Инфаркт

               

            Железные створки задних дверей «Скорой помощи» с лязгом захлопнулись возле моих ступней. Я лежал на носилках, положенных на пол машины, одетый в тёплую куртку поверх тренировочного костюма и обутый в зимние ботинки. Сбоку   на откидном сиденье примостился сын, глядевший на меня с тревогой во взгляде. Я понимал, что со мной происходит что-то нехорошее, но страха и даже беспокойства не было. Душу обуяло какое-то удивительное равнодушие. Все заботы и проблемы последних дней куда-то исчезли. Я чувствовал, что со мной происходит что-то важное и трагичное, и в то же время сознавал, что это ещё не конец, и я не умру, а поживу ещё. Тело моё безвольно подрагивало и подпрыгивало на ухабах, как будто я уже превратился в лежачего больного, хотя пять минут назад я самостоятельно, правда с помощью двух фельдшериц и собственного сына спустился на лифте с шестого этажа и влез в карету неотложки. С трудом удалось уговорить жену, чтобы не ехала со мной. У неё гипертония, и она так разволновалась, что я стал опасаться, как бы супругу не положили в соседнюю палату. Вельдшера дали ей какое-то успокоительное, а сын обещал быть на связи и сразу сообщать о ходе событий. Нитроглицерин, положенный мне под язык фельдшерицей приятно охладил гортань, и стало легче дышать, а может, подействовал укол, который сделали перед отправкой. Ехали мы довольно долго, не менее получаса. Наконец, машина остановилась, створки дверей снова открылись и меня переложили, вернее, я сам переполз на каталку. В реанимации мною занялись сразу несколько медсестёр. В мгновение ока я оказался раздетым до первобытного состояния. Затем меня прикрыли белой простынёй. К столу подкатили какую-то мудрёную современную технику и стали делать кардиограмму и проводить какие-то другие обследования. И всё с молниеносной быстротой. Приятного вида молодая врач с добрым лицом задавала мне разные вопросы о моём здоровье, а затем объяснила, что у меня обширный инфаркт и мне сейчас будут делать операцию удаления тромба из артерии и вживление специального стенда, благодаря которому я смогу дышать. Предварительно нужно дать письменное согласие на врачебные действия. Я без разговора подписал все нужные бумаги. А что ещё оставалось делать? Помолился про себя и полностью доверился врачам.
                Когда прозвучало зловещее слово «инфаркт», мне показалось, что всё это творится не со мной, а с кем-то другим. Ведь ещё сегодня утром я чувствовал себя вполне сносно, если не считать остаточные явления после бронхита (кашель, особенно во время приёма пищи, одышку, которая появилась, когда я шёл в епархиальное управление по приходским делам). Все надежды на будущее, все творческие и иные планы пожить ещё, послужить, повидать мир рухнули из-за этого страшного слова «инфаркт»! «Если вы согласны, подпишите эти бумаги» - донёсся до меня голос врача. «На волю Божию» - подумалось мне.
                Появился молодой доктор – мужчина: «Не пугайтесь, сейчас будет укол в руку». Игла воткнулась в запястье, куда вставили какую-то трубку, а две другие трубочки воткнули мне в ноздри. «Это просто кислород» - донёсся голос медсестры. Далее в течение часа или немного дольше надо мной производили какие-то действия, совершенно мне непонятные и неведомые. То к лицу, то к груди приближались какие-то предметы, то ли фотокамеры, то ли рентгеновские или иные установки, через которые врач видел моё сердце и сосуды. Мои органы проектировались на большом экране, который я не видел, так как его от меня заслонили шторой. Потом я узнал, что через вену на руке мне протащили специальную распорку, которую вставили в очищенную от тромба сердечную артерию. Благодаря анестезии я не чувствовал никакой боли, хотя всё видел и слышал. С самого начала операции я непрерывно читал Иисусову молитву. В обычном состоянии я не помню, чтобы удавалось сосредоточиться на ней более 15 минут, но сейчас я не прекращал читать её с вниманием во всё время операции.
                Когда всё закончилось, врач подтвердил, что у меня обширный инфаркт, сосуды источены, много бляшек и есть ещё один тромб. Всё это не вселяло оптимизма, но я как-то не почувствовал особого огорчения. Уже десять лет я страдал сахарным диабетом – неизлечимой болезнью. Когда впервые узнал о таком диагнозе, пришёл в отчаяние. Мне казалось, что конец близок и я несчастнейший из людей. Потом как-то приспособился, и оказалось, что можно жить под топором, занесённым над твоей головой. Как выразился великий Ф.М. Достоевский устами одного из своих героев: «Ко всему подлец-человек привыкает, и подлец тот, кто его за это подлецом называет». Пришлось поменять все привычки, отойти от прежнего образа жизни, отказаться от некоторых, совсем невинных удовольствий, короче, полностью перестроиться не только физически, но и морально. Притом я упорно старался сопротивляться болезни: вёл активный образ жизни, работал на дачном участке и делал физические упражнения. Кто не знаком с образом жизни священника, тот не подозревает, насколько физически тяжело наше служение. Это, прежде всего, многочасовое стояние на службах. Как правило, у многих священнослужителей страдают ноги: и сосуды, и суставы, особенно у грузных, вроде меня, а также почки. Диабетикам рекомендуется кушать почаще и помалу – по пять-шесть раз в день и не допускать чувства голода. Но священнику, служащему Литургию, нельзя ни пить, ни есть до окончания службы и потребления Святых Даров, да ещё накануне вечером ужинать не рекомендуется. Тем не менее, я продержался десять лет и, хотя случались досадные перерывы в служении из-за тяжёлых простуд, дважды – из-за травм и, пару раз, из-за камней в почках, я, по милости Божией, продолжал служение. А вот теперь болезнь сделала мне шах и мат. Я стал бессилен над своим телом, и никакие волевые усилия, никакая физкультура не могут вывести из этого состояния. Пришлось признать своё временное поражение, положиться на волю Божию и осмыслить случившееся со мной. Ведь есть же какая-то промыслительная причина в этом инфаркте! Мне напомнили о бренности земной жизни и намекают, что следует более тщательно готовиться к жизни иной, загробной.
                Ноябрь 2017