Саня

    В городе чувствовалось предвестие зимы. Именно канун ее. Поскольку природа выполнила часть своих обязанностей, а до другого нет дела или же сил не хватало. Небо хмурилось всякий раз с утра, но к обеду появлялось солнце. Оно не грело уже, но и не давало утренним морозам утвердиться на весь день. Листву с деревьев скинуло ветром и носило по тротуарам и паркам, наметая в укромных уголках кучи. Как не пытались дворники навести порядок на улицах, потоки воздуха разносили мусор по всем дорогам и тротуарам. Неприглядность эту поддерживал и мелкий нудный дождь, который то и дело сыпал из любой, даже самой маленькой тучи. Вот так и менялась картинка с чередованием непогоды и ясного дня.
    Одно плохо. Никак не решался выпасть снег. Где это видано – перевалил середину ноябрь, а земля так и не укрыта снегом. Не хватало его белого и пушистого, который сразу решал проблемы с грязью под ногами. Укроет ели в городском парке, скроет газоны под пушистым покрывалом. Город приобретает стерильность, которая ослепительным светом режет с непривычки глаза. Скоро к этому привыкаешь и вместе с природой готовишься к обновлению.
    Прогуливаясь по бульвару, думал о том, что через месяц  постучится самый короткий день в году. Уснет природа, завершив свой малый цикл развития. А дальше начнется прибавление светлого времени, и вновь все будет радоваться весне и зеленеть, радуя глаз человека.
    У меня трепетное  отношение к городским растениям. Особую боль испытываю за деревья. Будь воля – награждал бы тополя и березки, ели и клены, дубы и липы орденами. За их мужество, долготерпение и сострадание, которые они проявляют к нам – людям. Высаженные когда-то на газонах, прилегающих к дорогам, они и не подозревали, что увеличится количество транспорта и это повлечет за собой расширение дорог. Ветви, которые выбирают наиболее удобное положение, чтобы крона была пышной, будут наклоняться, и мешать автобусам и машинам, станут задевать корпуса стальных коней. Человек вступает в борьбу, которая наказывает более слабого. И идет обрезка мощных крон, как будто кислород, который выделяют растения, человеку совсем не нужен.
    В нашем городе приобрела популярность такая разновидность противоборства с деревьями, как поголовное выпиливание. Мешать стали наши помощники сохраняющие чистый воздух. Открытые на первых этажах домов в неимоверном количествах магазины, влекут за собой необходимость  в стоянках. Прямо под окнами.  Так как ходить современное поколение, видимо, разучилось. И начинается рубка. Валят деревья без разбора, чего бояться? Все одно за это ни кто не спрашивает. И синим дымом от работающих двигателей наполняются улицы. Гуляют по проулкам ветра, разнося мусор. Не получает гумус от листвы трава газонов.
    На оставшиеся еще в живых стволы, обязательно гвоздиком прибьют объявление о продаже какой-нибудь гадости, или об оказании медицинских услуг пенсионерам. Старики  ходят вдоль уничтоженных насаждений и придаются воспоминаниям, как они высаживали деревья, чтобы украсить вновь отстроенные кварталы.
    Остановился рядом со  старым кленом. Вернее возле того, что от него осталось. Мощный, бугристый ствол бросался в глаза тем, что с него отслоили и сняли кору. Она лежала рядом, ни кто даже не попытался скрыть следы преступления. Этот вид уничтожения  давно знаком. Сначала опиливают ствол, как можно ближе к земле и убирают максимально крону. Почки замещения все равно пытаются оживить дерево и начинают выгонять новые ветки. Этих тонких палочек много, они загущены и к тому же держатся за ствол слабо, им еще много времени нужно для того, чтобы окрепнуть. Заметив такое стремление к жизни, негодяи принимают дальнейшие усилия. Обдирается кора у самой земли и нарушается питание. А еще незаметнее – вбить несколько  гвоздиков из меди  в ствол, невысоко над поверхностью. К весне это дерево явно не выгонит листвы и начнет засыхать. Вот вам удобный момент – упирая на пожарную безопасность добиться удаления дерева.
    Обратите внимание – сколько пней от спиленных исполинов осталось вдоль домов на газонах. Потихоньку загнивают, пока не истлеют. Иной вдруг оживет и выкинет большой куст из проснувшихся почек. Но с такими быстро справляются жители, не желают листву по осени убирать. Без дерева спокойно. Не понимают горемычные, что открыта теперь дорога ветру. И стучится он в окно слякотью, вместо того, чтобы клонилась в окно ветка березы или ивы.
    Клен был еще жив. Знаете ли, такой исполин! Рядом лежали огромные куски коры, ствол сверкал свежей древесиной. Много сил оставалось, расти и расти. Когда-то его неумело и не своевременно обрезали. От таких действий на стволе появляются раны, которые потом заживают и рубцуются. С ростом дерева они превращаются в большие шишки на теле, и выпирают вокруг ствола в  стороны. Это объясняется очевидно – корень ветви продолжает расти, но верхушка уже удалена. Появляются капы, наросты в которых при спиле обнаруживается удивительно красивая текстура. Память дерева богата. Отображает в годовых кольцах хорошие и плохие для развития годы, любую рану залечивает. Историю города писать по таким деревам можно, а мы их – под корень.
    Клен играл еще своими мускулами, продолжал жить. На макушке этого столба, да пожалуй, даже колонны, росла одинокая веточка, которая успела получить питание и сумела дать листву. Смотрелась она обреченно, чувствуя приближение гибели своего материнского сородича. Дерево умирало, но еще говорило о своей боли. Непривычно для такого времени года, по древесине катились капли сока. Какие они сладкие весной. Только очередного пробуждения уже не будет.
    Вот так и стоял живой еще и уже мертвый. Просил обратить на себя внимание, не жалости, а сострадания и последнего ласкового слова. Положил руки на оголенную древесину, чувствовалось тепло. Словно последние всполохи дыхания покидали  эту мощную махину природы.
    В моих глазах возникла другая картина, связанная с именем человека, который тоже жил и умирал одновременно.
    Мы вернулись с перехода по горной тропе к водопаду Учар («непреступный»). Стояла палатка на берегу Чулышмана. Вдоль реки караулом расположились худенькие невысокие лиственницы. Горел костер. Весело булькал в котелке суп, нарезан хлеб и все подготовлено к ужину. Лежала фляга с водкой. Всякий раз мы завершали день под походные сто граммов. После  такого ужина крепче засыпаешь, потому что снимается усталость и не слышны уж ночные звуки, не тревожит ничто постороннее.
    Высоко в небе слышался крик ворона. Есть в нем что-то набатное, тревожное. Словно предупреждает о новой встрече. Настороженные оттенки голоса птицы усиливаются тем, что они падают, откуда то с высоты, на которой и птицу увидеть порой невозможно.
    Совсем не думали, что карканье это, даст возможность познакомиться с интересным персонажем. На противоположном берегу располагалась кошара. Чулышман бежит в глубокой долине и правым берегом прижимается к скале. Скорее всего, сказывается вращение земли, и русло реки прибивается к восточной стороне. Вода мечется  и колотится в порогах исходя белой пеной, а где плавно огибает скальные берега, образуются небольшие поймы. Здесь поток отдаляется от скал и  растет трава. Овечкам отсюда некуда убежать, так как с одной стороны река, а с другой – скалы.
    Поэтому за отарой присматривают пастухи, но больше для защиты от людей. У каждого есть лодка, на которой он переправляется с берега на берег. А в основном – преодолевают бурное течение на лошадях. Вот так с доглядом пастухи живут целыми семьями в летние месяцы. Проезжающие туристы часто заказывают им барана на шашлык. Мясо продается здесь же: можно живым весом,  тушкой или разделанным на куски. Эти места продаж нужно знать, а кто не ведает – спрашивают у жителей долины в поселке Коо.
    Живет в селе маленький неприметный человек. Его дом стоит на главной улице, в том месте, где дорога делает изгиб, чтобы обогнуть крупный обломок скалы. Домик невысок и неказист, за обвалившимся забором неухоженный двор и заросший огород. Трава по пояс, но сорняковая. Такую даже на корм скоту не дашь, пожалеешь животное. Нет и деревьев. Даже неудобно,  ведь центр поселка. Здесь стоит красавица церковь Николаю Чудотворцу с голубыми куполами и сияющими на солнце крестами. Можно сказать, бриллиант на фоне отрогов гор. А рядом некое подобие, претендующее на название жилого строения. В этот неказистый дом и посылают местные всех приезжих, которым баранины захотелось.
    Мы отдыхали возле костра после трудного дня. Что еще делать туристу ближе к вечеру, когда солнце клонится к горизонту гор и готово спрятаться. Ловим последние лучи, босые ноги омыты водами Чулышмана. Трещат дрова в костре, не потому что ожидается дождь, просто возле реки все дрова сырые внутри. От того и потрескивают, словно светские беседы водят с приезжими. Недалеко стоял внедорожник, вокруг которого уж слишком суетливо вели себя несколько человек. Из-за реки на лодчонке пастух привез барана, которого сразу определили в багажник. Помахали руками, видимо рассчитывались. И машина, проглотив группу людей, запылила по долине вверх по течению реки. Продавец сел в лодку и проплыл восвояси, а в нашу сторону направилась одинокая фигура.
    Мужчина, по-хозяйски приближался к стоянке. С приличного расстояния было видно, что он навеселе. К груди бережно прижимал полуторалитровую бутылку пива. Худенький, невысок ростом. Показался заросшим, давно нестриженным. Вида затрапезного. В том плане, что одежонка старенькая.  Но стираная. Рубаха была в заплатках, которые были пришиты крупными стежками и нитками не в цвет. Движения его отрывистые и обрывочные. Казалось, что все он делает торопливо, но не до конца доводит любой жест. Старательно, твердым шагом, подошел к костру. На вид ему было около шестидесяти лет. Мы поздоровались и он ответил. Торопливо, словно боялся, что его не пригласят к костру. Зачем он тогда подходил?
    В котелке оставалась еще похлебка и мы пригласили поужинать. Он деловито присел на землю, хотя она уже начала остывать, ничего не подстилая. Привычен. И принялся угощать пивом. После пары вопросов разговорился. С каждым стаканом выпитого пива, становился свободнее, раскованнее и бесконечно говорил,  будто его непременно должны прервать. Чувствовалось, что человек в жизни одинок. Ему просто нужно выговориться.
    Звали его Саня. Попробовали уточнить, может все-таки Саша? Саня. И дальше поведал благодарным слушателям свою историю.
    Рос  одним ребенком у матери. Вроде и замужем не была. «Видать от охотника забрюхатела»- сказал он уверенно. С такой историей кто ж ее в жены возьмет, в селе всех мужиков можно по пальцам пересчитать. Так и жили в маленьком домике, помощи особой ни от кого не было. Мать все молилась, выспрашивая хорошей жизни для своего чада. Да видно переусердствовала. Ушел молодец, мы с сыном улыбнулись, глядя на маленького роста мужичонку, в армию. Когда парни возвращались со службы, почет и уважение им были. Девки за ними гужом бегали. Да только не судьба Сане было молодок по берегу на свидание водить. Попал под облучение на радиолокационной станции, ремонтом занимался и не успел своевременно отойти в безопасную зону. Включили «донку». Боевую задачу выполнили, а молодого солдатика – в госпиталь. Облысел на второй день.
- Волосы отросли погодя, а вот «женихалка» работать перестала.
    Саня горестно опрокинул очередной стакан пива. И вспоминал, как слух по селу пустили, и смеяться начали. Кончилась жизнь. Покончить с собой хотел. Мать спасла, да сама слегла и уж не поднялась. Так и живет один. Пока работа подворачивалась, что то пытался делать. Вскоре развалился колхоз, не нужны люди стали – выживай, как хочешь. На дичь рука не поднимается, какой из него охотник. Думал совсем хана! Хорошо, туристы поехали грибы каменные смотреть, да на водопад в парк природный ходят. Стал тем заниматься, что связь с пастухами и рыбаками держал. Обратится кто из приезжих, он и сводит баранины купить или хариуса у парней приобретают. А за услугу такую кто накормит, от щедрот своих пива подаст, да сигаретой угостит. Парни жалеют, не получится продать улов – угостят рыбой. Тем и живет.
    Саню совсем разморило и он начал показывать свой буйный характер, словно напрашивался, чтобы его побили. Но мы конфликта не поддержали, подошли местные ребята и забрали «хозяина Чулышманской долины», чтобы отвести домой. Напоследок задал ему вопрос.
- Сколько ж лет тебе, Саня?
- Да тебе еще расти до меня. Пятьдесят два!
    Он ответил гордо, как аксакал. В свои шестьдесят я был поражен, как он выглядит.
    Местные увели мужика домой. А мы сидели и беседовали. Какая судьба у человека, все поломано. Но живет, хотя практически мертвый в душе.
    Утром следующего дня мы шли по селу, народ спал, теперь здесь рано не поднимаются. Спал, скорее всего, и кормилец всей туристической братии. Пилигримы  сейчас норовят все больше на колесах ездить. Пешком редко кого встретишь.
     Побольше тебе туристов, Саня. Тех, что накормят и деньгами рассчитаются, а не пивом и водкой.
    Помогай Вам: тебе и клену, Господь Бог!