Башня Ч, или Аномальная зона

Мистический триллер

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В тихий июльский вечер от причала пансионата «Сосновый Берег» отошёл небольшой прогулочный катер на 12 пассажиров, под брезентовым навесом, в случае дождя. Рулевым был бородатый молчаливый дядька, в наброшенном плаще с капюшоном.
 Сам пансионат находился неподалёку от маленького заштатного городка Со;сенки,  по соседству с одной из центральных  областей России.
Был городок заложен князем Никитой Шишковым ещё в 13 веке, и с той поры ни разу не перестраивался, оставаясь в тех же пределах, как и при князе.
Сосенская молодёжь почти вся уехала в большие города, ополовинив, тем самым, и так небольшое количество жителей. Так что остались в городе, кроме стариков да калек, ещё и мастера народных промыслов. Одни вырезали деревянные кру;жки да резные фигурки, другие  расписывали металлические подносы – совсем не так, как жёстовские мастера, а по-своему, по-сосенски, третьи плели корзины да изгороди, а четвёртые ковали подсвечники на три, пять и более свечей. Как по вечерам на городском базаре зажигали на них свечи – такая красота вспыхивала – глаз не оторвать!
Рядом от Сосенок и находился пансионат «Сосновый Берег».
Был он небольшой, человек на пятьдесят отдыхающих. Каждый день – после завтрака или до обеда, а чаще перед ужином – отправлялись они кататься на прогулочном катере. И  обязательно под музыку – всегда находился «свой» музыкант-отдыхающий, что играл на гитаре или скрипке, а то и на «волшебной флейте», превращая несколько часов небольшого круиза в дивное музыкальное путешествие вдоль берега, по реке Шишковке, к древнему маяку, что стоял несколько столетий за поворотом реки, на холме небольшого острова. Обойдёт его катер вокруг три раза да и воротится к причалу пансионата.
Так было и в этот раз.
Правда, заняли свои места на катере всего шесть человек из двенадцати – две женщины и четверо мужчин.
Молодой человек в модной куртке, лет тридцати, оказавшийся среди них с  гитарой,  пел под свой аккомпанемент разные знакомые песни, а остальные отдыхающие ему с удовольствием подпевали. 
Ничего не предвещало плохую погоду и уж, тем более, шторм.
Однако, как только катер свернул по повороту реки к древнему маяку – небо вдруг почернело, солнце пропало, раздались раскаты грома, вспыхнули молнии, и на Шишковку обрушился сильный ливень. Волны поднялись двухметровой стеной, норовя затопить катер.
Повернуть назад было уже невозможно из-за сильного ветра, и бородатый рулевой, не говоря ни слова, направил катер в сторону маяка.
Когда до островного причала оставалось метров тридцать, на катер налетел ураган такой силы, что тот, словно лёгкая лодка, накренился к воде и перевернулся под громкие женские крики. Четверо пассажиров – трое мужчин и женщина средних лет из последних сил поплыли к маяку, и когда вскоре почувствовали под собой твердь, только тогда увидели, что молодая женщина и двое мужчин, в том числе рулевой, исчезли в бурлящем бешенстве волн и водопаде дождя…

…Древний маяк представлял собой округлую башню, высотой метров сорок,  сооружённую из скальных камней неправильной формы и имел на разной высоте несколько небольших окошек.
Один из спасшихся –пожилой мужчина, лет шестидесяти, – повредил правую ногу, и теперь двое других помогали ему дойти до дверей башни. Он же, обхватив их за плечи, подпрыгивал на одной левой.
К счастью, входная дверь была не заперта, и все четверо, промокшие до костей,  поднялись по  каменным ступеням на высокий первый этаж и очутились внутри маяка.
Эта была большая просторная комната.
С левой стороны уходила вверх винтовая деревянная лестница, под которой пылал жарким пламенем камин грубой работы. С двух его сторон стояли кресла-качалки, с одинаковыми клетчатыми пледами на спинках.
Над каминной полкой сушилась на верёвке мужская одежда – чёрный свитер грубой вязки, две пары шерстяных носков и длинный, словно питон, вязаный шарф. А над всем этим, почти под потолком, висели старинные бронзовые часы без стрелок, с пятью сохранившимися цифрами на циферблате.
С правой стороны комнаты высился резной буфет с посудой. Радом с ним на стенке висел образок, освещённый огоньком свечи.
 В центре комнаты стоял тяжёлый дубовый стол с зажжённой свечой, вокруг которого стояло несколько табуретов.
У окошка примостилась ширма, за ней виднелась часть кушетки.
Вой ветра становились всё глуше, однако не прекращался ни на мгновенье. Где-то вдалеке раздавались удары грома.
– Боже! – сказала женщина, присев на табурет. – Была она небольшого роста, худощавая, но крепкая, лет пятьдесят.  – Неужели спаслись? Я уж подумала: конец!.. 
– Кривая вывезла! – ответил молодой человек, что пел песни под гитару, снимая куртку.
– Какое счастье, мои дорогие! – радостно произнёс восторженный на вид мужчина, лет сорока. – Маяк-то, оказывается, обитаем!.. Настоящий островок спасения!   
– Не для всех... – глухо сказала женщина,. – Та девочка… наверное… погибла. Жаль! Кажется, её звали Алина…
– Спастись в такой шторм можно было только будучи на дружеской ноге с Богом… – заметил молодой человек.
– Как я, например… – горько пошутил потерпевший с больной ногой. – А вот священник погиб!.. Уж кто-кто…
– Давайте пока не будем это обсуждать… – предложила женщина. – Дайте отдышаться…
Мужчину с повреждённой  ногой посадили в одно из кресел у камина.
– Его лучше на кушетку, – сказала мужчинам женщина.– Я осмотрю ногу…
Потерпевшего осторожно положили на спину. 
Женщина, присев рядом с ним, закатила штанину и, сняв с его ног мокрые сандалии с носками,  начала тщательно ощупывать опухшую стопу.
– А вы врач? –  поинтересовался у неё молодой человек.
– Хирург, – ответила та и представилась: – Дятлова Вера Евгеньевна.               
– Очень приятно... – кивнул молодой человек. – Ажищев Сергей Владимирович, Можно без отчества. – И тут же стал заниматься своим мобильником.
– Я вас сразу узнала, – кинула на него мимолётный взгляд Дятлова.
– Я тоже… – морщась от боли, произнёс потерпевший. – Ещё на причале я очень удивился: знаменитый журналист на краю географии! 
– Уж такая наша работа! – без напыщенности ответил Ажищев.
– Э-э, нет! У вас «места ягодные»! – возразил с хитринкой пострадавший мужчина. – Здесь что делаете?
– Всё-то вам расскажи!.. – полушутя ответил молодой человек. – Кстати, вы кто, простите?..
Мужчина с повреждённой ногой представился:
– Угрюмов... Роман Григорьевич...  Из Петербурга… Федеральный судья…
– Ого! – только и ответил известный журналист.
– Каков вердикт, доктор? – спроси судья у «хирургини».
– Ничего опасного! – обрадовала она. – Перелома нет…
– А как же опухоль?..
– Скорее всего, небольшой вывих… Вернёмся в пансионат, сделаем рентген. А пока плотно перевяжем…– И обратилась к восторженному мужчине: – Принесите, пожалуйста, шарф с каминной полки!..
– Меня Николаем Петровичем зовут, – представился тот с застенчивой улыбкой, – А  фамилия моя Сухоребров… Я учителем биологии в Детском доме работаю… Под Владимиром… – отчитался он, протягивая шарф.
 – Очень приятно… – ответила Дятлова, перевязывая шарфом ногу Угрюмова.
– А-а-а, пестики-тычинки! Знаем-знаем! – весело воскликнул Ажищев. – Небось, на практических занятиях показываете детям метод безопасного секса!
– Что вы такое несёте?!..  –  вытаращил на него глаза Сухоребров
– А что?.. Детей нужно учить жизни с ранних лет. Чтобы в подворотнях не блудили. А на выпускных экзаменах торжественно вручать «Аттестат половой зрелости»!..
– Да у вас, любимый… прямо-таки, какой-то… болезненный комплекс!.. – Сухоребров снял с себя мокрую футболку и повесил её сушиться на верёвку, над каминной полкой, рядом с чужой одеждой.
– Это у вас «комплекс ГТО»! – усмехнулся  Ажищев. –  А я человек без комплексов!
Дятлова, перевязав ногу Угрюмова, укрыла её пледом, затем, поставив ширму у стены, стянула второй плед с другого кресла и скрылась с ним от мужских глаз.
– Как хорошо, что среди нас врач! – радостным голосом заметил Сухоребров. – Как-то на душе спокойней…
– Да уж, большое везенье!.. – хмыкнул Ажищев, продолжая возиться с мобильным телефоном. – Впрочем, тот факт, что с семьёй последнего российского Императора был доктор Боткин, никак не повлиял на фатальный исход в Екатеринбурге…
– Что вы такое говорите, мой дорогой!.. – нервозно произнёс учитель из-под Владимира. – Вспомнили событие почти вековой давности! И, главное, абсолютно не в тему!.. Лучше займитесь сушкой одежды…
Ажищев внял совету биолога и, сняв с себя мокрый свитер, отжал его у входной двери и повесил на верёвке над каминной полкой. 
Судья протянул журналисту мокрую рубашку:
– Не сочтите за труд…
Тот стал развешивать общую одежду:
– Очень интересно., – сказал он, – куда подевался смотритель маяка? Не мог же надолго оставить пылающий камин и горящие свечи… Мало ли что!...
– Может, наверху?.. – предположил Сухоребров.
Ажищев поднял голову и крикнул:
– Эй! Есть здесь кто-нибудь?!
Все прислушались… Однако никто не отозвался. Тогда он взбежал по винтовой лестнице, но тут же возвратился:
– Увы, никого! И дверь на смотровую площадку на замке…
– Может, спустился в подвал… – теперь уже предположил судья.
– Или вышел в сарай за дровами… – сказал Сухоребров. – Когда мы               подходили к маяку, я заметил слева несколько хозяйственных построек…
– А я думаю, – серьёзно произнёс Ажищев, – что человек отправился в супермаркет, чтобы основательно подготовиться к нашему приезду… 
Из-за ширмы появилась Дятлова, закутанная в плед, и тоже принялась развешивать над каминной полкой кофту, юбку и колготки.
– Оказывается, вы и в жизни такой же неунывающий! – сделала она комплимент Ажищеву.
– А чего унывать? Чему быть, того не миновать!
– Ну, и правильно! Я тоже в чём-то фаталистка!.. 
 – Чёрт! Наверное, вода попала!.. – огорчился он, тряся в руке мобильник. – Все контакты намокли!..
– А я свой потеряла... – печально произнесла Дятлова. – Такая жалость!
– А где ваш телефон, Роман Георгиевич? – спросил его Сухоребров.
– Наверное, тоже выронил… – ответил судья. – Не маячьте, пожалуйста, у меня голова идёт кругом!
Учитель биологии послушно присел на табурет:
– Дорогая была игрушка!..
– Бог с ним! –  ответил Угрюмов. – Жаль, фотокадры пропали!
–  Ещё нащёлкаете! – успокоила его Дятлова.
– Да нет, уже не повторить... – хмуро возразил Угрюмов. – Перед отъездом сделал несколько снимков друга юности… А вчера позвонили, что он скоропостижно скончался…
– Да вы что! – воскликнула она. – Ах, какое несчастье! Примите мои соболезнования…
Сухоребров вновь вскочил и принялся нервно ходить по комнате.
– А дождь всё не уймётся, – заглянул он в окно. 
– А я внучке позвонить обещала… – сказала «хирургиня», садясь в кресло. – У Леночки сегодня день рождения… Надо же, как не повезло!..
– И сколько вашей Леночке стукнуло?.. – поинтересовался Ажищев.
– Пять, – ответила Дятлова. – А выглядит на все семь…
– Я думал, семнадцать… – разочарованно произнёс молодой человек, сунув мобильник в карман  джинс. – Ещё гитару как назло, утопил… Хорощий был инструмент. « Фэндэр»!.. А у вас мобильник работает? – обратился он к Сухореброву.
– Оставил в пансионате на зарядку… – ответил тот и тут же спросил у остальных: – Родные мои, вам не кажется странным, что не было предупреждения о готовящемся шторме?..
– По всей видимости, прогноз никто не знал заранее! – сказал Унрюмов. – Да сядьте вы, ради Бога!..
Сухоребров вновь присел на табурет:
– Ну, как же так?! – возмутился он. – Отправлять людей на речную прогулку и не подумать, что может случиться!..
И тут же снова вскочил, продолжая ходить туда-обратно.
– Всё произошло так внезапно! – воскликнула Дятлова. – Из ничего!.. Солнечный день! Полный бриз! И вдруг – на тебе!..
– У нас всё происходит внезапно!.. – ответил Ажищев. – То революция, то дефолт!  Пора бы привыкнуть…
Медленно, со скрежетом открылась железная входная дверь.
Все обернулись.
В комнате появились двое пропавших пассажиров с катера: священник и девушка Алина. Оба в мокрой одежде.
– Алиночка! Отец Борис! – закричала Дятлова. – Господи! Живы!
Она бросилась к ним.
– Слава Богу!.. – перекрестился священник.
Дятлова крепко обняла девушку. Та громко зарыдала.
– А мы уже решили, что вы… того… – признался Ажищев, помогая усадить обессилевшую девушку в одно из кресел.
– Всё, всё! Успокойся!.. – сказала ей Дятлова. – Теперь мы снова вместе!..
– Я тоже, грешным делом, подумал, что только вдвоём и спаслись…– промолвил отец Борис, замечая на облупленной стене образок. Подойдя к нему, он принялся молча молиться.
– Вы бы рясу высушили, батюшка! – сказал ему Сухоребров. – Над камином есть место…
Священник не ответил.
– Н-неуж-жели всё з-закончилось?.. – произнесла дрожащим голосом Алина. – Ещ-щё немного, и я бы сошла с-с-с ума…  А в-ветер… в-ветер!.. Я чуть не з-задохнулась!..
И она рассказала, как они с отцом Борисом попали под перевёрнутый катер, как  батюшка помог ей выбраться из морского плена. Плавала Алина хорошо – в детстве занималась и танцами, и плаваньем, но зацепилась ремнём на джинсах за металлический крючок от брезента, и если б не священник, не сидеть бы ей тут вместе со всеми… А вот бородатый рулевой так и не выплыл…
– Бедная девочка!... – только и шептала Дятлова. – Ну, успокойся!.. Тебе нужно переодеться…
– А давайте в костюм Евы! – предложил Ажищев.
– Не слушай его! – сказала «хирургиня». – Впрочем, здоровая доля юмора тебе не повредит.
Истерика у Алины почти прошла.
Дятлова сняла с верёвки над каминной полкой сухие свитер и носки, принадлежащие смотрителю маяка.
Ажищев подошёл к кушетке, на которой лежал Угрюмов:
– Не одолжите девушке плед? – спросил он судью.
– Конечно, берите! – ответил Угрюмов. – Делиться всем – это у нас в крови.
Ажищев протянул плед Алине.
– Спасибо, Роман Григорьевич! – поблагодарила его Дятлова.
Угрюмов лишь хмыкнут в ответ и прикрыл глаза.
Дятлова с Алиной прошли за ширму.
– Жаль, что разобюлачение пройдёт не на моих глазах! –                сказал им вслед Ажтщев.
– Пошлость так и лезет из вас, – заметил Уг рюмов.
– При чём тут пошлость:? – воскликнул журналист. –  Моя профессия – заниматься разоблачениями!
– Неужели у вас нет ощущения, господин Ажищев, что всё, что вы делаете – на телевидении или в прессе – приносит один лишь вред?..
– Кому?
– Всем! Общество консолидируется, а вы стараетесь его разобщить!
– Интересное наблюдение!
– Вы – или провокатор, или…
Ажищев понизилл голос:
– … агент с Капитолийского Холма!..  Вас это устраивает?
Судья безнадёжно махнул рукой.
– За что ж вы меня так ненавидите?.. – спросил его журналист. – У вас в каждой фразе иголку негде воткнуть!
– За цинизм! – ответил Угрюмов.
– А это уже тост. Браво! Жаль, нет бокалов! Ну, «за цинизм», так «за цинизм»! Хотя лично я бы добавил: «за здоровый цинизм»!
– Во-во! Любимая фразочка лицемеров!.. Цинизм не может быть здоровым, господин Ажищев! Как не может быть здоровым издевательство и бунтарский вандализм над общечеловеческими ценностями! Или глумление над моралью и достоинством человека!
– Какие справедливые слова, господин федеральный судья!.. Пойте, пойте!.. Где-то эту песню я уже слышал…
– Они идут из глубин души и сердца! И если вам не нравится, заткните уши!
  – А у вас хорошо поставлен голос! Прямо «мхатовская школа», честное слово!.. Только зачем так раздражаться? Ваша профессия – образец спокойствия и бесстрастности! Не нервируйте вашу ногу. Ей нельзя волноваться!..
– Я спокоен и бесстрастен! Но вы!.. Ваши статьи!.. Эта манера всех раздражать!..
– Да! Я сознательно раздражаю общество! И заставляю плевать в мою сторону! Но только с одной целью – чтобы граждане не проспали демократические свободы!
– Уймитесь! Вам мало одной, с которой не знают, что делать?! Ваши «жареные» факты уже настолько пережарены, что бедный обыватель рискует заработать изжогу либо язву желудка!
– А вы предпочитаете употреблять их сырыми?..
– Уж лучше сырыми, чем приготовленными на вашей «дьявольской кухне»!
Отец Борис перекрестился.
– Кто же вас заставляет меня читать или слушать?! – удивился Ажищев. – Читайте «Домоводство», или «О саде и огороде»! Нервы сбережёте!
– «Врага нужно знать в лицо»!.. – сказал судья. – Кроме того… вот парадокс!.. читать вас… интересно!
– Спасибо, конечно! Но, в таком случае, вы мазохист!..
– Нет, написано талантливо! Этим вы и опасны!.. Другим – порядочным журналистам – иной раз не хватает слова, стиля, образа, мысли! А тут… ну, всё при вас! Только со знаком «минус»! Разве не обидно?..
– Да чёрт с ними, с бездарями! А со знаком «плюс» мы уже проходили при Советской власти. Ничего не поделаешь, господин федеральный судья! Если читать интересно – терпите!..
На этих словах Угрюмов внезапно понизил голос и сказал другим тоном:
– А вот про «терпите»… иной разговор… – Он обернулся в сторону ширмы: – Пока женщины отсутствуют… Я бы… гм-гм… Послушайте, вы не знаете, где здесь туалет?..
– Удобства во дворе, в смысле, на берегу. А причём тут… Ах, вот оно в чём ваше нетерпение!.. Да, терпимость, в этом случае, ни к чему!  Терпеть трудно и даже вредно!.. Вам помочь?
Угрюмов молчал.
– Давайте объявим перемирие!.. –предложил вдруг Ажищев.
– Гм!.. Это… благородно!.. – ответил судья. – Даже великодушно!.. Не ожидал… гм-гм… Ну, что ж… давайте объявим.
Ажищев помог ему подняться с кушетки.
– Далеко? – поинтересовался у них Сухоребров.
–Прогуляться, – ответил Ажищев.
 И они с Угрюмовым вышли из маяка. 
 – Как два петуха! – сказал Сухоребров отцу Борису. – Нашли место и время для выяснения отношений! .. Меня Николаем Петровичем зовут… А вы отец Борис, я знаю…
– Давно не припомню такого шторма… – глядя в окно, произнёс священник.
– А вы, родной, из этих мест?!
– Живу в райцентре. .. Служу в местной епархии.
–  А я из-под Владимира… Преподаю в Детском доме. Биологию…
Он вновь заходил по комнате:
 – Может, подняться на смотровую площадку?.. Интересно, оттуда далеко видно?…
– А что ночью увидишь? С утра и решим, как быть дальше…
– Ну, с утра, так с утра… – ответил Сухоребров.
В маяк возвратились Угрюмов и Ажищев.
– «Приветствую тебя, пустынный уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья!..» – продекламировал журналист две строки из «Деревни» Пушкина и помог судье прилечь на кушетке.
– Что-нибудь заметили?.. – поинтересовался Сухоребров.
– Темно, как в цилиндре у трубочиста! – ответил Ажищев. – Правда, ветер чуть поутих… – Он чуть помолчал, затем воскликнул: – Какой крутой сюжет! Похлеще «Титаника»! 
 –  Нашли тему для нового очерка? – поинтересовался судья.
–  Вначале нужно вернуться в пансионат… – сказал Ажищев.
– Думаете, вернёмся?.. – неуверенно спросил Сухоребров. 
– Хочется думать, что про нас уже знают… – ответил журналист.
«... веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой…», – ответил отецу Борис, закончив молиться.
– А что остаётся, как не верить? – усмехнулся Ажищев.
– Не богохульствуйте!.. – сурово одёрнул его священник.
– А я, батюшка, атеист! Отвечаю сам за себя. 
Тот ничего не сказал, лишь уставился в темноту окна.
Ажищев, подошёл к камину, протянул руки к огню, но тут же изумлённо воскликнул:   
– Ничего себе! А огонь-то совсем холодный!.. Cловно бенгальский…
На его реплику к камину подошёл Сухоребров, осторожно приблизил руку к пламени.
– Действительно, холодный!.. – с недоумением подтвердил он, затем приложил ладонь к камину. – А сам камин горячий!.. Мистика какая-то!..
– Аномальная зона!.. – предположил Ажищев.
– Точно!.. И свеча на столе горит, не сгорает… – заметил Сухоребров и добавил вполголоса: – Здесь что-то не так, родной вы мой…
Из-за ширмы вышли женщины, обе завёрнутые в пледы.
Дятлова развернула одно кресло-качалку «лицом» к камину.
– Грейся! – сказала она Алине.
Та села у беспокойного пламени.
– До сих пор не могу понять, – сказала «хирургиня», – как это меня вдруг дёрнуло отправиться на речную прогулку!..
– Не вас одну, Вера Евгеньевна! – успокоил её Унрюмов. – Всем захотелось почувствовать себя Афанасием Никитиным или Конюховым!
– А я чувствовал себя Магелланом! Или Колумбом… – произнёс Ажищев. 
– Ничего удивительного! – заметил судья. – У вас низкопоклонство перед Западом в крови!
– Что поделаешь! – вздохнул   журналист. – Я даже в Москве живу в Западном округе.
– Домой хочу!.. – подала жалобный голос Алина.
– После двух дней отдыха?!.. – удивился Ажищев. – А я, уж было, раскатал губу познакомиться поближе…
– Лестное предложение! – сказала Алина. – Сам Ажищев!.. Только близкие отношения всё портят…
– Так ты строгих правил! – перешёл он на «ты».
– Стараюсь жить не по правилам.
– В таком случае, мы оба – счастливые исключения в этой жизни!
– Или «из этой»?
– И с чувством юмора у тебя в порядке. Тем более, что сама жизнь – это большой курьёз!
–  Действительно, курьёз! – сказала Дятлова. – Говорили, что на катер не попасть, а оказалось половина свободных мест! 
– Наверняка сидят сейчас в своих комнатах и с удовольствием обсуждают нашу гибель, – сказал  Ажищев.
– Господь с вами! – обернулся к нему отец Борис. – Слава Богу, все живы!
– Но в пансионате об этом не знают!
– Увы! – откликнулся Угрюмов на слова Ажищева. – Все остались живы… Кроме лодочника… 
– Ой! О нём-то мы совсем забыли!.. – воскликнула Дятлова.
– Я даже лица его не помню… – задумчиво сказала Алина.
– А его лицо никто и не видел…  – вспомнила «хирургиня». – Оно было скрыто под капюшоном…
– И голоса его не слышала… – продолжила девушка. – Ни одного слова с начала поездки!
– Наверное, глухонемой… – решил Ажищев.
– Лёгкая смерть! – сказал Сухоребров. – В одно мгновение смыло волной!..
Отец Борис перекрестился.
– Домой хочу!.. – повторила Алина.
 – Как всё успокоится – за нами сразу же пришлют лодку… – заверил её Сухоребров.
– Или «голубой вертолёт»! – произнёс Ажищев.
– В каком смысле «голубой»?!.. – нервно спросил учитель биологии.
– В том смысле, что не красный. 
– Найдёт! – с оптимизмом проихнёс Сухоребров. – Начнут искать и найдут!.. Не в двадцатом веке живем! МЧС поможет! В конце концов, разведём костры вокруг маяка! И сам маяк зажжём!..
– Да вы просто Лаперуз какой-то! – прокомментировал Ажищев.
– У кого-нибудь есть нормальные сигареты? – спросила Алина. – Мои раскисли.
– Не курю, милая! – ответил  Сухоребров.
– А я давно бросил., – откликнулся Угрюмов. – Врачи запретили…
– Сожалею, но мои тоже – в сопли, – огорчил её журналист. – А у отца Бориса и спрашивать грешно.
– Давай твои высушим на камине… – предложила ему Алина, тоже переходя на «ты».
Ажищев протянул ей мокрую пачку дорогих сигарет. Она по сигаретке выложила на каминной полке.
– Всё как-то не по себе… – вновь произнесла вслух Дятлова. – Гиблое место!.. Будь я одна, тотчас бы умерла от страха!.. Любую операцию не боюсь делать – а тут… Представляете, Роман Георгиевич, ещё месяц назад не умела плавать!.. Муж записал в бассейн!.. Как предвидел!..
– Вот кто «вперёдсмротрящий»! – сказал Ажищев. Он достал из кармана джинсов мобильник и положил его тоже на каминную полку.
– Как же он вас отпустил-то, Вера Евгеньевна?.. – спросил Угрюмов.
– Сама поехала!.. Ах, как нехорошо получилось!.. Это я всё о внучке беспокоюсь! Сидит, моя рыбонька, у телефона и ждёт звонка от непутёвой бабки...
– Завтра позвоните, – сказала ей Алина. –  Это раньше на день нельзя, а позже…               
Все замолчали. Только было слышно, как тихо молится отец Борис:
– «Защити нас, Господи, силою честного и животворящего Своего Креста и сохрани нас от всякого зла!..»
– Вы, батюшка, лучше еды у Него попросите. – серьёзно произнёс Ажищев. – А то в Евангелии сказано: накормил пятью хлебами, а как до дела – фиг, что получишь!
– Не богохульствуйте! – строго  повторил священник.
– Хоть в этом не будьте циником, господин Ажищев!.. – нахмурился Угрюмов. –  Впрочем, у знаменосца «жёлтой» прессы – хамство в крови!..
 – Пятая группа! – просветил Ажищев. – Самая опасная. Группа цинизма!
– Вот-вот! – согласился с ним Угрюмов. – И зачем вам этот эпатаж?.. На вид нормальный человек, а в голове – чёрт те что!
Отец Борис молча перекрестился.               
– Настроение – хоть вешайся!.. – тоскливо сказала Дятлова.
– В нашем варианте логичнее утопиться! – посоветовал Ажищев.
– А вы не подзуживайте! – поднял голос Угрюмоа. – За подстрекательство есть 33 статья УК..! Сами-то, поди, не утопитесь!
– И даже не повешусь!.. – успокоил его Ажищев. – А вам бы очень хотелось взглянуть на это зрелище!
– Не отказал бы себе в удовольствии…
Их отношение вновь накалились.
– Все эти разговоры – большой грех! – молвил священник. – Чаще поститься следует…
 – Скоро всем придётся, – заверил его журналист. – Может, пороемся по сусекам? –  предложил он Алине. – Кому зрелища, а кому и хлеба.
Они стали заглядывать во все отделения буфета.
– О, Господи!.. – перекрестился отец Борис, не обернувшись  – Всех вас послушать – в конец света поверишь.
– А вы не слушайте, батюшка, чего не следует!.. –  посоветовал Ажищев. – Лучше молитесь во спасение!..
 – Как нога, Роман Георгиевич?.. –  спросила Дятлова, желая разрядить обстановку.
– Кажется, ещё больше распухла… – Угрюмлв поморщился от боли. – Дело дрянь!.. А ведь мне через две недели заседать в Верховном Суде…
–  Ого, куда забрались! – позавидовал Ажишщев. – С такой высоты не то, что ногу сломаешь!..
– Есть ещё и Суд Божий! – напомнил ему отец Борис.
– Ну, там единственная вакансия, и та занята со времён Адама и Евы!
– Давайте перевяжу шарф!.. – сказала Дятлова судье и, присев рядом, занялась его ногой.
 Ажищев захлопнул дверцы буфета:
 – Пусто! Как в каморке у папы Карло!
– Вот и сидели бы себе в каком-нибудь Монте-Карло, – сказал Унрюмов, – и ели бы какую-нибудь фунчозу с кальмарами!
– Не нервничайте! Вам нельзя! – строго заметила ему Дятлова.
– Не знал, что вы гурман, – ответил судье Ажишев. – Что же касается патриотизма, то он не в том, чтобы хлебать щи лаптем! Я работаю в международном отделе – вот и разъезжаю, куда пошлют.
– И далеко «посылали»?
 – От Африки до Австралии.
– Тогда почему вы здесь? Надоел туристический сервис и географическая экзотика?
– Угадали! Трудностей захотелось!..
– Вот и получили по полной программе!.. – сказал Угрюмов и тут же скривился от боли.
– Потерпите… – обронила ему Дятлова.
– На самом-то деле, я получил сюда приглашение… – вдруг произнёс Ажищев.
– От кого?  – спросила  Алина.
– Понятия не имею. Позвонили, обещали хорошо заплатить, плюс – недельный отдых в пансионате. Бесплатно, конечно. А за это я должен написать одну хвалебную статью.
– Ага! – обрадовался Угрюмов. – Выходит, вас купили!
– Не отпираюсь, – ответил Ажищев. – Это моя работа! Вот только не знаю, кого восхвалять! Сегодня вечером должны были встретиться. Но, как видите, всё обломилось... – Он обвёл глазами присутствующих. – А вас, господа, каким ветром занесло в эту дыру?! Вижу, тоже не по своей воле… Или ошибаюсь?.. Вот, к примеру, вас, господин судья, кто позвал в дальнюю дорогу?
– А я и не делаю из этого никакой тайны… – ответил Угрюмов. – Меня тоже пригласили... Позвонили коллеги... Попросили помочь… Я ведь в молодые годы следователем работал… А тут – таинственное убийство… Словом, думали ближе к вечеру поработать над документами и версиями… И вот такое дело!.. Да ещё нога, будь она неладна!.. 
– Не дёргайтесь! Сейчас завяжу…  – сказала Дятлова, возясь с перевязкой.
– А вы, доктор, как здесь очутились? – спросил у неё  Ажищев.
– Смешно сказать, но я тоже была приглашена по междугородному звонку… Трудный случай оказался... А у меня довольно узкая специализация… Такие операции мало кто делает… Об этом знают в медицинских кругах… Обещали на утро организовать консультацию с больным. И теперь уже не знаю, состоится она или нет…
 – Не буду оригинален, мои дорогие, – начал Сухоребров, не дожидаясь вопроса, – но мне тоже позвонили приехать… Дело в том, что в этих местах нашли место обитания одного насекомого. Не стану называть его по-латыни – вам это ни о чём не говорит. Так вот, учёные всего мира были уверены в его полном исчезновении с покрова земли! А местные краеведы случайно его обнаружили! Представляете?! Это так же, как если бы вдруг в лесу встретиться с живым мамонтом!.. Завтра с утра пообещали взять в лес  и показать его гнездо.… И вот всё лопнуло!..
– Не проблема! – сказал Угорюмов. – Завтра не увидите – послезавтра посмотрите.
– А если оно улетит неизвестно куда? Или его склюёт птица?!
– Вот оно что! Тогда сочувствую!.. А вы, девушка? – обратился к Алине судья. – У вас наверняка любовная история!
 – Любовь на природе – как романтично!  – согласился с ним Ажищев.
– Ой, да какая любовь! – махнула рукой  Алина. – Пригласили на киносъёмки.
– Стоп-стоп! Повернись в профиль! Нет, не узнаю! Так ты Ким Бейсинджер или Одри Тоту?..
– Не морочь голову! – ответила она ему. – Мой приятель Олег – звукооператор на этом сериале – рассказал продюсеру, что я хорошо танцую. Короче, вызвали для большого эпизода. А по сценарию – в провинциальном городке проводится конкурс бальных танцев… Вот и нужно было станцевать самой и помочь актёрам… Многие из них отрастили себе задницы и забыли, что такое хореография. Первую съёмку назначили на сегодня, поздним вечером… А теперь не знаю – перенесут её на завтра или нет!..
– Конечно, перенесут! – успокоил её Ажищев. – Ради тебя я бы всё перенёс на свете – от гепатита до мебели на последний этаж!
– Трепач ты, Ажищев!
Но тот уже задал вопрос священнику:
– А вы, батюшка?..
– В смысле трепача?.. – усмехнулся отец Борис. – А что я? Со мной всё просто: живу я в этих местах. А вчера на крестины позвали. На остров Рыбачий…
– Действительно, всё просто!.. – произнёс Ажищев. – Спасибо, господа, за откровенность! Вот только после ваших свидетельских показаний, впору заняться журналистским расследованием.
– Расследованием чего? – спросил Угрюмов.
– Нашего с вами приезда.
– C какой радости?
– А радости мало, господин федеральный судья! Так как я утверждаю, что наш приезд был кем-то тщательно спланирован!..
– Что?! –  вскричал Сухоребров.
– Кем?!.. –   спросила Алина.
– В каком смысле?! – не поняла Дятлова.
На их возгласах раздались новые громовые раскаты со вспышками молний.
– Во-первых, – сказал Ажищев, – подумайте: не странно ли, что всех нас вызвали именно сюда, да ещё в один и тот же день?!
 – Отнюдь! – ответил Угрюмов. – Каждый приехал по своим делам!
– Предположим… – согласился журналист. – Но все мы здесь уже вторые сутки, однако, никто из нас, как я понимаю, ещё не встречался с приглашённой стороной!..
– Действительно, это так!.. – кивнула Дятлова.
– Ну… допустим… – ответил судья.
– Так вот! – продолжил Ажищев. – Когда в Москву ежедневно приезжает несколько миллионов гостей, в том числе, и туристов с разных концов света, это, естественно, не вызывает ни у кого подозрений! Потому что Москва – наша столица! Но когда в неизвестный заштатный городишко приезжает одновременно – пусть даже по делу – шесть человек из Центральной России, в том числе, из двух её столиц, не странно ли это, господа?!
– В этом что-то есть… – кивнул Сухоребров.
– И что ещё такого подозрительного вы увидели в нашем приезде, господин «расследователь»? – с усмешкой спросил Угрюмов.
– Скажу! Вернее, спрошу. Как могло такое случиться, чтобы все те, кто не имел путёвку в пансионат, очутились вместе на одном катере?!.. И заметьте, никто нас не уговаривал, не тянул за руку. О круизе знали все отдыхающие, но лишь мы вшестером согласились на морскую прогулку.
–   Мистика какая-то!.. – испуганно прошептала Дятлова.
– Ну, со мной ещё проще… – сказал всем отец Борис. – Без катера в Рыбачий посёлок просто не попадёшь.
– А на вертолёте? – спросил Ажищев. – Вы же могли им воспользоваться! Он совершает несколько пассажирских рейсов в день, я выяснял. Но сели всё-таки на катер! 
– В таком случае, ответьте, господин журналист, – обратился к нему Угрюмов, – как тот, кто нами манипулирует, сделал так, чтобы мы все изъявили желание совершить вечерний круиз?..
– А вот этого я объяснить не могу! – произнёс после паузы Ажищев.
– А говорите: «журналистское расследование»! Ни мотива, ни причины, ни «кому это выгодно»! Одни вопросы и никаких версий! В конце концов, этот Некто, кто пригласил нас всех сюда, должен был хорошо знать каждого! 
– Логично… – кивнул Сухоребров.
– Однако и с этим загвоздка!.. – сказал Угрюмов. – Потому что все мы прежде никогда не встречались!..  Мы не родственники и не приятели! Так откуда вдруг у нас появился некий общий знакомый?!.. Нонсенс, и только! Так вот, мой вердикт! Я не верю ни в мистику, ни в гипноз, ни в прочие бездоказательные варианты! Простое совпадение фактов! Да! И такое бывает в юриспруденции!
– И всё же, в этой чёртовой башне творится что-то неладное!.. – сказал Ажищев.
Отец Борис перекрестился.
– Когда вернёмся в пансионат, нужно будет тщательно разузнать об этом маяке… – предложила Дятлова.
– Если не загнёмся от голода! – усмехнулся Ажищев.
– Ужасно, ужасно!.. – произнёс Сухоребров. Его восторженность давно сошла на нет.
– Не паникуйте! – стал успокаивать всех священник. – Наловим рыбы, в конце концов… Беда в другом. Мимо этого маяка давно не ходят суда. А ждать случайных мореплавателей дело долгое…
– Как же быть? – спросила  Дятлова. – Мучиться, как Робинзон?
– Это он мучился оттого, что рядом не было женщин, – ответил Ажищев. – А в нашей компании сразу две! Так что будем жить-поживать, детишек рожать!
– Перестаньте пошлить, Сергей! – … сказала Дятдлва.
– Разве рожать детей это пошлость?
– По этому вопросу обращайтесь к Алине!
– Я одна не потяну!.. – ответила она всерьёз.
– Тогда давайте рассчитаемся на – Робинзонов и Пятниц! – предложил Ажищев. – А то ещё выйдет: семь пятниц на неделе!
– Постойте! Сегодня как раз пятница! – вспомнила Алина.
– Точно! – охнула Дятлова. – А число?
– Оно! Тринадцатое!.. – сказал  Ажищев. – Так что выходит: «дело труба»!..
Внезапно совсем рядом раздались звуки трубы.
Все умолкли и в удивлении прислушались.
– Вроде бы ветер… – неуверенно произнёс Сухоребров.
– Песня сирен! – сказал  Ажищев.
И тут по винтовой лестнице спустился крепкий моложавый мужчина – его возраст определить было довольно трудно. На нём сидели рваные джинсы со старой спортивной майкой. На поясе висела рация.  В левой руке мужчина держал медную трубу.
Все с изумлением на него смотрели.
– Привет!  – весело произнёс он и тут же протрубил звонкий пассаж.
  Вы… кто!..  – спросил Угрюмов после паузы.
– Разве не видно? – удивился незнакомец. – Музыкант!
– А я подумал: смотритель маяка…  – сказал Сухоребров.
– Правильно подумали…
– Так музыкант или смотритель? – не понял Ажищев.
– А это как посмотреть!  – ответил тот и представился: – Гаврилин. К вашим услугам!
– Вы откуда спустились? – удивился Ажищев.
– Со смотровой площадки, – ответил трубач.
– Там же замо;к… – удивился Ажищев. – Я проверял…
– Вам показалось, – улыбнулся музыкант.
– И всё это время вы там находились?.. – не поверил Угрюмов.
–  Я всегда наверху… Удобное место! Вся местность, как на ладони! Да и спускаться не нужно, чтобы услышать, о чём говорят в башне.
– Так вы подслушивали! – с возмущением бросила ему в лицо  Алина. – Какая мерзкая манера!..
– Здесь отовсюду хорошо слышно, – сказал  он ей. – Несмотря на ветер и гром…
– Почему же сразу не спустились? – не поняла Дьякова.               
– Ужинал…
– Что?!..  – воскликнул Ажищев. – Да вы просто… – он едва не прикусил язык, – Образец гостеприимства!
 – Скажите, господин Гаврилин… – взял слово Угрюмов. – Можете сообщить в пансионат «Сосновый Берег», что мы потерпели крушение?... И обязательно скажите,  что все живы!
– Почему ж не сообщить? – ответил трубач и, взяв в руки рацию, включил её:– Приём! Приём! Береговая охрана?.. Говорит «Зона «Ч»!.. Шестеро отдыхающих с разбившегося катера находятся у меня!.. Передайте в пансионат.. Вас понял! Отбой!.. – Он отключил рацию и повесил её обратно на пояс. – Приедут, сказали, когда шторм закончится… Пока же прогноз неутешительный…
– И когда это случится? – спросила Алина.
– Может быть, завтра утром, а может быть и через неделю…
– Так долго?! – огорчился Ажищев. – Никогда не слышал про недельный шторм.
– Здесь особое место… – сказал Гаврилин. – Как вы его назвали?.. – обратился он к Ажищеву. – Аномальная Зона…
– А можно в Москву позвонить? Внучку поздравить с днём рождения… – спросила Дятлова.
– Ни внучку, ни внука… – огорчил Гаврилин. – Связь c материком недоступна.
– Чёрт! – потряс в воздухе свои ручные часы Ажищев. – И, вправду, аномалия! Даже время остановилось!..
Гаврилин глянул на часы, висящие над камином:
– Сейчас  20 часов, 51 минута!..
Все с удивлением посмотрели на циферблат без стрелок и семи цифр….
– Сигаретой не угостите?.. – спросила Алина Гаврилина.
Тот достал из кармана пачку сигарет с зажигалкой и протянул девушке.
Алина вытащила одну сигарету, затем, подумав, вторую.
– «Limbo», – прочла он6а на пачке. – Никогда не курила… – И хотела возвратить их Гаврилину.
– Оставьте себе, – сказал он.
– Дайте и мне прикурить! – попросила Дятлова.
– Вы разве курите?! – удивилась Алина.
–  Курю, – ответила та. – Вы когда-нибудь видели некурящего хирурга?.. – она взяла сигарету и, запалив зажигалкой, жадно затянулась. – Просто решила отдышаться несколько дней на природе. Спасибо, маэстро!.. – кивнула она Гаврилину.
– Может быть, у вас осталось хотя бы «шесть корочек хлеба» от ужина?..  – спросил его Ажищев.
– И не только «корочек», – ответил Гаврилин.
– Так угостите всех, хлебосольный вы наш! – обрадовался Ажищев.
– Угощу! –вновь улыбнулся трубач. – Просто у каждого своя ве;черя… Даже выпивку предложу.
– Да ладно!.. – не поверил Ажищев.
– No problem!
– Друзья! – торжественно обратился ко всем журналист. – Оказывается, мы с вами попали в «пятизвёздочный» отель под названием «Аномальная зона»!.. Да я про вас, Гаврилин, статью тисну! В лучшем глянцевом журнале!.. Ну, давайте-давайте! – нетерепливо произнёс он. – Доставайте скатерть-самобранку!..
– А у меня для каждого из вас, действительно, своё меню… – Вот вы, к примеру, Николай Петрович, – обратился он к Сухореброву, – любите куриные котлеты с жареной картошкой!
– Действительно, родной мой… – удивился тот. – Очень люблю… 
Гаврилин «повесил» трубу прямо на воздух и, достав из буфета тарелку с дымящейся едой, протянул её Сухореброву.
– Су-упер!..  – изумлённо  воскликнула Алина.
– Дэвиду Копперфильду лишь осталось нервно курить в сторонке… – прокомментировал Ажищев.               
– Приятного аппетита! – пожелал Сухореброву Гаврилин.
– А имя-отчество вам, откуда моё известно?..
– Кто ж не знает учителя биологии Детского дома из-под Владимира?.. – ответил Гаврилин с еле заметной усмешкой.
– Неужели и моё меню рассекретите?.. – спросил Ажищев.
– Вы, Сергей Владимирович, – сказал Гаврилин, – любите запечённую на углях  севрюгу с овощами!
И тут же, к удивлению Ажищева, достал из буфета тарелку с севрюгой.
– Класс!.. – сказал журналист. – Учитесь, отец Борис чудесам!.. Да безо всяких там «пяти хлебов»!  – И с аппетитом принялся за еду.
А Гаврилин, с видом официанта-фокусника, продолжал доставать из буфета тарелку за тарелкой.
–– Вам, Роман Георгиевич, сосиски с зеленым горошком!.. Говяжья печень, Вера Евгеньевна, с жареным лучком!.. Для вас, Алина Дмитриевна, яичница с маринованными грибами!.. А это блюдо персонально для отца Бориса – гречневая каша с соевым соусом!..
Все потрясённо разобрали полные тарелки, но никто к ним не притронулся,. Кроме Ажищева.
– Ну, чего языки проглотили?!  – приглашал он остальных к трапезе. – Вкуснотища стынет!..
Наконец, все молча принялись за еду.
– А вы… в цирке работаете? – спросила Дятлова Гаврилина.
– Почему в цирке? У меня всё без обмана.
– Но ведь откуда-то про нас знаете!..
– А я про всех всё знаю…  Только служу не в ФСБ.  Я из другого ведомства!..
– Вообще-то чужие тайны – моя прерогатива!.. – сказал Ажищев. – Ну, да Бог с вами!.. Вы здесь что-то намекнули по поводу «выпить»…
Гаврилин молча выкатил из-за камина небольшой бочонок с краником и легко поставил его на стол..
– Заказывайте! 
– Как?!.. – изумился Ажищев. – Всем из одной тары?..
– Так удобней… – заметил трубач. – Вам, Сергей Владимирович, кружку холодного пивка? Получайте!
Гаврилин достал прямо «из воздуха» пивную кружку и тут же наполнил её пенистым пивом.
– Вам, Роман Георгиевич?..
– Нет-нет! Я пива не пью…
– Знаю. – в руке Гаврилина появилась рюмка, в которую он налил из той же бочки бесцветную жидкость. – Вы предпочитаете водку.
– Спасибо!..
– Вам, Николай Петрович, сухое вино!.. – продолжил спектакль Гаврилин, наливая из бочки каждый раз другую жидкость. –  Вере Евгеньевне – коньяк «пять звездочек»!.. Вы его перед сном употребляете для расширения сосудов… Для вас, Алина, – французское красное. Вы его полюбили после поездки в Бордо… А это вам, отец Борис – квас «сухарный», с изюмом.
– Слететь «с катушек»!.. – произнесла Алина.
– Господа! – обратился ко всем Ажищев. – Чудеса продолжаются!.. Мало того, в одном сосуде разные напитки – в кружке обыкновенного, на вид, пива – разные сорта!.. Глоток – чешского… Глоток баварского… Третий глоток «жигулёвского»!.. Браво, Гаврилин!..
Тот театрально-манерно поклонился.
– А сами что не пьёте?..   
– Пью. Только по праздникам…
– А чем сегодня не праздник?!.. Разрешите вас угостить? Вы что вкушаете?..
– Медовый нектар, – ответил Гаврилин.
– Надеюсь, у меня получится? – спросил Ажищев.
–  Ещё как получится!.. – кивнул хозяин маяка и протянул ему, невесть откуда взявшийся, хрустальный бокал.
Ажищев подставил его под кран бочонка – в бокал тут же потекла густая медовая струя.
– Ну, Гаврилин!.. Таких фокусов точно Копперфилд не вытянет!.. – Он поднял пивную кружку: –  За наше спасение!..
Все чокнулись и выпили.
– Как нога, Роман Георгиевич? – поинтересовался Гаврилин.
Угрюмов осторожно выпрямил ногу.
– Не болит!..  – сказал он с удивлением.
– Да вы встаньте! Шарф размотайте!
Под изумлённые взгляды Угрюмов осторожно встал на ноги.
– Надо же!  – сказал он и размотав шарф.
Дятлова осмотрела ногу:
– Не могу поверить!.. Ни опухоли, ни синяка!
– И, правда, чудо!..  – перекрестился отец Борис.
– Признайтесь: ваша работа?.. – спросил у Гаврилина Ажищев.
Тот едва улыбнулся в ответ.
– Так вы ещё и экстрасенс! – изумился журналист. – За вас, Гаврилин! – И отхлебнул большой глоток пива.
– Сыграйте нам что-нибудь танцевальное, маэстро!.. – попросила Гаврилина Алина. – Ну, пожалуйста!..
– А давайте сыграем вместе! – обратился музыкант к журналисту.
– В смысле «сыграем»?.. – не понял тот.
– Я на трубе, вы на своей гитаре…
– Неплохая идея! – согласился с ним Ажищев. – Да только мой «Фэнджр на дне реки.
– Будет врать! – усмехнулся Гаврилин и достал из шкафчика буфета его гитару. Она была цела и невредима.
Все перестали есть.
– Гаврилин! – воскликнул ошеломлённый Ажишев, взяв её в руки. – Ваше место не здесь, а в концертных залах!..
– Вот и порепетируем перед концертом, – ответил тот и, взяв трубу, «висящую» в воздухе, заиграл на ней всем знакомое старого танго.
Ажищев стал подыгрывать ему на шестиструнке.
– Я сейчас расплачусь!.. – произнесла дрогнувшим голосом Дятлова. – Эта музыка из моей юности…
Мелодия оборвалась.
– Какая-то безнадёга, маэстро!.. – сказал Ажищев. – Может, что-нибудь из Армстронга?.. А мы  с  Алиночкой потанцуем. Приглашаю тебя, крошка! В конце концов, у нас морская прогулка!
Гаврилин заиграл «Спиричуэл». Ажищев с Алиной стали танцевать.
Дятлова подошла к Угрюмову:
– А вы танцуете?..
– После того, что случилось с моей ногой, – ответил он, – я готов прыгать от радости!
–Давайте попрыгаем вместе, –  и «хирургиня» протянула судье руку...
– Как-то не очень удобно без вечернего костюма и бабочки… – вдруг смутился он.
– Вечерний костюм не обещаю, а вот бабочку легко заменю бабушкой… – весело сказала она.
И две пары стали танцевать в центре комнаты.
– А ты классно двигаешься!..  – заметил в танце Ажищев.
– Я занимаюсь этим всю жизнь, малыш… – ответила Алина.
– Жизнь продолжается! Научишь?
– Посмотрим…
Их разговор услышал Угрюмов, ведя в танце Дятлову.
– Не верьте ему, Алина! – сказал он ей. – Слова журналиста недорого стоят!
– Да куда уж нам перед словом судьи и «словом пастыря»! –  кивнул Ажищев на священника.
– Верно! – ответил отец Борис. – Словом можно спасти даже заблудшую душу…
Гаврилин резко оборвал игру. Все обернулись в его сторону.
– А можно и погубить… – жёстко произнёс он, пристально глядят в глаза священнику. – На вашей совести, батюшка, есть одна такая душа… 
Раздался удар грома под вспышку молнии.
У всех на лицах появились недоуменные взгляды.
– Что вы имеете в виду?.. – спросил Гаврилина отец Борис.
– Смерть одного человека.
– О, Господи! – перекрестился священник. – Не ведаете, что говорите…
– Вы предъявляете отцу Борису обвинение в убийстве?!.. – удивился Угрюмов. – Любопытно!
– В косвенном смысле, господин федеральный судья! Как и вам, между прочим!
Вновь раздались раскаты грома.
– Ничего себе шуточки! – воскликнула Алина. – Вы что несёте?
– Уже принёс, – со строгим лицом ответил музыкант. – Одно обвинение на всех! 
И он протяжно затрубил какую-то печальную мелодию и тут же её оборвал.
В комнате наступила растерянная тишина, пока, наконец, Сухоребров не обратился к Гаврилину:
– Вы хоть соображаете что говорите, родной вы мой?! Это мы-то убийцы?!..
– Каждый из вас, господа, совершил его.
– И я тоже?! – изумился Ажищев.
– Я же сказал: каждый.
– Эй! Полегче на поворотах! А то и схлопотать можно! – Ажищев уже был готов направиться  к Гаврилину выяснять отношения..
– Погодите,  Серёжа! – остановил его Угрюмов. – Необходимо разобраться!.. Только законными методами.
– Ваш закон, Роман Григорьевич, как дышло… Что ж, начинайте! Не справитесь – устрою свою «разборку». И не посмотрю на гостеприимство нашего хозяина!..
– Тихий ужас!.. – произнесла Дятлова, глядя в глаза Гаврилину. – Да вы хоть знаете, кого обвиняете?!.. Немедленно извинитесь! Перед вами порядочные люди, не совершившие в своей жизни ничего постыдного!..
– Каюсь, совершил! – театрально приложил руку к сердцу Ажищев.
Все посмотрели на него с удивлением.
– Уписался в третьем классе... Было очень стыдно!..
– Наши время для комикования, Сергей! – одёрнула его Дятдлва и тут же продолжила, глядя на трубача: – У меня семья, Гаврилин!.. Ответственная работа! Я – полезный гражданин общества!.. И вдруг мне открыто заявляют, что я причастна к какому-то убийству! Я в шоке!..
– Не вы одна, Вера Евгеньевна… – ответил Ажищев. – Ещё Николай Петрович кого-то там грохнул в своем Детском доме. Ну-ка,  Левенгук вы наш, что за слеза младенца на ваших руках?.. И сняться ли вам «кровавые мальчики»?!..
– Какие мальчики?!.. При чём тут мальчики?!.. – нервно произнёс Сухоребров. – Странный разговор получается, родные мои!.. Всю жизнь я пекусь об одиноких детских душах – и на тебе!.. «Учитель работает над самой ответственной задачей – он формирует человека»!
– Браво! – теперь уже по-театральному зааплодировал Ажищев. – Ваш афоризм следует запустить в Интернет, как вирус!..
– Это сказал не я, мой милый… – смутился школьный учитель, – а Михаил Иванович Калинин… «Всероссийский староста»…
– В таком случае, я могу сказать о себе только в превосходной степени! Запоминайте, Гаврилин!.. Примерное поведение с ясельного возраста (не считая чуть подмокшей репутации в третьем классе)! Зато «красный аттестат» после школы! «Красный» институтский диплом! Честная карьера, за которую я ничуть не краснею!.. Крепкая дружба и страстная любовь! Так что упрекнуть себя в каком-то подлом поступке – ну, хоть, убей, не могу!.. – И он налил из бочки полную кружку пива. –  Может быть, Алина у нас штатный киллер?.. Ну-ка, Алиночка, расскажи всё господину смотрителю. Только честно!
– Что я должна рассказать?..  – не поняла она.
– Кого ты там «пришилв» в своем ночном клубе?!.. Кого затоптала, цок-цок-цок!!! – каблучками?!
– Что ты несёшь?!.. – она выкатила глаза.
– Ну-ну, успокойся! Пока что это только предположение нашего весёлого хозяина… А вот у господина федерального судьи… – обернулся к нему Ажищев, – …наверняка есть
один спорный момент в жизни!
– Что ещё за момент?.. – спросил тот.
– Спор между неподкупностью и справедливостью. Я прав?..
– В общем-то, да… – ответил Угрюмоа. – Я всегда старался смягчить преступнику самый большой срок, исходя, естественно, из рамок Уголовного Кодекса! И никогда не руководствовался «телефонным правом»!.. Тридцать лет работы без единого выговора! И ни одного постыдного поступка, гражданин Гаврилин! А вы имеете наглость обвинять меня в каком-то гипотетическом убийстве! Клевета и ложь!..
– Браво, судья! – вновь зааплодировал Ажищев. – Ах, как поставлен голос! И это голос Истины!.. Видишь, Гаврилин, – перешёл он на «ты», – перед кем тебе придётся держать ответ?.. Если только ты, конечно же, не «сдвинулс», живя один в этой башне из «слоновой кости»!..
– Нет, господа! – усмехнулся  тот. – Ответ придётся держать вам, и только вам! Ибо всё, о чем вы сейчас говорили, – ложь! 
Удар грома, словно деревянным судейским молотком ударили по крыше маяка.
– Нет, вы слышали какая наглость?!.. – воскликнула Дятлова и тут же повернулась к Гаврилину: – Немедленно извинитесь!
– Поздно!.. – произнёс Ажишев. – Моё терпение лопнуло! Пришла пора физических упражнений!
Он схватил Гаврилина за майку. Послышался треск раздираемой материи.
 – Да уж, как-то голословно и бездоказательно, любимый вы мой! – недовольно заметил Сухоребров трубачу.
– Постойте, Ажищев! – вновь вмешался Угрюмов. – Отпустите его! Всё же я хочу понять! Хочу разобраться!.. Но не такими методами!
– Вы, случайно, не из адвокатской конторы, господин судья? – со злостью в голосе  поинтересовался Ажищев, но всё же нехотя отпустил Гаврилина.
–  Послушайте, трубач! – строго обратился к нему Угрюмов. – Немедленно назовите имена людей, якобы убитые нами!
Отец Борис перекрестился.
– У всех убиенных одно и то же имя... Иван… – ответил Гаврилин.
– Фамилии! Помните?
– В данном случае это не имеет значения… Каждый из Иванов жил с вами в одном городе.
– Ложь и наговор!  – воскликнула Дятлова.
– Нет, господа, это правда… – ответил Гаврилин, обведя всех пристальным взглядом. – Иначе зачем бы я всех вас сюда вызвал…
Загрохотали новые громовые раскаты.
Все смолкли и замерли. И в этой изумлённой тишине Дятлова спросила:
– Вы?!..
– Неужели и на катер сумели заманить?... – недоверчиво  задал вопрос Угрюмов.
– Это было совсем несложно…  – заметил Гаврилин. – Искусство внушения.
– Значит, нет никаких киносъёмок… – убито произнесла Алина. – Вот, дура, припёрлась!
– А неизвестное насекомое, мой милый, тоже ваша выдумка?.. – спросил          Сухоребров.
– Как и всё остальное!.. – ответил за Гаврилина Ажищев.
– Но зачем вы нас вызвали?.. – не понял отец Борис.
Трубач уже собрался ответить, как  внезапно входная  дверь с треском распахнулась, и в башню стремительно ворвался мужчина в полицейской фуражке, в длинном, до пола, дождевике и с пистолетом в руке.
–  Всем оставаться на своих местах! – крикнул он, направляя оружие на Гаврилина. – Никому не двигаться!
Все застыли от неожиданности.
Полицейский подошёл в трубачу, достал из кармана плаща наручники и тут же защёлкнул их на своей правой руке и на левой руке Гаврилина. Тот и не пытался вырваться.
– Ну, чего смотрите? –   обратился он ко всем. – Спасайте вашего кормильца!
– Что здесь происходит, позвольте узнать? – сурово спросил Угрюмов. – Кто вы такой?!..
– Сержант Харонин, дедушка!.
–  Я вам не дедушка!
– Ну, не бабушка же! – хохотнул сержант.
– Я – федеральный судья!
– А я оперуполномоченный.
– Врёт он всё! – сказал Гаврилин. – Никакой это не сержант, и не опер!..
– Заткнись!  – добродушно сказал ему полицейский и спросил у всех: – А вы что за «птицы» сюда слетелись?..
– Мы отдыхающие из «Соснового Берега», – ответил Угрюмов. – Попали в шторм.
– А-а, слышал, слышал!.. – бесцветно сказал тот. – По радио передавали…
– Я был прав: нас уже ищут! – обрадовался  Сухоребров.
– Ищут не вас, – огорошил всех сержант, – а этого придурка!.. – Он кивнул на Гаврилина.
– Сам придурок! – ответил тот. – Нацепил сержантскую форму и выдрючивается!
– Как это не нас?.. – растерянно задал вопрос школьный биолог. – А про нас забыли, , что ли?!
– Почему забыли?.. О вас будут помнить!.. – скорбно сказал сержант, снимая фуражку. – Вы же все в море затонули, господа!. А оттуда, хрен, ваши тела выловишь – пока сами к берегу не прибьются. Бывало, вылавливали за десятки километров отсюда. Хорошо, если хищные рыбы не разорвут на части. Потом ни за что не идентифицировать!.. Оттого и не ищем. Да ещё в такую непогодь!.. Не дёргайся, дурень!..– бросил он Гаврилину.
– Как это затонули?! – растерялась Дятлова. – Что за «милицейский юмор»?! Вы же видите, что мы спаслись и все живы!.. 
– А это ещё доказать надо! – усмехнулся сержант.
На этих словах Сухоребров принёс с каминной полки размокший паспорт и раскрыл его перед носом сержанта:
– Вот доказательство, мой дорогой!.. Похож?.. 
– Видишь, Харонин, –  толкнул его локтём Гаврилин, – у них доказательство!
– И что с того?
– Как это «что с того»?! – возмутился  Сухоребров. – Ну, у вас и порядочки!..
– Почему это у нас?.. – подмигнул сержант Алине. – Мы – провинция!.. С вас пример берём.
– Ну, знаете!.. – жёстко возмутился Угрюмов. – Я обязательно подниму этот вопрос на Коллегии Верховного Суда!
– Правильно, папаша! Поднимите! И как можно выше! Только глядя на ваш возраст, сомневаюсь, что сможете!.. – он мерзко хохотнул.
– И лично по поводу Харонина вопрос пост авьте! – попросил судью Гаврилин. – Хам и взяточник!
– Варежку закрой?..  – ударил его сержант локтём в бок.
– А я тисну большую статью в журнале! – пообещал Ажищев.
– Браво! –  кивнул Гаврилин. – В самом, что ни есть, глянцевом!
– «Контора пишет»… –  загоготал сержант. – Я не по вашему ведомству, господа!..
– Нет, вы только послушайте! – воскликнула раскрасневшаяся Алина. – Мы сидим в какой-то дыре! В какой-то башне! Вдали от цивилизации! А нас даже искать не думают! 
– Такое тело ещё поискать нужно!.. – мечтательно произнёс Харонин.
–  Хам! – ответила  Алина.
– Ну, полный,  полный бред!.. – схватилась за голову Дятлова.
– Аномальная зона… – сказал Гаврилин.
Сержант вновь ударил его локтем под рёбра, тот согнулся пополам от боли.
– Прекратите вашу уголовщину, сержант! – одёрнул его Угрюмов. – Он кто, позвольте вас спросить?.. Опасный рецидивист? Или, может быть, шпион?..
– Много чести, папаша!.. Это больной из «дурки». Его с весны ищут… Ну, бывайте, граждане!..  Топай, псих, к «моторке»..! – И повёл Гаврилина  к выходу.
–  А как же мы?!! – крикнул им вслед Ажищев
 – Может, возьмёте с собой хотя бы женщин?– спросил Угрюмов.
– Не положено.
– Почему?! –  не  понял Сухоребров.
– Инструкция.
– Какая, к чёрту, инструкция?! – заорал  Ажищев.
– А такая!.. – И Харонин заговорил заученным тоном: – «Отдыхающих в пансионате «Сосновый Берег» категорически запрещается перевозить в одном плавучем средстве с преступниками и душевнобольными»…
– Точно! – подтвердил Гаврилин. – Есть такая! Пункт шестой, «гэ»!.. Кстати, из Минюста прислали!
– Во-во! – согласился с трубачом сержант. – Так что, не волнуйтесь и продолжайте отдых.
–  Слышали? – обратился к ним Гаврилин. – Отдыхайте, граждане!
– А я уж по своей доброте и личной инициативе, – сказал сержант, – вернусь за вами утром. 
Ажищев кивнул на Гаврилина:
– А он сказал, что ещё неделю шторм не утихнет.
Гаврилин посмотрел на него с укоризной:
– А ябедничать-то зачем?!..
 – Ну, тогда значит, не вернусь, – ответил Харонин и подтолкнул Гаврилина в спину:. – Давай, «придурок», топай!.. И трубу не потеряй!..
Оба вышли из башни под разочарованные взгляды потерпевших крушение.
Входная дверь захлопнулась.
В полной тишине повисла пауза.
– Вот вам и вся разгадка, мои родненькие! – наконец, невесело нарушил её  Сухоребров. – Обыкновенный чокнутый! Надо же!.. А  мы – «музыкант», «смотритель маяка»! Просто сбежавший из клиники псих!..
– Я сразу обратила внимание на его глаза, – вспомнила Дятлова. – В них было что-то нечеловеческое!..
– Позвольте! – не согласился с ними Ажищев. – А как же ужин?.. Напитки?!..
Сухоребров стал наливать из бочки свой бокал и вдруг замер в изумлении:
– Да здесь вода!
– Как вода?! – одновременно вскрикнули все.
– Сами взгляните!..
И осторожно сделал глоток из фужера.
– Ну?.. – спросил Ажищев.
– Аш два о!..
 – Наверное, «святая»… – произнёс Ажищев и спросил у давно молчащего отца Бориса: – Попробуете, батюшка?
– Не богохульствуйте, прошу вас!.. – перекрестился тот.
– Тогда объясните нам все эти фокусы!
– Я не из цирка, прости, Господи, и не должен ничего объяснять…
– А с едой как же?.. – спросила Дятлова. – Неужели то же самое?..
 Алина взяла свою тарелку и громко вскрикнула:
– Она чистая!…
– Моя тоже… – изумился Угрюмов. – Будто и не ел!
-–  И моя! – сказала Дятлова. –  Словно языком вылизана!   
– И ни одной гречинки… – добавил отец Борис.
– Но мы же ели! – воскликнула Алина.
– И пили! – добавил Ажищев.
– Гипноз, господа! – нервно произнёс Сухоребров. – Настоящзй гипноз!
– Погодите!.. – сказал вдруг Угрюмов и прислушался. – Кто-то из вас слышал звук мотора, перед тем, как приехал этот… как его…  сержант Харонин?
– Я не слышала… – сказала  Алина, закуривая.
– А после того, как они уехали?
 – Тоже не слышали… – подтвердила Дятлова.
Ажишев быстро взбежал по лестнице и тотчас же возвратился:
– Там… замок!..
– Чертовщина, прости Господи!.. – вновь перекрестился священник.
– А может быть, это и не сержант вовсе? –  предположила Дятлова.
– А кто? – спросила  Алина.
– Верно! – кивнул Сухоребров. – Уж очень напомнил нашего рулевого…
– Тот же погиб! – с испугом произнесла Алина.
– Не знаю, любимая, не знаю… Теперь уже я ни в чём не уверен…
– Очень похож! – стала вспоминать Дятлова. – И рост… И дождевик с капюшоном…
– Тот был глухонемой! – сказал Алина.
– Или просто молчун!.. – добавил Угрюмов. – Потом… мы забыли о бороде! А у сержанта её не было…
– И всё равно чем-то похож… – не согласилась  с судьёй Дятлова. – Да и фамилия какая-то странная – Харонин... Похоронин… Ужас какой!
– Да и второй не лучше! – сказал отец Борис. – Даже если предположить, что это он нас сюда вызвал, то где номера телефонов разузнал?..
– Может, кто-нибудь ответит, что здесь, в конце концов, происходит?! – спросил Ажищев. – Кто он, этот чокнутый Гаврилин?! И кто такой Иван, будь он неладен?!.. 
– А я надеялся, что вы ответите нам на все вопросы, – усмехнулся федеральный судья. – Ведь это ваше «журналистское расследование»!..
  Вновь наступила пауза. Каждый задумался о чём-то своём. И тут в тишине раздался тихий голос Дятловой:
– Я вспомнила его…
– Кого, простите? –  спросил Угрюмов.
– Ивана… – ответила она. – В моей жизни был один Иван… Ванечка…  которого я… убила!..
 Яркая вспышка молнии осветила комнату башни, вслед за ней ударил по небу громовой раскат.
   
 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРИЗНАНИЕ ДЯТЛОВОЙ
…– В свои семнадцать я была, как это ни странно, наливной дурочкой из Подмосковья… Когда узнала, что беременна, я – Вера Никулина, студентка второго курса медучилища – ужасно этому удивилась… – Она глупо рассмеялась. – Мне было страшно, что об этом узнают родители, но больше всего я боялась насмешек своих однокурсников.
Мой ухажёр – такой же дурачок-переросток со старшего курса – испугался не меньше меня:
– Ты должна от него избавиться!
– А если нет? –  храбро спросила я.
– Должна!
 – Боишься, что испорчу карьеру твоему папочке?..
Ещё бы! Ведь тот занимал важный пост в Горсовете!..
– Заткнись, дура! –  кричал он мне.
– Я-то дура! – отвечала я ему. – А ты кто?
– Дурак – признался он. – Мы оба с тобой дураки, разве не ясно?!
Ещё как ясно…
– Не бойся, я не буду вас шантажировать… – пообещала я ему .
– Тогда чего стоишь?! – сказал он мне. – Делай что-нибудь!.. 
 Я всё понимала. Но при одной мысли сделать это – было стыдно, больно и… жалко…Жалко того, кто зрел во мне!.. По ночам, зажимая зубами уголок наволочки, я выла про себя: «Жа-алка-а-а!..»
 Однажды проплакав всю ночь, утром собралась в женскую консультацию…
– Вляпалась, девонька!.. – с каким-то наслаждением в голосе сказала пожилая докторша. – И срок большой…
– Что же делать?.. – спросила я.
– Рожать! – сказала она.
– Я не могу… – испугалась я уже по-настоящему.
– Поможем!
 – Я не хочу ребёнка!
– А раньше, каким местом думала?..
 Я зарыдала.
– Не реви, дурочка!.. Не хочешь стать матерью – и не надо!.. Да и какая из тебя мать?!.. Ты только роди!.. За тобой очередь выстроится!.. Одевайся…
Я стала одеваться.
– Дома знают?
– Нет…
– Это как же?..
– Я иногородняя…
– А здесь где живешь?
– В общежитии…
– Придётся сообщить.
– Нет! Никому не говорите!– попросила я её.
– Я незаконными делами не занимаюсь, – ответила докторша, с тем же наслаждением в голосе.
– Дайте направление на аборт.
– Ты что, сдурела?! – сказала мне она. – Ведь поздно уже!..
«Значит, утоплюсь», – подумала я и сказала вслух: 
– Утоплюсь!..
– А ты не угрожай! – испугалась докторша. – Шантажистка!.. Тут женщины годами лечатся от бесплодия, а она, смотрите-ка! детьми разбрасывается!..
–  У меня, что, двойня будет?!.. – ужаснулась я.
– Размечталась!.. – рассмеялась докторша. – Ты где учишься?
– В медицинском.
– Где?!..
– На втором курсе…
– Ничего себе!.. – расхохоталась она ещё громче. – И это – будущий медработник! Да гнать таких драной метлой надо!
– Мне теперь всё равно… – заплакала я.
– Полно, не реви!.. Твоё счастье, что мы из «одного профсоюза»!.. Пошлю тебя «кеса;рить».
– Чего?!.. – испугалась я.
– Двоечница! Направление дам на «кесарево сечение – вот чего!.. Как говорится: «Богу Богову, а дуре – «кесарево»!.. 
 …В тот день в больнице стояла большая очередь… Врачи не успевали умерщвлять, едва зародившиеся жизни… Мне дали отсрочку на день… Вообще-то, слово «медсестра» должно означать непременно что-то родственное! А слово «нянька» –  как минимум, Арину Родионовну!.. Не знаю, как у других женщин, а мне всю жизнь «везло» на одних мегер!.. А ещё на старых дев-садисток. Так что, пролежав в коридоре полдня, навидевшись и накушавшись всего и всякого – к вечеру я уже сбежала с врачебной плахи…
Был жаркий май, и я решила топиться!.. Плавать я тогда не умела, и это было ещё одним аргументом в пользу самоубийства… Зато конец дня я решила провести шикарно!.. В Сокольниках, на танцплощадке!.. Захотелось в последний раз натанцеваться вдрызг!.. 
Потом я купила бутылку портвейна, чтобы немного взбодриться, а в результате наклюкалась до слёз, до соплей, и уснула прямо на траве, в кустах сирени… 
Мне снился мой город… Снилась мама… А потом приснилось много-много младенцев!.. Вообще, когда снятся младенцы – это плохо. Но там, во сне…

Дятлова улыбнулась от воспоминаний…

…И вдруг я услышала щебечущие голоса младенцев, и среди них жалобный плачущий голос. Младенцы лежали на траве и о чём-то перегукивались между собой. И что самое удивительное: я понимала их речи!..
– Чего она кричит? – спросил один младенец.
– Есть, наверное, хочет, – ответил ему другой.
– Я тоже хочу, но не реву! – сказал третий.
– Ты мальчик, – ответил ему младенец-девочка.. – У неё, может, чего болит или по мамке скучает.
– Да ничего у неё не болит! – произнёс второй. – Ничего она не скучает! Мокрая, наверное.
– Я тоже мокрая, а не плачу…
– Ты не девчонка, – сказал ей третий младенец,  – ты «свой парень»!..
…Одного из них звали Ванечкой. По крайней мере, так мне послышалось… Он широко улыбался, глядя мне в глаза, а потом вдруг скривился и громко заплакал… И знаете, что я сделала? Дала ему грудь. Она была пуста, но вдруг – отяжелела и налилась молоком! В моих глазах стояли слёзы… Там, во сне, я впервые узнала материнство… Я сидела не шелохнувшись, а Ванечка ел и смотрел на меня, не мигая… Наконец,  уснул… А я проснулась…
 …Над парком стояла ночь. Сильно болела голова… Я вернулась, как мне казалось, в неотвратимую реальность, но тут же вспомнила свой сон и рассмеялась легко и свободно!.. И уже не было страшно. Я не боялась того, что скажут родные, как на это посмотрят однокурсники! Я решила сохранить эту крошечную жизнь, которая уже стучала во мне… Поэтому никому ничего не сказала. А из больницы никто так и не позвонил в общежитие… Домой написала, что летом у меня практика, и я остаюсь в Москве… Сняла комнату на Беговой. Работала санитаркой… А в октябре родила. Ванечку. Только он был совсем не похож на того младенца из моего сна… А потом нас выгнала хозяйка… В общежитие не пустили, сказали – ремонт! и ужасно были удивлены: когда это Никулина успела родить?.. Я хлопнула дверью и уже не вернулась в училище… Это спустя годы я всё-таки получила диплом, закончила мединститут, поступила в аспирантуру, стала хирургом, защитила диссертацию и – пошло-поехало! Вышла замуж, родила дочь… Но всё это будет потом, а тогда… А тогда мы с Ванечкой спали на вокзалах, в подвалах, «дворницких», иногда шиковали в «Доме колхозника» на Ленинградском Рынке! Пока однажды я не встретила Федю Дятлова…
 …Он заканчивал кораблестроительный…
– Значит, решено! – сказал Фёдор. – Летом поженимся.
– Почему летом?
– Летом диплом.
– А если армия?
–  Не заберут.! – успокоил он меня. – У нас военная кафедра… Снимем комнату и родим дочку!
 – Почему дочку?
–  Хочу видеть рядом двух красавиц!
– А если сын?
– Потом. Вначале – дочка!.. Представляешь, в нашей семье ни у кого не было девочек! Одни пацаны! 
 Нет, Федя не знал, что у меня ребенок… И я не говорила об этом… Когда мы встречались, я оставляла сына у бывшей подруги из медучилища… Он постоянно говорил о дочке, и я очень испугалась, что его потеряю. Я не хотела ничем рисковать!.. И тут вдруг поняла, что мой Ванечка, не имевший ни колыбели, ни отчества! которому я дважды спасла жизнь! мне – помеха!..

Дятлова посмотрела на всех затравленным взглядом…
– Только не смотрите на меня так!.. Поймите: мне было всего семнадцать! Юная мать-одиночка! Никому не нужная девочка в большом городе!.. Иногда я не понимала: почему это случилось именно со мной?!.. Ведь мне уже снились совсем другие сны, от которых я просыпалась с бьющимся сердцем, от сверкающего на пороге счастья!.. И я сказала себе: если ты упустишь свою любовь, то уже никогда не будешь счастлива…
Дятлова горько улыбнулась…

…Под Новый год я купила Ванечки цветные пелёнки, новое одеяло, повязала поверх него большой синий бант, и мы пошли в сад Эрмитаж!.. Это была наша с ним последняя прогулка… А вечером… Вечером я написала записку, вложила её в одеяло, указав имя и фамилию, покормила и отвезла его к Дому Малютки…
 На следующий день я вернулась туда. Нет, не забрать, а удостовериться, что с ним всё в порядке. И там я узнала от дворничихи, что вчера на крыльце нашли замёрзшего младенца…

…Часы над камином пробили два раза.
  – Нет! Это неправда!.. – кричала я в ужасе. – Ведь я позвонила в парадную дверь и уже слышала за ней чьи-то шаги и голоса!..
…Ванечке Никулину было всего три месяца…
 – Ну почему они не услышали его плач?!.. – разрыдалась Дятлова. – И разве он мог замёрзнуть в тёплом одеяле?!..
Она закрыла лицо руками.
Алина подошла к ней и обняла.
Вспышка пламени осветила камин. Откуда-то издалека зазвучала мелодия трубы –  и  тут же смолкла…

ПРИЗНАНИЕ СУХОРЕБРОВА
  …– Его фамилия была Тишинин… – подал голос Сухоребров.
Тихая фамилия, как и сам мальчик… Ему было, лет десять, не больше… Да, десять лет, третий класс… Робкий застенчивый мальчуган с карими глазами… Всегда в стороне от других… Таких мальчиков много в Детских домах. Они не любят шумных компаний, не умеют драться, играть в футбол… Ваня всё время сидел в коридоре на подоконнике и молча глядел во двор. Наверное, ждал, что когда-нибудь к нему кто-то приедет... Он был круглый сирота, отказник по документам… В родительские дни его глаза на миг оживали, но тут же гасли. Настоящих матерей приезжало совсем немного. В основном, это были спившиеся на вид женщины, или одинокие дальние родственницы – седьмая вода на киселе. И то приезжали далеко не ко всем. Привозили дешевые гостинцы – сухари в сахарной пудре и слипшуюся в душном автобусе карамель… Мне всегда было жаль этих одиноких мальчишек – ведь и я родом из Детского дома. Меня тянуло к ним, чтобы заменить собой отца или старшего брата, стать их другом… Такие мальчики не нужны никому. С ними обращаются сурово и холодно. Ими командуют, кому ни лень. Они уже привыкли к окрикам учителей и побоям одноклассников где-нибудь в укромных уголках. И вдруг! – тёплое слово… Поначалу – испуг глазах… Потом – недоумение… 
…Но – слово за словом, и зажатый испуганный зверёк раскрывает перед тобой свою отмёрзшую душу… Так было со всеми, кого я приручил… Как в той притче, когда поспорили Ветер и Солнце – кто из них быстрее разденет женщину… Но с этим мальчиком вышло совсем по-другому…
– Не надо, дядя Коля! – испуганно кричал он мне.
–  Я был обижен: он не желал слушать моих ласковых слов, противный!..
– Не на-адо!!!.. – плакал  Ваня.
–  Он не хотел моих прикосновений, маленький хитрец!..
Он не понимал, что я несу ему избавление от одиночества!.. И мне пришлось изменить свой подход. Чтобы заставить принять мою дружбу, я стал платить ему мелкими подарками…
…Несколько авторучек… Набор цветных фломастеров… Коробка пластилина… Сборник сказок… Модель какого-то автомобиля… Я думал, что уже купил его, но как же я ошибался!.. Это был совсем другой мальчик – Ваня Тишинин, – не похожий на других…
– Мне больно!.. – кричал он.
…Будь он постарше, наверняка бы меня ударил. А этот даже не заплакал и не побежал доносить…
– Ма-ма!.. – кричал он коротким шёпотом.
Он искусал губы до крови, когда его отпустил…
…Его нашли ранним утром в дровяном сарае… Он раскачивался в петле, как большая восковая кукла…

Раздался удар грома, как удар церковного колокола.
Часы над камином пробили четыре раза…
– Широко раскрытые глаза… – вспомнил Сухоребров. – Искусанные до крови губы… Странный мальчик, этот Ваня Тишинин!.. А ведь я хотел ему только добра!.. – с обидой сказал учитель биологии. – Добра и ласки!.. Я хотел стать его старшим другом, как стал другом многим в Детском доме…
Сухоребров достал носовой платок, вытер потные ладони, громко высморкался.
– Как всё-таки жестоки и неблагодарны по своей природе дети!.. – добавил он.
 
…И откуда-то издалека вновь зазвучала тревожная мелодия трубы…

 ПРИЗНАНИЕ АЖИЩЕВА
– И я, кажется, припоминаю, о ком идёт речь!.. – произнёс Ажищев. – По крайней мере, других приятелей с таким именем у меня не было… Ванька Мурашов – вот как его звали!..

…– Мы оба учились на последних курсах, но на разных факультетах: я – на зарубежной журналистики, он – на факультете телевидения и радиовещания… Весёлое студенческое время!.. Общага МГУ! Товарищество духа и плоти! Вечером – Журдом, или молодёжный клуб, ночью – девочки. По утрам – пропуск лекций!.. Ненаписанные курсовые, несданные зачёты! Всё, как обычно!..
С нами учился Набиль – парень из Сирии, на несколько лет старше всех нас. Он не хотел возвращаться на свою родину, чтобы не попасть на войну. Поэтому женился на нашей девчонке, и чтобы не зависеть от сирийских властей, зарабатывал, как мы позже узнали, продажей мелких партий наркотиков. Он всегда был при деньгах, и поэтому пользовался в нашей компании большим авторитетом. Я уже тогда работал внештатным корреспондентом в одной из знаменитых московских газет, с дурной славой «бульварной помойки». И всё же работать в ней было престижно: острые материалы, знакомство с кинозвёздами, ворами и «авторитетами», и вдруг! – эти несколько щепоток марихуаны, которые передал мне Набиль, чтобы я смог заработать!..
 …– Ваши? – спросил меня следователь, кивнув на крошечные пакетики, лежащие на его столе…
– Нет, не мои! – ответил я.
– Их нашли у вас в дипломате…
– Мне подложили, – соврал я.
– Не знаете, кто?
– Понятия не имею!
– Случайно, не мы?.. – усмехнулся следователь.
– Н-не знаю… – произнёс я совершеннейшую глупость.
Усмешка тут же испарилась с его лица:
– Так мы или не мы?..
– Я… н-не видел… – продолжил я нести опасную чушь.
– Выходит, у вас есть подозрение, что это сделали наши компетентные органы?.. – стальным голосом спросил следователь. – Так сказать: по «методу Жеглова»!
Я понял, что только усугубляю своё  и так незавидное положение:
– Я этого не говорил!..
Он вновь улыбнулся.
– Жаль, Ажищев!..
…Я решил промолчать и послушать, что скажет он…
– В нашем строящемся демократичном обществе, – начал следователь, –  нужны смелые и честные журналисты, как вы, Сергей Владимирович!.. Может быть, всё же вспомните: откуда у вас наркотики?.. Если пакетики не ваши, тогда чьи?.. Подумайте! У вас отличные мозги!..  Сами знаете, как мы умеем их вышибать!.. – сказал он зловеще. – Ну, смелее!.. Кто их вам подложил?.. Где? Когда?.. Вы же эрудит, Серёжа! С вашим умом только играть в популярной телевизионной игре! Не жалейте этого подонка! Он своё получит! А вас – молодого способного журналиста, дипломника журфака, не сомневаюсь! – ждёт большое будущее!.. Подумайте!.. А ведь всё может обломиться в один миг!..
…Меня никто не тянул за язык, не угрожал, не бил. Эти два слова легко и спокойно слетели с моего языка:
–  Я вспомнил… – сказал я.
– Умница!. – ответил следователь. – С вашей-то памятью!.. Кто бы сомневался! Ну-ка, ну-ка, как его имя?..
– Иван Мурашов… С параллельного факультета…
– Вы точно вспомнили?
– Да, это он!
– Тогда пишите заявление!.. 
– Нет – испугался я. – Н-не буду…
– А уж это позволь решать нам, – холодно сказал он, переходя на «ты», – что ты будешь делать, а что нет!.. В твоем возрасте уже пора иметь гражданскую позицию, чтобы помогать разоблачать, таких, вот, мурашовых! – Он со всей силы стукнул ладонью по столу. – И пора понять, что через твою профессию проходит борьба идеологий!.. – И тут же вновь улыбнулся, переходя на «вы»: – У вас, кажется, выгодная командировка намечается… А, Сергей Вдажмирович?.. Первая поездка заграницу?.. Не волнуйтесь, поможем с визой. Чтоб без проволочек!.. 
…Ваньку Мурашова посадили за наркотики… Спустя короткое время я узнал, что он дважды резал себе вены… Это был остроумный человек, талантливый журналист! Ни чета многим, и мне, в том числе!.. Он мог стать гордостью России! Но не стал…

Часы над камином бьют шесть раз…

…– В третий раз его не успели спасти… – глухо закончил свой рассказ Ажищев.

Пробил гром «небесного колокола»…
Все молчали, разбредясь по комнате.
Наконец, Алина сказала:
– И у меня был в жизни парень, которого звали Иваном…

ПРИЗНАНИЕ АЛИНЫ
…– Махонин появился в нашей школе в десятом классе. Нормальный парень с русой чёлкой. Не урод, не красавец, но зато когда улыбался – на обеих щеках появлялись симпатичные ямочки, от которых все наши девчонки бросились сходить с ума. Иван был не в моём вкусе, мне нравились мальчишки спортивного вида – высокие, сильные, а он находил любой предлог, чтобы пропускать занятия по физре… Дохлик, словом… Влюбился в меня одним глотком! Я чувствовала всё время на себе его взгляды – на уроках, в буфете, после школы. А как он переживал, когда я встречалась с другими парнями!.. Но что поделать? Я была к нему равнодушна – просто одноклассник и ничего больше!.. Другой бы предложил ходить на дискотеку или в кино, а он – ни разу. Даже на школьных вечерах встанет где-нибудь у окна и молча на меня пялится… Даже было интересно: когда же его прорвёт?.. Все в нашем классе знали о его «платонической любви» ко мне. Девчонки следили с интересом и любопытством, парни – с усмешкой… На «выпускном» я пригласила его на «белый танец», разрешив за мной немного поухаживать. Боже, как он был счастлив!.. Каким старался быть галантным кавалером!.. Потом всем классом мы до утра гуляли по ночному городу, дурачились, хохотали, пили шампанское... Я даже не заметила, как внезапно мы остались с ним вдвоём в каком-то старом дворе, где скрипела карусель…
…Махонин наломал большой букет сирени и, встав передо мной на колени, наконец-то признался в любви!.. А потом он читал свои стихи, которые, как, оказалось, втайне посвящал мне. Наивные мальчишеские строки…

Без тебя, девчонка, слышишь, я погибну,
Без тебя, девчонка, я с ума сойду!
Ты – моя царевна, ты – моя богиня,
Ты – моя берёзка в заснеженном саду!

Словом, прыщавая чушь! Пубертатный период!.. Но вдруг я поняла, что и я люблю его! Люблю давно. Несмотря на неспортивную фигуру, на юношескую робость и занудную преданность. И мне стало обидно, что эти два года прошли для нас обоих зря!.. Я обняла его, и ночное небо закружилось над головой! И звёзды, которые он мне дарил, сыпались на нас белым дождём сирени!..
Глупо, правда?.. Но тогда – это было нечто!.. С той ночи мы уже не расставались. Впереди нас ждало сумасшедшее лето, в котором утонуло всё. И Время тоже… Ежедневные электрички увозили нас за город – в лес, где искрился костёр у реки, на котором аппетитно шипели колбасные палочки и пеклась картошка. Только мы и Вечность! А ещё песни под гитару…
В июле мы успешно завалили экзамены в свои институты и не заметили, как пожелтели на деревьях листья…

…И вот опять горят костры,
И ночью запахи остры.
А ветер окна задувает,
А ветер пламя развевает,
Как разноцветные плащи.
Прости меня! Молю, прости!..

…Осенью я провожала его в армию. Он ушёл спокойно и уверенно, как, наверное, уходили юные гусары, с размаху вскочив в седло!.. Он не трусил исполнить свой гражданский долг, предназначенный ему Судьбой!.. Ушёл с верой, что скоро вернётся, и уж тогда мы будем навсегда вместе…
Из «учебки» присылал домашним открытки, мне письма, даже несколько фотографий: с автоматом, на губах улыбка… с ямочками на щеках… А потом его отправили в Чечню… В одном из боёв он был ранен…Об этом я узнала намного позже, а тогда – письма от Вани вдруг перестали приходить. Что с ним случилось – не знал никто… Поползли слухи, что он погиб… Но ни я, ни его родные не хотели в это верить. Почти каждый день я бывала у них в доме. Мать слегла в больницу, а отец – профессор Авиационного института – без конца писал в разные инстанции…
…Ответы приходили одни и те же: пропал без вести… Это одно и то же, что получать чистые листы бумаги…
Время шло. Прошёл год. Я поступила в институт Культуры, на социально-гуманитарный факультет, стала реже звонить его родным. Да и о чём было говорить с убитой горем матерью?.. А у меня была учёба, и жизнь продолжалась!.. Ночами я работала в ночном клубе танцовщицей. Это был элитный клуб, в котором убивало время «золотая молодёжь». Там я и встретила Олега… Он работал диджеем. Мы стали встречаться, но эти встречи были совсем другими, чем с Иваном. Олег не ходил за мной, как козлёнок на привязи, а крепко взял за руку и увёл за собой. И я пошла за ним без колебаний. И никто не вправе был осудить меня, потому что молодость никогда не живёт завтрашним днём. Сегодня! Сейчас! Я дышу! Я живу! А что будет завтра… А-а-а, будь, что будет!..
 …От одноклассниц я слышала, что отец Вани поехал в Чечню на поиски сына. Он ездил туда несколько раз. Это было смертельно опасно. Кордоны наших войск, блокпосты, переговоры с проводниками, передача денег полевым командирам… И вот, спустя несколько месяцев, он всё же нашёл Ваню в плену!..
Боевики запросили огромный выкуп. Его отец продал всё, что у них было: квартиру, машину, дачу!.. Много назанимал… Теперь они с женой снимали комнату за городом. А телефона там не было…
…Я продолжала встречаться с Олегом. Он ничего для меня не жалел. Делал подарки из дорогих бутиков, на своей машине привозил вечером на работу и отвозил утром домой. Мы уже стали поговаривать о свадьбе, как внезапно вернулся домой Иван…
…Как я боялась этого дня! Он для меня был человеком уже из позапрошлой жизни, и что я ему скажу – даже не представляла. Жалость он не любил, а врать я не умела… Но всё же, с компанией бывших одноклассников, мы поехали к нему за город. То, что я увидела – потрясло меня... Передо мной сидел контуженый человек, с лицом, поражённым тиком, а когда что-то говорил, то очень заикался и сильно краснел… Он не мог шевелить ногами, которые лежали безжизненными колодами на инвалидной коляске. Я помню его мёртвый взгляд и жалкую улыбку матери, для которой счастье было только в одном – что сын вернулся живым!.. Мы привезли шампанское, торт, о чём-то нарочито шутили, вспоминали школу, учителей, какие-то смешные истории, хотя наши мальчики – здоровые и невредимые, чувствовали себя не в своей тарелке… Больше я к нему не приезжала. Он мне постоянно названивал по сотовому, присылал письма и даже цветы через кого-нибудь из наших, но я решила не отвечать. Олег знал про Ивана, однако не ввязывался в моё Прошлое – верил, что сама завяжу все узелки… Да и зачем ему нужно было принимать в этом участие? Каждый день по телевизору мы видели десятки раненых и убитых, и Ваня был для него одним из тех, кому фатально не повезло в жизни…
…Целыми днями Махонин сидел на балконе и молча смотрел на улицу. О чём он думал, я могла только догадываться – наверное, вспоминал Ад Чечни, а, может быть, думал и обо мне… А я всё не приезжала… И никто не праве корить меня за это!.. Да, я обещала его ждать, быть рядом с ним! Но ведь я не обещала встретить калеку и провести всю свою жизнь в качестве нянечки!.. 
…Однажды утром мне позвонил кто-то из бывших одноклассников и сказал, что Ивана больше нет… Он распилил поручни балкона и рухнул на мостовую с пятого этажа вместе с коляской… 

…Часы над камином пробили восемь раз…

– Говорят: на его бледном лице, залитом кровью, – сказала Алина, – была улыбка со знакомыми ямочками на щеках… Улыбка чего?.. Несбывшейся надежды? Погубленной мечты?.. Или освобождения от мук?..

…И вот опять горят костры,
И ночью запахи остры.
А ветер окна задувает,
А ветер пламя развевает,
Как разноцветные плащи.
Прости меня! Молю, прости,
За все сомненья, неудачи –
Ведь я удачником не слыл!..
Прости, что вместо слёз – чудачил,
Прости, что вместо ссор – любил!..
Прости за время злых дождей,
За время белых журавлей,
За время жёлтых городов…
…Остался пепел от костров…

 Вспыхнула молния… Ударили в Небесный купол раскаты грома…
И  раздался голос Угрюмова…

ПРИЗНАНИЕ УГРЮМОВА
…– За тридцать лет работы в суде я не имел ни одного порицания от вышестоящего начальства… Я всегда старался смягчить заключённому самый большой срок, исходя, естественно, из рамок Уголовного Кодекса. Даже когда мне звонили «сверху», я никогда не руководствовался «телефонным правом»!.. Но однажды раздался звонок из Горкома партии. Звонил старый приятель, занимающий по тем временам очень высокий пост…
– Здравствуй, Роман Георгиевич!.. У тебя лежит дело Краснопольского – студента МГМИМО?
– Да, – ответил я, – дело об изнасиловании. Через неделю суд.
– Ты погоди! Так вот, следствие располагает другими фактами…
– В смысле?.. – не понял я.
– Краснопольский не виновен.
– Как так не виновен? – удивился я. – Я внимательно изучил дело… Все доказательства против него. И сама потерпевшая…
 – Продуй уши, Рома!.. – перебил он меня. – В деле появились новые материалы…
– И кто преступник?..
– Некий Шахов Иван Филиппович. Ты запиши!..
– Откуда он взялся?
– С «трёх вокзалов». На нём уже висит ограбление торговой палатки и драка в метро.
– Бродяга?
 – Совершенно верно!.. Следствие подготовило соответствующие документы.
– А как же судмедэкспертиза? – спросил я.
– Провели новую. Так что не забудь уничтожить старые бумаги.
Я молчал. Это как же могло случиться, если я всё проверил, всё изучил.
 – Алло, Рома! Ты меня хорошо слышишь?.. 
– Слышу…
–  Вот и прекрасно!
– А как же… потерпевшая?
– С ней уже поработали наши психологи. Девчонка всё же вспомнила того мерзавца! 
– И что с ним?
– За него не переживай! – рассмеялся он. – Во всём сознался, подлец! Так что будем исправлять следственную ошибку. А то скандал получается! Студент престижного вуза, будущий дипломатический работник, внук Героя Соцтруда – и вдруг преступник! Ни в какие ворота не лезет! Нехорошо это! Неправильно!.. Слава Богу, всё вовремя прояснилось! А то, представляешь? – зарубили бы парню карьеру!
– Представляю… – ответил я.
– Вот и чудненько! – сказал он. – Кстати, передо мной лежит приказ о твоём повышении… Из Москвы прислали. Забирают тебя от нас, Рома!.. Будешь работать в Верховном Суде!.. Рад за тебя, от всей души!.. Уж кто-кто, а ты заслужил!.. Ну, не стану тебя отвлекать от тесного общения с госпожой Фемидой!.. – И, довольно рассмеявшись, положил трубку.
…Шахов Иван Филиппович был признан виновным в совершении изнасилования и получил семь лет лагерей строгого режима…

Часы над камином бьют десять раз…
– …Спустя три года я случайно нашёл в архиве, что он умер в лагерном госпитале от туберкулёза…
Прогремели новые раскаты грома.
 Отец Борис перекрестился и громко сказал:
 – И на моей совести есть одна погубленная душа!..
И начал рассказывать…

ПРИЗНАНИЕ ОТЦА БОРИСА

…– Я стал священником благодаря своему отцу, хотя он не имел никакого отношения к Церкви. Мой отец был адвокатом и всю жизнь защищал  Истину. В те годы его профессия была лишь «декоративным» судебным элементом, в отличии от профессии прокурора или судьи, так как, с точки зрения секретарей горкомов и обкомов, – защищать похитителя социалистической собственности или клеветника советской власти было делом враждебным и совершенно ненужным, так же, как и в сталинские времена, когда врагов расстреливали без суда и следствия… Наверное, поэтому выигранные отцом судебные процессы, бесили партийную элиту города, и она искала только повод, чтобы с ним разделаться – раз и навсегда!.. И такой повод, в конце концов, нашёлся.
Вскормленный на полном неприятии Лжи, а также благодаря тому, что мой прадед был сельским священником – всё это и  привело меня в Храм Божий.
Однако мои успехи послужили долгожданным поводом рассчитаться городским властям с моим отцом. Узнав, что его сын связал свою жизнь с Церковью, отца уволили из адвокатской конторы, вывели из Коллегии адвокатов, и в один из дней сердце его не выдержало…
…Я рассказал это к тому, чтобы вы смогли понять и моё отношение к Истине.
Ивана Семирядова, о котором поёдёт речь, я впервые увидел в Храме  на одной из воскресных проповедей, рядом с пожилой женщиной, сидящей в инвалидной коляске. Тогда я ещё ничего о нём не знал – ни его имени, ни фамилии, возраста, профессии... Даже то, что женщина в коляске его мать, я узнал под Новый год, когда отпевал её в нашем Храме. Тогда-то и познакомился с Иваном. Это был молодой человек, 26 лет от роду – умный и воспитанный.  Работал он в средней школе учителем русской словесности.
После смерти матушки Иван продолжал приходить в Храм по воскресеньям на мои проповеди.
 
…Однажды после одного воскресного богослужения ко мне подошли двое неизвестных мужчин. Один был худощавый, другой – толстяк-коротышка.
– Добрый день, Борис Александрович! – вежливо поприветствовал меня худощавый.
– Бог в помощь! – ответил я.
– Бог высоко, – рассмеялся он, – так что уж вы помогите нам сами. – И достал из внутреннего кармана плаща красную «корочку».
– Чем смогу – помогу... – ответил я, не беря в толк, зачем вдруг понадобился этой организации.
И тут же «коротышка» протянул  мне фотокарточку:
– Знаете такого?.. 
На ней было лицо Ивана.
– Знаю!.. – ответил я, понимая, что врать не имеет смысла, иначе зачем бы они подошли именно ко мне.. – Семирядов его фамилия. Преподаёт в школе русский язык и литературу…
– Верно! – обрадовался первый. – Он самый! Семирядов Иван Петрович.
– Это всё, что вас интересует?.. – спросил я их.
Худощавый вновь рассмеялся:
– Про это мы и сами знаем!.. Даже располагаем сведениями, что он посещает ваш храм. 
– Разве это запрещено?! – удивился я.
– Как сказать!.. – покачал головой коротышка. – «Свобода совести» – дело сугубо личное и… на совести каждого!.. Однако есть некий парадокс, касаемо Ивана Петровича!.. А сказать точнее – его порядочности.
– Семирядов – достойный прихожанин, смею вас заверить! – встал я на его защиту.
– А вот в этом, батюшка, мы как раз и сомневаемся, – сказал он строго и добавил вполголоса: – На вашем месте я бы не верил в его искренность!..
– На чем же зиждется ваше сомнение?! – спросил я их.
– А на том, Борис Александрович, – сказал худощавый, – что Иван Петрович – «двуликий Янус», или как у нас говорят: «двойной агент».
– Я вас не понимаю… – озадачился я.
– Да мы и сами в растерянности… – продолжил худощавый. – Прекрасный педагог, передающий знания детям, вдобавок, человек пишущий – и вдруг ходит в церковь!.
– Только представьте себе, чему он научит советских детей, чьи родители атеисты! – добавил коротышка.
– Хотя, между нами, и это не грех! – миролюбиво сказал худощавый. – В нашей стране Церковь отделена от государства, и мы не вправе вторгаться в «чужой монастырь»… Однако все ваши прихожане – уж такой парадокс! – являются одновременно и гражданами нашего великого государства. Так что интересы у нас с вами, Борис Алексендрович, всегда будут общими… И, на наш взгляд, мы бы поостереглись верить такому человеку… Как это у вас говорится?.. «Нельзя одновременно служить Христу и Момоне».
– В чём же сводится его служба у Мамоны? – спросил я. 
  – Вот об этом мы и хотим с вами поговорить… – снял улыбку коротышка. – Дбы помочь молодому человеку в дальнейшей жизни… 
– Так что всё, что вы от нас услышите, – прибавил худощавый. – должно остаться у вас в ушах и не слететь с вашего языка… И уж, тем более, не дойти до ушей гражданина Семирядова…
И тут я узнал, что Иван, оказывается, был диссидентом. Что печатал свои резкие статьи о жизни в СССР заграницей, под другой фамилией. 
И тут же коротышка протянул мне небольшую коробочку.
– Что это? – спросил я.
– Диктофон..
– Зачем он мне? – я сделал вид, будто не понял их намерения.
– Чтобы доказать, что он – говоря вашими словами – достойный человек и гражданин нашего сообщества… – сказал худощавый.
 – Работа ваша будет нетрудной… – стал объяснять мне коротышка. – Незаметно под рясой нажмёте на эту зелёную кнопочку и задайте ему, как бы во время беседы, несколько вопросов… Например, как он относится к компартии, к советскому образу жизни… Пожалуетесь на то, что власть постоянно следит за верующими, даже составляет «чёрные» списки… Словом, возьмите… – и протянул мне отпечатанный на пишущей машинке листок с более десятков вопросов…
– Как только разговор закончите, – добавил худощавый, – нажмёте на кнопку красного цвета. Вот, собственно, и вся работа… Надеюсь, вас она не затруднит… 
Меня аж всего передёрнуло от таких слов, ибо эти молодчики были настолько уверены, что я непременно соглашусь…
 И я ответил, не задумываясь:
 – Нет! Я не сделаю этого!
Они замолчали, переглянувшись. И тут я услышал речь коротышки:
– Послушай, агнец Божий! – сказал он мне хамским тоном и на «ты». – У нас нет времени слушать твою проповедь! Тебе же ясно сказано, что делать! 
– Жаль, Борис Александрович!.. – покачал головой худощавый. – Ваше нежелание помочь компетентным органам – лишь покрывает человека, стоящего на грани с преступлением. А ведь по нему Соловки плачут!
 – Нет! Я… не могу!.. – повторил я, чувствуя, как от волнения поступает к горлу тошнота.
– А шестерых детей «настругать» смог?! – с едкой ухмылочкой произнёс коротышка.
– При чём тут мои дети?!.. – вздрогнул я.
– В том-то и дело, что пока ни при чём… – толстун прищурил свои маленькие свиные глазки. – Дети – они и есть дети! То с крыши свалятся, то под машину нечаянно попадут!..
Я потрясенно молчал.
– Так что слушай и запоминай! В следующее воскресенье после службы мы, надеюсь, закончим наш разговор… Свечи поставим… Так что подумай хорошенько….
– Какие свечи? – не понял я.
– Да уж лучше «во здравие», чем «за упокой»… – усмехнулся худощавый.
– А если Иван… не придёт?.. – спросил я.
– Лучше бы пришёл… – ответил коротышка.

 …В ближайшее воскресенье Семирядов, как всегда, явился на службу… После неё мы с  ним долго говорили о жизни… Но перед этим я всё же нажал под рясой на ту проклятую зелёную кнопку…
  …Больше я никогда не видел Ивана…
А спустя несколько месяцев мне кто-то позвонил и, не назвавшись, сказал, что наш бывший знакомый Иван С. был застрелен за воротами исправительно-трудового лагеря при попытке к бегству… И что в этом есть и моя заслуга… С чем меня и поздравляют,..

Часов над камином пробили двенадцать раз…
…– Через месяц, – добавил отец Борис, – по моей просьбе, я был переведён со всей семьёй в другой храм, на эти острова…
 …Раздались удары грома пол вспышки молний...
Все молчали, словно ещё раз вспоминая рассказанные друг другу истории…
Отец Борис перекрестился:
– «Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наши, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и неведении, яже во дни и нощи, яже в уме и в помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец. Аминь».
Внезапно усилились порывы ветра, сурово загремел гром, зашумела река.
Со вспышкой молнии на винтовой лестнице появился Гаврилин с трубой в руке.
Все застыли от неожиданности.
– Он вернулся!.. – дрогнувшим голосом произнесла Дятлова.
– «Опера» зарезал… – сказала вполголоса Сузоркбров. – Теперь за нами пришел!.. – И отошёл за спины других.
– Гаврилин! – в весёлом удивлении воскликнул Ажищев. – Вы как здесь очутились? Вас же увезли!
– Меня?!.. Кто?! – изумился тот.
– Сержант Харонин! Оперуполномоченный!
– Вы что-то путаете, молодой человек! Никакого оперуполномоченного я не знаю. И никуда отсюда не уезжал!.. – Он прислушался. – Разве в такой шторм можно куда-то плыть?.. – И обратился к Дятловой: –  Вы хотели позвонить внучке? Звоните…
– Вы же сказала, что связь недоступна! – удивилась она.
– На домашний можно. А мобильник не берёт! – И протянул ей включённую рацию. – Домашний номер помните?
– Как же я свой телефон-то не помню! – Она нажала кнопки. – Алло!.. Леночка?! Это бабушка!.. Здравствуй, солнышко! С днём рождения тебя!.. Что? Не Леночка?.. А ты кто, девочка?.. Тебя как зовут?.. Вера?.. Какая Вера?.. Что?! Никулина?.. Что за глупые шутки?!.. Это я Вера Никулина… Куда собираетесь? На фестиваль? Какой фестиваль? Фестиваль молодёжи?.. Ничего не понимаю!..
– Может быть, вы не тот номер набрали? – с сочувствием спросил Гаврилин.
– Ну, как же не тот?.. – в растерянности произнесла Дятлова. –  Это мой номер! Алло, Верочка! Кто-нибудь есть из взрослых? Тогда позови маму!.. Занята? Гладит тебе новое платье?! Что? С вышитой кошкой на кармане?.. О, Боже!..
– Что случилось, Вера Евгеньевна?! – спросила Алина.
Дятлова не ответила, продолжая вести разговор по рации:
– Верочка! А это платье… с кошкой… оно голубое?.. Да, с белым воротничком и с синим бантом на поясе!.. Да, это то самое!.. Чтоб не было видно чернильного пятна… Алло!.. Кто у телефона?.. Зоя?.. Это Вера!.. Мама, это я!.. Прости… Я понимаю, что всё это нелепо… Что этого не может быть!.. Но сейчас я звоню в своё Прошлое… Так получилось… Нет, это никакая не шутка!.. Ты… Вы… Зоя Витальевна Никулина… Вы моя мама… И у вас за окном тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год… А мне, то есть, вашей Верочке… шесть лет… В это утро она, то есть… я, случайно пролила чернила на платье… Ты… его выстирала и не разговаривала со мной весь день… А потом… меня простила, и мы поехали на электричке в Москву… На Фестиваль Молодёжи и Студентов… Алло!.. Алло!.. Там гудки… – растерянно сказала она Гаврилину шёпотом, затем, передав ему рацию, ошеломлённо села в кресло.
Ударил гром, и сразу же наступила, словно громом поразившая всех пауза.
– Ничего себе Аномальная Зона! – тихо сказал Ажищев. – Настоящее и Прошлое в одном флаконе!..
– Бред какой-то!.. Театр абсурда… – произнесла Алина.
– Хотите ещё выпить? – обратился ко всем Гаврилин.
– Послушайте, смотритель  маяка… трубач… или как вас там! Вы так и не ответили, где были всё это время!
– Да тут и был! Рядом с вами!.. – улыбнулся тот своей обаятельной улыбкой. – Слышал все ваши признания. А говорили – не виновны!..
– Родной вы мой! – вытаращил на него глаза Сухоребров. – Разве мы в чём-то признались?!..
– Я – нет!.. – сказала Алина.
– Я тоже… – ответил отец Борис.
– Да успокойтесь все! – крикнул Ажищев. – Не признавались, и – точка!.. 
– Многоточие, господа… – произнёс Гаврилин, и улыбка слетела с его лица крылом ангела. – Кто убил Ванечку Никулина?.. Кто довёл до смерти Ваню Тишинина?.. Кто предал Ивана Мурашова?.. Ивана Махонина?.. Кто подставил Ивана Шахова?!.. Выдал Ивана Семирядова?.. Вы, господа!.. Все вы это и сделали!..
Мощный удар грома потряс древние стены маяка.
– Боже!.. – охнула Дятлова. – Столько лет носить это в себе – невыносимо!.. Отец Борис! Я хочу покаяться!..
– Только не мне… – ответил он. – Я ведь тоже согрешил… Думал: уеду, забуду… Но от своих поступков не сбежишь…
– Каяться нужно при жизни, господа!.. . – жёстко сказал Гаврилин.
– А разве мы уже… того… умерли?.. – пробовал пошутить Ажищев.
Гаврилин достал из кармана газету «Сосенки» и протянул журналисту:
– Читайте! На последней странице.
– Что это?.. – спросил Ажищев, заглянув в колонку. – Некролог?!..
– Читайте вслух!.. – повторил трубач.
Ажищеы стал читать:
– «Пансионат «Сосновый Берег» выражает искреннее соболезнование всем родным и близким – Угрюмова Р. Г., Дятловой В. Е.…»
– Какая жестокая шутка!.. – воскликнула Дятлова.
– «…Сухореброва Н. П…. – продолжил читать Ажищев, – …Ажищева С. М., Палей А. Д.…» Кто это Палей?.. – спросил он у всех.
– Это я… – ошеломлённо ответила Алина.
– «…«священника храма Вознесения отца Бориса…» – дочитал Ажищев и посмотрел на Гаврилина. – Что это?!
– Некролог в завтрашней газете.
– Опять ваши фокусы, Гаврилин?! – уставшим тоном спросил Угрюмов.
– Милый, увезите нас с острова!.. – попросил Сухоребров трубача.
– Отсюда не возвращаются… – ответил тот. – Только ОН сможет – либо вернуть, либо забрать с собой…
– Кто это ОН? – не поняла Алина.
– А вы не догадываетесь?.. – спросил отец Борис, неистово крестясь. – О, Господи! Прости и сохрани! Прости и сохрани… 
– Да что ж за место такое?! – почти в истерике вскричала Дятлова.
– Чистилище, господа! – торжественно произнёс Гаврилин.
Ударил гром сотрясая стены, комнату осветила молния.
– Что?!.. Чистилище?!.. – не поверил Угрюмов. – Это что же получается? Выходит, наша жизнь…
– Да! – перебил его Гаврилин. – Жизнь – это большой курьёз!  – И тут же исчез.
– Я понял! – воскликнул Ажищев. – Я всё понял!  Этот Гаврилин… архангел Гавриил!.. А тот второй… Харон! Перевозчик из Мира Живых в Мир Мёртвых!..
И тут с купола башни сорвало крышу. Все потрясённо подняли головы к звёздам... 
С лестницы спускался Гаврилин, нет! – архангел Гавриил – в белой одежде, с белоснежными крыльями за спиной и с золотой трубой в руке. Он поднёс её к губам, и в древней башне зазвучала Небесная Мелодия.
Входные двери бесшумно распахнулись, и в комнате появился Харонин, нет! – Божий Лодочник Харон, в таком же белом одеянии, только  с капюшоном на плечах. В руке он держал вёсла.
Стол, что стоял в центре комнаты, бесшумно отъехал в сторону, и на его месте открылось бездна, из которой вырвался сноп света, и откуда выполз, вспыхивая неоновыми огоньками, весь облепленный мокрыми комьями земли, старый лифт, похожий на те, какие бороздят по шахтёрским штольням. Раздался звон колокола, и двери его отворились.
– Прошу за мной!..  –  торжественно и строго произнёс Вечный Перевозчик: – В «Зону «Ч»! В Чистилище! На Божий Суд, господа!.. 
И все шестеро увидали, что стоят они уже друг перед другом в длинных до полу белых одеждах…

К О Н Е Ц

 
 

 

 
 

 

 

 
1
 

 
 
 


Рецензии