ЛЕС

Лес был не знаком ни мне, ни ему. Он бросил машину у железнодорожного переезда, и мы пошли вдоль путей (по крайней мере, нам так казалось).
 
У входа лес был еще чистый, так что я могла видеть, как он ныряет за красными. Тропинка петляла, и я решила держаться ближе к нему. Но не совсем рядом, чтобы не мешать.

Сначала мы кричали друг другу: «белый!», «челыш!», но потом как-то одновременно стихли и сосредоточились: он – на грибах, я – на нём.

Я и не заметила, как мы попали в чащу.

Зелень становилась гуще: папоротники, ядовитые ягоды-бусинки. Свет тоже  понемногу уходил. Ветки хлестали по рукам и лицу, оставляя на одежде и коже паутину. Приходилось сгибаться и идти враскоряку.

 Иногда попадалась лесная малина, вкусом чем-то похожая на малиновый леденец. Я рвала её на ходу, и руки быстро стали липкими.

 Он несся так быстро, только и мелькала красная рубашка. Поваленные деревья приходилось перепрыгивать вслед за ним, и об одно я больно ударилась ногой. Но гонку было не остановить, его будто подожгли,  так стремительно он пытался выбраться из капкана кустов, веток и травы.

Наконец, чаща закончилась.

Мы отряхнулись от всяких былинок и листочков и оказались на чудесной поляне: свет проникал сюда сквозь листву красивыми пятнами. Вышки электропередач, на которые мы ориентировались ранее, исчезли.

Сейчас, в лесу, мы были одни. Я не видела, где кончается лес, не было никаких просветов, я не слышала шума электричек или автострады. Значит, и не было этого конца, этих границ, только лес и мы.

- Отлично, мы заблудились, - сказал он, скривившись. – Гадкий лес.  – Сеть тут, конечно, не… – он полез в карман за телефоном, но тут же сунул его обратно. Стал осматриваться по сторонам, пытаясь определиться с направлением.

  Я стояла на месте и лопала малину, наблюдая за суетой, которую он разводил. Как камушек, брошенный в воду, бередит водную гладь, так и он, мечущийся, своими резкими движениями колебал спокойствие леса.

Единственная тропа, которая проходила через чистый лес, шла явно в противоположном от нужного направлении. Всё остальное – вход в чащу.

Мы пытались было вернуться, но, видимо, совсем дезориентировались:  каждый раз, ныряя в непроходимую травищу, мы где-то не там поворачивали и выходили опять на поляне. Как будто все тропы вели к ней. Но мы-то знали, что это не так. Мы же откуда-то пришли.

Я всё это время видела только его спину. Красная рубашка пошла пятнами - хотя в лесу было прохладно, мы оба взмокли от поисков пути. В этот раз он решил действовать иррационально, он перелезал через завалы деревьев, которые мы раньше обходили, резко нырял в самую гущу, где нужно было чуть ли не на корточках пролезать. Он восклицал «Слышишь! Слышишь электрички?» - и я неуверенно кивала, хотя давно ничего не слышала, кроме леса.

Часа два мы так корячились и носились по лесу, в мыле, но, наконец, даже его пыл поутих, бег сменился шагом. И за очередным деревом нам снова открылась наша поляна.

Он издал вопль отчаяния и рухнул на землю. Я присела рядом, восстанавливая дыхание.

Мы снова были в центре леса. Вкусно пахло деревьями, сыростью, травой. Повсюду царила сказочная тишина, сотканная ветром, который тихонько прикасался к листьям и травинкам.

У него было очень оживлённое лицо. Есть люди со скучными лицами, застывшими, как каменное изваяние; он же живо реагировал на всё, что происходило вокруг. Прямо как ребёнок, хмурился, кривил рот, улыбался, корчился.  Даже сейчас, когда он задремал, прикрыв глаза, мышцы лица то и дело подёргивались. Я пыталась прочитать, угадать, о чём он думает. Наверное, о том, что мы застряли в этом «гадком лесу», что машина стоит там, на обочине, что  скоро стемнеет, что холодает, что его ждут дома, что поход за грибами, в конце концов, обернулся настоящей катастрофой...

Я подумала, что мне бы ни за что не удалось нарисовать его портрет, ведь в каждую секунду он – другой. Неуловимый и непостижимый.
Моя рука застыла над ним, а потом непроизвольно коснулась его щеки; он дёрнулся и открыл глаза.

- Паучок, - я отвернулась и встала с корточек. – Будешь малину? Знаешь, в лесу обалденно вкусная малина! В огороде такую не вырастишь. Маленькая, душистая, сладкая, очень вкусная малина, просто очень вкусная... – я шла к небольшим кустикам, бурча себе под нос.

Я собрала целую горсть и протянула ему. Теперь он был чем-то очень недоволен:

- Мы не на пикник пришли!

Я пожала плечами и стала есть ягоды сама, стоя и наблюдая с улыбкой, как он всё больше распаляется:

 - Ты не понимаешь? Мы застряли, тут водятся кабаны и кто угодно…

- Бегать ты умеешь, это мы уже выяснили. А с голоду не умрём,– я почему-то ужасно развеселилась. Приблизилась и размазала малину по его лицу, малиновыми полосами. Получился боевой раскрас. – Будешь охотиться на кабанов, малиновый индеец.

Я держала его лицо в своих руках, пытаясь прочитать; но не могла. Мы простояли так очень долго, смотря друг  на друга, сбитые с толку. Наконец, я отвела взгляд, вскрикнув:

- Электричка! Слышишь?

Он неуверенно кивнул:

- Должно быть…

- Наверно, это там! – я ткнула пальцем на тропу, по которой мы не ходили, потому что она была в противоположном направлении от места, откуда мы пришли. Или потому, что не захотели. Или ещё по тысяче причин…

- Откуда ты знаешь, у тебя же нет в голове карты.

- Карта!.. - меня прошиб пот, я сунула руку в карман и нащупала телефон, свой телефон, в который предварительно загрузила карты леса. Я показала их ему: судя по карте, мы были совсем недалеко от машины. Его взгляд красноречиво говорил «а не сошла ли я с ума», он стёр малиновые полоски с лица и зашагал прочь.

Я не видела, злится ли он, расстроен ли. Я видела только его спину, спину в красной рубашке, маячившую впереди.  И даже если бы я видела его лицо, всё равно не смогла бы прочитать…

Не знаю, как я могла забыть о карте. До машины мы дошли буквально минут за пятнадцать. Неподалёку загудели электрички.

У самого выхода рос маленький кустик малины. Я сорвала ягодку. На вкус как малиновый леденец…