В трид-том цар-ве 8. выход на волю. странная встре

               

             ПодтолкнулИ их и неожиданные звуки, вдруг возникшие сзади! Будто кто-то большой и тяжёлый в плеске воды выбирался на берег, редко шлёпая мокрыми лапами! Варяг обернулся и фонарём выхватил из мрака нечто тёмное, с бугристой влажной кожей, похожее на крокодила или огромную ящерицу. Чудище медленно поводило башкой, словно принюхиваясь, огромные ноздри его раздувались, из полуоткрытой пасти нервно выскальзывал узкий раздвоенный язык. Глаз, как таковых, у монстра не было – над ноздрями матово белели две крупные круглые шишки, бывшие у древних предков глазами. Затем зверь шумно вздохнул, раскрыл огромную, сплошь в зубах пасть и стремительно прыгнул! На мгновение дети, парализованные страхом, стояли, окаменев, затем Лёлька тонко завизжала, и дети, как можно быстрее, рванулись вглубь тоннеля, прыгая с ухаба на ухаб, спотыкаясь и рискуя расшибиться. Так они панически бежали в свете мечущихся лучей света, пока у Потапа хватило мужества, притормозить – страховка между ним и Санькой натянулась:
             – Ты чего! – зло заорал Санька, стараясь сдвинуть Потапа. Мимо пробежала всхлипывающая Лёля и тоже крикнула:
             – Потька!!
             Но Потап, сам дрожа от страха, упёрся, всё-таки обернулся и посветил за спину.
             – Да заткнитесь вы! – срывая голос, остановил он паникующих спутников, – тихо!
             Сзади на всю длину электрического луча было пусто. Тяжело дыша, дети прислушались – тишина навалилась на них, закладывая уши как что-то материальное. Даже привычного монотонного стука капель не слышалось. Санька первый облегчённо вздохнул и нарушил тишину:
             – Ух ты, прикольно! Вот это динозавр!
             – Потя, а кто это был! – продолжая цепко держаться за брата, жа-
лобно спросила Лёля.
             – Ящерка такая!
             – Страшный какой и ограмадный! – она требовательно потянула Потапа за рукав, – Ну чё мы стоим, пошли отсюда!
             – Интересно, а что же он тут жрёт? – удивлялся Санька.
             – Рыбу, – коротко отозвался Потап, и дальше они шли молча.
             Путь был долгий и временами опасный, дорога изобиловала порогами, ухабами, наростами и отнимала много времени и усилий. Тоннель постепенно сужался и тени от неровностей делали его полосатым. Уже в изнеможении, они сделали остановку. Доев последние огурцы и редиску, дети, пристроившись кое-как, мгновенно заснули, и уже не видели, как огонёк свечки несколько раз как бы нехотя шевельнулся, склоняясь в ту сторону, куда стремились отчаянные путники. Проснувшись, они продолжили трудное путешествие, и Лёля, которая всё время нахождения под землёй мучилась от холода, к радости своей обнаружила, что уже не мёрзнет! Она тут же звонко объявила об этом:
              – Мальчишки, чувствуете, стало теплей!
               А воздух стал не только теплей, но ещё и свежее. И только теперь постоянный, пусть загнанный куда-то в потаённые уголки души, страх, безуспешно подавляемый сознанием и заслоняемый чередой удивительных происшествий сразу исчез, стало легко и весело, не смотря на удручающую усталость.
               – Ребята, давайте-ка отключим фонари. – Предложил Варяг, и они
погасили свет.
               По глазам тут же ударила непроглядная тьма, но через небольшое
время путешественники увидели слабо освещённые дневным светом изломанные серыми тенями стены тоннеля. Воодушевлённые дети, включили светильники и двинулись к освобождению, невольно ускоряя шаг.
               Выход оказался гораздо ближе, чем думалось – просто он упирался в густой кустарник, скрывающий входное отверстие. Для того чтобы выбраться наружу, пришлось путь прорубать – вот когда пригодился прихваченный предусмотрительным Потапом топорик.
               Вскоре дети очутились у подножия высоченного почти отвесного обрыва, грязной известковой стены, которая, похоже, далеко простиралась по обе стороны от пещеры. Измученные путешественники, продравшись сквозь заросли какого-то кустарника, повалились на первой же полянке и лежали на мягкой душистой траве, наслаждаясь свежим ветерком, солнцем и щебетом птиц. Неподалёку о чём-то своём лопотал ручей, над которым в хаотичном полёте кружились крупные изумительной расцветки бабочки. За кустарником бесконечной и такой же высокой, как и обрыв, стеной, зеленел в летней дымке лес.
               День истекал. Натруженное солнце уже висело над зубчатой стеной незнакомого леса, зной ослабел и в разбросанных вдоль ручья деревьях оживились птицы. Санькины часы показывали, что всего два часа дня. Сразу дал о
себе знать заглушаемый чередой приключений голод.
               – Что-то часы не то показывают! Интересно, где это мы очутились? Жрать охота!
               – Надо деревню какую-нибудь искать, там в магазине купим, –
предложил Потап, – давайте собираться. Нам ещё думать надо, как до дома добираться. Слушай, Саня, как ты думаешь, сколько времени мы в пещере пробыли!
               – Ну, по моим подсчётам около трёх суток. Сам считай, сколько раз мы ночевали там?
               – О сразу и не припомнишь!
               – Раза три, а то и четыре. – Подсказала неуверенно Лёля.
               – Четыре раза мы спали, а сколько суток прошло, это ты скажи – у тебя же часы! – посоветовал Потап.
               – Да понимаешь, – признался Санька, – я один раз забыл их завести, и потом поставил наугад…
               – А что тогда спрашиваешь! – грубовато упрекнул друга Артёмов.  – Теперь-то что уж гадать, отдохнули пора и домой.
               – Согласен, – быстро согласился Санька, уходя от неприятной темы, – только давай подумаем, куда нам идти. Компаса у нас нету, надо по солнышку определяться.
               – По солнышку… – недовольно пробурчал Потап. Ты же компас в список включал, что ж не взял? – А если по солнышку, то нам надо обратно в пещеру лезть! Надо по ручью идти, тогда мы к реке выйдем, а там уж другое дело.
                Возразить было нечего, и маленький отряд, снова двинулся в путь, но уже как-то беззаботней что ли, без напряжения. Повеселей, но не быстрее. Приходилось всё время обходить по высокой, почти в рост, траве густые заросли кустов, толпившихся вдоль русла ручья. Тропинки никакой не попадалось. Ручей извивался, всё время меняя направление, но береговая растительность, росшая вдоль его русла была ориентиром и позволяла путника спрямлять дорогу. Так продолжалось больше часа, дети уже приморились – высокая густая трава затрудняла ходьбу. По-прежнему не попадалось ни дорог, ни тропинок.
                К реке они вышли, когда солнце заметно сползло вниз, цепляясь за верхушки дальних деревьев.   
                – Артём, я слышал, что за Серповой горой, километрах в пяти железная дорога проходит.  – Сказал Саня, – вот нам и надо туда добираться, там. рядом, может и шоссе какое…
                – Ага! на поезд Москва-Сизяки! Ну и что, что проходит. Да, там и
шоссе тоже есть. А вот как туда добраться…  Вечер уже. Нам придётся тут заночевать.
                – Так вот, я думаю, мы, эту вашу гору насквозь прошли и вышли на другой стороне.  Значит, скоро должна быть какая-нибудь дорога!
                – Должна, да только не видать что-то!  И потом, и может, мы и не пересекали гору, а вдоль неё шли.
                – Всё равно, что-то должно быть, столбы телеграфные, поля, фермы, а тут – ни фига!
                – Где их сейчас искать, телеграфные столбы. Нам место для ночёвки надо искать! – хмурясь и приглядываясь по сторонам, сказал Потап.
                Наконец, он выбрал поросшую мелкой травой муравой полянку под тяжёлым, могучим дубом, который возвышался над стаей берёз, как наседка над цыплятами. Невдалеке стояла группа ёлок примерно одного роста, тёмные ветки которых заканчивались свеже отросшими светло-зелеными побегами, словно лампочками. Поблизости журчал ручей, а метрах в ста, или чуть больше вдоль леса текла река, но, похоже, было, что это не Канавка, а более солидная, широкая, с быстрым течением.
                В такой безлюдной, можно сказать, дикой обстановке как-то само собой, инициатива перешла к Потапу. Он сбросил рюкзак, отцепил от пояса топор и распорядился:
                – Значит так – я сейчас шалаш буду делать, ты Сань, собери дров
для костра, тут сушняка много, я ты Лёлька, поищи вон в тех берёзах грибов, бери только белые, нам вечерять надо чем-нибудь. Да смотри не отходи далеко, чтоб видно тебя было, понятно!
               Каждый занялся своим делом. Потап срубил несколько тонких орешин на жердочки, елового лапника  и принялся за шалаш, Саня уныло бродил, разыскивая сухие ветки. Лёле повезло сразу – в редком березняке ещё издали она заметила круглые замшевые головки боровичков и принялась аккуратно извлекать их. Пластиковый пакет наполнился быстро, и девочка перебралась к зарослям бересклета и набрела на малинник, усыпанный крупными с сизым налётом ягодами, и принялась собирать малину. Она увлеклась и намеревалась возвращаться, как в сплошных кустах с густой листвой, которая в затенённых местах казалось уже чёрными, кто-то зашевелился и тихо, но страшно гукнул:
                – Гу! Гу! – и один из кустов вдруг шевельнулся.
                Лёля вздрогнула, отпрыгнула от подозрительного куста и, взмахнув пакетом, сердито шикнула:
                – Кши! пошёл отсюда! – прогоняя птицу, прячущуюся в листьях.
                Но куст вдруг повернулся, и обомлевшая девочка увидела какого-то замшелого чудного старика с неё ростом, в одежде из мелких свежих листьев, в такой же шляпе, с зелёной, какой-то травяной бородой, по которой ползали шустрые козявки и в которой пряталось сплошь изрезанное морщинами, шелушащееся, как сосновая кора, коричневое личико со злобными глазками, тускло поблескивающими из-под густых бледно-зелёных бровей. Лёля не успела завизжать, как старик угрожающе сдвинул висячие брови и снова гукнул:
                – Гу! – и вдруг, шипя, приказал, – молчи, девка! Ишь, шляется тут, мои грибы-ягоды без спросу берёт! Ну-ка иди за мной!
                И тут вокруг девочки сразу потемнело, словно ночью, и ветки соседних кустов вдруг шевельнулись и резко хлестнули Лёлю, обвивая её и подталкивая к страшному лесному деду. И тут Лёлька заверещала так, как это умела делать только она – почти на ультразвуке.
                Потап тревожно обернулся на визг сестрёнки:
                – Ты чего?! – и перехватив поудобнее топор, ринулся на помощь.
                Санька был далеко и не слышал, как закричала Лёля, не видел, как
метнулся к ней Потап. Но он почувствовал смятенный страхом призыв о помощи, словно услышал, как охнул тревожно Потап: «что с Лёлькой»?! и заорав в ту сторону, к ним:
               – Что там у вас? – подобрал увесистый сук и тоже рванул на Лёлькин сигнал.
               В малиннике, откуда кричала Лёлька, почему-то сгустилась темнота и разглядеть, что там происходит, было нельзя. Потапу стало жутко, холод пополз по коже, но брат, крича:
               – Лёля, я тут! – бросился в эту тьму.
               – А, ишшо один! – раздался чей-то скрипучий торжествующий голос, и колючие гибкие хлысты малины стали стебать и опутывать Потапа, яростно отмахивающегося бесполезным топором.
               Подбежавший Варяг в наступающей на него мгле слышал плач Лёли, сопение Потапа, но ничего не мог разглядеть.
               – Артём, ты где? Что там?! – с тревогой спрашивал Санька, а его
уже цепляло, что-то, словно щупальца, за ноги и хватало за руки.
               И он, скорее по привычке, выхватил из кармана фонарь и включил.
Яркий свет разорвал пелену тьмы. Раздалось злобное, недовольное ворчание, и кто-то, шурша потрескивающими ветками, стал быстро удаляться, кусты, неистово мотающиеся, как от сильного ветра, – успокаиваться, поникать. Потап одной рукой отдирал от себя враждебные прутья, другой, бросив топор, тянул сестру, стараясь вырвать её из опутавших её побегов. Варяг двинулся к нему на помощь, и от напора света заросли утихали, малинник, словно устыдясь, отпустил жертву, темнота растворилась, и плачущая исцарапанная девочка выбралась, наконец, на свободное место. Потап, подобрав топор и грибы, нежно приобняв сестрёнку, прерываясь тяжёлым дыханием, ласково утешал её:
               – Ну, всё, всё, не бойся! Всё нормально, пошли отсюда.
               Они вернулись к недостроенному шалашу. Лёля, всхлипывая, всё
ещё дрожа от страха, рассказала о необычной встрече, и сама же определила, кто хотел её похитить:
                – Я знаю, кто это был, Леший, вот кто!
               – Ты чё, какие лешие, двадцать первый  век на дворе! – скептически усомнился Санька, – местный дедок какой-нибудь, да ещё пьяный!
               – Сам ты – дедок пьяный! – категорически не согласилась пострадавшая, – я его, как тебя, видела! весь в листьях у него и волосы и борода из травы и ростом он меньше меня! Я сперва и не испугалась… А потом, почему так потемнело, а?
              – И правда Санёк, там же темень какая была, считай среди дня, а светло же кругом-то! хорошо, ты фонарик взял.  Да-а, попали мы! Ну ладно, хорош базарить, Сань костёр разжигай, а я с шалашом закончу.
               Мальчики занялись делом, а Лёля самолечением. Поужинав печёными грибами, путешественники стали укладываться. Варяг, понизив голос, чтоб не привлекать внимание Лёли, нахмурясь, поделился своими опасениями:
               – Это, Потап, нам с тобой надо бы ночью дежурить, ну, по очереди, костёр сторожить, а то мало ли что!
               – Да я тоже об этом подумал. Заведи часы и будешь первый. А как уморишься, разбудишь меня – сейчас сколько?
               – Да уже десять.
               – Вот в два я тебя и сменю. Да, сколько у тебя запасных батареек к фонарику осталось? У меня три. Надо бы их поберечь!
                – А у меня две. Я тоже так думаю, это теперь наше оружие.
                Потап уснул сразу. Лёля долго ещё ворочалась на жёстком колючем ложе, что-то обиженно шептала, наконец, утихла.