
Когда оно осталось позади, в свете фар мелькнул человек. Разлогов успел лишь заметить его силуэт и отчаянный жест рукой, в которой тот держал канистру. Разлогов нажал на тормоз, прежде чем понял, зачем это делает. Он никогда не останавливался. Его раздражали люди, неспособные самостоятельно решить такие ничтожные проблемы как мелкий ремонт в дороге или вызов эвакуатора. А в этот раз почему-то остановился.
Сдал назад и опустил стекло. Из темноты проступили очертания съехавших на обочину Жигулей. Тусклый свет фонаря обрисовал мокрое лицо и взъерошенные волосы.
- Помоги, земляк. Бензин кончился.
Голос у мужика дрожал, то ли от отчаяния, то ли от того, что он изрядно продрог. Разлогов поморщился.
- Два часа здесь торчу. Выручи, брат, - звучало даже не просьбой, а мольбой.
- Шланг есть? – спросил Разлогов.
- Нет.
- А как бензин слить? У меня тоже нет.
- Может, до заправки докинешь?
- Это почти до Посада ехать, - Разлогов пожалел, что остановился. – Потом обратно. Тебе вообще далеко ехать-то?
- Я местный, из Хомяково.
- А почему такси не вызовешь?
Мужик пожал плечами.
- Номеров не знаю, - помолчал виновато. – Да и денег нет.
Разлогов выругался. Мужик устал стоять возле двери, согнувшись, и, чтобы немного опереться, нерешительно положил руку на стекло. Разлогову страшно не хотелось катать этого незнакомого мужика до заправки, слушать заискивающую болтовню.
- Не знаю я, что с тобой делать, - сказал он.
Мужик засопел.
- Тебе ствол не нужен, а? – сказал он тихо.
- Чего?
- Ствол. Настоящий.
Первой мыслью было послать его и нажать на газ. Но Разлогов не сделал этого.
- По дешевке.
Разлогов заглушил двигатель и вылез из машины. Почему-то он был уверен, что угрозы нет. Выпал случай завладеть оружием - вещью опасной и незаконной, но которая возможно пригодится. Может она за всю жизнь не понадобится, а может, понадобится один раз, но так, что без нее будет не обойтись.
Было тихо. Слабый шум дождя убаюкивал слух. Тьма покрыла все кисейной пеленой. Вдали тускло светили фонари кафе. Послышался гул приближающейся машины, из-за бугра появились два столба света, полоснули по черноте, опустились к земле и выхватили из темноты съехавшие на обочину Жигули и мокрое, измученное лицо мужика.
Когда машина проехала, Разлогов приблизился к нему.
- Что за ствол?
- ПМ и обойма к нему.
- У тебя он откуда?
- Брат мент из Чечни привез. Брат помер, а мне такая штука без надобности. Погоди-ка.
Мужик открыл багажник Жигулей, порылся в нем и достал сверток.
- Вот, - развернул тряпку и сунул Разлогову.
В темноте проступали лишь очертания. Разлогов вернулся в машину и включил свет.
- Давай сюда.
Мужик ловко достал из пистолета обойму и оттянул затвор. Пистолет клацнул, вспоров заговорщическую тишину. У Разлогова морозец пробежал по спине. Небольшой кусок стали, ладно умещавшийся в грубой руке мужика, и притягивал и пугал.
- Держи.
Разлогов взял пистолет неумелой рукой, повертел, почувствовав приятную тяжесть.
- А от чего брат умер? – спросил он, словно боялся, что между лежащим у него на ладони предметом и смертью брата может быть какая-то связь.
- Спился. Ты не думай, ствол чистый, с войны. Кто там учитывает… За пять штук возьмешь?
Разлогов посмотрел на него.
- С обоймой. Восемь патронов… Ну, за четыре?
Никогда прежде Разлогов с оружием дела не имел. Когда мужик предложил пистолет, единственным мотивом приобрести его было – на всякий случай. Но увидев пистолет, а тем паче подержав в руке, Разлогов почувствовал, что тот ему нравится.
- Брат помер, а мне он на что? Вожу в машине, не знаю, как избавиться.
Разлогов положил ствол на соседнее сиденье, достал портмоне и отсчитал четыре тысячи. Мужик, явно обрадованный, положил обойму рядом с пистолетом.
- Восемь патронов, – повторил он, скомкав деньги в кулаке. – Спасибо брат!
Разлогов завел двигатель и, нажав на газ, понесся вперед, словно за ним гнались. Скрывшись за поворотом, он остановился, вышел из машины, взял тряпку, которой протирал стекла, завернул в нее пистолет и обойму и убрал в багажник.

Мать любила пастельные тона, камин, нарисованные на стенах узоры, мебель под старину, цветы в горшках, которые привозили на лето и увозили на зиму. Матери нравилось, а Разлогову - нет, ему все казалось фальшивым, как розы из папье-маше.
Они сидели за столом в просторной столовой и пили чай. Яркий свет ламп, стилизованных под свечи, желтыми бликами мерцал на чайном сервизе. Кремовые с маленькими амурчиками шторы укрыли за окном апрельскую ночь.
Лариса Федоровна подлила себе из чайника и широко зевнула, запоздало прикрыв рот большой ухоженной рукой. Ей было пятьдесят пять, но лицо еще сохраняло отблеск былой красоты. Ярко-рыжие волосы были уложены, вырез малиновой кофты открывал покрытую сетью морщин, словно старую картину, грудь, на которой поблескивал маленький ромбик с изображением тельца. Она сделала глоток и посмотрела на свои ногти, тоже малиновые.
Разлогов положил на стол конверт.
- Вот. Как ты просила.
Лариса Федоровна заглянула в конверт.
- Угу, - кивнула она и сделала глоток.
Разлогов откусил от бутерброда с колбасой.
- Мам, не понимаю, зачем тебе столько денег? У тебя пенсия и каждый месяц я даю тебе тридцать тысяч. Я не прошу отчета, просто не понимаю, зачем тебе столько?
- Ромаша, - Лариса Федоровна напряженно заморгала. – Ты ставишь меня в неудобное положение! Ты же знаешь, какие сейчас цены. Маникюр, прическа, это же все не копейки стоит. Надя с Наташкой в мае приедут, я же не могу им на день рождения подарить какую-нибудь фигню за триста рублей.
Он смотрел в чашку и жевал.
- Подари тете Наде какое-нибудь из своих старых платьев, а Наташке я куплю цветы.
- Ты что! Старое платье – это хамство! – она развернула шоколадную конфету и отправила ее в рот целиком, за щекой образовалась выпуклость. – Скажешь, тоже. Тебе на тетку две тысячи жалко?
- Ладно. Оставим этот разговор.
- Вот именно – оставим, - она размолола конфету крепкими челюстями. – Давай лучше поговорим о тебе.
- Обо мне? У меня все в порядке.
Он откинулся на спинку стула и ухмыльнулся.
- Ромаш, ты знаешь, я стараюсь не вмешиваться в твою жизнь и никогда на тебя не давлю.
- Спасибо, мама, – он скрестил на груди руки.
- И все-таки, я хочу сказать. Может, уже хватит прожигать жизнь? Голова у тебя на плечах, деньги есть, молодой, красивый, здоровый – пора б уж присмотреть кого-нибудь.
- Мама!
- Молодой, да не совсем. Тридцать два – прекрасный возраст, чтобы завести семью. Девки у тебя есть, это понятно. Погулял и хватит. Чего на них деньги спускать. Это все равно, что в трубу. Вот влюбишься в какую-нибудь по уши, и будет из тебя высасывать…
Разлогов улыбнулся и покачал головой. На нем были джинсы и синий с серо-коричневым узором свитер, который ему подарила Лариса Федоровна. Мать посмотрела на него продолжительным взглядом, окинув большую ладно скроенную фигуру сына, словно оценивала.
- У нас с тобой всю жизнь была семья ты да я, - голос ее изменился. - Я бы внуков понянчила, пока не старая.
Он молчал, разглядывая шторы. Лариса Федоровна взяла чайник и подлила ему и себе.
- Остыл уже, - сказала она, сделав глоток.
- Я больше не хочу, - пробормотал он. - Спать пора.
Она поставила чашку и вновь стала рассматривать ногти, сначала положив руку перед собой, потом согнув пальцы и поднеся к глазам. Разлогов взглянул на нее. Порыв сентиментальности сменился привычной чванливой важностью. Увядающее породистое лицо вновь стало удовлетворенным и безмятежным.
- Мам, - сказал он.
Лариса Федоровна продолжала заниматься ногтями, выгнув от усердия брови.
- Мам!
Она не подняла глаз, лишь кивком показала, что слушает.
- У тебя кто-то есть?
Не сразу оторвавшись от своего занятия, медленно, словно вытаскивая ногу из глины, она перевела на него взгляд.
- А ты считаешь, что я уже стара для этого? Только я не буду докладывать, как у меня обстоят дела в этом отношении.
Она смотрела какими-то чужими глазами, совсем не глазами его матери. Этот взгляд подтолкнул его задать еще один вопрос.
- А если со мной что-нибудь случится, ты будешь очень переживать?
- Что? – Лариса Федоровна рассердилась. – Что может с тобой случиться? Прекрати эти дурацкие вопросы!
Лариса Федоровна курила на крыльце, накинув на плечи пальто с пушистым воротником. Сняв свитер, Разлогов в одной футболке расхаживал по своей комнате на втором этаже. Он водил глазами по желтым в цветочках обоям, утомленный скукой, останавливался, крутил головой и снова ходил.
На следующий день в субботу он поехал к Ирине Александровне.

3

Они лежали на широкой постели в большой темной комнате и остывали, устремив в потолок блаженные лица. Белые тела мягко выделялись на темной простыне. Тусклые блики застыли на бутылке и двух бокалах на журнальном столике. В приоткрытое окно доносились звуки уставшего за день города. Располневшее тело Ирины Александровны с пятнами сосков и черным треугольником внизу живота в темноте казалось еще больше. Ее дыхание было учащенным и счастливым. Она раздвинула ляжки, вытерла себя полотенцем и оставила его между ног.
Разлогов лежал как расстрелянный, уставившись в темноту и не двигаясь. Его опавшая плоть отдыхала, повернувшись на бок.
- О чем ты думаешь? – тихо спросила Ирина Александровна.
- Ни о чем.
- Вообще? Так не бывает.
Он вздохнул.
- Не знаю. Не помню. Может, и думаю, только не обращаю на это внимание. В голове пустота, в теле легкость …
Она повернула к нему лицо.
- Мне кажется, ты думаешь о чем-то.
- Думаю. Только потом, попозже.
- О чем?
- О нас с тобой.
- Не ври.
- Серьезно. Вспоминаю, как все начиналось.
- Зачем?
- Не зачем. Просто мне нравятся эти воспоминания, они возбуждают. Учительница и ученик. Только подумать! Когда половина моих друзей занималась онанизмом, а другая половина постигала азы этой науки на сверстницах, которые ничего не чувствовали и не умели, я уже проходил с тобой университетский курс.
Ирина Александровна засмеялась, повернулась на бок и положила руку ему на грудь.
- Я тебе и впрямь тогда понравился или просто оказался самым доступным?
- Наверное, поначалу, все-таки второе. Сейчас уже не помню, - она опять засмеялась. – Я многим из вас нравилась. Было забавно смотреть, как желторотые юнцы пытаются произвести впечатление.
- Еще бы! Все учителя женского пола были для нас старухами. И вдруг появляется новая учительница физкультуры, которой двадцать пять лет, мастер спорта по акробатике, и с отличной фигурой!
- А какие глупые были комплименты! Один, уже забыла его фамилию, сказал мне: «Ирина Александровна, у вас такие стройные, – посмотрел на мои ноги, покраснел и сказал, – руки!» - она тихо засмеялась.
Разлогов усмехнулся.
- Ты носила облегающие брюки, и мы рассматривали тебя со всех сторон, особенно задницу.
- Ах вы! Я и не замечала…
- Ты многого не замечала…
- Целый год я провела как образцовый преподаватель. Как монашка.
- А потом?
- Потом? Вас вокруг была целая куча, и у каждого в глазах это трогательное желание. Я была молода…
- И ты решила преподавать нам не только физкультуру.
- Кому-нибудь из вас. А почему нет? Шестнадцать – семнадцать лет уже достаточный возраст, чтобы осваивать эту науку.
- Мне было шестнадцать.
- Да. Ты был худой, стройный, красивый мальчишка, брюнет с голубыми глазами… Как меня волновали твои полнокровные щеки. Я понимаю мужиков, которых тянет на молоденьких девочек. Помню, как вы играли в баскетбол, носились по залу, и вдруг ты останавливаешься передо мной, мокрый, запыхавшийся, впиваешься в меня глазами ниже пояса и густо краснеешь. Милый мальчик… Хотелось испортить тебя, развратить.
- Испортила и развратила.
- Ты обижаешься на меня?
- Нет, что ты…
Она погладила его по груди, накрутила на палец прядку волос.
- Знаешь, а я чувствую себя виноватой перед тобой. Каждый мальчишка должен начинать это с такой же, как и он, неопытной девчонкой. Сначала все должно быть чистым, подкрепленным чувствами. Первая любовь… Опытная женщина должна быть потом, после разочарования, она должна приземлить, показать, что такое похоть, всему научить. Но потом. Начинать надо с чистоты, беспорочности.
- Да брось. Наоборот, ведь благодаря тебе у меня с бабами все хорошо. Меня любят… - он поцеловал ее.
Ирина Александровна прижалась к нему, потом села. На ровной спине выделилась ложбинка. Горлышко бутылки брякнуло о край бокала. Она повернулась к Разлогову.
- Я хочу выпить за тебя. Спасибо за все. Я тебе очень благодарна.
Она опустила одну ногу на пол, другую согнула. Ее стан с темным треугольником между полными бедрами манил. Разлогов почувствовал ее теплый взгляд.
- За тебя тоже, - они чокнулись.
- Знаешь, с тех пор, как появился ты, кроме тебя и мужа у меня никого не было. Клянусь, – сказала она, когда они снова легли. - Я всегда была рада, что у меня есть такой юный мужчина. Когда ты женишься, то, конечно, оставишь меня…
- Я еще не собираюсь…
Она закрыла ему рот рукой.
- Тебе уже пора. Я просто хотела сказать, что мне будет не хватать тебя. Но я не хочу другого любовника. Хочу, чтобы у меня так и остались ты и муж. Все, что было до тебя – не считается.
- Мне нравится, как ты относишься к мужу. Обычно любовницы смеются над мужьями или жалуются.
- Нет. Я люблю Сережку. Только иначе. Он настоящий муж, настоящий отец, и как у мужика у него все нормально. Просто мы уже приелись друг другу. Сделает свое дело, отвалится к стенке и спит.
- Ты кончаешь с ним?
- Уже забыла, когда это было последний раз.
- Почему не поговорить?
- Не хочу.
- Почему?
Ирина Александровна помолчала.
- Он знает про нас, - сказала она тихо.
- Про меня?
- Да.
- Давно?
- Давно.
- Как он узнал?
- Он же не дурак. Наверное, по мне видно. Как-то он приехал с детьми, после того как у меня был ты. Я спросила его о чем-то, такая веселая. Он не ответил, посмотрел на меня как-то странно. Прошла минута, я уже напряглась. Он стоял вот здесь, возле кровати. Потом вдруг схватил с нее простыню с одеялом и как швырнет на пол. И ни слова.
- Ты не поменяла белье?
- Оно было то же, что и при нем. Просто он понял. Мужчина же чувствует, когда женщине не хватает. А потом все как будто нормально. Ни с того ни с сего. Удовлетворенная. Так ведь не бывает.
- Вы объяснились? Почему ты раньше ничего не говорила?
- А зачем? – она вздохнула, прижалась к нему. – Объяснений не было. И за это я ему благодарна. Все пошло, как раньше. Он сделал это ради детей. Мы, можно сказать, счастливая семья, а то, что у меня кто-то есть, как бы не замечаем. Раз в месяц он находит повод забрать детей и куда-то поехать. И когда уезжает, не целует меня. И когда возвращается, не целует. Каждый раз, когда уходит из дома или приходит с работы, целует, а в этот раз нет. И не смотрит на меня, и я не смотрю на него. Не хотим встречаться глазами. 
- Я бы так не смог.
Она снова положила руку на его губы.
- Не надо. Не осуждай его, а то я обижусь. Он делает это ради семьи. Я люблю его. Только по-своему, – она помолчала. – Понимаю, что я сука, что виновата. Иногда меня мучает совесть, я плачу. Только чтоб он не видел. Хочу позвонить тебе и сказать, чтобы ты меня бросил. А потом успокаиваюсь и понимаю, что пока без тебя не могу. Наверное, еще не состарилась. Так пока лучше для всех.
Ирина Александровна всхлипнула. Разлогов повернул ее лицо к себе и мягко поцеловал в губы.
- Но когда-нибудь ты ведь бросишь меня? – то ли спросила, то ли утвердительно сказала она.
- Не хочу об этом думать.
- У тебя должно быть столько девчонок, молодых, красивых. Ну, зачем я тебе?
- Ты - моя первая женщина. Мне хорошо с тобой.
- Уже пятнадцать лет. Я старею.
- Все равно ты красивая.
- Не верю. Разве можно сравнить меня с молодой…
- Вряд ли.
- …
- Ни одна молодая не умеет это как ты.
- Чего тут уметь? Раздвигай ноги и подмахивай.
- Но каждая делает это по-своему. Ты – лучше всех.
- Лучше всех? Можно поконкретней? – она перешла на шепот.
- Прикосновения – вот что действует на меня сильнее всего, – ответил он тоже шепотом.
- Прикосновения где, там?
Он почувствовал ее мягкую руку, шевеление заботливых пальцев, они сильно, но не до боли сжали его. Кровь хлынула вниз живота. Разлогов повернулся и нашел губами ее рот. Она ласкала его сильными требовательными движениями.

В воскресенье в полдень он позвонил Ольге.
- Алло!
- Привет Оль, это Роман.
- Здравствуй… - в сети застряло не договоренное «те».
- Как дела, чем занимаешься? Дробишь гранит науки? – спросил он весело.
- В общем, да.
Ее слова звучали приветливо.
- Знаешь, голове тоже надо давать отдых. Если мозги перенапрячь, они будут плохо соображать и подведут на экзамене.
- Это правило всех лентяев и тех, кто плохо учился в школе.
- Я тоже придерживаюсь этого правила, хоть в школе учился хорошо.
- Можно превратиться в лентяя и после школы.
- Мой преуспевающий бизнес поспорил бы с тобой.
- А мой папа говорит, что залог успеха в труде и прилежании.
Разлогов чуть не расхохотался в трубку.
- Твой папа говорит правильно. Я лишь сделал маленькое дополнение, что отдыхать тоже надо. В общем-то, я веду к тому, что можно было бы посидеть в кафе, выпить по глотку коктейля. Сегодня воскресенье и пару часиков, наверное, можно выкроить.
- Нет, - отрезала она. – Даже ни полчасика. У меня курсовая.
- Ладно, ладно. В другой раз. Буду надеяться, что когда-нибудь я все же заслужу эти полчасика.
- И я не пью коктейли.
- Есть и другие напитки.
- Я вообще не пью спиртное.
- Дело твое, но советую как-нибудь попробовать, - Разлогову нравилось поддерживать игривый тон, Ольга принимала его, хотя сама оставалась серьезной.
- Мне нравятся другие напитки.
- Прекрасно, на этом и сойдемся. Обещаю угостить тем, что тебе понравится.
- Ты угадываешь желания?
- Не всегда. Просто я хотел сказать, что постараюсь, чтобы тебе было хорошо, когда мы встретимся, и ты действительно отдохнула, получила удовольствие и набралась сил.
Разлогов почувствовал, что Ольге понравились его слова. Она молчала, но тем молчанием, которое означает благодарность.
- Хорошо, Ольга. Желаю тебе успеха в таком унылом занятии, как учеба, - сказал Разлогов, закругляя разговор.
- Спасибо.
- Я позвоню как-нибудь на днях.
«Вот цаца, - подумал он, положив трубку, - другие только и ждут, когда наступит момент, чтобы сказать «да» и раздвинуть ноги, а эту приходится уговаривать», - но признал, что именно поэтому она нравится ему еще больше.

4

Начало недели выдалось напряженным. В понедельник стало известно, что собственники склада, который арендовала «Greenwind» - фирма Разлогова, в срочном порядке расторгли договор. Внушительная неустойка утешала, но не могла помочь в главном – найти новые площади. Помещение требовалось большое – не менее тысячи квадратов. Вызывало досаду то, что старый склад располагался в черте города, и плата была умеренная. Найти помещение на таких условиях было очень трудно. Оставался всего месяц, чтобы заключить новый договор и перевезти оборудование.
Понедельник и вторник Разлогов работал допоздна. В среду поначалу тоже было не легче. Однако вторая половина дня прошла спокойнее и в начале седьмого он освободился. Разлогов позвонил Ольге, она не взяла трубку, он поехал домой, принял душ, сварил кофе. Усевшись в старое кожаное кресло, которое он очень любил, он поставил на столик кружку и снова набрал номер. На этот раз Ольга ответила.
- Алло.
- Привет.
- Привет.
- Что-то у тебя голос утомленный, – сказал он.
- Ага.
- Выдался нелегкий денек?
- Просто сумасшедший, - вздохнула она. – Три зачета. Из одного института сразу в другой.
- Сейчас уже все? Домой?
- Издеваешься? Еще один зачет надо сдать!
- Когда же ты освободишься?
- Через час, может быть.
- Не институт, а концлагерь какой-то.
- Ага.
- Что ж, терпи. Все имеет свой конец в этом мире, и сегодняшний день не исключение.
- Да, но надо получить зачет … А потом еще домой ехать. Ненавижу это метро.
- А где твой институт находится?
- На ВДНХ.
- О! А я сейчас на Ярославке. Давай, подвезу?
- Не надо, - пролепетала она.
Разлогов почувствовал, что ее усталость на его стороне.
- Я как раз через полчаса собирался домой.
- Не люблю жертвы.
- Да какие жертвы, нам по пути.
Ольга сопела как ребенок.
- Тебя, наверное, дома ждут, - сказала она, наконец.
- Я взрослый мальчик, живу один.
- Ну, если тебе не трудно…
- Мне не трудно. Куда подъехать?
Разлогов припарковался на улице Кибальчича недалеко от Финансового университета, плотно приткнув чью-то «шестерку» с погнутым бампером. Было уже темно. Эти минуты казались намного более томительными, чем те, когда Разлогов ждал других девушек, которые давали ему сразу все. Сейчас он не ждал ничего. Вряд ли это можно было назвать свиданием. Просто встреча – возможность услышать голос, заглянуть в глаза.
Разлогов издалека увидел ее стройную фигуру и вышел из машины. С ней были две девушки. Они пошли дальше, а Ольга осталась на тротуаре. Разлогов подошел. На ней было темное демисезонное пальто с поясом, а волосы, как и в первую встречу, были собраны на затылке в хвостик. Она смотрела очень серьезно, Разлогову показалось, что с недоверием.
Ему хотелось, чтобы Ольга взяла его под руку, и они пошли бродить по этой уютной улице, стали бы о чем-то болтать, улыбаться, и он чувствовал бы ее руку на своей руке.
- Тебе идут очки, - сказал он.
- Не правда.
- Нет, правда.
Она промолчала.
- Пойдем? – Разлогов повернулся в сторону машины.
Они держались в некотором отдалении друг от друга. Ольга перекинула сумку на плечо со стороны Разлогова, словно чтобы отгородиться. Она смотрела перед собой, а Разлогов – на нее, на ее руку, спокойно лежащую на сумке.
- Поздравляю с зачетом.
- Разве я сказала, что сдала?
- Это и так понятно.
- Половина группы не сдала.
- Ты ведь отличница.
- Я разве говорила?
- Это и так видно.
- Звучит как насмешка.
- Наоборот, это комплимент.
Он подошел к шестерке и стал у двери водителя. Ольга ждала, когда Разлогов откроет дверь.
- Знаешь, Оль, это очень сексуально - иметь такую внешность и быть отличницей.
- Смеешься?
Они стояли, разделенные Жигулями и смотрели друг на друга, он – улыбаясь, она – не понимая.
- Оль, тебя ничего не удивляет? – спросил он.
- А что меня должно удивлять?
- Эта машина.
- Что с ней?
- Я как бы собираюсь везти тебя на ней…
- Так открой дверь… Ну?.. Что, вообще происходит?
Он смотрел на нее несколько секунд и вдруг расхохотался.
- Это не моя машина.
Он подошел к «Рейндж Роверу», отключил сигнализацию и открыл пассажирскую дверь. Ольга не двигалась. Он подошел и взял ее за локоть.
- Пойдем.
Она высвободила руку.
- Я не понимаю тебя.
- Оль, это просто шутка. Я думал, когда ты увидишь, что я предлагаю сесть в Жигули, ты удивишься.
- Меня удивляют такие шутки, а не Жигули.
- Тебе все равно, на какой машине я бы тебя повез?
- Абсолютно.
- Тебе это не важно?
- Мне важно, чтобы по дороге она не развалилась, а какая это будет машина, эта или эта, мне по барабану.
- Ладно, извини. Будем считать, что это была неудачная шутка.
Когда они сели в «Рейндж Ровер», она спросила:
- Ты всегда так шутишь?
- Бывает.
- Все-таки, не могу понять, какой в этом смысл?
- Повторяю, это просто шутка.
Он вырулил из ряда припаркованных машин и дал газ.
- У вас в семье есть машина? – спросил он.
- Да.
- Какая?
- Меган. А что?
- Я понял, для тебя не имеет значения, на чем ездит парень, с которым ты познакомилась.
- Никакого. Я знакомлюсь с парнем, а не с машиной.
Она сидела в кресле довольно вальяжно, чуть раздвинув колени, и смотрела на него, все еще с недоумением.
- Я просто хотел похвастаться машиной, - сказал Разлогов, изобразив на лице что-то среднее между усмешкой и виноватой улыбкой.
- Похвастаться? Ты же взрослый!
Он засмеялся.
- Это ты - взрослая. А я просто веселый.
- Можно задать нескромный вопрос? Сколько тебе лет?
- Тридцать два. А тебе?
- Девушку не спрашивают, сколько ей лет.
- А можно, я все-таки спрошу?
- Зачем?
- Я хочу знать, есть ли тебе восемнадцать.
- Уже девятнадцать!
Он засмеялся, она улыбнулась, взгляды их встретились.
- Про восемнадцать – ты серьезно? – спросила она.
- Конечно. Думаешь, тебе нельзя дать семнадцать? Мне казалось - между семнадцатью и двадцатью.
- Мне - двадцать лет?
- А что такого?
- Я выгляжу такой старой?
- Да, двадцать лет – уже рухлядь.
- А тридцать два?
- Труп! Ты говоришь с трупом!..
Они расхохотались.
Когда они вышли из машины, Ольга попросила, чтобы он ее не провожал.
- Я должен подняться с тобой на этаж, – сказал Разлогов.
- Зачем?
- Девушку надо провожать до квартиры. Это элементарная вежливость.
- А если девушка не хочет, чтобы ее провожали до квартиры?
- Я настаиваю.
Ольга одновременно радовалась и сердилась. Разлогов видел это. Видел, что в глубине души ей хочется побыть с ним еще какое-то время.
Он взялся за дверь.
- Что же ты? Набирай номер.
- Не понимаю, что толкает молодого человека идти в подъезд.
- А вдруг там маньяк? Не хочу, чтобы твой труп был на моей совести.
- Что ты говоришь! – она топнула ножкой. – Стоит парню оказаться в подъезде, как он сам превращается в маньяка!
- Я взрослый парень, свои гормоны держу в узде.
Ольга набрала код, и они оказались в подъезде. Она шла впереди, оставляя за собой легкое облачко приятных духов.
В лифте Ольга встала к боковой стенке и отвела глаза. На ее лице, на этом майском лугу пушистых, не тронутых ветром одуванчиков, полыхнул румянец. Хотелось обхватить ее за талию, притянуть к себе, почувствовать губами это свежее смущенное лицо…
Когда они подошли к двери квартиры, Ольга вставила ключ в замок и повернулась к Разлогову.
- Спасибо, - сказала она тихо. – До свидания.
- До свидания.
Взгляд Ольги на секунду вспорхнул к его глазам, и она скрылась за дверью.

5

Разлогов сел в машину. На душе было светло и радостно. Не было ни прикосновений, ни поцелуев, но это не вызывало досады или сожаления, даже нравилось ему, потому что обещало быть потом, и в десять раз лучше. Ему нравилось это новое желание, оно было свободным от нетерпеливой чесотки между ног. Он знал, что выпьет ее медленно, по глотку. А может, и впрямь жениться?
На Зеленом проспекте перед метро Новогиреево была пробка. Слева, словно корабль в доке тянулась черная громада строящегося торгового центра, в котором монтажники Разлогова делали вентиляцию. На обочине, как белые угловатые тюлени на берегу, жались друг к другу маршрутки.
Разлогов увидел женщину в темном приталенном пальто с широкими отворотами, она показалась ему знакомой. У ее ног лежали коробки и пакеты. Разлогов видел ее раньше. На вид этой красивой, немного располневшей женщине было около пятидесяти. Каждый раз, когда Разлогов встречал ее, она была в длинной, темной, закрытой до запястий и щиколоток одежде. Плотная и облегающая, она в то же время подчеркивала ее породистую фактуру. В красивом, смягченном увяданием лице таилась загадка, точнее даже противоречие.
Всякий раз, когда Разлогов видел ее, подойти мешало выражение озабоченности, которое присутствовало в ее лице. Ему очень хотелось сблизиться с этой женщиной, такой земной и плодородной, собрать ее перезрелый урожай.
Разлогов прижался к бровке и включил аварийку.
- Добрый вечер! – сказал он, выйдя из машины. - Мы не знакомы, но я видел вас. Неоднократно...
Женщина направила на него прищуренный взгляд. Разлогов встал перед ней и улыбнулся, показывая, что имеет добрые намерения.
- Вы ждете машину?
- Своего водителя. Только он долго едет. И телефон не отвечает. – Ее голос был низким с хрипотцой. Она глянула на длинную череду автомобилей и снова посмотрела на Разлогова. – Не знаете, пробка далеко начинается?
- Начинается-то недалеко, да почти не двигается.
Разлогов обернулся, посмотрел, как недовольные водители огибают «Рейндж Ровер», потом снова на нее, их глаза встретились.
- Может, я помогу вам?
- Что поможете, отвезти?
- Да.
- Серьезно? – удивилась она.
- Вам куда ехать?
- На Щелковскую.
- А мне на Подбелку! – сходу придумал Разлогов.
- Думаю, не стоит. Мой водитель уже, наверное, близко.
- А может, далеко, он же не отвечает.
- Спасибо, но все-таки не стоит.
- Я доставлю вас не хуже вашего водителя, - сказал он и наклонился, чтобы взять коробку.
- Нет, нет, не нужно!..  Я вас не знаю…
Ее сопротивление было неискренним. Он положил коробки и пакеты в багажник «Рейндж Ровера».
- Все-таки как-то,.. - она была немного растеряна.
- Ну что вы. Пустяки. Отправьте своему водителю смску, чтобы ехал домой… - и открыл перед ней дверь. - Прошу вас. 
Она протиснулась в салон, обдав Разлогова ароматом дорогих духов. Он едва не взял ее за локоть. Недлинные с проседью волосы были схвачены на затылке широкой заколкой. Она опустилась на сиденье и, придерживая полы пальто, перенесла в салон одну ногу в изящном черном сапоге, потом другую. Этим движением она растянула подол трикотажного платья или юбки, надетой под пальто. Это выглядело очень соблазнительно. Разлогов закрыл дверь и сел в машину.
Стянув с руки перчатку, она привычным движением поправила на шее платок, достала из сумки зеркальце и посмотрелась в него. У нее были умные темные глаза, большой рот с подвижными уголками, чувственные губы, слегка тронутые розовой помадой. Она убрала зеркальце, закрыла на сумке «молнию», сняла другую перчатку и положила руки на сумку. Потом, вспомнив, ощупью нашла ремень безопасности.
- Я помогу.
Разлогов повернулся, чтобы взять ремень. Рука у нее была горячая. Ему показалось, что она не убрала, а отдернула ее. Красивое породистое лицо оказалось совсем близко. Она прижалась к подголовнику и как будто перестала дышать. Глаза, окруженные сетью морщинок, заметались, словно пойманные в силки, ушли в сторону, спрятались под дрожащими веками. Ремень лег на ее грудь, как косая ложбина меж холмов. Замок щелкнул, Разлогов откинулся в кресле. Вздох поднял грудь женщины, словно она не дышала, пока он был рядом. Колени двинулись под пальто.
Разлогов почувствовал, как по венам быстрей побежала кровь. Он посмотрел в зеркало и мягко тронулся. Напряженность растворилась в музыке, огнях, белых лентах дороги. «Интересно, как она кончает? – подумал Разлогов, глянув на свою пассажирку. – Как другие в этом возрасте, зажмуривается и орет, будто ее режут тупым ножом?»
- Вы здесь работаете или живете? – спросил он.
- Работаю. Вон в том здании.
- А что там?..
- Салон красоты. Я хозяйка. А вы?
- Возле метро строится торговый центр. У меня там подряд.
- У вас своя фирма?
- Да.
- Строительная?
- Климатическая.
- Это как?
- Вентиляционное оборудование.
- И вы - хозяин?
- Да, – улыбнулся он.
Они свернули на Свободный проспект в сторону шоссе Энтузиастов. Пошел дождь, мелкими каплями просеиваясь на стекло. Разлогов включил дворники.
- Я вас видел раньше.
- Где?
- Здесь, в Новогиреево. Причем, не раз.
- Мне кажется, я тоже вас видела.
- Меня зовут Роман.
- Нина.
Ее подбородок утонул в темных складках шелкового платка. Ремень был несколько туговат, она оттянула его под грудь.
Дорога стала свободнее.
- Можете сделать вентиляцию в квартире? – спросила она.
- Вообще-то бытовая вентиляция не наш уровень, мы работаем с большими площадями, но, конечно, я могу прислать мастера.
- Какой кондиционер самый лучший?
- Хороших достаточно много, впрочем, как и плохих.
- Сколько стоит хороший кондиционер?
- Не знаю. Повторяю, мы работаем с промышленным оборудованием.
- А какой фирмы?
- Знаете, вообще-то я слабо разбираюсь во всем этом, – усмехнулся Разлогов.
Она посмотрела на него.
- Вы же сказали, что у вас своя фирма.
- Я веду бизнес, договариваюсь и считаю деньги, а вентиляцией занимаются подчиненные. Я пришлю толкового человека, он все сделает. 
Разлогов повернулся, и их глаза встретились, возраст делал ее взгляд мягче. Нина не сразу отвела глаза. Она ослабила на шее узел платка, коротким движением расстегнула две верхние пуговицы и вздохнула.
- Я хочу кое-что сказать вам …
Тихо, словно ждала этого начала, Нина толи согласилась, толи спросила, глядя в окно:
- Да.
- Знаете, бывает, видишь кого-нибудь часто, может даже каждый день. Потом сталкиваешься с ним нос к носу и - как будто в первый раз. А все предыдущие разы ты не замечал его, как урну возле подъезда… А другого человека стоит увидеть лишь однажды, и он остается в памяти.
Проехав шоссе Энтузиастов, они вновь оказались в пробке.
- Как-то я видел вас на площади перед Перовским универмагом. Вы куда-то быстро шли, и вдруг остановились и обернулись. Вы смотрели назад и вверх, может быть на часы, не знаю. Ваше лицо было напряженным. Напряжение было во всей вашей фигуре. Вы мне так и запомнились: напряженное лицо, передавленная талия, схваченная складками тесного платья. Лето, жара, а вы во всем темном и застегнуты на каждую пуговицу.
- Ну и что в этом такого запоминающегося?
- Вы были очень красивы.
- Да будет вам.
- Какое резкое несогласие. Вы считаете себя некрасивой?
- Так я, конечно, не скажу, но, чтобы разглядеть красоту в какую-то секунду, в каком-то повороте… Что-то не верится.
- А как, вы думаете, мы находим красоту в женщинах? Листаем журналы с барышнями в купальниках? В наших глазах красота в женщине вспыхивает как лампочка. А после может потухнуть, а может не потухнуть.
- Интересное мнение.
- Потом я вас видел еще несколько раз. И всегда в эти мимолетные встречи вы производили такое же волнующее впечатление: красивое, озадаченное чем-то, может даже печальное лицо и длинная закрытая одежда.
- Приятно слышать. Спасибо, - сказала она сдержанно. – Вы ждали удобный момент, чтобы мне это сказать?
- Момент сам подвернулся.
Разлогов глянул на нее украдкой. Нина смотрела в окно, как будто не очень интересуясь его болтовней.
- Вам идет то, как вы одеваетесь, но почему так закрыто?
- Я вдова.
- О, простите. Мне это почему-то не пришло в голову.
- Ничего. Я привыкла.
- Давно?
- Два года.
Они замолчали. Нина вздохнула, Разлогову показалось, что она не против продолжить разговор.
- Еще раз извините, надеюсь, мои слова не обидели вас, - сказал он.
- Конечно, нет. Но… признаюсь, это немного неожиданно для меня.
Разлогов посмотрел на нее.
- Вы красивая женщина, –  сказал он тихо.
Она потеплела, склонила голову и улыбнулась, глаза спрятались в сетке морщинок. Ее улыбка показалась Разлогову вымученной.
- Вы очень красивая женщина, - сказал он еще тише.
- Ну что вы…
Он почувствовал, что «очень» было лишним. Она вздохнула, как будто подавила стон, зашевелилась, стала поправлять платок.
- Все же странно, как вы запомнили…
- Не вижу ничего странного.
- Не знаю, как-то… - ее пальцы перебирали ремень сумки.
- Просто, я вижу в вас красоту.
Он замолчал. Нина посмотрела на Разлогова и, встретившись с его глазами, тут же отвела свои, опустила лицо в платок, спрятав в складках теплую улыбку. Ее глаза увлажнились.
- Давно я не слышала таких слов, - сказала она своим низким с хрипотцой голосом.
- Почему?
- Естественно, бывают комплименты на работе, от знакомых, но это из разряда дежурных фраз. Иногда подвыпившие мужики выражают свои чувства, но это все такая вульгарщина…
- Вы такая женщина и…
- Ну, какая - такая?.. -  неожиданно резко сказала она.
- Я же сказал - красивая.
- Не льстите. Морщины и седые волосы – это, по-вашему, красота?
- Красота бывает разная. У вас она зрелая.
Она вздохнула.
- В вас, как бы это сказать… образец женственности. – Он бросил на нее горячий взгляд. – И ваша закрытая одежда это подчеркивает.
Под увядшей кожей появился румянец. Внезапно польщенная, растаявшая, Нина вцепилась взглядом в его глаза, стараясь распознать, не лгут ли они. Она долго не отводила взгляд. Выбившаяся прядь волос упала на лицо. «У тебя уже, наверное, пупырышки встали вокруг сосков» - подумал Разлогов. Нина подняла руку и пригладила прядь к волосам, старательно перебирая беспокойными пальцами, как будто нажимала черно-белые клавиши.
- Потому что, как известно, - Разлогов улыбнулся, - одежда, если она облегающая, как болтливая подружка, выдает секреты, которые обязана охранять.
Однажды Разлогов увидел Нину, когда она с кем-то разговаривала. Та была в черной одежде, блузке и облегающих брюках, настолько тесных, что они вдавились в тело узенькой полоской между ног. И это не выглядело небрежным или вульгарным. Эта маленькая деталь, которую способны заметить лишь очень внимательные мужчины и женщины, делала эту пышную, немолодую, застывшую в расслабленной позе женщину, мучительно сексуальной.
Тогда Разлогов подумал, что похотливая сука натянула узкие брюки нарочно, чтобы сводить с ума мужиков. Теперь понял, что это было естественно, ее женственности стало тесно, и она неосторожно просочилась наружу.
Они молчали. Нине было хорошо. Разлогов видел, что его слова растопили лед, и она млеет, исходит неслышными теплыми каплями. Слова, прозвучавшие из уст молодого самца с приятным голосом, повторялись в ней, как эхо.
- Приятная музыка, можно сделать погромче? – попросила она чуть охрипшим от молчания голосом.
Это была Good Evil Гранд Фанк. Разлогов сделал громче, прибавил низов. Нина улыбнулась, спрятав улыбку в платке, но глаза ее выдали. Лесть, лизнувшая ухо мокрым языком собаки, запела в сознании под аккомпанемент приятной мелодии. Нина расслабилась, расплылась.
Мелкие капли дождя превратились в крупные, которые тяжело разбивались о стекло, и исчезали под черной резиной дворников. Исчезали и тут же появлялись вновь, рождаясь из воздуха, из ничего. С музыкой машину наполнил убаюкивающий ритм, надавил на веки. Чувственность вползла в салон под бархатные переборы басов, под напряженные аккорды, затаилась на заднем сиденье, и незаметно ужалила, чудесный мед влился в кровь.
- Вам нравится эта композиция? - спросил Разлогов.
- Да.
- Чем?
- Она тревожная и в этой тревоге есть что-то завораживающее.
- Что вы чувствуете?
Нина улыбнулась уголками губ.
- Как сказать… Просто мне хорошо.
- Можно сказать, что это о чувственной любви? Это полупение-полушептание… шипение – вот точное слово. Шипение наподобие змеиного, но не отталкивающее, а притягивающее. То самое, каким соблазнили Еву… Да?
- Вас увело слишком далеко, - улыбнулась она, но глазами призналась, что он угадал.
«Рейндж Ровер» как будто скользил по мокрому, залитому желто-белым светом асфальту. Нина сидела вполоборота к Разлогову и улыбалась. В ее улыбке была растерянность. Их глаза встретились, и он тоже улыбнулся. После того, как свернули во дворы, она показывала, куда ехать.
Когда они остановились, Нина спросила:
- Если я правильно вас поняла, вы живете на Подбельского?
- Мой друг живет на Подбельского. Давно не виделись и вот договорились вместе посмотреть футбол.
- Футбол уже идет?
- Еще нет.
- А все-таки, где вы живете?
- На Ленинградке.
Выйдя из машины, Нина взяла на изгиб локтя сумку, выпрямилась, подобралась. Она чувствовала взгляд Разлогова. Повернувшись к нему в профиль, она положила руку на затылок и потрогала заколку, подняла подбородок, провела пальцами по волосам. Потом, повернувшись лицом, встретила его теплый взгляд и улыбнулась чувственными губами.
Они стояли рядом. Она, так неожиданно помолодевшая, затянутая как в шинель в свое серое пальто, чего-то ждущая, сама не знающая, чего. И он, в ослабленном галстуке, в расстегнутой куртке, улыбающийся теплыми искренними глазами, с прядью смоляных волос, упавшей на лоб.
Разлогов подошел к багажнику и потянул ручку.
- Поможете мне?  – Нина словно боялась, что он откажет.
- Вы думали, что я оставлю вас с коробками на улице?
В лифте они стояли лицом друг к другу. Нина старательно держала осанку, соблюдая разделяющие их несколько сантиметров пространства, как рубеж обороны. Разлогов смотрел на нее, а она стояла, опустив глаза. Потом подняла руку и поправила платок, дотронулась до волос, до щеки.
Разлогов чувствовал ее волнение. Он смотрел на ее залитое светом скуластое лицо, на поблескивающую серебряными нитями седину, и морщины, мелкие и подвижные, которые нисколько не портили его. Лицо было прекрасным. Оно не казалось молодым или свежим, но олицетворяло зрелую красоту, зрелые чувства, зрелую страсть. Разлогову безумно захотелось увидеть, как оно меняется, как темные глаза наполняются желанием и прячут его под смуглыми веками, как дрожат губы и рот растягивается до неприличия, выпуская из глотки стон.
Она вставила ключ в массивную дверь и повернулась.
- Могу предложить вам чай. Если вы не очень торопитесь, конечно. – Нина посмотрела ему в глаза и тихо добавила. – Без глупостей, пожалуйста.
Открыв дверь, она прошла вперед и показала, куда поставить коробки.
- Не разувайтесь. Идите так.
Он поставил коробки и вернулся в прихожую.
Одну за другой она расстегнула пуговицы пальто, обыденно, опустив голову, но он увидел в этом начало разоблачения.
- Позвольте?
- Спасибо, - она повернулась спиной, освободила плечи, потянула руку, потом другую, взяла у него пальто и повесила на вешалку.
На ней было длинное коричневое платье, отделанное на груди и рукавах кружевом. Нина оправила его, потянула с боков, на бедрах. Спереди ее талия выглядела довольно узкой, но сбоку выделялся небольшой живот, округляющийся внизу, какой обычно бывает у рожавших женщин.
Она подняла руку и поправила волосы. Из-под локтя выглянула большая, обведенная контуром лифчика грудь. Нина вытянула подбородок и посмотрела в зеркало, потом села на кушетку, положила ногу на ногу и стянула сапог. Округлость бедра, колена и полной голени перетекла в изгиб стопы с изуродованным тесной обувью большим пальцем. Она исполняла привычный ритуал, молча, не стесняясь своего гостя.
Разлогов смотрел на нее, не отводя глаз. Он стоял под бра и своей тенью обнимал ее полные плечи. Она ласкалась в теплом луче его взгляда, подставляя ему свой скуластый профиль. Разувшись, быстро встала, едва не дотронувшись до Разлогова, полная грудь колыхнулась под черным кружевом. Нина пошла в комнату, пригласив за собой жестом руки.
- С кем вы живете? – спросил он.
- Одна. Дети выросли, у них свои семьи, - повернулась и ушла на кухню.
Ее движение сопровождалось шорохом, Разлогов подумал, что шуршит платье. Послышалось бряканье посуды.
Квартира выглядела необычно. В просторной комнате горело множество тусклых светильников, которые давали мягкое матовое освещение. Мебель была темно-коричневой, почти черной, на массивных ножках. Темные тона перемежались со светло-кофейными и бледно-желтыми. На стенах висело несколько картин и фотографий в широких резных рамах. Посреди комнаты стояла большая кровать с пестрым покрывалом, напротив которой у противоположной стены – диван и столик. В углу - телевизор, дорогая аппаратура. Нина появилась, снова сопровождаемая шорохом.
- Почему вы стоите? – она поставила на столик два чайных прибора.
- У вас необычно.
Она показала на фотографию на стене.
- Муж был архитектор, предпочитал все оригинальное.
На цветном фото высокий седой мужчина обнимал ее сзади за плечи. Они смотрели в камеру и улыбались. Она отвернулась от фотографии и сложила руки, как будто растирала что-то в ладонях.
- Садитесь, что же вы?
И снова ушла. Разлогов понял, что шуршит не платье, а колготки. Он проводил взглядом ее уютное, как будто переливающееся из емкости в емкость, тело. Разлогову показалось, что он видит сквозь платье, как трутся ляжки, обтянутые колготками, сжимаются все сильней. Нина вернулась с чайником и блюдцем с конфетами и печеньем.
- Наливайте.
И села в кресло напротив. Села неглубоко, как бы подвинувшись к Разлогову. Полные руки стали порхать над столом.
- Может, вы хотите есть?
- Нет, нет, я сыт. А вот чай выпью с удовольствием. Можно, я сниму пиджак?
Она кивнула, взяла у него пиджак и повесила на вешалку. Он еще больше ослабил галстук и расстегнул рукава рубашки. Подняв глаза, Разлогов встретил ее взгляд и вопросительно двинул бровями.
- Нет, ничего, - Нина смущенно улыбнулась. – Вы такой большой, здоровый… парень. У меня сын такой. Наверное, немного моложе вас. - Она засмеялась, закрыв глаза рукой.
- Что такое?
- Сравнивать вас с сыном как-то неправильно…
Нина смутилась, опустила лицо, словно что-то вспомнив, потом поднялась, подошла к музыкальному центру и, взяв пульт, долго переключала, пока нашла то, что хотела, потом вернулась к столу и опустилась в кресло.
- Мне нравится это композиция Ярдбердз - Glimpses. Она чем-то напоминает ту, что играла в машине, - сказала Нина.
- И подходит этому моменту, - сказал Разлогов.
- Чем же?
- Как вы тогда сказали? Она тревожная и завораживающая.
Их глаза встретились. Казалось, эта напряженная мелодия говорит за них. Нина не выдержала и отвернулась. Он брал печенье и запивал чаем, а Нина сидела, обхватив себя за локти и спрятав ноги под кресло, как будто в гостях. Ее лицо было повернуто в сторону, словно стыдилось вывалившейся на локти груди.
- Почему вы не пьете чай? – спросил Разлогов.
Нина поднесла чашку к губам и тихо охнула, обжегшись. Она отставила блюдечко, расплескав золотистую жидкость, прижала ладонь к губам, зажмурилась.
- Что с вами?
Нина покрутила головой, чтобы он подождал. Разлогов дожевывал печенье и смотрел на нее.
- Простите меня, Роман, – пробормотала она. - Я думаю, вам лучше уйти.
Он поставил чашку.
- Что случилось?
Она отняла ладонь от губ и положила руки на подлокотники.
- Все это так неожиданно. Мы знакомы всего два часа, а, кажется, что я вас знаю уже давно. И как будто мужа нет целую вечность.
- Так бывает.
- Я не хочу, чтобы так было, – она вцепилась в подлокотники как в единственную опору. – Вы приятный молодой человек… хороший. Вы наговорили мне массу приятных вещей… Но зачем?
- Вы мне нравитесь.
- Вы сейчас уйдете.
- Как хотите, но того, что я сказал, это не меняет.
- Что значит: как хотите? Что между нами может быть?
Он сделал вид, что не понимает.
- Что может быть между мужчиной и женщиной? Отношения.
Она вздрогнула.
- Это невозможно!
- Почему?
- Я все еще люблю…
- Понимаю. Это часть вашей жизни и, судя по тому, с какой искренностью вы говорите, лучшая часть. И это останется с вами навсегда.
Ей понравились его слова.
- Но так сложилось, что теперь его нет, а вы есть, и вы в этом не виноваты.
- Меня бы не простили дети, – она опустила лицо.
- Не простили бы, если б хотели, чтобы вы страдали. А если они любят свою мать, то будут рады, когда увидят ее счастливой.
- Такого счастья я не хочу.
- Кого вы обманываете, меня или себя?
- Я не хочу быть счастлива таким счастьем.
- Подумайте, если он любил вас по-настоящему, бескорыстно, разве там, где нет пут, отягощающих нас в этой жизни, эгоизма, ревности, зависти, всего, что не дает нам быть свободными и счастливыми, разве может он там хотеть, чтобы вы страдали? Он может хотеть только, чтобы вы были счастливы …
- Уходите, - она двинулась вперед, словно вложила в это слово остаток воли.
- Я вижу, что вам больно, и вижу, что где-то глубоко в вас живет стремление к счастью, к простому человеческому счастью, но вы изо всех сил подавляете его. От этого все эти ваши длинные платья и застегнутые до горла пуговицы. Вы боретесь с собой. Но не хотите признать, что не виноваты. Вы не виноваты ни перед ним, ни перед детьми, ни перед собой. Дайте себе свободу и разрешите себе быть счастливой. Вы этого заслуживаете.
- Я вам в матери гожусь!
- Опять двадцать пять! При чем тут возраст? Я нравлюсь вам? – он напряженно следил за ней. – Хотя бы немного?
Она сдалась на секунду.
- Да.
- И вы мне нравитесь.
- Я старуха.
- Нет!
- Вам молодая нужна.
- Вы лучше молодых.
- Бросьте.
- Вы просто вдолбили это себе в голову.
- Нет, я просто вижу себя в зеркале.
- В зеркале? Пойдемте, я вам тоже кое-что покажу, - он поднялся над столиком, протянул ей руку, - в зеркале.
Она подняла на него глаза.
- Пойдемте, - повторил он. – Дайте руку.
Нина знала, что не должна уступать, что должна быть твердой, но ее рука оказалась в большой теплой ладони, и она поднялась.
- Идемте, идемте, - Разлогов тянул ее в коридор.
Подвел к зеркалу и стал за спиной. Нина смутилась, увидев себя, растерянную, перетянутую складками платья, словно веревками по всему телу, ждущему освобождения, и его красивое, доброе, улыбающееся лицо.
- Что вы видите?
Темное платье с вывалившейся в кружево грудью казалось вызывающим. Разлогов видел, что ей стыдно за свое пышное здоровое тело.
- Я чувствую себя словно голая.
- Вот и хорошо.
Осторожно, словно Нина была такой хрупкой, что ее можно было сломать, Разлогов взял ее за плечи.
- Если вам стыдно, значит, вы женщина. На самом деле в этом нет ничего постыдного, потому что мы такими созданы.
Разлогов коснулся ее сзади. Нина немного склонила голову набок, словно подставляя шею для поцелуя. Он провел по ее кружевам и положил руки на талию. Нина повернулась, и Разлогов увидел, что она тянется к нему губами. Она вздрогнула и отшатнулась.
- Вы должны уйти…
Он замер.
- Сейчас же! - простонала она.
Она задыхалась. Разлогов повернулся к вешалке, чтобы взять куртку.
- Пиджак! – воскликнула Нина и быстро пошла в комнату.
Взяв пиджак дрожащими руками, которые готовы были предать ее в эту минуту, Нина повернулась и столкнулась с Разлоговым. Он взял у нее пиджак и бросил на пол. Ее глаза молили, только он не стал разбирать, о чем; то ли, чтоб он ушел, то ли чтобы не уходил. Разлогов взял ее за плечи и повалил на кровать.
- Нет! – выдохнула Нина.
Она пыталась вырваться.
- Не смей, - высвободила руку и вцепилась ему в щеку.
Разлогов терпел, хотя она сжимала изо всей силы.
- Укушу! – она рванулась, пытаясь дотянуться до него зубами, и раскрыла рот, как от боли.
Он положил руку на обе ее руки и сжал их. Нина застонала, замотала головой, ее большое тело напряглось. Разлогов распластался на ней, почувствовал, как сжались ее бедра. Волосы растрепались и закрыли ей лицо, Она попыталась сдуть их.
- Я хочу тебя, - прошептал он.
- Не здесь! – ее глаза наполнились слезами.
- Не здесь, не на этой кровати – плевать на все…
Нина еще сопротивлялась, тело ее сжималось, как в судорогах, но лицо уже не дергалось, слезы катились по скулам. Разлогов смотрел на нее и ждал, когда желание победит. Она устала. Он высвободил руку и положил ей на грудь. Нина сглотнула, тело ее обмякло, отяжелело, она разомкнула губы и задышала совсем по-другому. Зрачки подернулись поволокой и через секунду скрылись за веками.

6

В четверг вечером Разлогов отправился в тренажерный зал. Раньше он занимался три раза в неделю. Потом работа и бабы сделали это затруднительным, и он стал ходить раз в неделю. Родители дали ему прекрасное тело – рост, пропорции, мужественные черты. Плавание укрепило его. Фитнесс был нужен, чтобы поддерживать форму. Широкая рельефная грудь и живот с кубиками были чем-то наподобие второго лица, которое он открывал женщинам, когда расстегивал рубашку. Их глаза говорили, что он хорош, очень хорош.
Разлогов выполнил свой комплекс упражнений, походил перед зеркалом, напрягая вздувшиеся мышцы. Осталось поработать над прессом. В зале было мало народу, Разлогов не обращал ни на кого внимания. Худенькая девушка скрипела станком, старательно делая сведение-разведение коленей. Она была из тех, на ком он не задерживал взгляд.
Из дальнего угла зала послышался смех и голоса. Персональный тренер Ярослав разбавлял тренировку приятной беседой. Сквозь длинный ряд тренажеров Разлогов увидел светлые волосы, свернутые на затылке жгутом. Он отметил, что девушка, должно быть, высокого роста и у нее привлекательное лицо.
Неспешно, делая вид, что отдыхает между подходами, он направился в их сторону. За железными стойками тренажеров мелькала голова блондинки и черная спортивная одежда. Подойдя ближе, Разлогов услышал низкий бархатный голос, от которого у него мурашки побежали по коже. Он воспринял его как прекрасную мелодию, не разбирая слов. Ярослав что-то сказал, и они засмеялись. Смех у девушки тоже был красивым.
Проходя мимо, Разлогов повернул голову. Проклятый Ярослав загородил ее. Были видны только локти и ноги ниже коленей. Девушка лежала на скамье, короткие черные лосины открывали стройные голени. Разлогов повернул обратно. Она поднялась со скамьи и что-то говорила Ярославу, который снова закрыл ее. Это начинало раздражать.
Разлогов продолжал гулять по проходу. Упражнение на пресс, которое осталось сделать, вылетело из головы. Ярослав и девушка перешли к другому станку. Когда Разлогов проходил мимо, она делала выпады. Ярослав поддерживал ее за плечи и поясницу, чтобы спина оставалась прямой. Разлогов увидел ее красивый профиль, выпяченную грудь и напряженное бедро.
Прогуливаясь, с каждым разом он находил девушку все более интересной, но не мог разглядеть всю. Возвращаясь очередной раз, он потерял ее из вида. Ярослав сидел на скамье, уткнувшись в телефон. Разлогов прошелся до стены и обратно, посмотрел на углубившегося в телефон Ярослава, и направился дальше, и тут из кардиозоны появилась она. Несмотря на то, что Разлогов ждал ее появления, оно оказалось неожиданным. Ее ослепительная красота ударила по глазам.
Ярослав направился к девушке, она легла на римский стул и стала делать гиперэкстензию. Разлогов еще не видел такого сочетания женственной силы и красивых форм, безупречных даже в его искушенных, всегда выискивающих изъяны, глазах. Ягодицы растягивались и сокращались, вздымая над полом ровную спину. Разлогов был настолько впечатлен, что выглядел как озабоченный подросток.
Он подошел к кроссоверу и стал делать разведения рук в стороны. Девушка разговаривала с Ярославом. Ее лицо раскраснелось, грудь учащенно поднималась и опускалась. Мысли Разлогова, как свалившийся на крыло самолет, ушли в одну плоскость - какая она в сексе. Воображение предлагало вариант за вариантом, меняя планы и позы. 
Ярослав оставил девушку и направился в служебное помещение. Разлогов пошел в ее сторону, остановился у стойки с отягощениями, и сделал вид, что выбирает подходящий вес. Девушка на короткое время задержала на нем взгляд. У нее были большие светлые глаза и прекрасное славянское лицо. Он взял гантели, сел на скамью и стал делать сгибание рук на бицепс.
Появился Ярослав. Разлогов поднялся и пошел ему навстречу.
- Кто такая? – спросил он тихо.
- Занимается у меня. 
- Что-то раньше я ее не видел.
- Она недавно ходит.
- По каким дням?
Ярослав напрягся.
- Какая разница?
Разлогов не ожидал от него такой неподатливости.
- Тебе трудно сказать, когда она ходит?
- Зачем тебе?
- Просто интересно.
- Я не делюсь информацией о своих подопечных.
Разлогов разозлился.
- Ты влюбился что ли?
Ярослав покраснел и отошел недовольный, что-то бормоча. Хотелось дать ему по физиономии. Удалившись в раздевалку, Разлогов принял душ и оделся. На выходе поинтересовался насчет блондинки у девушки, выдававшей абонементы. Та улыбнулась.
- По-моему, она ходит вторник, четверг, суббота.

В пятницу он позвонил Ольге. Ее голос был приветливым, но усталым.
- Давай увидимся.
- Сегодня не могу, - сказала она. – Я устала и страшно хочу есть. Пообедать не получилось.
- Бывают же такие совпадения. Я тоже чертовски проголодался, – сказал он весело, – и знаю на ВДНХ отличный ресторан.
- Не стоит, - пробормотала она. – Не хочу тебя разорять.
- Разорять? – он рассмеялся. – Что за глупости! Ольга, я приглашаю тебя разделить со мной ужин.
Разлогов удивился, как выразительно произнес ее имя, вдохнул в него чувство.
Он встретил Ольгу возле входа в университет. На ней была короткая белая куртка, белый свитер и голубые джинсы. Волосы собраны в неизменный хвостик на затылке. Она легко сбежала по ступеням. Увидев Разлогова, замедлила шаг и как будто удивилась. Он предложил ей руку, Ольга приняла ее и приветливо улыбнулась.
Разлогову хотелось, чтобы «Рейндж Ровер» стоял сейчас далеко-далеко, чтобы они шли долго-долго, и он бы смотрел на Ольгу, любовался ее лицом, рукой, прекрасными ровными пальцами, бледными на черном рукаве его куртки. Ее близость источала аромат незнакомого и потому радостного желания.
Они направились к машине. Разлогов видел купол ее груди, открытой в расстегнутой куртке, и крутые бедра. Его обоняние плавало в аромате ее духов.
- Роман, только не надо меня везти в самый дорогой ресторан, в котором все сверкает и толпа народу, – Ольга выговорила его имя немного растянуто, получилось как бы с выражением.
- А я в такой и не собирался, - сказал он.
К ресторану вела аллея. Свет фонарей падал на дорожку и сырые от вечерней свежести деревья. Высокий мужчина в черном смокинге и белых перчатках открыл перед ними дверь. Приглушенный свет, тихая музыка. В гардеробе молодой человек в черной жилетке поднялся и положил на стойку два номерка.
Разлогов помог Ольге снять куртку. Каштановые волосы коснулись его лица. Тонкий белый свитер мягко облекал ее фигуру, он был коротким по моде, и между нижним краем и джинсами проглядывала полоска тела. Ольга повернулась и едва не дотронулась до Разлогова бедрами. Мелькнула аккуратная ямка пупка.
Разлогов отнес в гардероб верхнюю одежду, а Ольга отошла к окну. Повернувшись, он увидел ее с боку, с опущенной вдоль тела рукой. За окном в размытых очертаниях проносилась жизнь, двигались люди, проезжали машины. На их фоне силуэт Ольги казался вечным образом красоты, как на полотнах голландских художников. Разлогов четко видел ее безупречные линии. Голова и шея были изящны как у царственной особы, будто вылеплены скульптором. Крутые линии стана и бедер подчеркивала облегающая одежда. Тихое совершенство этой девушки властной рукой держало его взгляд.
Ольга почти не двигалась, поправила очки и снова опустила руку. Открытая шея делала ее похожей на балерину, только не воздушную, ушедшую в образ, а земную, плотскую, сияющую бело-голубым светом. Разлогов выискивал хоть что-то, что помешало бы ей быть идеальной, но не находил, и пил ее девичью красоту, как родниковую воду.
За спиной Ольги было большое зеркало. Она повернулась и посмотрела в него. Разлогов подошел, встал сзади и пригладил свои блестящие черные волосы. В зеркале их лица были совсем рядом, как на семейной фотографии. Его – твердое, немного вытянутое, тонконосое, с прямыми губами и упавшей на бровь смоляной прядью. И ее – овальное, девчачье, в скромных очках, уставившееся на него внимательно и смущенно. Широкое плечо в сером джемпере высилось над белым свитером как гранитный утес. А Ольга, стройная, крутобедрая и длинноногая была как тянущееся к утесу деревце.
Метрдотель повел их на второй этаж. Лестница была узкой, и Разлогов пропустил Ольгу вперед. Он смотрел, как синий шов ныряет ей между ног, как двигаются бедра, полные у основания и стройные у коленей - вверх-вниз, вверх-вниз. Разлогов прошел бы за ней до последней ступени Останкинской башни. Наступит момент, и он увидит, как эти бедра будут двигаться внутрь - в стороны, как можно шире в стороны.
Зал был отделан в восточном стиле, везде ковры, приглушенное освещение, вместо стульев диваны с подушками, каждый столик отгорожен ширмами. Когда Ольга села, Разлогов наклонился к ней и спросил:
- Что ты хочешь?
- Рыбу или птицу. А можно меню?
- Положись на меня. Здесь прекрасно готовят форель. Рекомендую.
Ольга с интересом наблюдала за тем, как он разговаривал с метрдотелем. Высокий, уверенный, Разлогов отдавал указания, отмеряя их словно порциями.
Отпустив метрдотеля, он сел напротив, утонув в мягком диване. Ольга отодвинула от себя подушки.
- Тебе не удобно?
- Теперь нормально.
Их глаза встретились. Сияющее юностью лицо Ольги было направлено на Разлогова. Она уже не стеснялась его и не отводила взгляд.
- Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь?
- Попробуй.
- О еде.
Она засмеялась. Он улыбнулся.
- А ты можешь угадать, о чем думаю я? – спросил он.
- Даже не буду пытаться. Я не обладаю сверхъестественными способностями, - сказала она.
- Это еще проще.
- Все равно.
- Попробуй.
- Ничего не приходит в голову.
- Это из-за того, что ты хочешь есть, – улыбнулся он.
Ольга засмеялась. Они смотрели друг на друга, улыбались и молчали.
- Ну? – не выдержала она.
Его лицо стало серьезным.
- Хочу потрогать твои волосы, провести по ним рукой, почувствовать, какие они мягкие. А потом запустить в них пальцы и запутаться в них. Хочу увидеть твое лицо, когда на него упадут распущенные пряди…
 Она залилась краской. Разлогов понял, что хватил лишнего.
- Я боюсь тебя.
- Не бойся, - он взял ее руку, но Ольга отняла ее. – Ты мне нравишься, и я хочу говорить о тебе…
Правая рука Ольги лежала на столе, словно ждала его руки, несмотря на то, что минуту назад не приняла ее. У нее была красивая кисть, немного бледная, ни полная, ни худая, без выраженных вен, с аккуратными, покрытыми бесцветным лаком ногтями. Разлогов положил свою руку рядом. Его кисть была крупной, холеной, с длинными пальцами. Обе руки как будто смотрели друг на друга, не решаясь дотронуться.
Появился официант, поставил на стол воду и закуски.
- Оль, не бойся меня, - сказал Разлогов. - Во мне нет ничего, чего следовало бы бояться. Наоборот, ты в безопасности, когда я рядом. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Обещаю.
Он быстро съел салат, запил водой и отодвинул тарелку. Ольга ела, то и дело вытирая губы салфеткой.
- Ты обещал рассказать, чем занимаешься, - сказала она.
- Вентиляшкой, устанавливаем кондиционеры и все такое. 
Это не произвело на нее впечатления.
- Разочарована?
- Просто, это очень далеко от меня. Почему ты не женат?
- Еще не встретил свою половинку.
- Все вы так говорите. Признайся, что это не входит в твои планы.
- Это не так. Если встречу девчонку, с которой пойму, что она – та самая, женюсь.
- Правда?
- Истинная, - сказал он, уставив на нее немигающий взгляд. – А ты?
- Сначала надо закончить институт.
- Любовь подождет?
- Да, любовь подождет.
- Оль, а ты любила? У тебя вообще была первая любовь?
- Не было.
- И не хочется?
- Так как было у моих подруг, вообще никакой любви не надо.
- Понятно. Но парень-то тебе нужен?
- Нет.
- Вообще? Такого не бывает!
- Девушке не обязательно быть озабоченной, в отличие от парней.
- Тебе не нужен секс?
- Нет! – ее лицо зарделось.
- Странно… Ты вся такая, с такими… - он показал руками.
- Прекрати!..
-…и тебе не нужен секс?
- Это бестактно!
- А мне кажется, что нормально, – он лукаво приподнял бровь. - Может, тебе нравятся девушки?
- Нет! – чуть не закричала она.
Он захохотал. Ольга смотрела на него несколько секунд, как будто не знала, обидеться или засмеяться, и все-таки засмеялась.
Принесли горячее. Они были голодны, поэтому, пока ели, почти не разговаривали. Разлогов смотрел, как Ольга орудует ножом и вилкой, зажав их красивыми сильными пальцами, как берет и отправляет в рот куски рыбы, жует. Все в ней было юное, сильное.
Когда Разлогов вез ее домой, он всю дорогу рассказывал веселые истории, Ольга смеялась, сначала сдержанно, словно стеснялась, потом смелее, и не заметила, как они подъехали к дому. В этот раз она не возражала, чтобы Разлогов проводил ее до квартиры. Но, когда они оказались перед дверью, быстро попрощалась и исчезла. Она еще боялась этих последних самых томительных минут.

Одиночество навевало тоску. Сев в машину, Разлогов позвонил Нине.
- Рома?
- Да.
Она помолчала. Разлогов пытался понять, в каком она настроении.
- Что делаешь?
- Лежу, – в трубке послышалось, как она дышит.
- Ты в чем?
- Прекрати.
- Есть планы?
- Уже поздно.
- Я хочу к тебе.
Она вздохнула.
- Приезжай.
Нина была рада, что он позвонил, но тоски в ее голосе было больше, чем радости.
Когда утром Разлогов уходил, то знал, что больше не вернется, и, несмотря на то, что старался, не смог ее обмануть, прочел это в ее глазах. Она ничего не сказала, и Разлогов был благодарен ей за это. Они улыбались, Нина положила руки ему на грудь и очень нежно поцеловала его. Она держалась изо всех сил, но голос ее дрожал. 

7

По субботам в тренажерном зале собиралось много народа. Лето было не за горами. Девушки спешили убрать лишнее, юноши – придать сколько-то мужественности своим хилым телам. Раздражали юнцы, которые группами по два-три человека захватывали какой-нибудь тренажер и по очереди неумело насиловали его. Разлогов, не спеша, с ленцой делал свои упражнения.
Наконец, появилась она. Увидев за тренажерами копну пшеничных волос, Разлогов приблизился, сел на скамью и стал следить за девушкой в зеркале. Этот вид охоты начинался с выслеживания, тренажеры были хорошим укрытием.
В субботу персональный тренер брал выходной, поэтому девушка справлялась в одиночку. Она была в розовом топе, голубых велосипедных шортах и белых кроссовках, с заплетенными в недлинную толстую косу волосами. Требовался только удобный момент, чтобы подойти. Разлогов не мог от нее оторваться, от ее лица, которое то появлялось, то исчезало за стойками и перекладинами; ловил взором все, что было доступно, плечо, коленки, каждый изгиб.
Когда девушка наклонялась, коса висела перед грудью, а когда выпрямлялась, то плавным движением откидывала ее назад. Разлогову вспомнились пушкинские и некрасовские красавицы. Именно такими он их представлял в школе. Только в сарафане, а не в топе.
Воображение нарисовало молодую славянку в поле, колосящемся золотой пшеницей, в крестьянской рубахе, сосредоточенную на работе, не знающую о своей красоте. Вот она выпрямляется и смотрит из-под ладони вдаль, пряча от солнца синие глаза. А вокруг ветер водит хоровод с тяжелой пшеницей. За полем пара плакучих берез, а вдали кромка леса. Все такое русское-русское, и крестьянка русская-русская…
Девушка пыталась поставить римский стул на нужную длину. Раздвинувшиеся в наклоне ягодицы натянули шорты как рекламный плакат. Выглянули стринги, как будто подмигнули. У Разлогова глаза заболели от такой вызывающей красоты. А у девушки никак не получалось вставить фиксирующий болт в нужное отверстие. Вот он – момент для атаки. Разлогов подошел.
- Может, у меня получится?
Она подняла голову. Ее прекрасное лицо раскраснелось от напряжения.
- Что получится?
Низкий голос обаял его, девушка была немного раздражена.
- Попасть в эту дырку.
Они рассмеялись одновременно, и обоим стало легко. Разлогов вставил болт, выпрямился и несколько секунд они стояли друг перед другом. Смех еще таял на их губах. Он смотрел ей в глаза, взяв за края висевшее на шее полотенце руками с набухшими после тренировки венами. Смех застал девушку, когда она еще не перевела дух после напряжения. Грудь учащенно поднималась и опускалась, высокий лоб блестел от пота. Молодое, раззадоренное физической работой тело притягивало взгляд.
- Спасибо, - медовый голос наполнил его уши.
В глазах девушки было признание, что Разлогов ей по вкусу.
- Вижу, без инструктора не все получается, – сказал он.
- Да, Ярослав помогал мне со всеми этими приспособлениями, - сказала она и перевела дыхание.
- Пока его нет, если понадобится, - улыбка вот-вот была готова появиться на его лице, - можете обращаться.
Девушка заулыбалась, показав ровные белые зубы. Они с Ольгой были одного роста, и фигуры у них были похожи, даже грудь приблизительно того же размера – как раз, чтобы уместиться в большой ладони Разлогова. Только эта казалась атлетичнее, ярче, а красота Ольги - спокойнее, на нее дольше надо было смотреть, чтоб ослепнуть.
Разлогов отошел и продолжил заниматься, то и дело, поглядывая в ее сторону и изобретая повод, чтобы снова подойти. Прошло несколько минут. Разлогов делал разведение гантелей в наклоне, когда перед его глазами возникли смуглые ноги в белых кроссовках.
- Я должна делать жим на наклонной скамье. Поможете?
Разлогов установил и поднял скамью на нужный угол. Девушка села, довольно широко, не стесняясь, поставила ноги, взяла гриф и сделала несколько повторений. Ее руки не по-женски твердо держали штангу.
- Зачем тебе это упражнение? – спросил Разлогов, когда она опустила гриф.
- Для груди. Чтобы грудь была выше, – она немного растерялась, показала рукой на себе.
- Ты делаешь так, что грудь будет ниже.
- Ниже?!
- Не до пола, конечно, - он усмехнулся.
- Мне его показал Ярослав.
- Упражнение хорошее, просто ты неправильно делаешь.
Она подняла голову, оставаясь в полулежачем положении, шея красиво напряглась. Смуглые руки, с не очень длинными покрытыми красным лаком ногтями, легли на бедра и плавно опустились между ног. «Она не любит сводить колени – хороший знак», - подумал Разлогов.
- Не туда опускаешь гриф. У тебя работают плечи – передние дельты. А чтобы работала грудь, надо опускать сюда, – он коснулся ее межключичной впадины.
В этом было что-то решающее. Их тела соприкоснулись, опрокинув заградительные рубежи, выставленные приличиями и самой природой. Он застал девушку врасплох, проигнорировав ее прямой взгляд. Внешне ничего не изменилось, просто он понял, что путь открыт. Если б он взял ее за грудь, она бы не знала, что делать, просто не смогла бы сопротивляться.
- Попробуй еще раз.
Она опустила гриф к ключицам, выжала вверх. Ее локти качнулись.
- Так труднее.
- Зато правильнее.
Она отпустила гриф и села.
- Ты каким спортом занималась?
- В общем-то, никаким, если не считать физкультуру в школе и институте.
- А выглядишь как мастер спорта.
- Какого?
- Гимнастики, легкой атлетики и синхронного плавания.
Она улыбнулась.
- Папа с мамой постарались, - выпрямилась, уронив руки между широко поставленных ног.
- Тебя как зовут?
- Настя.
- Меня - Роман. Настя, зачем тебе это? У тебя, если мои придирчивые глаза меня не обманывают, все отлично,  -  он окинул взглядом ее фигуру.
- Хочу убрать лишнее.
- В каком месте у тебя лишнее?
- Не важно, - она ломалась и делала это с удовольствием.
- Да что такое! Сейчас каждая видит у себя лишнее, даже если у нее только кожа и кости.
- У меня… несколько килограмм.
- Ради этого ты дышишь здесь испорченным воздухом и платишь за это?
- Я хочу похудеть.
- Я научу тебя, как это сделать. Надеваешь спортивный костюм, плейер, выходишь на улицу и бегаешь.
- Не люблю бегать.
- Бег можно заменить на секс.
Настя смутилась, надо было рассердиться, а она рассмеялась. Разлогов видел, что ей нравится, как он держится.
Он вышел раньше и ждал ее в машине. Наконец, появилась Настя. На ней была светлая спортивная куртка, рюкзачок и джинсы такой пестрой расцветки, словно были сшиты из цветов - цветочный бриз - очень по-весеннему. Она надела солнцезащитные очки и достала наушники.
- Настя! – окликнул он.
Она повернулась. Разлогов тоже был в солнцезащитных очках, как герой боевика.
- Наши ножки не устали?
- Устали.
- Тебе куда?
- Водный стадион.
Он кивнул на пассажирское сиденье.
- А ревнивая жена? – улыбнулась она.
- Моя жена еще мечтает о принце на белом коне.
Настя подошла, покачивая бедрами.
- Предлагаешь подвезти? Просто так, бескорыстно? – спросила она.
- Почему же бескорыстно, корысть есть.
- Какая же?
- Вдруг что-нибудь обломится, - он ухмыльнулся.
- Не обломится, - она остановилась, но продолжала покачивать бедрами.
Через черные стекла было удобно любоваться их очертаниями. «Как она кончает?» – подумал он.
- Не сегодня, так в следующий раз.
- Ни сегодня, ни в следующий раз ничего не обломится, - Насте явно нравилась его наглая физиономия.
- Ну, когда-нибудь.
- Долго придется ждать.
- Но начать-то с чего-то надо.
- Может, у меня парень есть.
- Парень – не муж. Каждый устраивает свою личную жизнь, он по-своему, я по-своему. Потом дашь знать, у кого лучше получилось.
Настя обошла машину и села, плавно поместив себя на сиденье. И осмотрелась, оценила. Салон наполнился сладким дурманом. Разлогов спросил кивком: круто? Она улыбнулась. Черные очки разговаривали с черными очками. Он завел двигатель и тронулся.
Разлогов подвез ее к подъезду, протиснувшись между тесно припаркованными машинами. Перед тем, как попрощаться, он сказал, что хотел бы позвонить ей. Настя продиктовала номер. Разлогов нажал на вызов, чтобы проверить. Она полезла за телефоном, но Разлогов отключился. Сказав: «Спасибо», она вышла и взглянула на него, теперь уже не пряча глаза за черными стеклами.
Утомленный после тренировки, Разлогов рано лег и быстро уснул. Его разбудил звонок. Он удивился, увидев номер Насти.
- Роман, извини, что так поздно, просто мне не к кому больше обратиться. Мне нужна помощь.
Он напрягся. Даже обиделся. Неужели, он выглядит таким простаком, которого можно развести в первый же день знакомства. Но в ее голосе была неподдельная дрожь. Или она говорила правду, или была прекрасной актрисой.
- Что случилось?
- У меня под дверью стоит мой бывший парень и не хочет уходить. Уже часов шесть. Я просто не знаю, что делать. Я снимаю квартиру и не хочу, чтобы меня выселили. Соседи уже выходили.
- Чего он хочет?
- Вернуть меня.
- Может, он не бывший?
- Мы уже год не встречаемся. Я познакомилась с ним на отдыхе в Испании. Ну, курортный роман, все такое. А когда вернулась, поняла, что не хочу продолжения. Я ему так и сказала. Мы больше не виделись. Он звонил несколько раз, говорил, что хочет встречаться, все такое. А сегодня заявился. С цветами. Боже, зачем я дала ему адрес?
Разлогов зевнул.
- Извини, не хотела тебя напрягать. Просто, мне больше некому позвонить.
- Все нормально. Чего он хочет?
- Говорю же: чтобы я вернулась.
- А ты?
- Да не нужен он мне сто лет в обед!
- Уверена?
- Да!
- Что мне сделать, убить его?
- С ума сошел?!
- А чего ты хочешь?
- Не знаю! Чтобы он ушел. Поговори с ним.
- Мм… – он снова зевнул.
- Извини, что побеспокоила, – Настя бросила трубку.
Разлогов посмотрел на часы. Было полпервого ночи. Он набрал ее номер.
- Алло.
- Не злись. Дай мне проснуться. Что он сейчас делает?
- Ничего, просто стоит или сидит на ступеньке.
- И хочет, чтобы ты поехала с ним в ЗАГС?
- Чтобы я впустила его. Если я это сделаю, он так и будет ездить. Возомнит, что я дала ему шанс.
- Что он из себя представляет?
- Ничего. Мой ровесник, студент. Ты поможешь?
- Сейчас приеду.
Если б на ее месте была любая другая, он и разговаривать бы не стал, послал бы куда подальше и бросил трубку. Но отказаться от такой девушки как Настя, он не мог. Риск попасться на живца, безусловно, был, но Разлогов верил ей, прокручивал в памяти разговор, интонацию, и верил.
В туалете в шкафу, где проходил стояк, был тайник, в котором Разлогов хранил пистолет. Он принес его в комнату и сел в кресло. Оружие было сухим, излучающим спокойное матовое свечение. Разлогов подержал его на ладони. Казалось, что пистолет такой тяжелый не потому, что из металла, а потому, что вершит человеческую судьбу.
Разлогов не стал оставлять машину возле подъезда, бросил на дороге. Он обошел дом и приблизился к подъезду с другой стороны, из глубины двора. Подкрался, спрятался в домике на детской площадке и стал наблюдать, не сидит ли кто в припаркованных машинах или на скамейке.
Он вошел в подъезд, сжав пистолет в кармане куртки, и стал подниматься по лестнице. На втором этаже остановился и засунул его за пояс, потрогал через куртку и переложил за пояс назад. Прислушался. Было тихо.
Разлогов поднимался, стараясь ступать как можно тише, и на пролете перед четвертым этажом увидел парня в черной кожаной куртке. Тот стоял, понурив голову, боком к нему. Его фигура выдавала долгое ожидание и усталость. При первом же взгляде на него, опасения Разлогова исчезли; тот был один и совсем не грозного вида, а скорее подавленного. У него было смуглое нерусское лицо. Огромный букет красных роз лежал на полу.
Услышав шаги, парень даже не повернул головы, он взял букет и отошел к стене, чтобы освободить проход. Разлогов остановился. Парень взглянул на него. Разлогов понял, что пистолет можно было не брать. На него смотрело юное, чернобровое, уставшее лицо, которое еще не было лицом мужчины, готового к решительным действиям. Да и габариты его уступали внушительной фигуре Разлогова. Парень уставился на него, щурясь в тусклом свете подъездной лампочки.
- Надеешься, что откроет? - спросил Разлогов, стараясь выглядеть внушительно, но не враждебно.
- Вы кто? – спросил парень.
- Ее друг.
- Она попросила вас приехать?
- Она попросила поговорить с тобой.
Парень поправил букет, который было неудобно держать. Он говорил без акцента и, судя по всему, вырос в России.
- Я не уйду, - сказал он.
- Будешь ждать, когда она выйдет?
- Да.
- Зачем? Она все сказала по телефону.
- Она встречается с кем-нибудь?
- Не в этом дело.
Парень вдруг шагнул к двери, позвонил несколько раз и замер, уткнувшись в глухое молчание. А потом вдруг воскликнул:
- Я выломаю эту проклятую дверь!
- Если б ты увидел себя со стороны, тебе стало бы стыдно, - спокойно сказал Разлогов.
- Стыдно?! – он повернулся, сжав кулаки.
- Давай, - Разлогов выпрямился и вынул руки из карманов.
- Ты же для этого приехал! – воскликнул парень, впрочем, не решаясь приступить к делу.
- Я приехал поговорить. Успокойся и посмотри на себя. Ты не вышибешь эту дверь, и со мной тебе не справиться. Ты ничего не сделаешь.
Лицо парня исказилось, в глазах блеснули слезы. Он отвернулся, стал перекладывать букет из руки в руку.
- Вам не понять, - пробормотал он.
- Почему же, я тоже через это проходил. Это как болезнь. Нужно время, чтобы выздороветь.
- Если б вы знали, как у нас было, вы бы так не говорили.
- Всем кажется, что так как у них, не было ни у кого. Это чувства. Порой они обманывают. Думай не о том, как было, а о том, как сейчас. А сейчас ваши дорожки разошлись. Прими это, если ты мужчина.
Разлогов видел, что режет по нему как ножом.
- Такой, как она нет. Она единственная…
- Вот будет тебе лет тридцать, ты вспомнишь эти слова и рассмеешься.
Парень посмотрел на него с радостным удивлением, словно Разлогов предсказал ему счастливое будущее.
- У вас есть сигарета?
- Не курю и тебе не советую.
- Я тоже не курю, – он вздохнул. - Просто сейчас захотел.
- Пойдем, воздухом подышим?
Парень посмотрел на дверь, переложил букет в другую руку.
- Пойдем.
Разлогов пошел первым и слышал, как тяжело даются тому шаги. Они вышли на улицу и стали под козырьком. Парень сказал:
- Не знаю, что делать. Какая-то растерянность, пустота. И боль.
- Жил же ты как-то без нее целый год. Живи дальше, не забивай башку ненужными мыслями. Отвлекись на что-нибудь, познакомься с девчонкой.
Парень прерывисто вздохнул, посмотрел вверх.
- А это куда? – он повертел букет.
В руках парня было что-то нервозное; казалось, он швырнет букет изо всей силы подальше, или наоборот, прижмет к себе, зароется блаженной улыбкой в красные бутоны.
- Выброси в контейнер. Плевать, им недолго осталось. А, хочешь, подари первой встречной.
Парень посмотрел на него, переложил букет в левую руку и протянул правую.
- Рустам.
- Роман, - Разлогов пожал ее.
- Спасибо, Роман.
Он направился вдоль дома, прошел мимо площадки с мусорными контейнерами, но вдруг вернулся и швырнул цветы в бак.
Разлогов постоял еще несколько минут. Тень Рустама исчезла за деревьями. Разлогов вернулся к машине, убрал пистолет и пошел обратно.
Настя открыла дверь и отступила, чтобы дать ему раздеться. Разлогов шагнул в прихожую и на секунду застыл. Она стояла, прислонившись спиной к дверному косяку. Густые волосы были кое-как собраны на затылке. На ней была короткая серая майка с блеклым узором, и домашние лосины с ромашками на темном фоне. В пупке блеснул пирсинг.
Настя стояла босиком. Загорелые ступни с красными ногтями были широкими, как у крестьянки. Лицо без косметики светилось чистой здоровой красотой; тело, несмотря на усталость, выглядело сильным, наполненным энергией. Настя зевнула, прикрыв рот рукой. Разлогов смотрел на нее, не отрываясь, пока она не подняла глаз и не увидела его напряженный взгляд. Разлогов сразу отметил отсутствие лифчика.
- Дверь-то закрой, - сказала она, улыбнувшись глазами.
Разлогов закрыл дверь и разделся.
- Он ушел? – спросила она.
- Думаю, насовсем.
- Спасибо. Ты очень помог мне, - Настя поцеловала его в щеку. – Знаешь, я очень признательна тебе, но не хочу, чтобы это выглядело так, будто я должна тебя оставить.
Он развел руками.
- Ты ничего не должна. Разве я для этого приехал?
Она смутилась.
- Извини. Не надо было об этом говорить.
Они замолчали. Взгляд мужчины жег, Настя провела руками по бедрам, отвернулась. Разлогов видел, что она чувствует, что переживает одновременно и смущение, и удовольствие под его пылающим взглядом. Разлогов не двигался, давление возрастало, Настя не выдержала и встретилась с ним глазами.
- Ну что, что ты так смотришь?
Она оттолкнулась от дверного косяка и направилась в комнату. Тело, которое Настя так усердно тренировала, предало ее и позвало Разлогова. Передавленные косым швом трусов ягодицы показались набухшими до неестественности. Она обернулась.
- Что ты делаешь?
Разлогов еще ничего не сделал, просто догнал ее. Настя инстинктивно прижалась к стене и подняла руки, чтобы оттолкнуть его, выпустила красные когти. Ему бросилось в глаза, как дрогнули ее округлившиеся груди.
- Нет!
Разлогов двинулся на нее. Настя оттолкнула его и сделала шаг в сторону, чтобы пройти на кухню, но он перегородил дорогу рукой и коснулся ее талии. Настя отдернулась и прижалась к стене, распласталась по ней. Но не как пугливая лань, а как почуявшая жеребца кобыла. Разлогов стал ближе, почти касаясь ее грудью. Ее пылающее лицо было в нескольких сантиметрах. В распахнутых глазах, открытых губах не было ужаса, только страх перед еще неведомым, за которым: боль, разочарование, наслаждение?
Дыхание Насти стало взволнованным, она отвернулась. Кобылица забилась в стойле.
- Что ты делаешь? – прошептал Разлогов.
- Я? Делаю?!
Настя вскинула брови. Разлогов рыскал глазами по ее лицу, беспардонно тянул в себя запах ее кожи. Взял за талию, по ее телу прошла дрожь; коснулся щеки тыльной стороной ладони, невесомо, как предчувствие.
- Ты соблазняешь меня, - прошептал он.
- Я?!
- Накрываешь меня, как волна, - он вытянул губы - она даже испугалась - провел по ним большим пальцем.
Настя прижалась затылком к стене. Она задыхалась от волнения. Их губы были совсем рядом. Она не могла оторвать взгляд от его губ.
- Я плыву в этой волне и не могу выплыть… - его вкрадчивый голос обволакивал, словно тяжелое одеяло, заставлял поддаться, лечь, раскинуть руки и закрыть глаза. - Зачем ты так… я не могу сопротивляться…
- Да что я делаю?! – воскликнула она чуть не плача, но это было последней каплей отчаяния, на смену ему шло желание.
Большая теплая рука двигалась возле ее лица, мучила прикосновениями, нежными как сон. Сопротивляться не было сил. Разлогов чувствовал, как она хочет, чтобы прикосновения продолжались.
- Ты давишь на меня… - пробормотала она.
- Едва касаюсь…
Их губы соприкоснулись. Настя вздрогнула. Порыв страсти затуманил ему рассудок.
- Прекрати!
Разлогов схватил ее лицо и стал целовать взасос, она впилась ногтями ему в щеки. Разлогов протискивал язык ей в рот. Настя сдавила его зубами. Разлогову стало больно, но это только подзадоривало. Она стала брыкаться. Он прижал ее к себе и потянулся губами к ее лицу. Настя отвернулась и замотала головой.
- Сумасшедший! - крикнула она. – Я полицию позову!
Разлогов обнял ее, схватив за руки, и поцеловал. Он целовал ее с упоением, словно она была единственной настоящей женщиной в его жизни. Она напрягалась изо всех сил, пытаясь вырваться из объятий. Но сопротивление ослабевало, словно он пустил в нее яд. Наконец, дыхание выровнялось.
И вновь стало взволнованным, только по-другому, без страха. Когда Настя открыла глаза, в них было сияние. Ни слез, ни упрека. Спустя минуту оно потухло под опустившимися веками. Разлогов почувствовал робкое шевеление губ, Настя целовала его. Он разжал объятия и положил руки Насте на грудь, стал мять, чувствуя ладонями набухшие соски. Ее руки безвольно висели вдоль тела.
- Мы ведь совсем не знакомы,.. – пробормотала она и зажмурилась.
Разлогов отпустил ее, но тут же подхватил за талию и поднял. Настя испугалась и обвила его руками за шею. Их лица оказались очень близко, она почувствовала во рту его язык. Разлогов отнес ее в комнату, опустил на постель и надвинулся, лишив возможности встать или повернуться. Но она уже не пыталась, только умоляла глазами, просила пощады. Она сдвинула ноги и отвернула лицо.
Разлогов отстранился и увидел ее всю, уже сдавшуюся. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, поделился нежностью, коснувшись губами. Посмотрел на ее лицо, повернутое к нему щекой, и снова поцеловал. Пушистые ресницы дрогнули. Разлогов оставлял на ее коже осторожные поцелуи, словно ронял теплые растекающиеся капли. Длинные пальцы заползли Насте в волосы. Прикосновения задевали еще неоткрытые ей самой струны, ломали, гнули, заставляли вздрагивать.
Поцелуи упали на шею, на ключицы, запутались в мягкой ткани майки. Настя стала извиваться, чтобы высвободиться из одежды, которая уже раздражала. Его руки скользнули под ткань, потянули вверх и оголили груди-купола с озябшими розовыми сосками. Настя вытянулась и застонала.
Разлогов целовал ее грудь, Настя принимала ласки безоговорочно, выпивала их до последней капли, не открывая глаз. Вздохнув, она воздела руки, которые он тут же поймал и завел с ними игру, вплетая в ее красивые смуглые пальцы свои длинные и бледные. Настя тянула к нему руки, как к нежному солнцу, и Разлогов гладил их от пальцев до плеч.
Он поднялся на локте и стал раздеваться, расстегнул джинсы, стянул с трусами, с носками, и сбросил на пол, снял футболку и отшвырнул в сторону. Она хотела снять лосины, но не успела. Разлогов обхватил ее за бедра, стал сжимать, сначала осторожно, как будто боялся обжечь ее пылающими ладонями. Потом стал настойчиво продвигаться к заповедным местам, преодолевая конвульсивное сопротивление. Обхватил и приподнял, помял ягодицы и попробовал раздвинуть, вдавив пальцы между половинами.
Настя доверилась ему, обхватила за шею. Разлогов погладил ее широкие ляжки, впустил между ними пальцы, потом ладони и раздвинул, они поддались с последним, быстро иссякнувшим сопротивлением. Настя жадно дышала, уставившись на него из-под полузакрытых век, требуя не останавливаться. Холмы грудей с торчащими сосками возвышались над плодородной долиной.
Разлогов стянул с нее лосины и бедра распахнулись как крылья бабочки. Он дотронулся до полоски белья, погладил, словно у котенка за ушком, и почувствовал ответное движение, мягкий толчок навстречу. Придвинувшись, положил руки ей на бедра и погладил, с удовольствием ощущая прохладную кожу.
Настя смотрела на его руки с какой-то мучительной сосредоточенностью, словно боялась, что он сделает больно. Тело отзывалось на каждое его прикосновение. Разлогов снова погладил ее через ткань, она нетерпеливо двинула бедрами. Он стянул с Насти трусы, продев в них пальцы. Она раздвинула ноги еще шире. Ему понравилось, как выбрит лобок, над клитором была оставлена широкая полоска мягких светло-русых волос, только не вертикальная, а поперечная.
Разлогов еще не видел такого совершенного тела. Он взял ее за бедра и притянул к себе, уперся набухшей плотью. Настя схватила его член, плотно сжав всей ладонью, и потянула к себе. Он удивился, какими сильными были ее пальцы. Настя смотрела туда, где была ее рука, тревожно сдвинув брови, утонувшая в единственном, что имело сейчас смысл – подняться на вершину и броситься вниз. Он дал ее руке повести себя, пальцы разжались и их тела соединились.
Разлогов погрузился в нее, плотно, придушил поцелуем и начал движение, медленное, сплавляющее их в одно существо, что живет только в наслаждении, стоит лишь прижаться и потереться телами. Он не сводил глаз с ее лица, веки были опущены, брови изогнуты, губы открыты. Казалось, чудесный эликсир течет в глотку этой прекрасной юной женщины, наполняет ее, распространяется с кровью по всему телу.
Они взмокли, словно, взявшись за руки, долго бежали. Настя дернулась, задрожала, схватила его за ягодицы и прижала к себе. Ее бедра задергались, она выгнулась и закричала. Каким прекрасным было ее лицо, зажмуренные глаза и круглый рот.
Замутненное сознание охватила какая-то глупая радость, и последним усилием воли Разлогов успел вытолкнуть себя из нее. Он скорчился и застонал, покрывая ее слизью, словно рожденный ею. Они были прекрасны и сильны, как Адам и Ева. Обессилев, большое тело Разлогова заскользило с нее, но Настя удержала его, обхватив за шею. Она вздохнула, и столько счастья было в ее вздохе.
- Тебе не тяжело? – прошептал он.
- Нет.
Прошло несколько минут, прежде чем Настя отпустила его, и Разлогов сполз на простыню. Она нашла его руку и сжала. Разлогов ткнулся лицом в ее плечо и так и лежал, не открывая глаз, вдыхая ее аромат. Казалось, нет в природе запахов приятней чем тот, что исходил от этой молодой здоровой женщины. Глупые мысли полезли в голову, Разлогов вдруг с очевидностью понял, что ему нужна только Настя, потому что ни с какой другой ему не было так хорошо, так волшебно. Захотелось, чтобы она родила ему ребенка.
Он повернулся к ней, обнял, посмотрел в отрешенное лицо, чмокнул в щеку и зарылся лицом в пшеничные волосы. Все было безоблачно, лишь одна мысль появилась и тут же исчезла, как змея в траве. Как-то дешево обошлась ему эта богиня, почти задаром.
Настя отправилась в душ, щелкнул выключатель, зашумела вода. Разлогову не хотелось спать, он не чувствовал себя утомленным. Отлепив от себя присохший край простыни, он пошел в ванную.
Настя вздрогнула, когда Разлогов отдернул шторку, и застыла с намыленной мочалкой в руке. Он оглядел блестящее крутобедрое тело и, взяв у нее мочалку и переступив край ванны, стал тереть ее спину и плечи. Собрав обеими руками густые волосы и подставив их под воду, она посмотрела на Разлогова чистыми, словно омытыми глазами. На ее ресницах дрожали капли. Он почувствовал, как возвращается желание, собирается как ком внизу живота. Разлогов прижал ее к себе и поцеловал.
Они сидели на постели, ели пиццу и пили вино. Настя была в короткой розовой сорочке и белых носках, а Разлогов – в футболке; это все, что было на них из одежды. Ее волосы были забраны на затылке в хвост. Они сидели друг перед другом, между ними лежала коробка с пиццей, а бутылка и бокалы стояли на полу возле кровати.
- Ты маньяк? – спросила она с улыбкой, не переставая жевать. - Откуда в тебе столько энергии?
Разлогов пожал плечами и сделал движение рукой, в которой был кусок пиццы, имея в виду, что это не только его заслуга.
- Ты просто свел меня с ума! Нет, ты точно маньяк! – Настя выпрямила ногу и провела пальцами по волосатому колену Разлогова, и ждала с улыбкой, когда он поднимет глаза. Но он жевал, уставившись на свой кусок пиццы. – Ты со всеми девушками так поступаешь, да? Со всеми? А ну признавайся!
- Это ты виновата, - сказал он, наконец, прожевав, и наклонился за бокалом.
- Я?! Ах ты, негодяй!
Она схватила подушку и огрела его. Вино выплеснулось на постель. Настя встала и, раскачиваясь на постели как на батуте, колотила его подушкой. Разлогов вскочил на ноги.
- Что ты творишь?
Они спрыгнули с постели и стали бегать по комнате, и где Настя догоняла его, колотила подушкой. Разлогов повалился на пол, Настя схватила его за футболку и стала трепать, он обнял ее и притянул.
- Я такой, потому что ты такая, - прошептал он.
- Какая – такая?
- Кого угодно сведешь с ума.
Она льнула к нему всем телом, безумная от желания. Он возбудился, притянул ее к себе и сразу попал. Настя обхватила его ногами и закрыла глаза. Они снова превратились в единое существо.
В воскресенье можно было никуда не спешить. Они пили кофе в постели, валялись, Разлогов ласкал ее, облизывал, а она подставляла свои лакомые места. Потом кончала, дергаясь как в припадке, с криком, запрокинув голову, стянув на себя простыню, и смиряясь только под тяжестью его тела. А потом остывала в его объятиях.
Они шли в ванную, с трудом переставляя ноги, возвращались в постель и снова лежали в полудреме, едва касаясь друг друга, потом все тесней, Настя принималась ласкать его, благодарная за его ласки. Разлогов ложился так, чтобы видеть, как она двигает рукой, губами, видеть ее лицо, безупречное как в рекламе. Она чмокала, смотрела ему в глаза и улыбалась. Он кончал, и они опять брели в ванную на ватных ногах.
Настя стояла возле музыкального центра и выбирала музыку. Она была без трусов, в белой маечке, вся залитая светом. Разлогов смотрел на нее и улыбался. Над пухлой и гладкой как у ребенка задницей были две симпатичные ямочки. Настя задумалась и смотрела в окно, пританцовывая под музыку. Что-то привлекло в окне ее внимание, и она перестала двигаться.
- Потанцуй еще. Прошу тебя, - сказал он.
Настя обернулась, мягкие складки выделили ее крутые изгибы. Она согнула ногу в колене, выставив округлое бедро.
- Разве я танцевала?
- Да, и очень красиво.
Она посмотрела на него, еще не решившись, продолжать или нет, потом сделала громче и начала двигаться. Это была клубная музыка, в общем, примитивная. Поначалу Настя едва переступала с ноги на ногу, только следуя ритму, еще не избавившись от нерешительности. Потом увлеклась и движения стали уверенными. 
- Соблазни меня. Давай, детка, – Разлогов сбросил с себя одеяло.
Настя взяла край майки и потянула вниз, прикрыла низ живота, полоска волос показывалась и исчезала. Потом повернулась спиной. В ее ягодицах было что-то завораживающее, нельзя было смотреть на них и ничего не испытывать. Она задвигалась еще энергичней, встала к Разлогову лицом, запустила пальцы в волосы, встряхнула головой и стала приближаться.
Она остановилась перед ним, продолжая танцевать. На внутренней стороне бедер в самом верху кожа была смуглая и бархатистая как мать-и-мачеха. Хотелось взять ее за это место. Настя повернулась к Разлогову спиной, наклонилась, выгнула спину и предстала во всей красе, взяла себя за ягодицы, раздвинула их и смотрела, улыбаясь, через плечо.
Он не видел ничего более откровенного.
А потом она сидела за столом и красила ногти, а Разлогов лежал на кровати и смотрел на нее. Свет, просочившийся между штор, падал на ее волосы, правую сторону лица и руку. От этого она казалась и матово-телесной, и золотой. Настя сосредоточилась на своем занятии, как маленькая девочка. Она снова была в лосинах с ромашками и сидела, положив ногу на ногу, как бы закрывшись своими широкими мускулистыми бедрами. Ее пухлые пальчики едва шевелились.
- Мне нравится рисунок на твоих лосинах, - сказал он.
- А что на них? – спросила она, не отрываясь от своего занятия.
- Ромашки.
- А.
- Тебе идут ромашки. Ты сама как ромашка. О, придумал, я буду звать тебя Ромашка.
Она подняла глаза.
- Ты против?
- Ромашка?
- Да. Роман и Ромашка. По-моему неплохо.
- Ну да. В этом что-то есть, - она улыбнулась, вернувшись к своему занятию.
- Ромашка, сколько тебе лет?
- Девятнадцать, - она вскинула на него глаза. – А тебе?
- Тридцать два.
- Я думала, двадцать восемь. А ты думал, мне сколько?
- Так и думал – девятнадцать.
- Я выгляжу на свой возраст?
- Извини, Ромашка, но на малолетку ты не тянешь.
Она засмеялась, широко раскрыв рот. Пальцы на ее ноге игриво зашевелились. Она закрыла лак, отставила в сторону, растопырила пальцы и залюбовалась своей работой.
- У тебя прекрасные зубы, Ромашка, - сказал он.
- Девятнадцать лет – и ни одной дырочки. А все потому, что я чищу зубы три раза в день. - Ее лицо было как у хвастливого ребенка.
- Когда мужчина видит женщину с красивыми здоровыми зубами, он подсознательно хочет от нее детей.  Так говорят психологи.
- Мне еще рано детей! – испугалась она.
- Это на уровне инстинкта. Не переживай, Ромашка.
- Надеюсь, ты достаточно опытен, – ее лицо вдруг стало холодным.
Разлогов хотел съязвить, но понял, что это может подпортить их секс, напряженность с ее стороны могла стать помехой.
- Я не дал тебе повода сомневаться.
Она не ответила, ее взгляд вернулся к ногтям.
- Откуда ты?
- Из Ногинска. Только не надо думать, что я провинциальная девочка. У нас приличный город и я ходила в английскую школу.
- Ромашка - умная блондинка?
- Да, не персонаж из анекдотов.
- У тебя есть план на жизнь?
- Конечно, - она откинулась на спинку стула и аккуратно положила руки на колено. – Институт, карьера, потом замужество.
- А личная жизнь?
- Личная жизнь нужна, но она не должна мешать главному.
- А любовь? Если ты влюбишься?
- Я умею контролировать свои эмоции и развитие отношений.
- Но получается не всегда, не правда ли?
- Ты имеешь в виду Рустама? Просто он был первый. Испания, курортный роман, он красиво ухаживал – мавр у ног прекрасной славянки. Чего ты улыбаешься?
- Ты интересно рассказываешь. Продолжай.
- А здесь он стал мне не интересен. Я поняла, что заслуживаю большего.
- В Испании ты была без родителей?
- Да. Мне исполнилось восемнадцать, и они отпустили меня одну. Я хранила себя до совершеннолетия. Где ты сейчас такое увидишь?
- Я не гинеколог и такого, конечно, не увижу, - сказал он.
Она засмеялась.
- Ну, ты же красивый парень и у тебя много девушек. – Разлогов почувствовал, что Настя заявляет на него права. – Думаешь, у меня было много парней? Ошибаешься. Ты всего четвертый.
- А кто был второй? – спросил он.
- Грузинский бандит, очень крутой. Он грабил банки, ездил на белом Бентли. - Настя покраснела, видимо, не совсем понимала, зачем это рассказывает.
- Они любят все белое, как вороны – блестящее.
Она обиделась. Взглянула на него, как спросила: «Ну, зачем ты так?».
- А третий?
- Не буду тебе рассказывать! Ты меня осуждаешь!
- То, что было до – не считается!
- Честно?
- Честно, Ромашка!
- Третий был иранец. Только не думай, что какой-то там, он был врач, учился в Европе, знал пять языков. Намного старше меня. Он был потомок каких-то их князей. Боже, как он ухаживал! На руках носил. Почему ты так смотришь? Ты осуждаешь меня? Но они все были очень достойными мужчинами, не какие-то там.
- Да с чего ты взяла?
Она смотрела на него, пожалев, что разоткровенничалась.
- Все нормально, Ромашка. Честно. Почему ты с ними рассталась?
- Ну, Зураба посадили. А Бехман… не хочу о нем говорить. Ладно. Только потом не упрекай меня этим и пусть это останется между нами.
- Конечно.
- Сначала все было хорошо. Мне казалось, что я вышла бы за него, если б он предложил. Только в их задрипанный Иран я бы не поехала. Говорил, что возьмет меня в Англию. А потом пропал. Два месяца не звонил. Я не знала, что думать. И вдруг позвонил, как ни в чем не бывало и говорит: «Давай встретимся». Я говорю: «Где ты был?» А он: «Ты не одна в Москве такая красивая». Козел.
«Какая дура» - подумал Разлогов.
- Четыре месяца у меня никого не было. Чего ты молчишь? Все-таки осуждаешь?
- Ну что ты, у каждого есть прошлое. Ты сказала, что контролируешь развитие отношений. Насчет меня у тебя тоже есть план?
- Нет, - она потеплела. – Нет у меня никакого плана. Мне с тобой хорошо, очень хорошо. Ты лучше всех. Но, если окажется, что завтра тебе надо уехать далеко-далеко, я не скажу, что готова поехать с тобой, – Настя поднялась, подошла и опустилась перед ним на пол, посмотрела ему в глаза и провела рукой по его волосам. – Просто, когда ты уйдешь, я буду ждать тебя.

Разлогов встал с постели осторожно, чтобы не разбудить ее. Она спала, укутавшись в одеяло, как маленькая девочка, оставив только личико. Он смотрел на это прекрасное лицо, но почему-то ему было горько. Он пододвинул к кровати стул и поставил на него стакан с соком. Потом тихо оделся и тихо вышел, прикрыв за собой дверь так, чтобы не щелкнул замок.
Приехав домой, Разлогов выпил коньяку. Ольга и Настя вступили в непримиримый бой в его сознании. Сладкое безумие, в котором он провел с Настей воскресенье, не дало ему ни разу вспомнить об Ольге. Но теперь мысли снова вернулись к ней.
Он позвонил Насте в понедельник вечером. Когда она взяла телефон, Разлогов почувствовал в ее голосе тревогу.
- Выспалась? Ну, как дела, Ромашка? – голос у него был теплый, приветливый.
- Почему ты ушел, не простившись?
- Мне было пора, но я не хотел тебя будить.
- У нас все… нормально?
- Конечно, Ромашка!

8

Ясный апрельский вечер опустился на Москву, небо как губка наполнилось синевой. Сумерки вошли в переулки и легли под желтыми прямоугольными окнами, обвившись хвостом. Разлогов и Ольга ехали в «Рейндж Ровере»  по вечерней Москве.
Ольга была в светлом плаще и строгом деловом костюме, который очень шел ей, но делал старше. Разлогов попросил ее найти в своем гардеробе что-нибудь посолиднее, чем джинсы. Она надела туфли на каблуке, строгий темно-серый костюм и собрала волосы в тугой клубок на затылке. В машине стало жарко, и она расстегнула плащ. С ремнем безопасности, стянувшим ее грудь, Ольга выглядела воинственной леди, как будто за спиной у нее был автомат. В ушах блестели небольшие, но приметные золотые сережки.
- Ты так и не сказал, куда мы едем, - сказала она.
Разлогов двинул бровью.
- Есть предложение провести этот вечер так, чтобы он запомнился.
Ольга посмотрела на него. Ее круглые колени, стреноженные узкой юбкой, плавно покачивались. Казалось, юбка не дает им разъехаться в стороны. На подлокотнике лежала ее красивая немного бледная рука, без колец и браслетов, чистая, не ведавшая прикосновений к мужчине, с покрытыми прозрачным лаком ногтями с белой полоской по краю. Рука Ромашки тоже была красивая, но опытная и требовательная. Теперь ее смуглость казалась чем-то, что хотелось отмыть.
Они приехали в Москва-Сити.
- Мы пойдем в ресторан? – спросила Ольга.
- Разумеется, - улыбнулся он.
Вокруг было на удивление малолюдно. Ввысь уходили бетонно-стеклянные колоссы, со всех сторон на Ольгу и Разлогова смотрели черные сверкающие окна. Он предложил ей руку. По асфальту застучали их каблуки, и звук их, резкий и четкий, рикошетил от черного стекла. Разлогову показалось, что Ольге не понравились эти гигантские подпирающие небо здания.
Он помог ей раздеться и отдал в гардероб плащ. Ольга была напряжена, костюм сковывал. Темно-серая ткань в узкую полоску сжимала тело как доспех, грудь стянул жилет, бедра – юбка. Только шея осталась свободной в шелковой молочно-белой сорочке. Пуговицы на костюме смотрелись как выкованные, и от этого он казался еще более стильным, пришедшим из того времени, когда в моде была одежда, которая обязывала.
Ольга взялась за черный ремень сумочки, которая висела на плече.
- Пойдем, - сказал Разлогов, дотронувшись до ее руки.
Лифт полетел вверх, Ольга сжала его руку, Разлогов встретился с ней глазами и почувствовал, как падает в их черную бездну.
 Их проводили в бледно-голубой зал с очень высоким потолком и огромным во всю стену окном, где стоял всего один стол и два кресла. Они сели, Разлогов попросил потушить свет и зажечь свечи. Безмолвный человек в белой сорочке с черной бабочкой нажал выключатель, свет потух и все вокруг сделалось синим, с золотыми и серебряными бликами на посуде, на стеклах и оправе ее очков. Новая Москва, пылая огнями, смотрела в безбрежное как небесный купол окно. Красивая рука в белой манжете чиркнула спичкой и поводила в темноте, оставляя на свечах по светящемуся лепестку. Ольга следила за этим действом, пламя отражалось в ее глазах.
- Что будешь есть? – спросил Разлогов.
- Не знаю. Я не очень голодна. Что-нибудь не жирное, и побольше овощей.
Он подозвал официанта и сделал заказ. Когда они остались вдвоем, Разлогов замолчал. На нем была черная рубашка и черные брюки. Он смотрел на Ольгу, переводил взгляд на стол, на окно. Он увидел свое отражение, и ему показалось, что в этой одежде в окутавшем их полумраке он выглядит как портрет себя самого, выполненный в старинной манере: бледное пятно красивого задумчивого лица, выступившее из сине-коричневой тьмы, пробитой кое-где золотистыми бликами.
Разлогов положил руку на стол и на круглом корпусе его Картье заиграли огоньки. Непокорная прядь упала на бровь. Было заметно, что Ольга впечатлена его мужской красотой, но изо всей силы старается не показать этого. На столе появились закуски, та же рука в манжете наполнила ее бокал, потом, проплыв вокруг стола, его. Ольга взяла бокал, посмотрела на свечу через темно-красную жидкость.
- За этот вечер, - сказала она.
Разлогов кивнул и, вытянув над столом руку, чокнулся с ней. Они сделали по глотку и поставили бокалы. Ольга быстро подняла глаза, снова опустила – Разлогов продолжал молчать. Она чуть нервничала, бросала взгляд то на него, то на горящие свечи, а потом надолго прикипала к окну – надвигающемуся на них бесконечному небу, которое – если смотреть на него достаточно долго – порождало иллюзию, будто летишь ему навстречу. Ощущение это было настолько полным, что Разлогов увидел его в ее глазах. Ольга откинулась назад и улыбнулась.
- Чему ты улыбаешься? – спросил он, при этом сам улыбнулся.
- Хорошее вино, – сказала она, пожав плечами.
- Другого здесь не держат, – он жестом предложил приступить к еде; подвинул к себе тарелку.
Она целую минуту смотрела, как он ест. Он нанизывал на вилку кусочки мяса, овощи, отправлял в рот и жевал, не спеша, методично двигая челюстью.
- Ты такой загадочный, - сказала она.
Он глянул на нее и кивнул, то ли согласившись, то ли дав понять, что слушает.
- Ты не последний в этой жизни человек, умный, интересный, умеешь ухаживать. А сейчас просто сидишь и ешь как обыкновенный мужик.
- К чему церемонии? Если хочешь есть, то надо есть, а не ковыряться ножом и вилкой в траве и слизняках. Присоединяйся, скоро горячее принесут.
Она взяла вилку. Они ели, смотрели друг на друга и внимательно молчали. Он закончил с салатом, вытер губы и бросил скомканную салфетку в тарелку.
- Как тебе здесь? – спросил он.
- Нравится.
- Я хотел, чтобы тебе понравилось. Здесь никто не посягнет на наше уединение, на наш кусочек вечернего неба, - сказал он, понизив голос с баритона на бас.
- А официант?
- Он не войдет, пока его не позовут, - Разлогов ударил пальцем по кнопке звонка на краю стола.
Дверь бесшумно открылась, и в черном проеме появился треугольник белой сорочки.   
- Включите, пожалуйста, музыку, только не громко, – сказал Разлогов.
Человек подошел к аппаратуре, включил музыку и вышел.
- Что это за картины? Кто художник? – спросила она.
- Не знаю, по-моему, репродукции русских авангардистов.
- Трудно понять, что на них нарисовано.
- Их не обязательно понимать, они просто деталь интерьера. Так же и музыка, она фон, создает настроение.
- Вообще, я не слушаю такую, но сейчас она мне нравится. Кто это играет?
- Не знаю. Неважно. Главное, чтобы тебе нравилось. Хочешь, включим другую?
- Не нужно.
- Какую ты слушаешь? – он хотел встать.
- Не надо, пусть останется эта.
- Хорошо. Ну, а все-таки, какую ты любишь?
- Для меня музыка не очень важна. Хотя, конечно, есть предпочтения. Я люблю АББУ, баллады, просто песни с красивыми мелодиями.
Она сидела, напряженно откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу. Разлогов полюбовался обтянутыми юбкой бедрами, сильными и красивыми. Он взял бокал и протянул над столом, чтобы чокнуться, тяжелое вино качнулось в стекле. Она поставила ногу на пол и потянулась к своему бокалу. Колени раздвинулись, и Разлогова охватила теплая волна желания. Втиснуться бы между креслом и ее телом, почувствовать его тяжесть.
- За тебя, - сказал он.
- Спасибо.
Они выпили, Разлогов - до дна, Ольга - глоток, и он снова уставился на нее. Ольга сдвинула колени, словно прочитала его мысли, и склонила голову набок.
- Я хочу показать тебе кое-что, - сказал Разлогов.
Он встал и протянул руку. Ольга дала ему свою и поднялась, следуя за его сильной рукой. Разлогов подвел ее к окну, такому огромному, словно его вовсе не было, а они стояли на краю бездны. Тяжелые как асфальт облака тянулись по угасающему небосклону, уходили за темный горизонт, туда, где тоска и одиночество властвовали над землей. А внизу лежал мерцающий город, как легшая у ног большая собака со слезящимися глазами; изнуренный, продырявленный мириадами огней, словно неприятельскими штыками.
- Красиво?
- Да, - кивнула она.
Ольга улыбалась. Она еще не знала таким свой город. Она привыкла видеть его с тротуаров, смотреть на дома снизу вверх. А тут он всплыл перед ней словно кит, живой и огромный, казалось, сейчас он вздохнет, тяжко, как больной. Разлогов смотрел на ее лицо, устремленное в окно, на обнаженную шею, как у Нефертити.
- Все эти огни, которые ты видишь, отражаются в твоих глазах.
- Все? Не может быть!
- У тебя такие глаза, в них еще больше поместится.
Ольга посмотрела на Разлогова и мгновенно переключилась с увиденного. Он почувствовал, что ей хочется, чтобы он коснулся ее, но она стесняется стать к нему ближе. Разлогов бы сгреб девчонку в охапку, задушил поцелуем и лапал своими ручищами. Но с ней надо было не так. Он встал сзади, взял ее за плечи и прижался губами к свернутым в клубок волосам. Какой чудный аромат исходил от волос, природный запах пробивался сквозь искусственные запахи косметики, и какой же он был приятный. Разлогов закрыл глаза.
Они стояли так с минуту. Потом отпустили друг друга. Он подошел к столику и наполнил бокалы.
- Я хочу выпить за твои глаза, - Разлогов протянул ей бокал.
Он был на расстоянии вытянутой руки. В бокале сверкнуло пламя свечи, темно-красная жидкость опрокинулась и исчезла в открытых губах. Из-под подбородка выглянул крепкий кадык. Ольга встретила его взгляд и медленно, не отводя глаз, выпила вино.
Разлогов смотрел ей в глаза и пытался понять, что она чувствует. В этой юной особе только начинает пробуждаться настоящая женщина. Она должна испытывать желание, которого еще не знала, ей должно хотеться сделать нечто такое, что раньше показалось бы постыдным, даже унизительным. Может, ей хочется стать покорной и целовать его выбритое лицо, большие влажные губы, дотянуться губами до его кадыка?
Разлогов взял ее руку, и Ольге показалось, что он как врач сразу почувствовал, как колотится сердце. Он подвел ее к столику, и они сели. Он тут же наполнил бокалы.
Появился официант, бесшумной тенью возник возле стола. Рука в белой манжете поставила на стол блюда. Пустая бутылка исчезла и появилась полная.
- Вот, наконец-то я могу позволить себе тупо набить живот, - сказала она, когда официант ушел.
- Иногда можно. Я рад, что тебе нравится здесь, что тебе хорошо. Когда вкусно поешь, будет еще лучше. Давай приступим к еде, только сначала выпьем. К мясу всегда идет красное. – Они сделали по глотку и поставили бокалы. – Мм… чувствуешь, какой аромат?
Она вытянула шею и понюхала.
- Признайся, что ужасно голодна, - он взял вилку и нож и придвинул к себе блюдо.
- Не скажу, что ужасно, но буду есть с удовольствием, - сказала она.
Они ели, почти не разговаривая. Отодвинув пустую тарелку, он сказал:
- Оль, я хочу знать о тебе больше. Расскажи о себе.
Она держала на вилке кусок мяса.
- Что рассказать?
- Что посчитаешь нужным. Какие у тебя интересы, чего хочешь от жизни.
Она задумалась, перевела взгляд в окно.
- У меня много интересов, хочу больше узнать об искусстве, читать знаменитых писателей, ходить в театр, смотреть хорошие фильмы, научиться танцевать. Хочу больше знать о собаках, чтобы заниматься с Чарли, возить его на выставки. Но сейчас главное – учеба, - она перевела взгляд на Разлогова. – Ты можешь подумать, что я книжный червь, но мне на самом деле нравится учиться.
- Как это может нравиться? – усмехнулся он, скривив губы.
- А мне нравится, - повторила она настойчиво. – Ты сказал это с таким лицом, словно сам был двоечником.
- Двоечником я не был, вообще учеба давалась мне легко, но я не видел в ней особого смысла. Так, научиться читать, писать, считать. Если голова работает, больше ничего не нужно.
- Как ты можешь так говорить?! Ты же закончил институт!
- Мать настояла. Институт дал мне массу ненужных знаний, в моем бизнесе они мне никак не помогли.
- Ты хочешь сказать, что можно не знать, кто открыл Америку, если ты преуспел в жизни?
- Я сказал, что если у тебя голова соображает, тебе необязательно зубрить учебники. Я знаю, кто открыл Америку, как знаю, кто такие Рюрик, Гомер, Коперник, Карл Маркс и еще кучу им подобных. Эти знания можно получить отовсюду.
- Ты считаешь себя достаточно эрудированным человеком?
- Да. Можешь протестировать меня.
Он увидел, как ей захотелось сбить с него спесь.
- Кто такой Корбюзье? – произнесла она, четко выговаривая слова, как учительница ученику.
- Ле Корбюзье - какой-то там выдающийся архитектор. Это все, что я о нем знаю, - ответил Разлогов и положил ногу на ногу.
Она удивилась и обрадовалась.
- Можно теперь мне задать вопрос? – спросил он, не меняя позы.
- Да.
- Назови пожалуйста столицу Австралии.
- Сид... нет, Мельбурн! – она смотрела в его улыбающиеся глаза. – Нет, нет, там столица такая же, как в Бразилии и Канаде, какой-то небольшой город. Канберра! Да, Канберра!
Ей стало неловко. Она оказалась зарвавшейся девчонкой, а он - всезнающим профессором. Разлогов видел, что ей особенно обидно проиграть после того, как он свысока отнесся к академическим знаниям. Пусть она ответила, но неуверенно и на вопрос, который был гораздо легче, чем ее. Зато каким умным выглядел теперь он.
- Ничего страшного, - сказал он мягко. – Ты справилась. Мы любим посмеяться над тупостью американцев, хотя половина из нас не может правильно расположить полосы на флаге своей страны. Так что, у тебя блестящие знания.
Он не посмеялся над ней, как сделал бы ограниченный человек, а старался успокоить и подбодрить. Он имел шокирующие ее взгляды, но при этом выглядел очень образованным, имеющим хорошие манеры человеком, оставаясь при этом легким в общении и без капли высокомерия.
- Давай продолжим, - он переменил позу. – Ты сказала о своих интересах так, словно перенесла их на будущее, оставив на сегодняшний день только учебу. Почему?
- Потому что учеба занимает все мое время.
- Надо отдыхать. Если будешь перегружаться, в конце концов, учеба перестанет доставлять удовольствие. Можно посвящать чему-нибудь немного времени. В качестве отдыха.
- Чему?
- Тому, что тебе нравится. Если посвящаешь себя учебе, логично было бы сделать отдых активным. По-моему, ты сказала, что хотела бы научиться танцевать. Прекрасное занятие в перерывах между учебой.
- Нет, это серьезное занятие, требующее времени и максимальной отдачи.
- Но тебе же не надо выступать на сцене. Ты же хочешь научиться танцевать для себя? Для этого достаточно заниматься пару часов в неделю.
- За пару часов ничему не научишься.
- Научишься. Давай, покажу.
- Что покажешь?
- Что это не так сложно. Танец сродни половому акту. Важно не столько уметь, сколько чувствовать и все получится.
- Сейчас?
- Да.
- Ты серьезно?
- Абсолютно, - он поднялся.
- Может быть, потом? - она сдвинула колени и поджала ноги.
Разлогов уже не слушал Ольгу, считая вопрос решенным. Он подошел к музыкальному центру и стал переключать его, подбирая подходящую мелодию. Ольга следила за ним, разозленная и растерянная от того, что ее «нет» отскакивало от него, как горох от стенки. Наконец, Разлогов выбрал. Из динамиков зазвучали непонятные, старомодные звуки, похожие на гармошку.
- Подойди ко мне.
Он сказал это, не обернувшись. Ольга не отреагировала, видимо решив, что неправильно поняла.
- Оля, подойди ко мне, пожалуйста, - повторил Разлогов.
Он чувствовал, как трудно Ольге сопротивляться его голосу, вернее – себе, потому что хочется подчиниться.
- Я не намерена сейчас танцевать, - сказала она, сделав над собой усилие.
- Что?
- Я не буду сейчас танцевать, - повторила она.
Разлогов повернулся, взял ее глазами, как рукой.
- Пожалуйста.
Она не отвечала и не двигалась. Разлогов подождал несколько секунд и направился к Ольге, не спуская с нее глаз, остановился и негромко сказал:
- Прошу тебя, - и предложил руку.
Разлогов как будто высасывал из нее глазами способность к сопротивлению. Ольга медленно, словно загипнотизированная, положила в его руку свою и поднялась. Проведя ее вокруг стола на свободное место, он встал перед ней. Разлогов выглядел сейчас очень большим, нависшим над девушкой, как утес. Брюки плотно без складок облегали его бедра, черная рубашка была готова порваться на широкой груди. Он расстегнул ворот еще на одну пуговицу и на два оборота закатал рукава.
Разлогов смотрел, чуть прищурив глаза, позволяя им гореть каким-то жутким блеском. Ольга заволновалась, потеряв свою обычную уверенность, не в силах выдержать этот взгляд. Разлогов оглядел Ольгу, словно голую, подошел ближе и, подняв руку, провел по ее затылку. Он видел, как она почувствовала это прикосновение, как захотела закрыть глаза и откинуться затылком в его ладонь.
- Какая прекрасная шея, – сказал он ровным спокойным голосом.
Она выпрямилась, как балерина. Красивая голова застыла в требовательном ожидании. Он поднял руку с раскрытой ладонью.
- Дай руку. Другой обними меня. Выше. Потянись ко мне грудью, – ее висок почти касался его щеки. - Перенеси вес на переднюю часть стопы.
Разлогов чувствовал, что она готова довериться, и через доверие - подчиниться.
- Это же танго!-  воскликнула Ольга. - Я не умею…
- Молчи. Только делай, как я говорю. Соберись и будь внимательной. Так. Не стой сразу на обеих ногах… Следи за мной. Я обозначаю движение, ты делаешь шаг.
Стало интересно. Разлогов двинулся вперед левым плечом, она шагнула назад правой ногой.
- Стой… - он оглядел Ольгу, как будто только теперь увидел, как она одета. – В этом костюме ты как в латах. Танго женщина должна танцевать в чем-то наподобие комбинации.
Разлогов приблизился к ней всем корпусом, взял ее. Она выпрямилась. Он качнул ее, сделал шаг, другой. Ольга последовала за ним. Лицо ее пылало, было жарко, на лбу выступила испарина.
- Подбородок!
Она подняла голову. Разлогов шагнул в сторону, Она угадала. Они смотрели друг другу в глаза.
- Спину! Прогнись, дотронься до меня…! Нет. Дистанция! Чуть-чуть - грудью… Дотянуться не получится, но надо попытаться… Так… Теперь поворот. Шаг и поворот. Так…
Движение вперед, вперед, назад, шаг в сторону и вперед, вперед, в другую сторону, отклониться друг от друга и снова сблизиться.
 - А теперь – корпус со мной, а бедра разворачиваются… так… в другую сторону… Молодец.
Ольга наступила ему на ногу.
- Ой!
- Забудь… Отпусти бедра. Корпус остается со мной, а бедра свободны, дай им продолжить движение… Так… Не угадывай... Просто чувствуй и повинуйся…
Внезапно он двинулся на нее всем корпусом. Ольга повалилась назад, но его рука удержала ее.
- Прогнись!
Она поняла, что должна запрокинуть голову. Плавным движением Разлогов вернул ее в стойку. Снова пошли покачивания. Ольга почувствовала его. Движением вниз он заставил ее присесть.
- Прямую ногу в сторону!
Юбка не позволяла расставить ноги. Разлогов взял ее за нижний край и приподнял, Ольга вытянула в сторону напряженную ногу. Разлогов поднял Ольгу. Привлек к себе. Оттолкнул. Привлек. Оттолкнул. Заставил качать бедрами. Дернул на себя.
- Бедро на меня!
- Как это?
- Ты никогда на мужчину не запрыгивала?
Ольга сконфуженно покрутила головой, как маленькая девочка, но поняла, что нужно делать. Задрав юбку, она закинула на него правую ногу. Разлогов положил ладонь ей на бедро, провел вверх и сжал ягодицу. Отпустил. Потянул вниз, заставив присесть. Голова Ольги оказалась рядом с пряжкой его ремня. Повернул лицом к себе. И снова поднял. И дотронулся губами до ее горячих губ. Он видел, как Ольга утонула в эмоциях.
Разлогов поднял ее, опрокинул навзничь и взял под коленом. Лицо Разлогова двигалось вдоль ее тела от живота до груди. И вновь рывком поднял вверх. Подхватил на руки и завертел вихрем. Когда Разлогов поставил ее на пол, Ольга пылала от волнения, от своей смелости, и от того, что все получилось.
Когда он привез ее домой, и они остановились возле двери, Ольга сама прильнула к нему. Разлогов опешил. Она положила руки ему на грудь и поцеловала в губы. Поцеловала не в засос, но с чувством, вкусными, мечтающими о смелых поцелуях губами. Посмотрела в глаза и, не успел Разлогов обнять ее, как она скрылась за дверью.

9

Разлогов пригласил Настю пойти с ним на день рождения к его однокласснику Игорю Гроссману. Была пятница. Настя надела короткое облегающее платье насыщенного малинового цвета.
- Ну как? – она поправила волосы и покрутилась перед ним, показывая себя со всех сторон. – Мой любимый цвет.
- По-моему великолепно.
Она была ослепительна. Бретельки платья и лифчика плотно облекали ее молодые плечи. Она смотрела на него, словно с обложки журнала, словно картина в пшеничной раме, пышные локоны золотистой стружкой закрывали румяное лицо. Она накинула пеструю вязаную кофту и надела кеды.
Когда они приехали и вошли в лифт, она сказала:
- Я почему-то волнуюсь. Скажи мне, что все будет хорошо.
- Ромашка, все будет хорошо. Это обычный день рождения.
Дверь открыла девушка - невысокая шатенка с красивым славянским лицом. На ней было короткое черное платье.
- Здравствуйте! Проходите.
Разлогов отметил, что она посмотрела на Настю как-то странно. Обычно, женщине приходится делать усилие, чтобы скрыть раздражение, когда она видит другую, которой явно проигрывает. А эта девушка, только встретилась с Настей глазами, сразу прошлась взглядом по ее фигуре. На ее лице было восхищение. На Разлогова она взглянула мельком.
Появился молодой невысокий мужчина в пиджаке, водолазке и джинсах.
- Вот виновник торжества! – сказал Разлогов. – Познакомься Ромашка, это Игорь.
- Как? Ромашка?
- Да.
- Серьезно?
- Абсолютно.
- Это имя?
- Да. Я окрестил ее.
- В таком случае, прекрасно. А это Яна.
- Яна превосходно справляется с обязанностями хозяйки.
- Ты с Ромашкой – так и называть? - пройдешь, поздороваешься с гостями, а потом мы с тобой выпьем. Надеюсь, ты не за рулем?
- На твой день рождения я всегда прихожу пешком, - улыбнулся Разлогов.
Игорь имел совершенно заурядную внешность, неказистый и с брюшком, он старался держаться серьезно, сдержанно, но было заметно, что это напускное. Глаза у него были добрые и немного грустные.
Он жил в роскошной трехкомнатной квартире в сталинском доме на Ленинградском проспекте. Разлогов взял Настю за руку и повел по комнатам. Он улыбался, мужчинам крепко пожимал руки; тех, кого знал, похлопывал по плечу, делая вид, что рад встрече. Женщин встречал восхищенным взглядом и говорил какой-нибудь комплимент. Все также отвечали любезностью, а на Настю смотрели, не скрывая восторга.
Народу было человек двадцать. Обойдя всех, они встали возле окна, и Разлогов вкратце рассказал про тех, кого знал.
- Этот Игорь Гроссман - мой одноклассник. Писатель. Не читал, что он пишет, но слышал, что дерьмо. Любит разыгрывать непризнанного гения. Хочет, чтобы все считали его интеллектуальной элитой. Хотя на самом деле хороший парень. Мы видимся только на его день рождения – раз в году. На свой я его не зову уж лет десять, а он мне каждый год регулярно шлет приглашение.
- Почему ты его не приглашаешь?
- Потому что просто не интересуюсь им. Он хороший, добрый, ко мне со всей душой, но мне он скучен. И скучна компания снобов, которую он собирает. - Разлогов повернулся к ней и, взяв за руку, продолжал, вдыхая аромат пшеничных волос. - Толстый лысый господин с высокой брюнеткой – Олег и Инга - он не последний человек в Газпроме. Игорь говорит, что Инга колдунья. Олег таскает ее везде с собой, надеясь, что она принесет удачу.
- Мне показалось, они не женаты.
- Ты права. Маленький весельчак со вздернутым носом – управляющий подпольного казино.  Тот, у которого волосы хвостом - Михаил, с серьезной дамой – тоже наш одноклассник, держит компьютерный магазин. Хороший парень.
- Они женаты.
- Да. Ты только на это обращаешь внимание?
- Для девушки это интересно.
- Виталик, вертлявый такой, с гладким как у бабы лицом, не знаю, кто он по жизни, но похож на педика. Темноволосый мужик с бородкой испанкой, с худенькой брюнеткой, Артур – издатель Игоря.
- Они тоже женаты.
- Может быть. Все. Остальных я не знаю. Вообще, терпеть не могу такие мероприятия. Надо улыбаться, выслушивать идиотские комплименты, принимать участие в бессмысленных разговорах и притворяться, что рад видеть их мерзкие рожи.
- Тогда зачем мы приехали?
- Думал, тебя это развлечет.
- Яну ты тоже видишь первый раз?
- Да. Игорь не женат, каждый день рождения отмечает с новой подружкой.
Пригласили за стол. Гостей обслуживали два нанятых официанта в форменных рубашках. Начались тосты, поздравления, подарки. Разлогов и Настя сидели между Михаилом и незнакомым мужиком со сломанным носом. К счастью, тот оказался не очень разговорчивым, все его внимание было направлено на спиртное.
Игорь и Яна сидели за Михаилом и его женой. Яна установила над Настей опеку; подавала ей блюда, напоминала Разлогову, чтобы наполнял ее бокал, просто улыбалась Насте. Ее забота была приятной.
Под каждый тост Игорю вручали подарок. Он поднимался, притворялся смущенным, хотя на самом деле плавился от удовольствия, благодарил и делал как бы кивок туловищем, словно хотел поклониться. Олег и Инга подарили ему ручку Эрих Краузе с золотым пером. Олег пожелал, чтобы он написал этой ручкой что-то великое.
- Русского Гарри Поттера! – сказала Инга.
Разлогов еле сдержался.
- Единственное, что гениально, - прошептал он, повернувшись к Насте.
Она округлила свои прекрасные глаза, стараясь понять, что он имел ввиду. Разлогов понял, что немного переоценил ее уровень, и вспомнил Ольгу.
Пришел их черед произносить тост и вручать подарок. Подвыпивший Гроссман поощрял к выступлению дружеской благосклонностью во взгляде. Разлогову хотелось по старой школьной привычке отвесить ему леща, но вместо этого он поднялся и, держа в руках завернутый в блестящую обертку подарок, сказал:
- Помнишь, Игорек, как ты с визгом улепетывал от меня на переменах, спасаясь от пинков?
Гроссман растерялся от такого начала, но продолжал улыбаться.
- Если б я мог тогда знать, каким человеком ты станешь лет так всего через пятнадцать, как много ты добьешься, - продолжал Разлогов, обводя взглядом притихших гостей, - клянусь, я бы старался заслужить твою дружбу другим способом. И сейчас я хочу излить на тебя целое ведро благодарности за то, что, несмотря на свой звездный статус, ты не помнишь зла, и каждый год приглашаешь меня на день рождения. Поверь, я это очень ценю. Желаю тебе здоровья, счастья и новых творческих успехов, – он чокнулся с ним и потянулся рюмкой к другим гостям.
У всех отлегло, все загалдели, девушки захлопали в ладоши. Разлогов выпил, вылез из-за стола и подошел к Гроссману.
- Надеюсь, мой скромный подарок поможет тебе вернуться в то время, когда радостей у нас было куда больше, чем горестей.
Озадаченный Гроссман поднялся и двумя руками взял сверток, напоминавший по форме коробку конфет. Он повертел ее, помял пальцами, стараясь на ощупь определить, что там такое.
- Разверни, - сказал Разлогов.
Гроссман неуклюже попытался поддеть обертку в местах сгибов. Разлогов помог ему и надорвал край. Гроссман взглянул на него, словно чтобы получить одобрение, и раскрыл оберточную бумагу. Он вытащил большущий том в тесненном переплете, раскрыл его и увидел, что это альбом с их детскими фотографиями, увеличенными и обработанными. Он перевернул несколько листов.
- Спасибо Рома, - пробормотал Гроссман.
Он был удивлен и растроган. Они обнялись, Разлогов похлопал его по спине. Все находились под впечатлением.
- Ты молодец! – сказала Настя, когда он вернулся на свое место. Она была в восторге. - Остальные подарки просто на отвяжись.
Михаил и Гроссман листали альбом. Яна сидела рядом, положив руку на плечо Гроссману, смотрела то в альбом, то на Настю.
Народ пошел курить.
- Ты куришь? – спросила Яна Настю.
- Вообще нет, но сейчас я хотела бы выкурить сигаретку.
- Не люблю, когда от девушки прет табаком, - сказал Разлогов.
- Пожалуйста! Один разок.
- Рома, дай девчонке похулиганить! – сказала Яна.
Разлогов скривил физиономию, показав, что ему это не нравится.
- Ромашка, он разрешает. Пошли!
Настя смотрела то на него, то на Яну.
В комнате появился Олег. Он подошел сзади к Насте и мягко взял ее за плечи.
- Очаровательная Ромашка, вы позволите ненадолго похитить вашего мужчину?
Она обернулась, взметнув бровь.
- У нас к нему дельце.
- Ну, если ненадолго, - когда он отпустил ее, Настя повела плечами.
На кухне его ждал Артур – издатель Гроссмана. Он поцеловал свою худенькую темноволосую жену в лоб и, взяв за плечи, развернул ее.
- Возвращайся за стол, дорогая, нам надо поговорить.
Она ушла, оставив облако тяжелых сладковатых духов.
- Роман, Олег поведал мне по большому секрету, что ты занимаешься вентиляцией? – спросил Артур, доставая новую сигарету.
- Да. Почему по секрету?
- Это к слову. Дело вот в чем. У нас кроме издательского дела есть еще несколько интересных тем для бизнеса. В том числе недвижимость. Мы купили производственный корпус на заводе, от которого остались только площади и название, хотим сделать ремонт и – под офисы, склады и тому подобное. Делать ремонт, соответственно - новую вентиляцию. А фирма, с которой мы заключили договор…
- Какая?
- «Климат-Термо». Знаешь такую?
- Естественно.
- Уже четыре допсоглашения подписали. Каждый раз выясняется, что необходимы дополнительные работы. То перекрытия надо разбирать, то часть оборудования на улицу вывести, и так далее.
- «Климат-Термо» - неудивительно.
- Твоя фирма может провести техническую экспертизу?..

Оставшись одна, Настя не чувствовала, что лишена внимания. Она ощущала взгляд Яны. Ее интерес интриговал и настораживал. Яна поднялась, и, шурша колготками, подошла к ней. Настя почувствовала совсем рядом ее лицо.
- Мужчины свиньи, - сказала Яна. - Лучше быть грубым, чем оставить девушку в одиночестве, - от нее веяло духами и ароматом винных паров.
Настю и отталкивала, и притягивала эта гремучая смесь запахов. Она убрала назад свои пышные волосы и увидела пухлые губы Яны. Гроссман и Михаил, занятые альбомом, не расслышали ее слов. Глаза девушек встретились. Настю тронул взгляд Яны, он был очень теплым.
- Не хочешь курить, пойдем, покажу наш аквариум. Тебе нравятся рыбки? – спросила Яна.
- Пойдем, - Настя согласилась на предложение, хотя рыбки ее не очень интересовали.
Они перешли в маленькую комнату, которая была спальней. Яна шла впереди, Настя нашла ее фигуру довольно хорошенькой. У нее была очень сексуальная походка, бедра перекатывались друг по другу при каждом шаге, выталкивая вверх ягодицы. Шорох колготок заманчиво раздражал.
Широкая кровать была не убрана. В углу на тумбочке стоял небольшой аквариум с мутной водой, лампочка не горела, и рыбок было не видно.
- Где рыбки? – Настя наклонилась, стараясь найти их в темной воде.
- Сожрали друг друга... Тебе не противно?
- Что?
- Такое отношение?
- А что такого? Он же не на час ушел.
- Я не выношу, когда мне не уделяют внимания. Меня это бесит. – Яна открыла окно, уселась на широкий подоконник и закурила.
- Да что такого? Посмотрят альбом. Если бы мне сделали такой подарок, я бы целый час его рассматривала.
- Расчувствовались до слез, как два старых пердуна, - Яна сердито затянулась.
Она смотрела на Настю, прерываясь на глубокие затяжки. Настю пугал этот взгляд.
- Почему ты все время на меня смотришь? – спросила она.
Взгляд Яны стал еще мягче. Она склонила голову набок и улыбнулась.
- Потому что ты потрясающе красивая. Ты - воплощенная красота. Иметь такую внешность и удивляться, почему на тебя смотрят – по-моему, это странно. Можно дать тебе рекомендацию? Просто совет.
- Какой?
- Зачем ты так ярко красишься? Ты и так бьешь по глазам. Разве ты не видишь, как на тебя реагируют мужчины? – она положила сигарету на край окна. – Подойди сюда. Такая боевая раскраска скорее вредит, чем помогает. Яркая косметика мешает видеть твою настоящую красоту.
Настя не решалась подойти, она чувствовала, что тем самым сделает уступку, словно Яна была не девушка, а мужчина.
- Подойди, - мягко сказала Яна, но в ее взгляде сквозила требовательность.
Настя подошла. Яна слезла с подоконника и поднялась на носках. Они коснулись друг друга бедрами. Яна взяла ее лицо в ладони и повернула к себе сначала одной щекой, потом другой, словно подставляла к свету. Ее теплые руки были поразительно нежны. Губы открылись и приблизились. Насте казалось, что она может поднять руку и потрогать их или поцеловать.
- Это же натуральный цвет волос?
- Да.
- Брови черные?
-Да…
- Потрясающе. Ты не барби, зачем такая яркая тушь? И румяна тебе не нужны. Ты и так кровь с молоком. Замазывать такое штукатуркой – это преступление. А ну-ка встань вот так, - она взяла ее выше талии и несильным нажатием заставила переменить позу. В настойчивости ее рук было что-то умоляющее. – Подними подбородок. В жизни не видела такой красивой девчонки. - Она взяла с подоконника недокуренную сигарету.
- Спасибо, - пробормотала Настя. Она отметила, что прикосновения Яны были приятны.
- Не за что.
- Ты тоже хорошенькая. – Насте хотелось поблагодарить ее.
- Я хороша, но ты – просто блеск. Я любуюсь тобой. Кто оценит красоту женщины, как не другая женщина? Мужчина на это не способен. Он просто хочет. Чем девушка красивее, тем он сильнее хочет. Но оценить красоту по достоинству он не в состоянии.
- Я так не думаю.
- Поверь мне. – Она по-мужски щелчком выбросила сигарету и закрыла окно. – Против твоего Романа я ничего не имею. Он крутой, это сразу видно. Ты давно его знаешь?
- Не очень, – Настя поджала губы.
- Милочка, не беспокойся, выйдешь ты за него! Сколько тебе лет?
- Девятнадцать.
- Когда тебе будет двадцать восемь, многое из того, что сейчас пугает, ты просто не будешь замечать.
- Я еще не настолько хорошо его узнала, чтобы думать о замужестве.
- Но достаточно, чтобы не исключать его.
Лицо Насти порозовело. Яна засмеялась.
- Да не дуйся ты! Все мы бабы такие! – она схватила Настю за руку и усадила на кровать. – Сиди здесь, я сейчас! – зашуршала колготками и через минуту вернулась с бутылкой вина и двумя бокалами. – Давай выпьем. - Она села рядом с Настей, налила бокалы и поставила бутылку на пол. - За нас!
Они сделали по глотку.
- Роман классный, но замуж не спеши. С такой внешностью ты олигарха найдешь. – Она взяла Настю за руку, мягко сжала ее. Насте показалось, что ее рука чуть заметно дрожит. – Ромашка – тебе очень идет. Это действительно он придумал?
- Да.
- Прикольно. Признайся, тебя немножко напрягает, что я смотрю на тебя?
- Не то, чтобы напрягает, просто твой взгляд мне кажется немного странным.
- Странным? – Яна улыбнулась. – Может, страстным?
- Может. Так смотрят мужчины.
- Тебя это пугает?
- Немного.
- Не бойся, я тебя не изнасилую, - она допила вино, отпустила ее руку и поставила бокал на пол.
Настя засмеялась.
- Но ты не на всех так смотришь.
- Я смотрю на тебя как женщина, которая восхищается твоей красотой… И как мужчина, который тебя хочет, – Яна оперлась на руку, словно хотела лечь, склонила голову на плечо.
Настю охватило какое-то новое волнение, незнакомое, теперь ей самой хотелось, чтобы Яна не сводила с нее глаз. Но в нем было и что-то пугающее.
- Я би, - сказала Яна, продолжая смотреть ей в глаза.
Настя напряглась.
- А как же Игорь? – спросила она.
- В отношениях с женщинами я свободна.
Насте показалось, что она подвинулась к ней.
- Я не би. Извини.
- Ты уверена?
- У меня есть парень и мне хорошо с ним.
- Девушки у тебя не было.
- Откуда ты знаешь?
- Женское сердце не обманешь. Ты не знаешь, насколько хорошо может быть.
Настя боялась, хотя не знала, чего именно.
- Можно же попробовать. Может, ты скажешь: «Я была права. Мне это не нужно». Но этот опыт поднимет тебя на новую высоту. Это не испортит тебя, не изменит, но раскроет и поможет понять, кто ты на самом деле. Может, это не прибавит тебе счастья, но и уж точно не убавит. Ты останешься при своем. Но, что самое важное, это сделает тебя свободной.
- Может, в этом и есть смысл, - Настя сказала это наугад, запутавшись в смешавшихся страхах и мыслях, зная, что должна сопротивляться незнакомому желанию.
Она почувствовала, как краска заливает лицо и опустила голову, спрятав смущение за упавшими на лицо локонами. Сквозь волосы она посмотрела на Яну и увидела, как та, наполненная томной осязаемой чувственностью, молит ее глазами.
Яна замолчала, видимо решив, что настал момент, когда слова неуместны, перешла на язык тела. Насте показалось, что та больше не желает сидеть в угловатой позе, сжав ляжки, а хочет отбросить стыд и вытянуться, как бы предлагая себя. Настя ужасно боялась, но вместо того, чтобы встать и уйти, тоже откинулась назад, опершись на локти, выставила грудь и покачивала бедрами, положив ногу на ногу. Она не знала, зачем это делает, просто поддалась какому-то новому неведомому желанию.
Яна вытянулась, как красивое животное, выпятила низ живота. Ее тело не пасовало перед прелестью Насти, а предлагало себя, как бы говоря: «Смотри, я тоже хороша». Она положила руку на руку Насти, наполнила ее теплым электричеством, которое приятно защипало низ живота. Настя отняла руку, испугавшись этого нежного тока, который ломал ее волю сильней, чем напор Романа.
Яна двинулась к ней, потянулась губами, Настя хотела встать, но тут в гостиной кто-то громко захохотал, и это развеяло их волшебное полузабытье. Они целую минуту смотрели друг на друга, не в силах унять волнение.
- Интересно, как там наши мужчины? – сказала, наконец, Настя и стала поправлять платье, как будто измяла его.
- Небось, чешут языки. Им и без нас неплохо, – сказала Яна и неожиданно предложила, - давай сбежим отсюда? Вдвоем!
- С ума сошла?
Яна снова двинулась к ней, не в силах сдержать себя, но на этот раз Настя поднялась и быстро вышла.

Когда Разлогов вернулся в гостиную, он увидел зажигательный танец в исполнении Яны. Девушка вошла в раж. Казалось, ей хочется оторваться. Она бесилась, как школьница, хохотала, искала глазами Настю, которая не знала, куда от нее деться. Яна устремлялась к ней, обнимала за талию и разок даже шлепнула по заднице. Настя переходила из угла в угол, гости были в недоумении.
Разлогов увидел, как Яна танцевала вокруг Насти, а Настя стояла, сложив на груди руки, словно закрываясь от нее. Кто-то тронул его за плечо. Это был Михаил.
- Если ты собираешься стоять и любоваться на ее пляску, эта сука уведет твою девочку.
- О чем ты говоришь?
- Она чертова лесбиянка, не видишь, что ли?
Когда музыка прервалась, он взял Настю за локоть и отвел в сторону.
- Вы уже подруги?
- В смысле? – Настю развеселил его строгий тон.
- Такой зажигательный танец.
- Танцевала не я.
Яна взяла бокал с вином и встала у них за спиной.
- Ты ревнуешь? - улыбнулась Настя.
- Не то, чтобы ревную, но, если б на ее месте был парень, он бы уже получил.
- Но она не парень.
Их глаза встретились.
- Поехали отсюда, - сказал Разлогов и почувствовал, как ее горячая рука сжала его холодные пальцы.
- Куда? – спросила Настя, хотя ее глаза говорили, что неважно.
- В Шондонг.
- Это что?
- Увидишь.

10

Вход в клуб сиял желтой подсветкой. На улицу, как из пещеры, доносились густые ритмичные звуки, от которых дрожали стеклянные двери. Прыгающие огни отражались в полировке припаркованных автомобилей.
- Я здесь не была, - сказала Настя.
Когда они проходили рамку, их встретили охранники: парень и девушка. Их одежда была похожа на форму американских полицейских. Уже в фойе музыка долбила так, что надо было кричать, чтобы тебя услышали.
- Добрый вечер!
Девушка подошла к Разлогову, парень – к Насте. Видимо, здесь было так принято. Девушка присела, провела рукой по его бедрам до самого верха, поднялась, прошлась по поясу. Она встала очень близко, почти касаясь козырьком форменной бейсболки подбородка Разлогова.
Он видел, как парень присел перед Настей.
- Не надо, - она сама подняла край платья.
- Спасибо, - пробормотал охранник.
- Круто, - сказала Настя, когда они прошли рамку. Было видно, что ей понравилось такое начало.
Разлогов провел ее узким плохо освещенным коридором, потом по лестнице, и они оказались в огромном зале, оформленном под пещеру. С высокого потолка свисали импровизированные сталактиты, на стенах были изображены первобытные люди, гоняющиеся за мамонтом, сидящие вокруг костра, совокупляющиеся. Сверкали огни. В подвешенных под потолком клетках танцевали полуобнаженные девушки. Музыка долбила так, что заглушала даже собственные мысли.
Он вел ее в самую гущу, где гремело техно, как первобытный там-там, и вспышки страбоскопов вырывали из тьмы изогнутые силуэты танцующих. Ультрафиолет мягким сиянием подсвечивал все белое: рубашки, блузки, улыбки. Разлогов был в узких черных брюках и приталенной бордовой рубашке, расстегнутой на три пуговицы. Они смотрелись красиво и ярко, парни отворачивались от своих девушек и смотрели на Настю.
- Куда ты меня ведешь? – крикнула она.
- Туда, где можно выпить!
Бармен почтительно кивнул Разлогову. За стойкой яркие вспышки не резали по глазам. Разлогов и Настя повернулись друг к другу.
- Что будешь пить? – спросил он.
- А ты?
- Не знаю, водку или виски!
- Я хочу Пина Коладу!
- Пина Коладу и апельсиновый сок!
Бармен взял две бутылки, стал жонглировать, подбрасывая перед собой и из-за плеча; они вертелись, сверкая бликами на закругленных краях, и шлепались ему в ладони.
- Браво! – Настя хлопнула в ладоши.
- За такой трюк - без сдачи! - Разлогов положил деньги.
Бармен наполнил высокий бокал из нескольких бутылок, добавил взбитые сливки, лед, кусочек ананаса и вишню. Настя подвинула к себе коктейль, потянула из трубочки.
- Я думал, ты предпочитаешь мохито, - сказал Разлогов.
- Надоело. Хочется чего-нибудь новенького!
Они смотрели друг на друга, улыбаясь ослепительными улыбками.
- Тебе идет эта рубашка! – прошептала она, дотронувшись губами до его уха.
- А тебе - это платье!
- Оно классное!
- Не дает покоя один вопрос!
- Ты о чем?
- Тот парень на входе, охранник, - он видел, какие у тебя сегодня трусы, а я еще нет.
- Ты меня и без трусов видел.
- Но вот так, чтобы такая красавица ни с того ни с сего показала…
- Он каждый день видит сотню женских трусов.
- Думаю, тебя он долго не забудет. Я видел его лицо.
- Ну, что мне сделать, хочешь, я задеру перед тобой платье прямо здесь? – ее глаза заблестели, Разлогов почувствовал, что она это сделает.
Настя провела по бедрам и взялась за край платья. Ее плечи двигались в такт музыке. 
Сзади протиснулся молодой парень, Настя подалась вперед, пропуская его. Он вытянул шею, чтобы увидеть ее лицо и грудь. Разлогов метнул в него свирепый взгляд и парень исчез.
- Хочешь потанцевать? – спросила она.
- Попозже.
- Я хочу сейчас!
Он пожал плечами.
- Тебе не нравится здесь?
- Почему же, этот клуб сейчас популярен!
- Здесь классно!
Он не сводил с нее глаз.
- Ты не сердишься на меня из-за Яны?
- На что я должен сердиться?
- Из-за нее мы уехали от твоих друзей.
- Мне и самому уже хотелось свалить.
- Ты не против, если я допью и пойду потанцую?
- Конечно, нет!
Настя залпом осушила бокал, улыбнулась и пошла, двигая бедрами, как будто ей жутко хотелось секса. Разлогов тут же пожалел, что отпустил ее одну. Кавказец с горбатым носом проводил ее выразительным взглядом. Настя ушла в самую гущу, утонула в охваченной судорогами человеческой массе. Разноцветные вспышки фиксировали словно кадры обрывки движений. Разлогов видел копну золотистых волос и как Настя рукой убирает их от лица.
Она танцевала. Волнистые локоны закрывали лицо. Платье задиралось с бедер к талии и Настя, поводя бедрами, тянула его вниз. Дергающиеся тела с запрокинутыми головами напоминали Стикс, в котором тонут грешники. Настя выныривала из их тонущей массы, сверкая волосами, плечами и грудью, и вновь исчезала.
Разлогова пьянила атмосфера безумия, царящая в клубе. Возле Насти появился парень, который несколько минут назад пялился на нее в баре. Он вынырнул из-за спины и, дергаясь с Настей в одном ритме, что-то говорил, приблизившись к ее уху. Она повернулась, тряхнув волосами, и что-то ответила. Парень пропал.
Музыка не прерывалась. Собственно, это вряд ли можно было назвать музыкой. Просто ритм, убивающий мысли, тяжелые беспрерывные удары по телу, оглушающий шум с отголосками умирающей мелодии. Иллюзия полноты жизни, ее яркости и красоты, на самом деле - агония. Музыку умертвит тишина, силы иссякнут и танец закончится. Эти тела не переплывут Стикс.
Танцующие девушки пили в танце наслаждение как тягучую влагу, парни мучились от желания, обвивали руками-змеями их талии, касались влажной кожи, и головы партнерш склонялись на плечи парней, - все пропиталось ядом, увязло в нем как в смоле. Разлогов следил за пшеничными волосами и красным платьем, и тоже пил яд. Ее нельзя было оставлять одну.
Кто-то тронул его за плечо. Это была Яна.
- А ты откуда взялась?
- Примете в свою компанию?
Яна стояла перед ним и пританцовывала. Она стала совсем другой, Разлогов даже не сразу ее узнал. Волосы были уложены на затылке. Она казалась намного выше, потому что была на каблуках. На ней было то же черное платье, но выглядела она совершенно иначе - решительно, как будто должна была сделать что-то важное, глаза горели, крутые бедра напряглись как пружины.
- Где Игорь? – спросил Разлогов.
- Дома.
- Почему ты без него?
- Пусть лучше рассматривает твой альбом.
Появилась Настя.
- Ты? Как ты нас нашла? – лицо выдало, что она не рада появлению Яны.
- Слышала, как Роман пригласил тебя в Шондонг.
- Ты была здесь?
- Конечно! Сейчас это самый модный клуб в Москве.
Она взяла Настю за талию и хотела притянуть к себе, но Настя не поддалась, взглянула на Разлогова с виноватой улыбкой. Волосы закрывали ее глаза, он видел только губы и ослепительный ряд зубов. Ее лицо было обращено к Разлогову, а на животе мягко лежала рука Яны. Настя не могла унять дыхание, Яна шагнула к ней и девушки коснулись друг друга грудью. Касание получилось очень нежным, таким же, как прикосновение руки, лежащей на животе.
Разлогову показалось, что Настя не хочет, чтобы он уступил ее этой маленькой фурии, а ждет, что он протянет руку и оставит ее себе. Но он просто смотрел, улыбался и получал удовольствие, возбуждаясь на их неловкий эротизм. Разлогову нравилась настойчивость Яны, с которой она преследовала Настю.
Горбоносый кавказец возник из толпы, остановился за девушками, облизал их маслянистыми глазами. Разлогов взял Настю за руку и притянул к себе. Яна тоже придвинулась.
- Хочу мохито! – прошептала Настя сухими губами.
- А ты? – спросил он Яну.
Она кивнула с улыбкой.
- Бармен, два мохито и одну водку с лимоном!
Он сильнее прижал к себе Настю и почувствовал, что она дрожит. Настя взяла бокал и сделала глоток. Зеленые пузырьки зашипели вокруг кусочков льда.
- Ромашка, ты звезда этого вечера! – сказал он.
- Люблю танцевать!
- Что тебе сказал тот парень?
- Не обращай внимания, он совсем мальчишка!
- А все-таки?
- Что я лучше всех!
- А ты ему?
- Чтобы он отвалил! – она засмеялась.
Разлогов чокнулся с девушками и залпом выпил. Настя допила махито и поставила бокал.
- Почему Игорь не поехал?
- Чего ему здесь делать? Накачиваться спиртным? С него и так хватит, - упоминание об Игоре нагоняло на Яну тоску.
- Потанцевал бы.
- Не смеши! Потряс бы пивным брюшком, ты хотел сказать?
- О, какая музыка, - Настя закатила глаза, - пошли танцевать!
Настя тянула его за руку, но Разлогов был пассивен как мешок.
- Пойдем! Он предпочитает киснуть за стойкой! – Яна перехватила ее и повела на танцпол.
Настя обернулась, позвала его глазами, надеясь, что он пойдет, но Разлогов остался на месте. Они ушли, пританцовывая, как застоявшиеся в стойле кобылы, задрав хвосты.
- Бармен! Еще водки и лимон!
Разлогов опрокинул рюмку и раздавил зубами лимонную дольку. Когда он обернулся, то увидел, что возле девушек трется тот же сопливый мальчишка. Водка ударила в голову, захотелось двигаться. Он устремился в толпу, не спуская с девушек глаз. Энергия танца капала с потолка на дергающиеся тела, подсвечивала их яркими вспышками.
Он шел, протискиваясь между горячими телами, втягивая ноздрями их солоноватый запах. Прижимаясь, они оставляли на нем свою разгоряченную влагу. Девушки чувствовали самца, провожали его глазами. Разлогов проходил возле них, высокий, в расстегнутой на груди темно-красной рубашке, с твердым лицом, как терминатор. Девушки хотели его, он чувствовал, как у них под кожей зудит от желания, но его влекло к той, что была лучше всех.
Парень дергался рядом с Настей, как будто их включили в одну розетку, что-то говорил, утыкаясь носом ей в волосы. Настя не обращала на него внимания. Разлогов дернул его за руку.
- Отвали!
Парень огрызнулся взглядом и растворился в толпе, оставив поле за доминантным самцом. Яна подошла к Насте сзади, обхватила за талию и притянула к себе. Настя дернулась, пытаясь вырваться, и обернулась.
- Это ты?
Яна захохотала. Настя сбросила с себя ее руку и отступила. Яна двинулась к ней с виноватой улыбкой. Настя посмотрела вокруг. Первобытная пляска ввела всех в экстаз. Горячие и влажные тела жались к ней со всех сторон, терлись, толкали, передавая энергию танца. Насте хотелось двигаться, она повернулась и нырнула в толпу. Яна тянула шею, стараясь найти ее в беснующейся массе. Глаза Яны горели, она крутила головой, вглядываясь в сверкающие обрывки реальности, как упустившая добычу хищница.

Настя сбежала, скрылась в танцующей толпе. Наконец, она почувствовала свободу, отдалась танцу, как незнакомцу, имени которого не успела спросить. Безумный ритм отмерял в ней удары, заставлял двигаться все яростней. Ощущение слепой радости охватило ее. Она чувствовала только ритм и свое тело, как подпрыгивает грудь, как вздрагивают бедра.
В эту минуту Насте никто не был нужен, она просто хотела танцевать. И она танцевала, пока не почувствовала на себе нежные руки, подняла глаза и сквозь упавшие на лицо волосы увидела Яну. Насте показалось, что Яна готова заплакать, таким умоляющим было ее лицо, как бы говорившее: только не прогоняй меня!
Такими же умоляющими были теплые ладони, которые взяли ее за талию. Насте не хотелось отказывать этим ладоням, но она еще боялась их. Ей хотелось игры, она снова вырвалась и побежала. Яна устремилась за ней. Настя решила, что должна вернуться к Разлогову, и стала искать его глазами в толпе.
Убегая от Яны, она буквально чуть не налетела на него. Разлогов стоял как утес в реке бесноватых. Она обрадовалась, повернулась спиной и вжалась в него, как в раковину; потянула за бедра, прижимаясь ягодицами, чувствуя затылком его лицо. Разлогов обнял ее. Настя взяла его руки и стала гладить себя ими.
Появилась Яна и уставилась на нее как зачарованная, положила руки на руки Разлогова и прижалась к ней. Настя оказалась меж двумя разгоряченными телами, это распаляло ее. Вожделение, с одной стороны мужское, с другой женское, пронизывало ее с двух сторон, закручиваясь вихрем. Она закрыла глаза и помчалась в далекие миры, чувствуя, как Яна прижимается все сильней.
Они слились втроем в едином движении, которое шло снизу, от бедер. Насте стало жарко, она обмякла, чуть присела, и груди девушек оказались на одном уровне. Яна давила на нее всем телом, гладила с боков. Губы Насти открылись, тела стали влажными.
Вдруг все исчезло - музыка, сверкание огней. Все оказались в душной темноте. Только в баре, как через неплотную ткань, сияла подсветка. Было жарко, слышалось только собственное дыхание. Разлогов, Настя и Яна отпустили друг друга.

Пауза оказалась недолгой. Вновь, словно взрыв, ударила музыка, и вспыхнул свет. Разлогов обнял Настю и взял ее внизу. На его руку легла другая рука, маленькая и горячая, и стала направлять ее, толкать дальше, между настиных ног. Он как будто окунул руку в топленый мед женских тел. Этот мед проникал в него через кожу, скапливался внизу живота и густел.
Они не видели вокруг ничего кроме вспышек, не слышали ничего кроме бьющей по телу музыки, как будто летели куда-то в сумасшедшем гудящем потоке, терлись друг о друга, мчались на тройках своих ощущений. Им было все равно.
Настя как будто опомнилась, освободилась от Яны и повернулась к Разлогову, убрала с лица волосы, и он увидел в ее глазах мольбу. Он притянул ее и хотел поцеловать, но Настя закрыла ему рот ладонью. Они смотрели друг на друга несколько секунд, потом она убрала руку и поцеловала его. Разлогов снова стал гладить ее, водил своими ручищами по ее горячим бокам. Настя обвила его за шею, заставила двигаться вместе с ней, платье задралось, ее голые бедра обнимали его бедро.
Яна терлась об него сзади, словно бездомная собака, тоже хотела получить свою долю. Она просунула руку, как щупальце, между их телами и взяла его между ног. Разлогову хотелось, чтобы это была не ее рука, а настина, которую он уже успел полюбить, но Яна так нежно его пленила, что он это принял. Рядом девушка стояла на коленях перед парнем, который еле держался на ногах, и дергала головой, но на них никто не обращал внимания.
Музыка сменилась, зазвучал новый ритм, это была известнейшая композиция Zion acid house группы Fluke. На сцене появилось несколько накачанных парней, прикрытых тряпками наподобие набедренных повязок. Клетки опустились, девушки вышли и взбежали на сцену. Теперь их танец изображал оргию. Извивающиеся тела блестели как угри. Танцпол взорвался одобрительными криками. Прожектора освещали только сцену. Танец свелся к паре движений: парни двигали бедрами взад-вперед, а девушки сводили-разводили ноги.
Музыка стала тише, лучи прожекторов прошлись по танцполу и ударили Разлогову в лицо.
- Друзья, давайте пригласим на сцену самую красивую пару! – раздался голос диджея.
Все закричали. Девушки на сцене отступили в темноту, остались только парни. Двое спустились на танцпол и подошли к Насте и Яне. Один протянул руку Насте, другой – Яне, Разлогов невольно отступил. Настя растерялась, зажмурилась от яркого света и не реагировала на протянутую руку.
Яну повели к сцене, она оглянулась и увидела, что Настя не двигается с места. Она вернулась и взяла ее за руку.
- Не бойся!
Она излучала уверенность. Когда они поднялись на сцену, их окружили парни, и музыка вновь сделалась громче. Яна встала перед Настей и начала танцевать. Настя не знала, что делать.
- Не стой! – крикнула Яна.
Ее уверенность передалась Насте, и та начала двигаться. Яна подбадривала ее взглядом. Настя постепенно заряжалась от нее, движения становились увереннее. Яна подошла, взяла ее за ягодицы, завела бедро ей между ног и притянула к себе. Настя запрокинула голову.
Девушки на танцполе завизжали. Яна отпустила ее, сделала несколько движений, которые выдали в ней танцовщицу, обошла Настю сзади и взяла за грудь. Настя вздрогнула. Парни на сцене подбадривали их. Разлогов наблюдал, его возбуждало то, как Яна завладевает его Ромашкой. Но он был уверен, что она не получит ее целиком.
Яна гладила Настю своими маленькими нежными руками, прижавшись к ней и закрыв глаза. Настя принимала ласки, оставляя их без ответа, просто позволяла трогать себя. Но когда Яна потрогала ее между ног, Настя убрала ее руку. Яна схватила ее сзади за талию и стала толкаться в нее, как мужчина. Настя не сдержала себя и прогнулась.
Отпустив ее, Яна пошла, пританцовывая, к краю сцены, повернулась к толпе, широко поставила ноги и продолжила танец, не отрывая каблуков от пола. Повернулась к Насте и позвала ее. Настя стала лицом к танцполу, также широко, словно села на лошадь, поставила ноги, и поймала ее ритм. Яна заулыбалась и, не сводя с нее глаз, распустила волосы. Они встряхнули волосами. Парни перед сценой вытягивали шеи, чтобы заглянуть им под платья.
Девушки танцевали, повернувшись друг к другу лицами. Настя повторяла движения Яны. Яна взяла себя за грудь и то же самое сделала Настя. Яна провела по бедрам, и также Настя. Яна приподняла край платья, и Настя потянула свое вверх. Толпа хлопала. Яна задрала подол, демонстрируя всем черные стринги. Настя тоже подняла платье. Ее пылающее лицо закрывали волосы. Все смотрели на роскошные бедра и розовые трусы. Яна стала двигаться в такт музыке навстречу залу, Настя повторяла ее движения. Девушки словно подмахивали в зал. Они смотрели друг на друга и улыбались. Все заорали как обезумевшие.

Разлогов бежал вниз по ступенькам, держа Настю за руку. Яна бежала следом и кричала, что не может так быстро, но они не слышали ее. Они остановились возле длинного ряда кабинок. Свет был тусклый, как в подвале. Это и был подвал. Сверху долбила музыка, от которой дрожали стены.
Дальше все было как в пьяном дурмане. Чувство контроля и осторожности изменило ему, как будто тоже хватило лишний стакан. Он обнял Настю, но Яна вцепилась в нее и увлекла в кабинку. Девушки стояли, взявшись за руки, и звали его горящими во мраке глазами. Разлогову казалось, что из глаз его Ромашки льется любовь, что она и есть сама любовь. Яна притянула ее к себе и взялась за дверь. 
- Ты с нами или посторожишь снаружи? 
Он вошел, понимая, что делает выбор. Захлопнул дверь и остался, как в западне. 
Настя прижалась спиной к стенке кабины. Она еще боялась нового сладко душившего ее желания, но уже не сопротивлялась ему. Не отрывая глаз от губ Яны, она распласталась по стенке, выставив грудь.
Кабина наполнилась магией, пропиталась ей, как языческий жертвенник. Далекие, еле слышимые голоса были как из другого мира, реальной оставалась только тяга друг к другу, поглотившая их, словно омут, шорох ползущих по бедрам платьев, прерывистое дыхание, запах духов, смешавшийся с запахом тел.
Яна достала из лифчика маленький пакетик с белым порошком.
- Это что? – спросил Разлогов.
- Кокс, - ее улыбка притягивала как смерть. 
Она насыпала порошок на тыльную сторону ладони, резко вдохнула, запрокинула голову и затряслась. Ее лицо исказилось как у трупа, но почему-то не выглядело отталкивающим. Придя в себя, она взяла руку Насти и насыпала на нее порошок, поднесла к ее лицу и зажала одну ноздрю.
- Вдыхай, только резко.
Это возбуждало как самоубийство, которое готовится у вас на глазах. Настя вдохнула и зажмурилась. Разлогов смотрел отстраненно, аморфный как желе. Но когда Яна предложила порошок ему, он мотнул головой.
Яну переполняли чувства, в глазах стояли слезы. Это выглядело как признание. Она потянулась к Насте и чмокнула ее в губы. Настя на секунду растерялась, но только на секунду, потому что в ней больше не было стыда и страха. Ей, должно быть, понравилось, как это сделала Яна, просто и искренно. Настя посмотрела на Разлогова, спрятав глаза за упавшими на лицо волосами. Он видел, как своим взглядом делает ее смелее. Он разрешал Насте, она нравилась ему такая. Яна взяла ее лицо в ладони и стала целовать лоб, щеки, сомкнутые губы.
- С языком? – пролепетала Настя.
- Да…
Веки опустились, губы открылись в ожидании. Яна поцеловала их робко и тут же страстно. Лобзание стало чувственным, Яна закрывала глаза, упиваясь страстью. Языки и губы повели игру. Поцелуй мешал дыханию, девушкам не хватало воздуха.
Если бы на месте одной из них был мужчина, Разлогов бы не стал смотреть, он предпочитал участвовать, а не наблюдать. Но поцелуй девушек оказался необыкновенно притягателен, в нем была бездна женственности, на это хотелось смотреть. Разлогов млел, уставившись на их влажные губы, которые ни на секунду не останавливались, слушал чмоканье и едва уловимое постанывание.
Было душно как в склепе. За бетонными перекрытиями, как из преисподней, долбила музыка. Разлогов упивался красотой Насти, и тем, как она переживала новые ощущения, как уступала Яне. Он видел также и красоту Яны, которая как опытная шлюха, получала удовольствие, посвящая в разврат молоденькую партнершу; целовала Настю, блаженно закрыв глаза, как бы поддерживая, помогая и разделяя с ней счастье свободного от духовных оков и потому чистого плотского желания.
Яна оторвалась от настиных губ, поцеловала ее в лицо, шею, грудь, посмотрела на влажные губы, и снова припала к ним. Настя инстинктивно положила руки на ее плечи. На фоне страсти, с которой они целовались, это движение было невинным, даже нелепым, но от этого только сильнее подчеркивающим глубину возникшей в девушке тяги. 
Сначала Разлогов только смотрел, завидуя их нежности и потеряв всякую способность соображать. Потом взял своими ручищами плотное тело Насти и стал мять его, немея от удовольствия, прижался губами к ее обнаженному плечу и закрыл глаза. Ее кожа источала удивительный аромат, несравнимый ни с чем. Настя собрала рукой волосы и подняла их, подставляя шею для поцелуев.
- Я хочу,.. – пролепетали ее губы.
Она тонула в поцелуях и прикосновениях, отдав себя их рукам и губам. Потом, словно забыв о Яне, повернулась и, обвив руками за шею, медленно и мечтательно поцеловала Разлогова, улыбнулась, провела пальцем по его губам и поцеловала взасос. И вдруг оторвалась, отстранилась, не отпуская его шею, запрокинула голову и засмеялась.
Разлогов держал ее за талию и любовался неожиданным ракурсом – холмы грудей и за ними очертания шеи и подбородка. Внезапно, словно появившись из мрака, Яна чмокнула его в щеку. Она обняла его шею поверх рук Насти. Ее уверенность понравилась Разлогову и заставила его хотеть сильнее. Он оставался с Настей, но и Яна была рядом, не навязывалась, не мешала, а дополняла чем-то новым и заманчивым.
Лица девушек были рядом, - распущенные волосы, загадочные улыбки, томные глаза. Они будто безмолвно спрашивали: кого ты поцелуешь первой? Разлогов поцеловал Настю. Яна, словно одобрив это решение, коснулась его щеки, а когда его губы отпустили Настю, Яна тут же заняла ее место. Она не соперничала, она уступала первую роль.
Теперь Разлогов, целуя ее, смотрел в глаза своей Насте. Та улыбалась, только растерянно. Он притянул ее к себе. Губы всех троих оказались рядом. Разлогов и Настя слились в поцелуе, а Яна целовала их лица, то его, то ее. Ее руки были созданы для объятий, столько нежности было в них, столько красоты в том, как они двигались, обнимая за шею, зарываясь пальцами в волосах, дотрагиваясь до лица.
Яна взяла его руку и стала сосать большой палец, смотрела, сложив губы трубочкой и двигая головой. На лице девушки было выражение озорного удовольствия, если бы не палец во рту, она бы улыбалась. Разлогов продолжал целовать Настю, которая в самозабвении закрыла глаза, но смотрел на Яну. Он почувствовал внизу чью-то руку и даже не сразу сообразил, чья она.
Яна трогала его внизу через брюки. Расстегнулась молния и Разлогов почувствовал, какая горячая у нее рука, и как приятны прикосновения. Он хотел обеих, больше не разделяя их на свою и не свою. Настя расстегнула его ремень и приспустила брюки. Член наполнился приятной тяжестью, Разлогов приготовился почувствовать ее руку и закрыл глаза.
Настя задрала на него ногу, вставила в себя член и задвигала тазом. Кабинку наполнили яростные шлепки и прерывистое дыхание. Яна смотрела на них, закусив губу, как завороженная, и гладила себя между ног. Колени подкосились, и она чуть не упала, стала тереть себя быстро-быстро.
Прекрасное настино лицо выражало сильнейшее сладострастие, которое затмевало всякое другое чувство, всякую мысль. Разлогов был счастлив и горд, ведь это он довел ее до исступления. Движения стали быстрей, Настя ткнулась губами ему в лицо, и затряслась, по ее щекам покатились слезы. Она опустила ногу, и какое-то время переживала тающее наслаждение, повиснув на Разлогове.
Он стоял со спущенными штанами, прижатый к стенке. Яна встала к нему спиной, спустила трусы и наклонилась. Разлогов вспомнил о презервативе, но было уже поздно; успокоил себя тем, что раз она живет с Гроссманом, значит чистая. Яна уступала Ромашке в красоте и сексуальности, но сейчас, прогнувшая спинку и выставившая аккуратный пухленький зад, была очень аппетитной. Он всаживал в нее член, словно вбивал кол, но ощущения были не так хороши как с Настей.
По телу Яны прошли легкие судороги, затряслись ноги. Настя встала перед ней, удерживая ее на месте. Яна уткнулась ей в грудь и застонала, задвигала бедрами, чтобы продлить сладостные секунды. Разлогов снова не успел кончить. Яна выпрямилась, а Разлогов сполз голой задницей на ступеньку-скамью. Было тяжело дышать, затекли ноги. Он сидел, прислонившись плечом к стенке, и не мог отдышаться, словно в кабинке не осталось воздуха. Девушки обнялись, волосы были растрепаны, платья прилипли к влажным телам.
- Что же наш мужчинка, для нас постарался, а сам остался без вкусненького? – улыбнулась Яна.
Она опустилась на колени и взяла член горячей ладошкой, смотрела Разлогову в глаза и водила рукой. Разлогову нравился ее взгляд и ее маленькая заботливая рука. Настя опустилась рядом, их разделяло только бедро Разлогова, положила руку на руку Яны и начала повторять ее движения. Яна переместила ладонь ниже, стала мять набухшую мошонку. Настя, видимо, стараясь опередить Яну, наклонилась, и Разлогов почувствовал влажный кокон ее рта. Она задергала головой вверх-вниз, будто под музыку.
Они ворочались, как мокрые детеныши в тесной норе. Девушки по очереди ласкали член. Настя водила губами по всей длине, закрыв глаза и сопя, а Яна высовывала язык и лизала головку, водя по уздечке. Разлогов изнывал, наблюдая за процессом. Наконец, почувствовал, что вот-вот кончит. Горячая смола затопила его, он дернул ногами и со сладкой мукой излил ее. Девушки облизывали член и свои пальцы, словно в забытьи, повернулись друг к другу и поцеловались взасос.
Настя устала сидеть на коленях и поднялась. Яна смотрела на нее снизу как раба, не скрывая восхищения атласными бедрами, открытыми задравшимся и прилипшим к телу платьем. Яна прильнула к ним, стала целовать, поднимаясь все выше. Настя раздвигала ноги, подставляя себя разгоряченным губам. Яна дошла до лобка и продолжила, приминая губами короткие волосы. Настя таяла, раздвигая бедра все шире и опускаясь на ее лицо, сделала движение навстречу и окунулась в наслаждение.
- О, - застонала она… 
Схватив Яну за волосы и потянув на себя, стала тереть себя между ног ее ртом. Потом наклонилась и задрала платье. Яна погладила ее кобылий зад, полюбовалась разверстыми формами, смуглым красивым влагалищем, похожим на вертикальный рот, зажатый с двух сторон крутыми холмами. Потом дотронулась губами до ее губ, взяла за ягодицы и провела языком по нежному месту, поспешно убрала мешающие волосы, схватив в узел на затылке, обняла Настю за бедра и стала вылизывать, как масло из чашки. 
- Девочка моя, какая ты хорошая...
Разлогов остывал, словно умирающий. Он больше не видел в них ничего притягивающего, красота стала пустой. Страсть отступила, как отступает туман, и предметы возвращают себе четкие очертания. Ощущение удушья и уродливости происходящего дошло до него сквозь толщу дурмана. Разве для этого вонючего мешка они созданы? - подумалось ему.
Настя не могла больше стоять в такой позе. Она развернулась и съехала ему на колени. Яна раздвинула ей бедра, подлезла ближе и просунула в нее язык как член, задергала головой, будто трахала ее. Волна накрыла Настю, она дернулась и застонала, открыв рот и зажмурившись.
- Я больше не могу…
Она вскрикнула и выбросила струю Яне на грудь, та выдрачивала из нее струю за струей. Настя тонула в оргазмах и топила в них Яну.
Девушки стали казаться Разлогову пресмыкающимися, жирными, скользкими, извивающимися кольцами и узлами. Яна была сначала кошкой, потом жирной пиявкой, высасывающей кровь из его Ромашки. Яна поедала ее, жрала, натягивая пасть на мясистые куски.  Разлогов видел, как кошка превращается в змею, рот растягивается, чтобы вместить надувшийся как опухоль клитор, становится все шире и змеиные зубы сейчас погрузятся в мясо и пустят яд. Настя и так уже была напитана ядом. Яда было столько, что он сочился из пор.
Разлогов ничего не чувствовал, вид раскрепощенной Ромашки, доведенной до высшей точки, не заводил. Но он знал, что отрезвление продлится недолго и потом снова потянет на породистую скотину. Он устал; хотелось оглушить себя водкой.

Кое-как приведя в порядок одежду, Разлогов ждал их у туалета. Он чувствовал себя разбитым и одурманенным, ноги были ватные, в теле слабость. Он никак не мог избавиться от ощущения своего натертого члена, свернувшегося в трусах как пес в конуре.
Когда девушки вышли, он вяло улыбнулся. Даже ничего не зная, легко было понять, как они провели время. Измочаленные, с кругами вокруг глаз, с опухшими криво намазанными помадой губами, они для уверенности держались за руки. У Яны были темные пятна на коленях; слишком долго она на них простояла.
Не успели они выйти, как появился тот же сопливый мальчишка. Его глаза горели хмельным блеском. Он что-то сказал Насте, та не ответила, и он схватил ее за руку.
- Отвали! – рявкнул Разлогов.
- Ты муж ее, что ли?
Разлогов усмехнулся, отвесив ему подзатыльник.
- Исчезни, пока я не разозлился!
У парня на глазах выступили слезы. Он бросил взгляд на засмеявшихся девушек и скрылся в толпе. На улице Разлогов снова увидел его. Он стоял к ним спиной и разговаривал по мобильному.
- Можешь подъехать? Сейчас! Пока этот козел здесь!
- Ты про меня? – Разлогов толкнул его.
Парень испугался от неожиданности.
- Нет, что вы…
- Он спросил, сколько мне надо, чтобы я поехала с ним, – сказала Настя.
Разлогов круто развернулся.
- Вы не так поняли!
- Интересуешься, почем моя девушка?
- Нет!
- Ты спросил мою девушку, сколько она стоит.
Парень замотал головой.
- Не…
Разлогов резко ударил. Парень согнулся, выронив телефон. Разлогов ударил еще раз и почувствовал, что разбил сустав. Злость закипела в нем.
- Я ничего такого… - парень закрыл руками голову.
Разлогов огляделся. За ними по-прежнему наблюдали охранники: парень и девушка. Настя и Яна тоже смотрели в их сторону. Разлогов ударил парня в живот. Тот упал. Разлогов стал бить ногами. Хотелось вырубить наглого молокососа, возомнившего, что достоин такой девушки, как Ромашка. И только когда у парня пошла носом кровь, Разлогов вдруг протрезвел и почувствовал жалость, взял его за борта куртки и посадил. Лицо у того опухло, было залито кровью, один глаз совсем заплыл.
- Слышишь меня?
Парень поднял руки, закрываясь от удара. Разлогов опустился на корточки.
- Вытрись, - сунул ему платок. - Хочешь иметь красивую бабу, заведи свою. А лезть на чужих – скверная привычка, будешь битым.
Парень всхлипнул, под носом надулся пузырь. Охранники по-прежнему стояли у входа в клуб и наблюдали. Настя и Яна улыбались. В их довольных лицах и расслабленных позах было какое-то необъяснимое животное удовлетворение: львицы на фоне окровавленной добычи, еще живой.
- Вас не пугает кровь? – спросил Разлогов, подойдя к девушкам.
- Возбуждает, - ответила Яна.
Они направились к ожидавшему их такси. На ступенях появился кавказец, проводил их взглядом, как ускользнувшую добычу. Было утро.

Настя и Яна провели у Разлогова весь день, проспали до обеда. Когда Разлогов проснулся, они еще оставались в постели. Настя выглядела как невинная девушка, свежа, румяна, изнурительная вечеринка не отразилась на ней. Пушистые ресницы едва подрагивали, аккуратные ноздри мирно сопели, груди с пухлыми сосками, казалось, не знали мужской руки. От кожи исходил молочный аромат, как от ребенка.
Зато Яна выглядела совершенно по-другому. Она лежала вытянувшись, как перед смертью, серое тело казалось безжизненным, увядшим за одну ночь. Дородные выпуклости растеклись, как студень, который забыли убрать в холодильник. На лице отчетливо проступили морщины, фиолетовые тени легли вокруг глаз. Он посмотрел на ее потрескавшиеся губы, на плоские морщинистые соски, и почувствовал отвращение. Ей было двадцать восемь, но сейчас казалось все сорок.
Вчера она была молодой и красивой, а теперь назвать ее девушкой не поворачивался язык. Разлогов усмехнулся. Теперь она просто видавшая виды потаскуха. Как в сказке про старуху-ведьму, которая по ночам превращалась в красавицу. Кому она нужна? Разве что какому-нибудь идиоту, неспособному пробудить любовь в нормальной женщине. Гроссману? Нет, Гроссман не идиот. Наверное, просто еще не узнал ее. Но теперь ей не видать и его. Да, нехорошо получилось. Она же все-таки была его.
Он посмотрел на Ромашку и подумал, что лет через десять-пятнадцать она будет как Яна. Но внутри не кольнуло. Такова жизнь, они сами летят, как мотыльки на огонь. Бросают в него и красоту, и молодость, и любовь. Им хочется гореть. Что ж, горите. С ним или с другим, итог один; спалит все в огне, от которого не бывает тепла, а что останется – подтянет, подкачает, станет конченной сукой, циничной и жадной. Окрутит какого-нибудь дурака и родит ребенка, скорее всего больного, потому что здоровья уже не останется. Это в лучшем случае. А то останется одна и будет влачить безрадостное существование, делая вид, что ей на все наплевать.
Он принял душ, смыл с себя вчерашнюю грязь, пошел на кухню и заварил кофе. Когда девушки проснулись, заказал пиццу, и они снова пили вино и трахались.
Когда они уехали, Разлогова охватила тоска. Послевкусие было горьким. Яну было не жалко, на Яну плевать, а вот Ромашку… Все-таки здорово было бы иметь такую жену, нарожать с ней детей. Но теперь у него сложилось ощущение, будто купив драгоценную вещь, он обнаружил подделку. Завернутую в блестящую обертку фальшивку. Ничего не стоящую. Когда Разлогов впервые увидел Настю, то обдумывал, как произвести впечатление, готовился завоевывать, словно крепость. И не ждал, что получит все сразу. Правда, крепость сдалась без боя. Он хотел пробудить в ней чувство. Видимо, пробудил. Только теперь это не имело значения. Оказалось, что во взятой крепости ничего нет. И не важно, что ее разграбили до него. Важно, что ничего ценного в ней не было. Может, вынесли до него, может, не было никогда.
Вспомнив, как она представлялась ему красавицей крестьянкой на фоне полей, он усмехнулся. Идеал должен доставаться кому-то равноценному. Пусть чужому, но достойному и одному. Тогда он остается идеалом. Но когда он по кусочку отдается всем подряд и кому попало, как разбившаяся статуя, то уже перестает быть идеалом. Статуи больше не стоят на пьедесталах, им скучно наверху, они предпочитают падать и разбиваться. Этот «кто попало» представлялся Разлогову заросшим щетиной хищником с черными, изголодавшимися по белому мясу глазами.
Но отпустить ее сразу он не хотел. Пару осколков от статуи он уже взял, хотелось еще. Была мысль, что может, взять ее такой, ведь совсем еще молодая, и переделать, вознести тем огнем, который он зажжет в ней. Однако опыт подсказывал, что это не лечится. Живет в них как червь и точит.
Но была еще Ольга.

11

Стоял конец апреля. День выдался прекрасный, очень теплый и солнечный. На газонах появилась жиденькая травка, на деревьях распустились почки.
Ольга вышла из дома в джинсах, кедах и белой кофте, по-домашнему облекавшей красивые плечи. Волосы были распущены, налетел ветерок, запутался в них, швырнул на лицо каштановую прядь. Ольга отвела ее рукой и улыбнулась. За стеклами очков сияли черные глаза. Она спросила:
- Куда поедем на этот раз?
- В самое романтическое место в Москве.
- Разве в Москве такое есть?
- Я приберег одно - для тебя.
Он привез ее в центр, в салон платьев. Когда Ольга увидела, куда он ее ведет, то возмутилась.
- Куда ты меня привез? Зачем?
- Идем, идем, ты все узнаешь.
- Не надо мне ничего покупать. Прошу тебя!
- Я не собираюсь тебе ничего покупать, - он улыбался и тянул ее за собой.
- А что мы здесь делаем?
- Я хочу тебе кое-что показать.
- Мне ничего не нужно! – сказала она сердито.
- Я прошу тебя кое-что для меня сделать.
- Что?
- У моей двоюродной сестры на следующей неделе день рождения. Я хочу, чтобы ты помогла мне выбрать подарок.
Она растерялась. Ему стало смешно.
- Я должен сделать ей хороший подарок.
- Купи украшение.
- Я хочу купить платье. Она такого же роста как ты и у нее примерно такие же волосы.
- А комплекция?
- Не такая впечатляющая, как у тебя.
Она поверила. Посмотрела вокруг и направилась к пестрым рядам вешалок.
- Какой цвет ей нравится?
- Помню, она говорила про белый. Но цвет – не главное.
Ольга шла по рядам, рассматривая платья.
- Вам помочь? - спросила продавец.
- Нам нужно красивое летнее платье на эту девушку, - сказал он.
Когда в примерочной Ольга задернула штору, и Разлогов услышал, как она стягивает с себя джинсы, ему показалось, что он видит, как открывается сначала белье, углубление между бедер и их крутой изгиб, и потом длинные стройные ноги. Она отдернула штору.
На ней было короткое красное платье с глубоким вырезом и рукавами до локтей. Оно было немного тесным, поэтому ложбинка между грудей выделялась еще четче. Под материей заметно проявились два бугорка. - А где лифчик? – спросил Разлогов с легкой улыбкой.
- Он не идет к этому платью, - пробормотала Ольга и покраснела.
Она стояла, немного согнув ногу в колене и опустив руки. Платье очень ей шло, она была стройна и объемна, как сильная лань на длинных ногах.
- Повернись, - сказал он.
Ольга медленно повернулась. Треугольный вырез открывал ровную матовую спину, а облегающий фасон подчеркивал соблазнительную линию белья на ягодицах.
- Мне кажется, хорошо. Что скажешь?
- Нормально, - она пожала плечами, - но я бы такое не надела.
Оно вызывало ассоциации, недостойные ее.
- Платье отличное и тебе идет, только цвет не очень. Слишком вульгарный, – сказал он, полагая, что скорее это подошло бы Ромашке.
Она померила несколько платьев. Одно из них было голубое в крупный белый горох, с белым воротничком как на школьной форме для девочек. Оно понравилось Разлогову. Он заметил, что Ольге платье тоже приглянулось. Это было простое короткое платье для молоденькой девушки, белый воротник делал его немного старомодным, зато подчеркивал нежную шею; подол лежал на приподнятых ягодицах как на полке. Вообще платье выглядело светлым, праздничным и очень подходило для весеннего дня.
Ольга вертелась перед зеркалами, разглядывая себя.
- Оль, почему ты всегда носишь джинсы? – спросил Разлогов.
- Потому что джинсы удобны и практичны.
- На всем свете не найти такой пары ног, как у тебя.
- Перестань, - сказала она, шурша платьем.
- Истинная правда.
Она выставила вперед правую ногу. Изгиб под коленом перетекал в полную голень «бутылочкой».
- Ты считаешь это красивой ногой? - Она повернула носок сначала в одну сторону, потом в другую, показывая икроножную мышцу.
- Я считаю это совершенной ногой.
Она уперла руки в бока.
- Не нога, а бульонка какая-то. Как у рабочей лошади.
Он улыбался, любуясь ей.
- Не говори ерунду. Повторяю, твои ноги - самые прекрасные в мире и короткое платье отлично это доказывает.
Она снова повертелась перед зеркалом, не доверяя ему. Ей и самой нравилось.
- Можешь пройтись перед примерочными?
- Зачем?
- На расстоянии лучше видно.
Ольга вышла, посмотрела, не видит ли ее кто-нибудь кроме него, сделала несколько шагов и оглянулась, положив руку на талию, как манекенщица.
- Пройдись еще.
Она ушла дальше, увидела себя в зеркалах и засмотрелась. Он взял джинсы, кофту, сумочку, сложил кое-как в пакет, и направился к кассе, а Ольга все вертелась перед зеркалом.
- Мы покупаем то, которое на девушке, - сказал он.
- Я бы выбрала это, - услышал он голос Ольги, которая не могла оторваться от зеркала.
- Я тоже его выбрал.
Она ушла в примерочную и тут же вернулась.
- Где мои вещи?
- У меня есть двоюродная сестра, но я не собираюсь дарить ей это платье, - сказал он, убирая в карман бумажник и не поднимая глаз.
- Что это значит?
- Это твое платье, и я хочу, чтобы сегодня ты была в нем.
- Что? – она поправила очки.
- Я прошу тебя.
- Сейчас же верни мои вещи и забери эту тряпку! – выпалила она и дернула за подол, словно собиралась сорвать его с себя прямо здесь.
Он подошел к ней. От гнева у нее выступили слезы. В отдел вошли две женщины. Разлогов хотел взять Ольгу за руку, но она отдернула ее.
- Прости…
И вдруг он опустился на колено.
- У меня не было выхода. Я прошу тебя остаться в этом платье, потому что только оно может сказать всем, как ты красива.

Они приехали на Воробьевы Горы. Он припарковался на Университетской площади. Было тепло, как летом. Разлогов открыл дверь со стороны Ольги и предложил ей руку. Он был безупречен, как Джеймс Бонд, светился улыбкой, белая в полоску рубашка и серые брюки очень шли ему. Пиджак был оставлен в машине.
- Как настроение? – спросил Разлогов.
- Сносное.
- Хорошо. Это очень важно для прогулки, которая нам предстоит.
- Прогулки?
- Да. Мы будем гулять! А это, - он сделал широкий жест перед собой, - Самое лучшее место в Москве. - Сколько свободы!
- Уже листочки распустились. – Ольга была растеряна, она не ожидала увидеть его в таком восторге.
Ветер-озорник разогнался над площадью, порхнул по ногам и под платье. Ольга поймала подол, прижала к себе. Их маленькие фигурки потерялись в огромном пространстве прямых линий. Разлогов взял ее за руку и повел к зданию университета.
- Какой простор, дышится как! - Его энергия перехлестывала через край. - Знаешь, я потомственный москвич, но во всей Москве люблю только это место. Здесь я по-другому себя чувствую. Эти здания, широта делают меня счастливее. И потом, именно здесь невольно приходят мысли о всей стране, потому что такой она и должна быть – простор, цветущие сады, величественные здания, молодые красивые люди. Здесь верится, что все у нас будет хорошо. Оль, что ты об этом думаешь?
- Ты в курсе, что эти прекрасные здания построили заключенные?
- Это же не умаляет их красоты.
- Но о счастье говорить как-то неуместно, тебе не кажется?
- Я знаю, все это на костях, но смотрю в будущее с оптимизмом. Когда-нибудь мы станем богатыми и счастливыми. Тебе нравится здесь?
- Нравится. Только у меня другие ассоциации. Когда я вижу такую архитектуру, я невольно думаю о египетских пирамидах, которые построили рабы. - Ольга высвободила руку из его ладони и взяла Разлогова под руку. – Но, конечно же, это очень красиво и монументально. Я бы хотела поездить по миру, и посмотреть, как у них.
- Ты нигде не была?
- В Турции и Египте. Но кроме моря и пирамид ничего не видела. Я хочу побывать в Европе, в Америке, в Азии. А где был ты?
- Много где. – Он сказал это спокойно, без тени бахвальства, устремив вперед прищуренные от солнца глаза.
- Везет! – Ольга засмотрелась на его мужественный профиль.
- Везенье здесь не причем. Нужны лишь деньги и время.
Они повернули на улицу Академика Самарского и пошли к Менделеевской. Слева как пирамида Хеопса, стояла высотка.
- Где тебе понравилось? – спросила Ольга.
- Везде найдется что посмотреть. Наши ездят только на море. Дай нам море, бар с напитками и шезлонг и нам больше ничего не надо.
- Неправда!
- Таких много. Им не интересно, как живут люди, какие у них города. Если город, то только Париж, Лондон или Нью-Йорк. А многие ли были в Будапеште? Какая там архитектура! У нас если Голландия, то Красные фонари, а посмотреть страну – она вся-то не больше Московской области, - а как игрушка, там даже природа сделана руками человека. Вся страна – творение рук человеческих. Да что далеко ходить – как прекрасен Киев!
- Почему всем нравится Париж?
- Париж – великий город, может, это самый прекрасный город в мире, но прекрасен не только Париж, вся Франция прекрасна, и чем южнее, тем прекрасней.
- Понятно, отдыхать ты предпочитаешь заграницей.
- Я не предпочитаю заграницу, я отдаю ей должное.
- А где ты был в России?
- Питер, Карелия, Золотое Кольцо, Урал, Кавказ, Черное море, само собой. Но еще больше мест, где я не был, но хочу побывать.
- Например?
- Например, на Алтае, на Байкале, на Крайнем Севере, на Камчатке.
Они прошли перед зданием МГУ и повернули обратно. Фигурки студентов терялись в просторе площади.
- Где тебе понравилось в России?
- Везде, кроме Москвы.
- Почему такая нелюбовь к родному городу?
- Москва всегда была патриархальной, и должна такой остаться. Из нее нельзя делать мегаполис, она перестанет быть Москвой.
- Но когда строились эти здания, - Ольга показала на университет, - они тоже не отражали дух Москвы.
- Они отражали нас, то чем мы тогда жили.
- Ну и чем же?
- Мы строили коммунизм.
- Коммунизм – утопия.
- Но мы в нее верили. А Москва-Сити что отражает? Лондон? Йокогаму? Все это чужое нам. Стекло и бетон до неба – символ власти денег.
- Так сейчас строят по всему миру.
- Заложите новый город и постройте в духе времени, если так надо. А Москву надо было оставить в покое. Как Питер. Но теперь уже поздно об этом говорить. Питеру повезло, он остался самим собой.
- Ты пессимист.
- Нет!
Он перебежал с тротуара на площадь, раскинул руки и задрал лицо вверх.
- Как же здорово! Здо-ро-во! – крикнул он.
Несколько парней и девушек обернулись в их сторону. Разлогов сиял улыбкой.
- А ты говоришь – пессимист. Тебе не хочется порадоваться со мной на пару?
- Я не проявляю радость так бурно, - пробормотала она. – На нас смотрят.
- Ну и что. Мне так хорошо, что я не могу держать это в себе.
- Тебе всегда здесь так хорошо?
- С тобой - особенно…
Он посмотрел на нее с каким-то мальчишеским задором, подбежал, подхватил на руки и закрутил.
- Что ты делаешь? – крикнула она.
Разлогов остановился, чмокнул Ольгу в щеку, посмотрел в ее распахнутые от удивления глаза и поцеловал в губы. Он ждал ответного движения, но она сжала рот. Разлогов снова закружил ее, понес по тротуару, счастливо улыбаясь. Потом неожиданно свернул и пошел под яблонями, утопая во влажной земле. Она сдавила его шею, словно он нес ее через реку.
- Ты куда?
- Сейчас, подожди…
Ее тело сводило его с ума, упруго-податливое, тяжелое, но рукам не было тяжело. Разлогову казалось, что оно одновременно и боится, и хочет его рук. Ольга смотрела, не мигая, в стеклах очков плясали озорные блики. Он поставил ее под яблоней, покрытой бледными, едва распустившимися листочками.
- Ты… чего?.. – она искала ответа в его глазах.
- Тихо,.. – прошептал он.
Разлогов взял Ольгу за плечи и хотел поцеловать, но она отвернулась. Он погладил ее по спине, по талии и чмокнул в шею. Она вздрогнула, Разлогов стал осыпать ее поцелуями, шею, лицо, подбираясь к губам. Ольга снова дернулась, на этот раз сильней, он хотел удержать ее, но ударился о сук. Она отбежала на несколько шагов и смотрела на Разлогова, испуганная как лань. Он тер ушибленное место и улыбался.
- Сумасшедшая!
Она не могла унять дыхание, волосы растрепались и упали на плечи. Он подошел и протянул руку. Ольга хотела не даться, но Разлогов схватил ее за плечи и попытался поцеловать. Она крутила головой, стараясь вырваться, но не кричала.
Он сгреб ее, обхватив одной рукой за локти, а другой негрубо, но настойчиво повернул к себе лицо. Ольга смотрела на него своими черными, будто оправленными в стекло глазами, а Разлогов смотрел на нее голубыми, полными бездонной загадочной синевы. Он поцеловал ее, обняв губами ее губы и не отпускал, пока они не разомкнулись. Ольга перестала бороться, прижала к груди руки. Ее неумелый рот жадно отвечал на его победную ласку.
Он открыл глаза. Ее веки дрожали. Очки немного съехали. Ноздри трепетали, не в силах совладать с дыханием. Лицо было свежим, как у маленькой девочки. Ресницы разомкнулись, Ольга увидела, что он смотрит, и оттолкнула его. Она несколько секунд не сводила с него взгляд, открыв красивый влажный рот, и вдруг повернулась и побежала. Остановилась на тротуаре и уставилась на свои испачканные кеды. Он вышел на тротуар и стал топать, обивая с ботинок комки земли.
- Есть салфетка? – спросил он.
- Влажная.
- Все равно.
Ольга достала из сумочки салфетки. Разлогов нагнулся и стал очищать ее кеды.
- Спасибо.
- Что за выходки? – сказал он с улыбкой, когда поднялся.
- Это… несерьезно.
Он засмеялся.
- Ладно. Все нормально. Пошли гулять.
Разлогов выставил локоть, предлагая взять его под руку, но она отказалась. Они шли рядом, не касаясь друг друга. Он смотрел на нее. Ольга уже не сердилась, но выглядела смущенной.
- Хватит дуться, - сказал он.
- Ты сумасшедший.
- Это ты виновата, ты сводишь меня с ума.
Она покраснела. Разлогов хотел взять ее руку, но Ольга не дала. Несколько минут шли молча.
- Почему ты ведешь себя как ребенок? – сказала она, наконец.
Вопрос был до смешного нелепым. Разлогов рассмеялся.
Они пришли на смотровую площадку. Положив руки на гранитные перила, Ольга глядела вдаль. Налетевший ветер растрепал волосы, она обняла себя за плечи и зябко поежилась. Вязаная кофта не спасала от ветра. Столько женственности было в озябших плечах, сильных и хрупких одновременно.
- Холодно? – спросил он.
- Здесь всегда ветрено.
Он обнял ее, закрыл собой от ветра, взял похолодевшие руки в свои.
- Ты сказал, что тебе не нравится Москва-Сити. Смотри, вон Москва-Сити, маленький островок, а все остальное – Москва, такая же, как и раньше.
- Москва – там, далеко, а ты – рядом. - Он убрал с ее щеки темную прядь, завел за ушко с маленькой аккуратной сережкой, и поцеловал в щеку. – Не хочу думать ни о чем кроме тебя.
- Не надо, - поежилась она. – Здесь люди.
- Здесь ты…
Ольга больше не сопротивлялась и принимала ласки, купаясь в них как в лучах солнца, подставляя им шею, лицо. Он собрал ее локоны, поднял к затылку и поцеловал в пушистые волосы, потом ниже. Прикосновения были чудесны, Ольга закрыла глаза. Она держала его руки на животе, не пуская на грудь.
На них обратил внимание пожилой иностранец и перевел камеру с Лужников на ее лицо, на котором алели пятна первой, еще девственной чувственности.
Они не заметили, как солнце заволокло тучами, голубое затянуло серым, и очнулись только когда на них упали первые капли. После поцелуев, как после сна нужно время, чтобы вернуться к действительности. Они оглянулись. Смотровая площадка быстро пустела. Торговцы закрывали лотки пленкой.
Дождь хлынул как из ведра. Разлогов схватил Ольгу за руку, и они побежали к деревьям, но листва только распустилась и была слабой защитой от дождя. Разлогову нечем было укрыть Ольгу. Ее тело покрылось мурашками, груди сжались в промокшем платье.
Дождь кончился также неожиданно, как начался. Они промокли до нитки, но улыбались; на ресницах дрожали капли. Разлогов прижал ее к себе, чтобы хоть немного согреть, и услышал юное сердце.
- Пошли. Пора.
- Пошли, - кивнула она.
Они взялись за руки и направились к высотке. Солнце засверкало на молодой зелени и мокром асфальте. Они шли прямо по лужам и держались за руки. Дождь сделал их словно нагими, одежда прилипла к телу, но они не чувствовали холода.

12

Разлогов проснулся от того, что в ванной шумела вода. Ромашка уже встала. Он открыл глаза. Спальня была наполнена интимным полумраком, шторы опущены. Вошла Ромашка и включила телевизор. Было приятно смотреть на ее утреннюю красоту, укутанную в махровый халат. Она села на край кровати и стала собирать волосы к затылку, двигая круглыми локтями, сделала хвост и заколола. Края халата распахнулись, оголив свежее блестящее тело.
Ему захотелось. Ромашка нагнулась, разглядывая свои ноги. Разлогов схватил ее и повалил на себя.
- Пусти!
- Я хочу тебя...
Ромашка поправила халат и посмотрела на него. Разлогов взял ее руку, которая показалась безвольной.
- Я боюсь, – сказала она.
- Чего?
- Что ты изменился ко мне.
- С чего ты взяла?
- Из-за нее.
- В смысле?
- Мы же…
- Стой, – он откинул с себя одеяло, сел и, положив локти на колени, сцепил пальцы. - Она что-то для тебя значит?
- Ничего. Абсолютно. Это было просто…
Он закрыл ей ладонью рот.
- Просто эксперимент. Она игрушка. Как вибратор.
- Да, - она легла ему на плечо, обняла.
- Есть только ты и я. А остальное, это как приспособление. Без чувств. Понимаешь? Если у нас есть какая-нибудь фантазия, почему бы это не попробовать? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
- Да, - прошептала она, прижимаясь к нему.

Ни одна из женщин, которые были у Разлогова, не дала ему подобных эмоций. С Ромашкой он будто проваливался во времени. Начинали с нежности, с прикосновений и поцелуев. Разлогов и Ромашка не думали, что они два совершенных творения, а просто знали, что красивы и верили в красоту того, чем занимались. Ее прекрасные глаза затуманивались, а его – распространяли свой холодный свет по ее лицу. Их поцелуй был таким, словно они пили друг из друга, припав устами к устам, утоляли жажду, лобзая горлышко сосуда. Ее лицо розовело, она снимала трусы и раздвигала бедра, словно крылья разводного моста. Прежде чем взять ее, Разлогов несколько секунд наслаждался видом ее совершенного тела.
Она ложилась на постель как рельефный мазок на загрунтованный холст. Он блуждал по ней руками, мучил прикосновениями, перебирая ее чуткие струны. Матово-розовые соски собирались в бутон, кровь бурлила и неслась к стремнине. Разлогов так ее распалял, что она не контролировала себя, двигала бедрами, подчиняясь инстинкту, который руководил телом, ставил в позу, наиболее удобную, чтобы принять самца. Она раскрывалась, сочась тяжелой влагой, и они соединялись и дергались в конвульсиях, превратившись в два простейших спаривающихся организма.
Он вторгался в нее, наполняя и растягивая, яростными толчками отвоевывая еще больше места, ставил на грань боли и наслаждения. Она обхватывала его своими прекрасными конечностями, вонзаясь ногтями в напряженную спину. Он погружал ее в наслаждение, едва позволив вынырнуть, утягивал снова на дно, и она тонула, задыхалась и захлебывалась, чувствуя, как по ней прокатывается волна за волной.
Потом они остывали, скользкие, еще летающие где-то высоко-высоко и постепенно приземляющиеся, он быстрее, она медленнее. Когда их дыхание выравнивалось, он шептал ей в ушко, щекоча губами. Ромашка блаженно улыбалась и потягивалась, выползая из-под него.
Они лежали в дымке тающих ощущений, потом Разлогов дотрагивался до нее, и все начиналось снова. Они истязали друг друга, не думая о завтрашнем дне и вообще ни о чем, пока не обретали ощущение пустоты. Потратив последние силы, лежали в измятой постели, уставив глаза в наполненный вселенским покоем потолок.

Разлогов не испытывал угрызений совести. Ведь не он погнал ее пастись на луг с блудливой травой. Сама пошла. Он просто не остановил. Но и в стороне не остался, пошел с ней. Больше не хотелось ее выгуливать, хотелось смотреть, как она отдается разврату, красивая, здоровая, молодая удовлетворяет себя при помощи какого-нибудь дикого извращения, которое не совместимо с красотой, а идет наперекор ей, как смерть – жизни. Ведь порок – это и есть умерщвление себя, только с удовольствием, как вскрытие вен в горячей ванне.
Стоило Ромашке округлить губы и ему тут же хотелось засунуть ей в рот по самую глотку, как во влагалище; чтобы она сосала, двигая головой и зажмуриваясь от удовольствия. А потом кончить, пуляя ей в горло жирными каплями, и видеть, как они стекают на язык с белых зубов. При этом он хватал ее за голову и финишировал куцыми кроличьими движениями, добирая последние самые вкусные мгновения.
Почему это медленное самоубивание так возбуждает? Почему вместо любви к Красоте, выкроенной по идеальным лекалам, нуждающейся в последней эмоциональной точке, хочется похоти – долгого изнурения, которое лишь манит удовольствием, а на самом деле только истощает, истощает, истощает, бросая как кость короткие передышки… Свежего мяса нам мало, нужна приправа.
Он сравнивал ее с Ольгой. Они стоили друг друга, но между ними была огромная разница. Одну он окрасил в белое, другую в красное. Он взял уже свое от Ромашки и должен был оставить ее. Оставить… Выбросить, как пустую бутылку, из которой пил не один он, но никто не напился, а только узнал жажду. Но выбросить было жалко. Хотелось спрятать ее и хранить, красивую недопитую бутыль, и держать под рукой, чтобы доставать и любоваться, вертеть в руках, нюхать и по глотку отпивать.

Ромашка открыла глаза и села. Утро казалось волшебным. Чистый как хрусталь свет лился в окно. С улицы доносились звуки проснувшегося города. Она сбросила одеяло, опустила ноги на пол и потянулась. Разлогов пошевелился, почмокал во сне губами. Она оглядела длинное мускулистое тело, круглые, покрытые пушком ягодицы, и накрыла, как укрывала ее мать, с головой, оставив одно лицо, и засмеялась, таким смешным он показался.
Ее съемная квартира со старой безвкусной обстановкой и вконец разбитым диваном, была для нее как эдем. Весь мир, который смотрел на нее в окно, казался рожденным только что, вместе с весенним утром, появившимся на свет для нее с Разлоговым. Она посмотрела на скомканное кулем одеяло и поняла, как это хорошо – любить, как хорошо быть женщиной, самой счастливой женщиной на свете.
Она чистила зубы и смотрела в зеркало. Даже такая, еще неумытая, непричесанная, немного опухшая со сна, она была безумно хороша. Круглые груди с пухлыми сосками были свежими как у девушки-подростка, талия и плоский живот безупречны. Ей пришла мысль, что неплохо бы им с Романом пофоткаться. Нет, лучше видео. Тогда надо пригласить профессионала. А почему нет? Если есть что показать? Снимают же видео подружки. А ей, как говорится, сам Бог велел.
Она оделась, расчесала и заплела в косу волосы. Коса была не длинной, но толстой. Потом отправилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Но первым делом надо было выпить кофе. Она включила чайник, надела резиновые перчатки и принялась мыть оставленную с вечера посуду. Когда чайник закипел, она сделала кофе и выпила его, глядя в окно и шлепая тапком в такт с доносившейся с улицы музыкой.
Она стояла у стола и резала помидоры для салата, когда вдруг почувствовала, что грудь оказалась в мягких тисках. Она испугалась, но только на миг. Это были привычные тиски его рук. Разлогов обнял ее собой как ладонью, прижался к щеке небритой щекой. Ромашка выронила нож и съежилась от удовольствия. Он целовал лицо, ухо, шею, а она ощущала, как тяжелеет низ и слабеют колени. Он взял ее между ног и сжал, как будто хотел нащупать пульс. Кровь хлынула в низ живота.
Ромашка оперлась на стол и выставила зад с влажным пятном на трусах. Он стянул их, и, едва коснулись друг друга оголенные провода, как она провалилась в волшебную коловерть, и полетела по разрастающимся кругам, сотканным из самых душистых цветов, в брызгах звенящей родниковой воды, умчалась в бездну.
Разлогов гасил ее пылающий факел, когда Ромашка обессилела, угли еще алели. Он смел со стола порезанные овощи, и положил ее на спину, задрал ноги – две прекрасные мачты, - опустился перед ней и стал целовать. Ромашка думала, что ее нет, что она – это тело, созданное для наслаждения. Тело живет своей жизнью, само руководит собой, сводит и разводит ноги, сжимается и разжимается, естественно и бесстыже…
Он глядел ей между ног как в лицо. Перед взором была совершенная по форме телесность, объемная, наполненная нервами, приготовившимися ощущать. И врата этой телесности: пухлые розовые губы влагалища и смуглое пятнышко под ним. Он потрогал вокруг, поперебирал, массируя пальцами. Приблизился и подул. Нежно и тепло, как будто пустил пар из чайника. Она издала возглас, приподнялась и увидела поверх своих дрожащих грудей его сосредоточенное лицо. Ноги не слушались, она держала их под коленями.
- Приятно?
- Безумно…
Ей хотелось остывать, хотелось успокаивающих прикосновений, а они были такими же, какими он измучил ее. Она приходила в себя, но не вся, там все продолжалось. Может, страшно подумать, начиналось? «Как приятно, приятно, приятно, приятно…» - звучало в мозгу.
Он запустил в нее пальцы, вынул и дотронулся ниже, смазал, мягко надавил подушечками пальцев. Погладил. Надавил посильней. Она ждала. Он ввел палец. Вынул. Снова ввел. Поводил им.
- Еще?
- Да, – пробормотала она одними губами, потому что голоса не было.
Он поднялся и поменял палец. Медленно и чуть-чуть. И одновременно ласкал выше. Она будто вся схлопнулась до этих мест, вывернутого и сжавшегося, генерирующих наслаждение. Чувствовала только там. Ее трясло, она не могла себя контролировать.

Ромашка и раньше иногда глядела Дом-2, а теперь стала смотреть постоянно, особенно когда оставалась одна. Ей ужасно хотелось, чтоб на Доме все были счастливы, чтобы парни и девушки, пришедшие на Дом, нашли там свою любовь. И переживала, если у кого-то не получалось или кто-то ссорился. Теперь, когда у нее был Роман, она поняла, что сделать друг друга счастливыми совсем нетрудно. Надо просто любить.
- Ты не сосала никогда? – спросила Гозиас Кальметову. - Зачем ты живешь?
Кальметова растерялась, стала оправдываться, но даже не пыталась возражать. Кристина Дерябина хохотала.
Ромашка вдруг все поняла. Слова Гозиас резали слух, но только потому, что прозвучали в эфире. Также выглядел бы и секс в эфире. Но в жизни – это самое прекрасное, что связывает людей. Это любовь. Гозиас сказала предельно откровенно, грубо. Но в ее словах было признание. Да! Да! Тысячу раз да! Люди живут для того, чтобы любить, ведь только любовью можно сделать человека счастливым. Она поцеловала бы сейчас Гозиас за то, что она так просто открыла ей вселенскую истину. Она расцеловала бы всех девчонок на Доме, потому что ей ужасно хотелось, чтобы все были счастливы как она.

Разлогов лежал, по-богатырски раскинувшись на постели и смотрел, как Ромашка расчесывает волосы. Она сидела на краю кровати и водила рукой по золотисто-пшеничному потоку волос, выставив круглый локоть. Большая и совершенная, будто выбитая из мрамора рукой Микеланджело. Она почувствовала его взгляд и обернулась, не прерывая работы.
- Знаешь, с тобой я чувствую себя счастливой и свободной, - тихо сказала она.
- Я рад.
- Я переживала из-за той поездки в клуб. Но теперь вижу, что напрасно, - она улыбнулась. - Яну было бы неправильно считать моей фантазией, это экспромт. Все получилось неожиданно, поначалу я даже избегала ее, если помнишь. Сама я никогда о таком не мечтала.
- Но потом тебе понравилось.
Она улыбнулась и покраснела.
- Я просто приобрела опыт. Ты был прав, это, действительно, как попробовать новую позу.
- Ну и как новая поза?
Она медленно кивнула.
- Здорово?
Она ответила глазами и покраснела еще гуще.
- Но я не собираюсь иметь такие встречи на постоянной основе. Она доставила мне удовольствие, но больше я не хочу ее видеть. Допускаю что-то подобное в будущем, но только эпизодически. И если ты будешь не против.
Она говорила так, словно речь шла о том, как провести выходные. Он улыбался.
- Мне не нужна женщина, мне нужен мужчина. Такой, как ты. Я поняла это с тобой.
Ее лицо изменилось. Неожиданно Ромашка пробудила в себе желание. Она встала на четвереньки и, глядя ему в глаза, подобралась ближе, легла, положив голову ему на живот, и потрогала его двумя пальчиками, помяла, погоняла кожу, побуждая к активности, словно потрясла спящего за плечо, и тот разлепил один глаз и приподнялся. Она накрыла его ладонью.
- Ты разбудил мою женственность, - она загадочно посмотрела ему в глаза. – Мне с тобой очень хорошо. Волшебно. Знаешь, у меня есть одна маленькая фантазия.
Он поднял бровь.
- Иногда мне хочется, чтобы ты раздвоился…
- Извини, но я не в силах воплотить в жизнь эту фантазию, - улыбнулся Разлогов.
- Я хочу попробовать с двумя мужчинами, – произнесла она в лоб, словно выхватила пистолет; сказала это тем же тоном, что и все предыдущее, и этим обезоружила его.
Она почувствовала ладонью, которая лежала на нем: яд подействовал. Это было ответом с его стороны. Он улыбнулся в первый раз для нее капельку смущенно. Она покраснела.
- Тебя это возбудило.
- Да, - прошептал он.
- Это так классно, - сказала она изменившимся голосом.
Ромашка так возбудилась, что тронь ее, и она бы взорвалась. Убрав из-под щеки ладонь, она повернулась лицом вниз и открыла рот.
Разлогов был не в состоянии заниматься делами, не хотел и не мог думать о фирме, вообще ни о чем, кроме женщин. На работе жаловался, что болит голова. Но сотрудники видели, в каком месте засела его болезнь. Это раздражало, было стыдно. Но только перед ними, не перед собой. Похоть поставила ногу ему на грудь, он поднял белый флаг.

13

- Сань, зачем колоть дрова, когда их целая поленница? – спросил Разлогов.
- У меня на природе всегда столько дури, что не знаю, куда ее направить! – Сашка выдохнул, и березовое полено разлетелось на две половины. Он выпрямился, перекинул колун из руки в руку. – Вообще, полезно размяться на свежем воздухе. Сам попробуй.
- Я лучше на тебя полюбуюсь.
Разлогов сидел на крыльце островерхого бревенчатого дома, напоминающего терем. Здоровый парень в рубахе с закатанными рукавами колол дрова. В его широком русском лице и во всей фигуре было что-то богатырское. Каждый раз, когда Сашка опускал колун, волосы падали на лицо и закрывали глаза. Прическа Сашки очень шла ему, прямые русые волосы чуть-чуть не доходили до плеч.
Ветер зашумел в вековых липах перед домом, затрепетал в молодой листве, словно воробьиная стая. Ромашка бродила по саду, засунув руки в карманы короткой белой куртки. На ней были спортивные брюки и кроссовки, толстая пшеничная коса лежала на груди. Настя постояла возле широкой приземистой бани, выполненной в таком же полусказочном стиле, что и дом, и пошла к мужчинам.
Разлогов встал, потянулся. Он был в спортивной куртке и голубых джинсах.
- Как тебе здесь? – спросил он.
- Чудесно! Такая милая деревня… Я немного прошлась, здесь даже дышится совсем по-другому. – Она вздохнула. – У нас тоже был дом в деревне в Ивановской области, там жила бабушка; огород, коза, куры. Я очень любила ездить к ней на лето. Там так красиво. Сирень под окнами... скоро будет цвести. А когда бабушка умерла, дом продали. Я очень скучаю по нему. – Она повернулась, посмотрела, сузив глаза, в сизую даль за яблонями. - Спасибо, что вытащил меня сюда.
Разлогов обнял ее. Она прижалась к нему всем телом и подставила губы для поцелуя. Березовый чурбан крякнул под сашкиным колуном. Они повернулись.
- Ему бы косоворотку и штаны в полоску – вылитый былинный богатырь, – улыбнулась она.
Сашка как-то странно заморгал, то ли от Настиной сияющей красоты, то ли от такого сравнения. Он стоял с тяжелым колуном в руке, расправив плечи, и смотрел на нее, спрятав за волосами благодарный взгляд.
- Когда я тебя увидел, сразу понял, что делать тебе комплимент – глупо. Понятно, что ты их слышала больше, чем любая другая. Ромка говорил, что ты красивая, но, чтобы настолько… - Сашка развел руками.
Он сказал это с душой, ее щеки порозовели.
- Спасибо.
- Не думал, Сань, что ты так расквасишься, - засмеялся Разлогов.
- Это самый изысканный комплимент, - сказала Ромашка.
- Побольше выдержки, старина, - продолжал Разлогов.
- Рома, хватит!
Она ушла в дом и через минуту появилась на крыльце в телогрейке, подворачивая рукава.
- Тебе идет, - улыбнулся Разлогов.
- Телогрейка?
- Мы все здесь ходили в телагах, и девчонки, и парни.
- Ты очень русская, - сказал Сашка, с трудом отведя от нее взгляд, и стал собирать поленья.
Ромашка прошлась, покачивая бедрами, взяла лежавшую на груди косу и откинула назад. Мягкие трикотажные брюки липли как родные к широким бедрам. Сашка скользнул по ней взглядом. Она улыбнулась.
- По-моему, он втюрился в тебя, как мальчишка, - сказал Разлогов.
Ромашка засмеялась, от души, сверкнув крепкими ровными зубами, и снова пошла гулять по саду. Ей было хорошо; дыхание весны, много воздуха, ненавязчивое внимание двух мужчин... Сашка, с которым Ромашка познакомилась два часа назад, находился под впечатлением. Она была веселой и бодрой, держалась так, словно один из них ее брат. Казалось, они с Сашкой давно знакомы.
Когда баня была готова, Сашка объявил, что пора раздеваться, и ушел в дом. Разлогов и Ромашка направились в предбанник. Разлогов быстро разоблачился и сел на лавку, выставив угловатые в коленях и локтях конечности.
- Так и будешь сидеть? – спросила она.
- А что? – он почесал в бритом паху.
Ромашка разделась до трусов и обернула поверх груди простыню, свернула косу и заколола на затылке. Разлогов с удовольствием поглядел на ее круглые локти и впадины подмышками.
Пришел Сашка. Он как будто нарочно дал им время раздеться, быстро сбросил рубаху и спортивные штаны, оставшись в длинных узких трусах. Сашка был пониже Разлогова, но шире в плечах и массивнее, от шеи до голеней весь в узловатых рельефных мышцах. Грудь и спину украшали татуировки.
- Саш, тебе только палицы не хватает, - улыбнулась Ромашка.
Разлогов заметил, что она довольно внимательно разглядела его.
- А что означают эти татуировки? – спросила она.
- На груди коловрат – символ древних славян, а на спине бог Перун.
- Сашка - язычник, - сказал Разлогов.
- Да? – удивилась она.
- Это мои боги. – Он повернулся к ним и расправил грудь.
- Поэтому у тебя и дом, и баня в таком стиле?
- Да, - Сашка улыбнулся во все свое широкое лицо. – Ну, всем легкого пара!
В парилке Разлогов и Ромашка сразу сели. Она сняла с себя простыню и села на нее, расстелив на лавке. Сашка плотоядно посмотрел на ее грудь.
- А чем это так волшебно пахнет? – спросила она.
- Эвкалиптом.
Ее розовая кожа покрылась мурашками, соски встали, словно до них дотронулись холодными пальцами. Сашка схватился за ковшик, будто в нем было спасение, и плеснул на камни.
- Для первого раза недолго, - сказал он.
Когда они вернулись в предбанник, он налил всем троим пива. Ромашка снова завернулась в простыню, ее лицо порозовело. Сашка отпил несколько глотков и вышел покурить.
- Как тебе Сашка? – спросил Разлогов.
- Классный.
- Я хотел, чтобы он был в твоем вкусе.
- Мне нравятся такие, как ты или он. Не люблю дохлых. А чем он занимается?
- Стриптизер.
- Прикольно, – улыбнулась она.
- И трахает баб за деньги.
- Типа проститутки? Это ужасно! Трахать за деньги какое-нибудь страшилище или старуху, это недостойно мужчины.
- Его клиенты исключительно красивые женщины. И, разумеется, состоятельные.
- Это на их деньги он отгрохал такие хоромы? – усмехнулась Ромашка. – Красивым не надо платить, чтоб их трахали. Им самим за это платят.
- Просто мало кто умеет это как он.
- А ты откуда знаешь?
- Мы друзья.
- Наверное, вы здесь кучу баб оприходовали, - в ее голосе проскользнула обида.
- Он и без меня управляется, - Разлогов отвечал на колкие вопросы не задумываясь, твердо и четко, его глаза стали холодными.
- Честно?
- Деньги у меня есть и так, а для отношений мне нужны чувства.
- Знаешь, мне неловко. Как будто я тоже должна заплатить.
- Прекрати. Сегодня не тот случай. Ты же видишь, как он на тебя смотрит, ты вскружила ему голову, – он взял ее за плечи и повернул к себе. - Я уверен, что такой, как ты у него не было.
Разлогов лежал на животе, вытянувшись на полке во весь рост, и тяжело дышал. Ромашка сидела внизу. Сашка двумя вениками плавными движениями гонял по парной воздух. Горячие, но не тяжелые волны накатывали на их тела. Ромашка откинулась на стенку и закрыла глаза. Было и тяжко, и хорошо. Сашка шаманил над Разлоговым, двигая вениками от затылка до пят.
- Хорошо… Ох, хорошо, - бормотал Разлогов.
Ромашка вышла на улицу и захлебнулась свежестью. Тело наполнилось легкостью и томлением. Она поправила на груди простыню и посмотрела вокруг. Птицы щебетали со всех сторон, а человеческих голосов было не слышно. Дома казались пустыми, только тянуло дымком. Прохладный весенний вечер таял над землей, как туман. Пряная земля дышала. Ромашка улыбнулась.
За дверью послышались голоса мужчин. Красный, с прилипшими листьями, Разлогов вышел на улицу. Его мускулистая распаренная спина блестела. Он прошлепал мимо босыми ногами, поднял ведро и вылил на себя.
- Брр! – посмотрел на нее ошалелыми глазами и засмеялся.
- Я тоже обольюсь! – крикнула она, - только после парилки!
И прошмыгнула обратно. В предбаннике Сашка наливал пиво. Когда Разлогов, блаженный от удовольствия, плюхнулся за стол, Сашка спросил:
- Почему ты не женишься на ней?
Разлогов взглянул на него и тут же отвел глаза.
- Узнаешь, почему.

В парной было жарко, а ей - хорошо, она чувствовала, что можно поддать еще. Вязкие, цепляющиеся за кожу капли скатывались по телу. Ромашка дотронулась языком до плеча и ощутила немного солоноватый вкус. Она чувствовала себя очень здоровой, полной сил.
- Поддай-ка, - сказал Разлогов. – Теперь ее очередь.
Сашка глянул на Ромашку.
- Давай, - кивнула она.
- Ай, молодца! – Сашка плеснул на камни.
Она сняла простыню, постелила на верхней полке и широкими размашистыми движениями взошла наверх. В горячем тумане по липовым доскам проплыли тени. Она заметила, как Сашка упивался видом ее сильных раскрасневшихся бедер. Блеснув влажными боками, она легла лицом вниз. Крутые ягодицы расслабились.
- Снимай трусы-то, - сказал Разлогов.
- Да, лучше снять, - согласился Сашка.
Он застыл в ожидании с вениками в руках. Ромашка оттолкнулась руками от полки, села и, качнувшись влево-вправо, сняла трусы. Она сделала это, не поднимая глаз, как будто была в парилке одна, без смущения. И все же в ее мнимом и молчаливом одиночестве, в ее движениях, в опущенном лице, сдвинутых коленях можно было заметить стыдливость.
Ромашка легла. Сашка отчаянно посмотрел на ее крутую задницу и взмахнул вениками. Пошел жар. Она спрятала голову и руки под войлочной шляпой. Блестящее тело поплыло в пару. Сашка тряс вениками, и вместе с вениками трясся сам. Пошли ядреные шлепки.
- Так ее, так, - улыбался Разлогов.
Когда Сашка опустил веники, Ромашка перевернулась, неуклюже, как сонная или беременная, и закрыла глаза. Сашка посмотрел на ее набухшее тело, на груди, широкую полоску волос на лобке. Все в ней было идеальным, от лица до этой поперечной светло-русой полосы. Он не знал, как к ней подступиться.
Сашка хлестал ее и сам задыхался от жара. Она упорно терпела, поджимая обожженные горячим воздухом губы, но, когда перед глазами поплыли круги и зрачки ушли под веки, Сашка бросил веники и помог ей подняться. Даже оказавшись на улице, она не сразу пришла в себя. Разлогов обдал ее из ведра колодезной водой.
- Б…!
Ромашка вскинула на него глаза, словно хотела ударить. С ресниц падали капли, от тела шел пар. Она стояла в весеннем саду, недоуменная, горячая и скользкая, словно рожденная из прибоя. Разлогов захохотал, взял ее за плечи и увел в предбанник, обернул простыней, усадил за стол. Она закрыла глаза. Он поднес к ее губам кружку пива, но она отвернулась.
- Потом.
Разлогов ушел в парилку. Ромашка услышала шипенье воды на камнях, шлепки вениками и затем кряхтенье. Разлогов парил Сашку. Мысли были как полежавшее в воде мыло, на все было наплевать. Ромашка открыла глаза, сделала усилие, чтобы поднять руку, и выпила махом полкружки. Блаженство, как от прикосновения мужчины, наполнило ее до краев.
Сашка выскочил на улицу, послышался плеск воды и ядреное «Ухх!».
Когда Ромашка одевалась, Сашка, не мигая, смотрел на нее.
- У тебя листик к ноге прилип, - сказал Разлогов.
- Где? – она картинно повернулась и посмотрела на себя через плечо.
- Под попой.
Она взяла себя за одну ляжку, потом за другую.
- Чего ты мелешь?!
- Я – для Сани. Твои ноги сводят его с ума.
- Саш, ты чего? – улыбнулась она.
Сашка кивнул и заулыбался еще шире.
- Они же толстые, - Ромашка надела трусы и повернулась перед ним, показывая себя со всех сторон.
- Они идеальны.
- У меня слишком широкие бедра, и жопа здоровенная. Мне надо похудеть.
- Ты лучше всех, – Сашка помолчал и неожиданно закончил. - У тебя должно быть много детей.
Разлогов засмеялся.
- Я серьезно, - продолжал Сашка. – В тебе такая порода, что ты просто обязана ее продолжить.
- Да, порода у меня есть. Мой прадедушка был купец. Аким Иванович Баринов, – сказала она.
- Ты тоже Баринова? Купчиха! – сказал Разлогов и все трое засмеялись.
Она так и села за стол с голыми ногами, в трусах, свитере и носках. Уже за столом расчесала волосы и собрала в хвост. Разлогов сел с другой стороны, чтобы она была в середине.
- Дай руку, - попросил Сашка.
Ромашка протянула ему руку, голую до локтя. Он взял ее своей ручищей как в чашу, как будто собирался гадать, и поводил по ней пальцами. У нее была довольно широкая ладонь, но это не портило ее. Перевернул и поводил по тыльной стороне ладони, по смуглым пальцам с крепкими, покрытыми красным лаком ногтями.
- У тебя будут прекрасные сыновья. У тебя не худая бледная кисть с синими жилками и тонкими пальчиками, а красивая по-женски сильная рука, от нее веет теплом и здоровьем. У женщин с такими руками рождаются рослые и здоровые сыновья, – сказал Сашка.
Он поднял рюмку, Разлогов и Ромашка взяли свои.
- За богатырей и их матерей! – Разлогов выпил, запрокинув голову.
- За тебя, Ромашка! - Сашка вылил в рот содержимое рюмки, не сводя с нее глаз.
- Спасибо, ребята! – она тоже выпила и зажала рот тыльной стороной ладони, на глаза выступили слезы.
- Занюхай! Занюхай! – Сашка и Разлогов совали ей в нос черный хлеб и шашлык.
Она почувствовала, как в груди стало горячо, тепло разлилось по всему телу, она съела кусок шашлыка и засмеялась.

Ромашка не чувствовала себя пьяной и хорошо помнила, как они перешли в дом, в просторную комнату с низким потолком и большой кроватью. Казалось, что она смотрит на себя со стороны, как будто все происходит не с ней. Кровать была застелена, пахло деревом и чистым бельем. Сашка включил ночник, похожий на гриб, и комната наполнилась мягким желтовато-коричневым светом. Четкие очертания имело только то, на что был направлен взгляд, остальное тонуло в загустевшем по углам мраке.
Ромашка была благодарна им обоим за заботу, и все же испытывала стыд. Она села на кровать и стала разоблачаться. Разлогов помогал. Она видела, что у него дрожат руки. Он раздел ее догола. Ромашка сидела, уронив на колени руки, щурилась на желтый свет и улыбалась.
Она видела, что Разлогов и Сашка тоже немного волнуются. Растерянность Ромашки и нерешительность мужчин делали момент похожим на жертвоприношение. Как будто омовение в бане было нужно для того, чтобы положить эту юную, здоровую, совершенную по красоте женщину на ложе-жертвенник и умертвить ее.
Разлогов начал целовать ее; как будто извинялся и умолял. Сашка был рядом, из его узких трусов выпирал комок. Разлогов видел, как она смотрела на Сашкин комок, даже хотела потрогать его, но в последний момент ее рука двинулась в сторону Разлогова, видимо Ромашка подумала, что должна начать с него. Она взяла его за член, твердый как кол, и стала ласкать его, но смотрела при этом на Сашку, который выпячивал в ее сторону свои лопающиеся трусы. Уставилась на его выпирающий ком.
Разлогов поцеловал ее в губы, и она закрыла глаза. Сашка на время погрузился в старинный мрак своей избы. Продолжая целовать Ромашку, Разлогов мял ее грудь, а она гладила его член. Он сопел, его распаренное тело давило на нее, принуждая лечь на спину.
- Я боюсь, - прошептала она, как будто извинялась и просила все прекратить.
- Ну что ты, все нормально, - забормотал он дрожащим голосом, руки его тоже дрожали. Он боялся, что она передумает.
- Ты уверен?
- Конечно. Просто доверься мне, полностью, до конца…
Разлогов развел ей ноги и лег на нее. Ромашка привычно подчинилась его напору. Взяв за бедра, он вошел в нее, и почувствовал, как она сжалась. Разлогов никогда не возбуждался так сильно.

Ромашка нырнула в сладострастие как в закипевшее молоко, и оно сомкнулось над ней. Она задыхалась, как будто поднималась в гору, и даже не поняла, как у нее вырвалось признание.
- Я люблю тебя…
Это был такой миг, когда ей казалось, что все в ней слилось воедино, мысли, душа и тело. Оно и произнесло эти слова, как будто только для этого соединилось. Ее счастье было безграничным. Она не чувствовала ни капли усталости или тревоги…

Разлогов остановился, медленно, словно шланг, вытащил член и развернул Ромашку. Она снова увидела рельефный живот и лопающиеся от натяжения трусы. Кровать заскрипела под тяжестью Сашки, который стал, как гора, опустившись на постели на одно колено.
Разлогов упивался ее красотой, плавными линиями стана, пшеничными завязанными узлом волосами. Он видел, как его Ромашка положила руку на Сашкины трусы, и стала гладить его член, попробовала оттянуть эластичную ткань, чтобы вытащить его, но трусы оказались слишком узкими. Тогда она засунула руку снизу и достала его. Член оказался таким здоровым, что пальцы едва смыкались на нем. Ромашка оголила его до основания и высвободила из трусов мошонку, чтобы было удобнее.

Ромашка гладила его и любовалась, красная от стыда и удовольствия. Она ласкала другого мужчину, при этом на ней были руки Разлогова. Сашка сел на постель. Ромашка подняла ногу и, прежде чем опустилась, почувствовала, как в нее уперся член. Сашка заерзал, стараясь попасть куда надо. Она вправила рукой и медленно, преодолевая дискомфорт, опустилась. С Сашкой было плотнее, чем с Разлоговым, который в эту минуту напряженно следил, как она переживает эти по-новому сладостные минуты.
Она обхватила Сашку за шею. Упавшие на лицо волосы скрыли его глаза. Был виден только рот с пухлыми как у девушки губами. Она поцеловала его. Сашка казался производителем, которого вывели селекционным путем.
Разлогов оказался чуть ли не посторонним в их трио. Он взял Ромашку за плечи, и она обернулась. Голубые глаза, ставшие сейчас незнакомыми, смотрели в ее подпрыгивающее лицо. Его пальцы мягко проникли в нее сзади, потом вошло большое и глубоко. Как же классно он это делал, медленно и не прерываясь. Нижняя часть тела уже не принадлежала Ромашке, движение шло с двух сторон. Ее лицо говорило, что ей мучительно, невыносимо приятно. Она будто срослась со своими мужчинами. Сашка мял ее груди своими ручищами, но Ромашке было не больно. Она вздрогнула от толчка с двух сторон, по ней прошла судорога, и она со стоном повалилась на Сашку. Вид широкого зада с неровной дырой немного поломал Разлогову кайф.

Когда Ромашка пришла в себя, она подумала, что от секса стала еще пьяней. Она лежала на спине, ей хотелось просто разметать руки и побыть в невесомости, не ощущая никого и ничего, кроме себя. Но руки мужчин не отпускали ее. Она подумала, как это хорошо, когда тебя ласкают четыре руки.
Ее поставили на колени. Разлогов пристроился сзади. Ромашке хотелось замурлыкать от удовольствия. Она подняла голову и хотела обернуться, но тут что-то уперлось ей в лицо. Она даже не поняла, зачем открыла рот, наверное, просто успев за секунду понять, что хочет этого. Взяла в рот. Она знала, что на нее смотрит Разлогов, поэтому не открывала глаза. Задвигала головой. Ее все устраивало. Ей понравилось с двумя мужиками. Это был кайф.

Все трое старались, чтобы получить свое, работа сделалась напряженной. Разлогов видел ее красивую спину с ямочками над талией, широкие ягодицы, вздрагивающие от толчков, и лицо, повернутое к нему в профиль. И еще толстый как пивная банка член, который лез ей в рот, подталкиваемый мощными Сашкиными бедрами. Ромашка двигала головой, закрыв глаза. Ее лицо казалось нереально прекрасным. Разлогов понял, что ради такого момента он и хотел этого. Возбуждение достигло апогея.
Сашка нажал ей на затылок. Она вдохнула и взяла глубже. Разлогов почувствовал, что сейчас кончит. Сашка вынул, поводил по ее мокрым губам, и снова нажал, посильней. Она приняла еще глубже. И подавилась. Разлогов четко видел, как у Ромашки конвульсивно открылась челюсть, она вся вздрогнула, и рвотный спазм вытолкнул Сашку из глотки. Блестящий от слюны член застыл перед ее лицом, а она все давилась, изгибая по-кошачьи спину. Как будто у нее что-то сидело внутри и дергало за внутренности, выражая неудовольствие по поводу того, чем она занималась.
Но главное, – каким не то, что некрасивым или безобразным, а каким страшным стало ее лицо. Ее совершенное по красоте лицо, каким чудовищным оно было – как какая-то птица или рептилия, которой распороли брюхо, и она разинула пасть и подавилась от боли. Он так явственно это увидел, что протрезвел. Так бывает в фильмах про нечистую силу или оживших мертвецов, когда человеческое лицо внезапно превращается в бесовскую харю, или смрадный череп с лохмотьями кожи. Красивыми остались лишь волосы, как будто содранные с Ромашки и прилепленные к голове страшилища.
Ее вырвало. Мышцы выбросили струю отвратительной жижи, попав на Сашку и постель. Разлогову пришла мысль, что Ромашка сейчас напомнила его же собственный член, когда он кончал ей на лицо. Только эмоции были разные. Противоположные. Разлогова словно окатили водой. По спине пробежал холод, и сердце сжалось от омерзения, как будто он очнулся в переплетении чешуйчатых тел, копошащихся скользких туловищ. Он понял, что задохнется, если не выберется из-под них.
Ромашка сидела на постели, зажав рот рукой. Разлогов встал с кровати, несмотря на шоковое состояние, аккуратно, чтобы не дотронуться до нее – покрытой слизью рептилии. На трясущихся ногах вышел на улицу, глотнул воздуха, словно вынырнул из болотной жижи. Было холодно и тихо. По-зимнему мерцали звезды. Но ему казалось, что воздуха нет. Он задыхался.
Разлогов вернулся в дом, затворил дверь. В спальне горел свет. Ромашка сидела на краю кровати с вытаращенными глазами и открытым ртом. Она выглядела как умалишенная, как будто ее ударили по голове. Шумел чайник. Сашка в штанах и тапках суетился возле нее. Разлогов лег на кровать, отвернулся от них, вытащил из-под нее край одеяла и натянул на голову. Хотелось одного - забыться.
Он слышал, как Сашка, заботливый как мать, что-то приговаривал, успокаивая ее. Поил чаем. Ромашка отказывалась и тихо плакала, но потом стала прихлебывать из его рук маленькими глотками. Сашка уложил ее в постель, выключил свет и лег сам. Было душно, Разлогов не мог понять, то ли и в самом деле пахнет блевотиной, то ли кажется. Стало неудобно лежать, и он повернулся. Ромашка попыталась прижаться. Разлогову показалось, что она тянется к нему лицом. Как будто ему сунули чьи-то трусы. Он резко отвернулся.

14

Разлогов не знал, сколько пролежал в полудреме. Он открыл глаза и уставился в черную стену. Все, что случилось на этой кровати, встало перед глазами. Тяжелое сожаление охватило его. Совесть? Нет. Просто не для этого он привез сюда Ромашку. Хотелось остроты ощущений, какого-то небывалого удовольствия, полного удовлетворения. А вместо этого он получил болезненное разочарование и желание провалиться куда-нибудь, где нет муки и затхлого воздуха. «Бежать из этой норы. Прямо сейчас!» - подумал он.
Мысли, как всадники с ногайками, наскакивали одна за другой и стегали его. Разлогов испытывал почти физическую боль. Зачем они были здесь втроем, зачем он привез ее сюда, зачем вообще она в его жизни, такая красивая и такая…
Сашка храпел, как перфоратор. Разлогов больше не мог выносить духоты. Он отодвинулся от Ромашки, от ее горячего, ставшего словно заразным тела, и слез с кровати. Ощупью в темноте нашел свои вещи, стал впопыхах одеваться.
-  Ты куда? – спросила Ромашка шепотом.
- В туалет.
Он вышел на улицу. По небу ползла холодная майская заря. Густой воздух казался тяжелым и плотным. Разлогов вздохнул полной грудью. Пар изо рта растворился, словно его и не было. «Растворялось бы также то, о чем сожалеешь», - подумал Разлогов. Он не хотел, чтобы наступило утро и стало светло. Не хотел ее видеть. Если ехать, то сейчас. Отгородиться темнотой, чтобы не встретить ее взгляд. Разлогов вернулся в дом. Ромашка сидела на кровати.
- Едем сейчас, - сказал он.
- Что случилось? – ее голос дрожал.
- Ничего.
- Почему сейчас?
- Не хочу здесь оставаться.
Ромашка стала искать свои вещи. Сашка храпел, как ни в чем не бывало.
- Пойду, заведу машину, - сказал Разлогов, - разбуди Сашку.
Он сел в машину, повернул ключ. «Рейндж Ровер» завелся. Не проститься с Сашкой было нельзя, он обидится. На кой черт он его в это втянул? Нашел бы кого-нибудь в интернете, если приспичило, а после благополучно забыл. А с Сашкой они как-никак приятели.
Разлогов вышел из машины и встретил их на крыльце. Ромашка - с сумкой в руке, с наспех собранными на затылке волосами. Утренний воздух провел по ее лицу холодной рукой, она была растеряна, бледна и, несмотря ни на что, очаровательна. Отсутствие косметики сделало ее лицо мягче. Разлогову это показалось наваждением; не может такая девушка участвовать в групповухе, не может этот ангельский лик быть страшной харей того подавившегося существа. Нет, может. Она ехидна, оборотень.
Сашка был в штанах и тапках. Он зевнул и убрал с лица волосы.
- Че случилось-то?
- Сань, у меня компаньон из Риги прилетает сегодня в Шереметьево. Я только сейчас вспомнил.
- Не свисти.
- Серьезно.
Помолчали.
- Ну, ладно. Счастливо, - Сашка с кривой ухмылкой протянул руку, Разлогов пожал ее. – Пока, Ромашка.
Сашка сказал это с теплотой и задержал на ней взгляд. Она сделала едва заметное движение к нему, как будто хотела поцеловать в щеку, но не решилась, только поблагодарила взглядом. После всего Разлогову это показалось просто нелепым. Он подумал, что с его стороны было бы уместно рассмеяться.
Они сели в машину. Ромашка сунула озябшие руки между коленей, но не попросила включить печку. Она сидела, сдвинув бедра, и смотрела вперед. После того, как весь вечер она только и делала, что раздвигала ляжки и брала в рот, ее зажатая поза выглядела гадко и лживо. «Рейндж Ровер» тронулся и закачался на ухабистой дороге.
Они молчали, как будто сзади сидел кто-то третий. Ромашка вздыхала. Разлогов делал вид, что ему все равно, но чувствовал, что лицо выдает его. Они выехали на шоссе и помчались к Москве. Серое утро наступало на тьму. «Рейндж Ровер» мчался быстрее ветра, но в салоне скорость не ощущалась.
- Все нормально? – ей едва хватило дыхания на два слова.
- Да.
Снова воцарилось молчание, но такое напряженное, словно готово было взорваться. Разлогов не выдержал и посмотрел на Ромашку, встретил ее взгляд. Ее лицо было таким, как будто она сейчас закричит, но, вместе с тем по-прежнему красивым. Оно оставалось прекрасным даже в отчаянии. Только Разлогов видел не это лицо, а давящееся, уродливое.
Его чуть не прорвало. Мучила пропасть между красотой и страшным разинутым ртом. Некуда было деться от этого несоответствия. Стало зябко, и Разлогов включил печку. Хотелось причинить Ромашке страдание. Только ее боль могла облегчить его боль. Выволочь из машины и таскать за волосы по земле, а потом разбить каблуком лицо. И по животу, чтобы дергалась в конвульсиях, как давеча, когда подавилась. Помня, как ее тело отзывалось на удовольствие, наблюдать, как оно отзывается на мучение. Заставить страдать, страшно страдать, как при потере близкого человека. Видеть, как мука корежит ее лицо. От этих мыслей стало легче, как от таблетки.
Москва приближалась. Поток стал плотным и вскоре замедлился, а Разлогов хотел гнать. Они молчали и этим выдавали себя. Молчание было красноречивее слов. Движение почти остановилось, машины продвигались короткими рывками. Разлогов перестроился на обочину, но вскоре и обочину затянула вереница автомобилей. Стало светло. Дым из выхлопных труб поднимался как пар, словно зимой.
- ..твою мать! Суббота же! Откуда столько народу?! – вырвалось у Разлогова.
- Здесь всегда пробки, - пробормотала Ромашка.
Он чуть не врезал ей наотмашь, чтобы заткнулась.
- Не говори ерунду.
Разве это он сказал? Ведь он не собирался ничего говорить. Разлогов взглянул на нее. Ромашка молчала, схватив на горле ворот куртки смуглыми пальцами с ярко-красными ногтями. Вчера эти пальцы держались за Сашкин член, им нравился его здоровый член, нравилось гонять на нем шкуру. Разлогов глянул на дорогу и опять на нее. Ему показалось, она сейчас раскроет рот и заговорит. Они встретились глазами. Он почувствовал толчок.
- ..твою мать!
Разлогов не успел затормозить и стукнул «Тойоту-Камри», которая шла впереди. Он включил аварийку и вышел. Из «Камри» вылез невысокий кавказец.
- Ты что, ездить не умеешь?
Разлогов приготовился к драке.
- С кем не бывает?! Извини.
Кавказец подошел, посмотрел на бампер. Разлогов протиснулся между машинами и наклонился. На «Рейндж Ровере» чуть погнулся номерной знак. На бампере «Камри» рядом со знаком была царапина.
- Вот, - провел пальцем кавказец.
- Это ерунда. Это и тысячи не стоит.
- Смеешься? Ты же видишь, машина дорогая, как говоришь – тысячи не стоит!
- Не такая уж дорогая.
- Тебе это Жигули, что ли? – кавказец начал закипать.
- Ладно, давай трешку и по рукам?
- Смеешься? Все, я гаишников вызываю.
- Ладно – пятерка.
Кавказец уставился на него. Теперь Разлогов начал злиться.
- Ремонт тут не нужен. Если не присматриваться, ничего не видно. Просто, так как я не прав, я предлагаю тебе пять штук, и считаю это справедливым в данной ситуации.
- Ладно, договорились, - кавказец скривился, словно делал одолжение. – Просто я опаздываю.
- Бумага есть? Расписку написать.
- Нет.
Разлогов вернулся в машину, открыл бардачок. Ромашка поджала ноги.
- Надолго?
Он не ответил, взял бумагу и вышел. Когда кавказец написал расписку, Разлогов прочел ее и отдал деньги.
- Ладно, давай аккуратно езди, - кавказец протянул руку.
- Пошел ты… - Разлогов направился к своей машине.
Кавказец что-то выкрикнул, хлопнул дверью.
- Уже все? – удивилась Ромашка.
Разлогов тронулся и перестроился влево, чтобы объехать «Камри».
- Все нормально?
Ее показное участие выглядело по-идиотски. Разлогов снова закипел. Кавказец на «Камри» отвлек на несколько минут, и вот все вернулось.
- Вы договорились? - похоже, она, во что бы то ни стало, решила не молчать.
- Да.
- Ты дал ему денег?
Разлогов кивнул.
- Сколько?
- Пять тысяч.
- За что? – возмутилась она. – Чурке какому-то!
- Чурке? Кто бы говорил! - заревел он. - Ты же только под такими и была!
Ее лицо сморщилось и застыло в гримасе, как будто у нее остановилось сердце. Разлогов смотрел на Ромашку, видел, как она разродилась болью, которой с утра не могла разродиться. Он обрадовался, как ребенок. Глянул на дорогу и опять на нее, стал бросать в нее слова, словно тыкать рогатиной.
- Ты же тварь. Конченая. Тебя только в бытовку гастарбайтерам.
- Ты же сам пригласил, – пролепетала она.
- Да кто б тебя приглашал, если б ты нормальная была! Купчиха, …твою мать! Мразь ты!
- Останови! – закричала она. - Останови машину!
Разлогов резко перестроился и остановил.
- Пошла вон, тварь!
Ромашка пыталась отстегнуть ремень. Ему хотелось ударить ее кулаком в лицо. Ее движения были отчаянными, словно машина тонула. Наконец, дверь открылась. Разлогов толкнул ее в плечо, которое показалось ему не по-женски неподатливым. Она качнулась, но не упала, вышла, оставив дверь открытой, и смотрела на него. Он увидел ее сумку на заднем сиденье, хотел выбросить, но этого показалось мало. Разлогов выскочил из машины и с силой швырнул сумку Ромашке в лицо. Она вскрикнула, голова откинулась, она шагнула назад, но не упала.
- Мразь! – выдохнул он.
Люди с интересом, как зрители в зале, наблюдали из машин захватывающую сцену. Разлогов никогда не вел себя подобным образом, никогда не выходил из себя. Он знал, что ужасен, но хотел быть таким. Его сердце купалось в ее унижении. Он чувствовал себя так, как будто раздавил мерзкое насекомое.
Разлогов нажал на газ и посмотрел в зеркало. Ромашка упала на колени и уронила лицо в ладони.

15

Пока Разлогов доехал до Москвы, он еще дважды едва не стал виновником аварии. Всю дорогу он не мог избавиться от мыслей о Ромашке и тупого желания заставить ее страдать. Это желание было мучительным как жажда, и сладостным, словно он чесал там, где чесалось. Он вспоминал, какой уничтоженной она была, когда он вышвырнул ее из машины, и упивался ее унижением, досадовал, что сделал ей недостаточно больно.
Хорошо, что был выходной. Он не смог бы работать. Дома Разлогов выпил полбутылки коньяка, не раздеваясь и не садясь, кромсая кусками колбасу и хлеб, и опрокидывая рюмку за рюмкой. Отлегло. Он разделся, вернулся на кухню, налил еще рюмку и сделал тоненький бутерброд. «Пошло все к черту», - подумал он, выпил и с удовольствием съел бутерброд, смакуя коньячно-колбасное послевкусие. Потом направился в спальню, лег на кровать и уснул.
Разлогов проснулся в начале первого. Голова была тяжелая. Освежившись в душе прохладной водой, он почувствовал себя лучше. Запахнулся в халат и, вытирая полотенцем волосы, прошел в большую комнату, включил автоответчик и опустился в кресло. Разлогов любил сидеть в этом старом потертом, но очень удобном кресле, и слушать автоответчик. Когда-то в четырехкомнатной квартире на Кутузовском проспекте сидел в нем его дед, партработник.
Голоса, которые воспроизводил автоответчик, были совершенно иными, чем в телефоне. Человек оказывался в неудобном положении, так как приходилось говорить не кому-то, а в пустоту. Человеку было неловко, это чувствовалось по голосу. Большинство бросали трубку, но некоторые все же оставляли запись. Разлогову нравилось сидеть, закрыв глаза и слушать их сбивчивую речь. Автоответчик давно вышел из моды, но Разлогов продолжал им пользоваться и принимать короткие послания, которые звучали как вынужденные признания или аудиозапись допроса.
Мать просила перезвонить. Это было еще в пятницу. Потом был звонок от Ирины Александровны.
- Ромашенька, в воскресенье Сережа с детьми едет к родителям.
Ее голос звучал немного смущенно, в нем угадывалась привычка лгать. Потом от нее же был повторный звонок, но на записи прозвучал только вздох. Разлогов взял мобильный. От Ирины Александровны в субботу был один пропущенный.
Палец лег на «вызов», но Разлогов вдруг понял, что не хочет звонить. Понял, что не нуждается в этой стареющей неудовлетворенной женщине, выцветшей без любви, как трава без дождя. Он даже удивился, что в ней до сих пор его привлекало.
Разлогов понял, что хочет Ромашку, но ту Ромашку, что была в начале, совершенную в красоте и любви, а не эту, подавившуюся, насадившую себя на кол. Вернулась боль. Ромашка умерла, осталась только гадюка с порванным ртом, которую надо было топтать, стараясь попасть каблуком в голову.
Он понял, что больше не поедет к Ирине Александровне.
Разлогов вспомнил про Ольгу, и боль утихла, словно он принял лекарство. Он походил по комнате, взял мобильник и нажал вызов. Ее голос оказался немного раздраженным. Ей не нравилось, что он пропадает, не звонит, потом звонит и хочет немедленно встретиться. Он сослался на неотложные дела, попросил прощения и уговорил. Ольга согласилась, но с одним условием – они могут встретиться у нее дома. И предупредила, чтобы он ни на что не рассчитывал.
Когда она открыла дверь, его тоска сразу рассеялась. Стекла очков смягчали сияние ее глаз. Она была в топе и домашних брюках. Они показались Разлогову почти такими же, как на Ромашке, когда он приехал к ней первый раз. Только на Ромашке были черные с маленькими ромашками, а на Ольге однотонные темно-синие, но также откровенно подчеркивающие ее безукоризненную стать. Лифчик и трусы выделялись сквозь мягкую ткань. Из-под топа выглядывал аккуратный пупок, похожий на утопленный в тело наперсток.
Храбрый Чарли облаял гостя, как полагается настоящему псу, и не хотел пускать в дом, но Разлогов даже не взглянул на него.
- Я скучал по тебе, - он шагнул к Ольге, намереваясь взять ее за талию.
- Тихо! – она прижалась к стене, загородившись от него локтями, при этом едва не сбросив на пол натюрморт в раме, и показала пальцем на открытую дверь в комнату. – Я же предупреждала! У нас бабушка.
- Прости! – он театрально прижал руки к груди.
Ольга жила в небольшой, но уютной двухкомнатной квартире. Она провела его в свою комнату, маленькую и опрятную. Не успел он сесть, как она спросила:
- Хочешь, я покормлю тебя?
Разлогов не слышал, о чем она спросила, он разглядывал ее в упор. Ее тело как будто не знало о своей красоте, в ее позах отсутствовала гордость, все было просто и непринужденно. И безупречно.
- Есть будешь?
- Да.
- Тогда идем.
Она повернулась, роскошные ягодицы томно вздохнули. Ромашка таяла, как ускользающий в форточку дымок сигареты.
- Ольша, кто пришел? – донесся из другой комнаты старушечий голос.
- Это ко мне, бабушка!
- Кто пришел, тебя спрашивают!
- Это ко мне! – Ольга топнула ногой в тапке.
- Кто?
- Какая разница? – Ольга сделала нетерпеливый жест и повернулась к Разлогову. - Иди на кухню. Я сейчас.
Кухня была тесной. Он сел за стол спиной к плите, и тут же пересел, чтобы лучше видеть Ольгу. Разлогову было слышно, как они разговаривали.
- Что такое, бабушка?
- Кто пришел, я спросила.
- Ну, что за дело? Это ко мне.
- Пусть зайдет сюда.
- Ты сейчас не в лучшем виде.
- Я на него буду смотреть, а не он на меня. Зови!
- Бабушка!
- Зови, я сказала. Я должна знать, с кем ты встречаешься. Ты еще девушка.
Она вернулась на кухню.
- Можно тебя попросить об одолжении?
Разлогов улыбнулся и вылез из-за стола.
- Конечно. От бабушки у нас не должно быть секретов.
Бабушка полулежала в подушках на неразложенном диване. Из-под намотанного на голову полотенца торчали седые космы. Рядом на табуретке стояли пузырьки и упаковки с лекарствами.
- Встань поближе. Не бойся, не съем.
Он подошел к дивану. Она подняла на него маленькие старушечьи глаза.
- Больно красивый.
Разлогов усмехнулся.
- Ольша!
- Что, бабушка?
- Что ж у вас, по-серьезному или так?
- Про такие вещи не спрашивают.
- И правда, чего я, дура старая, когда ты уже голый пупок ему показала, – старуха снова уставилась на него. - Что ж, молодой человек, сдается мне, что ты не очень ей подходящий.
- Почему же?
- Больно весь из себя. Такие больше о себе думают, чем о жене и детях.
- Бабушка!
- Смотри, внучка.
- Пойдем, - Ольга потянула его из комнаты. – Бабушка, вечно ты со своей прямотой! Ну, кто тебя просит?
Старуха отвернулась к стене, махнув рукой.
Когда они пришли на кухню, Ольга сказала:
- Извини. Она у нас что думает, то и говорит. Восемьдесят лет. Первое будешь?
- Давай.
- Ее нельзя оставлять, потому что у нее давление. В любой момент может стать плохо.
- Понимаю.
Ольга хозяйничала у плиты, а он смотрел на нее и улыбался от удовольствия. Она поставила ему тарелку с супом, а себе – чашку кофе, и села.
- Их поколение смотрит на молодых людей только как на потенциальных мужей. Только брак. Все остальное - грех, – сказала она.
- Ты тоже так считаешь?
- Для меня есть любовь и все остальное.
Он жевал хлеб и смотрел на нее, довольный, улыбающийся. Отрывал от ломтя по кусочку и отправлял в рот, роняя крошки в тарелку. Ольга тоже смотрела на него, земная и необыкновенно красивая.
- Суп ничего? – спросила она.
- Обалденный!
Он доел, отодвинул тарелку и, дурачась, облизал ложку. Она тихо засмеялась, отнесла тарелку в мойку и вытерла стол.
- На второе котлеты с картошкой.
- Отлично. Только сначала дай руку.
- Зачем?
- Дай.
Он потянул Ольгу к себе, вынудив сесть, поцеловал ей руку, прижал к щеке, смотрел в глаза и улыбался.
- Пусти, я второе положу.
- Подожди…
Разлогов притянул ее к себе и поцеловал.
- От тебя супом пахнет.
- Ну и пусть…
Он снова поцеловал, с языком. У нее были робкие губы, которые только учились смелости.
- Давай на следующие выходные махнем в Питер? – сказал он.
- Нет. Не знаю. Ну… может быть…
- Ольша! – крикнула бабушка.
- Чего?
- Что-то тихо у вас стало. Поди сюда!
- Мы тихо разговариваем, чтобы тебя не беспокоить.
- Иди, говорю! Или ты уже голая?

16

В понедельник стало известно, что налоговая инспекция приостановила операции по счетам фирмы. Виноват был он - Разлогов. Фирма не сдала в срок аудиторское заключение, а не сдала она его потому, что на прошлой неделе Разлогов был занят не работой, а… известно чем.
Прежде чем прибегнуть к такой мере, налоговая должна была потребовать у фирмы отчетность. Но она этого не сделала. Разлогов был уверен, что такому решению поспособствовали их давние конкуренты - компания «Южный Ветер». Но главная причина была в другом; Роман Разлогов, генеральный директор и единственный учредитель в одном лице, забил на работу. А не за горами была зарплата.
Правда, вечером появилась хорошая новость. Позвонил Артур – издатель Гроссмана, и предложил встретиться и пообщаться на тему аренды складского помещения. Он сказал, что может организовать баню с отличной парной. Разлогов с радостью согласился и заметил, что со своей стороны, берется пригласить девушек. Артур сказал, что это неплохая мысль.
Вечером Разлогов поехал к Ольге, они вышли погулять с Чарли. Сизые московские сумерки опустились на город. Было тепло, прямоугольные окна перемигивались друг с другом сквозь заигравшуюся с ветром листву. Ольга была в джинсах, белой футболке и джинсовой куртке.
- Как бабушка? – спросил Разлогов.
Ольга взглянула на него, блеснув желтыми фонарями в стеклах очков.
- Не надо делать вид, как будто для тебя это важно.
- Для меня важно все, что касается тебя.
- Бабушка чувствует себя с переменным успехом, – фонари в очках потеплели.
Чарли рванулся на поводке и залаял. 
- Помнишь, как он лаял на меня в марте? Как мы перепрыгивали здесь через лужи? Ты не хотела давать телефон.
Ольга улыбнулась и посмотрела на него, как на своего мужчину.   
- Ты сегодня грустный, - сказала она.
Он помолчал, прежде чем ответить.
- Налоговая взяла нас за горло.
- Что это значит?
- Налоговая приостановила операции по счетам фирмы. Мы не можем провести ни один платеж. На носу зарплата, а у меня счет заблокирован.
- Ужас. Почему это произошло?
- Конкуренты позаботились.
- Должен быть какой-нибудь выход, – тихо сказала она.
- Выход есть. И вообще, это далеко не конец. Просто, чтобы все разрулить, нужно время, а я не могу прийти к работягам и попросить их подождать пару недель. Или сказать прорабу, чтобы он им это передал.
- Две недели – не так уж много.
- Да. У нас считается, что с наемными работниками это нормально. Но это же свинство. Зарплата – святая святых. У них семьи. Я квартиру продам, но рабочим заплачу.
Ольга шла рядом и смотрела на него с удивлением.
- Ненавижу коммерсов, которые, когда касается их, из-за копейки готовы удавить, а кинуть работягу на зарплату – в порядке вещей.
Он сказал это с ненавистью, выдвинув челюсть и оскалив рот. Она остановилась и взяла Чарли на руки.
- Может, и его придется продать, - Разлогов кивнул на припаркованный неподалеку «Рейндж Ровер». – Вот обанкрочусь, что ты будешь со мной делать? Останусь без всего, буду клерком в банке или таксистом на Жигулях. А? – он усмехнулся и взглянул на Ольгу.
- Думаешь, мне нужна твоя машина или фирма? – она прижала к себе Чарли. – Я еще недостаточно хорошо тебя узнала, но уверена, что ты не сдашься. Даже если не будет этой фирмы, ты создашь другую. Ты поднимешься, я уверена. И ты верь. Главное, чтобы ты верил. – Она запнулась. – Я не знаю, как тебя поддержать в такой ситуации… Просто я очень хочу, чтобы у тебя все устроилось.
Это было сказано по-детски вдохновенно, твердо и с дрожью в голосе. Она смутилась. Разлогов обнял ее, с Чарли на руках, и стал целовать в губы, в лицо, в волосы.
- Хорошая моя, милая моя… Конечно не сдамся, конечно, все налажу, все будет хорошо. Спасибо тебе…
Чарли заскулил.
- Осторожно, - Ольга отстранилась, - чуть Чарлика не задушил.
На следующий день вечером она приехала к Разлогову домой. Позвонила и сказала, что стоит возле подъезда. Когда Разлогов открыл дверь, он удивился, какое серьезное у нее было лицо. Ольга выглядела так, словно ехала на экзамен. Затемненные очки в толстой, давно вышедшей из моды, оправе, сдвинутые брови, на шее серо-лиловый шарф, как у взрослой женщины; твердая рука на ремне сумочки, как на ремне автомата.
- Проходи.
- Я ненадолго.
Она вошла и остановилась, смущенно оглядев его жилище.
- Да не стесняйся ты, пройди, посмотри, как я живу, - улыбнулся Разлогов.
Он был по пояс голый, в джинсах с расстегнутой верхней пуговицей. Она сняла туфли и мягко прошла в большую комнату.
- Ну, как тебе мое жилище? – Разлогов встал перед ней, надвинувшись мускулистым туловищем, и продолжал улыбаться. Он был заинтригован, она приехала, даже не предупредив.
- Нормально. Только пыль везде, - Ольга наклонилась и провела по столику указательным пальцем. – Сразу видно, что здесь обитает холостяк.
Когда она наклонилась, Разлогов едва удержался, чтобы не взять ее за обтянутый брюками зад. Почуял, что - нет, не время. Она показала палец с полоской пыли и вытерла его носовым платком.
- Женюсь и пыли – конец, - засмеялся Разлогов.
- Вот для чего тебе нужна жена?
- Пойдем, я тебя чаем напою.
По пути на кухню он распахнул дверь в маленькую комнату.
- А это спальня! – и прыгнул как на волну, на широкую кровать, положил руки под голову и заулыбался, играя глазами, здоровый, рельефный, с волосатыми подмышками. - Хотела бы прилечь?
- Хотела бы, - вздохнула она и улыбнулась; она сказала это просто и честно, словно призналась, что любит конфеты, - Только не в этот раз.
Разлогов не стал продолжать эту игру, понял, что признание вырвалось от неожиданности.
На кухне, пока он доставал кружки и ложки, Ольга положила на стол конверт.
- Что это? – спросил он, хотя сразу догадался.
- Пусть это не решит все твои проблемы, но надеюсь, компенсирует хоть малую часть, – она засопела, сняла очки и уставилась на него тревожными черными глазами.
- Что это? – тихо повторил Разлогов.
- Пятьдесят тысяч. Мои. Не бойся, не мамины, не папины, мои кровные, сама накопила. Я когда-то недолго работала в Макдональдсе, еще родители давали на шмотки, что оставалось, откладывала. Так что могу ими распоряжаться как захочу.
- Это… мне? Оля, хорошая моя, - он взял конверт и держал его в руке, не открывая. - Я тебе очень благодарен, но такая сумма вряд ли поможет. Только на зарплату нужен миллион, а зарплата – еще не все. Не стоит, честное слово… Спасибо, но не стоит. У меня есть деньги. Ведь это счета фирмы арестованы, а не мои собственные. - Разлогов увидел ее глаза, губы, готовые задрожать. – Ладно, слушай, давай сделаем так. Я оставлю их у себя до времени, когда все разрешится. Думаю, максимум на неделю.
Он положил конверт и обнял Ольгу.
- Ты - настоящий друг.
- Отвези меня домой, – пробормотала она.
17

В среду утром Разлогов поехал смотреть помещение, которое предлагали его фирме под склад. Это был старый производственный корпус на территории завода на окраине Москвы. Завод уже давно ничего не производил. Разлогова провели по корпусу, показали документы; в общем, если бы на переговорах цена осталась та, которую просили вначале, это была бы выгодная сделка.
На обед он поехал в цивильный «Турандот», где должен был встретиться со своим дядей Алексеем Федоровичем, депутатом Московской городской Думы. Благодаря дяде развивался его бизнес. Когда Рома Разлогов учился в школе, дядя Леша был прорабом на стройке, а теперь сидел напротив него в дорогом костюме и накладывал ложечкой соус гран-виньер, манерно отставив пальчик. Разлогов ненавидел в нем это пижонство, но терпеливо ждал, когда дядя соизволит закончить все приготовления к приему пищи. Алексей Федорович регулярно снабжал его заказами, получая за это десять процентов от прибыли.
Алексей Федорович, наконец, заговорил. Он поведал, что действительно, как и предполагал Разлогов, за действиями налоговой инспекции стоит климат-компания «Южный Ветер». Но можно не беспокоиться, он переговорил с нужными людьми и счета в ближайшие дни будут разблокированы. Разлогов поблагодарил заботливого родственника и сказал, что как только счета разблокируют, он выразит свою признательность в денежном эквиваленте.
Когда он приехал в баню, Артура и его компаньона еще не было. Разлогов разделся, и банщик проводил его в комнату, где был накрыт стол. Разлогов развалился на диване и отправил в рот пару виноградин. Хлопнула входная дверь и через несколько минут в комнату вошел худощавый чернобородый мужчина лет сорока, обернутый по поясу простыней. На его волосатой груди висел массивный серебряный крест.
- Сергей, – он протянул руку, приветливо улыбнувшись.
- Роман.
- К сожалению, у Артура подскочило давление и ему пришлось поехать домой, а не в баню.
Сергей сел за стол напротив. Он сразу понравился Разлогову. Добродушное русское лицо выдавало в нем человека, не склонного лукавить, и как-то сразу располагало налить по рюмочке.
- Пивка? – предложил Разлогов.
- О, это потом, - Сергей улыбнулся, как бы извиняясь. – Пока паришься, спиртного - ни-ни. Вот после – другое дело.
Завязалась беседа. Сергей держался и говорил просто, в нем не было позерства. У Разлогова сложилось впечатление, как будто они знакомы давно.
- Парилка готова, - сказал банщик, просунувшись в дверь.
Молча согласившись, они натянули войлочные шляпы и отправились в парную.
- Плаванием занимался? - Сергей уважительно кивнул на торс Разлогова, когда они расположились на нижней полке.
- Да.
Сергей снова кивнул, как будто ожидал такого ответа.
После парилки Разлогов вышел в раздевалку, позвонил знакомой проститутке Маше и сказал, что ждет ее с подругой через час.
Когда они снова сели за стол, Разлогов сказал:
- Так как Артура нет, о деле поговорим в другой раз?
- Почему же, Артур уполномочил меня. – Сергей махнул рукой, как будто речь шла о пустяке. – Да чего говорить-то? Корпус видел?
- Да.
- Предварительная цена устраивает?
- Да.
- Вот и поговорили, - Сергей опять улыбнулся. – Я скажу юристу, чтоб подготовил договор.
Разлогов сдержанно улыбнулся и протянул руку. Они парились еще трижды, по-настоящему, с горячим паром и вениками, так что, когда выходили из парилки, у них перед глазами плыли круги, и, ныряя в бассейн, они чувствовали не обжигающий холод, а освежающую прохладу.
Они вернулись за стол, налили пива, чокнулись и сделали по несколько больших глотков.
- Теперь можно и попьянствовать, - засмеялся Сергей, вытирая с усов пену.
Вскоре банщик принес горячий шашлык.
- А под шашлык пиво не солидно! – сказал Сергей.
Через полчаса они уже выпили полбутылки и съели по шампуру мяса.
- Хорошо! – Сергей не скрывал удовлетворения, сверкая из бороды веселой улыбкой.
- Скоро еще лучше будет, - кивнул Разлогов, - сейчас приедут девочки…
- Какие девочки?
- Безотказные. – Разлогов поднял глаза и увидел, что улыбка исчезла с лица Сергея.
- А может, ну их, девочек?
- Ты серьезно?
- Лучше выпьем.
- Одно другому не мешает.
Улыбка спряталась в бороде Сергея. Они как раз допили бутылку, когда приехали девушки. Сергей изменился, застолье больше не доставляло удовольствия. Его что-то беспокоило. Разлогов открыл новую бутылку, они выпили.
Девушки появились уже раздетые, в одних простынях, вошли, шлепая тапками, поздоровались и сели за стол.
- Давайте знакомиться. Я Маша, а это Оксана, - сказала та, что была постарше.
Маше было лет тридцать; это была шатенка выше среднего, с короткими волосами и приятным лицом. Обернутая вокруг тела простыня подчеркивала аппетитные выпуклости. На груди красовалась небольшая татуировка – ангелочек с крыльями. Маша смотрела на мужчин смело, не скрывая, что она не новичок в своем деле.
Оксана была гораздо моложе, лет двадцати. Стоило кому-то из мужчин перехватить взгляд ее больших светлых глаз, как она тут же прятала их за черным, как вороново крыло, каре. Она была очень милой, ладной, стройной и бледной. У нее тоже были татуировки, надписи на английском на обоих предплечьях, смысл которых никого не интересовал.
Над столом поплыл аромат духов. Девушки были весьма достойные, хотя и не высший сорт. В другой ситуации Разлогов не обратил бы на них внимания, но сейчас, когда они сидели перед ним почти голые и горели желанием отдаться, он чувствовал, как внутри у него идет брожение, каким всякий раз сопровождалось предвкушение близости с женщиной.
Машу он знал давно, а Оксану видел впервые, поэтому она интересовала его в большей степени. До Ромашки и Ольги обеим было дальше, чем до космоса, но и та и другая прекрасно подходили, чтобы развлечься.
Сергей занимал себя тем, что разглядывал стол и закуски. Сидел и молчал, уставившись в мутное нефильтрованное пиво, побалтывая его в бокале.
- Мальчишки, - улыбнулась Маша, - нам выпить хочется, поухаживаете?
- Что будете? – спросил Разлогов.
- Я - виски.
- А мне вина, - сказала Оксана.
Разлогов наполнил их бокалы и рюмку Сергея, который продолжал изучать остатки пива в своем бокале. Разлогов взял рюмку, чокнулся сначала с Сергеем, потом с девушками. Когда выпили, Оксана сказала, обращаясь к Разлогову:
- Что-то твой друг какой-то невеселый.
- А был веселый! – усмехнулся Разлогов.
- Что не так?
Сергей молчал, явно стараясь не смотреть на девушек. Разлогов пожал плечами.
- Может, дело в этом? – Маша кивнула на обручальное кольцо на его руке.
- Серега, ты – ни-ни? – спросил Разлогов.
Сергей чуть склонил голову, как бы признав, что догадка оказалась верной.
- Да брось ты, - усмехнулся Разлогов.
- Сереж, знаешь, когда мужчина проводит время с другой женщиной, он еще охотнее возвращается к своей. Такие встречи освежают чувства, полезно для супружеских отношений. – Маша ждала, когда он поднимет глаза, но Сергей предпочитал смотреть на стол. – Самые крепкие семьи те, где у мужа есть любовница или нечастые встречи на стороне. Это факт.
- А мне нравятся мужчины с бородой, - неожиданно сказала Оксана; она говорила с южно-русским акцентом, растягивая слова.
Сергей молчал, лицо его, красное от пара и водки, было напряжено.
- Ты ж мужик, - сказал Разлогов.
- Сереж, может, у тебя давно не было другой женщины? – осторожно поинтересовалась Маша.
- У тебя вообще после свадьбы была женщина кроме жены? – как топором рубанула Оксана.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал Сергей.
- Тебе трудно через это переступить, - сказала Маша.
- Надо же когда-то начинать, - улыбнулась Оксана, но улыбка тут же слетела с ее лица.
- Начинать что? Изменять? – Сергей поднял на нее глаза. Это вырвалось у него резко, с сердцем. – Да кто вы такие, чтобы об этом говорить!
- Ну конечно, твоя жена лучше всех! – нервно отреагировала Оксана, Маша стукнула ее под столом по ноге.
- Лучше! В миллион раз лучше!
Разлогов, чтобы разрядить обстановку, налил.
- Давай выпьем, - он подвинул Сергею рюмку.
- Погоди, - сказал Сергей, хоть и взял рюмку. – Я кое-что расскажу. Я давно коммерцией занимаюсь, с девяностых. Когда-то у меня было все, но потом в один момент я все потерял. Что было, продал и еще остался должен. Я был в такой жопе, что не хотел жить. Друзья отвернулись, да какие друзья, так, собутыльники. Мать умерла, не могла видеть мои мытарства. Единственным человеком, который остался со мной, была жена. Как мы выкарабкивались из той задницы, страшно вспоминать. Бандиты меня били у нее на глазах, говорили ей: «Если он не вернет деньги, придется нам с тебя взять, ты ведь ему жена». Два года прожили в Якутии на приисках. Я - в артели, она - в поселке в бараке с сортиром на улице, без горячей воды, без ванны, с соседкой-алкашкой, которая у нее белье воровала. А могла бы вернуться к родителям в московскую квартиру, начать новую жизнь. Красивая, тогда еще совсем молодая, она бы легко нашла другого, получше меня. А она, - он на секунду запнулся, - прошла со мной все. Потом понемногу жизнь наладилась. Сейчас у нас двое ребят, все хорошо. Она по-прежнему меня любит, терпит мои пьянки, мой характер... Я не могу с ней так поступить.
- Как – так?
- Предать.
- Тебе никто и не говорит предавать, - сказала Маша.
- Изменить - значит предать.
- Просто надо делать так, чтоб она не узнала.
- Измена – не предательство! – воскликнула Оксана, раскрасневшаяся от вина.
- Это как раз самое настоящее предательство и есть.
- Что ей будет плохого, если она не узнает? – Маша пожала плечами. – Будет так же тебя любить и все у вас будет хорошо.
Она взглянула на него с улыбкой, словно окутала доверием и покоем.
- А как же я? Я буду иметь кого-то на стороне, потом приходить домой и, как ни в чем не бывало, ложиться с женой, обнимать ее. Со спокойной совестью. После той, да? Но должно же быть что-то святое, что не разменивается! Когда мы вместе, это только наше и ничье больше. И нисколько, ни капли этого не должно доставаться кому-то другому, - закончил он с жаром.
- Ни капли, - Оксана подавила смех.
- Да!
- Это же измена телом, а не душой! – сказала Маша, хотя разговор ей изрядно наскучил. – Душой же ты будешь с ней, будешь так же ее любить.
- Да не бывает так! Телом здесь, душой там. Это вы придумали, чтобы себя оправдать! – он, наконец, взглянул на нее, словно полоснул чем-то острым.
- А оскорблять-то зачем? – Оксана уставилась на него округлившимися глазами.
Разлогов подумал, что сейчас она ляпнет что-то насчет его жены, и Сергей разобьет об ее башку пустую бутылку. Разлогов порадовался бы, если б этой сучке разбили голову. А Сергей нравился ему все больше. Как будто сам он, заплутав, потерял веру, и вот случайный попутчик показал, где дорога.
- Молчи, - Маша пнула ее под столом. – Может, о чем-нибудь другом поговорим?
Сергей выпил рюмку, вылез из-за стола и направился в раздевалку, по дороге натянув простыню до подмышек. Разлогов пошел за ним.
- Извини, не думал, что для тебя это настолько серьезно.
Сергей сбросил простыню, стал одеваться.
- Ладно. Не первый раз... Поэтому боюсь напиваться. Прости, если испортил вечер. Не люблю, когда о моей жене говорят такие как эти, с нечистыми ртами, - пробормотал он, не сдержавшись.
Взъерошенный после бани, поджарый, жилистый, с пышной после мытья бородой, с отпечатком внутренней борьбы в глазах, он показался Разлогову одновременно и жалким, и сильным.
- Тебе ж нужен склад? Давай подпишем договор, завтра же, - пробормотал Сергей, застегивая пуговицы.
Он ушел уставший, ссутулившийся, но какой-то светлый. Разлогов почувствовал, что и он должен уйти, как будто Сергей позвал его за собой. Даже легче стало от того, что есть такие люди. Однако, это была мимолетная мысль.
Разлогов вернулся к девушкам, которые, пока его не было, включили музыку, сел за стол и налил себе водки. Если б не Сергей, Разлогов трахнул бы этих проституток и ни о чем не задумывался. Но теперь ему было стыдно. Перед собой. Даже с точки зрения примитивной животной потребности было противно лезть на этих шлюх после Ромашки.
«А что изменится, если встать и уйти?» – подумал он и сразу понял, что не даст ему это сделать. Он хочет Оксану. Маша уже прочитана от корки до корки, а Оксана – нет. Она не лучше Маши, даже хуже, просто не прочитана. Фактор новизны. Банально, но дело в этом.
А если на самом деле - уйти? – спросил он себя и понял, как нелегко это сделать. Он посмотрел на Оксану. Она разглядывала что-то на своей руке, склонив голову. В ней не было ничего примечательного, абсолютно обыкновенная, единственное ее достоинство состояло в том, что она не имела ничего резко отталкивающего. Уйти! Он приготовился встать из-за стола.
«А как она кончает?» – возникла предательская мысль. Как раздвигает ляжки, какое у нее там все? Он вспомнил Ромашку и испытал нечто вроде угрызений совести. Трахнуть эту шлюху, значит - опуститься, стать кем-то наподобие бича, которому плевать с кем.
Разлогов сидел, зажав в кулаке рюмку и опустив глаза, как недавно Сергей, но, в отличие от него, примирившись с тем, против чего восставала душа. Он выпил.
- А чего только себе налил? Мы бы тоже выпили, - вздохнула Маша.
Разлогов налил им водки.
- Мне вина, - сказала Оксана, но он словно не слышал ее.
- Извини, он твой друг, конечно, но такой противный, - продолжала она. - Типа его жена святая, а мы не смеем о ней говорить. Может, нам тоже досталось в жизни.
- Молчи ты, - толкнула ее Маша.
- Почему я должна молчать?
Разлогову хотелось швырнуть в нее бутылкой. Он не знал, что его бесит сильней, эта дура или его собственное безволие.
- Хватит уже болтать, - сказала Маша и взглянула на него, - будем иметься-то?
Они перешли в комнату, где стояла большая постель. Белье было чистым, но застиранным, с дырками. Разлогов сбросил с себя простыню и сел. Его желание словно мешками с песком было завалено плотным слоем тяжелых мыслей. Маша опустилась на колени и приступила к делу, привычно, механически, как работница на станке. Разлогову показалось странным, что его организм реагирует на нее так же, как на Ромашку. Даже стыдно стало от того, что он довольствуется сексом со шлюхой после того волшебного счастья, в котором купался с Ромашкой. Рука у Маши была холодной, как у покойницы, а голова двигалась так, как будто сосала заведенная кукла, а не живая женщина. Разлогову хотелось ударить ее по шее, чтоб она повалилась на пол, обливаясь кровью.
Оксана сняла с себя простыню, высыпала из сумочки на кровать тюбик со смазкой, презервативы и села на пятки, выставив бритый лобок. Тела девушек казались Разлогову безжизненными и кривыми как на полотнах Модильяни. Оксана гладила его по плечу и руке.
- Дай презерватив, - сказала ей Маша. - Ложись.
Она зубами вскрыла пачку, надела резинку на член, двумя пальчиками поправила кончик для отстойника. Оксана легла и развела ноги. Бритый лобок покрывали красные точки раздражения. Разлогов снова вспомнил Ромашку, ее бархатную кожу, роскошные бедра, и как она красиво раздвигала их, сначала прижимая к груди и только потом распахивая на всю ширь. Он вставил член в горячее, словно воспаленное влагалище Оксаны. Она даже не считала нужным подмахивать, просто лежала, раздвинув худые ляжки, и получала удовольствие, а он работал, чесал ее тощую спину о раздолбанную кровать. Она закрыла глаза и стала постанывать, чем взбесила его. Маша гладила его по спине, сдержанно, как сестра.
Хотелось поступить с ними как с Ромашкой. Эта мысль обрадовала и наконец-то по-настоящему возбудила. Когда Оксана зажмурилась и заскулила, предчувствуя скорый оргазм, он выпрыгнул из нее, повернулся к Маше, повелительными движениями рук поставил ее по-собачьи и всунул ей в задницу член до основания.
- Ай! – крикнула она, - Ты же знаешь, я так не люблю!
- Я плачу тебе, - сказал он и не узнал своего охрипшего голоса.
- Хоть бы презерватив поменял, - она попыталась вырваться, но он держал ее как клещами, насаживая на себя.
Маша застонала, уткнувшись в простыню. Он старался как можно быстрее довести себя до оргазма. Она закричала. Чувствуя, что вот-вот кончит, он вытащил из нее член, как из раны, и испытал удовлетворение, увидев дыру с красными неровными краями. Сорвав презерватив, он схватил Оксану за шею и заткнул ей рот. Она пыталась вывернуться, но он держал ее, вколачивая член в горло.
- Что с тобой?! – закричала Маша.
Он отпустил Оксану, она давилась, скорчившись на простыне. Маша лежала рядом с перекошенным от боли лицом. Оксана вытянула шею и шумно дышала, на верхней губе дрожали тягучие капли мутной слизи. Она сделала судорожное движение, давящееся, отвратительное. Разлогов вспомнил Ромашку.
Наконец-то они стали похожи. Оксана приподнялась на локте, вытянув шею и открыв рот, как отравившаяся собака. Потом села и сидела какое-то время, странно двигая туловищем, как будто внутри у нее что-то ворочалось, выправлялось после болезненного вторжения.

18

Вопреки пренебрежению, с которым Разлогов относился к работе, дела шли в гору. В общем, можно было порадоваться, если б не воспоминание о Ромашке и о том, как он провел время с проститутками в бане. Он не чувствовал ни вины, ни стыда, ни раскаяния, только мучительное неотступное отвращение. Маша и Оксана то и дело всплывали в памяти.
Когда-то в детстве, когда Рома Разлогов играл с друзьями в овраге, он наткнулся на дохлую кошку, у которой в глазах кишели черви, от нее ужасно воняло. Потом он долго не мог отделаться от образа разлагающейся кошки с червяками вместо глаз. Она стояла перед взором, как будто он убил ее. Сейчас с ним происходило нечто подобное, мысль о Ромашке или проститутках вызывала отвращение.
Единственной отдушиной была Ольга. Разлогов приехал к ней в четверг утром. Она встретила его в белой майке и серых домашних брюках. Темно-каштановые волосы омывали как волны с двух берегов ее высокий лоб. Ее свежее лицо в небольших прямоугольных очках казалось лицом ребенка, но у девочки-подростка не могло быть такой груди в мягких кружевах лифчика, проступавших через ткань майки; не могло быть таких крутых изгибов от талии к бедрам.
- Проходи, - она открыла дверь в свою комнату.
С кухни доносились два голоса - мужской и женский, из комнаты – бабушкин храп. Ольга закрыла дверь. Разлогов встал посреди комнаты, сияя от радости, впился в нее голубыми глазами-присосками.
- Оль, родителей не будет беспокоить, с кем ты закрылась в комнате?
- Не особо. Они знают, что я не заперлась, а просто прикрыла дверь. И потом, они немного в курсе. От бабушки.
Разлогов поднял бровь и улыбнулся, однако было не самое подходящее время развивать эту тему. Он положил на стол конверт.
- У меня хорошие новости.
Ольга вскинула на него глаза и выпрямилась. Разлогов видел, как неподдельно она рада.
- Счета разблокировали.
- Поздравляю! Я очень рада за тебя.
- Оль, я очень благодарен тебе за то, что ты не осталась в стороне в такой непростой для меня момент.
- Не осталась в стороне – это громко сказано.
- Не громко, а как есть.
- Я рада это слышать. Но пятьдесят тысяч вряд ли бы что-то изменили.
- Разве дело в деньгах? Я нашел в тебе друга. Вот что главное. Когда кто-то идет ко дну, людям проще повернуться спиной. Мало таких, кто готов протянуть руку. Уж я это знаю, поверь.
Разлогов поцеловал ее, прижал к себе и зажмурился от удовольствия, почувствовав два упершихся в него упругих холма. Ольга ответила на поцелуй и отстранилась.
- Родители дома.
Он загадочно улыбнулся.
- У тебя есть загранпаспорт?
- Есть.
- Отлично! Он срочно нужен.
- Зачем?
- Мы летим на отдых.
- Какой отдых? – она опешила.
- Незабываемый.
- С ума сошел? У меня сессия!
- На праздники. Одиннадцатого ты будешь в институте.
- Куда? Заграницу?
- В Таиланд.
- Ты серьезно?
- Да.
- Это невозможно! – Ольга опустила голову, Разлогов понял, что она расстроена тем, что не может принять его предложение.
- В этом нет ничего невозможного.
- Меня не отпустят. Ты еще с родителями не познакомился!
- Познакомимся прямо сейчас. Давай паспорт.
- Я тебе говорю, меня не отпустят!
- А мы не скажем, куда. Скажем, что едем на выходные в Питер.
Ольга растерялась, села, не сводя с него глаз.
- Чего ты так смотришь?
- Я должна знать, куда ты меня везешь.
- В Саудовскую Аравию в рабство!
- Прекрати! – она вскочила, подошла к столу и достала загранпаспорт. - Меня не отпустят.
- Пойдем, познакомишь нас.
- Сейчас?
- Я думаю, это самый подходящий момент.
- Мы же не готовились.
- С оркестром под Мендельсона?
Разлогов взял у нее загранпаспорт, глянул на фотографию и улыбнулся.
- Ольга Геннадиевна Павлова. Ольга Павлова – звучит.
Он спрятал паспорт в карман и взял ее за руку, намереваясь выйти из комнаты. Она испугалась.
- Дай, я хотя бы переоденусь!
- Надеюсь, родители не в пижаме?
- Папа сейчас уже должен уйти, – пробормотала она.
- Превосходно. Бабушка спит, значит, никто не помешает.
- Дай, я хотя бы предупрежу их!
- Я сам их предупрежу!
Ольга хотела вырваться, но он удержал ее, мягко, обволакивающе опутал своей уверенностью. Она семенила, чтобы не наступить ему на пятки.
Мама сидела за столом с бутербродом в руке и что-то с набитым ртом говорила папе, который уже стоял, собираясь уходить. Разлогову показалось забавным, что Олины родители тоже в очках. Они уставились на него, застыв от неожиданности. Он ступил в их небольшую кухню и встал перед ними, держа за руку Ольгу, которая от смущения не могла поднять лицо.
- Я извиняюсь, что приходится беспокоить вас в столь неподходящий момент, - сказал Разлогов, переводя свои голубые глаза с одного на другого. – Но я больше не хочу ждать, когда Ольга наберется смелости, чтобы представить меня своим родителям.
- Что? - пробормотала Ольга, не имея духу возмутиться против такой вопиющей неправды.
Мама пыталась проглотить кусок, который был у нее во рту. Папа окаменел.
- Меня зовут Роман. Мы встречаемся с Олей, - Разлогов посмотрел на Ольгу, но она не могла поднять голову. – Я пригласил Олю на выходные в Питер. Она хочет поехать, чтобы немного отвлечься от экзаменов, но не может принять мое приглашение, пока вы не будете знать, с кем отпускаете дочь, - он не спрашивал у них разрешения, а ставил в известность.
Ее рука стала влажной. Мама, наконец, с усилием, от которого на ее глазах выступили слезы, проглотила. Папа продолжал напряженно молчать. Не зная, как справиться с растерянностью, он тратил силы на то, чтобы сохранить лицо главы семейства.
- Это вы… это же про вас говорила мама… бабушка, - пробормотала мать, жестикулируя половиной бутерброда. – Нет, не про вас… тот был ненадежным… или как она сказала?
Отец ослабил галстук и опустился на табуретку. Разлогов взглянул на Ольгу; он видел, что ей жаль родителей, которые растерялись и как будто даже постарели, и еще ей ужасно неловко перед ними, неловко за свое счастливое лицо, за нескромную одежду.
- Вот, Геннадий Петрович и Светлана Владимировна, - тихо сказала Ольга.
- Да, - кивнула Светлана Владимировна, и, подперев щеку куском бутерброда, покачала головой.
- Тот самый, - сказал отец, вернув себе способность говорить. – Просто теща перепутала уверенность с самоуверенностью.
- Геннадий Петрович, Светлана Владимировна, было очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, в скором времени пообщаться подольше и поближе.
- Да, надо же как-то, - Геннадий Петрович сделал жест над столом. - С коньячком, так сказать…
- Извините, Антон, я совершенно растерялась…
- Роман, мама! - Ольга топнула ножкой.
- Ой, простите, - Светлана Владимировна приложилась лбом к бутерброду, покрутила головой.
- Все нормально, - улыбнулся Разлогов. – Не буду вас задерживать, всем на работу, и мне тоже. Кстати, я на машине, могу подбросить.
- Благодарю, я тоже на колесах, - Геннадий Петрович поспешно поднялся и протянул руку.
Они пожали руки, глянув друг другу в глаза.
- Всего доброго. Было очень приятно познакомиться, – сказал Разлогов.
В последнюю секунду Геннадий Петрович постарался сжать его руку покрепче. Растерянность родителей была смешной. Они так и не собрались с мыслями. Бесспорно, он произвел впечатление.
- Они же уезжают! Хотя бы паспорт у него спроси! – донеслось из кухни, когда Разлогов и Ольга вышли.
- Ты с ума сошла!
Когда Ольга закрыла дверь, Разлогов обнял ее и стал целовать. Она вдруг стала покорной, ее сильные плечи сделались хрупкими в его объятиях.
- Тебе надо собраться, - он похлопал себя по карману, в котором лежал ее загранпаспорт. – Жди моего звонка. Пойдем, закроешь за мной дверь.
В этот же день Разлогов забронировал билеты на рейс «Эйр Эмирейтс».
В пятницу, когда Разлогов приехал за Ольгой, родители были начеку. Его пригласили на кухню и усадили пить чай. Светлана Владимировна была в строгом темно-синем платье, в бусах, и села напротив, положив ногу на ногу. Геннадий Петрович многозначительно сопел. Светлана Владимировна принялась расспрашивать, взяли ли они билеты обратно, в какой гостинице остановятся. Разлогову показалось, что ее очень волнует, как будет обстоять дело с местом для сна, будет ли двуспальная кровать или две односпальных. Было приятно оставить ее в тревожном неведении.
- Роман, дайте свой номер. Мало ли, что, - сказал Геннадий Петрович.
Хотя на улице было тепло, Ольга накинула ветровку. Пляжные вещи она положила на дно чемодана, сверху – кофту, брюки и шорты.
В дверь постучали, и появилась Светлана Владимировна.
- Оль, зачем тебе чемодан на три дня? Возьми спортивную сумку.
- Мам, мы еще не знаем, куда пойдем. Я не собираюсь в театр и в клуб идти в одном и том же, - сказала Ольга.
- Зачем ветровку-то надела? Тепло.
- Посмотри в окно. Тучи.
- Роман, а где ваши вещи?
- В машине.
Они вышли из комнаты. Ольга накинула на плечо сумочку, он взял чемодан.
- Надо попрощаться с бабушкой, - сказала она и направилась в комнату, Разлогов пошел за ней.
Бабушка спала, зияя беззубым ртом.
- Бабуль! – Ольга подошла к ней.
Бабушка с трудом подняла веки.
- А?
- Мы с Романом уезжаем на выходные в Питер. Пока.
Бабка долго соображала.
- Чего ж натощак…
- Бабушка, уже вечер!
- А, ну… куда ж вы?
- В Питер!
- Куда?
- В Пи-тер. В Ленинград!
- А. Ну, если он там чего… ты звони…
- Бабушка! – Ольга топнула ногой.
Напоследок старуха погрозила Разлогову костлявым пальцем. Светлана Владимировна и Геннадий Петрович пошли их провожать, заодно взяли Чарли. «Рейндж Ровер» мигнул фарами, с приятным шипением поднялась крышка багажника. Геннадий Петрович многозначительно промолчал. Разлогов поставил чемодан и закрыл багажник, словно щелкнул перед носом будущего тестя золотой зажигалкой.
- Где собираетесь оставить машину? – спросил Геннадий Петрович.
- В Домодедово на стоянке. Где же еще.
- Дорого.
- Не так уж. Не люблю такси, - улыбнулся Разлогов.
Стали прощаться. Родители были больше взволнованы, чем счастливы. Светлана Владимировна стиснула Чарли, который рвался на землю.
- Да отпусти ты его! – Ольга чмокнула его в мокрый нос, стала целовать родителей.
Разлогов пожал руку Геннадию Петровичу и кивнул Светлане Владимировне.
- Позвони перед вылетом и после посадки. Сразу же! – сказала Светлана Владимировна, когда они сели в машину.
Потом все было как в фильме. Аэропорт, полет в Дубаи, транзитная остановка, ужин в Старбаксе и дальше в Бангкок. В самолете было прохладно. Ольга даже не поняла, откуда Разлогов вытащил одеяло, не то, которое предлагала стюардесса, а свое, которое он предусмотрительно взял. Укутал ее озябшие плечи.
- Откуда ты его взял? – воскликнула она.
Он только улыбнулся. Ольга положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Ей было хорошо.
В аэропорту в Бангкоке было ужасно душно. Влажная одежда прилипла к телу. Ольге хотелось спать, она следовала за Разлоговым, который держал ее за руку как ребенка. Потом был еще один перелет, короткий, не больше часа. Потом их вез таксист таец. Ольга ехала, положив голову Разлогову на плечо. Таец был с немытыми, будто свалявшимися волосами. Ей казалось, что от него дурно пахнет. Но вскоре в открытые окна автомобиля ворвались ароматы джунглей и развеяли неприятное ощущение.
Таец уехал, и они остались перед покрытым сухими листьями небольшим домом, одна стена которого стояла на берегу, а противоположная – на сваях в воде. За домом ослепительно, до рези в глазах, синело море. Мелкие пенистые волны шелестели о берег. Они вошли в небольшую уютную комнату, Ольга разделась и упала на кровать. На большую двуспальную кровать.

19

Она проснулась с тяжелой головой, как это бывает, когда нарушается привычный режим - конечно, сказался перелет на другой конец света. Когда Ольга раздевалась, она была такой уставшей, что совершенно забыла о мужчине, пусть и не чужом, который был рядом. Она натянула простыню до подбородка и огляделась. Двери и окна были распахнуты, по комнате гулял морской ветерок, пропитанный незнакомыми запахами.
Было слышно, как где-то рядом плещется море и шумят пальмы, словно вздыхают. А где же он? Она поглядела на себя под простыней. Выпуклый лобок, обтянутый мягкой голубой тканью, и холмы грудей, поднявшиеся над линией живота и бедер. Ольга была уверена в своей внешности и все-таки волновалась. Она удивилась, что разделась до трусов, когда Роман был поблизости. Может, он уже всю ее видел? Где же он?
Постель явно была помята ей одной. Вторая подушка лежала ровно, гладкая как сугроб. Ольга взяла очки, встала, потянулась, надела шорты и повертелась перед зеркалом. Да, попа - что надо, с этим не поспоришь. Не очень большие круглые груди целили из зеркала как боеголовки. Она собрала волосы на затылке и сделала пару пружинистых танцевальных движений. Да, она не просто хороша, а очень хороша! Так от чего же тогда это волнение?
Подойдя к зеркалу, Ольга сняла очки и тряхнула головой. Темно-каштановые локоны упали на лицо, рассыпались по плечам. Черные глаза смотрели иначе, со страстью. Она чуточку раскрыла губы и испугалась страстной дивы, которая смотрела на нее из зеркала. Сердце забилось, и она отвернулась.
Ольга уже бывала там, где пальмы, море и песок, и ей это, конечно, нравилось, но не сводило с ума. Чудом казалось не то, что она видела, а то, как неожиданно она сюда попала.
Ольга вышла на веранду, которая походила на балкон без перил или широкий мостик в метре над водой. Справа возле стены была лестница. Рядом с дверью стояли два шезлонга. Взору открылось море, чудное, бескрайнее, необыкновенно красивое. Вблизи оно было прозрачным, потом зеленело, вдали делалось голубым, и затем у горизонта синим, словно постепенно становилось самим собой. Глазам Ольги предстала маленькая бухта, слева и справа в море уходили две каменистые гряды. Над крышей нависала пальма, словно тянулась к воде.
Из комнаты донеслись какие-то звуки. Она обернулась и увидела Разлогова. Он был во всем белом, в майке и просторных штанах, и улыбался. Прядь смоляных волос упала на бровь, взгляд и улыбка были переполнены нежностью. Ольга тоже улыбнулась.
- Как спалось? – спросил Разлогов.
- Отлично, - сказала она, продолжая смотреть ему в глаза.
- Прекрасно. Как тебе наше бунгало?
- Это бунгало? Я думала, бунгало - это что-то наподобие шалаша. А это дом со всеми удобствами!
- Дом, шалаш – не важно. Главное, что на эти дни он наш. Ну что, пора завтракать.
- Дай мне чуточку времени, я еще не умывалась.
Разлогов подошел, посмотрел на нее, потом на море. Ему безумно шли эти белые штаны, когда он стоял и смотрел вдаль, щурясь от солнца. Он был не загорелый и не бледный, на его матовую, немного смуглую кожу хорошо приставало солнце.
- Умыться можно здесь, – он кивнул на море.
- Мне нужно переодеться, - пробормотала она, пряча лицо, еще не освободившееся от сна.
Разлогов скрылся в прохладной тени бунгало, Ольга проводила его взглядом, с удовольствием отметив, как широкие плечи едва уместились в дверном проеме. Она достала купальник, разделась и посмотрела на себя в зеркало. Она еще не надевала этот черный купальник, он был очень открытым, как раз к месту. Ольга надела его, поправила резинки. Четыре черных треугольника, наполненных ее тяжелым как капли телом.
Она убрала волосы, надела солнцезащитные очки и спустилась по лестнице в море. Волна лизнула ее теплым языком. Ольга чуть не завизжала от радости, как в детстве, когда они приезжали на море. Хотелось кричать, плескаться, беситься. Она поплыла. Снова вернулось ощущение чуда.
Отплыв метров тридцать, она встала на песчаное дно. Вода доходила до плеч. Она видела свои ноги с накрашенными ногтями, камешки, мелких рыбок. Вдали по синей глади скользили яхты. Она вернулась к бунгало и хотела повторить свой короткий заплыв, но вдруг услышала топот по дощатой веранде-мостику, и через секунду ее окатило каскадом брызг. Могучая спина вынырнула как субмарина и руки-лопасти взмыли над водой. Разлогов стремительно удалялся, оставляя позади бурлящие волны.
Ольга смотрела, как сверкают мускулистые лопатки, унося его вдаль. Он вернулся так же быстро, как удалился. Подплыл, поднялся из воды, как морское чудовище, фыркая и отряхивая воду с волос. Желание принадлежать ему и страх смешались в ней. Ольга тоже встала, расправив плечи, и выставив грудь, свое оружие, и смотрела на него сквозь темное стекло очков.
- Если бы мухи были такими же большими, как люди, я бы сказал, что ты самая прекрасная из них, - он сверкнул белозубой улыбкой и показал пальцем, что имеет в виду ее очки.
Ольга не знала, обидеться или нет.
- Ах ты, хам! – воскликнула она и рассмеялась.
Она взвизгнула и окатила его, еще и еще. Сначала Разлогов закрывался, а потом тоже стал поднимать каскады брызг, обливая ее как из ведра. И вдруг схватил, прижал к себе и поцеловал в соленое от воды лицо, в открывшиеся губы и Ольга затихла, только прерывисто задышала. Потом провела руками по его плечам и обхватила за шею.
Через пятнадцать минут они сидели за столом. Перед ними были тарелки с жареным мясом и салат.
- Что за мясо? – спросила Ольга.
- Свинина. Самая обыкновенная.
- Ты сам готовил?
- Кухарки у нас нет. Попробуй салат, он с папайей.
Разлогов выглядел очень счастливым, все время улыбался. Они ласкали друг друга глазами, здоровые, красивые, почти голые. Им было очень хорошо. Салат с папайей Ольге понравился. Мясо тоже было вкусным, хоть и без изысков.
После того, как они позавтракали, Разлогов ждал, когда она первая встанет из-за стола. Ольга больше не стеснялась его взглядов, поднялась, показав сильные бедра. Он смотрел, не скрывая удовольствия. Уходя, она обернулась. Взгляд Разлогова блуждал по ней ниже спины. Ольга почти физически ощущала, как он тяжел, лишен мыслей; в нем было лишь что-то животное, направляемое инстинктом. 
В ней вспыхнуло дикое желание подействовать на него еще сильней. Ольга почувствовала в себе смелость, у нее даже закололо в затылке мелкими иголками. Она сделала движение бедрами, дразня Разлогова ягодицами, и увидела, как словно у животного, у него потемнели глаза.
Он догнал ее, подхватил на руки и закружил по комнате. Ольга взвизгнула, Разлогов опустил ее на кровать и поцеловал. Она испугалась.
- Пожалуйста! - накрыла его чувственные губы ладошкой. - Только не сейчас! Прошу тебя! Прости.
- Но целоваться-то можно?
Разлогов уступил, замер, прижав к ней возбужденную плоть. Его желание просочилось в ее тело, как дурная кровь. Несмотря на мучительную для обоих остановку, им было хорошо.
Они оделись и пошли гулять, бродили по их маленькому пляжу, вокруг бунгало, под пальмами. Разлогов взял Ольгу за руку, и полез на каменистую гряду. Она боялась оступиться и ушибить или ободрать коленку, сегодня непременно требовалось обойтись без ссадин и синяков. Умоляла остановиться, но он и слушать не хотел.
Ольга отказалась идти дальше. Разлогов посадил ее на теплый камень и стал прыгать с уступа на уступ. Он терял равновесие и едва не падал, при этом хохотал, а она визжала и закрывала глаза руками. Разлогов сказал, что не перестанет, пока она не пойдет дальше. Тогда Ольга попросила, чтобы он показал ей другую сторону гряды. Он спустился и взял ее за руку. Разлогов повел Ольгу вверх, она едва поспевала прыгать с камня на камень.
По другую сторону было такое же море и пляж, только гораздо больше, и на нем было полно народу. На синем фоне пестрели разноцветные паруса виндсерферов. В прореженных джунглях виднелись живописные бунгало. Музыка и голоса звучали над пляжем.
- Пойдем обратно. Хочется думать, что на острове мы одни, - сказала Ольга.
Они вернулись на их маленький пляж.
- Тебе нравится наша халупа? – спросил Разлогов.
- Да, мне нравится наша халупа и все, что вокруг нее, - улыбнулась она.
- Ты бы осталась здесь со мной навсегда? – он улыбался, но взгляд его был серьезен.
- Я не могу без родителей. И без бабушки.
- Мы забрали бы их к себе. И Чарлика.
Ольга улыбнулась, в ее молчании было согласие, и даже чуть заметно кивнула.
- Я хочу тебе кое-что показать, - сказал Разлогов. – Тут недалеко.
- Я не хочу туда, где люди.
- Там их мало.
Они сели на скутер и поехали по петляющей среди пальм дороге. Скутер тарахтел от натуги, но, в общем, справлялся. Автомобили обгоняли их или неслись навстречу. Ольга обхватила Разлогова руками и прижалась к широкой спине. Каким он казался большим и сильным в эту минуту! Ветер дул навстречу, набрасываясь порывами, но за спиной Разлогова было тепло и покойно.
Он привел ее к небольшому живописному водопаду. Белые кипящие струи падали с выси, скрытой за брызгами и кронами деревьев. В воздухе дрожали мелкие капли, крупные стекали по камням и листьям. Было свежо и прохладно.
Разлогов и Ольга поднялись на несколько камней с разных сторон водопада, и фотографировали друг друга. Он корчил рожи, вставал под струи, она смеялась и совала в водопад руки. Когда они спустились, Разлогов попросил одного туриста сфотографировать их. Ольге было холодно, и она прижалась к Разлогову.
Потом он увел ее за деревья и стал целовать. Разлогов прижимал Ольгу к себе, проходил пальцами от затылка до бедер, отстранялся, чтобы посмотреть на нее, и снова прижимал и целовал. Здесь в тени она стала красивой по-новому, вся влажная, в каплях воды. Мокрые волосы прилипли к лицу, губы опухли от поцелуев. Ольга была измучена и счастлива, но еще не отпустила себя на свободу.
На обратном пути стало еще холоднее, так как одежда промокла, Ольга сильней прижималась к Разлогову.
Они бросились в теплое море и не вылезали целый час, плавали, ныряли, играли в салки под водой. Разрешалось преследовать только под водой, все время водил Разлогов, и очень быстро догонял Ольгу. Имея руки-весла, он был прирожденным пловцом. А потом они лежали на песке.
- Почему бы тебе не снять купальник? - спросил Разлогов.
- Мне и так хорошо, - улыбнулась Ольга.
- Я забыл предупредить. На этом острове есть закон, который требует, чтобы девушка загорала без верхней части купальника.
- Кто его придумал?
- Губернатор острова.
- Передай ему, что он идиот, и я отказываюсь исполнять его законы.
- Тогда он рассердится и арестует тебя.
- Но ты же не дашь меня в обиду?
- Дам. Я и есть губернатор.
- Как глупо и смешно! – она захохотала.
Разлогов сел на пятки.
- Как губернатор острова и как мужчина, которому ты вскружила голову, я прошу: сними, пожалуйста, верхнюю часть купальника.
Ольга перестала смеяться. Он ждал. На его губах блуждала улыбка, но глаза были серьезны. Она села и несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
- Хорошо, - сказала Ольга и расстегнула лифчик.
Ее вытянутые вперед груди озябли под его взглядом, смуглые соски встали. Ольга уже научилась выдерживать этот взгляд, направленный ниже уровня глаз. Она легла и замерла с величественным и напряженным видом, согнув ногу в колене и закрыв глаза. Ресницы дрожали, на щеках алел румянец, она чувствовала его взгляд.
Ольга вся была подчинена ожиданию. Разлогов видел это и потому не спешил, хотя безумно хотел ускорить сближение. Он ждал, когда в ее женской природе проснется инстинкт и подскажет ей новые позы, а позы, в свою очередь, дадут ей новую красоту. Немного терпения и ей захочется раздвинуть колени и показать свой бутон. Ольга откроет перед Разлоговым свою тайну, а он ей – свою: великую тайну наслаждения.
Ольга как будто спала, но дыхание было взволнованным. Разлогов лежал рядом и смотрел на нее. Он положил ладонь на ее плоский живот и стал гладить, медленно и нежно. Ольга не открывала глаз, безмолвно принимая ласки. Едва ладонь опускалась ниже пупка, как поднятое колено прижималось к выпрямленной ноге. Тогда ладонь поднималась до сосков, и рука Ольги тут же делала движение, чтобы закрыть грудь. Разлогов играл, пока не усыпил ее бдительность. Он взял ее между ног, продавив запоздалое сопротивление бедер, и испытал кайф от своей дерзкой атаки.
Ольга напряглась и, распахнув глаза, подняла голову, но не издала ни звука. Разлогов двигал пальцами и смотрел ей в глаза. Излом бровей сделал ее лицо сильным, как у ангела с мечом. Разлогову понравился образ ангела, которого он взял между ног. Правда, вышло грубовато. Разлогов ошибся, когда решил, что почувствовал ее. Позже. Он убрал руку медленно - уползающей змеей. Поцеловал в губы, но без ответа. Положил руку на талию и прижался. Ольга закрыла глаза и опустила голову.
Разлогов перевернулся на живот и тоже закрыл глаза, оставив руку на талии Ольги. Море подбиралось к ногам, шепча похотливые фразы, пальмы бормотали что-то неприличное, солнце дышало жарой. Только белый песок был безразличен, равнодушно принимал следы, равнодушно наблюдал, как ветер, подняв песчинки, сравнивает их.
Ольга легла на живот, Разлогов вернул руку на ее талию.
- Ужинать будем в ресторане, - сказал он. – Надеюсь, ты взяла с собой платье?
Он надел свои просторные штаны и цветастую гавайскую рубашку. Она - короткое белое платье с голубыми полосками, с открытыми плечами и грудью. Волосы как бы небрежно были схвачены в узел, казалось, стоит потрогать их, и они рассыплются по спине. Лицо лишь слегка было тронуто косметикой, в ушах сверкали сережки. Женственные плечи стягивали бретельки платья и лифчика. Ольга редко надевала платья, предпочитая джинсы или брюки, поэтому ноги казались голыми до неприличия. Она была полна опьяняющей телесности, как взрослая роскошная женщина, и при этом ужасно стеснялась. Разлогов загляделся; столько было нескромности в ее скромности.
Они снова мчались на скутере по убегающей в джунгли серой ленте. Ольга держалась, обняв Разлогова и прижавшись к нему коленями, ей было не страшно. Ветер бился в гавайке и трепал подол платья.
Ресторан стоял на берегу в нескольких метрах от моря. Это была роскошная лачуга, утонувшая в прибрежной зелени. Веселые голоса звучали со всех сторон, нос щекотали незнакомые запахи. Разлогов взял Ольгу за руку и повел узким проходом; она едва поспевала, шлепая в босоножках по доскам. Им приветливо улыбались татуированные голые до пояса тайцы. 
Смуглая тайка проводила их к столику, который находился на высокой, открытой с трех сторон веранде. Боб Марли в шапке-растаманке смотрел со стены. Столик оказался довольно высоко, с одной стороны была видна сцена, а с другой – море, бледно-голубое вблизи и ярко-синее вдали, и большие серые камни у берега. Остывающей глазуньей солнце стекало за горизонт. Казалось, будто облака плывут вдаль, а волны стремятся к берегу.
Они сели за столик. Разлогов взял руку Ольги и прижался к ней щекой, их глаза встретились. Принесли вино, наполнив бокалы, он сказал:
- Такой как ты, нет на всем свете. Ты единственная - лучше всех!
Они чокнулись, и он выпил бокал до дна. Ольга была тронута.
- Спасибо, - пробормотала она.
На сцене появились музыканты: черный гитарист, белый барабанщик, басист, по-видимому, таец, и еще несколько человек, занятых на тамтаме и духовых, тоже тайцев.
- Hello! – поздоровался гитарист и начал играть.
- Пойдем танцевать! – не дожидаясь ответа, Разлогов взял Ольгу за руку и повел к сцене.
Музыканты играли бесподобно, рок-н-ролл, блюз, старую добрую американскую музыку. Народ прибывал. Кого здесь только не было, белые, черные, смуглые тела жались друг к другу, люди брались за руки. Смесь языков доносилась сквозь музыку, больше английского, но были и другие, местные, был и русский.
Мужчины тоже были разные, а девушки - в большинстве русские, женственные и раскрепощенные. Их тела, стосковавшиеся по горячим рукам, двигались ритмично и плавно, лица купались в лучах заходящего солнца или склонялись, пряча глаза. Даже если они говорили по-английски, было легко узнать, что они русские. Красивые полуоткрытые тела, источающие аромат желания, сочные голоса, томные интонации; в русской женщине - воплощение женщины.
Будто кто-то похлопал в ладоши, задав такт, прозвучало несколько аккордов на клавишных, и тревожные щетки задали ритм. Басы поползли под ногами, заглядывая под юбки, вкрадчивый ритм завладел всем вплоть до сознания. Даже сердце стучало заодно с ним. Играли «Melody» Роллинг Стоунз. Ольга была опьянена. Движение становилось всеобщим, музыка ввела в транс, тело стало влажным. Было тесно и душно, но тем удушьем, которое вводит в экстаз.
Разлогов находился сзади, Ольга жалась к нему всем телом, терлась об него спиной и бедрами. Он уперся ей в ягодицу, она прижалась сильней. 
Гитарист прикоснулся к микрофону. Хрипловатый голос как будто не пел, а рассказывал, бормоча в ухо, что сегодняшняя ночь станет волшебной, сегодня можно все… Гитара очнулась от дремоты, застонала, заголосила срывающимся голосом. Черные пальцы трепали струны, терли о лады, извлекая из металла человеческие эмоции. 
Тело Ольги стало горячим и отзывчивым на прикосновения. Разлогов притянул ее за талию, прижался губами чуть ниже уха. Она склонила голову, подставляя шею.
Натанцевавшись, они вернулись за столик. Ольга положила перед собой свои прекрасные длинные руки, и Разлогов накрыл их большими ладонями. Они молчали, выравнивая дыхание, разговаривали глазами. Она улыбалась робко, уголками губ, а он широко, сверкая зубами.
Деревья, камни на берегу, запахи, кроваво-золотой закат – все было незнакомым и приветливым как новый друг. Солнце село, море простилось с ним, сверкнув на прощанье золотистой шкурой. Сумерки вышли из джунглей и поползли по берегу, один за другим захватывая в заложники фонари.
На столе стояла бутылка и бокалы с вином. Разлогов и Ольга сделали по глотку.
- Как тебе здесь? – спросил он.
- Это рай, - прошептала она.
Принесли горячее. Они были голодны и приступили к еде с аппетитом. Ольга ела, опустив глаза, а Разлогов наслаждался ее юной непосредственной красотой. Он смотрел на ее выставленное из-под стола круглое колено, полную голень и ступню с накрашенными ногтями в босоножке.
- Давай, больше не будем пить? Эту бутылку допьем и все, - сказала она.
- Почему?
- Мне достаточно, а тебе еще ехать.
- На скутере-то? – усмехнулся он. – Хорошо. Больше не будем. А когда приедем, откроем еще бутылку.
Музыканты играли великолепно. Мотивы регги, музыки с других берегов, где тоже море и пальмы, очень подходили этому острову. Люди танцевали перед сценой, внизу на песке, на пляже; большими компаниями, парами и в одиночку, кто как. Повсюду были загорелые татуированные тела. Дух праздности и свободы царил на острове.
Они отъехали совсем немного, когда Разлогов остановился на пустынной дороге посреди тьмы. Далеко за деревьями пробивался тусклый свет фонаря.
- Хочешь научиться ездить на скутере? – спросил Разлогов.
- Не сейчас же.
- Это совсем просто!
- Ты шутишь?
- Как на велосипеде.
- Я пила!
- Чуть-чуть - не считается. Попробуй, ты удивишься, когда узнаешь, как это просто!
- Ладно, но только если ты будешь рядом, - согласилась она.
- Мы будем вместе.
Они поменялись местами. Разлогов взял ее за талию.
- Это газ, это тормоз. Потихоньку прибавляй газ и отпускай тормоз. Поехали!
Она дала газ, и скутер резко взял с места.
- Ой!
- Не бойся!
Разлогов следил за направлением, придерживая руль левой рукой.
- Сбавь немножко!
Ольга резко сбавила газ; получилось, как будто нажала на тормоз. Скутер завилял на дороге, но Разлогов выровнял ход.
- Мы едем! У тебя отлично получается! – кричал он.
- Я боюсь! – она взвизгнула.
- Не бойся! Ты молодец!
Впереди показалась машина. Ольга резко крутанула руль, и они съехали с дорожного полотна. Разлогов увел скутер от столкновения с деревом, но плавно затормозить уже не смог. Скутер подпрыгнул на кочке и завалился на бок. Падая, Разлогов схватил Ольгу в охапку, и она упала на него.
- Ай!
Он почувствовал, как она сжалась от страха. Он лежал на сухой земле, а она на нем.
- Ты цела?
- Да, - пробормотала она.
- Где больно?
- Нигде…
Разлогов разомкнул объятия. Ольга поднялась. Он вскочил и стал осматривать ее всю, тиская плечи, руки, бока, ноги, задрал платье и смотрел на нее, как будто в потемках мог что-то увидеть. Была лишь небольшая ссадина на внутренней стороне правого колена.
- Я так испугалась, - Ольга положила голову ему на плечо.
- Все хорошо, хорошо, - Разлогов погладил ее по спине. – Зачем ты так резко повернула?
- Машина ехала прямо на нас…
Он засмеялся.
- Тебе показалось. Мы бы спокойно разъехались.
- Извини.
Они вернулись к своему бунгало, когда ночь затопила тьмой все вокруг. Ночь была поэтична. В небе мерцали звезды-жемчужины, пальмы шуршали беспокойной листвой, и волны лизали песок.
Разлогов поставил на стол бутылку, бокалы и зажег свечи. Чудесная прелюдия, начавшаяся с приглашения провести выходные на море, подходила к концу, и от того, что она получилась такой прекрасной, Ольга волновалась еще больше. В ее черных глазах, отражающих пламя, светилось признание. Сдержанная во всем и прежде всего в словах, воспитанная в строгом соблюдении приличий, мучительно уязвимая, сделанная вся из прекрасного, но очень тонкого стекла, она говорила сейчас глазами о своем чувстве. 
Они расположились за столом, сев с одной стороны и повернувшись друг к другу, так, чтобы стол не казался преградой. Они сидели, положив на стол локти, Ольга – левый, Разлогов правый. Сделав над собой усилие, она чуточку развела ноги и испугалась, не слишком ли откровенно. Он смотрел ей в глаза, но, конечно, все заметил и оценил.
Разлогов улыбался. Поигрывал хвостом, словно тигр - здоровенный красивый кот, взявший в лапы молодую тигрицу, которая уже убрала в сторону хвост. Разлогов видел, что происходит с Ольгой, и это придавало ему уверенности. Он знал, что делать. Он подвел ее к этому моменту, и финал обещал быть незабываемым. Любовь этой очаровательной девушки лежала у него в кармане.

Разлогов медленно, не сводя с нее глаз, поднес вино к губам. Кроваво-красная жидкость прокатилась по стенкам бокала и исчезла во рту. Ольга сделала глоток, тронув бокал чувственными губами, и розовая капля скатилась по выпуклому стеклу. Их измученные ожиданием тела стали влажными под одеждой. Разлогов перевел взгляд на ямочку между ее ключицами.
- У тебя здесь капелька, - он показал на себе. – Вот-вот скатится.
Ольга подняла руку, дотронулась до верха груди и замерла, увидев его взгляд. Ему не надо было ничего говорить, слова стали лишними.
Разлогов наполнил бокалы, придвинулся ближе и дотронулся до ее колена. У Ольги перехватило дыхание. Если б он что-то спросил, она бы не ответила, потому что не хватило бы воздуха. Ее колени еще чуть раздвинулись, теперь конвульсивно. Она дышала, как будто только что поднималась по лестнице.
Они выпили. Ольга выпила жадно, словно в вине было единственное спасение, сжала губы.
- Иди ко мне, – прошептал Разлогов, впившись глазами в ее влажные губы, и взял ее руку.
Ольга встала, хотела сесть ему на колени, но он вдруг поднялся и подхватил ее на руки. Разлогов понес ее, глядя в черные остановившиеся глаза, вошел в комнату и опустил на кровать. Она вытянула руки вдоль тела.
Он принес свечи и поставил на столик.
- Лучше в темноте, - попросила она.
- В темноте, это когда боятся смотреть друг на друга, а нам нечего стесняться.
Ольга не могла унять дрожь, смотрела на Разлогова, как на своего палача. Он раздевался и тоже смотрел на нее. Прошелестела под ноги рубашка, упали штаны, брякнув ремнем. Он показался ей еще больше и здоровее, с обведенной тенями мускулатурой, и тяжелыми как у кузнеца руками. Ольга взглянула на его узловатые гениталии, будто вытащенные из земли клубни с согнутым стеблем, и испугалась. Она, конечно, знала, как выглядит голый мужчина, но то, как было у Разлогова, показалось ей если и подходящим мужчине, то скорее первобытному.
Издалека, из-за скалистого гребня, за которым находился большой пляж, долетела тоскливая мелодия в стиле нью-эйдж.
Ольга смотрела на Разлогова как на приближающуюся змею, испытывая страх цивилизованного человека перед чем-то первозданным. Раньше она думала, что это произойдет с ровесником, бледным и робким, кого она не будет бояться, и не будет хотеть. А Разлогова она хотела и боялась. А еще она испытывала страх перед болью; страх, что сделает что-то не так в этот первый и самый важный раз. Вино было единственным ее союзником. Впервые она пожалела, что не выпила больше.
Разлогов опустился на кровать, присев рядом с Ольгой, став на секунду античной скульптурой, и стал трогать ее через платье, словно мерил ее своими ладонями. Взял за грудь, и Ольга схватила его руки, не зная зачем, то ли чтоб оторвать от себя, то ли чтобы прижать изо всех сил, потому что от них исходил волшебный подчиняющий жар. Разлогов поддел бретельки платья и лифчика и стянул их, опустив к покорным локтям, и оголил пухлые груди, прекрасные как у невольницы. Потрогал их. У Ольги встали соски. Ей хотелось стонать, но она стыдилась.
Словно большая пушистая кошка нежилась у нее на груди. Он наклонился и потрогал сосок языком. Ольга вытянулась как струна и ослабла. Природа забродила в ней раскаленной лавой в поисках выхода. Его теплый рот взял другой сосок, ток прошел через все тело. Ногам хотелось то раздвинуться, то сжаться, руки то поднимались, чтобы обнять его, то бессильно падали. Ольга не знала, что делать.

Разлогову хотелось задрать ей ноги и всунуть в нее свою пылающую головню. Но требовалось помедлить, добить долгим непрерывным удовольствием. Он поднял платье и провел по ее бедрам, погладил ажурное белье, поцеловал ниже пупка. Ольга растерянно смотрела на его вытянутые губы, роняющие на нее прикосновения, которые тут же таяли.
Разлогов стянул с нее трусы, как будто спустил флаг, понял: сдалась. Выпуклый лобок был покрыт короткими шелковистыми волосами с ровно выбритым окаймлением. Разлогов смотрел на ее крутые как холмы бедра, и ждал, что это лоно сейчас сбросит детскую скованность, и она задерет ноги. Но вместо этого бедра сдвинулись, как новобранцы в первом бою.
Грубый штурм мог все испортить. Разлогов вернулся к платью и потянул вверх, намекая, что самое время разоблачиться полностью. Ольга зашевелила задом, словно лежачий больной, который помогает сиделке переодевать его; потом, видимо поняв, что это ужасно не по-взрослому, поднялась рывком, сняла платье через голову и замерла, покорная, уронив руки вдоль тела.
Разлогов прошелся по ней глазами, глотками выпивая ее мраморное совершенство. Взял за бедра, повернул и посмотрел на нее сзади, широкобедрую, стройную, с волной черных волос до лопаток, с приподнятыми ягодицами и впадинками над ними. Он встал и прижался к ней. Первый раз, пройдя через сотни женских тел и душ, ощутил желание срастись с этой девушкой. Словно потеряв когда-то часть себя, вновь обрел ее, и ждал воссоединения.
Разлогову хотелось, чтобы Ольга проснулась, стала бы трогать, пусть неумело, но искренне. Разлогову очень этого хотелось, но ее руки были как ветви ивы. Он заботливо положил ее на постель, лег рядом и стал целовать в губы, задыхаясь вместе с ней. У него прихлынула кровь, а у Ольги отхлынула, собралась внутри огромной дрожащей каплей. Они слышали, как стучат их сердца.
Они должны были сделать усилие, взяться за руки и взойти на вершину. Разлогов ждал, что Ольга обнимет его за шею, обхватит ногами и прижмется всем телом. Но она лежала, жаждущая и ждущая, но безвольная как рабыня. Он просунул ладонь ей между ног. Она судорожно раздвинула их, но только чтобы впустить руку, но не его самого. Разлогов стал мять ее там. Никакого ответного движения, только вздох, похожий на всхлип.
Ромашка бы сейчас прижала круглые коленки к груди, раздвинула пальчиками розовый бутон и позвала затуманенными глазами, и утянула бы на глубину… Почувствовать бы снова ее руку. Одно прикосновение! Разлогов испугался. Понял, что хочет такую, как Ромашка...
Он сел и не грубо, но непреклонно раздвинул Ольге ноги. Они поддались принужденно, словно уступили насилию, и легли как-то по-лягушачьи. Еще не знали, как надо. Пугливое лоно трепетало. Надо было действовать без проволочек. Разлогов лег на Ольгу и стал толкаться в ее тело, вскочивший на самку самец.
«Помоги же», - хотелось крикнуть ей в ухо. Но Ольга просто ждала, покрытая потом, как перед медицинской процедурой, о которой только и думают, как бы поскорее через это пройти. Ромашку бы сюда! Наконец, Ольга вздрогнула. Разлогов преодолел сопротивление тела. Она схватилась за него, как будто падала в бездну.
Разлогов двигался ритмично, решив, что не стоит затягивать. А Ольга терпела. Никакого ответного движения. Хорошо было в ней, но не с ней. Он не мог ее простить или хотя бы сделать скидку на неопытность. Теперь он спешил. Ромашка засела в сознании как игла, пустила в вену разочарование. Разлогов взял свое, дернулся назад и скорчился над Ольгой, как падший ангел, орошая девственный живот тяжелыми каплями. А потом упал, накрыв свое неплодное семя и ее чистую кровь.

Наконец, Ольге стало хорошо. Позади были боль, напряжение, великая неразбериха чувств: желания, стыда, растерянности. Как же хорошо! Ольга держала его на себе и ей не было тяжело, тяжесть мужчины была приятна. Она согласилась бы, чтоб оргазм был тем, что она сейчас переживала. Ольга почувствовала гордость; ведь именно она насытила это могучее тело, затихшее на ней, как уснувший ребенок. Она узнала власть женщины над мужчиной.
Ольга осторожно обняла его, провела по волосам, посмотрела на уставшее лицо и поцеловала в щеку. Захотелось ласкать его, но она не знала, как. Разлогов сполз с нее и лежал, не открывая глаз, оставив на ней руку. Казалось странным, что на его лице нет выражения счастья, ведь сама она на седьмом небе. Она объяснила это тем, что он просто устал. Ольга снова поцеловала его, поводила пальчиком по прохладной коже. Они лежали долго, влажные, как будто срослись. Теперь Разлогов казался ей по-настоящему прекрасным, физически совершенным. Все в нем виделось ей идеальным, и лицо, и руки, и то, что побывало в ней, поначалу представлявшееся корявым стеблем с клубнями. Она узнала, что так и должно быть.
Ольга решила, что пора сходить в ванную. Она омывала себя, водила руками по внутренней стороне бедер, между ног, но боялась туда смотреть, чтобы не увидеть кровь. Ольга сказала себе: все, теперь она женщина, и эта ночь как можно скорее должна стать воспоминанием. Она подумала, что должна вернуться в комнату такой же, как ушла – без всего. Но все же обмотала полотенце вокруг бедер.
Разлогов спал, раздвинув длинные ноги и уронив с постели руку, посапывал как подросток. Ольга не решилась его будить. Подняла руку, накрыла всего одеялом и легла рядом. Ей хотелось выйти на веранду, крикнуть от радости и прыгнуть в море, качаться на волнах и рассказывать звездам, как она счастлива. Но еще сильнее хотелось быть с ним.
Ольга проснулась от того, что ее тело беспардонно мяли, хватали за задницу, за грудь, лезли между ног. Со сна она не сразу сообразила, чьи это руки. Хотела закричать, но рот оказался закрыт чьим-то ртом и чей-то язык сплетался с ее языком. Ольга открыла глаза и увидела синие дерзкие глаза Разлогова. Она не могла ничего сделать. Было уже совсем светло.
Он навалился на нее, вдавив в постель, и раздвинул ей ноги. Она ощутила болезненное вторжение, правда, оказалось не так больно, как ночью. Ей даже понравилось ощущение наполненности. Но хотелось, чтобы не такими грубыми были толчки. Рты слились в поцелуе, а глаза смотрели в глаза. Ольге стало хорошо. Между ног росло новое необыкновенно приятное ощущение; ритмичные движения разгоняли его по телу.
Толчки прекратились, стало пусто и холодно, Разлогов приподнялся над ней, и Ольга почувствовала, как на живот пролилось что-то теплое. Это произошло неожиданно, и она снова оказалась растерянной и попросту неготовой. Разлогов уронил голову ей на плечо, упал рядом и дышал, как ночью, как будто только что бежал.
Ольга не знала, радоваться или огорчаться. Она ничего не знала, даже хотела заплакать. Потом Разлогов встал, вышел на веранду, и она услышала плеск воды. Ольга полежала несколько минут и поднялась, обмотала себя полотенцем, открыла дверь на веранду и увидела, как он режет волну, взмахивая руками-веслами.
- Рома!
Разлогов перестал грести и посмотрел на берег.
- Плыви ко мне! – крикнул он.
- Я боюсь!
- Плыви!
Ольга посмотрела по сторонам, скинула полотенце и сошла в воду голая. Они поплыли навстречу друг другу. Когда они обнялись, ей было трудно посмотреть ему в глаза.
Они загорали в шезлонгах, завтракали, сидели под пальмами, снова загорали. Потом подъехала машина и раздалась тайская речь.
- Кто это? - спросила Ольга.
- Маленький сюрприз, - улыбнулся Разлогов.
Трое тайцев, две женщины и мужчина, в нескольких метрах от бунгало принялись устанавливать что-то наподобие шатра. Они закрепили четыре ширмы из белой материи, за которыми поставили два лежака и застелили их простынями. Увидев хозяев, они приветливо заулыбались и поздоровались по-английски.
- Сейчас нам будут делать тайский массаж, - сказал Разлогов.
- Надеюсь, это будет прилично?
- Все неприличное мы сделаем сами.
Они легли на живот, повернувшись друг к другу. Запахло чем-то незнакомым и очень приятным. Ольга улыбнулась и закрыла глаза. Тайская женщина налила в руку масло и стала размазывать по ее матовой коже. Ольга развела ноги. Разлогов подумал, что было бы здорово сейчас лечь на нее, блестящую и скользкую, водить по ее телу руками, засунуть в нее пальцы и гладить изнутри. Он почувствовал ногами прохладное масло, нежные руки заскользили по разгоряченной коже. Ощущение блаженства растеклось по всему телу, и он невольно закрыл глаза.
Пахло как в раю. Руки тайцев обладали какой-то нежной силой; надавливая, вместо боли они оставляли ощущение невесомости и удовольствия. Разминалась каждая мышца, продавливалась, растиралась. Тело наполнялось сладкой ломотой и покоем.
После массажа Разлогов и Ольга отдыхали, лежа в постели. Было непонятно, спишь ты или бодрствуешь, скорее, было какое-то пограничное состояние. Разлогов повернулся к Ольге, уткнулся лицом в щеку, стал целовать, обхватил за талию, задвигался и оказался над ней, взял за бедра и рванул на себя. Ольга сжалась, показалась испуганной, готовой вырваться и убежать.

Ольга с ужасом наблюдала, как на ее бедра надвигается танк с поднятой пушкой. Танк нырнул, погрузив в нее орудие. Она опять испугалась, опять мучительно переживала чередующиеся секунды растерянности и наслаждения.

Разлогов перевернул Ольгу. Как она похожа на Ромашку! Те же широкие, круглые ягодицы, та же талия, те же ямочки, та же сильная ровная спина. Только волосы другие, темные. Нет, куда ей до Ромашки! Ромашка прогибалась как дуга, выворачиваясь наизнанку, насаживалась на него, угадывая малейшее его желание. Как в танце. Разлогов зажмурился, но подлог не получился.
Ему было мало ее целинной красоты. Он пил и все равно жаждал. Душный мрак тропической ночи отступил, стало свежо. Они вытянулись, выровняв себя после корчей, и уснули, Ольга - с облегчением, Разлогов - с тоской.

Возвращение было тяжелым, словно оба болели. Разлогову хотелось побыть одному. А Ольга боялась остаться в одиночестве, успев прирасти к нему, как привитая ветка. Ей хотелось прилететь с ним в его московскую квартиру и остаться там, как в бунгало, где прошли эти ночи. В самолете он спал, а Ольга смотрела на него и не могла отвести взгляд. Ее кровь наполнилась любовью.
Во время перелета, лицо Разлогова выглядело прекрасным и безмятежным, но, когда они приземлились, на нем появилось сожаление и тревога. Ольга взяла его за руку, которая показалась ей безжизненной. Она спросила, как он себя чувствует, Разлогов сказал, что болит голова. Она предложила таблетку «Спазмалгона», но он отказался, сказал, что таблетки ему не помогают.
Когда Разлогов привез ее домой и довел до квартиры, Ольгу не так расстроило одиночество, в котором она осталась, как тоска, с какой он посмотрел на нее, расставаясь. Ольга обняла его и поцеловала, его губы ответили, но в глазах промелькнула льдинка. Ольга взяла с него слово, что он позвонит, когда будет дома.

20

Ольга была лучшим, что предлагала Разлогову судьба, но он не мог принять этот дар. Он знал, что больше не встретит такую, как она, и от этого было больно. Ольга была идеальна, но он ее не хотел. Дело было в нем, и он не мог себя изменить. Они должны были расстаться, только не сразу, чтобы не было глупостей с ее стороны. Он звонил, жаловался, что полно работы и приходится засиживаться допоздна. Отчасти так и было.
В среду позвонил Сашка и спросил, как у Разлогова обстоят дела с Ромашкой. Разлогов сказал, что никак. Сашка попросил ее телефон. Разлогова подмывало узнать, зачем ему такая тварь. Он отправил номер в смс. Палец как коготь завис над телефоном, чтобы стереть ее данные. Разлогов сжег мосты, знал, что никогда ни при каких обстоятельствах не позвонит. Даже для того, чтобы еще раз причинить боль. Чтобы не выдать, что помнит. И все же, все же…
Обе были прекрасны. Даже параметры у них был почти одни и те же. Ольга была стройнее и изящнее; Ромашка - дороднее, кровь с молоком, как крестьянская девка, которая не стыдится выставлять себя напоказ. Одна была открыта пороку и искала в нем счастье, другая сияла как снег на горной вершине. А Разлогов одинаково не мог без красоты, без порока и без порока в красоте.
Сашка был смешон, раздавлен своей выросшей из нечистот любовью, как лягушка трактором. Разлогов посмеивался, представляя, каким будет их разговор. В любом случае, недолгим. Хотелось узнать, оправилась ли она. Наверняка еще нет, после такого долго приходят в себя. Даже если в дальнейшем личная жизнь устроится, рубец останется навсегда.
Сашка позвонил на следующий день, и сказал, что Ромашка не захотела с ним говорить. А потом ему позвонила какая-то девушка, которая представилась ее подругой, и рассказала, что Настя наглоталась таблеток и ее еле спасли, но она еще в больнице. Девушка назвала их подонками, и пожелала им как можно скорее попасть в ад.
Нельзя сказать, что Разлогов обрадовался, скорее это было просто удовлетворение. Ему не нужна была смерть Ромашки, тогда бы совесть уколола его. Он хотел, чтоб она мучилась. Приятно было сознавать, что она страдает. Сашка влюбился и тоже страдает. Пусть страдают. Животные. Они это заслужили, она - тем, что порочна, он – тупостью.
Но почему страдает он, Разлогов? Почему ему кажется, что он тоже раздавлен?
В четверг вечером приехала Ольга. Без звонка. Она была с распущенными волосами, без очков, в голубом в горошек платье, которое он подарил. Сумочка и куртка висели на сгибе руки. Волнующий аромат наполнил прихожую. Когда Ольга увидела его изможденное лицо, то сразу поверила, что это из-за работы. Разлогов встретил ее в брюках и светлой рубашке, расстегнутой донизу, еще не переодевшись после работы. В его руке был бокал с коньяком.
Он невнятно пробормотал извинения, утонув в ее красоте, на этот раз дерзкой, как у Ромашки. Сильные ноги в босоножках на каблуке, волнующаяся под бирюзой грудь и черные глаза, словно голые без очков, очаровали его. Разлогов разглядывал ее, улыбаясь. Не дожидаясь приглашения, Ольга прошла в спальню, покачивая бедрами, и села на неубранную постель, играя раскрепощенную девицу, которая сама пришла к мужчине.
- Где очки? – поинтересовался он, поводя бокалом с коньяком.
- Я надела линзы, - ответила она недовольным тоном и спросила, - Что ты пьешь? Налей и мне.
Разлогов вышел на кухню и вернулся с коньяком. Когда он вошел, она сидела, положив ногу на ногу, до самых трусов демонстрируя загорелые бедра. Они сделали по глотку. Ольга поднялась и, преодолевая сковывавший ее и потому такой очаровательный стыд, взяла у него бокал и поставила на столик, и свой тоже. Она поцеловала Разлогова, обняла и потянула на постель. Они упали и утонули лицами в ее шелковистых каштановых волосах.
Разлогов хотел жгуче, как до их первого раза, но боялся ее неумелости, которая разделяла их холодной стеной. Он развалился на постели в распахнутой рубашке, маня расслабленной мускулатурой. Задрав платье, она села на постели на пятки и развела колени. Разлогов уставился на ее роскошные бедра, на полоску белья, которое она демонстрировала. Ольга была напряжена, он видел, с каким усилием дается ей чужая роль.
Он расстегнул молнию. Подняв глаза, Ольга встретила его взгляд. Она еще не научилась видеть в мужчинах очевидное. Разлогов уронил голову на подушку и умоляюще сдвинул брови. Ольга легла рядом, потрогала его через брюки, погладила живот, грудь, и все смотрела ему в глаза. Ее теплые руки были полны нежности, Разлогову было приятно, но недостаточно. Они поцеловались, он закрыл глаза.
- Ты очень устал, бедненький, - прошептала Ольга. - Я хочу, чтобы ты отдохнул и набрался сил. Тебе надо хорошенько выспаться. Отдыхай, а я пока что-нибудь приготовлю.
Это была не та забота, которую он ждал. Разлогов хотел, чтобы Ольга превратилась в бесстыжую суку, а не мамочку. Разозлившись, он опрокинул ее на спину и, не снимая с нее трусов, а только оттянув, трахнул ее как куклу, кончил на платье и отвалился, сделав вид, будто уснул. Ольга снова не успела ничего понять, а только смотрела, не мигая в его сосредоточенные глаза, пока он удовлетворял себя.
Проснувшись утром, он увидел ее детское личико. Ольга сопела как ребенок, положив руки под голову. Она была в платье, в котором пришла. Укрыв Разлогова, сама не решилась залезть к нему под одеяло и озябла, голые коленки были плотно сжаты.
Неудовлетворенность вернулась, как голодная собака за своей костью. Разлогов начал лапать ее сонное тело. Ольга сжалась и тихо выдохнула, едва открыв глаза:
- Что ты делаешь?..
Он запустил руки ей в трусы, и все повторилось по вчерашнему сценарию. Разлогов видел, что она любит, но не принимал любви, если она - терпение и жертва. Он понимал, что для настоящей страсти Ольгу надо воспитывать, а для этого необходимо время.
Когда они сели в машину, Разлогов взглянул на ее потерянное лицо, в котором неизвестно чего было больше, радости или сожаления.
- Оль, почему ты такая невеселая? – он улыбнулся, как будто все было хорошо.
- Ты выглядишь таким же вымотанным, как вчера, как будто не спал, - в глазах Ольги было искреннее участие. - Все из-за работы, из-за твоей проклятой работы…
Разлогов подумал, что, может, им не стоит расставаться? Он же может жениться на ней и жить прежней жизнью, потихоньку развращая ее. Он смотрел на ее лицо, на линию груди, на голые коленки, и думал, как здорово иметь от нее детей; нисколько не хуже, чем от Ромашки. Так и жить: учить ее похоти, рожать детей и ходить по бабам.
Как отвратительно, как глупо иметь подобные иллюзии, тем более для умного человека, - подумал Разлогов.

21

Когда они прощались, Разлогов пообещал, что завтра повезет Ольгу показать своей матери. Но вечером позвонил и сказал, что мать приболела, и знакомство откладывается. Ольга расстроилась, он понял это по голосу. На самом деле Лариса Федоровна чувствовала себя хорошо, и поехал он к ней не один. Из Костромы приехала ее сестра Надежда Федоровна с дочерью Натальей. Он встретил их на Ярославском вокзале и повез на дачу.
Надежда Федоровна и мать были сестры-близнецы, при этом совершенно разные. Лариса Федоровна никогда не была замужем, но никогда не была одинока, а Надежда Федоровна всю жизнь прожила с одним мужем, который пять лет назад умер от рака, и она вдовела тихо, как семидесятилетняя старуха.
Лариса Федоровна всегда хорошо выглядела, умела держать себя и не любила, когда окружающие были плохо одеты и не умели себя вести. Она считала сестру недалекой простушкой, даже удивлялась, что они, родные сестры, такие разные, и подсмеивалась над ней, при этом во всем проявляла о ней покровительственную заботу. У обеих было по единственному ребенку. Лариса Федоровна была рада, что ее племянница красивее и умнее своей матери. Наталье исполнилось двадцать девять, она была не замужем.
Наталья запрыгнула на переднее сиденье и развалилась, выставив худые колени. Надежда Федоровна пыталась забраться в «Рейндж Ровер», делая это так, словно лезла в нору.
- Мама! – воскликнула Наталья с раздражением.
- Сейчас, сейчас, – бормотала Надежда Федоровна.
Разлогов помогал ей. Наконец, она уселась и шумно заерзала.
- Эти новые машины такие неудобные.
- Тебе только на «Запорожце» ездить, - сказала Наталья.
Всю дорогу Разлогов и Наталья оживленно болтали. Надежда Федоровна пыталась участвовать в разговоре, но вскоре замолчала. Разлогов бесцеремонно разглядывал двоюродную сестру. Он смотрел на ее подвижные чувственные губы и думал: у тебя, должно быть, вместительная глотка; сто процентов, ты орешь, когда кончаешь.
Наталья была похожа на мать, но, благодаря уму и умению держаться, больше походила на тетку. Высокая и худая, она выглядела неестественно и несчастно, о чем говорило ее изможденное лицо. Разлогов не любил тощих. Худоба придавала изящности, грациозности, но лишала женственности и сексуальности. Наталья выглядела бы куда более привлекательной, если б нарастила на свои острые углы хороший слой мяса.
Этот изъян сглаживала большая грудь, на фоне худобы казавшаяся просто огромной. Красивое лицо портил четко очерченный контур черепа, особенно когда она улыбалась, а она делала это во весь рот, по-американски. Сияние зубов казалось еще ослепительнее от ярко-рыжего, почти красного, цвета волос. Наталья как будто сознательно боролась со своей славянской природой. Она была загорелой, словно только что приехала с Красного моря.
- Ходишь в солярий?
- Не вылезаю из него, - сказала она, растягивая слова.
Подкачанные губы портили ее лицо сильнее худобы, придавали ему приторное, порнографическое выражение. Разлогов видел, что Наталья плавится в его бесцеремонных взглядах как мороженое в микроволновке. На ней был топ с вырезом, кардиган, облегающие брюки и туфли на каблуке. Вблизи было заметно, что вещи поношены, носы у туфель сбиты. Разлогов купил эти вещи, когда они приезжали в прошлом году.
Наталья получила хорошее образование, безупречно знала английский, проработала несколько лет в школе и ушла перебиваться частными уроками, надеясь устроить личную жизнь за счет привлекательной внешности.
- Я покурю? – она достала тонкую сигарету.
- Нет, - сказал он с улыбкой.
Наталья посмотрела на Разлогова, поняла, что он не шутит, и убрала сигарету.
Лариса Федоровна встретила их возле дома. Она была накрашена, с прической, в сережках и в новой зеленой кофте. Наблюдая, как сестра выкарабкивается из машины, она даже не думала помочь ей. Лариса Федоровна обняла племянницу и заключила в объятия сестру, когда та, наконец, вылезла. Разлогов занялся багажом.
Надежда Федоровна была грузней сестры и выглядела старше на пять, если не на все десять лет. Они расцеловались. Жидкие локоны Надежды Федоровны, выкрашенные в ужасный сизый цвет, почтительно склонились перед сверкающими буклями Ларисы Федоровны.
- Здравствуй сестричка, здравствуй родная, - бормотала Надежда Федоровна.
Лариса Федоровна приветствовала ее родственными объятиями. Разлогов понес сумки на второй этаж. Следом пошла Наталья. Войдя в комнату и положив сумки, он повернулся и оглядел ее.
- Прекрасно выглядишь! – сказал он, хотя думал несколько по-другому.
Наталья засияла, подалась вперед, словно хотела положить ему на ладони свою тяжелую грудь. У нее был широкий таз, как у всех женщин в их роду, но из-за худобы, когда она сводила колени, бедра складывались в треугольник, в который мог свободно пройти его кулак. Дородная славянская телесность была выскоблена из этого остова. В этом проглядывало какое-то извращение, именно оно и возбуждало Разлогова.
Наталья всегда занимала эту небольшую и уютную комнату, когда приезжала к тете Ларисе. Пахло деревом и лаком. Из-за низкого потолка комната напоминала шкатулку. Здесь был старый короткий диван с круглыми подлокотниками и высокой вертикальной спинкой, которую использовали как полку. В углу стоял дамский столик с большим зеркалом, напротив дивана книжный шкаф; никто не помнил, когда его открывали последний раз. На стене висела репродукция Брюллова с итальянской девушкой, срывающей виноградную гроздь.
Наталья раскрыла окно, и ворвавшийся ветер подхватил легкие тюлевые шторы. Она повернулась и вздохнула, их глаза встретились. Это было похоже на встречу влюбленных из романа, от чего Разлогову стало противно.
- Тебе, наверное, надо переодеться, - сказал он. – Спускайся, стол уже накрыт.
- Я не голодна, - ей хотелось продлить этот момент.
- У нас этот номер не пройдет. Здесь будешь есть, как следует. Тебе надо поправиться.
- Ах ты, хам! Ты же сказал, что я хорошо выгляжу!
- А можешь еще лучше. Повернись-ка!
Наталья встала боком и выпятила грудь, довольная, что он рассматривает ее. Вытянутый подбородок, длинная шея и полная грудь представляли соблазнительную линию.
- Когда ты идешь, ты не падаешь вперед? – спросил он.
- Почему я должна падать?
- Грудь – единственное, что осталось в тебе объемного. Должен быть противовес. Все нормально, но задница плоская, как будто по ней лопатой шлепнули.
- Что? – она понимала, что он говорит с юмором, но все-таки обиделась. – Тебе нравятся девушки с целлюлитом?
- Мужчины любят, когда жопа как кочка. Как у негритянок, - улыбнулся он.
Разлогов видел, что она действительно может быть красивой. Дело было не только в излишней худобе. Ей не хватало естественности, она могла бы быть по-настоящему красивой русской женщиной, если бы не зацикливалась на внешности и не гналась за извращенной модой. Чрезмерная худоба очень вредила, уже были заметны признаки увядания, которое коснулось ее раньше времени. Было видно, что она ужасно переживает из-за этого и из-за того, что еще не устроена. Разлогову стало жаль ее.
Может, его замечание подействовало, а может, Наталья действительно проголодалась, но за столом она ела с аппетитом. Лариса Федоровна приготовила утку в духовке и четыре салата. Было очень вкусно. Все пили коньяк, Наталья – красное вино. Лариса Федоровна вышла из-за стола и вернулась с высокой коробкой, обвязанной красной лентой.
- Надя, прими это от нас в честь дня рождения, - она остановилась перед сестрой и ждала, когда та встанет.
Надежда Федоровна растрогалась и улыбалась, продолжая сидеть.
- Мама, возьми коробку! – скомандовала Наталья.
Та поднялась и протянула к подарку красные руки.
- А тебя ждет сюрприз, - сказала Лариса Федоровна Наталье. – Так захотел Ромаша.
Надежда Федоровна поворачивалась, не зная, куда поставить коробку.
- Положи на стул, - сказала Наталья.
Ее мать, как дрессированная, положила коробку на стул, и уставилась на нее.
- Ну, чего же, развязывай, – сказала Лариса Федоровна.
Ее сестра принялась развязывать ленту, стараясь пальцами ослабить узел. У нее не получалось. Наталья с ненавистью смотрела на мать. Разлогов провел ножом по ленте и открыл коробку. Все увидели аккуратно составленный ослепительно-белый сервиз.
- Дорогой ведь, наверно, - пробормотала Надежда Федоровна и полезла целовать сестру. Потом она облобызала племянника и, запаковав подарок обратно, обратилась к дочери. – Наташ, давай, неси уж. Правда, наш подарок не сравнить с вашим, простите.
- Сама неси.
Наталье было стыдно. Бедность была мучительна для нее.
- Да разве ж в этом дело! – сказала Лариса Федоровна.
Надежда Федоровна ушла в комнату и вернулась с картонной коробкой.
- И тебя с прошедшим, дорогая сестричка, - промямлила она, сунув ее сестре.
Они снова расцеловались. Лариса Федоровна достала из упаковки вазу и на стол упала маленькая бумажка. Это был ценник – четыреста рублей.
- Дура, - прошептала Наталья.
Через минуту вновь стало весело. Выпили. Неуклюжую вазу из мутно-розового стекла наполнили водой и поставили в нее цветы.
Разлогов и Наталья пошли гулять. День был солнечный, но не жаркий. Разлогов накинул легкую куртку, а она свитер, он очень шел ей, коричневый, мягко облегающий грудь, и дешевый, что сразу заметил Разлогов. Они шли по дорожке вдоль забора коттеджного поселка. Разлогов сунул пальцы в тесные карманы джинсов, Наталья сложила перед собой руки. Ее спина гнулась под тяжестью груди.
Наталья пошла в тех же туфлях, в которых приехала. Разлогов чувствовал, что она бы с удовольствием надела кеды, если б они у нее были. Она выглядела расстроенной. Они шли и молчали.
- Наташка, да не расстраивайся, - сказал он, наконец. – Мы же свои.
- Эта уродская ваза оказалась единственным, что мы могли себе позволить, и что хоть как-то сгодилось как подарок. Я сказала ей: «Мама, не забудь выбросить ценник!» – она готова была заплакать.
- Да перестань. Главное, вы приехали, и мы очень рады. Я скучал по тебе.
Он взял ее руку.
- Правда, скучал? – спросила она.
- Конечно!
Ее глаза заблестели.
- Нищета унизительна, - вырвалось у нее, как рыдание.
- Нищета не вечна, жизнь наладится. Если тебе нужны деньги, скажи.
- Я хочу иметь свои, а не выпрашивать подачки.
- Что ты сделала, чтобы иметь деньги? Бросила работу. Твой дядька предлагал устроить вас в Москве. Вы что ему сказали? Что вы лучше будете бедными, но честными.
- Это мама ему сказала.
- У меня, думаешь, откуда взялся «Рейндж Ровер»? Он подсказал, чем заниматься, помог открыть фирму, помогает и сейчас.
- Вы всегда нормально жили. Твоя мать умела устроиться. А моя… как кухарка. Хочу быть, как твоя. Я всегда брала с нее пример.
- Моя мать просто умеет вертеть мужчинами и пользуется этим.
- Все. Не хочу больше об этом говорить. Давай о чем-нибудь другом, – она тряхнула его руку.
- О чем?
- Ну, сделай мне еще комплимент! – Наталья попыталась рассмеяться, но ее лицо, изможденное как у узника, не засмеялось.
Они перешли дорогу, и направились по лугу между молодыми березками. Недалеко впереди был большой пруд. На берегу сидел мужик с удочкой. Наталья остановилась возле молодой березки и провела по мелкой светло-зеленой листве, потом повернулась к нему и, щурясь от солнца, сказала:
- Скажи что-нибудь.
Разлогов знал, что не должен этого говорить, но ему очень хотелось сказать; чувствовал, что где-то глубоко-глубоко она ждет этих слов.
- Я хочу тебя, - произнес он как признание.
Наталья испугалась и растаяла, утонула в запретных и потому еще более сладких словах.
- Ты же мой брат.
- Двоюродный.
- Все равно.
- Ну и что!
Она опустила голову, пряча стыд и улыбку.
- Ты же тоже хочешь!
- Нам нельзя.
- Все цари и короли женились на двоюродных сестрах.
- А потом у них рождались уроды.
- Уроды от этого не рождаются. И потом, мы же не будем жениться.
- А что мы будем?
- Дадим друг другу по кусочку себя и будем счастливы. Хоть какое-то время.
- Один день?
- Зависит от нас. Но даже если день, пусть он будет.
Ее податливость возбуждала еще сильней, у Разлогова кровь застучала в висках. Наталья сдалась; он видел, что она ждет, каким будет его первый шаг.
- Как бы ты хотела?
- Прямо сейчас?
Они стояли в нескольких шагах друг от друга. Внешне они могли показаться расслабленными, но на самом деле были напряжены. Ее ожидание было требовательным. Разлогов раскрыл сестру как раковину, и теперь нельзя было останавливаться, а то бы она захлопнулась.
- Да.
- Нет!
Но ее горящие глаза говорили об обратном. Наталья смотрела на него, будто тянула к себе взглядом.
- Ты не представляешь, как я тебя хочу, - прошептал он.
- Представляешь – знаю.
- Не знаешь, ты не мужчина.
- Женщины знают мужчин, а мужчины женщин – нет.
Он расстегнул молнию и вытащил член.
- Ого, - улыбнулась она. - Это и есть мой подарок?
- Прости… Ты заставила меня обо всем забыть.
Наталья посмотрела по сторонам, на мужика с удочкой, который сидел к ним боком.
- Тебя не смущает, что мы не одни?
- Нет.
Она подошла, еще раз посмотрела по сторонам, и потрогала его. Член дрогнул, ощутив холодные пальцы, стал тверже и побагровел. Разлогов смотрел в ее коричневое лицо, красивые глаза, в которых больше не осталось ни стыда, ни неловкости, и неестественно большие, будто надутые губы. Наталья поболтала набухшим членом.
- Красавец. Точная твоя копия, – и засмеялась.
Когда они вернулись домой, Разлогов с порога бросил:
- Нам надо кое-куда съездить. Это ненадолго.
- Ромаша, ты же выпил! – испугалась Лариса Федоровна.
- Я вызвал такси.
Они поехали в торговый центр Дмитровский, и Разлогов платил за все, что она выбирала. Наталья забавляла его. Даже если бы она выиграла миллион евро, то не выглядела бы такой счастливой. Она бросалась на ровные ряды вешалок, как на врага, и сражалась с ними, перебирая нетерпеливыми пальцами, словно боялась, что он передумает.
Разлогов наблюдал за ней с улыбкой, даже порекомендовал пару вещей. Она набирала ворох тряпок и устремлялась в примерочную. Он чуть отдергивал штору и смотрел. Наталья раздевалась до белья, не замечая, что ее пересушенный зад разочаровывает его. В эту минуту ей было не до Разлогова. А он тем временем продолжал выискивать на ее остове съедобные кусочки. Разлогов решил, что недостаток мяса она должна компенсировать отсутствием комплексов и тормозов. Минус на минус дает плюс.
Когда после примерки Наталья хотела облачиться в свою старую одежду, он сказал:
- Надень джинсы и толстовку, а это сложи в пакет. Больше оно тебе не понадобится.
- Ты прав. Спасибо, - она посмотрела на него с искренней благодарностью.
Из летней коллекции она нашла все, о чем мечтала. Вообще не было только одной вещи - лифчика с узким объемом груди и большими чашками. Они обошли все бутики белья. Разлогов устал таскаться за ней с пакетами.
Наталья протрезвела.
- Рома, милый, прости! Ты столько для меня сделал!.. -  она обняла его и заплакала. – Я - жадная сука…
- Все нормально, не беспокойся, - он положил пакеты и впервые дотронулся до нее как брат, погладил по волосам.
Разлогов потратил довольно много, но чувство родственной жалости и предвкушения подогревало его. И потом, ведь это был не только подарок, но и аванс.
Когда они вернулись, сестры по-прежнему сидели за столом. Наверное, все это время они предавались воспоминаниям. Их взрослые дети прошли на второй этаж с ворохом пакетов.
- Ого! – воскликнула Лариса Федоровна.
Надежда Федоровна ничего не сказала.
- Наташ, а ну-ка иди, покажись! – крикнула Лариса Федоровна.
- Сейчас!
Разлогов распалился, ожидая ее безотлагательной благодарности. Бросил пакеты на пол. Наталья еще не перевела дух, только села на диван, а он уже расстегивал джинсы, стоя перед ней.
- Ты с ума сошел! – воскликнула она.
Он знал, что она не откажет, и от этого хотел еще сильней. Кровь бросилась ей в лицо. Снизу доносились голоса матерей.
- Не сейчас же! – ее отчаяние было уже не следствием страха, а следствием борьбы страха с желанием.
- Именно сейчас!
- Хоть дверь закрой!
- Так мы услышим, если они пойдут наверх.
Наталья съехала со спинки дивана и ждала, расставив ноги, обтянутые новыми джинсами. Он стащил с себя одежду; поднявшийся член выпрыгнул из трусов, словно приветствуя ее.
- Нас же ждут, - прошептала она.
Наталья уставилась на его загнутое кверху достоинство. Разлогов приблизился, встал коленями на диван и принялся мять ее грудь. Она взяла в рот, накачанные губы елозили по члену как спасательный круг. Разлогов подумал, что такие губы лишь для этого и годятся. Почувствовав, что скоро кончит, он придвинулся. Она стала дрочить, направив член в рот. Когда Разлогов кончал, Наталья смотрела ему в глаза.
- Оближи.
Она проделала это, приходя в себя, словно пьяная. Лизала головку, вбирая все до последней капли.
- Ну, где вы?! – крикнула Лариса Федоровна.
Они улыбались, как удачливые воры. Наталья прижалась лицом к его члену и закрыла глаза.
…Похоть схлынула, и Разлогов увидел перед собой обтянутый кожей череп с жидкими красными космами, два жирных нароста на чахлой груди. И еще отчетливо увидел, что лицо Натальи похоже на лицо его тетки, на лицо матери. Удовольствие отступило, и пришло четкое осознание того, что они сделали. Разлогов почувствовал, что эта минута должна покоробить его и отрезвить, и тогда он откажется от продолжения, отстанет от этого тощего уродливого существа и сделает шаг назад, может, даже начнет удаляться по воздуху, словно нет вокруг ни стен, ни потолка.
Целую минуту он удивительным образом верил в реальность такой спасительной левитации. Да, просто взял и полетел отсюда, от нее. Только надо решиться. Сделать шаг. Он выпрямился. И даже не вспомнил, что штаны спущены. Не почувствовал прохлады в члене, на котором еще не высохла ее слюна. Не хватило всего секунды, чтобы оттолкнуться, как для прыжка с трамплина.
Минута истекла. Тихо вернулась похоть, как будто и не исчезала. Разлогов увидел, что перед ним не уродина, а двоюродная сестра – Наташка, и, несмотря на то, что она тощая, ему хорошо с ней. Нет! Да! Разлогов спокойно это принял, и ему стало приятно, он почувствовал, что сейчас вернется эрекция.
- Ну, где вы, Наташа, Рома!
Разлогов стоял на том же месте и приводил себя в порядок. Наталья очнулась, вскочила с дивана и принялась искать сумочку.
- Идем! – крикнула она не своим, забитым в глотку голосом.
Разлогов тихо засмеялся. Она достала зеркальце, вытерла рот, щеки.
Наталья устроила им настоящий показ мод, ходила по гостиной, виляя мосластым задом, поворачивалась, и все время улыбалась своими надутыми блестящими губами. Хотела продемонстрировать, какая она женственная, красивая, сексуальная. Со стороны казалось, что она просто очень рада. А довольный Разлогов сидел за столом, кивал и улыбался.
Его комната тоже располагалась на втором этаже; с тремя огромными во всю стену окнами, только одна стена была глухой. Он лежал, выжидая время, чтобы пойти к Наталье. Внизу раздавались какие-то звуки, двигались стулья, хлопала дверь, слышались голоса, мать выходила курить, и в открытое окно тянуло дымком сигареты.
«Какая свежая и славная ночь», - думалось Разлогову. Ему было хорошо, но досадно, что мать с теткой никак не улягутся и приходится ждать, когда, наконец, можно будет прокрасться к недоеденному пирогу. Разлогов услышал скрип половиц и легкие шаги. Он оторвал голову от подушки и увидел худую фигуру в светлой майке и трусиках.
Молча и стыдливо Наташка скользнула под одеяло и прижалась к Разлогову, стала тыкаться губами ему в лицо. Схлестнувшиеся страсти сплели их в клубок. Повернулась спиной, он потянул ее на себя.
Даже в темноте можно было разглядеть ее позвоночник и ребра. Мошонка ныла от шлепков по костистому тазу. Разложенный диван заскрипел. Наталья больше не могла себя контролировать и из глотки стали вылетать звуки. Разлогов бросил ей подушку. Она вцепилась в нее зубами и тихонько постанывала. Наталью свело судорогой, она застонала, и Разлогову пришлось зажать ей рот. Они затихли. Разлогов гладил ее, а она рыдала, комкая подушку и сдерживая голос.
В окно потянуло дымком, Разлогов подумал, что мать могла их услышать, но сейчас ему было все равно.
Когда он проснулся и увидел Наталью, словно вымазанную глиной, ему стало противно. Захотелось, чтобы произошло что-нибудь из ряда вон выходящее, что повергло бы ее в шок. Вот бы их вот так в постели увидели их матери. Это здорово бы его повеселило. Разлогов тряхнул ее за плечо. Наталья проснулась, увидела его и вскочила. Копченое лицо, словно натянутое на чужой череп, с вывернутыми губами, в обрамлении жидких косм, делало ее похожей на труп.
Разлогова передернуло. Она шарила по постели в поисках белья, в котором пришла, тощая, с болтающимися как мешки, грудями, с кустиком волос между ног. Когда она исчезла, Разлогов готов был думать о чем угодно, только не о ней. Он чувствовал себя кем-то вроде того князя, которого обманула шамаханская царица.
Но когда они спустились к завтраку, все изменилось. Наталья снова была яркой, сексуальной и уверенной в себе. Когда Разлогов встретился глазами с матерью, ее взгляд сказал, что она обо всем знает. Лариса Федоровна оживленно разговаривала; очевидно, этот факт не произвел на нее особого впечатления.
Когда Разлогов вез Наталью и Надежду Федоровну на вокзал, они с сестрой непринужденно болтали, смеялись, и ничего не понимающая Надежда Федоровна смеялась с ними. Он смотрел на двоюродную сестру и видел в ней жеманную сучку, которую новое барахло превратило в сексбомбу. Его опять потянуло на кости.
Это приторное как разлагающийся труп желание породило мысль, которую Разлогов тут же озвучил.
- Наташ, почему бы тебе не пожить какое-то время в Москве? – сказал он. – Все равно ты пока не работаешь.
Она уставилась на него, онемев от неожиданности.
- Какое-то время можно пожить у меня. Найдешь работу. С твоим английским это будет не трудно. И жениха найдешь! – они засмеялись.
- Не знаю, – пробормотала Наталья.
- Решено. Перебирайся в Москву. Хватит киснуть в своей Костроме.
Когда они шли по перрону, и Надежда Федоровна отстала, Наталья спросила:
- Ты серьезно хочешь, чтобы я переехала к тебе?
- Конечно. Хочу трахать тебя каждый день.
Наталья заулыбалась, как сообщница.
- Мы же не можем вести себя как муж и жена.
- Для других. А друг для друга можем. Потом выдадим тебя замуж и будем трахаться как любовники.
- А лучше, если муж будет не против!
Прощаясь, она поцеловала его в засос. Надежда Федоровна захлопала глазами, но видимо, решила, что ей показалось, и ничего не сказала.
Когда Разлогов ехал домой, он был в прекрасном настроении, хотя знал, что завтра будет по-другому. Похотливой сестренки хватит на пару недель. Потом опостылит, и придется избавиться от нее. Вернется голод. Тот, который не утолить. Разлогов надеялся утолить его с Ромашкой, потом с Ольгой, с каждой новой женщиной, которая раздвигала перед ним ляжки, он стремился утолить этот мучительный, как неизлечимая болезнь, голод. Теперь он знал, что будет голодным всегда. Но сейчас он был сыт и потому доволен. Разлогов понимал, что эта радость так же низка, как была бы низка радость Шуры Балаганова, если бы он не попался, когда украл кошелек.

22

На следующий день Разлогов поехал к Ольге. Он все решил, был настроен твердо и готов пройти неприятный момент объяснений. Но когда она открыла дверь, и он увидел ее, такую прекрасную, какой только может быть земная женщина, с полными любви глазами, ему стало больно.
- Что-то случилось? – спросила она.
- Нет, - струсил он. – Может, пройдемся?
- Я как раз собиралась погулять с Чарли.
Ольга взяла Чарли на руки, и он сердито тявкнул на Разлогова, как будто знал его намерения. В лифте она встала рядом и коснулась Разлогова, благоухающая, плодородная, как долина с холмами и ложбинами, устремленная к нему телом и душой, вся полная им, как в божественный момент зачатия. Она была в голубых джинсах и белом свитере. Он провел взглядом по линиям ее тела и почувствовал, что его гнет и ломает изнутри как наркомана.
Они вышли на улицу, Ольга отпустила Чарли, взяла Разлогова за руку и пошла рядом, привычно касаясь его, как жена. Ветер трепал верхушки деревьев, балагурил, смеялся, знать не хотел о терзаниях Разлогова. В песочнице возились дети, их голоса напоминали воркованье голубей. Разлогов остановился и повернулся к Ольге. Отчаяние охватило его.
- Мы должны расстаться, - лицо его дрогнуло, как будто он порезался.
- Что? – спросила она.
- Мы должны расстаться. Мы не можем быть вместе.
Ее лицо тоже дрогнуло, но она совладала с собой.
- Почему? – спросила Ольга, изо всех сил выдерживая ровный голос.
- Потому что я не могу дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Я видел много женщин, но такой как ты среди них не было, и все они не стоят тебя одной. – Тяжело, с усилием Разлогов выдавливал из себя слова, чувствуя озноб, словно снял последнюю одежду и остался голый. – А я… За то время, пока мы были вместе, у меня было столько баб, что я даже не помню их количества.
Ее лицо мгновенно потемнело, Ольга отшатнулась, но продолжала смотреть ему в лицо.
- Я не могу по-другому. Я так привык. Ты и они – это рай и ад. Я все понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Я такой. Сначала я хотел быть только с тобой, потом хотел быть с тобой и жить, как жил до тебя, но в конце концов понял, что ничего не получится. С тобой так нельзя. Все, что я говорил о тебе – правда. Я любил тебя. И люблю. Но не могу себя изменить. У тебя все будет хорошо. Ты будешь счастлива. Спасибо тебе за все. А я… не стою тебя! Прощай! - выдохнул он, повернулся и зашагал по траве к машине.

Это было первое потрясение за ее девятнадцать лет. Ольга успела срастись с этим человеком всем своим существом, и теперь так неожиданно, привыкнув к своей счастливой любви, получила удар. Она еще не осознала, что произошло, но уже ощущала боль. Она смотрела Разлогову вслед, через поднимающееся из груди рыдание, силясь понять, что же случилось. У ее ног верный Чарли замер в тревожной позе и тоже смотрел ему вслед.

Разлогов дал себе слово не думать о бабах. Хотя бы несколько дней. Уйти в работу, благо, дел накопилось достаточно. Но его хватило только на два дня. На третий с утра – это был четверг, - дали о себе знать назойливые позывы. А когда после обеда в кабинет зашла их бухгалтер Маргарита Львовна, у которой грудь была пятого размера, он уже не мог думать ни о чем другом.
Хотелось женщину. Не какую-то определенную, женщин Разлогов сейчас ненавидел, всех, от Ольги до матери. А просто хотелось, зудело. Он не мог думать о делах, мысленно послал все к черту. Оставшись после работы, когда все ушли, кроме прораба Гамова, который возился с чертежами, Разлогов заперся в кабинете, сел за компьютер и открыл порносайт.
Один за другим открывались ролики, заманивая блестящими в смазке телами. Он выбирал те, которые заводили. Возбуждение нарастало. Сначала Разлогов просто поддался желанию посмотреть, но возбудившись, почувствовал потребность в разрядке. Он закрывал ролик, едва открыв, если картинка не цепляла. Воображение не могло остановиться на чем-то одном, мчалось в стремлении ощущать еще острее. Какой бы заманчивой ни казалась фантазия, став картинкой, она тут же блекла и вместо нее появлялась новая. Чехарда иллюзий, трансформирующихся в зрительное воплощение, не прекращалась.
Остановить ее можно было единственным способом - разрядиться, но сделать это сию минуту было трудно. Казалось, вот следующая картинка будет лучше, следующая окажется тем, чего ждешь. Это заставляло притормаживать, длить предвкушение. Разлогов потерял счет времени.
Чтобы размять затекшую шею, он покрутил головой, и увидел себя в стеклянной дверце шкафа. Съехавший на край кресла, с согнутой спиной и вытянутой вперед головой, как у черепахи, он показался себе ужасным. Особенно его поразило лицо, словно каменное, с глубокими бороздами возле сжатого рта, сдвинутыми бровями, под которыми застыли напряженные глаза. Как будто он бился над изнурительной задачей, которую никак не мог решить, и не мог бросить. Поражало несоответствие того, чем он жил в эту минуту выражению лица, можно сказать, стоическому.
Стало больно от осознания своего порока, с которым оказался лицом к лицу. Все, включая его самого, считали Разлогова красивым и достойным молодым человеком. А сейчас, когда то, что завладело им, сбросило покровы и предстало таким, какое есть, он, словно уронил маску и увидел свое подлинное лицо. Это открытие потрясло Разлогова, но изменить его уже не могло, над ним властвовала другая сила. Чтобы успокоиться, надо было остановиться. А рука на мышке все щелкала, щелкала.
Усилием воли Разлогов заставил двигаться другую руку быстрее, чтобы получить горькое и непродолжительное облегчение. Он проглотил секунды животного удовольствия и затих, почувствовал, как мучительно неудобна его поза, как затекла спина. Он выпрямился и незамаранной рукой стал открывать ящики, чтобы найти салфетки. И старался не смотреть на шкаф, чтобы больше не видеть свое отражение.
Разлогов вышел в туалет, привел себя в порядок, умылся и, когда взглянул в зеркало, ему пришла мысль, что это благородное породистое лицо было бы достойно великого спортсмена, прославившего страну, или актера, играющего с проникновенностью Баниониса, или государственного деятеля, стоящего на трибуне. А вместо этого оно всего лишь маска, отражающаяся в стекле, за которой скрывается уродство порока. Дрогнул подбородок, Разлогов зарыдал бы, если б не отвернулся от зеркала.
Возвращаясь в кабинет, он увидел Гамова, углубившегося в чертежи. В открытую дверь была видна массивная фигура, склонившаяся над столом. Он был сосредоточен и не сразу увидел шефа. На фоне этого прораба даже Разлогов со своим стодевяностосантиметровым ростом выглядел довольно щуплым, так как тот был под два метра, имел широкие квадратные плечи и большие руки, как у рабочего. Его лицо было словно высеченным из гранита и казалось бы грубым, если бы не добрый взгляд и мягкая успокаивающая мимика.
Он как-то с трудом оторвался от своего занятия и посмотрел на шефа.
- Иди уж, завтра доделаешь, - сказал Разлогов.
Гамов оживился, уронил из большой руки карандаш на ватман.
- На новогиреевском объекте кончились двухсотые воздуховоды, вот прикидываю, чтобы заменить на стопятидесятые.
- Иди, тебя дома ждут. - Разлогов хотел выйти, но взгляд его зацепился за могучую фигуру прораба. – Слушай, Евгений Константиныч, ты всю жизнь с одной женой живешь?
Гамов поправил очки.
- Да.
- Как женился и до упора? До сегодня?
- В общем-то да.
- И ни разу не изменял?
Монументальное лицо Гамова пришло в движение, он снова поправил очки.
- Что-то было, но давно, поначалу и так, ничего особенного, даже не вспоминается.
- А сейчас? Не хочется иногда? – Разлогов подмигнул.
Гамов заскрипел стулом и задвигал губами, словно ребенок, которому предложили конфету.
- Ты ж мужик. Здоровый такой и еще не старый, - продолжал Разлогов.
- Бывает что-то… Зайдет Маргарита Львовна, наклонится над столом, - Гамов сложил руки в чашу размером с вымя. – А так, чтобы… Нет.
- Всю жизнь с одной?
- Не совсем всю. Было ж у меня до свадьбы. Но можно сказать и так.
Разлогов был искренне удивлен. Ему это казалось тоскливым как тюрьма.
- Я бы повесился от скуки.
- Наоборот. Когда возвращаюсь домой, подойду к двери, у меня в груди все, - он ручищами изобразил душевную радость. – Меня ждут, дочки, жена… ужин на стол ставит…
- Но - с одной. Всю жизнь! – вырвалось у Разлогова.
Квадратные плечи Гамова поднялись и опустились.
- Ну и что. А чего искать? Чего пробовать? У всех все одно и то же. Поперек ни у кого нет. - Гамов развел руками с совершенно серьезным лицом, предлагая принять это как факт.
Разлогов посмотрел на него, нагромождение гранитных глыб, смирившееся с уделом человеческого бытия, и захохотал, во всю глотку, сведя к шутке весь разговор, и с хохотом вышел. Но в коридоре его смех иссяк, оставив горечь от того, что он так далек от этого заурядного прораба и никогда не поднимется на его высоту.

23

Выходные Разлогов решил провести дома. Он должен был побыть один и во всем разобраться, и понять, как жить дальше. Разные мысли одолевали его. Он пытался заставить себя что-то решить. Ходил по квартире и размышлял, говорил себе, что должен измениться, потому что дальше так продолжаться не может, но не мог обозначить себе четкого правила, по которому должен жить. Он пытался выработать какую-нибудь установку, но мысли сбивались, он уставал.
И тут другие мысли, которые приходили в голову независимо от его воли, напоминали о лучших днях, проведенных с Ромашкой, о Наталье. Разлогов бросался в мечты, представлял, как она переедет к нему, рисовал ее в воображении, накачанные губы... Но образ Ольги вставал над убаюкивающими фантазиями и разбивал их как молот. Как можно променять Ольгу - идеал его искушенных представлений о Женщине, на такую тварь? - спрашивал себя Разлогов и мгновенно трезвел от этого вопроса.
Он не мог ни работать, ни отвлечься на что-нибудь; повторял себе, что на самом деле все нормально, просто он немного запутался в бабах, устал от них; но жизнь-то его не изменилась: он здоров, богат и ничто не угрожает его благополучию. В чем собственно проблема? Да ни в чем. Ничто не угрожает… ничто… Разве ничто грызет его изнутри?!
Он не может полюбить и быть счастливым! Вот в чем его проблема!
Тяжелое как каток, осознание краха овладело им. Оказывается, он неспособен просто жить, как любой другой человек, которому дано в десять раз меньше, чем ему; который может любить какую-нибудь простушку без фигуры с примитивной неразвитой душой. А он держал в руках Идеал и уже стал любим им, но сам оказался не готов любить. Нельзя всю жизнь валяться в грязи, а потом в один прекрасный момент лечь на белоснежную постель и не замарать ее.
Разлогова охватило отчаяние. Он выбежал из квартиры, сел в машину и понесся на бешеной скорости по МКАДу, открыл все окна и заорал. Во всю силу легких. Поверил, что готов разбиться ко всем чертям. Но мышечная память не подводила. Рука твердо направляла машину. Визжали тормоза, водители кричали вслед, но он не слышал их.
Разлогов гонял, пока не почувствовал себя вымотанным. Приехал домой, упал на кровать, надеясь уснуть, но сон не приходил. Вновь стали одолевать мысли. Он пошел на кухню, достал коньяк, нарезку. Наливал стакан доверху и пил большими глотками. Пока не выпил бутылку, пошатываясь, вернулся в комнату и повалился на кровать. Болезненное забытье придавило его.
Утром беспрерывно звонил телефон. Мать, с работы. Разлогов не мог разговаривать, притворялся, что все хорошо и закруглял разговор. Телефон продолжал звонить, он швырнул его об стену. Дорогой аппарат разлетелся на части.
Разлогов лег под одеяло и постарался ни о чем не думать. Покой продолжался недолго. Молодой организм не мог бездействовать. Кровь прихлынула вниз живота, стало тепло, в паху заскребло беспокойными ноготками. Он повернулся, словно хотел разогнать плохой сон, но избавиться от этого было куда труднее, чем от сна. Улыбающиеся женщины показывали себя со всех сторон, сменяя друг друга, как кадры кинопленки.
Привиделась Ольга, подставляющая себя как кошка. Разлогов стал развивать тему. Ольга, похотливая как Ромашка; лезет к нему в штаны, достает член... двигает по всей его длине красивой рукой… Он оттянул трусы и принялся дергать свою восставшую плоть. Кидать куски бешеной псине. Ольга открывает рот, у нее вздутые губы… как у Наташки…
Стоп! Ольга не превратится в Наташку, даже в фантазиях. Это не срабатывает. Он это уже проходил. Разлогов вскочил и заходил по квартире с загнутым до пупа членом, беспорядочно задвигался, словно сорвал кольцо с гранаты и не знал, куда ее бросить. А если сопротивляться? Хотя бы попробовать! Не накормить голодного зверя! Нет, накормить. Зверь на какое-то время уляжется и станет спокойней. Так будет лучше им обоим. Нет! Сделать усилие! Зверь проснется и потребует своего. Разлогов быстро оделся и вышел на улицу.
Даже не заметил соседку, которая поздоровалась с ним. Запрыгнул в «Рейндж Ровер» и погнал. Гонял по Москве, не выбирая направления, лишь бы ехать, двигаться. Никого не видеть и не слышать. На третьем транспортном кольце попал в пробку. Справа мигала поворотником красная «Мазда-трешка», симпатичная блондинка просила пропустить в левый ряд. Он притормозил, она повернулась, и он прочел по губам «спасибо». Милые такие пухлые губки.
К черту! Убраться куда-нибудь, где нет ни одной бабы! Разлогов свернул на Волгоградку, доехал до Кузьминок, бросил машину и пошел в парк. Он выбирал глухие углы, чтобы вокруг никого не было. Уложенные плиткой дорожки, клумбы, фонтаны – то, что сделано рукой человека, отвращало. Казалось, все, что связано с людьми, заражено пороком. Хотелось девственной неоскверненной природы.
Люди были везде, и больше женщин, чем мужчин. Словно агенты скрытого наблюдения, вели за ним слежку. Разлогов свернул с дорожки и пошел в лес. Бродил, уперев, словно посох, в землю глаза; смотрел вверх, завидуя беспечности птиц. Наконец, встретил упавшее дерево, и сел на него. Комары налетели со всех сторон. Разлогов сорвал ветку, чтобы отмахиваться.
Но мысли были назойливей, чем насекомые. Была бы здесь Ромашка, ей и лесной гнус не помеха. Встала бы к дереву и сняла джинсы. Этого он и хотел. Назойливые кровососы мешали грешить со своими мыслями. Наташка приедет и успокоит его. На какое-то время, пока он не захочет чего-нибудь новенького.
Разлогов попробовал представить у дерева Ольгу. Вот она стягивает джинсы, наклоняется и прогибает спину. Да, она шикарна. Но почему у нее такое недоуменное лицо, как будто ее принуждают делать что-то не свойственное женщине. Так не заводит. А Наташка заводит. Грязная сука с отвисшими сиськами, с натертыми губами, которые никогда не закрываются, - заводит. Он застонал от отчаяния.
Деревья, немые свидетели этих терзаний, жалели его, тянулись листвой, словно хотели погладить по плечу. Разлогов поднялся и пошел бродить под ветвями, понуривший голову заплутавший блудник.
Так прошел день. Разлогов устал и хотел пить. Пора было возвращаться. Он отправился наугад, не выбирая направления, вышел на Кузьминскую улицу и повернул к Заречью, где оставил «Рейндж Ровер». К счастью, в машине оказалась вода. Разлогов долго пил большими глотками. Потом чистился. Приводил в порядок брюки и обувь. В машине лежала белая рубашка, на случай, если вдруг будет важная встреча, а он не успеет заехать домой переодеться. Он снял футболку, обтерся ей, и надел рубашку.
Невдалеке за деревьями была церковь. Разлогов подумал о церкви, только когда увидел ее. Он удивился, что эта мысль не пришла ему в голову раньше, и почувствовал себя тонущим в океане, который неожиданно заметил доску. Разлогов смотрел на белеющую за ветвями стену, и хотел заплакать. Так в далеком детстве, потерпев какую-то обиду, он бежал к матери, убежищу и защите от всех несчастий. Рома плакал, а мать гладила его по голове и говорила, что все будет хорошо. Обида проходила, он успокаивался, и все действительно становилось хорошо. Разлогов почувствовал, что там его ждет избавление. Он закрыл машину и зашагал к церкви.
Разлогов тихонько затворил дверь и остановился. В храме было пусто и тихо. В отдалении старуха в платке тушила свечи перед иконами. У стены темной статуей замер мужчина, склонив голову. Старуха увидела Разлогова и поплыла к нему, перебирая ногами, как старенькая балерина.
- Храм закрыт, - сказала она и уставилась на него маленькими тусклыми глазками.
Разлогов чуть не крикнул: «Не гоните меня!»
- Мне надо поговорить со священником. Очень надо, – сказал он.
- Может завтра?
- Я хотел бы сегодня.
Старушка вздохнула.
- Идите к алтарю и ждите. Сейчас выйдет.
Если б она не показала рукой, Разлогов бы не понял, где это – алтарь. Он пошел вперед и остановился перед солеей. Среди колонн, лакированных под золото узоров, и образов он не мог разглядеть дверей и не понимал, откуда должен появиться священник. Все казалось бутафорским, как в старом дешевом театре, святые - будто из календаря. В церковь он не ходил, о Боге не думал, не нуждался в Нем. Разлогов поглядел вокруг. Старуха вернулась к своему занятию.
Он подумал, как выглядит сейчас со стороны и почувствовал стыд. Он, успешный, сильный, умеющий взять от жизни свое, и вдруг тут, со склоненной головой, как какой-нибудь неудачник. Разлогов посмотрел на мужика у стены. Тот поклонился и направился к выходу, так и не распрямив до конца спину. Кроткий, жалкий. Разлогов испугался, решив, что и он теперь такой.
Есть ли здесь что-нибудь, к чему обращаются эти ничтожные люди, которые являются сюда, рисуют в воздухе крест, словно магический знак, и склоняют головы… перед чем? Кому они возносят молитвы, пустоте? Разлогову захотелось развернуться и уйти, не поднимая головы от стыда перед старухой, которая, поди, знает, что и этого обманули, как и всех, и посмеется над ним.
Допустим, он выйдет. Но что его ждет снаружи?  Женщины, женщины, проклятое отродье; молодые и не очень, красивые и не очень, выстроились кольцом перед церковной оградой, ждут, как вампиры, чтобы наброситься, запрокинуть ему голову, вцепиться в лицо когтями и пихать ему в горло ляжки, груди, жопы, влагалища, набить его своим вонючим мясом по самую глотку.
Нет уж. Лучше постоять здесь. Хоть какое-то время. Пусть смешной в собственных глазах, и в глазах старухи, которая конечно в курсе, что все здесь обман. Скорей всего… Но может, все-таки не совсем? Может, есть здесь что-то, что может дать хоть чуточку избавления?
Послышался шорох, он поднял голову и увидел темноволосого мужчину с бородой в черном облачении с крестом на груди.
- Мне нужно поговорить со священником, - глухо сказал Разлогов, стараясь не встретиться с ним глазами.
- Уже поздно. Можно перенести это на завтра? – спросил священник, голос у него был уставший.
- Прошу вас. Я готов компенсировать… - Разлогов понял, что сказал не то. - Простите…
- С вами что-то случилось?
Разлогов склонил голову.
- Я… больше не могу так жить!
- Что же случилось?
- Не знаю, как это выразить. Дело в женщинах… Беспорядочные связи и тому подобное. Вот, довели меня до того, что я больше не могу так...
- Вы сами себя довели, - сказал священник, но в его тоне не было ноток обвинения.
Разлогов кивнул, не поднимая головы. Черная прядь упала на бровь. Он быстро поднял руку и тщательно пригладил ее.
- Да, вы правы. Но я жил, как все. Не задумывался. Мне казалось, что это нормально. Впрочем, я не оправдываться пришел. Я пришел сказать, что больше так не могу… и попросить помощи. А как надо – не знаю!
Священник молчал. Разлогов стоял, опустив голову, ему казалось, что на него направлены глаза судьи.
- Верите ли вы в Бога? – спросил священник. – Если вы пришли сюда, значит, наверное, верите?
Лицо Разлогова сморщилось, как будто ему задали очень страшный вопрос.
- Не знаю… - он развел руками. – Не знаю. Может быть… Наверное.
- Что вы хотите здесь получить? Зачем вы пришли?
Лицо Разлогова сморщилось еще сильнее.
- Мне нужна помощь.
Священник вздохнул.
- Видите ли, мы здесь верим, что Бог есть. Он дал нам некое представление об истине. Если вы не верите в это, то я не знаю, как вам помочь.
- Похоже, вы просто выпроваживаете меня.
- Совсем нет. Но, посудите сами, что толку, если я буду вам говорить, что отчаяние, в котором вы находитесь, есть прямое следствие вашей греховной жизни, если вы сами не считаете это грехом?
Разлогов молчал.
- Вы мучаетесь, но как мы вам поможем? Здесь нет психологических приемов, чтобы снять боль и научить, как продолжать прежнюю жизнь и не мучиться.
- Вы правы, - выдавил Разлогов. – Я не готов сказать, что верю в то, во что верите вы. Но я готов попытаться. Можете помочь хотя бы в этом?
- Скажу сразу, это не так-то просто. Это не - съел таблетку и почувствовал облегчение. Это долгий процесс выздоровления, на который, возможно, понадобятся годы. Долгий и мучительный. Порой вам будет еще хуже.
- Куда уж хуже.
- Поверьте, есть куда. Но подумайте, если имеете хоть каплю надежды на то, что во вселенной существует некая сила, которая призирает за вами, подумайте, если эта сила дала вам такое страдание, то, наверняка не для того, чтобы погубить, а для того, чтобы помочь понять, что с вами происходит, где вы находитесь. Чтобы вы осознали это и попытались изменить свою жизнь.
Священник стоял на солее, поэтому казался выше Разлогова, хотя на самом деле был ниже. Но от этого, пусть незначительного возвышения, от черного полотна рясы, словно проросшего через пол, и от статичности его фигуры, - двигались лишь пальцы согнутой в локте руки, и то едва, - исходил дух чего-то необычного, давящего.
- Что мне делать? С чего начать?
- Вы женаты?
- Нет.
- Вам надо порвать все ваши связи. Как хотите, но это надо прекратить. Нельзя бороться с пороком и одновременно принимать в нем участие. И конечно необходимо молиться.
- Я не умею, никогда этого не делал.
- Молитесь своими словами, как можете. Как будто обращаетесь к отцу, вспомните, как в детстве, когда разговаривали с отцом, и верили, что он может все на свете.
- У меня не было отца.
- А теперь будете знать, что он у вас есть. И всегда был. Только гораздо могущественней, чем тот, который дал вам тело. И более любящий. Но будьте искренни, потому что он видит вашу душу.
- Да. Хорошо. Я попытаюсь, - пробормотал Разлогов.
- Приходите в храм. Приходите завтра, я смогу посвятить вам больше времени. И обязательно придите на службу.
Священник двинулся, дав понять, что разговор подошел к концу. Разлогов медлил прощаться, боялся, что не спросил чего-то важного. Он отступил, священник шагнул вперед и сошел с солеи. Разлогову хотелось поблагодарить его, но он не знал, как.
- Спасибо, - пробормотал он и немного склонил голову.
Священник поднял руку и произвел в воздухе какое-то движение, непонятное для Разлогова, но направленное на него, и пошел к выходу. Разлогов повернулся к алтарю и поднял руку, чтобы перекреститься, но вдруг понял, что не знает, как это делать. Он произвел неловкое движение, наподобие дирижерского, и опустил руку.
Разлогов спорхнул со ступеней, не чувствуя собственного веса. Он не знал, что с ним произошло, но испытывал колоссальное облегчение. Священник сказал, что не дает таблеток, которые снимают боль, а Разлогов чувствовал себя как раз так, как будто принял обезболивающее. Безысходность и отчаяние исчезли, а жажда жизни и радость вернулись, словно их принес налетевший ветер. Когда он шел к машине, ему хотелось бежать, крича от радости.
Сев в «Рейндж Ровер», Разлогов поехал к Ольге. Он знал, что не время возвращаться, что надо подождать, может довольно продолжительный срок. Разлогов не переживал, что Ольга встретит другого, никто не займет его место в ее сердце. Просто сейчас ему хотелось проехать мимо. Взглянуть на ее окна, на дворик, где они гуляли с Чарликом. Что за чудесный пес! Разлогов бы расцеловал его, если б увидел в эту минуту.
Он опустил стекло, чтобы ветер обдувал лицо. Как же хорошо! Разлогов не думал о призирающей силе, о вере, о том, что надо молиться. Он просто радовался, что боль ушла и что, оказывается, жизнь можно круто изменить к лучшему. Все просто, надо только бросить трахаться со всеми подряд и жить по любви.
Москва казалась приветливой, деревья и газоны ухоженными, парочки мечтательно тихими. А говорят, чудес не бывает, подумал Разлогов, всего час назад ему не хотелось жить, и вот радость плещет из него через край.

24

На улице Юности Разлогов попал в пробку. Вечернее небо казалось очень близким, повисшим на верхушках деревьев. Слева тянулся Кусковский парк. Уходящие в тьму аллеи звали пройтись, подышать свежестью. Разлогов подумал, что хорошо было бы послушать соловьев. Там, среди молчаливых деревьев в сгущающихся сумерках можно почувствовать, какой спокойной и беспечальной бывает жизнь.
Там гуляют парни и девушки, голоса их звучат как ручьи, то и дело, нарушая тишину всплесками смеха. Хорошо побродить в одиночестве, ни о чем не думать, а просто дышать запахами весны и слушать птиц. Он мог бы приехать сюда с матерью и погулять с ней, наслаждаясь приветливым покоем старого парка.
Машины толклись, как скотина, которую гонят на убой, подталкивая друг друга светом фар. А пустынные тротуары звали прогуляться пешком. Впереди на остановке стояла девушка. На ней было очень короткое платье, расстегнутая кофта, высокие гольфы и туфли на каблуке. Своим видом и расслабленной позой она напоминала проститутку.
Она немного согнула ногу в колене. Наверное, неумышленно. Легкое движение красивых молодых бедер. Но его глаз заметил это. Взгляд остановился на обтянутых черными гольфами аппетитных ляжках. Полоска голого тела между платьем и гольфами притягивала как магнит. Нырнуть бы под платье и увидеть, какая она там.
Девушка улыбнулась. У нее была стрижка каре и круглое смазливое личико. В общем, она выглядела довольно безвкусно, но сексуально, даже очень сексуально. Она снова сделала движение бедрами, согнула другую ногу. Конечно же, неумышленно. Интересно, как она кончает, подумал Разлогов. Как будто глотнул отравляющего газа. Предательская слабость охватила его, парализовала, убила всякую мысль о сопротивлении. Он понял, что прозрел.
Да какой к черту Бог?! Если б Он существовал, разве б Он это допустил? После всего, что он, Разлогов, пережил! Священник и старуха превратились в предприимчивых лицедеев, обложивших данью доверчивых простаков. И как он повелся? Он, умный, образованный, современный, добровольно хотел отдать себя этим обманщикам и лицемерам, набивающим мошну за счет дураков. Но, довольно. Разлогов как будто встряхнулся, сбросил с себя слюнявое умиротворение. Если Бог есть, пусть пеняет на себя, ведь Он создал нас такими. А он, Разлогов, не собирается расплачиваться за Его ошибки. Таков этот мир – неважно, созданный Кем-то, или сформировавшийся сам по себе, это не меняет его сущности: мужчины и женщины не могут друг без друга. Это как голод. Да, тот же голод. Чтобы утолить его, надо кого-нибудь съесть. Вот все и поедают друг друга. Как кому нравится, как кого возбуждает. И он, Разлогов, будет наверху этой пищевой цепочки.
От молодых бедер исходил вкусный аромат.
- Автобуса долго не будет, - сказал Разлогов.
- Я знаю, - улыбнулась девушка.
«Рейндж Ровер» немного продвинулся вперед.
- Чего же ты ждешь?
- Своего парня, - она пожала плечами.
- Должно быть наоборот.
- Я уже давно жду, – ее коленки снова задвигались; она, словно изо всех сил сдерживала в себе нетерпение.
- Может, покатаемся? – он кивнул на соседнее сиденье.
Разлогов смотрелся, как в клипе, в полутьме, мужественный и чувственный, с прядью волос, упавшей на бровь. Девушка покрутила головой, но заулыбалась еще шире, обласканная его сладким голосом. «Рейндж Ровер» Разлогова продвинулся немного и поравнялся с ней.
- Так и будешь стоять? А если он не приедет?
Она сжала кулачки.
- Давай, покатаемся. Обещаю вернуть тебя на это же место. Или куда скажешь.
Она продолжала улыбаться, а «Рейндж Ровер» постепенно удалялся.
- Он не придет, а ты так и будешь стоять, а потом пойдешь домой. Скучно же! – Разлогов сделал музыку громче.
- Вас, наверное, дома жена ждет, - сказала девушка.
- Не слышу!
- Вас дома жена ждет?
- Чего?
Она подошла к машине и наклонилась, чтобы видеть его лицо. Разлогов улыбался и двигал бровью. Девочка была совсем юной. Темное каре закрыло ее лицо, и она отвела его рукой.
- Мне немного страшно садиться в машину к незнакомому мужчине.
- Да брось! Я добрый! Обещаю, что все будет хорошо. Со мной ты в безопасности. - Он проехал еще один метр.
- А вы где живете?
- Там. Поехали!
Сзади начали сигналить.
- Поехали, а то меня сейчас вместе с машиной на газон переставят!
Девушка засмеялась и посмотрела на машины, сгрудившиеся позади «Рейндж Ровера».
- Сейчас появится твой парень, и мы точно никуда не поедем!
Она оглянулась, взялась за ручку и оказалась в салоне, громко хлопнув дверью.
- Простите! – она вжалась в кресло.
- Все нормально! – Разлогов тронулся. – Меня Роман зовут, а тебя?
- Даша.
Она была невысокой. Он оглядел ее, задержав взгляд на ляжках, которые оказались действительно хороши. Груди были маленькие, а ляжки полненькие, круглые, как раз какие ему нравились. Даша сдвинула коленки и, взявшись за край платья, потянула вниз. Он видел, что она ужасно трусит и волнуется под его плотоядным взглядом.
- Даша, ты очень красивая, - сказал Разлогов.
- Спасибо! – она заулыбалась широко, глупо.
Она глядела, как щенок, который ждет, что с ним будут играть.
- Ты долго стояла на остановке?
- Полчаса.
- Ого! И стояла бы еще?
- Не знаю. Не хочется домой.
- Часто он так с тобой поступает?
- Не часто, но бывает.
- Он тебя не любит. Я бы ему морду набил.
- Он хороший, просто у него есть один минус. Он очень любит свою машину.
- Больше, чем тебя? Какая у него машина?
- Жига девяносто девятая. Ей уже двадцать лет. Он купил ее за десять тысяч, и все время в ней копается. Она постоянно ломается, а он ее постоянно делает. А потом мы катаемся.
Разлогов захохотал.
- Сколько ему лет?
- Двадцать один.
- А тебе?
- Семнадцать.
- Ты любишь его?
Даша посмотрела вперед и пожала плечами.
- Не знаю. Нет, наверно.
- Почему не бросишь его?
Она вздохнула.
- Не знаю. Брошу, когда встречу другого, кого полюблю.
- Вы как встречаетесь, ходите, взявшись за ручки, или по-взрослому?
- Что вы имеете в виду?
- Вы занимаетесь сексом?
- О таких вещах не спрашивают.
- Ты несовершеннолетняя. Может, ты девочка.
- Нет, конечно!
- То есть вы занимаетесь сексом?
- Да, – выдавила она.
- Тебе это нравится?
- А кому не нравится? Я не буду отвечать на такие вопросы.
- Да ладно тебе! – он рассмеялся. – Хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом.
- Мне нравится эта музыка, можно сделать погромче?
Разлогов сделал громче, прибавил низов. Даша расслабилась, перестала держать колени вместе. Она была похожа на мальчишку. На милом личике появилась улыбка, на подлокотник легла рука с обгрызенными ногтями, но это не оттолкнуло его.
- Тебе нравится эта музыка? – спросил Разлогов. – Но она не современная, даже я намного моложе ее.
- Ну и что? Она красивая.
- А что ты чувствуешь, какое впечатление она производит?
Даша пожала плечами, села прямей и посмотрела на него.
- Ну, не знаю… Мне кажется, она подходит для этого момента.
- Ты понимаешь слова?
- Нет.
- Она романтичная?
Даша задумалась.
- Да.
- Ночь. За окном идет дождь. Дождь умиротворяет, – заговорил он, как будто рассказывал сказку.
- Даже гром не страшный, гром тоже успокаивает… - сказала она.
- Как будто ты в нежных объятиях. Тебе хорошо в этих объятиях, – продолжал Разлогов. – Нет ничего, кроме успокаивающего дождя и объятий. Тебе очень хорошо, ты испытываешь желание... Закрываешь глаза, и чувствуешь, как тебя целуют…поцелуи покрывают твое лицо, шею, опускаются ниже…
Даша посмотрела на него.
- Классно рассказываете…
- Романтично?
- Да.
- На самом деле, это песня про серийного убийцу.
- Правда? – испугалась она.
- Я сам удивился, когда вслушался в слова. Но – да.
- Никогда бы не подумала.
- Это очень известная вещь.
- Да?
- Doors, Джим Моррисон.
- Не слышала.
- Американская рок-звезда шестидесятых, поэт, бунтарь, кумир молодежи. Входит в так называемый клуб двадцать семь.
- Какой клуб?
- Двадцать семь. В этом клубе те, кто умер в двадцать семь лет.
- Мне понравилась мелодия, а на того, кто ее сочинил, мне посрать, - сказала Даша.
Разлогов засмеялся.
- Тебе не жалко его?
- Не-а. – Она смотрела на него совершенно серьезно, а он хохотал от ее детской непосредственности.
- Хочешь, поедем в ночной клуб? – спросил он.
- Парк Авеню Диско. Только там пускают малолеток. Но я не хочу никуда ехать.
- Не хочешь кататься? А что бы вы делали с твоим парнем, если бы он пришел?
- Я хотела погулять. Просто побродить по парку.
- По какому?
- По этому, - она кивнула на деревья, тянувшиеся за окном. – А он не хотел. Он только и знает, что копаться в своей Жиге или гонять на ней.
- Зато сегодня ты покатаешься на настоящей машине. - Он поставил на нейтралку и газанул. «Рейндж Ровер» рыкнул, словно потревоженный тигр.
- Честно говоря, я не очень хочу кататься, - сказала Даша. – Я бы хотела погулять. Я так давно не гуляла. Живу рядом с парком, а уже забыла, когда была здесь последний раз.
- Хорошо, давай погуляем. Я – за. Что, бросаем машину и идем в парк?
- Да.
Девочка, девочка, что же ты делаешь?..
Оранжерейная улица была уже рядом. Разлогов повернул налево и остановился. Они вышли из машины. Свет фонарей мерцал на мокром асфальте. В кипах ветвей густела тьма, в глубине среди черных стволов гасли сизые клочья ушедшего дня. 
Даша закурила, зажигалка освятила ее челку и вытянутые губы. Они пошли по Оранжерейной. Разлогов не сводил глаз со своей юной спутницы. Она смотрела вперед, напряженно вытянув шею, словно собиралась запеть, взяв высокую ноту. И делала частые затяжки, чтобы скрыть волнение.
- Ты любишь гулять? – спросила она; потратив на «ты» остатки смелости.
- Я давно не прогуливался с девушкой в парке, поэтому мне будет приятно побродить здесь в твоем обществе. Почему ты на меня так смотришь?
- Ты такой… большой и красивый, - она не могла скрыть восхищения, как ребенок.
Из тьмы выскочил припозднившийся бегун и исчез, оставив звук затихающих, плотно сцепляющихся с асфальтом шагов. Редкие парочки плавали в вечерней дымке, как в эфире.
- Неужели ты ни разу не гуляла здесь со своим парнем?
- Пару раз, когда начинали встречаться. Давно это было.
Разлогов усмехнулся.
- Когда давно?
- Прошлым летом.
- Наверное, некоторые лавочки навевают приятные воспоминания. Где вы целовались…
- Только я не помню, где они.
- Не любишь ты его, - Разлогов театрально вздохнул.
- Любила бы, если б заслуживал, - Даша произнесла это по-взрослому, как будто устала жить с нелюбимым мужем.
- Почему не заслуживает? Что не так?
- Мне нужно внимание, я хочу видеть, что я для него на первом месте.
- Может, он тебя не устраивает?
- Я знаю, что есть лучше. Только для меня это не главное.
- Он у тебя первый?
- Да.
- А если бы ты встретила другого, который оказался бы намного лучше, и ты понравилась бы ему? Что тогда?
Даша выкинула сигарету.
- Если бы полюбила, то бросила бы его.
- Ты рассуждаешь, как взрослая женщина.
- Это комплимент?
- Ты мне нравишься.
- Ты мне тоже….
Они свернули и пошли вдоль ограды усадьбы. Разлогов следил за Дашей, видел, что и она наблюдает за ним боковым зрением. Ее высокие каблуки цокали по асфальту. Она запахнула кофту.
- Тебе холодно?
- Нет! – сказала она резко.
Они помолчали.
- Хочешь полюбить по-настоящему?
- Каждая хочет, - Даша вздохнула.
- Но не каждой встречается принц на белом коне.
- Я верю, что мне встретится.
- Если так думаешь, значит, уже готова бросить своего парня.
- Если он не изменится. Но я очень хочу, чтобы он изменился. Честно – хочу!
От этого «хочу» и движения ее бедер у Разлогова засвербело в животе.
- Классная ты девчонка.
- Чем я классная?
- Всем.
- Да нет, я обыкновенная.
Они повернули, чтобы обойти пруд. На скамейках ворковали парочки, одни пили пиво, другие целовались, третьи просто болтали, глядя в темную воду, в которой вдали отражались желтые фонари улицы Юности.
- Может, посидим? – спросила Даша.
- Я как раз хотел тебе это предложить. Только здесь все занято.
Она снова закурила.
- Что-нибудь найдем. Хоть пень.
Разлогов понял, что она хочет. Было бы странно, если б он не пробудил в ней желание, красивый, веселый, на дорогой машине; осталось только подготовить момент. Как покорно она идет в темноту. Нет сомнений, она только этого и ждет. Только бы не спугнуть!
- Мне кажется, ты замерзла, - он взял ее руку, действительно холодную, и почувствовал, как волнуется сам.
- Нет. - Даша мягко высвободила руку, отразив пробную атаку.
Разлогов чуть не сгреб ее в охапку, чтобы заткнуть ей рот языком и отнести в ближайшие кусты. Они свернули направо, пошли по тротуару без фонарей; по левую руку был небольшой заросший пруд.
- Вон скамейка, - сказал он с радостным возбуждением, чрезмерным для такой новости, и показал на другой берег пруда.
В темноте скамейки было не видно, Разлогов просто знал, что она там есть. Даша свернула в траву и сразу же оступилась. Он поймал ее, схватив за руку.
- Я даже тропинки не вижу, - пробормотала она. – Ой!
Разлогов поднял ее легко, как невесту, но она не склонила голову ему на плечо, смотрела испуганно.
- Тропинка есть, но ее почти не видно. Не бойся, тут совсем близко.
Пока Разлогов нес ее, казалось, она перестала дышать. Было легко, он сжимал ее бедра и талию и наслаждался ощущениями, которые дарило юное тело. Он опустился на скамью, посадив Дашу себе на колени, и оставил руку на ее талии. Разлогову показалось странным, что она не прижимается к нему и не обнимает за шею. Он взял ее маленькую руку в свою и мягко сжал.
- Не надо, - прошептала она.
Даша хотела отнять руку, но он не отпускал, его пальцы дрожали.
- Ты такой сильный, - пробормотала она.
- А ты такая классная, - прошептал Разлогов.
Он уже впился бы в ее пухлые губы, если бы был уверен, что момент наступил. Но она еще была зажата.
- Комары, - она выдернула руку из его ладони, и шлепнула себя по ноге.
Разлогову показалось, что звук был такой, словно шлепок пришелся по полной ляжке, как у взрослой бабы. В воображении возникла такая ляжка, поднятая и отведенная в сторону. Разлогов взглянул на Дашины коленки, сжатые не очень плотно, и потом - в глаза.
Он смотрел сквозь темноту и слушал ее дыхание, а она - его, как хищник и добыча. Разлогов опьянел от желания. Он поднял руку и провел по ее губам.
- Не надо, - прошептала Даша и отвернулась.
Он повернул к себе ее лицо и поцеловал. Ее губы не ответили.
- Не бойся, глупенькая,..–  он чуть не подавился своим шепотом.
Ее робость умиляла, лишала его остатков терпения. Все стыд, глупый ненужный стыд. Разлогов решил, что должен помочь ей справиться с этим. Он знал, как это делается, надо только приласкать ее, потрогать так, чтобы она размякла и дала сок, как взрослая женщина.
Разлогов прижал ее к себе и поцеловал, пытаясь проникнуть языком в рот, а другой рукой шарил по телу, лихорадочно, словно торопился. Он был так возбужден, что ему показалось, будто он забыл, как это делается; куда нажимать, чтобы девчонка возбудилась.
Он попытался протиснуть пальцы ей между ног, но она сжала их со всей силы. Тогда он сдавил грудь и сделал больно ее маленькой груди. Даша начала брыкаться, без крика и слов, только яростно выдыхая. Разлогов растерялся. Она вырвалась и соскочила на землю.
- Я не хочу этого, - выдохнула она.
Даша стояла растрепанная, платье задралось, и ноги стали видны до трусов. Даже в темноте Разлогов отчетливо видел их аппетитные линии. Она стояла, немного расставив ноги, чтобы не потерять равновесие. В сознании Разлогова мелькнуло: «Наконец-то она их раздвинула».
- Почему? – воскликнул он.
- Я не собиралась… С чего… вы взяли?
- А для чего ты сюда пошла?
- Погулять. Я же сказала, что давно не гуляла в парке.
- С незнакомым мужиком! В парке! Ночью! Просто погулять?
- А что здесь такого?
Разлогов потерял самообладание. Больше всего выводила из себя ее искренность.
- Ты совсем дура или прикидываешься? Ты не знаешь, что мужики вроде меня не выгуливают девочек просто так? Ты думала, я пойду с тобой в кусты, чтобы вешать тебе лапшу на уши? А потом покатаю на крутой тачке и провожу домой. Просто так?
Дашу сковал ужас. Она смотрела на него, закипающего, сжавшегося, как перед прыжком, и боялась что-то сказать. А он уже не мог сдерживаться.
- Нет, детка, я не из тех, кого может провести такая как ты. Сама сюда заманила – теперь обслуживай!
Резко, чуть привстав, Разлогов схватил ее за локоть и швырнул на скамью. Упругое тело и округлые ляжки, которые задрались от жесткого приземления на доску, окончательно затуманили ему разум. Он вскочил и уставился на нее. Даша схватилась, закрываясь как голая, одной рукой за грудь, другой - между ног. Из горла у нее вырвалось нечто среднее между писком и стоном. Она сжала коленки, но не могла спрятать от его глаз обтянутые гольфами бедра.
Разлогов вдруг понял, что соблазнять больше не нужно, а можно просто взять. От того, что она оказалась в полной его власти, он испытал новое необыкновенно сильное возбуждение. Разлогов принялся стягивать с нее трусы, упиваясь видом ее ног в черных гольфах, которые покачивались от его толчков. Страх сделал ее тело безвольным и податливым.
- Пожалуйста, не надо,.. - выдавила из себя Даша.
Разлогов расстегнул брюки, опустился на колени и стал заталкивать в нее член. Почувствовав, что попал, он задергался, теряя от наслаждения рассудок. Даша застонала от боли. Он ударил ее. Она замерла, как овца, которой перерезают горло. Разлогов не мог кончить, коленям было больно от стояния на земле. Он поднялся, придерживая брюки.
- Соси, - прохрипел утробным голосом.
Хотелось кончить, как – не имело значения, лишь бы быстрее. Даша сползла со скамьи на колени.
- Отпустите меня. Пожалуйста! - и прижала руки к груди.
Разлогов не слышал ее, он перестал реагировать на слова, словно оглох. Он начал онанировать, двигая рукой как можно быстрее, схватил под голову и заткнул ей рот. Словно боялся замарать и траву, и старую скамейку, и заплеванную землю. Девчонка была единственным подходящим для этого местом. Жалил в рот, выпячивая по-осиному брюхо.
А потом отшатнулся. В ужасе. Страсть отхлынула, оставив его один на один с тем, что он сделал. Даша корчилась рвотными спазмами. Он уже видел такое…
Послышались голоса. Разлогов присел, как от выстрела, не успев застегнуть ширинку. Сделался из зверя зверьком, почуявшим хищника.  Посмотрел на нее, метнулся, снова насторожился. Голоса слышались явно. Бежать! Исчезнуть! Не было ничего этого! Разлогов схватил ее за кофту и прохрипел в лицо:
- Только расскажи про меня – убью! – сорвавшись на фальцет.
И бросился в кусты, но через несколько шагов остановился и заставил себя думать, присел, лихорадочно соображая. У нее же телефон, менты быстро его найдут. Она все расскажет. Выход один. Еще есть время - несколько минут. Разлогов вытянул шею, как сурикат, пытаясь увидеть ее в темноте. Вон она, то светлое пятно – это она.

Даша лежала на земле почти без сознания. Первое, что она различила, был писк комара, он пропищал возле уха и сел на щеку. Потом она услышала голоса. Во рту стоял привкус рвоты. Резкий спазм сломал ее пополам. Она села, опираясь на руки и стараясь отдышаться, огляделась и подумала, что надо отползти к деревьям, чтобы ее не увидели, собраться с силами и потом выбраться.
Вдруг раздались торопливые шаги, и она увидела перед собой белую рубашку и горящие как у больного глаза. Она вскрикнула. Разлогов схватил ее за горло, и сильно, но как-то нелепо сжал пальцы, как будто они мешали один другому. Сжимал изо всей силы и смотрел в округлившиеся глаза. Даша схватила его руки, но безвольно, как будто упрашивала, не надеясь. Не в силах даже царапать обгрызенными ногтями.

Она не шевелилась. Снова раздались голоса и смех. Разлогов прянул в сторону и бросился туда, где темней, подгоняемый голосами как колоколом. Огромный, напоминающий дикого человека, бежал он по парку большими скачками, пригнувшись, словно в него целились, подбадриваемый ночной прохладой, сторонясь дорожек и лавочек. Им полностью овладел страх, панический, как перед хищным животным.

Какие-то секунды Даша провела в невесомости, захлебнувшись неведением, тут она или уже там, за чертой. Потом схватилась за горло и жадно задышала. Из оцепенения ее вывели голоса. Она хотела закричать, но не было сил.

Разлогов вынырнул из кустов, прислушался, огляделся, высунув из листвы голову, как рептилия. По улице Юности носились машины, мирно, привычно. Он отключил сигнализацию, рванулся к «Рейндж Роверу», завел, крутанул руль и выехал на дорогу. Он твердил себе, что не стоит спешить, надо успокоиться и вести себя, как ни в чем не бывало, а сам давил на газ и летел, летел черным вороном в мириады огней.
Он заехал в бар, выпил за стойкой пять по сто водки и вышел. Оказавшись на улице, Разлогов понял, что ничего не исправить. Хотелось побежать к матери, уткнуться ей в живот и зарыдать, почувствовать на себе ее руки. Горькое отчаяние охватило его, легло в животе камнем, и даже водка не могла его растворить.
Подъезжая к дому, Разлогов увидел возле дороги кусок металлической трубы. Он бросил ее в машину и повернул в ближайший двор. Выйдя из «Рейндж Ровера», он посмотрел на его черный, поблескивающий металл, поднял трубу и ударил не очень сильно, как бы взяв пробу. Звук от удара прянул ввысь и в стороны - во дворы. Разлогов стал бить, нанося удар за ударом, распаляясь, обходя вокруг машины и методично не пропуская ни одного ровного места на кузове, ни одного стекла.
В домах загорелся свет, послышались голоса. Разлогов ударил последний раз, потратив остаток сил, и бросил трубу. Изуродованный «Рейндж Ровер» сверкал вмятинами и неровными краями, но казался по-прежнему покорным, готовым мчаться по ночной Москве, беззаботной, счастливой.
Разлогов почувствовал, что обессилел и побрел к дому, мелькая рубашкой среди деревьев, будто выбросил белый флаг.

25

Прошло четыре дня. На Ленинградском проспекте кипела жизнь. Сквозь закрытые окна в квартире слышались звуки улицы; проносились машины, стучал по рельсам трамвай, где-то за домами на стройке забивали сваи. Время от времени доносились голоса; кто-то кричал на ребенка, заливисто хохотала девушка. Город жил своей жизнью. А в квартире было тихо и покойно, даже пылинки не двигались. 
Зазвонил телефон. Гудки прервались, прозвучал щелчок, за ним шум и, наконец, голос.
- Рома, возьми трубку! Прошу тебя! Ты же знаешь, что я не перестану звонить, пока не услышу тебя, или не увижу. – Ольга вздохнула. – Я много думала после нашей последней встречи. Знаешь, я бы не позвонила, если б ты просто, как говорится, послал меня и уехал. Но было же по-другому. Ты признался, что любишь. Поэтому я не перестану звонить. Что у тебя были другие, это понятно. Как я могла думать, что такой мужчина может гулять с глупенькой девочкой за руку и не иметь кого-то на стороне! Такого не бывает. Тем более, в наше время. Я их тебе прощаю. Потому, что ты сам не смог больше так. А не смог, потому что полюбил. Знаешь, я не столько словам поверила, сколько твоим глазам. У тебя никогда не было таких глаз. Страдающих. Поэтому, я предлагаю… Нет, я настаиваю – да, настаиваю начать все сначала. Мы начнем сначала, потому что любим, а если любим, то должны бороться за нашу любовь. Это не из книжек, я это только теперь поняла. Я знаю, мы можем быть счастливы. Я сильная. Я все смогу, если буду знать, что нужна тебе. Ты и сам знаешь, что нужна, просто ты… как во мгле, знаешь, что есть дорога, но не можешь на нее выбраться… Я не очень тебе понравилась. Но это просто от неопытности. Я всему научусь, дай только чуточку времени, и тебе не нужна будет никакая другая. Вот увидишь! Учиться-то я умею. – Она помолчала и закончила, голос ее сорвался. – Я люблю тебя и верю в наше счастье!
Роман Разлогов сидел в своем кресле, уронив подбородок на грудь, с большим бурым пятном на белой рубашке, почерневший и уже источающий зловоние. На полу возле кресла лежал пистолет.

КОНЕЦ