Уильям Фолкнер. Шум и ярость

"Все просто, как арбуз" Кот Матроскин.

Уильям Фолкнер - писатель оригинальный. Оригинальность его сразу представляется Мишелем Уэльбеком или Франсуа Мориаком, который нарвал ромашек на солнечной опушке и теперь прыгает по улицам, напевая "ля-ля-ля", раздавая по цветочку каждому встречному и заискивающе улыбаясь. Вполне, кстати, можно такое представить, мало ли каких грибов там этот Франсуа Мориак наглотался. В качестве прикола такого на пару минут сгодится. К сожалению, Фолкнер не Уэльбек, потому мы получили на радость всем нам книжку стандартной толщины.

Фолкнер прекрасен в смысле человека, которого природа напрочь обидела фантазией, но он долго и в муках рожал свой каменный цветок, создавал произведения искусства, прекрасные, как его любимая и безотказная гаубица. Если бы обезьяна вдруг натянула помятую бейсболку, затренькала на банджо, затянув старую ковбойскую песню, то офигевшая толпа долго бы ей аплодировала и даже подарила банан с надписью "нобелевская премия по литературе". Когда фантазия - результат трудолюбия, то следует вручать премии не за вклад в мировую литературу, а за хорошую физическую подготовку.

Каким образом Фолкнер вообще попал в американскую литературу изначально, чем завоевал сердца американских читателей, вернее, их высоколобой части? Американцев более чем устраивал этот их стандартный герой, добрый тупоголовый юноша (или девушка), наличием которого изобилуют произведения Фенимора Купера или Драйзера. Они же сами по сути его приняли, взрастили и обласкали. В качестве защиты поставили лукавого Марк Твена, ибо того наивного и хорошего всякий может обидеть, хоть он и мужественен, но очень простоват. Джек Лондон же вообще, на всякий случай, оградился не только от импортных читателей, но и от своих, - искать прорехи в его героях дело неблагодарное, они прилизаны со всех сторон. Много позже появится новая формация сильных грубоватых американцев, которых в полупьяном виде вполне можно будет выдавать за своих - Хемингуэй, Стейнбек, Кен Кизи, Буковски. Генри Миллер, написавший продолжение "Простаков за границей" Марк Твена в виде "Американский урод за границей".

Оставлять одного на всеобщее поругание нашего куперово-драйзеровского паренька было бы опасно, он слишком уязвим. Уязвим он - уязвима вся нация, так как он по существу является национальным героем. Ему было необходимо срочное альтернативное воплощение. К сожалению, новый добрый парень с задачей в одиночку мог и не справиться, поэтому выбрали Фолкнера, отдаленно на него похожего, за милого человека его можно выдавать с трудом, но он прекрасно справлялся с основной задачей - при общей простоте мышления и изложения эту самую простоту извратить. Вот мы и получили этакий гибрид в виде фолкнеровских текстов, которые по своей структуре комичны, но воспринимаются читателями очень серьезно по причине отсутствия у самого автора той самой куперово-драйзеровской легкости концепции. Тексты Фолкнера приобретают чуть ли не евангельское звучание. О другом он и не умеет писать.

В общем, читателям попроще объявили о существовании Фолкнера, а для повседневного чтения вручили глянцевого Фицджеральда, который благодаря жене и тусовкам окончательно испортил образ того нашего доброго американского парня. Ситуацию выправил много позже Сэлинджер, сделавший две гениальные вещи. 1. Облачил все фолкнеровские понтовыверты в кривлянья подростка, что получилось не только органично, но и логично. О том, что намного более привлекательно - об этом речи вообще нет. 2. Спрятал своего Холдена от любых информационных посягательств на веки вечные, удалившись самолично навсегда за забор от читателей в уединение. Честь ему и хвала, хотя и защищал в основном самого себя.

В итоге мы имеем то, что имеем, а Фолкнера в самом начале формирования нового хитрого американского образа, хотя лично он к числу тех самых хитрецов и не принадлежал. Путь Фолкнера был долог и тернист, он долго и настойчиво впаривал людям свой гербалайф, десятки лет. Наконец, купили. Может пожалели, может чтобы отстал, может кто пьяный был.

    "Единственным артистом с высшим театральным был Коля Видов. Он раза три или четыре поступал в институт искусств, пока приемная комиссия не сдалась на милость победителя.
    — Может быть, мы ничего не понимаем? — покачали они головами. — Черт с ним, пусть учится."

Оригинальность Фолкнера, все эти ужасающие потуги в виде разного текста, незаконченных предложений, кусков, поналепленных к месту и не к месту - все это против его натуры. В такие моменты Фолкнер казался сам себе реальным героем, пошедшим против самой природы, как будто он решил танцевальный сезон впервые закончить не мамбой, а пачангой. Может у Пушкина учился. Помните ненаписанные строфы "Евгения Онегина". Представьте, как смысловой аналог Фолкнера, какой-нибудь Антон Макаренко с повышенными морализаторскими качествами, читает "Евгения Онегина". Как??? Нет строфы? Это почему же??? Нужно срочно дописать! И хлопнулся лбом о памятник герою - добровольному колонисту.

В каком-то одном месте Фолкнер даже пошутил. Написал "работаю в цирке. Приставлен к слонам. Слоновьих блох поить." Все смеются. Из вежливости, по наитию, за компанию тоже. Неудержимо ржет Генрих Белль. Фолкнер доволен, улыбается, чувствует себя душою компании. Отсмеявшись, Белль объясняет, что смеялся не над шуткой, а над Фолкнером. Три части "Шума и ярости", как всегда, как и все похожие произведения, кажущиеся самим себе верхом оригинальности, написаны от первого лица и лица эти разные. Впечатления, что это действительно разные люди нет, все тот же чудак и зовут его Уильям Фолкнер. Ходит как пишет, а пишет как Лева. Если вновь вернуться к псевдооригинальности Фолкнера, то можно найти сравнения и похлеще. Скажем, небезызвестная Анастейша из "50 оттенков серого" постоянно у доски объясняет физику процессов и дает математическую интерпретацию всему тому, что только что с ней сделали.

В результате, есть несколько вариантов - что же делать с Фолкнером.
1. Не читать его вообще и не париться по этому поводу.
2. Читать выборочно. Большая часть "Шума и ярости" представляет из себя логическую загадку, не интуитивную, не на уровне каких-то там ощущений, а по тексту, простенько так, разбросаны фразы, раскрывающие сюжет и то, что автор хотел сказать. Наличие шестого чувства у нормального человека, кстати, Фолкнер вообще отрицает. Этим он, впрочем, никого не удивил, ибо часто приходится слышать, например, о "Грозовом перевале", что там все ненормальные. В иные времена, когда люди маялись от безделья долгими скучными вечерами, вероятно, "Шум и ярость" могло показаться занимательным, но только не сейчас, когда это произведение по сути детектив, где гарантированно не получишь удовольствия ни от текста, ни от сюжета. Детективы людям подобным Фолкнеру писать вообще противопоказано, ибо они чаще всего избавляют себя и читателей своих от неожиданных мучений, называя, например, фильм по "Братьям Карамазовым" - "Убийца Дмитрий Карамазов".
3. Можно почитать фантазии критиков и обнаружить много интересного, от чего сам Фолкнер офигел еще при жизни, да и сейчас тоже - иногда в гробу дергается. Наимудрейшие трактовки его романа лишний раз подтверждают мою теорию, что "Черный квадрат" - это дерьмо Малевича, объевшегося активированным углем. И при этом у него еще квадратный задний проход.
4. По ходу чтения можно придумать что-то свое. Самый приемлемый выход, но непонятно - для чего тогда Фолкнер. Это не самый лучший писатель, который будоражит фантазию. От него хочется спрятаться где-нибудь в теплом местечке и спокойно заснуть. И чтобы он не снился.

В общем, по поводу Фолкнера можно понарыть кучу разных версий, найти множество разных смыслов, понапридумывать разную поэтичную и религиозную фигню, но лишь одна версия, сама простая, будет наиболее близка к истине. Но что очень хочется, это написать еще одну главу от имени бедной Кэдди, чтобы во весь голос послать подальше всю эту семейку Фолкнеров. В "Шуме и ярости" сошлись вместе простота и воровство. Говорят, что первое хуже. Не уверен, что в данном случае это так. Фолкнер, безусловно, нагло, на глазах у всех, украл часть чего-то явно ему самому непонятного и что он от этого получил? Если верить, опять же, самому Фолкнеру, то получил один лишь дикий надрыв ("Человек - совокупность его бед" Уильям Фолкнер), потому что достигнуть оригинальности с помощью труда может только больной стахановец. Добавляю звезд за ужасающее трудолюбие в написании нетипичных для себя текстов, хотя никогда бы не разделил каких-то жизненных стремлений с подобным человеком, все, что он считает важным, у меня вызывает острый приступ зевоты. Таким образом, второй раз уже, вслед за Джейн Остин, прихожу к необычному результату, когда общая оценка автора гораздо выше, чем могло бы предполагать прочитанное произведение.