Рассказ о Ван Гоге

Вот, смотрю на его картины и задаюсь вопросом: откуда у него желание такое, рисовать простых людей, крестьян, “едаков картофеля”, шахтёров, рыбаков, женщин легкого поведения?

Всё это, конечно, от Христа. Ведь Господь, каких набрал Себе учеников? Из рыбаков, простых рыбаков. А кем была Мария Магдалина? Женщина легкого поведения.
Вот и Ван Гог: он тоже любил людей простых, шахтеров. Чтобы рисовать их, он даже спускался в шахту. А отец Винсента был пастором протестантской церкви. Но, по-видимому, злой он человек. Когда узнал он, что сын его тратит его деньги на женщин легкого поведения. Старик, обозвав сына почему-то фарисеем, сказал:
-Ты от меня больше не получишь ни копейки, сударь!
-Спасибо и на этом, отец.
-На “этом”, - опять спрашивает отец со злобой, - это на чём?
-Отец, я докажу всей своей жизнью…
-Чего?
-Что я не фарисей. Потому, - говорит, - отец, что есть фарисейство? Это когда всё в жизни извращается. Скажем, когда прикрытие наготы кожаными ризами преобразилось в украшение себя богатыми одеждами.
-Это есть фарисейство, отец!
Скромные жилища стали заменяться огромными и великолепными палатами.
-Это есть фарисейство, отец!
Явилась роскошь, с её бесчисленными требованиями, которые обращались в закон общества падших человеков.
-Это есть фарисейство, отец!
Законное совокупление полов для размноженья рода человеческого изменилось в ненасытное любодеяние.
-Это есть фарисейство, отец!
-Это ты мне говоришь? – сказал старик и рассмеялся.
-Ты почему смеешься, отец?
-Потому что яйцо учит курицу!
-Почему же…
-Вон из моего дома, Наполеон!
-А чем тебе, отец, плох Наполеон?
-Он, как и ты, антихрист! И ничего ты мне никогда не докажешь. Ещё молоко на губах не обсохло, сопляк!

Хотя Винсенту было уже 27 лет. Он, написав картину “Едоки картофеля”, доказал, что он не фарисей. В его картине решительно нет ничего фарисейского. Напротив, видны крестьяне-труженики. Предельно чувствуется она – тяжелая, физическая работа в хижине. А как интересно написаны крестьяне: лица у них точно “картофельные”, особенно руки – они “земляные”. И, однако же, это не тронуло пастора. Он оценил его работу одним словом:
-Мазня!
***
И всё-таки, и все-таки! – говорил Винсент, когда выбежал на улицу. – Отец, может быть, даже прав?
Да! Ведь он Наполеона назвал антихристом. А это отчасти так оно и есть.
Но, однако, всё прочее - это старческий умаразм. Например, как он говорил о науках:
-Науки человеческие, будучи плодом падения, удовлетворяя человека, представляя Божию благодать и самого Бога ненужными, хуля, отвергая, уничтожая Святого Духа, соделались сильнейшим орудием для поддержания и укрепления человеческого падения.
Старик ещё выдал:
-Ученость есть мерзость и безумие перед Богом; она – беснование.
Он ещё ему из апостола Павла привёл цитату, благо память была ещё очень хорошая:
-Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир.
Потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут.
И вот эти слова “да и не могут” сперва-то, было, возмутили ранимую душу Винсента, так что он сказал отцу резко:
-Пример?
Это, знаете, звучит как шекспировское “платок!”. Но пастор прищурился и отвечал:
-А почему, скажи-ка мне, Ева отдалась Змию? Потому что она женщина: женщина, которая жить иначе не может.
-Может, тогда и Мария Магдалина отдалась Христу поэтому?
-Конечно, поэтому. Ведь она женщина лёгкого поведения. Да, она иначе жить не может!
Он уже в омнибусе ехал в Париж на встречу с братом Лео, а в голове его звучали слова Апостола: “да и не могут”.
Теперь он думал про святую Марию Магдалину: “Она! Это она Господа нашего привела на крест!”

Он на этой религиозной почве лишился рассудка: для него все проститутки стали святые. И когда ему одна из них сказала: “Винсент, какие у тебя уши! Подари мне своё ушко!” Он отрезал бритвой ухо. Завернул его в тряпицу и принёс ей в качестве подарка. Ясно, что на такое способен человек сумасшедший. И, однако же, он объяснил свой поступок так:
-Это моё ухо попросила святая Мария Магдалина!
-Святая? – удивился лечащий врач. – Да, конечно, как ей откажешь?

Но, брат, что меня удивляет: вера, какая вера у художника! Словам, которые он говорил отцу, что докажет ему, что он не фарисей. Теперь вот в психушке заставили его брата Теодора (Тео) полюбить его с ещё большей нежностью. Он сделал всё, чтобы больной брат пошёл на поправку. Винсент написал самые удачные полотна, находясь в психиатрической больнице.

Музей Винсента Ван Гога в Амстердаме – крупнейшее в мире собрание произведений великого художника: 200 полотен, 580 рисунков, 4 альбома с эскизами и 750 писем. И вот что интересно: все полотна, рисунки и письма самыми интересными кажутся как раз этого “сумасшедшего” периода. Именно в это время он пишет так уверенно, “совершенно гениально”, так что благодаря работам этого периода его называют великим художником-импрессионистом.

И у нас в России есть такой художник. Это Исаак Левитан. Он тоже сошёл с ума, но так, что самые гениальные его картины написаны “больным” Левитаном. Так что, выходит, и с ума можно сходить по-разному. Ленин тоже в конце жизни, как ты знаешь, брат, сошёл с ума. Но его сумасшествие – это наказание ему за его революционную деятельность. Она, эта деятельность, такая, что решительно его надо выкинуть из мавзолея.

Ведь и я тоже был, лечился в психушке. Я там написал роман “Больница”. Помню, говорю больным в “палате Кашпировского”:
-А какой путь у Ленина? А? Какое существо вселилось в Ленина? Доброе или злое?
-Злое. Потому что никто не принёс столько зла нашей России, как Ленин. Знаете ли вы, - обратился я ко всем больным в палате, - какой суммой денег можно – хотя бы примерно – оценить только одни дворцы на Руси? По России были разграблены и обезображены дворцы – страшно сказать: сколько? Тысячи! А церквей сколько? Ещё сколько прекраснейших храмов и монастырей уничтожено? Господа вы мои хорошие! Если такой ущерб перевести на доллары, пожалуй, будет сумма – великая! – астрономически. Ни одна тысяча миллиардов. Вот какой Ильич! Ильич, которого мы, однако ж, считали добрым и умным человеком! Но, простите, есть ли в этом какой ум? Когда родному Отечеству, Родине-то своей принёс он столько зла?! Знаете, судари, если к этому злу прибавить ещё и зло такое – уничтожение самого ценного! – человека. Говорят: душа человека больше вселенной. Но что он сделал с душой человека русского? Вот это, судари, ущерб! Он уже будет составлять, пожалуй, триллионы… Нет! Этот ущерб невозможно ныне оценить даже вот какою цифрою: сто тысяч триллионов помноженные на сто тысяч триллионов. Вот, господа вы мои хорошие, великая Россия наша получила какое зло! – от Ленина, ленинизма и большевизма.
Понимаете, почему я говорю, что его надо нам выбросить из мавзолея?
***
Вот, смотрю на балерину, танцующую в “Лебедином озере”, она так хорошо танцует чёрного лебедя, что я ею очарован. Но! Я вспоминаю, как Ван Гог говорил, выражал своё мнение отцу о кожаных ризах. Да, именно, что их так преобразовало? Что они уступили легко своё место богатым одеждам. Я говорю мысленно Ван Гогу:
-Балет, Винсент. Он куда как ещё превосходит богатые одежды!
Вот, слушаю Жириновского: он решительно убеждён, что если станет президентом, то все наши скромные жилища (хрущёвки) он легко заменит на удобные для жизни дома. Но я ему мысленно отвечаю:
-Это есть фарисейство, отец. Потому что для жизни всего удобнее живая природа. А вот её-то и не надо перестраивать.
Вот слушаю Владимира Путина: он тоже решительно убеждён, что если он станет президентом, то не только Дальний и Ближний восток с нами объединяться в борьбе с террористами, но и Китай и Индия будут нашими союзниками в борьбе с ними!
Я и ему мысленно отвечаю:
-Это есть фарисейство, отец!
Потому что роскошь, с её бесчисленными требованиями, руководит уже давно в мире так, что терроризм стал тем же фюрером, что и Гитлер. Так что, Владимир Владимирович, все ваши благие намерения и замыслы есть, как мой Винсент выражался:
-Это есть фарисейство, отец!

И что тогда нужно сделать нам, всем избирателям России? Надо проголосовать за Павла Николаевича Грудинина. Он, только он, способен перестроить ныне нашу политику. Да! Он сможет её перестроить так, что Россия станет процветать, как процветает его совхоз имени Ленина.

Но, спрашивается, почему на такое способен только Грудинин? А вы представьте его такую работу: как вырастить новый сад? Я хочу сказать, если человек сумел создать совхоз такой, ведь это уже достигнутое торжество. Вот он, вот такой человек, он уже имеет право руководить государством. Такой человек предпочтительнее, конечно, чем тот, который ныне обещает нам стабильность.
Но, однако, какое наше фарисейство. Оно стабильное. Оно совершенно такое же, каким оно было ещё и тогда, при Христе. Ведь, кажется, как можно было распять Сына Бога на кресте? Но, ведь, распяли!

Вот так и с нашим Грудининым может получиться. Они его, товарищи, могут извратить, они уже, пожалуй, скоро его покажут нам таким, что мы, прейдя отдавать свой голос, скажем:
-Нет уж, пусть будет президентом тот, кто гарантирует нам стабильность.
Пресловутую стабильность, потому что она, такая стабильность, фарисейская. Товарищи дорогие, как живут простые люди в России и её чиновники? Ведь разница ужасающая. Пожалуй, даже можно сказать так: от стыда можно провалиться сквозь землю!

Разница настолько велика, что хорошо бы господину Жириновскому показать нам эту разницу на примере совхоза, которым руководит Павел Николаевич Грудинин и государством, которым руководит Кремль.

У Грудинина работники совхоза получают от 70 тысяч и выше. А о детях, начиная с ясельного возраста и до окончания школы, как он печётся?! И нельзя, конечно, забывать и про медицинское обслуживание, какое оно в совхозе Грудинина, у нас ныне вызывает только восхищение. Да, слова восхищения произносятся сами:
-Эх, нам бы такого руководителя!

А то положение, в каком находится ныне уже вся страна, знаете, у простого человека слова какие произносятся сами:
-Господи, да это что же твориться? Как же это мы профукали Советскую Власть?!
Вот, господин Жириновский, о каком “фарисействе” вам следует повести ныне речь!
Но при чём же здесь Ван Гог? А при том, что его бедственное положение, в каком он находился всю свою жизнь, оно перекликается с положением нашей страны ныне. Оно совершенно такое же: страна наша и талантливая, и несчастная.
Читатель! Всё это я говорю, конечно, образно: Ван Гог – да, это, как и Россия! Она и талантливая, но и несчастная!