Дрянная история

Рассказ написан давно. Когда начала писать, думала получится злая сатира (даже название подобрала соответствующее "За что боролись, на то и напоролись")... Но не смогла добить мужиков... Потерянные они какие-то в этой жизни. Непутёвые. Таких в наше время, увы, много.

***
По многочисленным жалобам облапанных доярок скотника Жындарова перевели временно в помощники конюха Самшитова, малого недалёкого, но беспримерно преданного жеребцам. Жындаров уходил в ночное, к утру пьяный и обессиленный приползал домой. В селе воцарилось временное затишье.

Не прошло и трех суток, как Жындарову хотелось истошно выть от тоски. Однако на четвертые сутки неожиданно повеселел, помолодел, трезвым явился с корешем на стойбище к Самшитову. Скоро причина столь резкой перемены со скотником была объяснена самим Жындаровым. На базу отдыха въехала новая смена и Жындаров наблюдал выгрузку этой самой смены из автобусов.

– Сисястые. Вот с такими ляжками!
Оценили известие все: Самшитов облизнул сухие губы, кореш Жындарова, по кличке Джабраил, смачно сплюнул.
– Вечером у энтих танцы: пообжимаемся.
– А их мужики? — возразил Самшитов.
– Два мухомора, городская труха. Ткни пальцем — рассыплются.

Самшитов и Джабраил преданно уставились на своего благодетеля. Они разом и молча возвели его в статус вожака. Неожиданная перспектива вечером пообжиматься подкосила мужиков: они обессиленные оба присели. Жизнь хороша как раз вот такими щедрыми и неожиданными подарками.

Был седьмой час вечера. Приятно ныло и сосало в нутрях... Прошагали три километра вмиг — не заметили. База утопала в березовой роще. Продирались через бурелом, не боясь себя обнаружить, пока не очутились перед деревянным бараком. Из открытых окон доносились музыка, девичий визг, хохот. По всему ощущалось, что девки полны молодости и здоровья, но некоторый надрыв в голосах девиц наблюдался. Давало о себе знать отсутствие мужского присутствия: только одинокие так неудержимо по поводу и без хохочут. Мужики присели в заросли орешника, зачарованно взирая и вслушиваясь.

Девицы полунагишом блуждали по комнате: в проеме открытого окна напротив орешника мужики наблюдали дефиле женских тел. Наконец, к окну подошла девица с тонкой сигареткой. Томно затягиваясь, уставилась в даль. Даль упиралась в заросли орешника. Три головы как подрезало — вмиг исчезли в кустах. Девица говорила вроде бы на русском, но слова были все тарабарские — ничего не понять. Чей-то голос из чрева комнаты оборвал словесную эквилибристику, торопя на ужин.

Через минуту комната опустела. Опустели и соседние — дом затих. Где-то позабыли выключить радио и оно пыжилось прогнозами о погоде.

Мужики вдохнули полной грудью и вынырнули из кустов...

Было понятно, что до танцев еще далеко. Ловеласы как-то сразу оробели и приуныли. Неужели эта сисястая с сигареткой и с вычурной речью вот так запросто разрешит себя тискать? Стало ясно, что днем просто разыгралось воображение. Жындаров чувствуя, что пьедестал под ним пошатнулся, взял инициативу в свои руки:
– Перекурим, пока тёлки ужинают?

В ответ — молчание, сомнение и испуг.
– Сдрейфили? А вообще, зачем нам эта заумь? Давайте пошарим в их комнате: чё натырим – все поровну. И смотаем.

Напарников такая перспектива вообще-то устраивала больше, нежели лапать на танцах заумных: к этим фифам не знаешь на какой козе подъехать. Но желания действовать никто не выказывал. Жындаров понял, что от подельников ничего не добьется, скомандовал им залечь и в случае опасности крякнуть.

Он нырнул в окно напротив. Мужики в кустах затаились. У обоих синхронно всплыла картина трофеев: деньги, девичьи безделушки, сигареты, часы, прочее...
Время зависло. Наконец, показалась в окне жындяровская голова с физиономией, расплющенной от улыбки. Продемонстрировал жест «Всё класс!». Но тут же улыбка застыла. Послышались голоса. Жындярова голова исчезла. Через несколько секунд девичий смех заполонил комнату.

У ожидающих перехватило дыхание.
– Ё, уже отужинали!? — изумился Самшитов.
– Куды делся паразит? Так и знал, что из-за него вляпаюсь в историю.
– Чё делать? Может деру дать?
– Жындяру подождем. Под кровать поди спрятался, на ноги девок зрится. Этот во всем интерес найдет. Уходить нельзя. Жындяра натыренное все себе оставит.
– А как ежели его застукают?
– Не скули. Девки на танцы уйдут — Жындяра выскочит. И не из таких передряг выскакивал...

Примолкли. Повисла тишина. Ждать оказалось очень утомительно. Прошло полчаса. Окно напротив захлопнули. Потом еще полчаса. Еще через полчаса барак погрузился в темноту.

Мужики, измученные ожиданием и комарами, злобно тихо поругивались.
– Во паразит! Чтоб я с ним еще куды... У прошлое лето из-за него загремел на трое суток в райцентре. Страшно вспомнить... — воспоминания свои Джабраил сопровождал поглаживанием боков.

Самшитов вспомнил своих жеребцов: как щеткой поглаживал им бока, и те благодарно фыркали, миролюбиво перебирая копытами. Только сейчас он осознал, что ничего слаще нет запаха сена и конского навоза. Девки с мудреными словечками, французскими духами и тонкими сигаретками казались далекими, не возбуждали. Напротив, росло глухое раздражение против этих инопланетянок. Ну, в пень эту экзотику.

Подползла ночь, забираясь во все щели, лазейки, накатываясь в души ожидающих.
– Слышь, Самшит, может он смотал давно с добром?
Конюх воспринял слова подельника как команду и поднялся.
Они вернулись в село не солоно нахлебавшись.

Под утро забрехала собака во дворе Самшитова. Тот в тревоге выглянул в окно и изумился, увидев Джабраила. Самшитов шикнул на пса, вышел за калитку. С выпученными глазами, запинаясь, Джабраил страстно зашептал:
– Того, Жындяра домой не вернулся. Прибежала его жена заполночь, куды мол, скотина подевался. Тык я сказал, чё не знаю. Я чё приперся, держаться надо одной версии: знать, мол, не знаем, куды подевался Жындяра. Он сам по себе, а мы сами по себе.
– Дык нас вчера вечером видели, когда из села на базу попёхали.
– Во вляпалися! Ну скажи на милость: куды делся паразит?
– Може сбыл где краденое да запил?
– Может. Эта скотина всё может.
– Давай до утра подождем, може приползет?
– Давай, тольки я чё припёрся: держаться до последнего — ничего, мол, не знаем, никуды с ним не шастали.

Днем в правлении колхоза был скандал. Председатель материл каждого, кто попадал под руку, но причина была в Жындарове.
– Выгоню паразита! — вопил председатель и ему никто не верил: не впервой скотник прогуливает.

Самшитов и Джабраил ходили весь день тиши травы. Встретившись в сельпо, мимикрировали:
– Ну и дела! — Самшитов — Джабраилу.
– Погорели! — Джабраил — Самшитову.

Оба отоварились водкой, и якобы невзначай двинули в одном направлении — в сторону реки. Спрятавшись от людских глаз, высушили «положенное» и условились вечером вернуться на базу и начать поиски сотоварища.

Картина до противного повторилась: девка, пахнущая иноземной дрянью, с тонкой сигареткой, сопровождающая курение разглагольствованиями о заоблачном. Вслушиваться в речи не было смысла: в воздухе и без того чувствовалось умиротворение.

Мужики такого поворота сюжета не ожидали. Где паразит? Загребли? Тык почему гармония и никакого скандалу?

Страх затаился в глазах Самшитова. В глазах Самшитова Джабраил обнаружил отражение собственного страха.

– Ё-моё, влипли, — прошептал Самшитов.
– Давай спокойно рассуждать. Первый вариант: Жындяра выждал момент и ушел незамеченным и без барахла. Но вот загвоздка: где тогда паразит? Второй вариант: Жындяра попался и его сдали. Если попался без барахла, могли задержать на трое суток, а ежели с барахлом — увезли в райцентр.
– Тогда и нас может сдать, — подивился собственному открытию Самшитов.
– Этот паразит все может!
– Третий вариант: Жындяра дал деру с барахлом и залёг на дно. Тогда он выждет момент и объявится, только с нами выручкой не поделится.
– Рисковали вместе, а как в загул — так один, — в голосе Самшитова сквозила обида.
– Чё делать теперя? — размышлял Джабраил ибн Ватсон.
– Може по домам — переждем — рассосется.
– Как же, рассосется!? — огрызнулся ибн Ватсон. — Если этот паразит в райцентре — не сегодня-завтра он заговорит и наплетет об нас чё было и не было.

Самшитов еще подростком попадал в ментовку — запомнил на всю жизнь: лучше двое суток в колодце, чем сутки — в ментуре. От обиды и бессилия он готов был заплакать: ведь ничего такого не помышлял, только полапать хотел, — тык за это не сажают. Мысль о том, что его на годы лишат общения с жеребцами и вот так ни за что ни про что погубят, в общем-то, счастливую жизнь, подрезала Самшитова. Он впервые почувствовал дикую ненависть к Жындарову. Чтоб сдох паразит!

Джабраил думал почти так, только цеплялся за эту жизнь не из-за настоящего, а из-за перспективы. У него намечалась связь с Дусей, соседкой напротив. Она немного с придурью, но, в общем-то, девка добрая, расторопная. Он нарисовал себе картину, что другой женится на Дуське, другой ночами будет обжимать ее вихлястые бока, другой будет с ней стругать ребятишек. Комок подкатил к горлу Джабраила. Вот уж не знал, что так глубоко запала Дуська в сердце. На этом самом месте — полигоне их необдуманной глупости, Джабраил дал себе зарок: если выйдет из этой дрянной истории сухим — осенью женится на Дуське.

Вернулись в село с недоумением и ожиданием на лицах.

Через день на селе объявили тревогу: пропал скотник Жындаров. Об этом оповестили кого надо в райцентре, и раз оттуда вестей о задержании Жындарова не пришло-таки, стало ясно: второй вариант отпал сам собой.

Очередное «совещание в Филях» проходило в глубоком подполье — в самшитовских подвалах за огородом. Из бутылки промочив горло, пятерней вычерпывали соленые огурцы из кадушки справа и квашеную капусту из кадушки слева. Горе было так велико, что двух бутылок не хватило. Послать было некого за третьей, а самостоятельно передвигаться они уже были не в состоянии. Неизвестность пугалом взирала на них из черных углов подвала.

Постановили заплетающимися языками вновь завтра начать от печки — вернуться на место преступления. Удивительно сроднившись, они долго не хотели расхо... расползаться, всячески друг друга уважая и обнадеживая.

Несносная девица курила все там же — на подоконнике. Двое приземлились на стоптанную площадку под орешником.

Опять потянулось ожидание. Ждали семичасового ужина. По дороге на базу Джабраил поделился с напарником страшной версией, пришедшей ему под утро: Жындарова уже нет в живых. Чтобы Самшитову, парню компанейскому, но недалекому, стал понятен ход мыслей, вернулся в предысторию, на которой базировалась страшная догадка.
Как-то от тракториста Егорыча услышал историю о том, как один командировочный на сутки раньше положенного вернулся домой и жена спрятала любовника в шкаф, закрыв на ключик. В шкафу хранились всякие меховые изделия и во имя борьбы с вредителями оных — секция была обильно посыпана всякой дрянью. Несчастный задохнулся.

Самшитов выслушал версию с благоговением: до такого он в век бы не додумался. Но через некоторое время его начали одолевать сомнения:
– А чё же, девки в шкаф до сих пор не заглядывали?
– Ну не в шкаф, на какую антресоль или под кровать закатился, — настаивал ибн Ватсон.

Самшитов молча согласился с аргументами. Через некоторое время его вновь начали терзать сомнения:
– Если он окочурился, то, что же он там без запаха лежит? Не разлагается?

Эта мысль поразила Джабраила. Он остолбенел на пыльной дороге. И готов был согласиться с явным несоответствием. Но обида, что эта простая мысль посетила не его, пересилила, и он вновь стал искать аргументы в поддержку своей версии. Мол, сразу труп не разлагается. Вечера стоят студеные, во-первых. А потом, братан за свою жизнь так наспиртовался, что под кроватью они обнаружат скорее мумию. И вообще, может он и не умер, а от шока заснул. Джабраил забыл, как такой сон называется, но тем более надо выручить сотоварища, потому как сон продолжаться может несколько дней и даже недель, и ему срочно нужна искусственная подпитка. «Ни дня без водки!» — этот девиз Жындяра уже много лет кряду неистово воплощал, и теперь его сердце может не выдержать столь длительной паузы.

Самшитов, однако, не унимался:
– Но живой он, пожалуй, еще больше пахнет. И потом, он же храпит как мерин!

На это убийственное возражение у Джабраила аргументов не было. Решили при любом раскладе начать расследование с нуля.

Девки отправились на ужин. Самшитов остался за крякающего. Джабраил, в ком взыграла кровь следопыта-детектива, проник жындяровским способом в девичье обиталище. Теперь его нисколько не интересовало барахло, из-за которого непутевых три дня назад потянуло на приключения. Кругом были разбросаны девичьи цацки: побрякушки, косметички, томики стихов и всякая прочая глупость. Джабраил рухнул на пол в надежде отыскать предмет следствия под кроватью. Метнулся к шкафу, с трепетом отворил створку: оттуда вывалился бюстгальтер. Антресолей не было. Оставалось исследовать коридор, по которому его кореш мог «испариться». Но детектив счел этот шаг слишком опасным и неоправданным. Он вернулся восвояси, угнетаемый предчувствиями.

Самшитов как мог утешал напарника. Предложил:
– А что если так и спросить кого-нибудь из местных: мол, не встречали такого-то, а то у нас его потеряли.

Джабраилу мысль понравилась, но желание ни с кем не делить пьедестал было слишком велико, и он немного переиначив, в ответ предложил:
– Вот что, обследуем всю базу: вдруг где следок отыщется. Встретится какая-нибудь посимпатичнее — у нее и спросим.

Вечером на базе отдыха демонстрировали триллер про вампиров. База опустела: все собрались в столовой «щекотать нервы». Двое слонялись по обезлюдевшей территории, вгоняя себя еще больше в депрессию: следов не было. У Джабраила в кармане имелась заначка. Очень хотелось все скорее закончить и побрататься с пол-литрой. Он предложил Самшитову заскочить в баню, к которой привели их безрезультатные поиски и опорожнить бутылку. Самшитов взялся было за ручку двери, но отпрянул. За дверью послышались стоны, сопенье и кряхтенье. Женский стон заворожил Самшитова. Он припал к двери. Водки уже не хотелось. Опять хотелось обжиматься. Но Джабраил отогнал его прочь и они вернулись на площадку под орешник.

Залив горе и сознание бессилия, они приковыляли обратно в село.

Поиски на этом прекратились. На сороковой день по исчезновении Жындарова на селе сыграли поминки. Село ещё некоторое время судачило и строило собственные версии по поводу исчезновения скотника, примешивая сюда его жену Клавку, мужей «проколовшихся» жен и даже председателя. Через два месяца о нем напрочь забыли. Клавка расправила плечи, похорошела и закрутила с трактористом.

Зимой Джабраил получил письмо без обратного адреса. Когда он надорвал конверт и уставился в строчки незнакомого почерка, на лице родилось и выросло до небывалых размеров изумление: письмо было «с того света» от Жындарова.

***
Брат! Во-первых строках своего письма сообщаю, жив, но жизнь моя, как понимашь, круто изменилась. Попал я на базе в руки ихней поварихи. Дура-баба, я таких еще не встречал. Взяла меня в оборот так, что я при кухне и постоянных добавках, отощал так, что маманя родимая не узнает. Я где-то слышал, что был такой мужик без удержу, слабость имел к бабам такую, что свою мужскую силу никогда не терял. Оттого что был такой распутный, и фамилия у него — Распутин. А может, не было такого — мифы и сказки всё. Вот я на такую сказку и напоролся. Если в народе не брешут и Распутин был, то повариха эта его кровей.

Перевезла она меня в город, поселила у себя. Баба она хозяйственная: добра у ней, мать моя, как в музее. Отдыхал от нее только когда уходила на смену. Выходить запрещала на улицу. Тык мне и выйти не в чем было. Зимней одежды она не покупала мне, чтоб не убёг, наверное. Я без нее отъедался, телевизор смотрел, на тахте валялся. Но источник мой поистощился — сплоховал раз, другой. И баба эта стала косо поглядывать на меня. Я понял, что меня скоро вытурят на улицу, ну и притырил у нее добра, благо его много, сразу не схватится.

И точно, привела как-то молодого безработного, отмыла его. Я глянул, мать честная, — Аполлон. Мне против него нечего противопоставить. Остался я на улице, благо денежки с нее я за месяцы унижений компенсировал. Но они кончаются. Так что, брат, выручай. Паразитом будешь, коли вещи зимние до востребования не вышлешь. И денег подкинь, не жмоть. Я как пристроюсь, и тебе не дам пропасть: тута в городе одиноких навалом. Только, скот, не подведи. Ходить буду на главпочтамт каждый день исправно. А то чей-то холодно, и у меня от холода стали отниматься ноги.

А домой не вернусь. Клавке про письмо ничего не говори. Нету меня и всё тут.
В городе жить проще: можно вообще задарма есть и пить, только умеючи надо пристроиться. Опыта у меня теперь навалом. Только вот здоровье на этой поварихе, будь она неладна, подорвал.

Брат, будешь паразитом, ежели не ответишь.

Алексей Димитриевич Жындаров.