Достоевский. Начало

                И в лёгкости пера познаешь глубину,
                И мысли нет серьёзней,
                Чем шут порой случайно обронил.
                И шутке доброй тоже улыбнитесь,
                Коль друг её от сердца подарил.
                ( не Герцен )               


                Достоевский. Начало.
 
                ( ничего серьёзного, просто шутка )


     Пришёл как-то раз Григорович к Некрасову :
     - А пойдёмте, Николай Алексеевич, к Фёдору Михалычу Достоевскому. Чай пить.
Они-с весьма и весьма презабавную книжечку написали. Целую повесть ! И как хорошо написано-то ! И так они в ней про бедных людей всё описали – страсть как интересно. Риторика да и только. Всё так лаконично обрисовано и по порядочку – оторваться невозможно. А местами так за жалость берёт , что аж плакать хочется. Слезы сами проступают на глазах и читать перестаёшь, пока не протрёшь платком. Во как ! Никто ещё так про бедных людей не писал. А тут оказывается они есть. И знаете, привесёленькие места встречаются. Забавные. Читаешь и не замечаешь, как улыбаться начинаешь. Так и льётся в сердце.
    - К Фёдору Михалычу ? … А пойдёмте! Непременно пойдёмте, Дмитрий Васильевич! Я как раз и сам к нему собирался, да не знаю – удобно ли в сей ранний час с визитом ? Хочу выразить ему мой искренний восторг и восхищение ! Я до самого утра книжечку эту читал, оторваться не мог. Да Вы же сами мне рукопись намедни принесли, запамятовали что ли ?
    -Никак нет-с, не запамятовал. Просто подумал – а захотите ли ?
    - Что за разговор ? Идёмте скорее ! Мне уже не терпится пожать руку новому светильнику русской литературы. Да что там светильник – канделябр ! Люстра ! Светоч !  Его произведение – это канделябр ! Настоящий полновесный, тяжелый, всепрошибающий канделябр. Неоспоримый аргумент, утверждающий новое имя в отечественной и мировой литературе ! Вы даже не представляете, какое новое солнце литературы встаёт над Россией и над миром ! Это скромное ныне имя будет греметь в веках ! Вот увидите. Идёмте !
    И Некрасов, схватив с вешалки пальто и шляпу, выскользнул на лестничную площадку. Он торопился вниз по лестнице, на ходу просовывая руки в рукава пальто.
    - Постойте, Николай Алексеевич, постойте ! Вы меня забыли ! Я с Вами ! – и Григорович устремился вслед за Некрасовым .
   Они вышли, высыпались из подъезда и, возбуждённые нетерпением, пошли вдоль по безлюдной в это время улице.
   - А то, что рано – так это ничего. Я так думаю, они-с не спят. Волнуются – понравилось их произведение или нет ? Так мы уж сразу их и похвалим. То-то он рад будет ! Идёмте .- Григорович несколько волновался, как бы приличия и правила хорошего тона не настигли, не догнали бы вдруг Некрасова и не взяли над ним верх и не заставили ждать до обеда.
    Они шли по улице, эмоционально жестикулируя и, ни секунды не прекращая, говорили, обсуждая прочитанное, проговаривая и указывая друг другу на наиболее понравившиеся места в рукописи и обращая внимание на красоту слога и речи, какими была написана эта повесть. Иногда они на миг останавливались, поворачивались друг к другу, что-то быстро говорили и тут же снова шли дальше. Видимо, настолько единодушны они были в своих суждениях и воцарившееся между ними согласие не требовало дополнительных слов и аргументов. Они  были полностью под впечатлением от прочитанного, что кажется не замечали ничего вокруг, и было очень забавно наблюдать за этой странной жестикулирующей парочкой со стороны.
    Новое, яркое солнце поднималось над горизонтом и вставало над Петербургом. Значит короткая белая ночь только закончилась, но друзья были в нетерпении и не хотели ждать, а потому решили отложить на время по такому случаю принятые в обществе приличия и нанести столь ранний визит.
    Повернув на проспект, они увидали впереди себя важно вышагивающую фигуру Белинского. Вот что значит белые ночи – люди гуляют, когда захотят и совсем не смотрят на часы. Решительно не знаешь, где и когда кого застать. Всё перепуталось и смешалось в Петербурге. Кто-то ещё обедает, а кто-то уже завтракает, кто-то пытается безнадёжно уснуть при свете то ли дня то ли ночи, а кто-то просто не спеша прогуливается по проспекту, раздавая вежливые поклоны встречным мало-мальски знакомым и незаметно разглядывая прогуливающихся скромных хорошо разодетых барышень. Ах, Петербург ! Строгий проказник. Сколько тайн ты умел сотворить и затем сохранить в секрете.
    Белинский шёл по проспекту уверенной самоутверждающейся твердой походкой, размеренным шагом вдавливая мостовую, осознавая свою важность и оценивающе поглядывая на встречных прохожих.
    Григорович бросился за ним в след, догоняя удаляющуюся было от них фигуру этакого монстра литературного Петербурга.
    - Виссарион Григорьевич ! Виссарион Григорьевич ! Постойте !
   Григорович настиг Белинского и, не вдаваясь в фомильярности и церемонии, сразу же объявил :
   - Виссарион Григорьевич, пойдёмте к Достоевскому. Чай пить. Мы с Николаем Алексеевичем к Фёдору Михайловичу в гости идём, так и Вы бы уж с нами заодно. Фёдор Михалыч книжку написали. До того замечательную. Вот сами увидите. Почитаем.  Пойдёмте ?
    - Как же, как же, уже наслышан. Хотя ещё и не читал. Я и сам хотел требовать его к себе, но раз уж так вышло, пойдёмте непременно. А что и как было  потом перепишем для истории. Знаете, господа, я решительно хочу требовать его к себе !
    И они втроём зашагали по Невскому. Григорович и Некрасов наперебой рассказывали Белинскому о книге Достоевского, как замечательно она написана, какие удивительные моменты там есть и каким красивым и необыкновенным языком всё в ней изложено. Белинский слушал молча и только восхищался временами, не находя повода для возражений. Ему уже не терпелось самому взять в руки рукопись и прочитать эту повесть.
    -А не зайти ли нам в кондитерскую на Конюшенной ? – вдруг предложил он. – Возьмём что-нибудь к чаю. Не с пустыми же руками идти в гости. А там очень даже хорошие булочки. И ассортимент. И недорого. И в разливчик кое-что есть. А если хотите, то и обед. А кондитерницы какие ! Просто прелесть что такое ! Я там часто бываю. Чай кушаю.
    - А давайте, конечно, зайдём ! – дружно согласились и поддержали его друзья. – В это время и с пустыми руками действительно как-то не ловко-с.
    И друзья направились к маленькой уютной кондитерской, расположившейся в доме в конце Большой Конюшенной, сразу за афишами театра.
    - То-то Фёдор Михалыч обрадуется !
   Они выбирали на прилавке из ассортимента разные, но все такие вкусные, ароматные, теплые булочки, когда Григорович вдруг предложил :
    - А не взять ли нам с собой Наполеона ?! С Наполеоном куда как интереснее в гости ходить.
    - Хорошая идея ! – поддержали Григоровича друзья. – Давайте возьмём Наполеона ! Непременно возьмём. Сударыня, дайте нам Наполеон. И заверните его, чтобы не рассыпался по дороге.
    Решив таким образом дело, друзья с Наполеоном и корзинкой булочек направились дальше. Григорович шел впереди и нес, несколько торжественно и даже церемониально,  в двух руках перед собой торт «Наполеон» , представляя, как торжественно, ярко и многозначительно он будет выглядеть в глазах Достоевского, когда Фёдор Михалыч откроет дверь и увидит на пороге его, сияющего от радости и с Наполеоном в руках. Радужные мечты Григоровича прервал Некрасов :
    - А не пригласить ли нам с собой Николая Васильевича Гоголя ? – предложил он.
    - Да где его сейчас найдёшь ? – усомнился Григорович, которому уже не терпелось предстать с тортом перед Достоевским и прочитать в его глазах удивление и восторг одновременно.
    - Да он должен быть тут, в сквере неподалёку. – возразил ему Белинский. – на скамейке, в тени под старыми липами. Он часто там и по долгу просиживает. Ему мёртвые души покоя не дают. Давайте заглянем туда. Это рядом, недалеко.
    И они направились в сторону сквера.
    Целеустремлённая компания литераторов шла по Невскому. Но в какой то  момент, проходя мимо палатки «РосЪимПечать», Григорович несколько сбавил шаг. Можно было подумать, что он залюбовался на саму будку, как и всё в Петербурге исполненную инженерно и полновесно, с любовью и особым строгим шиком, подобно творению некоего зодчего. Круглая будка из точеного дерева лаконично и строго отделанная, отлаченная в дубовый цвет и будто отполированная была словно вдавлена на четверть одним своим краем в угол дома на перекрёстке, как надрезанная соразмерно головка сыра, доведись её приложить на этом месте. Между тем Григорович объявил друзьям :
    - А знаете какую я тут недавно штуку узнал, господа ! Сейчас расскажу. Довелось мне не так давно проходить мимо вот такой вот палатки. Дай, думаю, попытаю счастья и куплю билетик лотереи «Деревянное лото». Подхожу, спрашиваю киоскёра : «Дайте-ка мне, любезный, один билетик на выбор.» И знаете, что он мне ответил ? Вы даже представить себе не можете. Этот шельмец мне говорит : «На выбор не получится, Ваше благородие. Давеча заходили Фёдор Михайлович Достоевский, так-с все красные нечетные билетики и купили-с. Будете выбирать из того, что осталось ?»  Вот тут мне и подумалось : «А Фёдор Михайлович то игрок, однако-с.  Да ещё и какой ! Азартен-с. Думаю, мы ещё о нём услышим. И не раз. Он даст о себе знать. Так или иначе.» И вот вам, пожалуйста. Сегодня книжицу написал, а что же будет дальше ? Помяните моё слово, господа – это только начало!
   -Ну, так а Вы что же ? – спросил Григоровича Белинский. – взяли в тот раз билетик ?
   - Взял.. – немного стушевавший и сбавив задор ответил Григорович. – взял чёрный с окончанием на нуль , да только пустое всё. Ну да ничего , может когда-нибудь ещё возьму, и тогда мне непременно повезёт. Надо только с чувством подойти. Вот как почувствуешь – сейчас или никогда, так сразу и надо брать. Хотя… другие вон, на сдачу билет берут, и выигрывают. Как тут угадаешь ? Одним словом – рулетка всё это. Колесо фортуны…   
     Тургенев возник перед друзьями как то сразу и неожиданно. Он шёл навстречу, хмурый и серьёзный, вальяжно переставляя трость по брусчатке тротуара, держа ее в руках более для фасону, чем по необходимости,  и казалось о чём то размышлял, не замечая никого вокруг. Он бы так и прошёл мимо, не обратив на дружную компанию никакого внимания, если бы его не окрикнули.
    - Иван Сергеевич ! Дорогой ! Здравствуйте ! – первым обрадовался неожиданной встрече Григорович. – Что-то Вы хмурый такой сегодня ? Слыхал, Вы недавно на охоту удачно сходили.  Поздравляю ! А мы вот тут к Фёдору Михайловичу Достоевскому чай идём пить. Пойдёмте с нами ? Фёдор Михалыч книжку написали про бедных людей. Ну до того хорошую. Вот, спешим поздравить. И тортик уже прикупили, и булочки в корзинке припасены. Чувствуете, Иван Сергеевич, какой аромат из корзинки исходит ? Какой запах ! Так бы вот сейчас же, сей миг взял бы булочку и съел. Да разве Виссарион Григорьевич позволит? Ему палец в рот не клади – сразу откусит наполовину.
    Белинский на протяжении всего разговора стоял молча, крепко держа в одной руке корзинку с пирожками. Он был серьёзен, твёрд и неприступен, как кремень. По всему было видно, что пирожки и булочки он не отдаст !
    - К Достоевскому ? … - несколько смутившись произнёс Тургенев. – Гм…  Нет-с, знаете ли, не пойду. Увольте. Мы с Фёдором Михайловичем , знаете ли, разные сорта чая употребляем. Разногласия у нас с ним на этой почве-с. Не пойду. И не просите. Впрочем …  вот, возьмите мою визитку. Передайте ему. И довольно. Будет. И впредь прошу меня не утруждать. А сейчас прошу прощения, господа, мне пора. На вокзал-с. Уезжаю. За границу. Оттуда, знаете ли, виднее. Прощайте…
   И Тургенев пошёл своей дорогой, как ни в чём не бывало. А друзья направились к скверу, где надеялись застать Николая Васильевича Гоголя.
    Белинский оказался как всегда прав и они застали Гоголя в сквере, под старыми липами, на скамейке, сбоку которой чуть возвышалась солидная чугунная урна. Рядом с ним на скамейке лежала пачка исписанной помятой бумаги, а сам он, задумчивый и печальный,  спичкой поджигал какой-то один из листов.
    - Ах, оставьте, Николай Васильевич, оставьте. Бросьте. Спички гению не игрушка. Доброе утро. – вполне по дружески и вместе с тем несколько возбуждённо обратился к нему Некрасов. – Пойдёмте ка лучше с нами к Фёдору Михайловичу Достоевскому чай пить. Фёдор Михалыч книжку написали. И весьма хорошую, осмелюсь утверждать. Вот увидите, когда-нибудь его портрет будет висеть рядом с Вашим. Ну и я где-нибудь около вас рядышком пристроюсь. – скромно улыбнувшись добавил он.
    - А пойдёмте. – заинтересованно отозвался Гоголь. – И действительно, нынче тепло, так чего зря бумагу жечь ? Успею ещё…
    Николай Васильевич сложил поаккуратнее стопку исписанной бумаги , перевязал её крест-накрест холщёвой веревкой, взял под мышку, и вся компания покинула уютное тихое место под старыми липами, оставив их наедине с этим чудесным солнечным утром.
    На выходе из сквера Григорович обратил внимание на памятник Александру Сергеевичу Пушкину, гордо возвышающимся на высоком пьедестале из нерукотворного гранита.
    - А не взять ли нам Александра Сергеевича тоже с собой ? – вдруг предложил он.
    - А что, хорошая идея. – разом и единодушно поддержали его радостные и восторженные друзья. – Берем !  Это и хорошо придумано, и достойный подарок Фёдору Михайловичу будет. Символичный. Symbolic одним словом.
   - Друзья мои, друзья, одумайтесь .- прервал их восторженный порыв Некрасов. – Подумайте только, какой конфуз из этого может произойти. Не дошло бы до скандалу. Ещё чего доброго скажут, что мы его украсть хотели ! Зачем доводить до скандала в сей радостный день ? Оставьте. Да и Александр Сергеевич с пьедесталом вряд ли войдёт в квартиру Фёдора Михайловича. И без пьедестала тоже. Да и тяжеловат он несколько, чтобы его вот так нести. Одумайтесь, господа.
    Друзья несколько расстроились от того, что так резко были прерваны их благие намерения и души прекрасные порывы. Удручённо окинули памятник оценивающим взглядом, взвесили «на глаз» все за и против и решили, что всё же Николай Алексеевич по своему прав и без конфуза тут бы вряд ли обошлось, да и нести такой тяжёлый чугунный памятник казалось не с руки. Тем более что руки Григоровича были заняты Наполеоном , а Виссарион Григорьевич не выпускал из рук корзинку с Булочками. В руках же у Гоголя была перевязанная веревкой толстая кипа бумаги , с которой он тоже вряд ли бы расстался просто так. Оставался Некрасов , которому эта затея сразу же пришлась не по душе.
    Первым не растерялся и нашёл выход из такого затруднительного положения Григорович :
    - А давайте лучше после чаю приведём сюда в сквер Фёдора Михалыча, тут ему памятник и подарим. Вручим, так сказать, самолично. Только заранее не говорите. Представляете – какой приятный сюрприз его ожидает !  А дальше пускай они-с уже сами потом решают и им распоряжаются – куда и как.
    А давайте ! – единодушно поддержали его друзья. И радостные от того, что им удалось избежать возникшего было некоего  затруднительного положения и не наделать конфузу, гурьбой двинулись дальше, к дому Достоевского.
    Яркое солнце вставало над Петербургом проникая во все щели и освещая все закоулки и что-то доселе неведомое вторгалось и вливалось в столичную жизнь.