Глава нулевая. Я

Моя жизнь началась странно… С обмана. Моей неумолимо стареющей матери было тридцать четыре, отец был старшее нее и женат. Правды я не узнаю никогда, но – учитывая властный и капризный характер этой женщины, думаю, что его вины в этом особо нет. Я много видел в последствии таких героических матерей, и много слез их детей, на которых было возложено непрошенное – быть утешением и опорой.
Ребенок должен быть ребенком. И рождаться для того, чтоб быть любимым, а не по любой иной причине, от случайности до расчета.
Детство мое прошло в вечном «должен» - наверное, я имел все шансы стать маньяком. Однако, вопреки желанию матери вырастить идеального мужчину, верного поклонника прекрасных дев, мужа и отца (как она потом призналась, поначалу ей хотелось оставить меня в роддоме, а ее мечтой была дочь, наперсница и подруга), я с малых лет грезил совершенно об ином.
Замкнутый и тихий мальчик, травимый в школе, я больше всего на свете любил читать и рисовать. А в период полового созревания с ужасом обнаружил, что я – Т.
Способность к телепатии одновременно дар и проклятье. Тем более, мои способности были достаточно сильными. Закон, оберегающий нормальных людей от Т, запрещал нам многое, принуждал к службе в государственных (сами знаете, каких) органах или к регулярному употреблению антидотов, приглушающих силу. Мне, как ни странно, при моем скромном уме, удавалось обходить школьные тесты, и я спокойно дождался совершеннолетия. Мать к тому времени успела договориться о моем устройстве в академию МВД. И тут я должен был сделать то, о чем мечтала она! Нацепить эти мерзкие погоны! Не переношу ни насилия, ни военщины как таковой!
По сию пору от этих воспоминаний пробирает дрожь…  Утром я покинул дом, имея при себе лишь рюкзак, ноутбук и документы. Я успел тайком, между экзаменами и тренировками (на которых  чуть не умер) поступить в семинарию и упросить епископа, отца А., о моем постриге. Он знал о мое ситуации – к счастью, он тоже был Т, и тоже не выявленным. Поэтому, обойдя ряд необходимых условностей, вроде согласия родственников (принятые в начале века законы о «семейственности», гори они в аду!), он принял меня в монахи.
Я помню ночь пострига, как второе рождение. Точнее, первое. Я распростерт на полу, трижды протягиваю ножницы, и…
Как выяснилось, я не туп. Просто школьная программа разрабатывалась не для таких, как я. Ни творцы, ни мыслители обычно не справлялись. А вот исполнительные адепты Партии – да.
Меня не страшили ни обеты, ни трудности в учебе, я был счастлив. Наконец, я раскрылся – пусть и не как Т, но на курсе я смог стать одним из лучших. Все же, хорошо, что Партия отбросила от себя Церковь, как неэффективный инструмент пропаганды еще в сороковых годах! А помнится, на заре тысячелетия именно нас принуждали лгать народу и оправдывать партию. Теперь мы беднее, нас меньше, но мы… Впрочем, наверное, эти мои рассуждения и без того вам известны и скучны.
Благодаря тому, что я стал монахом, я был избавлен от охоты за моей головой девиц с регентского и иконописного факультетов. А мои однокашники, особенно потомки известных священнических династий, которых ждали сытые приходы в больших городах, были окружены столь удушливой заботой девушек, желающих составить хорошую партию… Доходило до смешного! Тем более, обязательный закон о браке для всех мужчин, кроме монахов, вынуждал их как можно скорее сделать выбор, и – многие под конец приходили на лекции с детьми. На самом деле, это ужасно, даже для тех парней, что и хотели б жениться, но налог в тридцать процентов дохода на небрачного совершеннолетнего мужчину вынуждал их торопиться с узами Гименея.
Стоит лишь надеяться, что они были пусть и не очень счастливы, но зато – в безопасности.
Странным образом, при таком жестком тоталитаризме, в обществе стало модным заботиться о своем эмоциональном благополучии. И правда, больше, чем шпионов и доносчиков, пожалуй, развелось лишь психологов всех мастей. Многие – скрытые Т, многие – просто шарлатаны, но люди охотно платили им, и хвалились своими психологами, как в былые времена – последней моделью телефона или кроссовок.
Отдельным видом этих ремесленников были Провожатые. Те, кого могли нанять себе только очень успешные люди. Те, кто был с умирающим и помогал ему пройти через границу этого и – того мира. Когда церковь вышла из моды, многие вместо священника стали приглашать к смертному одру психолога. Со временем, в качестве Провожатых смогли работать только Т – ибо лишь Т могли идти за грань. Пусть пару шагов, но… Они быстро заканчивали свою карьеру, умирая от передозировки наркотиками или цирроза печени. Говорят, слишком велики нагрузки.
Но высокие доходы манили новых и новых Т-Провожающих, держать за руку верных партийцев и умирать вместе с ними. Частично.
Я не просто так это рассказываю. Дело в том, что по окончанию семинарии, меня направили на бедный, полуразоренный приход. У меня ведь не было папы – маститого протоиерея, способного взять под крыло.
Послушание и есть послушание. Я собрал вещи и поехал. Как выяснилось, в моем медвежьем углу набрать денег даже на банальный ремонт крыши – нереально. Никто не хочет жертвовать на храм (что говорить, они гонят пойло из кормовой свеклы и закусывают диким зверьем и собаками!), да и на службу не ходит почти никто.
Я принял решение во что бы то ни стало восстановить наш небольшой храм… Почти – не значит совсем никого. Ради одного мальчишки, белокурого ангела, который прогуливал школу и не пропускал ни одной службы. Слишком живого мальчишки, который не ел, а лечил и кормил собак, и молился так, что мне, иеромонаху, стоило поучиться у него.
Другого заработка, кроме как стать Провожатым-нелегалом, я не мог придумать.
- Что, поп? – усмехнулась директор хосписа, - ну, попробуй. Дело твое. Доход делим поровну.
Я согласился.
О моих клиентах я и буду рассказывать. Потому, что они достойны большего, чем сухое партийное напутствие у дверцы крематория.