Внук Гипноса, или Посмертная маска

 
Фантастические иллюзии
 
 1991
…Третьего октября 1991 года по загородному шоссе в предместье Парижа нёсся на большой скорости в аэропорт Орли серебристый «Рено». С двух сторон  мелькали непохожие друг на друга, небольшие уютные домики с мансардами, ухоженными палисадниками и  цветными крышами.
За рулём автомобиля сидел мужчина лет тридцати пяти.
По радио передавали новости из России:
–…Августовские события в Москве, – вещал голос диктора, – взорвали социалистический строй в СССР и погребли под обломками коммунистические идеалы…
Водитель не стал слушать дальше. Нетерпеливо крутя ручку настройки, он искал музыку. Наконец, в салоне  зазвучал магически хрипловатый голос Шарля Азнавура. Знаменитый шансонье пел  «Изабель»…
Иллюзия первая.
ЗУЕВ

1957
…В конце августа на открытой сцене Летнего театра Зуевского парка культуры и отдыха проводил гипнотические сеансы артист Мосэстрады – медиум и спирит – Фантас Гипно;сович Дельфийский. По его же заверению – чистокровный грек. Это был высокий мужчина неопределенных лет, с чёрными навыкате глазами и орлиным носом. Одет он был в чёрный фрак и белую манишку на груди. Он уже усыпил молодого человека, который теперь сладко дремал в кресле на глазах немногочисленной публики. Артист оригинального жанра простёр над ним свои длинные руки с тонкими костлявыми пальцами.
– А теперь – проснитесь! – приказал гипнотизёр.
Молодой человек тут же открыл глаза:
– Что, уже?… – Он недоумённо посмотрел в зал. – Трёна-Матрёна!..
Немногочисленная публика нестройно зааплодировала. В основном это были те, кто зашёл сюда, чтобы просто переждать августовский дождь, что моросил над парком – над залом Летнего театра был натянут брезент.
В основном здесь собралась случайная молодёжь, а точнее, её женская часть. Было, правда, ещё несколько пенсионеров, но Автор остановил свой взгляд на симпатичной молодой девушке в легком сарафане, сидевшей в пятом ряду с двумя подружками. Звали её, скажем...  Светлана.
–  Спасибо, вы свободны! – сказал гипнотизёр молодому человеку.
Тот стал спускаться по ступенькам. Одна из подруг девушки, по имени Екатерина, крикнула ему через весь зал:
– Ген, а ты, оказывается, храпишь!..
Публика развеселилась. В это время ударил гром, сцену осветила молния, в один миг превратившись в шаровую. Светящийся шар облетел немногочисленных зрителей и, застыв над головами девушек в пятом ряду, вдруг тут же с громким треском разлетелся на тысячу искр – и пропал!..
Девушки завизжали от неожиданности и вскочили на ноги.
– Не пугайтесь! – крикнул им гипнотизёр со сцены. – Это не шаровая молния, а продолжение моего номера!..
Зрители нестройно зааплодировали. Московский артист раскланялся в разные стороны. Девушки опасливо сели на свои места.
– Кто ещё желает испробовать на себе силу мысленной энергии? – спросил медиум у зрителей, задержав свой тяжёлый взгляд на Светлане.
Рыжая Вера толкнула её в бок:
– На тебя вытаращился!..
– Пожалте на сцену! – обратился спирит  к девушкам. – Вы, вы! В сарафане!..
– Иди, Светик! – жарко зашептала Екатерина.
– Сама иди! – смутилась Светлана. – Очень нужно уснуть на глазах у всех!
Гипнотизёр словно услышал её слова:
– Не буду я вас усыплять, девушка! Просто предскажу скорое знакомство с одним хорошим человеком…
– А я не верю гаданьям! – храбро ответила ему Светлана.
– А я, Светлана Аполлинарьевна, не гадальщик, я – предсказатель!
– Ты гляди: и.о. знает!.. – изумилась Екатерина.
– Я и фамилию могу назвать… – продолжил медиум. – Большакова!.. Верно?..
Он сделал паузу. Зал притих. Парень, который только что спустился со сцены, с любопытством глянул на Светлану.
–  Ну, Большакова!.. – задиристо ответила она.
– Вам, пардон, двадцать два года… – продолжал мастер гипноза. – Работаете на ткацкой фабрике…
Екатерина в изумлении раскрыла глаза:
– Во, шпарит!.. А где живет, знаете?! – крикнула она.
– Улица Черемуховая, дом десять, – без паузы ответил артист эстрады.
Публика шумно зааплодировала.
– Вы, случайно, не из «Адресного стола»?.. – съехидничала Светлана.
Гипнотизёр обиделся:
– Я артист Москонцерта, голубушка, о чём свидетельствует афиша. Так вот, Светлана Аполлинариевна, сегодня вы встретите того, кто подарит вам сына.
Публика загрохотала громкими аплодисментами.
– Может, он из женской консультации?.. – спросила Веру Екатерина.
– В нашей, как будто, одни врачихи… – сказала Вера.
 – А если будет дочь?! – с вызовом спросила Светлана.
– Сын, сын! – уверенно ответил медиум. – Он родится десятого мая будущего года. – И звонко щёлкнул пальцами.
Сразу же в небе сверкнула молния, и загрохотал гром.

…Три подруги бежали домой под одним зонтом. Дождь припустил вовсю.
– И откуда он про тебя знает?.. – спросила Светлану Вера.
– Небось, ещё до концерта собрал анкету, – уверенно сказала Екатерина. – У них это так делается. У того же Генки, например! А мы уши развесили!
– Да чепуха всё это! – с деланным равнодушием произнесла Светлана.
– Никакая не чепуха! – возразила ей Вера. – Моей матери одна цыганка тоже судьбу нагадала!
– И всё сбылось?..
– До копейки!
Девушки добежали до парковых ворот. Там стоял большой стенд: «План работы Зуевского парка культуры и отдыха на 1957 год».
– Всё, девчонки, по домам! – объявила Светлана.
– Ой, как не хочется на работу! – заныла Екатерина. – Да ещё в первую смену!..
– Может тебя проводить? – спросила у Светланы Вера.
– Вас самих в общагу не пустят, – ответила та.
– Ты ж без зонта!
– Не сахарная!
 – Тогда до завтра! Бежим, Катька!
– Главное, не проспи любимого! – присоветовала Светлане Екатерина. – И чтобы всё рассказала! Со всеми подробностями!..
– Да ну вас! – рассмеялась та.
Светлана скинула босоножки и побежала по улице.
Едва она свернула за угол, как от стены оторвалась мужская тень – в шляпе и большим чёрным зонтом. Светлана остановилась. Из-под шляпы по-волчьи сверкнули красные искры чьих-то глаз. Не говоря ни слова, девушка, как во сне, направилась под зонт к Незнакомцу…

…Ранним утром у проходной фабрики подруги встретились вновь.
Заметив Светлану, они махнули ей рукой и побежали навстречу.
– Ну, что, встретила принца? – спросила Екатерина
– Ага! Сразу двоих!
Подруги разочарованно переглянулись.
– Выходит, гипнотизёр треплом оказался?.. – строго по-прокурорски заметила Вера.
– Халтурщик!..  – с негодованием произнесла Екатерина.
– Надо письмо в Москонцерт написать! – предложила Вера.
– Ага! – фыркнула Светлана. – Так, мол, и так, мы – зуевские ткачихи - обижены за свою подругу, которая не повстречала обещанного товарищем гипнотизёром хорошего человека!.. Очень просим вас…
Её слова перекрыл фабричный гудок.
– Ой, девчонки, опоздаем!.. – заволновалась Светлана.
Они вбежали в ворота фабрики.

...Прошло два месяца.
Подруги стояли у входа в осенний парк. Светлана была растеряна. Екатерина и Вера – изумлены.
– Вот это номер! – твердила Екатерина. – Восемь недель!
– И ты ничего не знала?! – спросила Вера.
– Ничегошеньки! – твердила Светлана.
– Да как это может быть?! – не поверила Екатерина. – А «дела»?..
– У меня с ними всегда проблемы – не знаешь, когда начнутся, не знаешь, когда придут…
– Та-а-к!.. – тем же прокурорским тоном произнесла Екатерина. – А мужики?
– Что, мужики?.. – испуганно спросила Светлана.
– В последнее время мужики были?..
– Не было…
– Феномен какой-то!.. – прошептала Вера.
– А может, тебя кто споил и изнасильничал? – предположила Екатерина.
– Да я, что, ненормальная?! – громким шёпотом завозмущалась Светлана.
– Тогда как?..
– Слушайте, девчонки! – предложила Вера. – А может, письмо в Академию наук написать?
– Уж лучше свечу в Церкви поставить! – хмыкнула Екатерина. – В благодарность Святому Духу! Ой, Большакова, что-то тут не так!..
–  Да клянусь вам! Было бы что – давно сама рассказала!
– От тебя дождёшься! – тряхнула чёлкой Екатерина.
– Дальше что делать будешь? – по-деловому спросила Вера.
Светлана опустила голову:
– Не знаю…
– А тут и знать нечего! – решительным тоном сказала Екатерина.
– Нельзя мне… – тихо произнесла Светлана.
– Это почему? – спросила Вера
– Доктор сказал: риск большой. У меня два уже было… Если ещё и этот, то о детях можно не беспокоиться…

…В город пришла зима на постой.
Екатерина и Вера вошли в калитку, на которой висела жестяная табличка: «Черемуховая улица, дом 10, Большаков А. Н.» Поднялись на засыпанное снегом крыльцо большого частного дома, постучали. Из собачьей будки вышел старый пёс на цепи и лениво пролаял несколько раз хриплым голосом.
– Свои, Дракон!.. – поприветствовала его Вера.
Пёс был почти слепым из-за старости, но по голосу узнал гостей и скрылся в будке, звеня тяжёлой цепью. Дверь открыла мать Светланы.
; Здравствуйте, Надежда Васильевна! – хором сказали Вера с Екатериной.
Зашли в дом.
– Ну как она?.. – спросила Вера.
– Да никак, – вздохнула мать Светы. – Я и так, и этак – молчит целыми днями, как пугало в огороде!..
Гостьи вошли в комнату. Светлана сидела у телевизора и смотрела эстрадный концерт. Её округлый живот выделялся на фоне окна.
– Привет ткачихам! – поприветствовала она гостей, не обернувшись – Я вас в окно увидела… – И выключила телевизор. – Садитесь!..
Подруги присели к столу.
– Ты как себя чувствуешь? – спросила Вера.
– Уже чувствую, – ответила Светлана. – Толкается вовсю! Во, опять!..
Екатерина даже прислушалась, а Вера подбежала, положила ладонь на живот подруги.
– Ой, и вправду, толкается… Сколько осталось?
– Полсрока отсидела, – сказала Светлана.
– Не успеете выполнить квартальный план! – едко заметила Надежда Васильевна. –Только бы знать – в чью честь!..
– Слёзы подбери! – подняла на мать голос Светлана. – Всё об одном и том же! Лучше чаю поставь…
Надежда Васильевна обиженно поджала губы и вышла из комнаты.
– Достала уже! – призналась Света подругам. – Лучше расскажите, как дела в бригаде.
– Нормально всё! – с оптимизмом в голосе просветила её Вера. – Боремся за звание лучшей бригады на фабрике! Все о тебе спрашивают и передают горячий привет!
– Не обжечься бы! – усмехнулась Светлана. – Чего сами не заходят?
Гостьи переглянулись.
– Стесняются… – ответила Вера.
– А слухи пускать не стесняются! Хоть бы вы им – платок на роток! Лучшие подруги, называется!
– Так ведь нам – чего говорить?.. – стала оправдываться Вера. – Сама ж запретила!
Дверь комнаты бесшумно приоткрылась.
– Сказать как есть – не поймут! – добавила Екатерина. – Всё о нём интересуются! А кто он – хрен его знает!
– Тайна природы!.. – вздохнула Вера.
За приоткрытой дверью комнаты Надежда Васильевна перекрестилась.
 

1958

…Была середина мая. У дверей роддома Екатерина, Вера и Надежда Васильевна ждали выхода Светланы с ребёнком. Рядом у «Москвича» крутился водитель Гена – тот самый парень, с «психологических опытов» в парке.
– …А ведь угадал, день в день! – с изумленьем вспомнила Вера. – Именно десятого мая!
– Назвал бы лучше имя отца, – сказала Екатерина.
Вера толкнула её локтем в бок и обратилась к Надежде Васильевне:
– Не придумали ещё, как назовёте?..
– А чего тут думать? – ответила мать Светланы. – Аполлинарием! В честь деда!
– А с отчеством как? – спросила её Вера. – Без отчества не запишут.
– Об отчестве пусть Светка волнуется. Ох, не маяться бы ему в жизни!
На пороге крыльца, в сопровождении нянечки, появилась Светлана с новорожденным на руках, упакованным в нарядный свёрток с голубой лентой. Женщины с радостным криком кинулись обнимать молодую мамашу.
– Дай посмотреть!.. – Вера приподняла уголок одеяла: – Ой! Какой хорошенький!.. На тебя похож!
Надежда Васильевна глянула тоже и по привычке прослезилась:
– «Большаковская» порода!
Светлана тут же её остановила:
– Слёзы подбери!
Екатерина побежала к машине и достала из багажника бутылку шампанского и «Киевский» торт» – для нянечки. Та по-свойски забрала подарки:
– Растите на радость!
И скрылась за дверью роддома.
Все подошли к машине.
– Ген! Открывай ворота! – скомандовала Екатерина.
Улыбчивый водитель распахнул заднюю дверцу. Светлана с живым свёртком влезла в салон. Он заглянул ей через плечо:
– Отличный пацан, трёна-Матрёна! Поздравляю!
Она молча улыбнулась.
– Слышь, Ген! – сказала Катя, усаживаясь рядом. – Может, усыновишь?
Вера толкнула подругу в бок.
– А чего?.. – продолжала Екатерина. – Двойная выгода: ему – готовый сын, а парню – готовое отчество!
Надежда Васильевна села на переднее сиденье и оценивающе посмотрела на водителя.

…Спустя час Светлана уже дома кормила ребёнка. Мать развешивала у печки простиранные пелёнки.
– Он кто? – спросила она дочку.
– Опять двадцать пять!? – вспыхнула Светлана.
– Я об водителе… – успокоила её Надежда Васильевна.
– Генка это, Пастухов! Из Детского дома, неужели не помнишь?.. Вечно в нашу школу бегал, в кружок автомобилистов.
– Нет, не помню…
– Тебе-то он зачем?
– Да так… – загадочно ответила Надежда Васильевна и чуть помолчав, добавила.  - Небось, женат?
– Не женат, мама! В общаге живёт.
– Самостоятельный парень, – с уважением добавила мать.

…Было лето. На берегу Искры стоял полуразрушенный храм – без купола и креста, с осевшими в землю стенами. Светлана и Геннадий сидели на пригорке. В тени под дубом стояла коляска.
– …Родных не знаю… – рассказывал о своей жизни Геннадий. – Меня в Детский дом тетка сдала. Мне тогда и двух лет не было. Сама уже давно померла… 
– А закончил что?.. – спросила Светлана, поминутно кидая взгляд на коляску.
– Автотехникум... После – в армии три года замполита возил. Потом – счастья на разных стройках искал.
– Не нашёл?..
Геннадий серьезно на неё посмотрел:
– А чего за ним по дальним землям бегать?..
Светлана тут же вскочила со скамейки и кинула взгляд на спящего сына:
– Ой, сейчас проснётся! Мне его кормить надо…
Геннадий вдруг решительно обнял её и поцеловал. Светлана не сопротивлялась.
Внезапно возмущённый хриплый крик раздался рядом. Они разом обернулись. На ручке коляски сидел большой чёрный ворон с белой грудкой.
Светлана в страхе бросилась к сыну:
– Кыш, отсюда! Кыш!
Ворон взлетел на нижнюю ветку дерева, продолжая мрачно каркать. Она взяла на руки проснувшегося ребёнка. Маленький Аполлинарий улыбался. Ворон улетел.
– Ты, гляди, не испугался, трёна-Матрёна! – удивился Геннадий.
Внезапно рядом появился фотограф, чем-то похожий на гипнотизёра из Москонцерта – с таким же орлиным носом и чёрными навыкате глазами:
– На память не желаете?..

…И была осенняя свадьба – с накрытыми во дворе столами, с шумными гостями и с аккордеоном. Молодёжь отдельно танцевала под пластинки. Среди толпы отплясывал сам жених. Надежда Васильевна вынесла из дому большое блюдо с пирогами.
– Не топочите так, – сказала она гостям. – Полю разбудите! Еле заснул.
Подруги сидели рядом с невестой.
Екатерина одна выпила бокал до дна и спросила Веру:
–Тебе когда рожать?
– В феврале! – гордо сказала она.
– Не боишься?
 – Светка ж не побоялась!..
– Она у нас девушка смелая!.. – прокомментировала Екатерина. – Ой, не понимаю я вас, девки! Ну, тебе Генка попался – обещал усыновить! Спасибочки ему! А ей?.. Нашкодил инженеришка, и – обратно в семью! А она, дурочка, счастлива!
– Бог ему судья! – ответила Вера и вновь улыбнулась: – Для себя рожаю… Я его любила! Память на всю жизнь останется!
Екатерина вновь наполнила свой бокал шампанским:
– Сумасшедшие вы обе! Давай, Светик, за вас и выпьем!
Светлана тут же прикрыла свой бокал ладонью и произнесла интригующе:
– А мне тоже нельзя…
Изумлённые подруги широко раскрыли глаза.
– Ага! – рассмеялась Светлана. – Аккурат, в мае второй сын родится!


1959

…Молодые родители стояли перед заведующей ЗАГСа. На руках у Геннадия лежал «живой» сверток, перевязанный голубой лентой. Надежда Васильевна держала на руках годовалого Аполлинария. Стену за спиной заведующей украшал портрет Хрущева.
– Поздравляю вас с рождением Ивана Геннадьевича Пастухова – нового гражданина Советского Союза! – с официальной радостью отбарабанила заведующая, обращаясь к родителям. – Желаю вашей семье здоровья, счастья и трудовых успехов!
Екатерина с Верой бурно зааплодировали. Вера была уже на сносях. Заведующая поставила звукосниматель на пластинку.
Заиграла торжественная музыка.
Вера сказала Екатерине на ухо:
– А похожи-то как! Да ещё оба – десятого мая!.. Во, подгадали!
– Зато про отца теперь можно не гадать! – шёпотом ответила Катя.
На окно ЗАГСа сел чёрный ворон с белой грудкой. Светлана его узнала. Улыбка мигом слетела... Но белогрудый каркнул всего три раза и улетел.


1969

…Было начало мая. Девятилетний Иван читал на крыльце книгу. Во двор Пастуховых вбежал Аполлинарий. Хотя он был на год старше Ивана, да и отцы у них были разные – те, кто не знал про это, с уверенностью мог бы сказать – близнецы.
– Ванька! – крикнул Апполинарий брату. – Айда, в «крепость» играть!
Иван поднял голову от книги:
– Да ну!..
Аполлинарий достал из сарая игрушечный автомат:
– Кончай глаза в книгу пялить! Нашим подмога нужна!
 
…«Крепостью» служил полуразрушенный храм на берегу реки Искры. Нападавшие осаждали крепость, защитники держали оборону. Пастуховы были на стороне нападавших.
– Улька! – крикнул Аполлинарий похожей на Веру девочке с ярко-рыжими волосами – однолетке Ивана. – Заходи слева! Там в стене лаз.
Нападавшие перелезли через груду камней и очутились внутри. Сквозь круглую дыру, где раньше был купол, в синеве небес летали стрижи да ласточки, голуби да воробьи. На облупленных стенах сохранились фрагменты  фресок. Защитники не ожидали нападения с тыла. С ликующим визгом их обстреляли осколками кирпичей и щепками.
– Полька, ты, чо, взбесился!? – раздались голоса защищавшихся. – Чуть в глаз не попал!
– Защищаться не умеете! – ответил тот. – Всё! Вам хана! Сдавайтесь!
И потряс над головой знаменем – длинной палкой, к которой был привязан кусок обгоревшего по краям церковного полотнища. Участь «крепости» была решена. Сквозь дыру в куполе пролился в храм яркий солнечный луч. Он зажёг копну рыжих волос Ульяны. Иван зачарованно загляделся на это видение. А со стен на детей скорбно смотрели глаза чудом уцелевших ангелов да святых.
 
 …Утром десятого мая дверь в комнату мальчиков со скрипом отворилась. 
Аполлинарий открыл глаза. Иван продолжал спать.
Заговорщически перешёптываясь, вошли мама с бабушкой, несущие два праздничных пирога: один – с одиннадцатью зажжёнными свечами, другой – с десятью. Отец держал в руках подарки.
Аполлинарий вскочил на кровати:
– Ванька, просыпайся! Нас поздравлять пришли!
Иван открыл сначала один заспанный глаз, затем другой и сел в постели.
– С днём рожденья, внучки;! – торжественно сказала Надежда Васильевна и тут же всплакнула по привычке.
Мальчики наперегонки задули свечи.
– Ура-а-а!.. – прокричал Геннадий.
Мама с бабушкой поцеловали мальчуганов. Те принялись рассматривать подарки. Светлана незаметно толкнула Геннадия, и он торжественно объявил:
– Но это ещё не всё!..
Мальчишки подняли головы.
Геннадий достал из кармана четыре цирковых билета и произнёс голосом шпрехшталмейстера:
– Великий Гудини Второй приглашает нас в воскресенье на представленье!..

…За столом вся семья пила чай с праздничными пирогами. В раскрытые настежь окна по-хозяйски ввалились цветущие ветки сирени,  тёплое майское солнце весёлыми зайчиками скакало по комнате.
– А что такое «шапито»? – поинтересовался Иван.
 – Передвижной цирк! – объяснил ему Аполлинарий. – Ты, что, не знаешь?! Его на Рыночной площади строят. Гастроли до конца лета. Да, пап?
– Он, что, движется?! – удивился Иван. – Как поезд?..
Все дружно рассмеялись.
– Можно сказать и так! – ответил мальчикам отец. – Под большим полотняным шатром проходят цирковые представления. А когда они заканчиваются – шатёр складывают и перевозят в другой город для новых выступлений. Кстати, по-французски слово «шатёр» и означает «шапито».
На подоконник присел белогрудый ворон и принялся гнусно каркать.
– О, Господи! – перекрестилась Надежда Васильевна.
Светлана подбежала к окну и замахала на него руками:
– Кыш отсюда! Кыш!
Ворон взлетел на угол раскрытой оконной рамы. Геннадий выскочил из-за стола и тоже замахнулся на него рукой:
– Пошёл прочь!
Ворон не улетал, а только зловеще каркал.
– Может, он из цирка? – спросил Аполлинарий.
– Может из цирка, – ответил отец. – Улетай, давай! Кыш!.. Нужно пойти сообщить!
– Он не из цирка, – сказала Светлана. – Это тот!.. Помнишь, у реки?..
Белогрудый каркнул последний раз и улетел. 
–  И чего он к нам привязался?.. – она вновь села за стол.
– Чёрный ворон – плохое знамение! – вновь перекрестилась Надежда Васильевна.
–  Хоть ты не каркай, мама! – в сердцах сказала Светлана.
Та обиженно поднялась из-за стола:
– Давно говорила: крестить детей надо!
– А мы не суеверны! – бодро ответил за остальных Геннадий. – Верно, мужики?..

…В середине лета, сидя на крыльце, Надежда Васильевна читала мальчикам отрывок из Евангелия. Иван внимательно слушал, Аполлинарий же не отрывал глаз от ворот, за которыми доносились крики мальчишек, играющих в футбол. Геннадий чинил в сарае «Москвич», изредка бросая на тёщу недовольные взгляды.
– … «И сказал Христос Петру…», – читала детям бабушка, – «Истинно говорю тебе: не пропоёт петух, как отречёшься от меня трижды».
– У, предатель! – сжал кулаки Иван.
Надежда Васильевна легонько шлёпнула его по шее:
– Не тебе судить!
За забором раздались ликующие голоса.
Тут уже Аполлинарий не выдержал:
– Го-о-ол!..
И сразу же получил от бабки затрещину.
– И что петух? Пропел? – спросил Иван.
Из курятника раздался петушиный крик. Иван замер. Надежда Васильевна торжественно подняла лицо:
– Воистину!..
На веранде появилась Светлана с мусорным ведром:
– Опять ты им голову чепухой морочишь?! Ведь сама же в Бога никогда не верила!
– Потому что слепая была! – ответила мать. – Перед смертью твоего отца мне во сне Видение было – ангел приснился, его на Небеса звал…
Светлана спустилась во двор и выбросила мусор в большой чан, стоящий у забора:
– Видения, мам, бывают только в одном случае…
– А ты упрячь меня в «дурку», упрячь! – обиженно запричитала Надежда Васильевна.
– Опять – двадцать пять! Перед людьми стыдно! Прошу тебя, прошу: сними икону! Будто живём в прошлом веке! Вон, даже американцы в Космосе побывали – и то Бога не нашли!
– У этих американцев свой бог – доллар! – сурово ответила мать. – А у русских – Христос!
Геннадий оторвался от машины и с улыбкой заметил:
– Между прочим, Христос евреем был!
– Глупый ты, Гена, под стать своей жене! – жёстко ответствовала ему тёща. – «И не будет ни иудеев, ни Эллинов!» –  вот что сказал Христос!
– О-ёй! – сказала Светлана, направляясь в дом. – Ты сама это слышала?..
– Так в Святом Писании сказано! – торжественно произнесла Надежда Васильевна.
– Пап, я в футбол поиграю?.. – Аполлинарию надоел ежедневный спор родителей с бабкой.
– Беги, Поля,  – разрешил отец. – А то второй гол без тебя забьют!
Аполлинарий сорвался с места.
– А вы, Надежда Васильевна, – как можно деликатней сказал ей Геннадий, – лучше бы газеты внукам читали! Зря, что ли, «Пионерскую правду» выписали?
На что Надежда Васильевна тут же ответила:
– Есть одна правда – Божья!
Светлана огорчённо развела руками.
– Напрасно так считаете, – парировал зять, возвращаясь к ремонту «Москвича». – Пресса – зеркало жизни!
– Вот и любуйтесь в неё! – Надежда Васильевна забрала Евангелие и, обиженно бормоча, скрылась в доме.
– А ты что притих? – строго спросила Светлана у младшего сына. – Домашнее задание на лето сделал?
– Ещё вчера, – ответил Иван.
– Давай тетрадки! – Мать оставила ведро у крыльца, сама присела на верхнюю ступеньку. – Хоть одну ошибку найду – в цирк не пойдёшь!
 
…Над полотняным куполом весело развевались на ветру цирковые флажки. К кассам, вокруг всего забора, сплошь обклеенного цветными афишами «Гудини Второго», шумно вилась нескончаемая очередь. К контролёру подошла семья Пастуховых. Геннадий протянул четыре билета.
Они вошли в балаган. Внутри всё было, как в настоящем цирке.
Сели на свои места.
Почти сразу же погас свет в зале, вспыхнули прожектора, заиграла весёлая музыка, и на арене появился шпрехшталмейстер.
– Уважаемая публика! – громко возгласил он. – Всем на удивление начинаем представление! Сильно рты не разевайте! Глаза не закрывайте! Выступает великий артист! Фокусник-иллюзионист! Любимец Москвы и Ленинграда и прочего града! Великий Гудини Второй!
Зрители громко и весело захлопали.
На арене появился фокусник, в чалме и восточном халате.
И начались чудеса.
Всё, до чего дотрагивался Гудини Второй – исчезало, меняло цвет и размеры, растворялось в воздухе и появлялось вновь, но уже совсем другим предметом. Кот становился собакой, собака курицей. Вот она «снесла» яйцо, фокусник постучал по нему «волшебной палочкой», и на глазах зрителей разбил его – из яйца появился живой цыплёнок.
Зрители вновь зааплодировали, не жалея ладоней.
Братья Пастуховы смотрели на фокус, во всю раскрыв глаза. Особенно Аполлинарий…
 
…Вернувшись домой, мальчики пытались повторить номер, увиденный в цирке.
Аполлинарий стучал по куриным яйцам карандашом, заменявший ему «волшебную палочку», а Иван разбивал их о край клетки, но вместо цыплят из них, как и положено, плюхались на пол желток с белком.
В курятник заглянула Надежда Васильевна. Увидев неудавшийся фокус, она ахнула и схватила внуков за шиворот:
– Изверги! Вы что делаете!
– Это не я, это он!.. – в один голос закричали мальчики, кивая друг на друга.
Они вырвались и выбежали во двор. Бабка помчалась следом.
Геннадий подкачивал насосом «запаску». Бабка и внуки кругами забегали вокруг «Москвича». Отец в сердцах бросил насос на землю:
– Что за хоровод, трёна-Матрёна?!
– Сам полюбуйся!.. – сказала тёща. – С чем теперь на рынок идти?!
Бабка бегом вернулась в курятник.
– Ой, чего наделали, варвары! – раздались оттуда её причитания. – Ой, чем торговать буду?!.. А какие яйца были! Каждое с кулак!
Геннадий заглянул в раскрытые двери.
– Ну, молодцы-ы!.. – И стал расстёгивать ремень. – Кто зачинщик?
– Ванька это-а-а! – громко захныкал Аполлинарий.
– Та-ак!.. А за слёзы – ещё пук рогозы!..
– Врёт он всё! – заступился за себя Иван. – Полька первый сказал: давай яйца бить, фокусы показывать!
– А за ложь – ещё приложь!.. – мрачным тоном  продолжал рифмовать Геннадий.
Он крепко взял сыновей за руки и повёл в сарай. Аполлинарий волчонком посмотрел на отца.

…Ночью окно в сад было раскрыто настежь. Иван крепко спал.
Аполлинарий смотрел на звёзды. По щекам катились слёзы. На подоконнике бесшумно появился белогрудый ворон. Он взмахнул крыльями – и сразу вся комната вспыхнула синим светом. Аполлинарий замер, не смея пошевельнуться. Ворон перелетел на спинку его кровати, повертел головой, три раза каркнул и улетел. И сразу синий свет погас…

…Светлана готовила обед в летней кухне, возле гаража. Геннадий продолжал чинить автомобиль. Аполлинарий показывал фокусы с куриными яйцами  соседской ребятне. Среди зрителей была и Ульяна. На этот раз куриное яйцо без следа исчезло в руках Аполлинария. Он тут же достал его из кармана ульяниного платья. Девочка изумлённо засмеялась.
Иван помогал отцу, тайком бросая на Ульяну первые влюблённые взгляды.
– Во, работенка – людей дурить! – сказал Геннадий, недовольно покачав головой. – Меня в детском доме учили, что нельзя обманом людям служить.
– А вдруг он знаменитым фокусником станет? – заметила Светлана.
– Ага, Игорем Кио! Шёл бы лучше отцу помогать. Совсем за лето от рук отбился! Это же какая профессия в моих руках, трёна-Матрёна!
– Оно и видно: что ни день, то поломка!.. – усмехнулась Светлана.

…Днём Аполлинарий подошёл к воротам циркового дворика. На заборе висели афиши знаменитого иллюзиониста, с наклеенными на них наискосок полосками текста: «31 августа – прощальное выступление!» Служащие кормили лошадей, красили булавы, жонглёр репетировал номер с шарами. Аполлинарий замер у забора. Его заметил паренёк в клетчатой кепке, подметавший двор.
– Эй, шпана, тебе кто нужен? – миролюбиво спросил он, подойдя к калитке.
– Гудини Второй, – насупился Аполлинарий.
Парень ухмыльнулся:
– А, может быть, Первый?
– Их разве два?! – удивился Аполлинарий.
– Раз есть Второй, значит есть и Первый…  Правда, тот, настоящий, умер сто лет назад! – расхохотался парень с метлой.
– А этот, Второй… ненастоящий?.. – растерянно спросил Аполлинарий.
– Самый настоящий!.. Тебя МАГ в гости позвал?
– Какой ещё МАГ?..
– МАГ – это Макар Андреевич Гуденко. А Гудини Второй – его цирковая фамилия!
– Я думал, он итальянец… – обескуражено сказал Аполлинарий.
– Из Харькова! – раскрыл секрет парень.
Аполлинарий вытаращил глаза:
– Откуда?!..
– У нас, у цирковых, – объяснил паренёк в кепке, – заграничные фамилии – сплошь и рядом!
– Зачем? – не понял Аполлинарий.
– Для афиши! Звучит красиво!
Он кивнул на жонглёра, который упорно оттачивал мастерство на шарах.
– Семья Паринаго! А на самом деле, Сидоркины. Наш клоун Крюшон – по паспорту Оганнезов. – Парень поправил набок козырёк своей кепки и добавил: – Я, например, тоже на афише – Артур Эдройт, что значит – ловкий!
– А взаправду? – спросил Аполлинарий.
– Миша Капник… – смущённо хмыкнул парень с метлой. – Акробат…
И протянул Аполлинарию руку. Тот пожал её в ответ:
– Аполлинарий!.. Пастухов.
– Чего-о? – рассмеялся Михаил. – Да с такой фамилией только коров пасти!
Аполлинарий нахохлился.
– Не обижайся! Вот был бы ты «Пасс» или «Пастэ» – это я понимаю, по-цирковому!.. А зачем тебе МАГ?
– Я… новый фокус придумал… – смутился Пастухов.
– Продать хочешь?
Аполлинарий пожал плечами.
– Если классный – он секрет купит!
– Да я не продать…
– Тогда покажи!.. – раздался за их спинами мужской голос.
Мальчики обернулись. Рядом стоял знаменитый иллюзионист.

…В его вагончике Аполлинарий набросил на пустой стакан платок, взятый тут же напрокат у фокусника, и пристально посмотрел ему в глаза. Гудини Второй иронично прищурился. Аполлинарий сдёрнул платок – в стакане оказалась алая жидкость. Фокусник поднял брови, взял в руку стакан, нюхнул:
– Портвейн?..
Аполлинарий кивнул. Фокусник тут же опрокинул стакан до дна.
– Хо! «Три семёрки»!.. Мой любимый! Откуда узнал?
Мальчик пожал плечами.
– Давай на «бис»!
Фокусник налил воду из умывальника.
Аполлинарий с успехом повторил номер. На сей раз Гудини Второй не стал пить, а с изумленьем принялся разглядывать стакан со всех сторон.
– Вундеркинд!.. И как ты это делаешь?..
Гость не ответил. Иллюзионист усмехнулся, достал из портмоне сторублевую купюру и накрыл стакан. Аполлинарий помотал головой. Гудини Второй достал ещё сотню. Мальчик презрительно скривил губы и выбежал из вагончика.
У крыльца его уже поджидал Миша Капник:
– Ну что, продал?..
– Как же! – фыркнул Аполлинарий. – У него денег не хватит!
И поспешил прочь с циркового дворика. Миша озадаченно посмотрел ему вслед.
Фокусник тоже видел в окне убегающего Аполлинария. Усмехнулся. Кинул взгляд на стакан. Но вместо портвейна в нём оказалась обыкновенная вода.

…Едва Аполлинарий вошёл в калитку, его тут же схватил за руку отец:
– Ты где шатался?
– Гулял… – соврал Аполлинарий.
– Врёшь! Тебя у шапито видели. Опять фокусы?…
Он стал одной рукой расстегивать ремень. Аполлинарий с ненавистью на него посмотрел:
– А что, нельзя?!
– Поговори у меня ещё!..

…Ночью Светлана и Геннадий вели неуютный разговор в постели.
– Не любишь ты его… – глухо сказала Светлана.
– Глупости! – возразил Геннадий. – Он для меня, как сын.
– В том-то и дело, что «как»!
– Ну, не выношу я эти фокусы, Свет! Делом пора заняться! Я в одиннадцать лет перроны подметал! Кирпичи подносил на стройке!..
– Все – «я», я»! Ты – такой, а он – другой!
Геннадий присел на кровати:
– Какой – другой? Может, наконец, скажешь, в кого он такой!
– Ты же обещал никогда об этом не спрашивать!
– Я и не спрашивал! Двенадцать лет молчал!.. Но теперь-то я могу всё узнать?!
– Зачем это тебе?
– Я правду знать хочу!
– «Правду! Правду!» Осточертело твоё правдолюбие!…
– За правду люди на плаху шли!
– Вот и иди! На плаху… На костёр! К чёртовой матери!..

…Надежда Васильевна, слышала их голоса в соседней комнате и молча крестилась.

…– Думаешь, я не хочу правду узнать?.. – спросила Светлана. – Мне бы кто сказал!
– Снова врёшь… – с горечью ответил Геннадий. – Это сколько ж выпить надо было, чтобы ничего не помнить?!..
– Да пошёл ты!.. – и отвернулась к стене.

…Аполлинарий тоже слышал весь разговор. Он нахмурил брови. Огневые искры сверкнули в его глазах…


1991

…На загородном шоссе под Парижем, за окном «Рено» мелькнул дорожный знак с надписью – «Аэропорт Орли – 5 км». Внезапно машину протащило юзом на встречную полосу. Водитель едва успел вывернуть руль. Мотор заглох. Рядом с дерева тревожно каркнул белогрудый ворон. Мужчина зло на него посмотрел:
– А чтоб тебя!..
Усилия завести машину ни к чему не привели. Он вышел на шоссе и стал «голосовать». Мчавшиеся следом автомобили, один за другим, пролетали мимо…


1969

…Ранним утром «Москвич» выехал за ворота. Геннадий запер их и с виноватым видом подошёл к одному из раскрытых окон.
– Светик, тебя подвезти?..
В соседнем окне промелькнуло нахмуренное лицо Надежды Васильевны. Через паузу раздался тусклый Светин голос:
– На автобусе доеду!
Геннадий затоптался на месте:
– Не злись, Свет! Поедем…
– Сам поезжай! – ответила она.
– Ну, даю честное слово, что больше никогда… ни о чём!… Я в машине подожду… Ладно?..
Светлана промолчала.

… И  всё же они поехали вместе.
«Москвич» мчался по шоссе. Оба молчали.

…В это же утро Иван вошёл в настежь раскрытые двери полуразрушенного храма. Его давно тянуло на это место.
В дырявом куполе пели птицы. Иван присел на груду кирпичей и стал разглядывать облупившиеся фрески. На одной из них был изображён ангел. Внезапно солнечный луч осветил его лик, глаза ожили, он тряхнул кудрявой головой и бесшумно слетел к Ивану. Тот от изумления вскочил на ноги. Перед ним стоял живой подросток его лет, в белоснежной одежде.
– Кто ты?..
– Слуга Божий.
– Бога нет!
– Так говорят люди, которые стыдятся верить в необъяснимое, в то, что смущает их разум. Простим их за это… Ты же не такой?.. Ты тоже раб Божий!
–  Я не раб, я тоже слуга!..
– Вообще-то ты ещё отрок… – улыбнулся ангел.
– И мой брат – слуга. Тем более, он на год старше и тоже умеет делать чудесные фокусы!
– Они только похожи на чудеса. Это всего лишь обман, иллюзия.
– А что же тогда чудо?!..
– Главное чудо – это сама жизнь! Разве не чудо – маленький мотылёк над весенним лесом?… Или первый снег в звёздную ночь… А добрый взгляд на незнакомом лице?… Не чудо ли побороть в себе страх и неверие? Из таких чудес и соткан Божий мир. Он создан Любовью…
– Значит, жизнь – это Любовь? – спросил Иван.
Где-то в небе послышался рокот самолёта.
– А самолет? А ракета? Телефон, телевизор – это чудо?…
– Скоро появятся такие машины, – сказал Ангел, – которые заменят человека. Изобретут способ исчезать и появляться, не сходя с места! Путешествовать в Прошлое и Будущее!..
– Вот здорово!
– Но прибавится ли от этого добрых людей? На земле могут остаться только роботы в человеческом обличии – сильные, стойкие, равнодушные ко всему: порождение любопытства и гордыни. Чем больше хитроумной мысли – тем меньше работы для нее! Что же останется человеку? Что станется с его душой?.. 
Иван молчал и слушал…

…В ветровом стекле Геннадий увидел внезапно появившийся из-за поворота зуевского шоссе трактор с прицепом. Геннадий  в отчаянии крутанул руль в сторону, но было уже поздно – машина на полном ходу врезалась в прицеп, и загорелась…

…За оградой, рядом с могильной плитой, под которой лежал отец Светланы – высились два свежих могильных холмика, покрытые букетами полевых цветов. Рядом с зажжёнными свечами, в землю были воткнуты жестяные таблички:

Пастухов Геннадий Иванович
Пастухова Светлана Аполлинарьевна

И – даты рождения и смерти.
Надежда Васильевна тяжко рыдала, в изнеможении обнимая могилу дочери. Вера с Екатериной скорбно ожидали окончания похорон, обнимая за плечи осиротевших мальчиков. В глазах Ивана стояли слёзы, он еще всхлипывал, но пытался держаться. Аполлинарий молчал, хмуро сдвинув брови. Ульяна крепко держала под руку маму Веру. Вокруг ограды собрались соседи и сослуживцы – с ткацкой фабрики и автокомбината. Старухи о чём-то тихо переговаривались между собой, мужчины разливали в стаканы водку. Старушка-соседка раздавала каждому по бумажной тарелочке с кутьёй. Очутившись возле Веры, шепнула:
– На поминки пора. Простынет всё…
Вера вполголоса обратилась к детям:
– Идёмте, мальчики. И ты, дочка…
Дети вышли на аллею, усеянную осенними листьями. Подруги погибшей с трудом оттащили её мать от могилы – плачущая женщина цеплялась за ограду и не желала уходить. Наконец провожающие медленно двинулись к воротам кладбища.
– Надежда Васильевна, миленькая!  – просила её Вера. – Сердце своё не разрывайте!.. Что случилось – не поправишь!..
– Светка тоже всю жизнь говорила: «Слёзы подотри!», – ответила осиротевшая мать. – Вот и пригодились…
– Не слушай их, Надя! – сказала одна из соседок – она держала её под правую руку. –  Выплачешься – легче станет.
– О внуках бы подумали, – поддержала Веру Екатерина.
– А что внуки? – простонала Надежда Васильевна. – Безотцовщина! У них теперь своя жизнь…
Мужчина  из автокомбината,, шедший впереди, обернулся:
– Не волнуйтесь, детей в обиду не дадим! В профкоме вопрос решённый.
– А всё равно крестить надо! – сказала пожилая соседка, держащая Надежду Васильевну под левую руку.

…В сельском храме при таинстве Крещения народу было мало – сами мальчики, их бабушка да ещё пожилая соседка.
Священник пропел:
– Крещается во имя Отца, и Сына, и Святага Духа!.. Аминь!..
Он перекрестил обоих братьев, погладил по мокрым затылкам. Со скромного иконостаса смотрел на них лик Спасителя. Перед выходом из храма пожилая соседка поцеловала священнику руку и сунула деньги. Тот спрятал их в карман ризы и печально улыбнулся:
– «Чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно… А молясь, не говорите лишнего…»

…С ветки старого дуба, что рос у храма, хрипло каркнул чёрный ворон…


1991

…На загородном шоссе под Парижем мужчина продолжал «голосовать». Машины проносились мимо.
Наконец, одна из них – «Пежо», следовавшая в сторону аэропорта, – остановилась. Мужчина подбежал к водителю. За рулём сидела молодая женщина с короткой стрижкой «а ля гамен».
Глянув на мужчину, она изумленно раскрыла свои зелёные глаза:
– У вас проблемы?!..
– Опаздываю на самолет, мадемуазель! – ответил он.
– «Мадам», месье Пасторалли!.. – с улыбкой поправила его симпатичная незнакомка. – Садитесь, подвезу!
Мужчина, которого женщина назвала по фамилии, радостно кивнул:
– Спасибо!
– Изабель! – протянула руку женщина.
Он галантно ответил рукопожатием и побежал к багажнику своей машины забрать чемодан…


1975

…На заднике школьной сцены висел большой портрет Ленина. В битком набитом зале шёл торжественный концерт, посвященный 105-й годовщине вождя мирового пролетариата. В первом ряду, среди ветеранов партии, сидел лысый райкомовец.
Школьный хор задушевно и лирично выводил:

День за днём идут года –
Зори новых поколений,
Но никто и никогда
Не забудет имя – Ленин!..

Райкомовец одобряюще кивал.
За кулисами, перед директрисой вынырнула испуганная старшая пионервожатая в красном галстуке.
– Галина Семёновна, у Захаровой голос пропал!..
– Что значит пропал? – удивилась директриса и заглянула в список исполнителей. – Она же читает Маяковского!
– Говорит, от волнения…
– Почему не заменила!
–Вы же сами всех исполнителей выбрали! А сегодня за гостем в райком уехали. Не с кем было посовещаться…
Директриса прислушалась к хору и спросила:
–Кто следующий?..
– Драмкружок. Но пока поставят декорации – в концерте будет дырка!
– Это мне будет дырка… от бублика! – Директриса нервно перелистывала странички списка исполнителей.
– А может, Аполлинария выпустить с оригинальным жанром? – предложила пионервожатая.
– Марина, ты думаешь, о чём говоришь!? – не поднимая головы, спросила директриса. – Торжественный концерт к сто пятой годовщине Ленина – и какие-то фокусы!..
Хор заканчивал песню:

– Ленин – в твоей судьбе,
В самом последнем дне,
Ленин – в тебе и во мне-е-е!..

 – Ты хоть видела его номер?.. – вдруг спросила пионервожатую директриса.
– Закачаешься! – ответила та. – У него из пустой коробки голубь вылетает!
 – Голубь?.. – с надеждой произнесла директриса и посмотрела на Старшую.  –  Голубь – это хорошо! Что ж ты сразу не сказала?! Голубь – это птица мира!
В это время хор допел песню. Хормейстер поклонилась. Зал вяло поаплодировал. Занавес закрыли. На авансцену вышла Старшая пионервожатая.
– А сейчас, – объявила она, –  выступит ученик одиннадцатого класса «Б» – Аполлинарий Пастухов. Оригинальный жанр!
Казалось, зрители только этого и ждали. Раздался одобряющий свист и бурные аплодисменты. Громче всех хлопали в ладоши Иван и рыжеволосая Ульяна. Два ученика вынесли на авансцену столик, на котором стояла цветная лакированная коробка. Раздалась музыка «Битлов». Представитель райкома нахмурился. На авансцене появился семнадцатилетний Аполлинарий. Он открыл коробку и показал всем, что она пуста, затем сделал «волшебные пассы», и тут же из коробки вылетел белый голубь. Представитель райкома одобряюще закивал.
За сценой ставили декорацию для драмкружка. Старшая пионервожатая смотрела в зал сквозь щёлку между занавесом и порталом.
– Ну что там? – нервно спросила её директриса .
– Нравится! – успокоила начальницу пионервожатая.
– Слава Богу! – машинально перекрестилась директриса, тоже прильнув к «амбразуре».
В этот момент голубь, совершая над залом почётный круг, что-то «уронил» прямо на лацкан пиджака райкомовца. Раздались громкие смешки.
– Засранец! – в ужасе вырвалось у директрисы.
– А говорили – «птица мира»… – в растерянности произнесла пионервожатая Марина.

…В кабинете директора школы старшая пионервожатая оттирала мокрой губкой загаженный голубем мужской пиджак. Лысый райкомовец стоял у окна в рубашке и молча дымил в открытую форточку. Директриса нервно перебирала какие-то бумаги. Над столом висел портрет Брежнева. В кабинете появился Иван.
– Наконец-то явился!.. – хмуро встретила его директриса. – Ну что, «артист», пришёл извиняться?.. – спросила она, бросая взгляд на райкомовца.
– За что?.. – не понял Иван.
– Слыхали?! – обратилась она к высокому гостю. – За голубя твоего поганого!.. 
– Не виноват он. Галина Семёновна!  – ответил Иван. – Птица всё-таки… Видели б вы в Москве, как они на памятники гадят! Не успевают отмывать… А на Манежной площади что творится! Шагу ступить нельзя!
– Помолчи! – прервала его директриса. – Ты исключён из школы на две недели!
– За что?! – изумился младший Пастухов.
– За неблаговидный проступок!.. 
– Так ведь его этому никто не учил! – взвился Иван от такой несправедливости. – Обычная физиология! Мы даже по биологии проходили.
В кабинет заглянул Аполлинарий со злосчастным голубем в руках:
– Вызывали?..
Подмышкой он держал лакированную коробку. Директриса растерянно переводила взгляд с одного Пастухова на другого:  – А ты кто?..
– Аполлинарий… Пастухов…
– А я уже на Ивана собак спустила! – возмутилась директриса. – Хоть бы на лбу написали: кто есть кто!.. Так что исключение из школы для тебя отменятся!.. – сказала она Ивану. – А что с тобой делать будем, – директриса строго глянула на Аполлинария, – решим на педсовете!.. – И кивнула на голубя. – А этого зачем сюда приволок? 
Аполлинарий послушно спрятал голубя в коробку.
Райкомовец в последний раз затянувшись папироской, выбросил окурок в форточку.
– Интересно, что тут у вас происходит?.. – поинтересовался он, подходя к Пастуховым. – Надо же! – удивился он, глянув на братьев. – Как под копирку! – И обратился к Аполлинарию. – Значит, голубь твой?
– Мой! 
– То, что ты сделал, – произнёс представитель райкома прокурорским тоном, – называется политической провокацией!
В кабинете стало тихо.
– За такое дают пять лет строгого режима!..
– За какое «такое»?.. – не понял Иван.
– За это самое! – очень строгим голосом ответил райкомовец. – Вы же комсомольцы! Это не просто неблаговидный, а очень недальновидный проступок. С далеко идущими последствиями!.. Особенно в наше время, когда весь мир разделён на два лагеря! Когда капитализм объявил социалистическому лагерю «холодную войну»!
Марина помогла ему надеть вычищенный пиджак.
– Я не комсомолец… – ответил Аполлинарий.
Райкомовец вопросительно глянул на директрису.
– У Аполлинария Пастухова неважное поведение! – пояснила директриса.
– Тогда понятно, почему твоя «курица» очернила образ «голубя мира»!
– Это не курица, это – «сизарь»! – ответил Аполлинарий.
Он поднял крышку, чтобы показать голубя, но вместо него из коробки вылетел, неизвестно откуда взявшийся, чёрный ворон. Клюнув райкомовца в лысину, он растворился в открытой форточке.
 
…Вечером того же дня Ульяна с Аполлинарием сидели на ромашковом лугу.
– Ты зачем с Ванькой так обращаешься?
Аполлинарий сделал «непонимающее» лицо:
 – Как «так»?!
– По-хамски!
– Ничего себе!! Он же блаженный! А блаженные любят, когда их обижают. Думаешь, не говорил ему, что сейчас время другое?..
– При чем тут время? – спросила Ульяна. – Жалостливый он!
– Вот пускай жалеет в зоопарке бегемота!
– И верующий! А верующие всех любят и всех прощают!
– Сдалась мне его любовь! – ответил Аполлинарий и насильно притянул её к себе.
Она его оттолкнула:
– Отстань! Наглый ты, Поля!
– А наглых женщины любят! – хмыкнул Аполлинарий.
– Враньё!
Он сделал несколько грубых попыток её поцеловать.
– Пусти, дурак! – вырвалась  Ульяна. – Ты же знаешь: я силу не люблю!..
– Тогда почему Ваньку не любишь? – усмехнулся Аполлинарий. – Он же у нас добрый! Все десять лет с тебя глаз не сводит. Сам говорил…
Ульяна вытерла губы тыльной стороной ладони:
– Я тебя за твой талант люблю! Чувствуешь разницу?.. И Ваня так же.
– Сядь ближе – почувствую!
– Я тебя и так насквозь вижу!
– Даже вчера?
– А что, вчера?.. – не поняла Ульяна.
Аполлинарий зло рассмеялся:
– А вчера не я в парке был. Я Ивана послал за себя в любви признаться.
Она резко сбросила со своего плеча его руку:
– Это правда?
– Сама догадайся, если чувствуешь… – Он продолжал нагло улыбаться. – Вот лафа для другого будет, когда кто из нас женится!
Она вскочила на ноги, наотмашь ударила его по щеке и решительно направилась в сторону города.
– Ты куда, Сухарева?!
Ульяна не обернулась.
 
…Был выпускной вечер. В динамиках разливался голос  Юрия Антонова:

…Вмиг огорчения любые
Исчезнут все до одного,
Лишь вспомнишь звезды голубые
Над крышей дома твоего…

Намёк был явно на крышу родной школы…
Секционные кресла актового зала школы были убраны в стороны и теперь стояли вокруг длинных столов, сервированных праздничной закуской и скромной выпивкой, в основном, соками и ситро, а еще – несколькими бутылками шампанского. За столами сидели учителя и родители двух выпускных классов. Несколько отцов втихаря подливали в рюмки водку. В центре зала танцевали несколько пар. Ульяна и братья Пастуховы стояли у окна, глядя на танцующих. На выпускной можно было пригласить по одному приятелю из другого класса и даже из другой школы. Аполлинарию разрешили пригласить двоих, тем более, что Ульяна с Иваном учились в одном десятом классе. К неразлучной тройке подошёл один парень-одиннадцатиклассник и заговорщически произнёс
– Чего стоите? У химички вино «дегустируют»… Смотрите, не достанется…

…В кабинете химии несколько парней и девчонок пили прямо «из горла;». 
– Класс! – воскликнула Ульяна. – Да здесь настоящее Эльдорадо!
Завидев неразлучную троицу, выпускники приветственно зашумели.
– Какие люди к нам приплыли! – высокопарно сказал парень в очках.
– Дверь заприте! – предупредила вновь прибывших девица с косой. 
Иван забаррикадировал дверь учительским стулом.
Парень с пробором протянул Аполлинарию свою бутылку с портвейном:
– Догоняй!
Тот отхлебнул глоток.
– И чего Галя рогом упёрлась? – у окна кабинета возмущалась девчонка с модной причёской «гаврош». – Предки огроменные деньги на стол сгребли, а в итоге – детсадовский полдник!
– Скука смертная! – согласилась девица с косой. – Хорошо, что это раз в жизни!
– Эх, раз, еще раз!.. – пропел Аполлинарий и, отхлебнув второй глоток, передал бутылку парню с пробором.
Тот предложил её Ивану. Иван покачал головой.
– Он у нас трезвенник! – отобрала у него бутылку Ульяна.
– Слушай, Сухарева! – сказала девица с косой. – Может, раскроешь, наконец, вашу «семейную тайну»!
Вторая девчонка радостно хихикнула. Ульяна сделала круглые глаза, затем обернулась на Пастуховых:
– А я ещё для себя её не раскрыла.
– Смотри, Улька, – предупредила девчонка с причёской «гаврош», – старой девой останешься!
– Не останусь! – весело рассмеялась Ульяна. – Уж девой – точно!
В закуток заглянула Старшая пионервожатая. Бутылки в момент исчезли за спинами.
– Поль! Вот ты где! Тебя Галина разыскивает!.. – И умоляющим шёпотом произнесла. –  Ребята, дайте глоточек!.. 

…По динамикам школы неслась песня ВИА «Цветы». Увидев Аполлинария, директриса почти бегом направилась к нему.
– Аполлинарий! Все ждут твоего номера! – И вполголоса добавила: – Только без всяких там голубей!..
 
…Аполлинарий достал из кармана белоснежные пинг-понговые шарики и стал ими жонглировать. Шарики постепенно «окрасились» в разные цвета и так же постепенно превратились в яблоки, которые полетели в зал. Зал бешено захлопал в ладоши. Оставив у себя одно, Аполлинарий разрезал его, достал семечко и посадил в приготовленный цветочный горшок, стоявший на авансцене. Затем накрыл его платком.
Зал затаил дыхание. Когда Аполлинарий сдёрнул платок – под ним оказался крошечный зелёный росток, который быстро рос прямо на глазах. Вскоре он прекратился в небольшое яблоневое деревце, осыпанное белоснежными цветами. Ещё мгновенье – цветы опали, а на ветках появились зелёные плоды, которые становились всё больше и больше. Их бока зарозовели, заалели, и вскоре несколько десятков красных яблок закачались на ветках деревца. Зал неистово грохнул аплодисментами. Аполлинарий взмахнул рукой и – деревце пропало вместе с цветочным горшком. Раздался одобрительный свист. На сцену вышла директриса. 
– Пожелаем Аполлинарию Пастухову отлично сдать вступительные экзамены в Цирковую Академию!.. Надеюсь, что когда-нибудь его имя прославит нашу школу!..

…И снова в Актовом зале звучала весёлая музыка. Аполлинарий танцевал с Ульяной.
– А если не поступишь? – поинтересовалась она.
– Тогда – «Прощай, девчонка!..» – пропел он.
– Тебя ж на два года забреют!
– Зато модный причесон получится!
– Не люблю идиотских шуток! – жёстко сказала У;льяна.
– А у нас дед до Берлина дошёл.
– Так то когда было! А теперь в «Афган» посылают. Наши все от армии косят!
Аполлинарий, сощурив глаза, пропел фальцетом:
– «Сяо-ляо-вей мой, сяо-ляо-вей! Гао-ляо-систы-ый сяо-ляо-вей!..»
– Китайский болван!.. – рассердилась Ульяна.

…В углу зала, к Ивану, стоящему у дверей, подошла девушка с косой.
– Потанцуем?
– Не хочется… – честно признался он.
Девушка кинула мимолетный взгляд на Аполлинария с Ульяной и усмехнулась:
– Жаль мне тебя, Ванечка! Так и простоишь всю жизнь у чужих дверей.
Он не ответил – лишь молча улыбнулся…

…– Хочешь, покажу новый фокус? – спросил Аполлинарий Ульяну в танце.
Она вопросительно на него посмотрела.
– Только не здесь… – интригующе прибавил он.
Кружась, они выскользнули в коридор.
Иван незаметно пошёл следом…
В коридоре было пусто и почти темно, но он видел, как Аполлинарий взял Ульяну за руку и потянул на первый этаж.
– Куда это? – донесся до Ивана её голос.
– Подальше от всех… – ответил голос брата.
Иван, осознавая непорядочность такой слежки, всё же пошёл за ними следом и ничего не смог с этим поделать. Если бы даже они оглянулись, то его не заметили.
Он видел, как Ульяна схватилась за перила на площадке между этажами и услышал её решительный голос:
– Не пойду…
Иван всё видел и слышал сквозь узкий зазор между лестничными пролётами. Видел, как Аполлинарий достал из кармана ключ.
– Что это? – спросила она.
– Золотая отмычка от Эльдорадо.
– Нет!
– Почему?
– Я – ни чья… – донеслось до Ивана.
– Сегодня моя…
– А завтра? Ивана?..
Аполлинарий не ответил, лишь порывисто обнял её и поцеловал в губы. Ульяна внезапно обмякла и ответила долгим поцелуем…
Иван стоял, не шевелясь, не отрывая мучительного взгляда от закрытой двери кабинета истории. Из актового зала неслась песня «По волнам моей памяти».
Он медленно стал спускаться на первый этаж.

…Аполлинарий обнял Ульяну.
–А как же Ваня?.. – растерянно спросила она.
– Сам виноват! Кто не успел, тот опоздал!…
На стене кабинета висела картина в бронзовой раме, написанная маслом. На ней был изображён пейзаж одного из дворцов в Кусково, окружённый столетними дубами, рядом с озером. Аполлинарий взял Ульяну за руку и…

…они очутились в картине. Там пели птицы, синели небеса, трава горела изумрудом. На Аполлинарии был костюм дворянина ХVIII века, на Ульяне – роскошное придворное платье. Она удивлённо осмотрелась.
– Чей это дворец? – спросила она.
– Твой, – ответил Аполлинарий. – Не узнаёшь?
– А я кто?..
– Ничего себе!! Фрейлина Императрицы.
– А ты?
– Князь Фокусников! Я проскакал в карете сотню вёрст за тобой, душа моя!
– Неужели за мной, мой храбрый князь?
– За тобой, прекрасная фрейлина!
Он сорвал ромашку и протянул ей цветок.
– Нам нужно спешить, пока не проснулась стража.
– Но здесь никого нет!
– Я слышу лай собак.
И тут же неподалёку раздался собачий лай.
– Бежим! – Он потянул её за руку. – Пока их не пустили по следу!
– Как не хочется уходить!
Где-то за озером раздался тонкий жалобный крик.
– Слышишь? – прислушалась она. – Кто-то заплакал…
– Это кричит коростель…
Ульяна приглушённо вскрикнула и прикусила в полутьме губу до крови…

…В коридоре, у дверей кабинета, стоял оглушённый Иван. Он слышал её вскрик…

…Было раннее утро, когда Иван вернулся домой. Из кармана пиджака виднелось горлышко бутылки. Из окна выглянула сонная бабка.
– Поля где?.. – спросила она.
Иван не ответил и молча вошёл в дом. Бабка зевнула и исчезла за шторой.

…У подъезда дома Ульяны они с Аполлинарием ещё раз поцеловались.
– Иди!
Он не уходил.
– Иди же!
– Я к тебе.
– Ты, что, обалдел? Мать дома! Днём увидимся.
– Днём я в Москву уезжаю.
– Ой, я и забыла! Ну, тогда… в полдень... Всё! Спать хочу!
Ульяна вбежала в подъезд пятиэтажки. Он махнул ей вслед рукой.

…Было пять, когда и Аполлинарий вернулся домой.
Из курятника доносился бабкин голос – она кормила кур. Аполлинарий бесшумно взбежал на крыльцо.
Когда он открыл дверь комнаты Ивана, то увидел младшего брата, который, едва держась на ногах, стоял на подоконнике раскрытого в сад окна. Над ним качалась петля ремня. На столе стояла почти пустая бутылка водки. Аполлинарий бросился к нему и столкнул на диван. Глаза Ивана были полны пьяных слёз.
– Ты, что, обалдел?! Не можешь пить, так не пей! Размазня!..
Он сдёрнул ремень с гвоздя и зашвырнул его в чащу сада.
– Зачем… ты это сделал?.. – спросил Иван.
Аполлинарий резко обернулся:
– Что?..
– С Улькой…
 Аполлинарий зло усмехнулся:
– Выследил?.. – На миг отвёл глаза. – Ну, да! Я сделал это! В конце концов, она нас любит обоих. Кто-то же должен был стать первым!.. Между прочим, если бы ты им оказался – я бы не утёрся соплями!..
Иван молча смотрел ему в глаза.
– Чего молчишь?!.. Ну, ударь меня! На, избей! Убей, в конце концов!.. Да скажи что-нибудь!..
Младший брат сидел на диване, как неживой.
– Хочешь жалость из меня выдавить?.. Говори же! Говори! Думаешь: ты – моя совесть?
Он подскочил к Ивану, и стал остервенело бить его по лицу. Тот словно не реагировал на удары. Из носа пошла кровь. Аполлинарий опомнился. Выдернул из-под бутылки салфетку, смочил ее остатками водки и приложил к лицу брата. Затем сел рядом и обнял его – голова к голове.
– Ну, всё, всё, успокойся… – сказал он внезапно с братской нежностью. – Прости… Я поступил по-скотски… Ты прав… И не гордись мной больше! Слышишь? Не люби!.. Я подлец, гад, циник! Ну, всё, всё! Ложись… Ещё не хватает, чтобы бабка вмешалась.
Он уложил Ивана на диван, укрыл пледом.
– Давай поспим. Мне днём уезжать.
Ивана всего трясло.
– Н-ненавижу твои фокусы! Ненавиж-жу твое в-враньё! Тебя нен-навижу! Ты даёшь надежду на м-миг, а потом тут же её отнимаешь!.. Раз-зве это искусство, с-старик?!.. Искусный м-мираж! Иллюззия мечты! Обман ж-желаний! Суррогат чувств!..
Изумлённый Аполлинарий молча на него смотрел. ..
 
…Автобус «Зуев-Москва» должен был вот-вот покинуть Автовокзал. Водитель объявил в микрофон:
– Товарищи пассажиры, займите свои места! Через минуту отправляемся!..
Курильщики стали гасить сигареты и садиться в автобус.
Аполлинария провожали Иван и бабушка.
– Цыплёнка обязательно съешь в первую очередь, а то испортится! – инструктировала старшего внука Надежда Васильевна, – Пироги в синем пакете! Огурцы и помидоры – в белом! Там же соль…
Автобус зафырчал. Она подбежала к открытой двери водителя.
– Погоди, Михалыч!.. Пиши, Поля! – И тут же, заплакав, принялась целовать Аполлинария. – Как доедешь – сразу же дай знать!.. И деньги не трать попусту! Москва кошелёк любит!
Аполлинарий обнял Ивана и вскочил на подножку. Двери захлопнулись. Он высунулся из окна и махнул рукой на прощанье. Бабка продолжать вытирать глаза платком. Автобус сделал круг по площадке вокзала и вырулил на шоссе…

…Аполлинарий сидел у окна и смотрел на дорогу. Внезапно он увидел, как за автобусом летит чёрный белогрудый ворон и что-то кричит ему вослед... 
Иллюзия вторая.
МОСКВА
 
1975

…– «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Первомайская»!..
Аполлинарий стоял в углу вагона, зажатый толпой москвичей, и чувствовал себя жителем другой планеты. Он с интересом наблюдал за пассажирами, пытаясь определить: кто среди них москвич, а кто гость, такой же, как он. Впрочем, гостем Аполлинарий себя уже не считал – он со всей серьёзностью решил поступить в Цирковую Академию. После её окончания он, конечно же, останется в Москве и станет таким же столичным жителем, затерявшимся среди миллионов других москвичей. Впрочем, почему «затерявшимся», подумал он. Его будущая профессия, его работа иллюзионистом откроет перед ним двери концертных залов и телевидения, познакомит с влиятельными и нужными людьми, подарит миллионы аплодисментов, гастроли по всему миру и, конечно же, восхищённые взгляды самых красивых девушек, среди которых только одна станет ему невестой…
Его полудетские размышления, желания и мечты прервал голос диктора:
– Станция «Площадь Революции»!..»
Аполлинарий подхватил свой рюкзак, стоящий у ног и, с усилием протиснувшись к раскрытым дверям, как пробка, вылетел из вагона.
По эскалатору поднялся на станцию, вышел на площадь и, оглядевшись по сторонам, пошёл бродить по Центру Москвы.
Вот Большой… «Детский мир»… Улица Горького…
Он постоял у памятника Пушкину, облепленного голубями, вспомнил свой номер с голубем…
Рядом с подземным переходом увидел двух цыганок, охмурявших молодую женщину. Пожилая что-то громко ей объясняла, а молодая, совсем ещё девчонка, незаметным движением просунула пальцы в висящую на плече, раскрытую дамскую сумочку. Мгновенье! – и несколько крупных купюр очутились под цветастым платком. Аполлинарий направился в их сторону. Проходя мимо юной воровки, он едва задел её плечом и, не останавливаясь, пошёл дальше… Ничего не подозревавшая молодая женщина испуганно шарахнулась от цыганок в сторону. Аполлинарий нагнал её:
– Простите, вы уронили!..
И протянул украденные купюры.
Женщина ахнула:
– Ой, спасибо! Вечно этот замок!
Она спрятала деньги в сумочку и плотно защёлкнула обе половинки. Аполлинарий оглянулся. Пожилая цыганка бранила девчонку. Та, огрызаясь, что-то искала в своём цветастом платке…
 
…Цирковая Академия находилась недалеко от Малой Бронной.
Выяснив, как пройти в учебную часть, Аполлинарий поднялся на второй этаж и подошёл к дверям кабинета номер 26, обитым чёрной кожей, рядом с которыми висела табличка тёмно-зелёного цвета с белоснежными буквами:

Заместитель ректора по учебной части
ОРЛОВА ЖАННА МИХАЙЛОВНА

Аполлинарий постучал в дверь.
– Войдите! – раздался из-за дверей грудной женский голос.
Приоткрыв правую половинку двери, он робко заглянул в кабинет: за начальственным столом сидела яркая сорокалетняя дама.
– Можно? – спросил он её.
– Я же сказала: входите! – благосклонно улыбнулась ему госпожа Орлова.
Аполлинарий вошёл, огляделся.
Стены кабинета были сплошь в красочных цирковых афишах, за стеклом шкафов сверкали призы и кубки.
– Рюкзак могли бы оставить в гардеробе, – ласковым материнским тоном сказала заместитель ректора, окинув Аполлинария пристальным взглядом.. – У нас не крадут личные вещи… Я вас слушаю…
Аполлинарий попытался справится с растеряненостью. Он поставил рюкзак у двери и подошёл к столу. 
– Я приехал на творческий конкурс. Факультет оригинального жанра… – поспешно выпалил он, глядя в чрезмерно подведенные  глаза госпожи Орловой.
– На какое отделение, говорите?..
– Оригинального жанра! – сказал он погромче.
– Сожалею, юноша!.. – ответила начальница по учебной части. – С поступлением в этом году вы «пролетели».
-– Как «пролетел»?.. – растерянно  спросил Аполлинарий. – Ведь творческий конкурс начинается только завтра!..
 – В каком смысле?.. – не поняла госпожа Орлова.. – Ах, вот вы о чём! Это в прошлом году так было. В этом же – расписание изменили.
Аполлинарий стоял обескураженный. Она ещё раз окинула его оценивающим взглядом:
– Вас как зовут?
– Аполлинарий…
– Редкое имя!
– Аполлинарий Геннадьевич Пастухов…
– Одно ваше имя звучит куда весомей… – с улыбкой сказала она. – Вам сколько лет, юноша?..
– Осенью восемнадцать.
– Где остановились?
– Пока нигде…
Глаза Орловой вспыхнули. Она вырвала листок из блокнота и что-то на нём чиркнула.
– Приезжайте вечером по этому адресу. Поговорим…
– Спасибо, – сказал Аполлинарий, беря листок.
– Тогда до вечера!.. – произнесла Жанна Михайловна таинственным голосом и многозначительно посмотрела ему вслед…
Аполлинарий вышел из кабинета, неслышно прикрыв за собой дверь.
 Выйдя в коридор, он поставил рюкзак на пол и прочёл на записке: метро «Беговая»... Далее было название улицы, номер дома, код подъезда, этаж и квартира. Внизу было указано время – 19 часов. И приписка: «Прошу не опаздывать!» Чей это был адрес – он не представлял и даже не догадывался. Но то, что этот адрес был очень нужен для его поступления, Аполлинарий ни капельки не сомневался.

…Весь день он гулял по Центру Москвы, три раза угостил себя горячими пирожками и два раза мороженым, несколько раз прокатился на метро, чтобы привыкнуть к московскому темпо-ритму и, наконец, к семи вечера приехал на Беговую…
Аполлинарий вошёл в подъезд, поднялся на третий этаж и, очутившись перед высоченной дверью, обитой такой же кожей, что и дверь кабинета Орловой, нажал кнопку звонка. В глубине квартиры раздался мелодичный перезвон. Высветлился «глазок», и дверь распахнулась. На пороге стояла Жанна Михайловна в коротком легком халате, из-под которого белели длинные стройные ноги. На ногтях алел педикюр. Она улыбнулась обворожительной улыбкой гостеприимной хозяйки.
– Входите!.. – И добавила: – А вы пунктуальны! Это приятно, что умеете ценить, как своё, так и чужое время!
Квартира была «сталинская» – просторная, с высокими потолками.
– Смелей, смелей, юноша! И снимите обувь…
Очутившись в гостиной, Аполлинарий увидел вокруг себя добротную импортную мебель. На стенах, в изящных металлических рамках «под золото», висели официальные дипломы и грамоты.
Хозяйка перехватила его взгляд:
– Это награды моего покойного мужа... Он был полковником Госбезопасности.
 У раскрытого балкона на сервировочном столике искрилась на солнце бутылка французского коньяка, напоминающая формой Эйфелеву башню. Рядом с ней – две рюмки, блюдо с фруктами и шоколадом.
– Садитесь, Аполлинарий!
Он робко присел в кресло у столика. Орлова опустилась рядом на диван и закурила.
– Можете закурить тоже…
– Я не курю… – смутился он ещё больше.
– Невероятно! – с едва заметной усмешкой произнесла она. – И пунктуальны, и не курите... А я вот не могу отказаться от этой привычки!.. Нервная работа!.. А как насчёт коньяка?..
– Если только немного… – ответил Аполлинарий.
Орлова весело рассмеялась, пуская дым прямо перед собой:
– Да уж! Восемнадцать лет – опасный возраст!..
Он вопросительно поднял глаза.
– Я имею в виду, призыв в армию... Знаю родителей, которые платят огромные деньги, лишь бы сын получил «белый билет».
Аполлинарий опустил глаза, тупо уставившись на её голые коленки.
– У меня нет родителей… – ответил он. – Поэтому так надеялся поступить в Академию…
 – Ах, какой же вы глупый! – тихо рассмеялась Орлова. – Откройте бутылку, кавалер, и разлейте по рюмкам!..
Аполлинарий стал возиться с пробкой.
 – Я видела копию вашего аттестата – всего две четверки. Отличная характеристика. Вырезки из районных газет. Дипломы… Вы – способный человек, Пастухов!.. Так что единственный вариант для отсрочки от в армии – это поступление в нашу Академию! И многозначительно глядя ему в глаза, добавила: – И в этом я вам помогу…
Аполлинарий разлил коньяк по рюмкам. Они чокнулись.
– За искусство! – предложила тост Орлова.
Они выпили до дна. Жанна Михайловна придвинулась поближе и вдруг жарко зашептала:
 – Я многим помогала, дурачок!..
Аполлинарий не успел опомниться, как она обхватила его за шею и страстно притянула к своим ярко-алым губам…
 
…Ранним утром Аполлинарий открыл глаза – на часах было пять утра. Он повернул голову и с ужасом увидел рядом с собой спящую Жанну Михайловну с обнаженным бюстом.
– Ничего себе... – пробормотал он растерянно.
Ощущая себя круглым идиотом, Аполлинарий выскользнул из-под одеяла совершенно голый и стал торопливо одеваться. Кто-то стукнул в стекло. Он поднял глаза. На подоконнике сидел белогрудый ворон. Аполлинарий бросился к окну, но вместо ворона увидел чёрного кота с белого цвета ушами…
Решение пришло сразу: не заезжая в Цирковую Академию, ехать сразу же домой.
Он не хотел быть связанным по рукам и ногам любовными отношениями с этой тёткой. Как всё ужасно! Как горько и обидно, что всё это пошлое цирковое приключение случилось именно с ним! Что ж! Значит стать фокусником не судьба!.. Хотя почему не судьба? Он просто не получил диплом иллюзиониста, но ведь никто не запретит ему заниматься любимым делом!

…На Автовокзале Аполлинарий подошёл к окошку автобусных касс, к которому, несмотря на раннее утро,  тянулась длинная очередь. Он встал последним.
Рядом с очередью увидел мужчину в шляпе, который то и дело вертел головой по сторонам. Когда тот повернулся в его сторону, Аполлинарий радостно округлил глаза: это был иллюзионист Гуденко – Гудини Второй. 
– Здравствуйте! – подбежал он к МАГу.
Фокусник рассеянно кивнул и отвернулся.
– Вы меня не помните?
Тот окинул парня внимательным взглядом.
– Вам автограф? – спросил МАГ.
– Я из Зуева.  Аполлинарий Пастухов…
Фокусник пожал плечами.
– Нет, не припомню!
– Ну, цирк-шапито… Стакан с портвейном… «Три семёрки»…
Взгляд Гудини Второго моментально расцвёл:
– Как же, как же! «Вундеркинд!» Приехали поступать в Цирковую Академию? Угадал?..
Аполлинарий кивнул.
– Молодец! Правильно надумали! А тут что делаешь?!..
– Хотел купить обратный билет… На всякий случай… – соврал Аполлинарий. – Если провалюсь… – Про Орлову он не сказал ни слова.
– А я товарища приехал встречать… Из Харькова… – огорчённо сказал Гуденко. – Так и не приехал… Наверное, передумал… Кстати, заранее покупать обратный билет – плохая примета. Документы при тебе?
Аполлинарий достал бумаги. Гудини Второй, не глядя, запихнул их в свой дипломат.
 – Значит так… Завтра жду в аудитории номер семь! В десять утра!
Аполлинарий изумлённо вытаращил на него глаза.
– А как же вступительные экзамены?..
– Самый главный экзамен ты сдал ещё в тот раз.

…Ночевал Аполлинарий на автовокзале. Впрочем, какая ночёвка! Трижды убегал от милиции. Едва дождался открытия метро и почти три часа – до десяти утра – прохаживался перед Академией, поджидая Макара Андреевича.…
Увидев Пастухова, МАГ отвёл его к Орловой, объяснив ей: что да как… Та не возражала.
– Поздравляю, Пастухов! – сказала Жанна Михайловна, ставя печать на студенческом билете. – Пастухов старался не смотреть ей в глаза. – Ты зачислен на первый курс, к педагогу Гуденко Макару Андреевичу. Он тоже не против… – Она милостиво улыбнулась: – Вот всем миром твои проблемы с армией и решили! Это – разрешение на проживание в общежитии. Адрес внизу. Так что, с новосельем!.. – Орлова протянула листок с печатью и, понизив голос, чтоб не слышал Гуденко, добавила с едва заметной усмешкой: – А удирать от спящей женщины, наверное, очень весело?..

…Аполлинарий открыл ключом дверь и вошёл в небольшую комнату гостиничного типа – на одного человека,. Повесил куртку на крючок вешалки в крошечной прихожей. Бросил на застеленную кровать спортивную сумку. В дверь постучали.
– Можно? – раздался приятный мужской голос.
– Открыто! – крикнул Аполлинарий.
На пороге стоял белобрысый улыбчивый парень. Войдя в комнату, он протянул руку:
– Сергей Кусакин.
Пастухов ответил рукопожатием:
– Пастухов. Аполлинарий. Можно просто Поль.
– «Блатной»?
– В каком смысле?
– Что-то я тебя не видел на вступительных, – усмехнулся Кусакин.
– А я был в «шапке-невидимке».
– Тогда понятно!.. «Кот в мешке», или – «чёрная лошадка».
Аполлинарий пробовал возразить.
– Верю-верю! – продолжил Кусакин. – «Блатные» здесь не живут.
– И много таких?
– Да почти все! Отпрыски цирковых династий, «позвоночники»…
– Кто-кто?!..
– Те, кого устраивают «по звонку». Факультет-то престижный, в смысле – престидижитарный.
– Прести…жи…ти…
– Да ты, я вижу, ни бум-бум в нашем деле!.. – рассмеялся Кусакин. – Так называются фокусники, у которых нет ничего, кроме «ловкости рук – и никакого мошенства»!.. Сам-то что умеешь?
– Кое-что… А ты?
– А я всё! Пить, курить, целовать девчонок!.. Куришь? – И протянул пачку «Родопи».
– Спасибо, нет. А ты кури…
– Ладно, в другой раз, – засобирался Кусакин. – Ещё устроим рандеву знакомств. Мой друг – твой друг, в смысле, подруга!.. Кстати, живу за стенкой. Так что будем перестукиваться.
– Да-а, элитные условия!.. – согласился Аполлинарий.
И они рассмеялись, довольные друг другом.
 
…Начались первые занятия в Цирковой Академии.
В учебной аудитории Гуденко читал вводную лекцию.
– Все фокусники, – начал он, – делятся на две группы – на иллюзионистов, пользующиеся различными механизмами, люками и зеркалами, и на манипуляторов – престидижитаторов, использующих  при показе фокусов ловкость и гибкость своих рук, и в первую очередь пальцев…
Гуденко достал «из воздуха» две колоды карт и принялся ими манипулировать. Карты в его руках мгновенно исчезали и вновь появлялись, вытаскивались из разных мест – из носа, уха, рта, они летали по воздуху, уменьшались и увеличивались в размерах. Поражённые студенты зааплодировали. Гуденко спрятал карты в карман.
– Именно престидижитатор куда престижней иллюзиониста! Неумелый иллюзионист может спрятаться за классную аппаратуру, а плохой манипулятор – только за фиговый листок!..
В Цирковой Академии началась учебная работа – лекции и репетиции, репетиции и творческие показы...

…В один из первых дней октября Аполлинарий получил письмо от Ивана.
Устроившись в коридоре на подоконнике, он стал его читать. 
«Привет, старик! – писал младший брат. – Почему не пишешь?… Наверное, занят «на все сто», иначе нашёл бы время ответить…»
К Аполлинарию подошла знакомая девушка-гимнастка:
– Привет! Пойдёшь во МХАТ на «Заседание парткома»? Есть лишний билетик…
– Спасибо, Наташенька! Я и комсомольцем-то не был! – отшутился он и продолжил чтение письма.
«…Бабуля слегла. – писал Иван. – Хотя и выпускной класс, но приходится иногда пропускать школу. Готовлюсь к поступлению в Семинарию. Поступить будет очень трудно. Во-первых, нужны глубокие знания Библии, во-вторых, экзамены по истории и литературе… Как выяснилось, я  почти ничего не знаю, хотя в школе был один из претендентов на золотую медаль… Надеюсь, справлюсь с Божьей помощью»...
Мимо прошла с журналами Орлова.
– Здравствуй, Пастухов! Почему не заходишь?.. Может быть, нужны какие-нибудь консультации? Так я помогу…
Аполлинарий вдруг нагло глянул ей в глаза:
– Времени нет, Жанна Михайловна… Я ведь не только не курю и не опаздываю – я ещё и учиться люблю!
Орлова холодно улыбнулась:
– Жаль, что благодарность не входит в твои положительные качества, Пастухов. Запомни, юноша: я никогда ничего не забываю!..
И пошла не обернувшись.
«Вот стерва!» – подумал Аполлинарий, вновь уткнувшись в письмо Ивана.
«…Ну, и в-третьих, старик, – писал тот, – сам знаешь: не поступлю – нужно будет идти в армию. Значит – Афган. Придётся стрелять и убивать. А Господь сказал: «Возлюби врага своего…» Тем более, мне они не враги…»
И Аполлинарий представил себе, как Ванька пробрался через развалины в разрушенный храм, где они ещё в детстве играли в «войнушку». Увидел, как под куполом шумно носились ласточки и стрижи. А в нишах стен курлыкали голуби. Вот Иван перекрестился и, глядя в строгие глаза Спасителя, прочёл молитву Оптинских старцев:
«Господи, – шептал он, – дай мне душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твёрдым убеждением, что на всё святая воля Твоя. Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой. Господи, дай мне сил перенести утомление наступающего дня и все события в течение его. Руководи моею волею и научи меня молиться, надеяться, верить, терпеть, прощать и любить. Аминь…»

…Следующее письмо от Ивана пришло в середине октября. В нём брат написал о своём поступлении в Семинарию:
«…В небольшом зале сидела Приёмная комиссия из духовных чинов.
После того, как я на всё ответил по билетам, Председатель Комиссии сказал: «Готовились вы усердно, отвечали пристойно, со знанием и смыслом. Ответьте нам на последний вопрос: что главное есть для христианина?..» «Забота о спасении других», - ответил я ему. «Чем же христианин содействует спасению?», - спросил он. «И словом, и взором, и делами, сказал я, чтобы не соблазнить, наставить, вразумить и укрепить…» Тут все члены Комиссии ободряюще переглянулись между собой, после чего мне объявили, что я принят…»
 
…Следующий день был воскресенье, и Аполлинарий решил отправить поздравительную телеграмму Ивану. Моросил осенний московский дождь. Пастухов шёл под зонтом по улице Горького, как внезапно у театра Станиславского его остановила миловидная стройная девушка в красном дождевике с капюшоном, обратившись к нему с лёгким акцентом:
– Простите!.. Как пройти к Центральному телеграфу?..
Он окинул мимолётным взглядом её тонкую фигурку:
– Такой вопрос может задать только не москвичка.
– Вы угадали! – весело кивнула девушка.
– Наверное, из… Прибалтики! – попробовал угадать он.
Девушка только улыбнулась, по-детски покачав головой из стороны в сторону.
– Тогда из Болгарии…
Девушка рассмеялась, тряхнув густой чёлкой.
– Из Франции, месье! – ответила она лукаво, протягивая для знакомства тонкую кисть правой руки. – Жаннет!..
– Аполлинарий… – произнёс он, галантно пожимая ей руку в ответ. – Можно просто «Поль».
– О! Моего отца зовут так же!.. – воскликнула Жаннет.
– Какое совпадение! – удивился Аполлинарий.
– Зато от мамы в моих жилах течёт русская кровь.
– Поздравляю! – сказал он и добавил: – Может быть, продолжим играть в совпадения?..
– Что вы имеете в виду?.. – не поняла девушка.
– Я тоже спешу на Телеграф… Так что предлагаю составить мне компанию…
– Отлично! – обрадовалась Жаннет. – Теперь я точно не заблужусь!
Они пошли вниз по улице…
– Пришла моя очередь поиграть в совпадения… – внезапно сказала девушка. – Дайте вашу левую ладонь, Поль! – Он протянул ей руку. – Та-ак!… – Не останавливаясь, на ходу, она принялась внимательно рассматривать узоры его ладони. – Ваше имя мне уже известно. А фамилия… Ага, вот она! Пас-ту-хов!
Аполлинарий удивлённо на неё посмотрел.
– Студент первого курса Цирковой Академии.. – продолжила она. – Факультет  оригинального жанра!.. Угадала?..
Она подняла на него свои смеющиеся карие глаза.
– Вы – гадалка? – изумился Аполлинарий.
Жаннет звонко расхохоталась:
– Снова ошиблись!.. Я видела вас на курсовом экзамене… Я ведь недаром говорила о совпадении… Вчера сама сдала последний вступительный! В будущем, надеюсь, стать воздушной гимнасткой.
– Вот оно что! – обрадовался Аполлинарий. – Выходит, мы с вами коллеги!.. А вот и центральный телеграф!..
Они  поднялись по ступенькам.
– Все совпадения нужно отметить – добавил он. – Посидим в каком-нибудь кафе? Гулять в дождь не очень-то приятно…
Они вошли в главный зал.
– Если вы ждёте писем, – сказал он ей, – то вам нужно в окошко «До востребования». Это направо.
– Нет, я хочу отправить телеграмму.
– Я тоже, – рассмеялся он. – Тогда нам обоим налево! – И добавил: – Совпадения продолжаются!..

…Через полчаса они покинули телеграф.
Жаннет отправила телеграмму родителям в Париж – поздравила маму с днём рождения и написала о своём поступлении… Аполлинарий поздравил Ивана со званием семинариста. После чего они почти вбежали в небольшое кафе на другой стороне улицы – дождь припустил не на шутку.

…Они сидели за недавно освободившимся столиком у окна. Подошла хмурая официантка с восточными чертами лица, толкая перед собой столик на колёсах для грязной посуды.
– Можно сделать заказ? – спросил Аполлинарий.
– Столик не обслуживается!.. – не очень любезно сказала официантка, не глядя в их сторону.
– Ничего себе!!.. – он не ожидал такого ответа. – А для артистов Госцирка исключения не будет?
– Цветной Бульвар, ресторан «Узбекистан»… – ответила она, продолжая с грохотом и звоном ставить  на столик тарелки и стаканы.
– Но наша гостья, – Аполлинарий кивнул на Жаннет, – не из сказочного Ташкента, а из прекрасного Парижа! И очень проголодалась…
Официантка продолжала невозмутимо грохотать столовыми приборами.
– Кстати, своё название Париж получил в честь бога любви Париса!
Официантка словно его не слышала.
Жаннет с интересом наблюдала за ними.
Наконец, Аполлинарий достал из кармана пиджака две контрамарки и положил на край стола:
– Сжальтесь, девушка! Премьера на Цветном Будьваре – это всё, чем может порадовать бедный студент Цирковой Академии…
– А Юрий Никулин будет? – вдруг спросила официантка, протирая пустой стол.
– А вы как думали! – воскликнул он, чувствуя, что через мгновенье холодное сердце официантки будет растоплено. – Специально ради вас вернулся на один вечер из зарубежных гастролей.
Жаннет прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться.
Официантка взяла билеты, повертела в руке с двух сторон и положила в карман несвежего передника:
– Что будем заказывать?..
Аполлинарий глянул на Жаннет.
– Что-нибудь лёгкое, – сказала она.
– Два салата «Столичных» и два лангета – устроит? – спросила официантка.
Жаннет кивнула.
– И бутылку шампанского, – добавил Аполлинарий.
– Лучше бокал сухого вина… – вполголоса произнесла Жаннет.
– Тогда мне – сто пятьдесят водки. – сказал он.
Официантка хмыкнула:
– А лет вам сколько, «бедный студен Цирковой Академии»?..
Он достал паспорт и, протянув официантке, пристально глянул в её глаза. Та ахнула.
– Неужели тридцать?.. А так молодо выглядите… – и, толкая впереди себя столик на колёсах, поспешила в сторону кухни.
– Вам и вправду тридцать?.. – поверила Жаннет.
– Если честно, то все пятьдесят!..
Она рассмеялась:
– Прекрасно сохранились, месье Поль. Время несётся мимо вас…
– А как вы проводите в Москве свободное время? – поинтересовался Аполлинарий.
– До вчерашнего дня его просто у меня не было. Теперь, надеюсь, появится…
– Впервые у нас?
Жаннет кивнула.
– И как?
– Мне нравится ваш город…
– Моя родина – Зуев, – ответил он. – Есть такой небольшой городок недалеко от Москвы… А вообще-то я человек бескомпромиссный: или – или! Или – Зуев, или – Париж! 
– Хотите уехать во Францию? – удивилась она.
– Ещё не знаю… Жить можно везде. Но жить и  любить – только в Париже…  Как сказал, почти что мой тёзка – Аполлинер:

Бог мой! Удача какая:
Уехать из мрачного края
В Париж,
Прекрасный Париж!
Что был безусловно
Самим Амуром основан.
Бог мой! Удача какая:
Уехать из мрачного края
 В Париж!

Жанет по-детски зааплодировала:
– Браво! Вы знаете французскую поэзию?
– Немного… – смутился Аполлинарий. – Мне больше хочется узнать прозу жизни…
Возвратилась официантка, неся на подносе заказ:
– Сухого нет. Есть портвейн.
И поставила на стол бокал красного вина, графинчик с водкой и заказанные блюда.
Жаннет жалобно прошептала:
– Я не пью креплённые вина…
Официантка отошла.
– Вот она – проза жизни!.. – ответил Аполлинарий.

…Он взял бокал, прикрыл его на мгновенье уголком скатерти, а когда поставил на стол, в бокале оказалась прозрачная янтарная жидкость.
– Шато Шалон! – торжественно произнёс Аполлинарий. – Урожай 1958 года!.. В честь моего рождения!..

…Жаннет изумлённо воскликнула:
– Нет, Поль, вы не фокусник! Вы – волшебник!..

… Весь день они гуляли по Москве.
Дождь закончился, и над Москвой светило холодное осеннее солнце.
Ранним вечером, подходя к общежитию, Аполлинарий спросил:
– Ты завтра свободна?..
– Как птица! – ответила Жаннет. – Завтра я улетаю домой… Всего на несколько дней… – добавила она, увидев его огорчённое лицо. – Тяжело болеет отец… – И тут же её карие глаза вспыхнули двумя весёлыми светлячками: – Знаешь, мне кажется, что я всё-таки пила портвейн!..

1991

…«Пежо» неслось в сторону аэропорта.
Изабель то и дело бросала любопытный взгляд на попутчика. Наконец, сказала:
– Вот уж не думала, что познакомлюсь с самым известным фокусником в мире!
– Случай, мадам! – улыбнулся Пасторалли.
– Неправда! Случай – одна из закономерностей.
– Вы философ?.. – поинтересовался он.
Изабель улыбнулась:
– Математик.
– Значит, в моей жизни это, тем более, исключительный случай! Я никогда не был знаком с женщиной-математиком. Кроме учительницы в школе.
– Вас это пугает?
– Настораживает…
– Что же?
– Ваша самостоятельность, мадам.
– Разве это плохо?
– Наверное, хорошо. Только что же тогда делать нам, бедным мужчинам?
Изабель рассмеялась:
– Вот оно что! Итак, вы считаете, что рациональный ум – прерогатива мужчин!
– Не всех, к сожалению!
– Предпочитаете быть хозяином положения!
– Конечно! Мужчина несёт ответственность. В противном случае, он становится тряпкой…
 
Иллюзия  третья.
ЗУЕВ

    1976

…Надежда Васильевна дремала  в постели, когда в комнату вбежал возбуждённый Иван. Его лицо обрамляла окладистая рыжая борода.
– Поль приезжает! – радостно сообщил он бабке, держа в руке телеграмму.
Надежда Васильевна даже села от неожиданности в кровати, опустив ноги на пол:
– Когда?
– Завтра.
Она тут же принялась искать ногами тапочки, пытаясь подняться.
– Лежи-лежи! – урезонил её Иван. – Будет ещё время пироги испечь!
– Он, как, на всё лето?.. – не слушала она младшего внука, завязывая на байковом халате пояс.
Иван пожал плечами.
Внезапно она всплакнула.
– Что опять? – спросил Иван.
– Родителей ваших вспомнила…
l
…Аполлинарий приехал в начале июля.
– А худой-то! – воскликнула Надежда Васильевна, выставляя на стол горячие пироги с мясом и грибами. – Небось, одними фокусами питался! – Она налила  в тарелку до краёв густой, наваристый борщ из телятины и положила две ложки сметаны. – Ешь! Потом рассказывать будешь!
Он ел, а она сидела рядом, подперев крепким кулачком подбородок и всё приговаривала:
– Вылитая мамка! – и без устали вытирала фартуком мокрые щёки.
Был тёплый вечер. Аполлинарий вышел на крыльцо, где младший брат читал церковную книгу, и присел рядом.
– Да… Сдала бабуля!..  сказал он. – Ты писал, а я не верил.. Странная какая-то, не находишь?..
– Замечал, – ответил Иван. – Ночью по дому ходит, с домовым разговаривает… Или фото наших вокруг себя разложит и что-то шепчет…
– А она не «того»? – понизил голос Аполлинарий. – Не боишься? Может, ее лечить пора?
Иван покачал головой:
– Время лечит, а его у неё почти не осталось… Знаешь, старик, я ведь тоже с ними иногда по ночам разговариваю… Только История – единственная из всех наук, в которой нет глаголов «есть» и «будет». Отец и мать – тоже теперь история. Их нет…  Но они были…
Аполлинарий вдруг пристально посмотрел на Ивана. И в этот же момент хлопнула калитка. Иван обернулся на стук. …

…Во двор вошёл отец, с тяжёлым ведром в руке. За ним – они с братом: маленькие, с удочками в руках. Из собачьей будки появился давно умерший пёс Дракон и радостно залаял.

…Иван-семинарист в изумлении замер.

…Из летней кухни выглянула молодая мать.
– Вы чего припозднились? – сказала она маленьким сыновьям, не замечая выросших. – Ужин давно простыл!
– Зато какой улов собрали! – похвастался отец и поставил перед Светланой полное ведро живых раков.
– Мам, а мы теперь знаем, где раки зимуют! – похвастался десятилетний Иван.
– Где же?
– В Звенящем Ручье!
– А я щуку чуть не поймал, – маленький Аполлинарий развёл руки широко в стороны. – Во-от такую!..
– Шишулечки тебе! Вот такую! – девятилетний Иван развёл ладони на уровне своих плеч.
– Врёшь! Побольше! – рассердился Аполлинарий.
– Нет, такую! – стоял на своём Иван.
Старший брат на него замахнулся, тот укрылся за материнской спиной.
 – Эй, рыболовы, сейчас обоих прищучу! – предупредил детей Геннадий.
– Марш руки мыть! – приказала Светлана. – Что спорить о том, чего нет?..
Все поднялись на крыльцо по скрипучим ступенькам, пройдя «сквозь колени» Ивана. – и сразу же исчез давний двор вместе с псом Драконом. ..

…Иван не мог прийти в себя.
– Что это было?.. – с трудом спросил он Аполлинария.
– Воспоминание детства… – спокойно ответил тот.
– Это был гипноз! – догадался Иван.
– Называй, как хочешь!
– Но это опасно! – сказал Иван.
– Чем?
– Ты вызвал усопших – как духов или привидений!
– Я вызвал то, что тебе хотелось увидеть. Разве плохо доставлять радость другому?
– Прошлое нельзя вернуть! – повторил младший брат.
– Как видишь, можно!
– Но это – ложь наяву! 
– Нет! – усмехнулся Аполлинарий..  – Это игра воображения! Я лишь материализовал твоё воспоминание, только и всего! А разве оно может быть ложным? «Сказанное слово – есть ложь»! Вот им можно ранить или убить!
– «Слово – есть Бог»! – твёрдо произнёс Иван.
– А это с какой стороны посмотреть на один и тот же предмет! У нас с тобой тоже был такой предмет обожания… Как она, кстати?
Иван отвёл глаза и, чуть помолчав, ответил
– Мы редко видимся…
– Почему?
– Видишь ли, старик: схожесть иногда оказывается помехой в отношениях.
– Помехой чем? – не понял Аполлинарий.
Иван с болью в глазах посмотрел на брата:
– Просто моё лицо ей постоянно напоминает твоё…

…Дверной звонок тёти Веры почти затерялся среди десятка других звонков и фамилий. Рядом  было написано: «Сухаревы». Аполлинарий, с букетом роз в руке, нажал его.
На пороге возникла Ульяна. Увидев Аполлинария,  опешила:
– Ты?!..
– Я.
– Уля, кто там?! – раздался из глубин коммунальной квартиры знакомый голос мамы Веры.
– Это Аполлинарий, мама! – крикнула она в ответ.
Несколько соседок прошли мимо: кто – из кухни, кто – в туалет, одна из них, совсем молоденькая, с бумажными бигудями, бесстыже вытаращилась на гостя.
– Не окосеешь? – поинтересовалась у неё Ульяна.
Та, фыркнув и дёрнув плечом, ушла в свою комнату, вызывающе вертя подобием бёдер.
Аполлинарий протянул Ульяне букет. Она глубоко вдохнула запах розовых лепестков.
– Красивые!.. Жаль, забыл, что я ромашки люблю...
– Почему же? Помню… – ответил Аполлинарий. –  Только чего попусту гадать?..
Он пристально глянул в её глаза, и тут же в руках Ульяны появился огромный ромашковый букет. В прихожую вышла Вера. Совсем постаревшая.
– Ой, Поля!
И крепко его обняла… Увидела букет в руках дочери.
– Где ж такая красота растёт?..
– В сказочном Эльдорадо, где ж ещё, – ответил Аполлинарий.
– Надолго к нам?
– Ещё не знаю, тетя Вера. У меня практика в августе, в передвижном цирке.
– А ты чего в дверях стоишь? Уль, почему гостя в дом не пускаешь?! Входи, Поля, чай пить будем! – Она забрала букет у дочери.  – В воду поставлю! – И тут же вскрикнула: – Вот за что розы не люблю – так это за шипы!
И прошла на кухню. Ульяна удивлённо посмотрела ей вслед.
– Ты почему не отвечала? – спросил он вполголоса.
– А зачем? – так же тихо ответила Ульяна. – Теперь ты в Москве… «А мы… ничем мы не блестим, хоть вам и рады простодушно…»
Он попытался её обнять – она резко увернулась.
– Не хочу!.. Зачем пришёл?
– Могу и уйти, – сказал он совершенно спокойно.
– Иди!
Хлопнула входная дверь.
В прихожей вновь появилась встревоженная Вера с цветочным букетом в кувшине.
– Что тут у вас?.. А где Аполлинарий?.. – удивилась она.
Ульяна не ответила, лишь с изумлением посмотрела на букет алых роз в руках матери…


1991

…«Пежо» по-прежнему мчалось по загородному шоссе в аэропорт Орли. 
По радио передавали мировые новости и последние вести «новой России»:

– «Президент СССР М.С. Горбачев и президенты восьми союзных республик подписали Договор об Экономическом сообществе»...
– «Северо-Атлантическая Ассамблея НАТО предоставила России статус постоянного наблюдателя»...
– «Принято решение о солидарной ответственности бывших республик СССР по иностранным долгам Советского Союза»...
– «Президент РСФСР Б.Н. Ельцин объявил о начале рыночных реформ в России»...
– «В России впервые сформирован Конституционный Суд…»

…– Не боитесь ехать в Россию? – спросила Изабель.
– Теперь уже нет, – ответил Пасторалли.
– Но там стреляют!
– Во время Французской революции стреляли тоже.
– Наверное, у вас там много друзей…
– Друзей много не бывает… – задумчиво ответил великий иллюзионист.
Иллюзия  четвёртая.
МОСКВА

1977

…В коридорах общежития Цирковой Академии все стены были завешаны красочными афишами, с лучшими номерами студентов. Среди них висели плакаты, посвящённые 60-летию Великой Октябрьской Социалистической революции. 1917-1977.
На учебной арене Жаннет раскачивалась на трапеции под куполом цирка.
– Теперь амплитуда! – громко командовала педагог по гимнастике. – Темп, темп, Жаннет!.. Заднее сальто! И – перелёт на трапецию!.. Молодец!..
При перелёте Жаннет не дотянулась до трапеции и повисла на лонже.
– Что с тобой?!
Жаннет не ответила.
– Опускай!.. – махнув рукой, крикнула педагог ассистенту.
Жаннет стремительно опустили на арену. Педагог подбежала к ней.
– Что случилось?!
– Не знаю… Все кружится и тошнит…
Она дрожащими пальцами отцепила карабин и бросилась за кулисы.

…Вечером Жаннет и Аполлинарий сидели в сквере на Пушкинской площади. У обоих был несчастный вид.
– Что будем делать?.. – спросил он.
– А что делают в таких случаях?.. – спросила Жаннет.
– Это дорого стоит?
– Не знаю, сколько у вас…
– Я заплачу;…
– Не в этом дело… Ты не беспокойся, Поль… Я всё сделаю сама…
– Прости…
– Сама виновата… – В её глазах появились слёзы. – Впервые мне было так хорошо!..

…Всю ночь Аполлинарий не спал. Способов достать деньги было совсем немного. Один из них он упорно гнал от себя, лишь думая о том, у кого их одолжить… Но каждый раз тот, негодный способ, всё чаще к нему приходил.
Этот способ Аполлинарий вспомнил из рассказа Гуденко об известном гипнотизёре Вольфе Мессинге, которой по приказу самого Сталина, чтобы проверить  гипнотический дар артиста, приказал ему внушить кассиру Сберкассы передать Мессингу пакет с большой суммой денег, что и было успешно выполнено. Деньги тут же вернули, но с тех пор Сталин стал доверять гипнотизёру и особенно после того, как в начале войны тот назвал год, месяц и число Дня Победы.
Аполлинарий гнал «способ Мессинга» в окно, в дверь, бранил непечатными словами, даже разок мысленно избил с суровой ненавистью. Но тот, как ни в чём не бывало, подленько улыбаясь и подмигивая, появлялся вновь рядом.
– Я готов! – говорил он Пастухову, – Давай, попробуем. У тебя получится!.. Ты же настоящий магнетизёр!..
К утру Аполлинарий сдался и мгновенно заснул.
Проснулся поздно.
Даже не выпив чаю, он оделся и, выйдя из общежития, вошёл в соседний гастроном.
Две кассы работали, третья была «на учёте». В ней кассирша подсчитывала выручку…

…Аполлинарий подошёл к ней и пристально посмотрел в глаза. Та, не говоря ни слова, собрала все деньги, завернула их в газету и протянула ему с улыбкой увесистый пакет прямо в окошко…
 
…Пастухов постучался в дверь комнаты Жаннет. Она не открыла – то ли спала, то ли её там не было. Он постучал в соседнюю комнату, к Любе. Но и та не отозвалась.
Тогда Пастухов решил пройти весь этаж до конца. Следующей на очереди была дверь, где жила Наташа.
– Открыто! – раздался её голос.
Аполлинарий вошёл. За столом ужинали Наташа с Любой.
– Привет! – обрадовалась хозяйка. – А мы картошечку пожарили! Есть будешь?..
– Спасибо, сыт!  Вы не видели Жаннет?
– Жаннетка домой улетела… – сказала Люба.
 – Как улетела? – опешил Аполлинарий.
– На самолете, – ответила Наташа.
– Я думала, ты в курсе!.. – удивилась Люба
– Когда?
– Сегодня утром, – сказала Наташа. – Забрала документы и – адью!
– А документы зачем?.. не понял он.
Девочки переглянулись и промолчали.
Он всё понял и в отчаянии присел на стул.
– Даже письма не оставила?
– Ни строчки, – сказала Люба. – Может, у неё дома что случилось!..
– Да ладно париться! – встала из-за стола Наташа. – Уехала – и скатертью дорожка! Грустно, конечно! Но грустить мы тебе не дадим! Скидываемся, Любка! Сейчас купим чего-нибудь крепенького, и печали – как ни бывало!..
Девушки раскрыли свои сумочки.
– Спрячьте! – произнёс Аполлинарий тоном Рокфеллера и достал из кармана брюк двести рублей. – Сегодня поминки за счёт Вольфа Мессинга!..
Девочки ничего не знали об известном гипнотизёре, но сама сумма сразу же вызвала к нему уважение.


1991

…«Пежо» подъехал к автостоянке аэропорта Орли.
Пасторалли вышел из машины, достал из багажника небольшой чемодан, выделанный дорогой кожей. Затем вытащил из бумажника визитку и протянул её Изабель:
– Спасибо, мадам! Вернусь через неделю. Захотите попасть на представление –позвоните: буду счастлив.
– А можно автограф? Мой сын в восторге от вашего иллюзиона!
Пасторалли удивился:
– У вас есть сын?..
– И муж, – улыбнулась Изабель.
Она бросила взгляд на циферблат изящных ручных часов:
– Через полчаса прилетает из Лондона... Кстати, он один из немногих, кто ценит у женщин рациональный ум.
– В таком случае, вам повезло обоим! – концертно улыбнулся Пасторалли. – Как зовут сына?
– Огюст…
Он достал авторучку и написал на обороте визитки: «Огюсту от Пасторалли»,  затем чиркнул внизу свою замысловатую роспись…
Изабель махнула ему рукой на прощанье.
В дверях аэропорта появился крепкий мужчина средних лет, в берете. Заметив Пасторалли, он тотчас же побежал к нему навстречу и выхватил чемодан. Говорил мужчина по-русски:
– Где ты шляешься, чёрт тебя дери?! Мне стоило неимоверных усилий задержать рейс на десять минут…
И уволок Пасторалли в здание аэропорта.
После регистрации, таможенник поставил чемодан на ленту ящика-рентгена. Чемодан вполз в чрево аппарата. Служащий поднял глаза на экран монитора.
– Опять поссорился с Жаннет?! Стерва! – выругался мужчина в берете.
– Она не стерва, Мишель! Просто несчастная женщина.
– Ну почему ты собираешь вокруг себя, – с мукой в голосе спросил мужчина. –  одних лишь несчастных, чёрт их дери?! 
– Ты и себя считаешь несчастным? – искренне удивился Пасторалли.
– А может ли антрепренёр быть счастливым человеком? Заботы и нервы! Приступы истерики и больного сердца! И всё из-за твоих фокусов!.. Пожалуйста, поторопитесь, месье! – сказал он с раздражением таможеннику. – Разве вы не видите, кто перед вами?! Это же Пасторалли – гений двадцатого века!
Сотрудник аэропорта, доброжелательно улыбаясь, продолжал внимательно смотреть на экран монитора.
– Успокойся, Мишель! – вполголоса произнёс Пасторалли. – В лучшем случае, я  – гений обманщиков.
– Вы же видите – там ничего нет! – выговаривал Мишель, обращаясь к таможеннику. – А если бы что и было – всё равно ничего бы не заметили!
Наконец чемодан выполз из чрева аппарата с другой стороны. Мишель сунул его в руки Пасторалли:
– Как прилетишь – тут же звони! Если будут трудности – прилечу следом. Мы должны устроить грандиозное шоу в Москве!..
Пасторалли махнул ему рукой и побежал по «зелёному коридору». Мишель крикнул вслед:
– Привет всем нашим. И не напивайся, чёрт тебя дери!..


1979

…На учебной арене Цирковой Академии собралась Государственная Экзаменационная Комиссия, во главе с ректором. Четыре года учёбы курса студентов оригинального жанра пролетели незаметно. Среди педагогов и нескольких официальных лиц – из Минкульта и райкома партии – за длинным столом, покрытым зелёной скатертью, сидели Орлова и Гуденко.
Дипломник Сергей Кусакин заканчивал на арене показ дипломного номера. Фокус был почти традиционен – из цилиндра, в виде Рога Изобилия, он доставал разные предметы: ленту бумажных цветов, связанные платки, затем вытащил гирлянду сосисок, банки консервов, пачки импортных сигарет, бутылку шампанского и другой дефицит. Всё это Кусакин, завершив свой показ, отнёс на стол Экзаменационной Комиссии.
– Кусакин, как называется ваш номер? – спросила его Орлова.
– «Рог Изобилия», Жанна Михайловна, – ответил он.
– Хорошее название! Оптимистичное!..
– А откуда вы берёте реквизит? – спросил райкомовец. В прошлом он работал в ОБХСС.
– Покупаю… – сказал Кусакин.
– На какие деньги? – поинтересовался бывший ОБХССник.
– На свои… – ответил Кусакин, явно не ожидая подобного вопроса.
– Не только… – в разговор вмешалась Орлова. – Деньги студентов, так сказать, добавка к солидным денежным средствам Академии. В основном же, как вы понимаете, весь реквизит, костюмы и многое другое – финансируется за счёт нашего учебного заведения.
– Сколько же стоит этот «традиционный» номер? – вновь задал вопрос райкомовец. – Рублей сто, не меньше?
– Пятьдесят два рубля, сорок три копейки… – ответил Кусакин.
– Дороговато… – мрачно пробурчал бывший ОБХССник.
– Спасибо, Сережа, можешь идти! – сказал ему Гуденко
Кусакин с «Рогом Изобилия» направился за кулисы. Когда он обернулся, Орлова одобрительно ему улыбнулась.
– Все эти финансовые подсчёты, товарищи, – обратилась она ко всем и, в первую очередь к райкомовцу, – не имеют ни малейшего отношения к дипломному выступлению студента Кусакина. Оно хоть и традиционно, зато вполне профессионально!
– А Госцирк при этом разорится! – добавил бывший ОБХССник. – Ибо с экономической точки зрения это не совсем верно! «Экономика должна быть экономной», как говорит товарищ Брежнев! А мы что имеем? Дефицитные продукты, импортные товары!
Представитель Минкульта взял бутылку шампанского и гирлянду сосисок, принесённые Кусакиным.
– Так я не понял: это всё нам? – весело спросил он.
– Вам, Аркадий Ильич, вам! – кивнул ректор. – Всей Экзаменационной Комиссии!..
– Как секретарь партийной организации, – сказала Орлова,  – ответственно заявляю: номер дипломника Кусакина вполне созвучен задачам ХХVII съезда партии «О повышении производства товаров и продовольствия для населения!»
– Правильно, Жанна Михайловна! – сказал один из преподавателей Академии. – Мне тоже номер понравился! И, надеюсь, не мне одному!  Лично я ставлю ему «отлично»!
– Рада, Марат Львович, что наши с вами взгляды полностью совпадают! – улыбнулась ему Орлова.
На арену вышел шпрехшталмейстер – тоже из студентов.
– Выступает Аполлинарий Пастухов! – объявил он голосом настоящего «циркового». – «Средневековая фантазия»!
 В зале погас свет.
Жанна Михайловна раскрыла блокнот.

…Луч прожектора высветил появившегося на арене Аполлинария, одетого в костюм бродячего актера.  Зазвучала песня «Из вагантов» на музыку Тухманова.

Во французской стороне,
На чужой планете,
Предстоит учиться мне
В университете…

Аполлинарий взмахнул полою плаща – и на арене появились стол со скамьёй. На столе лежали старинные книги и листы, свёрнутые в рулоны. Он достал из воздуха чернильницу с перьевой ручкой и стал писать. Книги – одна за другой – исчезали. Их сменил откуда-то взявшийся глобус. Аполлинарий завертел его – глобус поднялся и, совершив круг над ареной, лопнул без звука, как мыльный пузырь. А на столе появились химические реторты. Из них повалил дым, который мгновенно рассеялся. На столе лежали слитки минералов.

Всех вас вместе соберу,
Если на чужбине
Я случайно не помру
От своей латыни…

Он сделал в воздухе пассы, и цветные камни превратились в чучела птиц. Ещё движение – и живые птицы взлетели над залом. Вместо стола и лавки на арене появилась лодка. А в руках Аполлинария – вёсла…
 
Вот стою, держу весло –
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента…

Он махнул рукой залу…

Вспоминайте иногда
Вашего студента!..

И – исчез!..

…В зале вспыхнул свет.
Раздались шумные аплодисменты и одобрительные возгласы – в конце зала, «на галёрке», столпились студенты других факультетов. 
– Феноменально! – обалдело произнёс райкомовец.
– Фантастика! – воскликнул работник Минкульта.
Жанна Михайловна недовольно поднялась с места и гневно крикнула в сторону «галёрки»:
– Это ещё что такое?! Кто разрешил?! Здесь проходит Государственный экзамен!
Студентов как ветром сдуло.
– Поздравляю, Макар Андреевич! – с теплотой произнёс ректор. – Крепко! Очень крепко!… Давненько у нас не было подобных чудес!
– Я думаю, что не только у нас – во всём мировом цирке! – добавил старший педагог... – Это же готовый номер для любой фестивальной программы! Лично я ставлю «отлично»! И, надеюсь, не я один!..
– А вот тут вы ошибаетесь, Марат Львович! –  строго сказал Орлова. – Как секретарь парторганизации, я выступлю против.
Все опешили.
– Да-да, товарищи, против!
– Как против?! – удивлённо спросил райкомовец.
– Почему против?! – не понял представитель Минкульта.
– Чем же вам так не понравился номер Пастухова? – спросил Гуденко.
– В том-то и дело, что понравился! – ответила Орлова. – Но в нём нет национальных черт! Почему бы эти же самые фокусы не поставить на почве нашей советской действительности?.. Все ваши студенты, Макар Андреевич, постоянно норовят повёрнуть лицом к Западу! И в этом, прежде всего, виноваты вы! Что сто;ит, к примеру, один только ваш цирковой псевдоним – Гудини Второй! В общем… по идеологическим соображениям защита диплома Пастухова не может быть зачтена.
 – Вам, Жанна Михайловна, – усмехнулся Гуденко, – наверное, мало фокусов в нашей жизни, если вы каждый раз выкидываете новые фокусы!
– Ваши высказывания, Макар Андреевич, – Орлова презрительно скривила губы, –иногда попахивают дешёвым цинизмом!
– А ваши – непрофессионализмом! – резко ответил Гуденко. – Настоящее искусство вне времени, вне языка и вне границ!
– Да вы космополит, товарищ Гуденко! – ледяным тоном произнесла она.
– И горжусь этим! – ответил он. – Послушаешь вас – так надо отречься от всего инородного! Закрыть на амбарный замок Пушкинский музей! Забить досками Эрмитаж! Запретить печатать книги Шекспира, Гёте, Мольера! Лучше – пусть дерьмовое, но своё!
– Не нужно путать кислое с пресным! – сказала Орлова. – Вы прекрасно понимаете, о чём идёт речь! Лично я не поставлю свою подпись!
Гуденко резко поднявшись с места:
– Можно вас на парочку слов?
– Это ещё зачем? – с тревогой в голосе спросила Орлова.
– Кое-что вам напомнить…
– У меня твёрдая память, товарищ Гуденко! Говорите при всех.
– Это касается лично вас.
– К чему эти «тайны мадридского двора»?.. – спросил представитель Минкульта.
– Прошу вас!.. – Гуденко настойчиво попросил Орлову.
Та с неохотой поднялась. Они отошли к окну.
– Я вас слушаю!.. Только покороче – времени нет!..
– Вы попали в крайне щекотливое положение, Жанна Михайловна …
– И без шантажа, пожалуйста!..
– Вы забыли, – продолжил он, – что я не только опытный иллюзионист, но ещё умею читать чужие мысли!
– Что вы имеете в виду, товарищ Гуденко?.. – нервно произнесла Орлова.
– Ваши слабости!.. Вам, наверняка, хорошо известна статья по совращению несовершеннолетних!..
– Что?!.. – громко спросила она, забыв о присутствии посторонних.
– То самое! – жёстко ответил Гуденко и добавил вполголоса: – Если Аполлинарий не получит диплом – он выступит на суде не только свидетелем! И не только он один!.. У меня есть веские доказательства!
Она стояла раздавленная. 
– Вы – негодяй! – с тихой ненавистью ответила ему Орлова.
– А вы – стареющая кокотка! – ответил он ей.


1991

…В салоне авиалайнера «Эр-Франс» Пасторалли сел на своё место. На него устремились любопытные взгляды соседей. Все узнали знаменитого фокусника. Он отвернул голову к иллюминатору. За ним уже мелькали сигнальные огни аэродрома – самолёт совершал разбег перед полётом. Пасторалли прикрыл глаза…


1970

…В комнате общежития Аполлинарий читал очередное письмо из дома:
 «…Не хотела тебя огорчать, – писала бабушка, – но теперь, когда уже всё позади, можно рассказать, какое несчастье у нас случилось. Две недели тому назад Ваню на шоссе сбила машина. Положили в больницу с сотрясением мозга. Несколько дней пролежал без сознания…»
Аполлинарий закурил и продолжил чтение….
«…И что за напасти такие преследуют нашу семью? Сначала ваш дед заживо сгорел на лесопилке, потом ваши родители попали в автокатастрофу, а теперь, вот, он сам. Слава Богу, хоть жив остался. Передаёт тебе привет. Уже понемногу ходит, но доктора говорят, что впоследствии возможны рецадивы. Смотри, Полюшка, не ездий на машинах, береги себя. Как бы я хотела, чтоб ты всегда был с нами рядом! Но, видно, такая у тебя судьба – бродить по свету, как те цыгане. Рада, что ты получил диплом, и теперь уже ты вполне самостоятельный человек. Где будет у тебя практика? Ване в Семинарии дали отпуск, но говорят, что они за него спокойны, так как учится на одни «пятёрки». Привет тебе и низкий поклон от всех знакомых и соседей…»
Аполлинарий отложил письмо в сторону, заварил чай. Хорошо, что успел получить весточку из дому, а то уж завтра утром уехал бы на практику…
А практика в Цирковой Академии – это вам не практика в техникуме или училище, а то и в самом лучшем институте. Практика в Цирковой Академии была настоящими гастролями студенческого циркового коллектива.
Аполлинарий, как и все его бывшие однокурсники, побывал на стройке БАМа, выступая перед его строителями… Летал в Среднюю Азию к хлопкоробам и на Дальний Восток, к морякам, выступал перед нефтяниками Каспия и шахтёрами Кузбасса, а ещё перед ярославскими текстильщицами и даже перед уголовниками во Владимирском централе…


…После летней практики Аполлинарий вернулся в общежитие.
– Пастухов, тебе повестка из военкомата! – вахтёрша протянула ему казённый листок.
– Ничего себе!!! – только и произнёс он, вздрогнув от неожиданности.
Аполлинарий взбежал на свой этаж и заглянул к Кусакину. Тот упаковывал чемоданы.
Не выслушав Аполлинария до конца, по поводу медкомиссии, Кусакин сказал:
– А что МАГ мог сделать?! На его курсе одни парни! Ну, подал бы на кого-то заявку в Минкульт по поводу отсрочки: молодые, мол, талантливые ребята… новая программа… то да сё!.. А остальные?.. Вот Жанна и подала в военкомат список призывников!
– Неужели ты тоже готов отдать долг Родине? – удивился Аполлинарий.
– У меня отсрочка… – отвёл глаза Кусакин.
– Это как? – полюбопытствовал Пастухов.
– И тебе бы такая была! Сам виноват! Не надо было удирать из её койки.
– Та-ак!.. А тебе откуда про койку известно?
– Сам догадался!.. – ответил Сергей, продолжая упаковывать чемоданы.
– Значит и ты с ней тоже… – усмехнулся Аполлинарий.
– Не только я, сам знаешь! Главное – результат… Зато белый билет на руках!
Аполлинарий резко направился к двери.
– Постой, Поль! Хочешь, я с ней поговорю? У неё же такие связи!
– Да пошли вы с ней оба!..
– Не дури, Поль! Удавит, как блоху!
– Ничего, – ответил Пастухов, выходя от Кусакина. – В России – каждый второй Левша!
 
…В просторном кабинете областного военкомата за длинным столом сидели члены Призывной комиссии. Тщательно выбритый майор – заместитель Председателя Комиссии – раскрыл очередную папку, на которой было написано: «Личное дело призывника Пастухова А. Г.»
– «Пастухов Аполлинарий Геннадьевич, 1958 года рождения. Артист цирка…» – прочёл вслух майор.
Председатель Комиссии весело подняв голову:
– Клоун?
– Иллюзионист, товарищ полковник, – ответил майор.
– Жаль!.. – забарабанил пальцами по столу «товарищ полковник».  – Клоунов в армии любят. Даже Никулин служил. А фокусников не жалуют. И знаете, почему? Потому что в Советской Армии служат без всяких там фокусов! – И сам громко расхохотался своей шутке.
Члены Призывной Комиссии, как по команде, заулыбались.
– Зовите вашего иллюзиониста! – снял улыбку Председатель Комиссии.
Помощница выглянула в дверь коридора.
– Пастухов А. Г.! На Комиссию!
Войдя в кабинет, Аполлинарий окинул пристальным взглядом всех сидящих за столом. В его глазах вспыхнули огневые искры. В тот же миг «товарищ полковник» в изумлении поднял брови… И не только он один…
Перед ними стоял одноногий парень на костылях. Председатель комиссии гневно глянул на главного врача:
– Это что такое?.. Это кто такой?.. Пастухов Аполлинарий Геннадьевич?..
– Так то-то-точно, товарищ по-па-половник… – произнёс, заикаясь, главврач с ужасом на лице.
– Вы, что, с ума посходили?! – заревел тот, грохнув огромным кулачищем по столу. – Почему инвалидов призываете?!..
Главный врач растерянно развёл руками и стал лихорадочно рыться в каких-то бумагах. 
– Оформляйте «белый билет»! – приказал Председатель Комиссии. – Немедленно!.. – И тут  же обратился к Аполлинарию с отеческой теплотой в голосе: – Ступай домой, сынок… 
Аполлинарий застучал костылями к дверям.
Вышел в коридор уже «без костылей»…

Иллюзия пятая.
ЗУЕВ

1979

…Был тёплый летний вечер, когда  автобус из Москвы прибыл на зуевский автовокзал.   
Аполлинарий вышел в город. В витрине нового универмага, построенного рядом с вокзалом, он углядел красивую цветастую шаль. Не раздумывая, вошёл в магазин и направился к прилавку.
На двести пятьдесят рублей – часть денег из кассы гастронома – он тут же купил шаль в подарок бабке. Осталось приобрести ещё два подарка: Ивану и Ульяне – если надумает к ней зайти… Они не переписывались больше года.
В отделе женских украшений он купил набор модной чешской бижутерии, что посоветовала молоденькая продавщица: бусы, серьги, кольцо и браслет.
По поводу подарка Ивану у Аполлинария появилась идея ещё по пути в Зуев.
Доехав на маршрутке в центр города, он зашёл в «Антикварную лавку». В отделе церковных товаров, среди золотых и серебряных крестов, украшенных драгоценными камнями и жемчугом, лежащих в большой витрине, он заметил с десяток старинных книг богословского содержания: три «Библии», два «Евангелия», один «Псалтырь», «Молитвослов» – все церковные раритеты на старославянском языке.
Внезапно его внимание привлекла  одна старинная книга, в кожаном переплёте и с золотым обрезом. Она была раскрыта таким образом, чтобы на титульном листе можно было прочесть её название: «Житие святых» 1825 год, Санкт-Петербург. Было видно, что книга превосходно сохранилась.
– Можно взглянуть на «Житие святых» поближе? – спросил Аполлинарий у продавца – маленького, седенького, в очках с золотой оправой.
Тот, прищурившись, придирчиво глянул на молодого человека и чуть насмешливо произнёс:
– Книга очень дорогая, юноша… Две с половиной тысячи… Боюсь не потянете…
– Деньги у меня есть, – ответил Аполлинари и, сунув руку во внутренний карман пиджака, вытащил ту же солидную «гастрономическую» пачку денег.
Продавец моментально сменил насмешливое выражение лица на деловое, отпер одним из ключей на тяжёлой связке витрину и с почтением достал книгу.
Аполлинарий взял её, пролистал несколько шелковистых страниц. 
– Пергамент… – прокомментировал продавец. – Экземпляр в превосходнейшей сохранности…
Пастухов и сам это видел – каждая страничка была как новая. Цветная графика смотрелась бесподобно.
Он отсчитал двадцать пять «сотенных» и положил их на прилавок.
Продавец проверил нужную сумму и выбил чек.
– Вам завернуть?..
– Обязательно, – солидным тоном богатого человека ответил Аполлинарий.
– Себе или в подарок? – поинтересовался продавец, перевязывая завёрнутую книгу тонким шпагатом.
– В подарок… – сказал Пастухов и вышел из лавки.
В окне витрины продавец видел, как молодой богатый покупатель остановил у магазина такси.
«Наверняка сынок какого-нибудь партийного босса», – подумал продавец, запирая на ключ витрину с книгами.
 
...Ужинали втроём на веранде. Бабка суетилась вокруг Аполлинария. На её плечах красовалась новая шаль.
– Ты ешь, ешь!.. – приговаривала она.
– Ем, бабуля, ем!
– Ешь да помалкивай!..
– Да ем я, ем! – отвечал Аполлинарий, наваливаясь на свиное жаркое с картошкой и заедая домашнюю вкуснотищу солёными помидорами бабкиного посола.
Иван молча улыбался. Он уже продолжил учение в  Семинарии, ходил без костылей, лишь опирался на палочку
На лице бабки появилась озабоченность:
– Не пойму я, Поля: где ж ты с такой специальностью устроишься?.. Учителка – та учит, строитель строит, доктор лечит. А какая от тебя польза?.. Вот спросят у меня: на кого ты выучился – что ответить?..
– На артиста цирка, – сказал он.
– Еще чего! На «арти-иста»! – недовольно хмыкнула она.. – Артист – это Райкин, Утёсов! Или Магомаев. А ты людей дуришь!
Аполлинарий рассмеялся:
– Так ведь люди сами хотят, чтобы их дурили! Деньги тратят! Билеты покупают!..
– Врёшь!.. – не поверила бабка. – Меня, вот, вчера на рынке обвесить хотели – так я такой шум подняла!..

…На другой день братья красили наличники окон.
– Куда после диплома? – спросил Аполлинарий. – Сельский приход?
– Я на богословском, старик! – ответил Иван. – Книги писать буду.
– О, Иоанн Богослов – это круто!.. Удивляюсь тебе, Ванька! Я бы так не сумел. Неужели не скучно?
– Мне – нет, – легко ответил младший брат.
– И мне, с моей профессией, сам понимаешь, тоже, – сказал Аполлинарий. – Но ведь вокруг столько соблазнов! Недолго и в грех впасть!..
– Жить надо по совести, – посоветовал младший брат.
Аполлинарий рассмеялся:
– А что такое – «совесть»? Абстракция!.. Знаешь, я в Москве ни разу в храме не был. Иду мимо, а не тянет!
– Я за тебя каждый день молюсь… – кротко ответил Иван.
– Вот, спасибо! – воскликнул Аполлинарий. – То-то мне так весело жилось! Хотя, если честно – уважаю. Есть в твоем деле постоянная величина.
– В каждом из нас – частичка Бога, – напомнил Иван.
– И дерьмо во всём остальном! – усмехнулся Аполлитнарий.
– Вера, Поля, с горчичное зерно – горы сдвигает…

…Они бродили по городу.
– Ни одной знакомой рожи! – посетовал Аполлинарий.
– Почти все разъехались, – сказал Иван. – В основном, в Москву и Ленинград…
– А Ульяна? – спросил Аполлинарий, как можно равнодушней.
– Ульянка осталась. Она за мной в больнице ухаживала. Иногда бабке по хозяйству помогает.
– Во как!
– На будущий год в экономический собирается. А тётя Вера замуж вышла – в Мытищи уехала.
– Значит, Ульяна здесь одна?.. Или тоже мужа нашла?..
– Одна…
– А может жениться тебе на ней? – насмешливо предложил Аполлинарий. – Детишек нарожаете… С десяток поповичей!.. Или тебе жениться нельзя?
– Я ей предложение сделал… – смутился Иван.
– Ты?! – изумился Аполлинарий. – И она, что? Согласилась?!..
Иван пожал плечами.
– Где же вы жить будете? В келье, что ли?..
– У тебя, старик, о Церкви какие-то допотопные представления. Я не чиноположенный. Будем жить в миру.
– Невероятные события назревают!.. – покачал головой Аполлинарий.
– А давай к ней сходим! – вдруг предложил Иван.
– А не прогонит?.. – засомневался Аполлинарий, помня о своём последнем визите.
Иван успокоил:
– Ты же со мной, старик!..

…Как и обещал Иван, Ульяна встретила их хорошо. Не прогнала с порога. То ли, правда, повзрослела, то ли подарок понравился…
Пока братья спорили в комнате, Ульяна с невозмутимым лицом нарезала кружочками варёную колбасу, огурцы, помидоры, прислушиваясь к их разговору. 
– Творчество делится на исполнителей и творцов! – доносился голос Ивана. – На генераторов идей, и на апологетов! Согласен?
– Согласен! – ответил голос Аполлинария.
– Ты, старик, – исполнитель!
– А вот тут не согласен!
Ульяна стала раскладывать колбасные кружки; на тарелку…
 – «Вначале было – Слово»! – говорил Иван. – А это значит, Бог-Творец! Генератор Вселенских Идей! И значит, любой Творец – изначален!..
– Талантливый исполнитель, – не соглашался с ним Аполлинарий, – может быть проводником любых идей! Инструментом Творца!
– Но я говорю об изначальной первичности! – стоял на своём Иван. – Перед дирижёром лежит не пустой лист бумаги, а партитура, сочинённая композитором! Актёр выучивает написанные драматургом строки! А картины художника – вообще в одном экземпляре!
Не закончив раскладывать колбасу на тарелку, Ульяна поспешно вытерла руки и заглянула в комнату:
– Вань! Можно тебя на минуту?
– Прости, старик… Иду!
Иван появился на кухне с улыбкой на лице.
– Чем-то помочь?..
– Прикрой дверь.
Он прикрыл.
– Ты зачем его привёл?
Иван растерянно улыбнулся:
– Как это… зачем?..
– Ну, зачем, зачем?!
– Я думал, ты всё забыла…
Она отошла к окну, закурила и тут же закашлялась. Иван забрал сигарету и погасил о край пепельницы.
– Ты же не куришь…
Её глаза были полны слёз:
- Я ничего не забыла!..
Он потрясённо на неё посмотрел.

…То раннее утро резко изменило размеренный распорядок жизни Аполлинария.
– Поля, тебе телеграмма!.. – зашла в его комнату перепуганная бабка.
Аполлинарий замычал в постели:
– От кого?..  – он с трудом открыл глаза.
Надежда Васильевна протянула ему телеграфный бланк:
– Сказали, из Москвы… Ты что натворил?..
Аполлинарий рывком сел на кровати. В комнату заглянул сонный Иван:
– Что тут у вас?.. – И остался стоять у раскрытой двери, прислонившись плечом к косяку.
Бабка заплакала.
Аполлинарий прочёл телеграмму и радостно протянул её Ивану:
– Читай вслух!
Тот прочёл:
– «Срочно возвращайся. Через неделю вылетаем на гастроли во Францию. Ты в списке. Гуденко»
Тут бабка и вовсе зарыдала навзрыд.


1991

 …В салоне авиалайнера «Эр-Франс» стюарды развозили ужин. Улыбнувшись своим мыслям, Пасторалли взял с подноса один лишь бокал с вином.
К нему обратилась пожилая соседка:
– Простите, месье, вы, случайно, не Пасторалли?
– Случайно нет, мадам.
– Удивительно! Вы так на него похожи!
– Вы тоже похожи на Симону Синьоре… – улыбнулся ей он. – Я даже подумал, что занял место Ива Монтана…
–  При большой любви к этой парочке, я сама по себе, – холодно ответила его соседка.
– Вот-вот! Вы меня понимаете!.. Я тоже сам по себе, как тот Кот у Киплинга….Тем более, что всякий раз меня путают с этим обманщиком!
– С Монтаном?! – удивилась пожилая дама.
– С Пасторалли, мадам!..
– А я была бы счастлива на него походить, родись я мужчиной! – улыбнулась она.
– Упаси Бог! – закатил смеющиеся глаза Пасторалли. – Разве вы не знаете… – он понизил голос, – что месье Пасторалли…
– Что? – понизила голос и соседка.
– Отрастил бороду и каждую ночь общается с дьяволом! Вернее, с дьяволицей! – Пасторалли перекрестился.
Соседка выпучила глаза и перекрестилась тоже:
– Какой ужас!
– И не говорите… Про это знают в очень узких кругах, мадам… – продолжил он. – Разрешите представиться: Анри Золя – главный редактор «Светской хроники».
– Золя?!.. – изумлённо воскликнула соседка. – Вы, случайно… не потомок нашего… Эмиля?..
– Вот-вот, мадам! Увы, потомок... Что опять-таки мешает быть самим собой…


1980
…В Москве, на репетиционной базе Цирковой Академии к Гуденко подбежала группа жонглёров.
– Макар Андреевич, посмотрите наш номер, пожалуйста!
– Позже, ребята, позже! Реквизит отправляю…
Аполлинарий, запершись ото всех на ключ, репетировал новый иллюзионный номер. В дверь постучали. Пошёл открывать. На пороге стоял Кусакин. 
– Ценю твою практичность! – сказал тот вместо приветствия.
– Что случилось? – не понял Аполлинарий.
– Что случилось?!.. – Кусакин захлопнул за собой дверью. – Каким это образом ты добился высокой чести представлять наше искусство за рубежом? Ты понимаешь, что натворил?!
– Что я натворил?..
– А то! Ехать должен был я! Понял?! На меня уже и документы начали оформлять!
– Ничего себе!! Я-то тут при чем?!.. МАГ прислал телеграмму с приглашением на гастроли. А что у вас произошло – понятия не имею!
– Врёшь! – взвился Кусакин. – Ты всегда был его любимчиком! И в Академию поступил без экзаменов!
– Каждый поступает, как считает нужным! – холодно ответил Аполлинарий.
– Хочешь стать Гудини Третьим? – усмехнулся Кусакин.
– Да ничего я не хочу, понял! – разозлился Аполлинарий. – Всё! Отвали! Мне работать нужно!..
Кусакин не ожидал от Пастухова такой вспышки и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Аполлинарий запер дверь на ключ. Он был вне себя. Надо же! «Любимчик» Гуденко!.. А сам? Любимец Жанны! Урод!
В комнату нервно постучали.
Аполлинарий подскочил к двери и, провернув ключ, распахнул её:
– Чего ты ещё хочешь?! – заорал он. Но вместо Кусакина увидел гимнастку Наташу.
Та отступила на шаг назад.
– Я думал, что это… – не стал уточнять Пастухов. – Входи!
 Она опасливо вошла в комнату, он вновь закрыл дверь на ключ.
– Ну, что? – нетерпеливо спросил Наташу Аполлинарий..
 – Ты очень занят? 
– А что стряслось?
– Есть разговор…
– Говори.
– Не здесь…
И потащила его в «карман» Учебной сцены.
Они присели на один из ящиков с реквизитом, приготовленных для отправки во Францию. Наташа рассказала о своей просьбе.
– Ты, что, обалдела?… – Аполлинарий даже вскочил на ноги. – Гастроли ёкнутся, если найдут!..
– А ты ори погромче… – вполголоса сказала она и с уверенностью добавила: – Не найдут!
В «кармане» сцены появился Кусакин. В коридоре общежития он видел, как они вместе вышли из комнаты Аполлинария и пошёл за ними. На Учебной сцене, за грудой ящиков, его не было видно. Спрятавшись за одним, высотой в человеческий рост, он прислушался.
– А сама провезти не можешь?.. – спросил голос Аполлинария.
– Я боюсь… – честно призналась она.
– Тогда не вези.
– У меня… сестрёнка болеет… Операция стоит большущих денег… Если не сделать – она… умрёт…
И Наташа заплакала.
– Не реви, – сказал Аполлинарий. – Ты, значит, боишься, а я нет.
– Ты – смелый…
Кусакин осторожно выглянул из-за ящиков, продолжая наблюдать за ними.
– Ну, спасибо за доверие! – произнёс Аполлинарий и твёрдо добавил: – Мне жаль твою сестрёнку…
Он попытался уйти, но она вцепилась в его рукав.
– Прошу тебя, Поль! Я для тебя тоже что-нибудь хорошенькое сделаю! – и стала поспешно расстегивать кофточку.
Внезапно Аполлинарий нагло на неё посмотрел.
– Ну, сделай! – И вжикнул «молнией» на брюках.
Кусакин мстительно улыбнулся в полутьме…



1991

…После ужина в авиалайнере «Эр-Франс» пассажиры дремали. Лишь в конце салона капризничала маленькая девочка. Мать пыталась её успокоить, но та упрямо мотала своими смешными кудряшками. Над ними склонился чернокожий стюард и, получив ответ от матери, двинулся по проходу. Соседка Пасторалли ухватила стюарда за локоть.
– Что там случилось?..
Стюард белозубо улыбнулся, проходя мимо неё:
– Не беспокойтесь, мадам! Девочка никак не угомонится! 
Соседка Пасторалли обернулась к нему:
– Слыхали? В мои годы, месье Золя, слово родителей было законом для ребёнка! И куда только катимся? Куда летим?..
– В Москву, мадам! В Москву!.. – ответил известный фокусник, не открывая глаз от статьи «Франс Пресс» про августовские события 1991 года в России.. – Осталось два часа полёта…
 
1980

…В Зале ожидания аэропорта Шереметьева-2 гастролёры Цирковой Академии стояли в очереди к стойке регистрации. Настроение у всех было весёлое и приподнятое. Рядом с Аполлинарием появилась Наташа.
– Волнуешься?.. спросила она.
– Нет причин, – равнодушно ответил Аполлинарий.
Она поцеловала его в щёку.
– Молодечик! Увидимся в самолёте. – И растворилась в толпе.
К Аполлинарию подошёл Гуденко.
– Есть некоторые соображения по поводу улучшения твоего номера. В полёте обговорим…
Он по-дружески похлопал Пастухова по плечу и направился к другим, уже бывшим своим студентам.
Подошла очередь Аполлинария. Служащий паспортного контроля заглянул в его паспорт и поднял глаза.
– Пастухов Аполлинарий Геннадьевич?
– Да.
Служащий поднялся с места и сказал вполголоса:
– Следуйте за мной!
Аполлинарий не удивился и направился вслед за ним в служебное помещение. Этого никто не заметил, кроме недоумённого Гуденко да прикусившей губу Наташи.
В служебной комнате находилось два человека в штатском. Один – короткий и лысоватый, другой – длинный, с усами. Он дружески улыбался.
– Спасибо, Никитин, ступай!..
Служащий паспортного контроля покинул комнату.
– Подойдите поближе, молодой человек!..
Аполлинарий медленно подошёл к столу.
Усатый протянул ему декларацию:
– Ваша? 
Апполлинарий заглянул в неё.
– Моя...
Усатый улыбнулся ещё шире:
– Значит, ничего недозволенного с собой не везёте?
Аполлинарий пристально посмотрел в глаза обоих мужчин. Короткий, тут же застыл на месте, зато Усатый продолжал улыбаться, как ни в чём не бывало.
– Браво! – он картинно захлопал в ладоши. – Блестящий номер!.. Значит, ничего!
И, театрально вздохнув, тут же достал из внутреннего кармана куртки Пастухова – с десяток целлофановых пакетиков с украшениями.
– Не слышу аплодисментов! – воскликнул Усатый.
Аполлинарий потрясённо молчал.
Он мысленно видел, как к регистрационной стойке в зале подходила очередь Гуденко, как тот, не отрывая глаз, смотрел на дверь служебной комнаты, за которой скрылся Аполлинарий.
– Чего молчите, Аполлинарий Геннадьевич! Нехорошо! Ай, как не хорошо!.. – Он кивнул на Короткого. – Думали и меня превратить в «соляной столб»?  Не получилось!.. Так что не напрягайтесь… Как бы в штаны не наделали… Жаль, конечно, но вынужден вас огорчить!.. – И одним пассом вывел напарника из гипноза. – Разрешите представиться: Пряжников Николай Сергеевич, доктор психологических наук с двадцатилетней практикой гипнотических сеансов. – И, улыбнувшись, добавил: – Лично я не подвержен ничьей экстрасенсорной воле…

 …Гуденко оформлял документы на всю группу. Из служебной комнаты вышел Короткий и что-то шепнул на ухо служащему паспортного контроля. Тот моментально отложил документы в сторону и выставил на барьер табличку с надписью «Технический перерыв».
– В чём дело? – спросил Гуденко.
Короткий ответил с неприязнью:
– Вы, что, читать не умеете?
– А что случилось?
– Вы кто? – холодным тоном спросил Короткий.
– Гуденко Макар Андреевич, руководитель цирковой группы.
Короткий усмехнулся:
– Сочувствую... Но, как я понимаю, Макар Андреевич, ваши гастроли задержатся на неопределенный срок…


1991
…Маленькая девочка с авиарейса «Париж-Москва» продолжала капризничать. Пасторалли поднялся с места.
– Разрешите, мадам, я пройду… – обратился он к дремлющей соседке.
Пожилая дама недовольно подвинула в бок свои острые коленки. Пасторалли прошёл к плачущей девочке.
 – Что желает мадемуазель? Кошку? Собаку?..
Девочка умолкла и подняла на незнакомого ей взрослого синие, как два озёрца, заплаканные глаза.
– Может быть медвежонка?.. – улыбнулся ей незнакомец.
Она кивнула.
Пасторалли весело подмигнул в ответ и вытащил из-под её кресла мягкую игрушку. Девочка тут же крепко прижала к себе белого медвежонка.
Соседка Пасторалли выпучила в изумлении глаза:
– Боже! Это сам Пасторалли! И вправду… настоящий дьявол!

lИллюзия  шестая.
ЗОНА

1979
…Пыхтя чёрным дымом, тянул за собой старенький паровоз двенадцать товарных вагонов, среди снежной равнины мордовской степи в колонию для заключённых.
Внутри одного из них, холодном от зимних злых ветров и прокуренном тяжёлым смрадом дешёвых сигарет и немытых тел, в  шумной компании зеков, ехал Аполлинарий – наголо обритый и одетый в чёрный ватник. Он смотрел в решётчатое окно, где мелькали заснеженные деревья лесопосадки, и слышал бабкин голос:
– «…С Новым годом тебя, Поля! Кутайся, не болей! Как приедешь на место – сообщи адрес. Мы тебе большую посылку отправим – говорят, что там нужно делиться. Что ж ты такого натворил, Поленька? Сломал свою жизнь и нашу с Ваней – вдоль и поперёк! Говорила тебе – фокусы до добра не доведут! Ещё хорошо, что только четыре года дали, а могло и хуже обернуться. Сама я чувствую себя совсем плохо. Ноги почти не ходят, сердце колет, сна нет. А если и задремлю, то вижу всех наших покойников. Скоро, видать, и меня к себе позовут…»
– Слышь, фраерок, впервые в «академию» намылился?..
Голос бабки оборвался.
Аполлинарий обернулся. Рядом стоял невысокий мужичок, с маленькими хитрыми глазками, со следами оспы на лице.
– А я уже одну закончил, – сказал Аполлинарий.
– Это какую ж?!
– Цирковую.
– Не понял… – прищурился мужичок.
– Фокусник я, – объяснил Пастухов.
Мужичок с изумлением обернулся ко всем:
– Слыхали, братва?! «Фокусник» он!
– Во, падла! – заволновались опытные зеки. – Теперь на нас поганку гнать будет!
– Сопли на уши вешать!
– Вертухай вонючий!
Хочу осведомить читателя, что слово «зек» расшифровывается как «заключенный каналоармеец», и появилось оно во время строительства беломоро-балтийского канала, построенного всего за два года и открытого в 1933 году.
– Шелупень! Зачухованный фраер! – выкрикивали зеки, окружив Аполлинария.
Тот же пристально, не отрывая взгляда, смотрел на мужичка со следами оспы.
– Вмажь ему, Рашпиль, по рогам! Ты глянь, как этот штымп в тебя впялился!
– Придётся аванс выдать. – ответил им мужичок. – По просьбе трудящихся... Ты чего шнифты вылупил? – И с размаху ударил Аполлинария кулаком под дых. Тот скрючился и упал на пол вагона, заглатывая ртом воздух. А Рашпиль продолжал наносить удары поочередно носками ботинок.
– Так его! –  подначивали зеки. – Закурочь!
– Поставь на уши!
– Раскатай как следует!
– Между ног его! По бейцалам!
Аполлинарий открыл глаза и уже не спускал с Рашпиля напряжённого взгляда. Тот вдруг осел и встал на колени перед Пастуховым:
– Прости, братуха!..
Зеки притихли. В решётчатом окошке двери в тамбур появилось растерянное лицо молодого охранника. Злобно залаяли собаки. Аполлинарий с трудом поднялся и со всей силы ударил несколько раз Рашпиля ногой по лицу, потом в живот. У того пошла носом кровь, но он оставался стоять на коленях, виновато и преданно заглядывая в глаза Аполлинарию. Излив свою злобу, Пастухов отошёл в сторонку и присел на корточки у окна, тяжело дыша. Рашпиль выплюнул сломанный зуб и тупо обернулся к изумлённым зекам:
– Кто в него хоть плевок бросит – шнифты повыколю! Свободой клянусь!
– Отползи!.. – сказал ему Аполлинарий и добавил, глядя на удивлённых зеков: – Подонки…
Рашпиль поднялся и спиной отступил вглубь вагона. Его тотчас же окружили зеки, вполголоса обсуждая случившееся.
Сосед Аполлинария – высокий седой мужчина, который молча за всем наблюдал, наклонился к нему:
–  Силён! – сказал он вполголоса.
Аполлнарий смерил его взглядом:
– Вам-то что?
– Стихи любишь? – не ответив, спросил Седой.
– Смотря какие…
И тот тихо прочёл Аполлинарию неизвестные ему строки:

– Когда вверх тормашками катится
И бьётся в падучей судьба,
Не надо молиться и каяться,
Бояться сумы и суда.

Оглядывай пристальней прошлое,
Без лести оценивай дни,
Окурки иллюзий – подошвою!
А светлому – грудь распахни!

Не сдайся бессилью и горечи,
Не дайся неверью и лжи –
Не все лизоблюды и сволочи,
Не все стукачи и ханжи.

Шагая дорогами чуждыми
В какой-то неведомый край,
Друзей имена, как жемчужины,
Как чётки перебирай.

Будь зорким, весёлым и яростным
И выстоишь, выстоишь ты
Под грузом невзгод многоярусным,
Под ношей твоей правоты.

– Ваши? – спросил Аполлинарий после паузы.
– Николая Аржака. Слышал о таком?
Аполлинарий покачал головой.
– Он тоже в мордовских лагерях сидел.
– За что?
– За свои стихи…
Аполлинарий удивлённо глянул в глаза Седому:
– А разве за это сажают?..
– Еще как! – усмехнулся тот. – Квадратно-гнездовым способом. – И протянул руку: – Будем знакомы!.. Кулешов. Учитель истории…
От себя Автор хочет ещё добавить вот что: настоящие имя и фамилия Николая Аржака – поэта, драматурга, прозаика – был Юрий Даниэль, которого вместе со своим другом Андреем Синявским – литературоведом, писателем, литературным критиком – арестовали осенью 1965 года   по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации. В феврале 1966 года оба  были  осуждёны Верховным судом  на  семь  лет колонии.  Писатели не признали себя виновными. 17 октября 1991 года оба были реабилитированы за отсутствие в их действиях состава преступления…

...Двенадцать товарных вагонов прибыли на одну из затерянных в мордовском краю станцию. У каждого вагона встал охранник с овчаркой.
Двенадцать дверей, размером с ворота, с грохотом отъехали в сторону.
– По одному… выходи! – раздалось вдоль всего поезда.
Зеки один за другим стали спрыгивать на заснеженную платформу.
Их тут же гнали к нескольким «автозакам», ожидавшим прибывших заключённых недалеко от «товарняка».
Кулешов и Пастухов уже держались вместе и один за другим влезли во второй закрытый фургон. Они сели рядом, тесно прижавшись друг к другу. Окон в машине не было, но Аполлинарий слышал, как Кулешов тяжело задышал…
– Вам плохо?.. – спросил Аполлинарий.
Кулешов не ответил.
– Эй, здесь старику плохо! – испуганно закричал он и  постучал в стенку к водителю.
– Сиди… – услышал Аполлинарий свистящий голос Кулешова. – Стукачей и так хватает… Я привык…
Пастухов услышал, как его сосед глубоко вздохнул:
– Ну, вот и отпустило…
– А вы по какой статье?.. – спросил его Аполлинарий.
– Всё по той же… «Агитация или пропаганда, проводимая с целью подрыва или ослабления Советской власти»… Семь лет «строгача»… Два уже отмотал…
– Так вы диссидент?!.. – догадался Аполлинарий.
– Правильнее: «диссидентис», – просветил его Кулешов, – что значит «инакомыслящий»… Вообще-то каждая свободная личность должна мыслить по-своему, иначе ты не человек, а робот. – И продолжил уже вполголоса: – Почти все наши соседи тоже роботы – воровская братия. Один общак, одна феня, один пахан. Вообще-то здорово ты за себя постоял, только, боюсь: не простит он тебе этого… Рашпиль – вор в законе, седьмую ходку наматывает, а ты его перед всеми опустил!..
– А чего он взбесился? – обиженно спросил Пастухов.
 – За мошенника тебя принял, – ответил Кулешов.
– За кого?!.. – изумился Аполлинарий.
– «Фокусник», по «фене», значит – мошенник, – объяснил учитель истории. – А ещё – приспособленец и болтун! Здесь таких не уважают.
– Ни хрена себе, «словарь»! – удивился Пастухов.
– Хочешь, не хочешь, а выучить его придется, – «успокоил» его Кулешов. – Не один день здесь париться. Так что могу помочь…
– Спасибо, – ответил в темноте Аполлинарий и добавил через паузу: – А ещё стихам научите…

…«Автозаки» один за другим въезжали на территорию «зоны» через ворота, рядом с которыми висела металлическая вывеска:

«Тюремная колония
строгого режима»
 
Фургоны остановились посреди большого двора.
– Приехали… – сказал Кулешов. 
Двери «автозака» открылись.
– По одному выходи! – раздался голос охранника.
Аполлинарий с Кулешовым поднялись с лавки и спрыгнули в снег. В глаза ударило яркое солнце.
– Не разбредаться, суки!.. – предупредил конвоир с огромной овчаркой.
Аполлинарий посмотрел по сторонам – на вышке с автоматом стоял молоденький часовой.
Пока выходили да строились, Кулешов прочёл Аполлинарию ещё одно стихотворение Аржака:

– А пожалуй, пора заступиться
За «героя» вчерашнего дня:
Нет, не робот, не мрачный тупица
Охраняет людей от меня.

Не палач, не дурак обозлённый,
Не убийца, влюблённый в свинец,
А тщедушный, очкастый, зелёный
В сапогах и пилотке юнец…

– Гуще, гуще! По одному!.. – то тут, то там раздавалась голоса конвоиров, смешавшиеся с хриплым лаем собак.
 
– Эй, на вышке! Мальчишка на вышке!
Как с тобою случилась беда?
Ты ж заглядывал в добрые книжки
Перед тем, как пригнали сюда.

Это ж дело хорошего вкуса:
Отвергать откровенное зло.
Слушай, парень, с какого ты курса?
Как на вышку тебя занесло?..

…Прошла неделя, как Аполлинарий прибыл в колонию.
Весь день зеки работали на разных работах – кто в столярке, кто в слесарке, одни в кузнице, другие в пошивочной мастерской. Самые крепкие вкалывали на стройке – замешивали бетон и заливали фундамент для будущих многоквартирных домов.
Аполлинарий с Кулешовым клеили в переплётной мастерской папки с тесёмками на заказ да бухгалтерских книг.
Однажды утром после «поверки» к Аполлинарию подошёл один из конвоиров:
– Пастухов! К начальнику колонии!
 
…В углу большого кабинета жарко пылала печь. За столом сидел мужчина с короткой стрижкой, в звании майора, и кого-то распекал по телефону. За его спиной висел портрет Брежнева и несколько «Почётных грамот» в багетных рамках, покрытых бронзой.
– Чтобы через час, мать твою, было доложено! – приказал кому-то начальник колонии. – Виновных – в карцер! На трое суток! И не кормить! Проголодаются – всё сожрут! Жиров им подавай по норме! А может ананасы в шампанском?!
Он бросил трубку на рычаг.
В дверь постучали.
– Входи!
Вошёл надзиратель с автоматом на плече:
– Заключенный Пастухов прибыл, товарищ майор!
Начальник не спеша налил в стакан заварку, кипяток из чайника, бросил четыре ложки сахара, размешал.
– Ну, чего стоишь? – он подняв голову на вошедшего. – Вводи!
Надзиратель исчез за дверью. В комнате появился Аполлинарий. На нём был ватник, в руке ушанка.
– Зек Пастухов прибыл! – сказал он, вытянувшись «по струнке».
– Дверь закрывай! Не в бараке!..
Пастухов прикрыл за собой дверь. Начальник отхлебнул глоток чай и окинул арестанта любопытным взглядом.
– Да-а, не Жаботинский… Как же ты смог Рашпиля согнуть?.. Смотри, Пастухов, пристукнут где-нибудь в тёмном углу или прирежут на нарах – а мне отвечай! В лучшем случае, «петухом» сделают. Знаешь, что это такое?
– За себя постою… – тихо ответил Аполлникарий.
– Ишь, храбрец, твою мать! У тебя, что, и вправду глаз какой-то особый?!.. – он внимательно присмотрелся: –  Вроде бы, не чёрный.
– Если разозлят… – объяснил Аполлинарий.
– Испугали ежа голой жопой!.. У нас, Пастухов… – кивнул майор на стену в «Почётных грамотах», – во всём полный порядок! – Начальник достал из пачки «Беломор-канала» папироску и закурил. – Бывало, правда, бежали… Случалось, кого и «замачивали»… Но это до меня было. Понял? До меня! – Он стукнул ладонью по столу. –  Я эти зверские настроения к ногтю прижал!.. Тут вам не Дом отдыха, мать твою! Но и не камера пыток!.. Я здесь для того, чтобы все ваши сучьи привычки обломать! Знаешь, как меня зовут?.. «Бешеным»! Запомнил?!..
– Запомнил, гражданин начальник, – кивнул Аполлинарий.
Майор отхлебнул чаю, успокоился и взял с высокой стопки, сложенный пополам исписанный лист бумаги, развернул.
– Прочёл о тебе «телегу»… В цирке, значит, работал? Это хорошо! Будешь в самодеятельности участвовать. Норму выполняешь?
– Стараюсь, гражданин начальник!
– Старайся, Пастухов. Я старательных люблю!.. Куришь?
– Курю. Только пока посылку из дома не получил.
Начальник протянул Аполлинарию пачку «Беломора»:
– Угощайся. Только в долг ни у кого не бери – не расплатишься.
Аполлинарий подошёл к столу и взял одну папиросу.
– Спасибо, гражданин начальник.
– Ты эти интеллигентские благодарности из головы, на хрен, выкинь! Я для вас не только «Бешеный», но и «отец родной».  Понял?
– Понял, гражданин начальник.
– Еще возьми. Да помалкивай, что я угостил. А то за «бугра» сойдешь.
Пастухов положил в карман ватника еще несколько папирос.
– Хотя у меня здесь все ссучат – оттого и тихо… Струков! – заорал он в сторону двери.
В кабинет вошел надзиратель.
– Забирай!.. Ну, вали, Пастухов. Ещё свидимся…
Надзиратель увёл Аполлинария под пристальным взглядом начальника колонии.

…Зеки сидели за столами, не притрагиваясь к мискам с супом, в котором плавали овощные очистки. В столовой появился Старший надзиратель. За ним – охранники с собаками.
– Встать, суки! – заорал надзиратель.
Зеки нестройно повставали.
– Почему не жрём?..
– А нам обед не нужен! – раздались голоса. – Утром чай, на ужин газета!
– Молчать! Кто бузу устроил?  Ты, Балдаев? – он зло посмотрел на Рашпиля.
– Разве это жрачка, гражданин надзиратель? – спокойно ответил рябой зек. – Свиням дают помои посмачнее!
– Что?! – Начальник выхватил из кобуры пистолет. – Бунт, твою мать?!
Охрана защёлкнула затворами. Овчарки злобно зарычали.
– Минуту на размышление! – предупредил Старший надзиратель. – Кто жрать не станет – в карцер на трое суток! Места всем хватит! – Он посмотрел на ручные часы. – Время пошло!.. Пятьдесят секунд!… Сорок пять!… Сорок!…
Кто-то звякнул ложкой, но тут же получил от Рашпиля по уху.

…Аполлинарий пристально обвёл взглядом столовку. И тут же на столах появились белые скатерти, а на них –  ресторанная сервировка с закуской.
– Ёлки-палки!.. – обалдел Старший надзиратель.
– Хоть жопой лопай!.. – весело рассмеялся Рашпиль.
Зеки очумело приступили к еде. Начало бунта было подавлено. Кто-то запихнул край бумажной салфетки себе за воротник. Старший надзиратель подошёл к столу, наколол на вилку кусок ветчины и моментально проглотил:
– Мать вашу! Я такое только на собственной свадьбе пробовал!..

…Аполлинарий вновь вошёл в кабинет Начальника колонии..
– Заключенный Пастухов по вашему приказанию прибыл!
Довольный Начальник махнул рукой:
– Входи, Пастухов, садись!
Аполлинарий вошёл и присел к столу.
– Твоя работа в столовке?
Аполлинарий, на всякий случай, промолчал.
– Если твоя – объявлю благодарность!… Но, как я понимаю, такое вытворить больше некому.
– Выходит, что моя… – сказал Пастухов.
– Виртуоз! – произнёс Начальник, в восторге качая головой. – Главное, что все поверили! – Он радостно рассмеялся. – А Старший надзиратель миску вылизал, мать его! Мудила! Ему всё равно, что лизать! Как ты это делаешь?
– Массовый гипноз, гражданин начальник… – ответил Аполлинарий.
– Выходит, глаз у тебя всё-таки черный… Да-а! С такими способностями, Пастухов, мы с тобой горы своротим! – И протянул пачку «Беломора» – Кури!..
Пока Пастухов закуривал, Начальник достал из тумбочки стола початую бутылку армянского коньяка и две чистые хрустальные рюмки. Разлив коньяк по полной, поднял свою рюмку и сказал:
–  За твой фарт, Пастухов!
Выпили, закурили.
– Я вот чего тебя вызвал… Хоть дисциплина в нашей колонии получше, чем в других, не сплю я ночами, переживаю… Лично шмон делаю. И каждый раз – то «пёрышки» нахожу, то наркоту. Поможешь, Пастухов?
– Бугрить не буду, – предупредил Аполлинарий.
Начальник махнул рукой:
– Я и не прошу стучать! Ты государству помоги! Чтобы вся эта «шобла»… эта «шелупень»… все эти «бакланы», «вампиры», «мокрушники»… «петушня» эта… «вольтанутые» и особенно политические!… – он привычно стукнул ладонью по столу, – …на цырлах ходили! Чтобы место своё, крысы, на нарах знали! Чтобы порядок был! Тут одним страхом не обойтись… Приятно, конечно, когда перед тобой мандражируют, когда у всех поджилки трясутся!.. А на деле – одна злость копится. И оборачивается бунтом. Тут твоё мастерство, Пастухов, и понадобиться! Чтобы – вбить в их сучьи головы покорность, отнять волю и опасные мысли! Чтоб никакого самоволия, твою мать! И диссидентства! Чтобы, как оловянные солдатики – шагом марш! – куда их поставишь... – на этот раз он стукнул по столу кулаком. – …там бы и стояли! В смысле, сидели! И еще бы «ура!» кричали Советской власти! – Он опрокинул ещё одну рюмку и сразу успокоился. – Понимаешь, об чём говорю, Пастухов?..
– Понимаю… – кивнул Аполлинарий.
– Люблю понятливых… А я тебе условия создам! Завклубом сделаю… Руку приложу срок скостить…
– Ничего себе!! – удивился Аполлинарий. – А не боитесь, что свою выгоду искать стану?..
Начальник колонии прищурился:
– Ты ж не дурак, Пастухов. Куда сбежишь?.. Кругом болота… Так что, какие будут идеи – обговорим… И приходи без вызова… Я прикажу…

…В предбаннике ждали своей очереди голые арестанты. Среди них были Кулешов с Аполлинарием. Несколько человек разглядывали расписную спину одного из зеков.
– Ништяк, Петрович! Библиотека имени Ленина!..
– Щас в парной на полку поставим!
– И будем пыль вытирать!
– Сколько ещё им париться?
– Небось, все бейцала сварились вкрутую!
– Слышьте! Мне анекдот из дому прислали: «Можно ли забеременеть при помощи света и пара?»
– Это как?..
– Берётся пара… гасится свет… остальное – как обычно.
Зеки загоготали.
В предбанник вошёл Старший надзиратель:
– Вторая очередь в парную, стройся попарно!
Все захохотали ещё громче.
В тумане горячего пара, среди шума воды и радостного гула голых людей почти ничего нельзя было разглядеть.
Только слышались голоса:
– Эх, бабу б сюда!
– Потерпи до свиданки.
– А он только в бане могёт!..
Смех в тумане.
Аполлинарий тёр мочалкой спину Кулешову, лежавшему на лавке. Подошёл Рашпиль и «нечаянно» задел Пастухова пониже спины. Тот оглянулся.
– Пардон! Не узнал!.. – произнёс испуганно Рашпиль. – В тесноте да не в обиде! – И тут же скрылся в облаке пара.
Пока Аполлинарий тёр спину бывшему учителю истории, тот читал на всю парную стихи Аржака:

– Я так устал от правоты
Земли, и воздуха, и света,
Твердящих заклинанье это:
«Обязан ты, обязан ты!..»

Ну да – их логика тверда,
И я ведь верил ей вначале…
Ах, унеси мои печали,
Уйми их, добрая вода!..

…Спустя месяц Аполлинарий постучал в кабинет к Начальнику колонии.
– Кто?!.. – раздался через паузу его недовольный голос. 
– Заключённый Пастухов, гражданин начальник! – ответил Аполлинарий
Пауза ещё продлилась с минуту. Наконец из кабинета поспешно вышла медсестра и, не глядя на зека и не оглядываясь, спешно пошла по коридору.
– Входи! – приказал голос Начальника.
Аполлинарий вошёл. Начальник колонии застёгивал китель.
– Вот, давление подскочило… – Он поспешно убрал со стола две знакомые хрустальные рюмки. – Почему без вызова, твою мать?!
– Сами же разрешили…
– Вам только разреши – на голову сядете!.. Свободу передвижения, Пастухов, даёт только амнистия. Что случилось?
– Вы говорили про дисциплину… – напомнил Аполлинарий.
– И – чё?.. – не понял Начальник.
– Скучают мужики без женщин!.. – напомнил Пастухов.
– Дрочат?.. – не удивясь, спросил Начальник.
Аполлинарий промолчал.
 – Может им ещё проституток из Парижа выписать?
– Я другое придумал… – сказал Аполлинарий.

…В битком набитом зале клуба, где вместо стульев стояли привинченные к полу лавки, давали концерт художественной самодеятельности. На заднике крошечной сцены висел портрет Ленина. Перед залом, выступали музыканты-заключенные, одетые в синие робы с «бабочками» на шее. Камерное трио – гитарист, аккордеонист и ударник аккомпанировали солисту – худому, словно Кащей.

– Тут отчизна моя-а-а! –

пел солист.
– И скажу не тая-а-а:
– Здравствуй, русское поле!
Я – твой тонкий колосок!..

Песня была исполнена. Зал, полный ватников, громко захлопал. Кто-то смахнул слезу.
– А теперь – оригинальный номер! – сказал Ведущтй, в такой же робе, что и артисты. – Выступает иллюзионист и завклубом Аполлинарий Геннадьевич Пастухов!
«Ватники» зааплодировали авансом. Его фамилия была на слуху со дня прибытия в колонию.

…На сцене появился Аполлинарий, неся в руках стул. Он пристально глянул в зал – и вместо стула на сцене уже стояла старинная фотокамера на треножнике.
– Внимание! – объявил залу фокусник – он же завклубом. –  Сейчас вылетит птичка! – Он набросил на камеру-треногу покрывало и открыл  колпачок объектива.
И тут из фотокамеры вылетела стая голубей и села на авансцене. Зал восторженно загудел. Аполлинарий достал «из воздуха» колоду карт и стал ими манипулировать. Карты исчезали, появлялись, становились большими, размером с портрет Ленина, разлетались птицами по сцене и вновь возвращались в колоду, вызывая полное восхищенье зала.
– Ишь, шпилит на счастье! – раздались голоса из разных концов зала. – Стрижёт лохов!
Аполлинарий протянул каждой птице по игральной карте, и те стали слетать к зрителям. И тут зал огласился радостными выкриками и аплодисментами – вместо карт, в грубых руках «ватников», оказались фотографии женщин. На обороте каждой – была написана фамилия с именем и  адресом.
Голоса не смолкали:
– А нам!..
– А мне!..
– А тебя твоя дожидается!
Голуби продолжали передавать фотографии заключённым. На сцену вышел Начальник лагеря. Зеки моментально притихли.
– Эти фотографии, – сказал он зекам, – прислали одинокие девушки и женщины, изъявившие желание к заочной переписке!
Зал взорвался аплодисментами.
Начальник колонии одобряюще кивнул Аполлинарию, добавив  несколько шлепков в виде аплодисментов…

…Спустя полгода Аполлинарий получил письмо от Ивана.
«…Привет, старик! – писал младший брат. – Рады, что ты не пал духом, а стойко переносишь все скорби и мытарства. Я молюсь за тебя каждый день. Бабушка наша почти не встаёт, всё по тебе убивается. Твоё несчастье доконало её окончательно. В этом году заканчиваю Семинарию. Прохожу практику в Зуевском монастыре, в рукописном отделе. Кстати, там нашёл одну летопись, где говорится, что наш разрушенный храм построил ещё князь Иоанн Данилович (Иван Калита), аж в 1338 году. И назвали его Ангельским Собором. Вот бы его поднять!.. Один французский философ (кажется Гельвеций) написал: «Человек, делающий людей счастливыми – не может сам быть несчастным…»
В ту же ночь приснился Аполлинарию Иван – будто  стоит тот в Зуевском монастыре перед седобородым старцем Егорием.
– Желание твоё благое, – сказал тот Ивану. – Только не пришло ещё время собирать камни…
– Как же быть? – вопрошал Иван.
– Ждать и молиться… – был ответ старца.

…На прогулке во дворе подошёл к Аполлинарию мордатый зек.
– Слышь, Пастухов, говорят, ты всё можешь… – И, понизив голос, попросил: – Помоги выбраться, братан… Письмо с воли получил… Моя чувырла «жоржика» завела…
«Жоржиками» зеки называли любовников  своих жён.
Аполлинарий молча слушал.
– Хочу обоим «путёвочку» вручить!..
Аполлинарий недоумённо поднял голову:
– Тебе ж, Мокрецов, париться всего ничего осталось!
– Душа горит! Я же всё ей, сучаре, оставил: хату, башли, а – она, мурловка поганая...
– Письмо от кого? – перебил он зека.
– От Лёхи-Воробья, кореша моего… – Мокрецов достал конверт из кармана ватника. – Он врать не станет…
– Читай!
И Аполлинарий пристально на него посмотрел.

…Мокрецов вытащил письмо из конверта и стал читать:
– «…А Катька твоя ждёт тебя, не дождётся… Живёт одна, как та монахиня…» – Мокрецов ошалело поднял голову. – Ни хрена не понимаю…
– Ты дальше читай!
– «…А Катька твоя… – читал Мокрецов. – Ни с кем не путается… Всё по тебе сохнет…»

– Так в чём проблема? – спросил его Аполлинарий.
– А хрен его знает!.. – растерянно ответил Мокрецов.
– Тогда отдыхай!
Тот спрятал письмо в карман:
– Какой, на хрен, отдых?! В санчасть пойду… Что-то у меня с мозгами…

…Воскресным июльским утром несколько десятков женщин жалось к воротам лагеря. У каждой в руках были тяжёлые сумки, за спиной рюкзаки.
Заключенные прогуливались по двору. Кто – читал, кто – курил, кто – спорил.
– Наша сборная ещё покажет!
– Ага, голый зад!
– Тебе, бля, только голые задницы и снятся!
– Говорят, бабы на свиданку приехали…
Пастухов сидел на скамье с Кулешовым.
– А вы кого ждёте? – спросил Аполлинарий.
– Некого, – закурил Кулешов. – Кто бы смог – сам сидит. Жена умерла. Детей нет… А к тебе чего ж?
– Брат обещал навестить… – ответил Аполлинарий. – Когда сможет… Бабка тяжело болеет…
– Мокрецов! – крикнул у ворот надзиратель, оглядывая двор. – Жену встречай!
Растерянный Мокрецов побежал к вахте.
– А ты, Пастухов, чего сидишь?.. Беги в «Дом свиданий»!..  – заглянул надзиратель в список. – К тебе невеста приехала! Комната пятая!..
Кулешов молча смотрел, как двор колонии понемногу пустел…
Такое здесь случалось раз в три месяца, когда в мордовские степи приезжали родственники… В основном, женщины – матери, жёны и совсем уж редко – сёстры и дочери…
 
Мы идём мимо плачущих женщин.
Мы идём, мы шагаем в молчаньи,
Мы не смеем сказать им ни слова,
Мы не можем махнуть им рукой,
Мы идём, а у них за плечами –
Рюкзаки с табаком и харчами,
Рюкзаки с нерастраченной страстью,
Рюкзаки с многолетней тоской.

…И привыкшие тут по-дикарски
О любви толковать обнажённо,
Мы проходим смиренно и тихо
Без подначки и без матерка.
Потому что мы тут не пижоны,
Потому что усталые жёны –
Не дешёвки, не шлюхи, не бабы,
А названые сёстры зека.

Мы идём, простаки и поэты,
Променявшие волю и семьи,
Променявшие женские ласки
На слова, на мечты и на сны;
Только что же нам делать, что все мы
На крови создавали поэмы?
Уж такие мужья вам достались –
Вы простить нас, наверно, должны…


…«Домом свиданий»  называлось бывшее общежитие для охраны – старенькое одноэтажное здание на десять крошечных комнат, с продавленным диваном, на котором лежал стираный комплект белья и две подушки, набитые вонючими куриными перьями. У окна стоял небольшим стол, с двумя стульями на котором была выставлена нехитрая сервировка – по две жестяных тарелки и кружки, из которых торчало по одной столовой ложке. Ни ножей, ни вилок не полагалось. Небольшое окно было занавешено штопаной занавеской. С потолка свисала на витом шнуре единственная лампочка, засиженная мухами. Здесь встречались не только супружеские пары, разлучённые на годы, но и родственники.
Подходя к «дому свиданий», Аполлинарий всё никак не мог взять в толк – кто это к нему приехал!...
«Какая невеста, ёлки-палки?!.. Точь-в-точь, как в песне, что пела бабка: «Без меня меня женили… Приманили домой да  потчуют женой, хозяйкой молодой…»
Войдя в коридор, он прошёл к двери, с цифрой «5». Прислушался… Ни звука… Рывком распахнул дверь  и очутился в комнате.
– Ничего себе!! Ты?!.. – изумился он.
У занавешенного окна на стуле сидела гимнастка Наташа из Цирковой Академии. Увидев его, она вскочила, изображая на лице долгожданную радость встречи:
– Привет, Поль!
– Привет… – Он так и застыл на пороге комнаты. – Так значит это ты моя невеста?..
– Я… – смутилась Наташа. – У меня подруга в ЗАГСе работает… Справку сделала, будто мы с тобой эти самые… будущие молодожёны… Заявление подали, а пожениться не успели…
– Смешно! – ответил Апллинарий, не улыбнувшись. 
– А вообще меня «цирковые» прислали… – растерянно улыбнулась она. – Вот, передачу собрали… – Она  кивнула на рюкзак и тут же, словно решившись, рывком сняла через голову свитер, оставшись в чёрном лифчике, прикрывающий маленькие груди, и стала стягивать сапоги.
– Не дури! – опередил он её.
Она так и застыла с одним сапогом в руке.
– А хочешь… я тебя ждать буду… Всю жизнь! Сколько нужно!
– Не нужно… – ответил Аполлинарий.
Она стала молча натягивать сапог – маленькая, жалкая.
– Погоди!.. – тихо сказал он. – Раз уж приехала…

…Вечерело.
Они в обнимку лежали в постели. Её голова покоилась на его плече.
– Не напрасно приехала… – прошептала Наташа.
Аполлинарий не ответил.
Внезапно за окном послышался голос Старшего надзирателя:
– Гаврилов! Что случилось?!
 – Мокрецов свою жену на свиданке зарезал!..
– Ё моё! Только этого не хватало!..
Услышав кричащую новость, Аполлинарий рывком сел на кровати и отодвинул в сторону занавеску. Недалеко от «Дома свиданий» охрана во главе со Старшим надзирателем бежали к воротам лагеря.
– В санчасть её, живо! А его – в карцер, твою мать!..
Пастухов обессилено прилёг, и теперь уже он уткнулся лицом в плечо Наташи.
– Ничего не смог сделать… – горько сказал он, вспоминая свой разговор с Мокрецовым по поводу письма.
Наташа с нежным удивлением повернула к нему своё милое раскрасневшееся лицо:
– Ты чего, Поля?.. Не скромничай! Ещё как смог!..

…Прошёл год.
Лагерный художник оформлял сцену к 8 Марта. Кулешов с Аполлинарием сидели в зале на подоконнике и курили. Учитель истории тихо читал стихи Аржака:
 
– …Всё поняли, всё сосчитали мы –
Бесстрашье дней и страх ночей,
Но что нам делать с сочетаньями
Несочетаемых вещей?

…Есть мир – с округлыми коленями,
И с шёпотом, и с дрожью губ,
И тут же рядом, в том же времени –
Следы овчарок на снегу.

Параши ржавой жесть вонючая –
И в реках тени облаков –
И зарешёченный, заключенный
Гул ненаписанных стихов…

Во всякой –  в злой ли, в доброй – косности
Спокоен был бы пленный дух…

Внезапно Кулешов запнулся и с трудом закончил читать:

– …Позволь же мне… не видеть, Господи…
Одно из двух…

Кулешов схватился за голову и волком взвыл на весь зал… 

 …Утром охранники, отключив ток, снимали с проволоки мёртвое тело Кулешова. Вокруг стояли заключённые.
– Умер Максим, и хрен с ним! – сказал один охранник.
– Суки!.. – тихо произнёс вслух кто-то зеков.
Аполлинарий вернулся в клуб. Присел на подоконник, на котором только вчера сидел с Кулешовым. Закурил.
Один из зеков, работавший уборщиком клуба, мыл пол в зрительном зале, ловко орудуя шваброй.
В окне был виден лагерный двор с вышкой, на которой стоял молоденький часовой. Над ним медленно кружились осенние листья.
Пастухов читал про себя стихи Аржака, которые так любил учитель истории…
 
«– А если я на проволоку? Если
Я на «запретку»? Если захочу,
Чтоб вы пропали, сгинули, исчезли?
Тебе услуга будет по плечу?

Решайся, ну! Тебе ведь тоже тошно
В мордовской Богом проклятой дыре.
Ведь ты получишь отпуск – это точно,
В Москву приедешь –  к маме и сестре.

Ты, меломан, порассуждай о смерти –
Вот «Реквием»… билеты в Малый зал…
Ты кровь мою омоешь на концерте,
Ты добро глянешь в девичьи глаза.

И с ней вдвоём, пловцами, челноками,
К Манежу – вниз, по тротуару – вниз…

И ты не вспомнишь, как я вверх ногами
На проволоке нотою повис…
 
Аполлинарий кинулся вон из зала, случайно задев ногой ведро с грязной водой – оно опрокинулось, покрывая вымытый пол почти что помоями… 
Сидя на заднем крыльце клуба, он рыдал и выл по-волчьи так же, как вчера Кулешов.





1982
…Прошло ещё два года.
Однажды, в одну из февральских ночей приснился Аполлинарию белогрудый ворон, сидящий на ветке:
– Заключенный Пастухов, на выход! – каркал тот хриплым голосом. 
В тот же день Пастузова вызвал к себе Начальник колонии.
Аполлинарий вошёл и встал навытяжку.
Майор что-то писал, сидя за столом. За его спиной висел портрет генсека. В углу комнаты, громко постреливали дрова в печи. 
– Заключённый Пастухов явился по вашему приказанию, гражданин начальник!..
Увидев Аполлинария, Начальник колонии расплылся в улыбке:
– Отставить, твою мать! Не гражданин начальник, а товарищ майор! Свобода тебе, Пастухов, засветила. Как и обещал: скостил срок на год!.. За вещичками – и на выход. Жаль отпускать, а ничего не поделаешь! «Гуляй, рванина, по рублю и выше!»
– Спасибо… товарищ… гражданин! – ответил Аполлинарий. – То есть… начальник!
Тот вышел из-за стола:
– Одна просьба у меня, Пастухов… Останься ещё денька на три, а?.. Тут дело такое… Комиссия из Мэндэвэ приезжает… То ли повышать меня будут, то ли «опускать»… Словом, требуется обеспечить полный порядок! Чтоб никакого самоволия, твою мать, и диссидентства! – Он постучал несколько раз кулаком по столу и тут же успокоился. – Сделаешь, Пастухов?.. В последний раз…

…Через два дня «высокая комиссия» во главе с полковником появилась перед «разводом». Рядом с гостями стояло лагерное начальство. Двор был тщательно убран от снега, на зеках сидели новенькие ватники и сапоги. Аполлинарий стоял в строю со всеми.

…Вдруг, на какое-то мгновенье, он увидел за проволокой лицо Кулешова. Тот посмотрел на него скорбно и строго…
«Помогаешь Бешенному?.. – спросил он Пастухова. – Ах, ты добрая душа!.. А ведь это он мне срок прибавил, за то, что шапку не снял при встрече!.. А сил уже не было, не то, что сидеть – жить…»
И лицо Кулешова растворилось в туманной дымке…

Пастухов почувствовал, как внутри него закипает ненависть, а зрачки обожгли огневые искры. Аполлинарий пристально глянул на прибывшее начальство…

…И в одно мгновенье двор превратился в мусорную свалку. На зеках вместо новых ватников сидело рваньё. Полковник вытаращил глаза и кинул недоумённый взгляд на Начальника лагеря. Однако, и майор выглядел не лучше: он был одет в купальный халат, босоножки, с бабочкой на шее…

– Отставить! Позор!! – в бешеном негодовании заорал полковник – Под трибу-нал!!!..

…Наутро Пастухов прощался с зоной. За спиной топорщился вещмешок. Одет он был в ту одежду, в которой три года назад приехал в колонию,
На вышке стоял молоденький часовой. Аполлинарий махнул ему рукой – тот по-приятельски улыбнулся, светясь веснушками. Аполлинарий двинулся через двор, к воротам…
Пройдя с километр, он вышел к шоссе, по которому ходили автобусы. На один из них, ехавший к городскому вокзалу, он и сел…
В голове вновь зазвучал голос Кулешова:

– Этот год уйдёт с пустой котомкой,
У ворот помашет мне рукой,
Пеленой возьмётся, гладью тонкой
Надоевший, скучный непокой.

Будет жизнь вовсю великолепна,
Только вдруг, в какой-то странный миг,
Замолчу, оглохну и ослепну,
Отрешусь от спутников моих…

…Не с хандры пустой, не с перепою
Загорюю о своей судьбе,
Нежное услышу: «Что с тобою?»
Вовсе не услышу: «Что в тебе?..»

…Пассажирский поезд Саранск-Москва отъехал точно по расписанию.
В плацкартном вагоне, в котором ехал Аполлинарий – пили, ели, играли в карты. Напротив него сидели две женщины – пожилая и молодая, рядом с ним – худощавый мужчина с орлиным носом и большими чёрными глазами.
– С «курорта»? – спросил он Аполлинария.
Тот понял и кивнул.
– Теперь многие по амнистии выходят… – сказал мужчина. – Наш «новый» – большой демократ. Вы знаете, что такое демократия? Вот и я не знаю. Только ничего бы не перестраивал! Порядок, как Атлант, весь мир держит. А начнётся «перестройка» – всё и рухнет на наши головы.. Ну да ладно – поживем, увидим… Может, отметим «возвращение»?..
Аполлинарий полез в карман брюк за деньгами.
– Ни-ни-ни! – опередил его незнакомец. – Это мои проблемы… Разрешите?.. – обратился он к женщинам и аккуратно пододвинул к окну чужую бутылку лимонада и разложенную на газете закуску.
– А чего? Ешьте! – … ответила пожилая. – Купе-то общее!
Длинноносый достав из портфеля бутылку водки, палку копчёной колбасы, кусок сыра, солёные огурцы и полбатона, сказал проводнице, проходящей мимо:
– Валюша, четыре пустых стакана! А ещё четыре прибора для закусона!.. И чтоб непременно чистых!
Проводница послушно исполнила просьбу. Незнакомец стал разливать каждому по четверть стакана.
– Нет-нет! – прикрыла свой стакан ладонью пожилая женщина. – У меня гипертония!..
– Насильно угощать не буду, – улыбнулся ей горбоносый.
– Я лучше закуску порежу… – смутилась она.
– А я выпью! – храбро сказала молодая попутчица.
– Боги любят храбрых, – ответил незнакомец. Затем поднял стакан и доброжелательно глянул на Аполлинария: – С возвращеньицем!..
Мужчины и молодая попутчица выпили.
– А вы чего не закусываете? – спросила пожилая горбоносого, с аппетитом поедая бутерброд с копчёной колбасой.
– Не хочется, – ответил тот. – Голова другим занята. Срочный вызов к роженице, а тут, как на грех, машина сломалась, пришлось, вот, поездом…
Женщина помоложе, с интересом на него посмотрела:
– Так вы акушер?!
– Фельдшер широкого профиля… Я и акушер, и хирург, и офтальмолог…
– Это как?.. – не поняла молодая попутчица.
– Работаю в сельской больнице. А там всегда врачей не хватает… Вот и пришлось приобрести знания в разных областях медицины… Кстати, до революции так оно и было. Вспомните Антона Павловича Чехова. Один доктор на весь уезд! Любую болезнь мог вылечить. Ну и роды, само собой, принимал…
– Срам-то какой! – в сердцах сказала пожилая попутчица. 
– Должен вам заметить, уважаемая, – ответил ей фельдшер, – что самый лучший гинеколог на свете – мужской врач. Рыцарь в белом халате!
 – Кобель он! – сурово добавила пожилая пассажирка, видно, вспоминая свой жизненный опыт.– Лишь бы бабу лишний раз пощупать!
Мужчина улыбнулся:
– Это вы зря!.. Не один случай знаю, когда роды принимал машинист поезда, а в Америке – любого пожарника этому делу учат!
– Слесарь-гинеколог! – весело рассмеялась молодая попутчица.
– Во-во! Даже слушать совестно!.. – поднялась пожилая женщина. – Пойду – чаю принесу!..
После её ухода молодая пассажирка почувствовала себя свободней.
– А вы давно в больнице работаете? – поинтересовалась она у фельдшера.
– Всю жизнь, – ответил тот. – Так что опыт, сами понимаете, большой!
– А какой-нибудь интересный случай помните?
Фельдшер на миг задумался:
– Был один – в начале моей карьеры… Не так интересный, как страшный! А запомнил его потому, что остались сиротами два мальчика…
Молодая женщина придвинулась к нему поближе:
– Ой, расскажите!
– В середине шестидесятых работал я в одном райцентре. То ли Зубов, то ли… Зудов… Нет, не помню!..
– Да не важно! – сказала молодая пассажирка. – Вы рассказывайте!
Аполлинарий замер, уставившись на фельдщера.
– А рассказывать-то почти нечего, – сказал он. – Отец этих мальчишек отвозил жену на работу, ну и по дороге врезался на своей машине в трактор!.. Он сразу погиб, а мать – на операционном столе умерла. Оба молодые…
– Страх-то какой!.. – прикрыла рот ладонью молодая попутчица. – А с мальчиками что дальше было? Небось, в детдом отдали?..
– Да нет! – ответил фельдшер. – Их бабка вырастила… Младший священником стал, а старший – фокусником в цирке… 
Аполлинарий вытаращил на фельдшера глаза.
– А сама бабка умерла на прошлой неделе… – добавил тот и, кинув взгляд на запорошенное окно, торопливо поднялся: – А вот, кстати, моя станция!.. 
Он снял с крючка мохнатую шубу, шапку, взял саквояж.
– Успехов вам, товарищ фельдшер! – пожелала ему молодая пассажирка. – Я теперь, если что – только к мужику пойду!
– И правильно сделаете, – улыбнулся он ей, надевая шубу. – Ну-с, прощайте!.. А с вами, Аполлинарий Геннадьевич… – обернулся он к Пастухову,– надеюсь, скоро свидимся…
И заспешил по вагону к выходу
Ошеломлённый Аполлинарий кинулся за ним.
– Эй, постойте!
Фельдшер даже не обернулся. Хлопнула дверь тамбура.
В купе проводников пожилая попутчица  пила чай с проводницей и обе обсуждали вопрос, какой «женский» врач лучше – мужчина или женщина..
Аполлинарий рванул дверь тамбура на себя и крайне изумился: в нём никого не было…
Иллюзия седьмая.
ЗУЕВ

1982
…В конце февраля ранним воскресным утром Пастухов вернулся в Зуев.
За три года почти ничего не изменилось – та же размеренная жизнь провинциального городка, только девчонки вновь пытались угнаться за «европейской модой». Да ещё вместо портрета Брежнева на Центральной площади у райкома висел портрет Андропова.
Аполлинарий шёл по родному городу, подняв воротник ватника и надвинув на глаза вязанную шапочку. На плече висел рюкзак. Повсюду пылали неоновые рекламы. В витринах магазинов мигали цветные лампочки, поздравляя женщин со скорым праздником Восьмого Марта.
На одном углу выстроилась огромная очередь за мандаринами. Он шагнул к продавщице:
– Взвесьте три килограмма.
Голоса в очереди возмущённо загудели:
– А десять не хочешь?!
– Девушка, не отпускайте! Нам не хватит!..
Аполлинарий окинул очередь пристальным взглядом – голоса сразу же стали приветливыми:
– Берите, молодой человек, сколько пожелаете!..
– Взвесьте ему, девушка..
Сорокалетняя продавщица стала наполнять мандаринами тарелку весов.

…Слова странного фельдшера о смерти бабки заставили Аполлинария поехать не домой, а на кладбище. Единственное в городе, оно находилось недалеко от железнодорожного вокзала.
Выйдя из автобуса, он вошёл в старые ворота, с трудом найдя ту самую аллею, где лежали его родные.
Внутри покосившейся ограды, рядом с гранитным памятником отцу и матери, Аполлинарий увидел невысокий могильный холмик, весь в пожухлых цветах с деревянным крестом, с прибитой табличкой, на которой едва виднелась свежая надпись:

БОЛЬШАКОВА Н. В.
1905-1982
 
Аполлинарий вошёл через вскрикнувшую калитку внутрь ограды, сдёрнув с головы шапочку, смёл ею снег с могильного камня и положил на него вместо цветов несколько мандаринов.
На кладбище было пусто, не считая сидящих на высокой берёзе прилетевших с юга грачей да ещё какой-то женщины, что вскапывала землю на одной из соседних могил, чтобы посадить цветы.
Аполлинарий вспомнил отца, мать, бабку… Себя с братом… Даже пса Дракона. 
Он уже собрался покинуть кладбище, как вдруг удивлённый и знакомый женский голос окликнул его:
– Пастухов!..
Аполлинарий обернулся. Женщина, что вскапывала землю на могиле, оказалась директрисой школы. Из-под платка выбились неряшливо седые пряди. Она вбила лопату в заснеженную землю и сама заспешила навстречу.
– А я гляжу и думаю: ты – не ты?.. Здравствуй, Пастухов!..   
– Здравстуйте, Галина Семёновна!..
– Как ты изменился!.. Возмужал… Настоящий мужчина!.. Неужели прошло столько лет?!..
– Три года… – сказал Аполлинарий.
– Да-да, знаю!… Не сладко… Когда вернулся?
– Сегодня.
– И сразу же на могилу к родным!.. Молодец! – похвалила она его. – А я вот в прошлом году мужа потеряла… Каждый день приезжаю… Новостями делюсь, совета прошу… Такие вот дела, Пастухов… А у тебя какие планы?
– Я не Госплан, – неловко пошутил Аполлинарий. – Пока никаких.
– Постой! – вспомнила директриса. – Ты же в цирке работал!
– Когда это было!.. – ответил он. Ему не хотелось начинать эту тему.
– Восьмого марта свободен?.. Это понедельник…
– Раз освободился – значит, свободен! – усмехнулся он.
Директриса смутилась:
– Извини, Пастухов… Не так выразилась… Это я к тому, что приглашаю тебя в родной школе выступить. Не бесплатно, конечно! – поспешно добавила она. – Мы к Женскому Дню Народный цирк пригласили – так он на гастроли уехал! Не пропадать же билетам! Как говорится – один за всех!.. Выступишь?.. – с надеждой в голосе спросила она.
Аполлинарию вдруг стало её почему-то жалко:
– Конечно, выступлю, Галина Семёновна…
– Вот спасибо тебе, Пастухов!.. – И добавила: – В 12 дня!..
 
…Аполлинарий подошёл к дому. На провисшей калитке стучала от ветра жестяная табличка: «Пастухов И. Г.»
Он с трудом открыл калитку, занесённую снегом, и вошёл во двор… Поискал рукой под крыльцом, достал ключ, открыл дверь дома. За соседским забором появилось удивлённое лицо старушки-соседки:
– Никак, ты, Аполлинарий?.. 
Он обернулся:
– Здравствуйте, Зинаида Афанасьевна!
– Слава Богу, вернулся!.. – перекрестилась она и тут же всплакнула, так же, как его бабка. – Жаль, Васильевна не дождалась… Тяжко мне без неё, а уж вам-то с Ванюшкой…
– Не знаете, где он сейчас?.. – прервал её всхлипы Аполлинарий, зная – если не перевести разговор на другую тему, старушка не угомонится.
– А он у монастыря живёт, в Звенящем Ручье, – сказала она, вытирая морщинистой ладонью слёзы. – Здесь редко бывает… Сам-то тут жить будешь?..
– Где же ещё?.. 
Соседка поспешно сняла дырявые половички с общей изгороди:
– И правильно! Ро;дный дом – самый тёплый!..

…Аполлинарий очистил от снега крыльцо и дорожку к калитке… После затопил печь, завёл часы с «кукушкой» и подмёл в доме… Затем нанёс воды из колодца и только потом разогрел на печи мясные консервы, купленные в привокзальном ларьке, и поужинал без всякого аппетита, хоть и не ел весь день…
Наступил ранний мартовский вечер. Он сидел за столом под тёплым абажуром и рассматривал  старые фотографии из семейного альбома. Снимок за снимком.
…Вот – его родители, молодые и счастливые…
…Бабка-невеста с дедом-женихом…
…Вот она с внуками на руках…
…А на этом фото – два брата в обнимку с Ульяной, ей с Ванькой по семь, ему – уже восемь…
Снимок за снимком… Кто-то стукнул в окно. Аполлинарий поднял голову. За тёмным стеклом он едва заметил чёрного белогрудого ворона. Тот приветственно каркнул три раза и пропал в темноте… 

…Утром в своей бывшей выходной куртке, вязаной шапочке и модных когда-то сапогах, поехал на автобусную станцию. Оказалось, что ближайший автобус в Звенящий Ручей отправится только  через два часа.
«Поеду на такси», решил Аполлинарий и направился к «загорающим» в ожидании клиентов водителей такси.
– Кто в Звенящий Ручей? – спросил он их.
Лишь один из водителей лениво откликнулся:
– Если найдешь попутчиков…
Аполлинарий пошёл на поклон к частному извозу. Сегодня его представлял одни-единственный «бомбилаз» на стареньких «Жигулях».
– Куда едем? – спросил водила в кожаной куртке.
– К монастырю в Звенящий Ручей.
– Тридцатка… – коротко ответил частник.
– Ни хрена себе! Это ж всего десять километров!
– Десять – туда, десять – обратно…
– А ещё десять за что?
– Комиссионный сбор, – объяснил «бомбила»
Аполлинарий не стал торговаться и отошёл.
– Эй, соглашайся!.. – крикнул тот вслед. – Туда больше никто не поедет!..
Аполлинарий обернулся:
– А третью десятку засунь себе в задницу, козёл!..
И направился ловить машину к шоссе.
 
…Спустя полчаса он уже вышел у монастыря.
– Вас подождать?!.. – крикнул водитель.
– Езжайте! – махнул рукой Аполлинарий.
Машина уехала.
Он оглянулся вокруг. Неподалеку от монастыря стояло несколько изб.
В ближайшем дворе, за живой оградой, Аполлинарий увидел бородатого старика, что чистил дорожки от снега лопатой.
– Дед, не подскажешь, где найти Пастухова Ивана Геннадьевича?
Тот обернулся.
– Ванька! – вскрикнул Аполлинарий от удивленья.
– Старик!.. – обрадовался Иван.
Они кинулись друг к другу навстречу и крепко обнялись. 

…Внутри избы было тесно: небольшая горница с тремя крошечными окошками, сплошь заставленная старинными книгами и рукописями. Среди них Аполлинарий увидел «Житие святых», 1825 года – книгу, которую он подарил Ивану. На прокопченных от времени стенах висели доски икон.
Иван пил чай, старший брат водку, что привёз вместе с продуктами.
– Ну и забрался же ты, Ванька, словно в дремучий лес!
– Зато вокруг, старик, свобода и воздух!
– Свобода это да! – согласился Аполлинарий. – Трудно только добираться до неё. Один автобус в день, и тот – как новогодний подарок!
– Потому сюда и перебрался, – объяснил Иван, – чтобы время зря не терять. Третий год копаюсь в монастырских архивах. Настоящая кладезь зуевской истории! Если б ты знал, сколько я всего нарыл! Вот, книгу думаю написать.
–Да ты прям, как Нестор-летописец! – воскликнул Аполлинарий.
– Скорей всего, реставратор, – серьёзно ответил Пастухов-младший, не заметив в словах брата скрытой иронии.
– Я тут с одним человеком познакомился: он деньги даёт, чтобы наш храм поднять.
– «Новый русский»?
– Новый армянин, – улыбнулся Иван.
– Широкая натура!
– У него кооператив в городе. Сейчас их – как грибов после дождя. – Иван сделал паузу: – Ульяна свела…
– Ничего себе!! – удивился Аполлинарий. – Неужели нашла принца?
– Какой там принц! – рассмеялся Иван. – У него жена, детей куча, и самому далеко за пятьдесят. Её шеф. Она у него экономистом работает.
– Ну, Ульянка! Ухватила таки за хвост Синюю птицу!.. Как она? К матери не уехала?
– В Зуеве живёт… – ответил Иван. – Новую квартиру купила… 
– Ух, ты! – удивился Аполлинарий. – Раскрутилась деваха!.. Надо будет к ней как-нибудь в гости напроситься… Хотя на этот раз точно прогонит… Какой, говоришь, у неё адрес?
– Парковая, 20, квартира 33… – продиктовал Иван. – А ты у нас-то был?..
– Всё путём, Ваня! Ключ лежат под крыльцом, как и раньше.
– Давно я дома не был… Хоть прибери немного…
– Уже прибрал.
– Чистое белье в шкафу.
– Взял.
– Картошка с соленьями в подвале.
– Спасибо! От голода не помру, если в колонии не помер…
Аполлинарий поднялся из-за стола.
 – Ладно, Нестор, поеду-ка я обратно. Пора делами обзаводиться! Не обидишься?
– На обиженных, брат, воду возят, – ответил Иван.
– Вот и ладно! Да и что нам с тобой делить? Только прошлое…

 …Аполлинарий вошёл в подъезд старого «сталинского» дома.
За столом сидел консьерж – военный отставник. Увидев подозрительного типа, он отложил газету в сторону:
– Вам куда?.. 
– А вам что? – спросил в ответ Пастухов.
Консьерж поднялся:
– Предъявите документы! – строго произнёс он.
– Ого! А здесь, что, секретная зона? – поинтересовался Аполлинарий и направился к лифту.
– Стоять, твою мать! – консьерж побежал следом и схватил его за рукав. – Документ!!!
Аполлинарий попытался выдернуть руку:
–  Ты чего орёшь, дурак?
Охранник достал свисток:
– Сейчас милицию вызову!
– Рукав отпусти! Вертухай! На, смотри! – И сунул консьержу под нос справку об освобождении.
Консьерж прочёл документ:
– А ну, вали отсюда!…
Аполлинарий пристально глянул ему в глаза:
– Ты внимательней прочти…
– Пшёл вон, уголовник! – презрительно ответил подъездный охранник, отпуская рукав.

…И вдруг увидел перед собой вместо «подозрительного типа» генерала в мундире. Он изумлённо глянул на бумажку, которая уже превратилась для него в корочку сотрудника МВД.
– Здравия желаю… э-э… т-товарищ генерал!.. – жалко пробормотал консьерж. – В-вам куда?
– К Сухаревой… В тридцать третью квартиру, – ответил новоявленный «генерал».
– Третий этаж… – сказал консьерж, почтительно возвращая «корочку» и распахивая дверь лифта.
Аполлинарий вошёл в лифт.
– Спасибо за службу, старик!
Консьерж вытянулся «во фрунт»:
– Служу Советскому Союзу!
– Вот и служи, мудила!
Аполлинарий нажал кнопку лифта, дверь закрылась, оставив внизу озадаченного охранника…

…Вышел Аполлинарий на третьем этаже, Генеральского мундира на нём уже не было. Подойдя к двери под номером «33», обитой кожей «золотистого» цвета, он позвонил в квартиру.
– Кто там?! – раздался за дверью голос Ульяны.
– Каторжанин Пастухов, хозяйка! – ответил он низким голосом.
Дверь тут же распахнулась настежь. На пороге стояла Ульяна с удивлением и радостью на лице.
– Поль!.. – громко воскликнула она.
– Привет, Сухарева!.. – сдержанно ответил он.
– Вернулся…
– На круги своя… – добавил Аполлинарий. – Обнимемся, что ли?..
Обнялись.
– Тебя не узнать!.. – сказал он, входя в прихожую, обставленную модной мебелью.
– Так сильно изменилась?! – попробовала отшутиться Ульяна, закрывая входную дверь на замок.
– Только в лучшую сторону! – успокоил он её. – Голливуд нервно курит на задворках Калифорнии!..
– Раздевайся!.. – рассмеялась Ульяна. – Пальто и шапку на вешалку… Сапоги на коврик… Вот тапочки… И проходи на кухню. – А я пока стол накрою..

…Кухня тоже была обставлена модной мебелью.
Аполлинарий сидел у окна, Ульяна ставила на стол наспех «наструганную» закуску.
– А я вчера сон видела, будто ты по небу летишь!..
– Вчера и прилетел. Только не на самолёте, а на поезде… Слушай, может, сбегать в гастроном?.. Как-то в «сухомятку» не очень… – Он встал. – Деньги у меня есть…
– Сиди. Всё у меня есть, – успокоила она его и достала из буфета початую бутылку армянского коньяка.
– Как в Греции! – сказал Аполлинарий, придвигая стул к столу.
– Лучше! – рассмеялась Ульяна. – Как в Эльдорадо…
Он удивлённо на неё посмотрел:
– Ещё помнишь?..
 Она не ответила.
– Наверное, сейчас Эльдорадо – это кооператив, в котором ты работаешь. Угадал?
– Кооператив называется «Новый Арарат»… А ты как про него узнал?
– Ванька доложил… А хозяин  у тебя кто?.. 
– Дабагян. Овик, – ответила Ульяна, выставляя на стол мясную нарезку. – Во-он на той фотке он слева.
Аполлинарий посмотрел на фотографию  в бронзовой рамке, стоящую на кухонном буфете. На ней были изображены Ульяна и двое мужчин. Тот, кого она назвала, выглядел полным и лысоватым, с умными чёрными глазами. Другой мужчина, с сединой и хищным взглядом, был неопределенных лет.
– Я тебя обязательно с ним познакомлю, – пообещала она.
– Зачем? – не понял Аполлинарий.
– От таких связей не отказываются. Садись за стол и поухаживай за мной.
Они сели друг против друга. Он разлил коньяк по рюмкам.
– За встречу! – подняла рюмку Ульяна.
Выпили.
– Значит, Дабагян… – сказал Аполлинарий, закусывая. – Денежный мешок, да?
– Получил «грант» от Сороса на один проект, – ответила она.
– И как это слово переводится? – спросил он.
– Какое слово?
– «Сорос».
Ульяна невольно рассмеялась:
– Сорос – это американский финансист, инвестор и филантроп… Он в центре на фото!
– Хищный старикан!.. – согласился Аполлинарий. – Акула Уолл-стрита!
– Неужели не слышал?
– Вынужденный пробел в образовании…
– Они с «моим» друзья…
– С «твоим»?..
– Начальником, конечно…
– Не завидую американцу, – сказал Аполлинарий, разливая коньяк по второму разу.
–– Это почему?
– Во-первых, завидовать глупо… А во-вторых, уж если ты взялась за миллиардера – быть ему простым миллионером!..

…По всей школе грохотала весёлая музыка начала восьмидесятых. У входной двери, в вестибюле стояли дежурные-старшеклассники в костюмах «иголочки». К ним подошла директриса.
– Фокусника не пропустите, – предупредила она их.
-– А разве фокусы отменяются?.. – разочарованно сказала одна из дежурных.
– Это почему же отменяются, Мыльникова?
– Вы же сами только что сказали: не пропускать!
Директриса покачала головой:
– И как это ты до десятого класса сумела добраться? Не пропустить – значит смотреть в оба! Вообщем, как появится – проведёте за кулисы!

…Сцена и Актовый зал были украшены по-праздничному – весенними цветами и воздушными шарами, разукрашенными смешными лицами. Стулья в зале передвинули к стенам. Из радиодинамиков громыхала танцевальная музыка. Кроме учеников, в зале находились учителя и родители. Старшая пионервожатая Марина, оставшись такой же «вечной» девчонкой, всё так же суетилась и нервничала. Увидев появившуюся в зале директрису, она рванулась к ней со всех ног:
– Что будем делать? Ждать Пастухова? Или начнём?
– Участники концерта готовы? – спросила директриса.
– Уже за кулисами.
Директриса глянула на ручные часы:.
– Тогда начинай! А то к полуночи не управимся!
Марина побежала за сцену. Свет в зале внезапно погас. Раздались недоумённые голоса, выкрики и чей-то залихватский свист из разных концов зала. И вдруг сцена осветилась голубым светом. Все замерли…

…На заднике зажглись звёзды. Они закружились под музыку «Вальса цветов». В этой звёздной карусели появился Фокусник в лиловом плаще, в белом цилиндре и серебристой полумаске. Он взмахнул тростью, и звёзды стали падать на сцену, превращаясь в цветы. И тут же в их круговерти появились два клоуна – Он и Она.
Зал зааплодировал.
Клоун стал смешно ухаживать за своей дамой, даря её цветок за цветком и бурно признаваясь в любви. Он протянул ей своё горящее пульсирующее сердце. Клоунесса смущённо взяла его, как вдруг на сцене, откуда ни возьмись, появился третий клоун, во фраке и с бабочкой на шее. Он вырвал из рук Клоунессы сердце Первого клоуна и, бросив его на пол, растоптал. Сердце погасло. Второй клоун взмахнул рукой – и тут, откуда ни возьмись, стали падать на сцену денежные купюры. Настоящий денежный дождь.. 
Первый клоун стоял несчастный и растерянный, держась рукой за грудь, Второй же клоун выглядел победителем.
Он протянул Клоунессе руку, но та, игнорируя его, подняла погасшее сердце и прижала к своей груди. И тут сердце Первого Клоуна вновь зажглось ярким алым огнём, пульсируя в её руках.. Клоунесса подбежала к своему другу и обняла его. Второй клоун презрительно на неё посмотрел и – пропал вместе с дождём банкнот. Вновь раздался «Вальс цветов», и на сцене появились цветные бабочки, которые превращались в живые летающие цветы.
Клоун и Клоунесса обнялись и застыли в поцелуе.
Свет на сцене погас, а когда через мгновенье вновь зажёгся, перед зрителями стоял один лишь Фокусник.
Он скинул плащ, полумаску и цилиндр, и все увидели Пастухова. Представление началось…

…Когда после выступления Аполлинарий появился в школьном коридоре, к нему улыбаясь, подошел «мужчина с фотографии» в доме Ульяны.
– Феноменальный успех, Аполлинарий Геннадьевич! Ничего подобного в жизни не видел!
– Спасибо… – ответил Пастухов. – Но мы, кажется…
Мужчина первым протянул пухлую руку:
– Дабагян! Овааким Ваагович! Можно просто – Овик. Для друзей…
Аполлинарий ответил на рукопожатие.
– Пришёл на праздник к старшему сыну, – продолжил Дабагян, – а попал на первоклассное шоу… – И доверительно произнёс: – Мне про вас Ульяна Викторовна говорила.
– Так вы тот самый друг Сороса?! – вспомнил Аполлинарий.
Дабагян скромно опустил глаза:
– Успела-таки раскрыть секрет государственной важности! – рассмеялся он. – Впрочем, так оно и есть! Мы с Джорджем считаем, что талантливым людям необходима помощь. Особенно материальная!.. Ценю людей, которые знают себе цену! Бич нашего советского воспитания – стыдливо мямлить о своих успехах, а то и вовсе скромно умолчать. А я считаю: если чего-то стоишь – не стесняйся об этом сказать вслух!
– Иначе говоря: сам себя не похвалишь… – сказал Аполлинарий.
– Совершенно верно!.. – рассмеялся владелец «Нового Арарата».
К ним подошёл парень, очень похожий на Дабагяна.
– Мой старший сын Вааг, – представил его Овик.
Аполлинарий протянул Дабагяну-младшему руку.
– Вы классный фокусник!.. – кивнул ему юноша и тут же что-то сказал отцу по-армянски.
Отец недовольно ответил сыну на их родном языке, но всё же достал из бумажника несколько крупных купюр. Парень взял их и направился к шумной компании старшеклассников.
– Кстати, – спросил Пастухова Овик, – вы где празднуете Восьмое Марта?
– Нигде, – ответил Аполлиарий. – В моём доме нет ни одной женщины. Да и вне дома тоже…
 – В таком случае, приглашаю к себе. Семейный уют и вкусный стол гарантирую. – Он протянул свою визитку. – Ждём к семи вечера…. Кстати, Ульяна Викторовна будет тоже... Вы, кажется, учились с ней в одной школе… – Увидев вопросительный взгляд Аполлиария, пояснил: – Она не только главный экономист в нашем кооперативе, но и подруга моей жены…
 
…На следующий день, ровно в семь часов вечера, купив несколько весенних букетов,  Аполлинаий уже звонил в дверь к Дабагянам.
Они тоже жили на Парковой, только в другом конце улицы.
В большой гостиной собралась вся семья хозяина дома и несколько близких друзей, среди которых Аполлинарий увидел Ульяну. По телевизору транслировали концерт, посвящённый Международному женскому  дню.
Представив нового гостя, Натэлла – жена Овика – пригласила всех в столовую, полную ароматов праздничного армянского стола, источаемых разнообразными блюдами – свиным окороком, долмой из виноградных листьев, ишли кюфты, бозбашем с нутом, квашенным острым перцем – цицака, солёными баклажанами – смешанными  с холодцом, рыбными блюдами, паштетами и салатами.
Все расселись, зазвенели приборы.
– Ах, какое оливье! – воскликнула одна гостья в роскошном парике. 
– Передайте бастурму! – попросил кто-то.
-– И маслины, пожалуйста! – добавил  чей-то голос.
– Возьмите селёдочку! – предложила Натэлла. – Настоящая атлантическая сельдь, «под шубой»!
– И не под какой-нибудь, – со всей серьёзностью произнес Овик, – а под норковой.
Все рассмеялись.
– А говорим: нечего есть! – энергично жуя, произнесла гостья в парике.
– Все так говорят, – согласился с ней сосед с усами. – А на каждом столе – скатерть-самобранка!
Все снова удовлетворённо рассмеялись.
К Аполлинарию подошла младшая дочка Дабагяна – малышка лет пяти с кучерявыми волосами и большими карими глазами, как у отца.
– Дядя, а вы фокусник?..
– Ещё какой фокусник, дочка! – подтвердил отец.
– Я хочу куклу Барби, – попросила она.
– Астрик, дай дяде покушать! – строго сказала ей бабушка.
И тут же к Аполлинарию подошёл мальчик лет восьми – младший сын Овика.
– А вы можете сделать, чтобы появился кубик Рубика?
– Дядя всё может, Артурчик! – ответил ему Овик.
– А робота-трансформера?
– Нет проблем! – сказал Аполлинарий, с аппетитом уминая вторую порцию долмы.
Он отодвинулся от стола и снял пиджак.
– Ах, паршивцы! – с шутливой строгостью воскликнула Натэлла. – Добились всё-таки своего! Простите их, Аполлинарий Геннадьевич! Они так любят цирк!..
– Просим! Просим!.. – зааплодировали все в столовой – ещё до прихода Аполлинария, гости уже знали о нём многое.
Аполлинарий встал из-за стола и подошёл к громадной пальме-монстере.
– Исполняю любые желания в пределах разумного! – объявил он всем. – Каждый записывает на бумажной салфетке то, что пожелает тотчас же получить!
– И оно исполнится?.. – не поверила гостья в парике.
– Непременно! – ответил он.
– Потрясающе! – с восторгом произнёс усатый гость.
– Хочу вернуть молодость!.. – мечтательно произнесла тёща Дабагяна.
– Не по адресу, мама! – отрезвил её Дабагян. – Обращайтесь в Институт Красоты!
– Товарищи! – объявил всем Аполлинарий. – Прошу загадывать нечто материальное!..
– Небогатый ассортимент! – сказал другой гость. – Придётся пропустить желание рюмкой коньяка!  – И тут же выпил до дна.
Слово взял Овик:
– Тогда закажу я! Бутылку армянского коньяка!.. Тридцатилетней выдержки!
–  Заказ принят, – ответил Аполлинарий. – Но вначале детям!
Он сделал несколько «пассов» и достал «из воздуха» робота-трансформера, кубик Рубика и куклу Барби. Все ахнули и зааплодировали, дети схватили игрушки и убежали в другую комнату. Аполлинарий тут же достал из-под стола бутылку коньяка 1956 года.
– Браво! – зааплодировал Овик. – В жизни так не хватает чудес!
– У меня желание! – вскочила с места Натэлла. – Самое невероятное!
– В доме дети, дорогая… – пошутил Овик.
– Приличнее не бывает! – улыбнулась она мужу. – Желаю получить два билета на представленье Аполлинария!
– И нам! И нам!.. – закричали гости.
– К сожаленью, – через паузу ответил Аполлинарий. – Я давно не выступаю…
–  Эта проблема легко устранима!.. – заметил Овик. – И учтите, мы претендуем не просто на билеты, а на билеты в парижский зал «Олимпия»!
– Браво, дорогой!.. – расцеловала его Натэлла.
– Не знаю… Посмотрим… – растерянно ответил Аполлинарий.
Он взмахнул рукой – на ладони лежали два цветных концертных билета. Натэлла взяла их и недоумённо произнесла:
– Но здесь написано… Пасторалли… «Вечные иллюзии»…

…Пока меняли холодную закуску на горячие блюда, курящие гости вышли в холл.
– Я просто в восхищении! – сказал Аполлинарию Овик, закуривая сигару. – Это какое-то волшебство! Вы и впрямь гений, мой дорогой!
Аполлинарий кисло улыбнулся.
– Без стеснений! – продолжил хозяин дома. – Я человек прямой, и если кого-то назвал гением, а кого-то бездарем – то это, поверьте, от всего сердца! Такие люди, как вы, Аполлинарий Геннадьевич, не должны никогда и ни в чём испытывать нужды! Мне сказала Ульяна про ваши трудности…
Аполлинарий кинул недовольный взгляд на кухню, из которой доносился знакомый смех и тихо ответил: 
– У кого их сейчас нет…
– У меня!
Овик достал из бумажника пачку сотенных и протянул Аполлинарию:
– Возьмите!
Тот изумлённо на него взглянул.
– Зачем?!
– Мы же договорились: без стеснений! Считайте, что эти деньги из кассы взаимопомощи! Как никак, мы с вами товарищи по несчастью – я тоже провёл семь лет в местах, не столь отдалённых… – И ловко сунул пачку денег в его карман. 
– Что вы делаете?! – повысил голос Аполлинарий. – У меня есть деньги! Мне хватает!
Он нырнул за ними в карман пиджака, но Овик попридержал его руку.
– Вы меня не так поняли. Это не подачка, это аванс.
– К-какой аванс?.. – растерянно спросил Пастухов.
– Очень выгодного дела, которое я хочу вам предложить, – улыбнулся в ответ Овик.
– А конкретней?..
– Мне нравятся конкретные люди… – уважительно произнёс Дабагян и понизил голос:. – Это – закрытый иллюзионный клуб.
– Почему «закрытый»?
– Чем меньше будут о нём знать, тем больше шансов поразить остальных!.. – улыбнулся Овик своей приторно-холодной улыбкой. – Как вам моё предложение?..
Аполлинарий ответил через паузу:
– Занятная идея… А в чём, собственно, моя работа?
– Учить ловкости рук способных молодых людей… – Овик подпалил из зажигалки погасшую сигару. – Есть несколько достойных кандидатур. Они вам понравятся. Со своей стороны, беру на себя полное финансирование ваших гастролей по всему Союзу.
Он закурил, всё с той же улыбкой поглядывая на изумлённого Аполлинария.
– Ну, как?.. Согласны?..
В холле появилась Ульяна, неся на крошечном подносе три рюмки с коньяком.
– Соглашайся, Поль! – сказала она, услышав последнюю фразу Дабагяна. – Овик – человек слова!
– И дела! – уточнил Дабагян.
– Так что давайте за это выпьем! – предложила Ульяна.

…В начале апреля, в одной из комнат спортивного клуба, принадлежащему Дабагяну, собралось несколько крепких на вид молодых людей. Пастухов читал им вводную лекцию, те – записывали.
…– Все фокусники делятся – на иллюзионистов, пользующихся различными механизмами, и на манипуляторов или престидижитаторов, использующих при показе фокусов лишь ловкость и гибкость своих рук, и в первую очередь пальцев.
– «Прести…» или «престо…»?.. – задал вопрос здоровенный рыжий парень, как в школе подняв руку
– «Прести»! – ответил молодой учитель. – От итальянского слова «presto» – быстро. А «рresto digito» – переводится как «быстрый палец»!
– Вот Зойка обрадуется! – прокомментировал ответ Аполлинария вихрастый парень, – когда я свой «presto digito» ей покажу!
И к общему веселью поднял средний палец левой руки.
– Давай-давай, показывай! – приободрил его Аполлинарий. – Неумелый иллюзионист может спрятаться за классную аппаратуру, а плохой манипулятор – только за фиговый листок!..

….После занятий Аполлинарий принёс в кабинет Дабагяна папку с планом работы.
Тот бегло их пролистнул:
– Всё составлено правильно… Исторический обзор… Часы и темы занятий… Тэдэ… Тэпэ… Практики маловато!
Аполлинарий недоумённо на него посмотрел:
– Вначале их нужно чему-то научить! Вы говорили о достойных кандидатурах. Жаль, что отбор проводил не я – с этими парнями придётся потратить уйму времени.
Дабагян нахмурился:
– Парни что надо. А вот времени, к сожаленью, не хватает…
– Тут спешка ни к чему! – сказал Аполлинарий. – Индивидуальный номер, не говоря уже о целой программе, не делается на скорую руку.
– Никаких номеров! – жёстко парировал Овик. – И никаких случайных фокусов!
– Что-то я вас не понимаю… – озадаченно произнёс Аполлинарий.
– Сейчас объясню… – сбавил тон Дабагян. – Я – человек открытый и не люблю недомолвок. Хочу, чтобы вы точно знали, за что будете получать достойную зарплату… Садитесь…
 Аполлинарий присел.
– Так вот… – улыбнулся владелец «Нового Арарата», превратившись в привычного Овика. –  Молодых людей нужно научить конкретно трём фокусам… Только трём!.. – Он сделал выразительную паузу. – Итак, фокус первый! Игра в «напёрсток»… Фокус второй – игра с бумажной «куклой»... И третий фокус – быстро и незаметно вскрывать замки машин и квартир… Вы запомнили?..
– Вы… предлагаете мне… – ошеломлённо произнёс Аполлинарий.
– Да, да! Именно вам, Аполлинарий Геннадьевич!
Аполлинарий оскорблённо поднялся:
– Считайте, что никакого разговора между нами не было! Ни тогда, ни сейчас! А сам аванс верну завтра утром!
– Присядьте! – резко поднял голос Дабагян.
– Прощайте! – ответил Аполлинарий и направился к двери.
Распахнув её, он увидел на пороге двоих «качков», со скрещенными на груди горами бицепсов. Аполлинарий обернулся:
 – Что это значит?!
– Только то, дорогой, – холодно улыбнулся  Дабагян, – что вы должны меня выслушать.
– Нет!
– Только выслушать!.. – властным тоном, не поднимая голос, сказал хозяин «Нового Арарата». В его зрачках вспыхнули колючие огоньки…
Аполлинарий, вернулся к столу и плюхнулся в кресло. Овик дал знак охране – «качки» неслышно закрыли дверь кабинета с другой стороны.
– Я не стал говорить об этом при нашей первой встрече, – начал Овик. – Мне нужно было к вам присмотреться.
 – Присмотрелись?.. – усмехнулся Аполлинарий.
– Вполне…
– После чего вы решили, что я подхожу вам по всем статьям!
– Не кипятитесь. – Овик достал из шкафа бутылку конька и две рюмки. – Я вас прекрасно понимаю… Спортивный элитный клуб, респектабельный директор, приятель школьной подруги и вдруг – криминал! – Дабагян отвинтил пробку и разлил коньяк по рюмкам – Лучше подумайте вот о чём… Разве можно быть законопослушным гражданином, когда само государство бросило три года вашей молодой жизни в пасть лагерным псам?! Сколько неиспользованных возможностей для достижения успеха! Сколько потерянных шансов для развития таланта!.. Разве это им можно простить?.. Я – не простил… Я хлебал баланду и хрустел сухарями, терпел издевательства вертухаев и побои сокамерников, как и вы, и мечтал вырваться из клетки, но уже не зеком, а матёрым волком! Чтобы не я, а меня слушались и боялись!..  – Он кротко улыбнулся.–  Всё в этом мире делается не просто так… И совсем не просто так нас с вами познакомил Его Величество Случай! Так давайте поверим в него вместе! – Овик  кивнул на принесённые Аполлинарием бумаги. – Все эти планы оставим для налоговой инспекции, Управления культуры и прочей шушеры, которая, между прочим, кормится из этих же рук. Так что работа ваша совершенно безопасна. А ребята мои способны – тут я с вами не согласен! Сильные, опытные. Но ждут их, как вы понимаете, совсем другие гастроли…
«Вот и влип!..», – подумал Аполлинарий, но вслух сказал:
– Я всё понимаю, Овааким Ваагович… Но поймите и меня… Я не желаю попадать дважды в один и тот же капкан!..
– Дорожите свободой?.. – пристально глядя ему в глаза, спросил Дабагян.
– Представьте себе! – с вызовом ответил Аполлинарий.
– Я тоже, – сказал Овик. – Но свободен лишь тот, кто может её купить! Со временем и вы это сможете. Тогда и будете строить свои дальнейшие планы. А пока…
Аполлинарий усмехнулся:
– Ну, да! «Кто платит,  тот и заказывает музыку!»
Дабагян широко улыбнулся:
– А музыку будем заказывать вместе!..
И, чокнувшись, выпил рюмку до дна.
 – И ещё одно… Личная просьба… Больше никогда и никому не дарите подарки «из воздуха». Как я понимаю, это был массовый гипноз, которым вы идеально владеете… Однако после него пришлось купить моим детям – и кубик-Рубика, и трансформер, и куклу Барби. Эти игрушки стоят копейки, но достать их в наше время почти невозможно! Слава Богу, что для меня ничего невозможного нет!..

…Возвратившись домой, Аполлинарий  наскоро забросил в спортивную сумку первые попавшиеся под руку вещи из платяного шкафа и поспешил на Автовокзал, едва успев на последний рейсовый автобус в Москву…
В окне мелькнул металлический указатель, с перечёркнутым названием: «Зуев», на котором сидел чёрный ворон.
« Прощай, Альма матер!.. Прощай навсегда!..», – подумал Аполлинарий.
Как только автобус проехал пограничную черту городау, белогрудая птица громко каркнув, полетела вслед за ним.


Иллюзия восьмая.
МОСКВА

1982

…Была середина весны. У подъезда старинного дома, что на Чистых Прудах, Аполлинарий сбивал ломом лёд и скидывал грязные куски на проезжую часть. Пожилой мужчина, всем своим видом похожий на бомжа, переходя улочку, внезапно, подскользнувшись, грохнулся на мостовую.
– Твою мать!.. – пьяно выругался он.
Мужчина попытался подняться, но это ему никак не удавалось – сапоги скользили и разъезжались в разные стороны. Аполлинарий бросился на помощь, поставил мужчину на ноги. Тот оказался здорово выпившим.
– Гады! Ни хрена в стране нет! – возмущался тот. – Ни песка, ни соли! Так посыпайте рафинадом, плебеи сррраные!..
Аполлинарий вытаращился на мужчину:
– Макар Андреич! Вы?!..
В бомже с трудом можно было узнать Гуденко – грязный пуховик, потёртая кепка, рваные ботинки, давно небритое лицо, разбитая бровь.
Тот мутным взглядом посмотрел на Аполлинария:
– Пастухов?! Ядреное антрэ!.. Вот так встреча! – Он обнял его. – Поля, сделай фокус: чтобы – ап! – и три рубля!..
Аполлинарий взял его под руку и отвёл в свой подвал, именуемый «дворницкой».
В небольшом помещении было только самое необходимое: диван, стол, три стула, шифоньер – он же вешалка, рядом шкафчик с кухонной посудой, газовая плита с двумя конфорками и малорослый холодильник «Саратов», на котором стоял старый чёрно-белый телевизор «Авангард», принесённый с мусорки. В углу комнаты белела натопленная с утра печка.
Аполлинарий поставил в угол метлу и лопату, усадил Гуденко за стол, повесив в шифоньер его пуховик с кепкой и разделся сам.
Гость огляделся, подошёл к печке, обнял её.
– Хоромы что надо!.. – сказал он.
– Служебная комната… – скромно аттестовал Аполлинарий «дворницкую».
Он достал из холодильника сковородку с котлетами, открытую банку маринованных огурцов, из хлебницы на столе – полбатона, с полу у дивана – бутылку с портвейном. Гуденко приободрился, сел за стол и сам разлил вино в стаканы.
– За нежданную встречу! – провозгласил он и, не дожидаясь Аполлинария, медленно – глоток за глотком – выпил стакан до дна. Затем достал из кармана мятую пачку «Примы», закурил. – Чего глядишь? Не ожидал?.. Это уже не я, Поля. Был когда-то иллюзионист Гуденко. Настоящий маг! Был – да исчез! Такой вот фокус-жопус!.. Тебя посадили, а Жанна меня из Цирковой Академии выперла. Проглядел, мол, уголовника! Всё мне, сука, припомнила!… Из цирка погнали… По её просьбе… А шапито сгорел…
– Моя вина, Макар Андреевич! – покаянно сказал Аполлинарий.
– А хрен его знает, чья! – затянулся сигаретой Гуденко. – Ходили по Москве слухи, будто сама Жанна нас раком поставила. Сидит сейчас в Управлении Культуры – в Отделе пропаганды и в ус не дует… Геббельс сррраный!.. Мечта малолеток!
Аполлинарий отпил глоток и поставил стакан на стол..
– Поль, ты себя-то не вини, – продолжил Гуденко. – Меня в юности тоже одна дрессировщица совратила. Зверь-баба! Может, такова наша цирковая планида!.. – Он достал пальцами огурец из банки. – Эх, Аполлинаша! Был бы помоложе – рванул из «совка»!.. Недавно в Харьков хотел вернуться, так там ещё хуже – жрать вообще нечего!.. – И хитро глянув на огурец на вилке, спросил: – А ты, случаем, не еврей?
Аполлинарий поднял брови.
– Евреи они умные – пачками валят! – объяснил Гуденко – Вот и я… Подумал даже обрезание сделать да на еврейке жениться! – Он расхохотался и аппетитно захрустел огурцом. – Но, во-первых, это наверняка больно, а во-вторых – на хрена еврейке муж-пьяница! – Макар Андреевич вытер руки о старенький пиджак и вышел из-за стола. – Пойду я, Поля… На работу пора. Давай дёрнем на «посошок»!.. – И тут же выпил сам. – Только мы, дураки, остались!.. – И, увидев вопросительный взгляд Аполлинария, добавил: – Я на «Трёх вокзалах» кантуюсь…. Так сказать, «левые гастроли»! Главное, к поездам поближе! Тянет меня, Поля, всё куда-то уехать… Летом на югах промышляю – курортникам фокусы показываю. А зимой – здесь. Меня каждая московская сторожевая знает, и менты не трогают…

…Аполлинарий проводил  МАГа до места его пребывания и положил в карман его пуховика две сотенные.
Небольшая толпа собралась на площади «Трёх вокзалов» вокруг Гуденко. Тот играл в «три напёрстка» с каким-то приезжим «лохом». Приезжий упорно ставил на кон деньги, всё время проигрывал, но не уходил. Аполлинарий подошёл поближе, следя за игрой. После очередного проигрыша приезжего, он решительно оттеснил его в сторонку и положил на кон десять рублей. Гуденко, не поднимая головы, засучил напёрстками. Когда остановился – Аполлинарий ткнул пальцем в один из них. Под напёрстком оказался шарик. Аполлинарий тут же положил ещё два червонца. Толпа поприбавилась. И опять он угадал. Толпа радостно загудела. Гуденко наконец поднял голову. Увидев Аполлинария, обрадовался.
 – Мой ученик!… – с гордостью объявил он толпе.
 
…На другой день Аполлинарий вновь пришёл на привокзальную площадь.
Гуденко только что обыграл очередного «гостя Москвы» и, увидев Аполлинария, стал собираться.
– Дела? – спросил его Аполлинарий.
– Давай в буфет на Ленинградском… Там расскажу…

… Они стояли за буфетным столиком Ленинградского вокзала.
– Да, Поль, здорово тебя судьба искорёжила!.. – сказал Гуденко, с удовольствием отхлёбывая пиво из большой гранёной кружки. – Главное, духом не падай!..  – Он достал из внутреннего кармана пуховика конверт и протянул его Аполлинарию. – Держи!..
Тот взял его. Прочёл: «Месье  Юрию Масенко» – «Месье Жоржу» И – телефон.
– Кто это?..
– Наш «бывший». Клоун. Сейчас ковёрным работает в парижском цирке… Как встретишься с ним, скажи, что у меня, мол, всё в порядке. Об остальном помалкивай.
Аполлинарий вытаращился на Гуденко:
– Как же я ему скажу?!
– По-русски! Словом, передашь это письмо... Я там о тебе написал… Попросил помочь… У него большие связи…
– Спасибо, конечно, – ответил Аполлинарий,– только как мы с ним увидимся?..
– Ах, да!  – воскликнул Гуденко. – Старый дурак! Это я о себе… Самое главное не сказал…  – Он посмотрел по сторонам и заговорщицки понизил голос: – Через два дня группа «цирковых» летит на гастроли во Францию… А завтра туда отправляют самолетом декорации и реквизит… В одном из ящиков двойная стенка… Всё понял?.. Тебе покажут…

Иллюзия девятая.
ПАРИЖ И ДРУГИЕ СТОЛИЦЫ

1982

…В самом известном французском аэропорту Орли местные грузчики в фирменных комбинезонах выгружали из советского транспортного самолёта Ан-24 большие деревянные ящики, опечатанные пограничниками.. На каждом стояло клеймо: USSR. GOSCIRK.
Ящики сгружали в трейлер, с двух сторон которых, поверх изображений клоунов, гимнастов и львов, красовалась надпись: CIRQUE PARIS.
Спустя несколько часов, этот же трейлер, промчавшись по предместьям Парижа, подъехал к «чёрному входу» Зимнего цирка. Сам цирк был открыт императором Наполеоном III в 1852 году.
Цирковые грузчики, перехватив инициативу у аэропортовских, принялись сгружать из трейлера деревянные ящики и вносить их через «чёрный ход» в здание старого цирка. Когда в очередной раз, грузчики исчезли в нём с тяжёлым грузом, у одного ящика, стоящего на трейлере, бесшумно открылась боковая стенка, и оттуда появился Аполлинарий, одетый в куртку, джинсы  и кепку. Оглядевшись по сторонам, он спрыгнул с грузовика и, обойдя здание цирка, вышел к центральному входу.
У парадной двери висело несколько телефонов-автоматов. Он достал конверт, на котором был написан телефон месье Жоржа, и только тогда Аполлинарий сообразил, что у нет ни монеты.
Рядом стояла цветочная палатка.
–  Бонжур, месье!  – с радостной улыбкой встретила его симпатичная девушка-продавец.
Аполлинарий пристально глянул ей в глаза, и она тут же, не снимая улыбку, протянула ему горсть монет.
Он вернулся к автомату и позвонил.
В трубке послышался женский голос:
– Алё!
– Здравствуйте!.. – сказал он. – Мне нужен месье Жорж… – И добавил: – Юрий Масенко…
Женский голос помолчал, затем сухо ответил:
– Его больше нет… Юра умер месяц тому назад… А вы кто?..
– Простите… – произнёс потрясённый Аполлинарий и осторожно повесил трубку на рычаг.
«Ну, вот теперь и можно умирать!..» – подумал он, вспомнил фразу: «Увидеть Париж и умереть» –  одного «циркового», вернувшегося с парижских гастролей.
Наверное, Аполлинарий не знал, что фраза эта принадлежит советскому писателю Илье Эренбургу и в разряд крылатых выпорхнула из его книги «Мой Париж».
А вообще-то эта известная фраза была высказана ещё в древние века, только городом мечты был священный Рим:  «Увидеть Рим и умереть!»
Аполлинарий взял такси и поехал в центр Парижа: кафешки, гулянье влюблённых пар и песни шансонье... Словом, подумал он: «Если умереть, то с музыкой»!
Он проехал по улицам и площадям, увидел Триумфальную Арку,  Эйфелеву башню, Гранд-Опера;, Лувр, Бурбонский дворец, сад Тюильри, Собор Парижской Богоматери Елисейские Поля, мост Искусств, Венсенский замок…
Выходя на бульваре Монмартр, заплатил Аполлинарий за поездку пачкой франков, и лишь спустя полчаса весёлый парижский водитель понял, что возил полдня по французской столице неизвестного человека – то ли мужского, то ли женского пола, лицо которого он так и не вспомнил и получил вместо денег – измятые листки из блокнота…
 
…О, Монмартр, Монмантр!
Волшебный холм  – с базиликой «Святого Сердца» – в самой высокой точке квартала до ароматных виноградников у твоего подножья! К тебе в 19 веке, вдохнув творческий дух, устремились тысячи художников, музыкантов, артистов!
В неуютных дрянных комнатах общежития Бато-Левуар пробовали жить Гоген и Модильяни. А у входа в известное всем кабаре «Проворный кролик» ожидали бесплатную тарелку лукового супа Тулуз-Лотрек и Пикассо.
Ах, Монмартр, Монмартр!
Это за тобой закрепилось звание богемного квартала, и до сих пор гуляет оно по твоим площадям и переулкам, бульварам и улочкам.
До сих пор на Плас-дю-Театр собираются художники и карикатуристы.
Им приветственно машут крыльями две мельницы: одна – знаменитая мельница-кабаре Мулен Руж и вторая – Мулен де ля Галет, с небольшим ресторанчиком и танцевальным залом.

…Аполлинарий подошёл к небольшому бистро, рядом с которым торговали фруктами и соками бедовые продавщицы, продавали свой шуршащий товар и несколько горластых газетчиков.
Решение пришло сразу – на мелочь девушки-цветочницы Аполлинарий купил несколько яблок, две кисти винограда – зелёную и фиолетовую – и, подойдя ко входу в бистро, стал показывать фокусы.
Яблоки появлялись, исчезали и вновь появлялись, но уже в карманах изумлённых месье, а виноградные кисти нагло свешивались со шляп симпатичных мадемуазелей. Сантимы прилетали к нему, словно мотыльки. Даже несколько франков упали к его ногам, от более восторженных прохожих, сражённых искусством фокусника.
– Браво! – выкрикивали гуляющие зеваки, не в силах пройти мимо.
– Мерси! – кланялся всем Аполлинарий, продолжая удивлять парижан своим невероятным искусством манипулятора и гипнотизёра.
Внезапно вдали он заметил полицейского и, прервав представление, к огорчению зрителей, особенно детей, скрылся в бистро.
Свободных мест в зале не было, кроме одного, за столиком для двоих у окна, – там сидел молодой месье, на вид лет тридцати, с аккуратной бородкой. Аполлинарий подошёл к столику:
– Простите, это место не занято?
– Нет… – ответил мужчина, не глядя на подошедшего посетителя. 
– Благодарю, месье…. – кивнул Аполлинарий и сел напротив.
Мужчина заканчивал обедать и тоже кивнул в ответ. Однако глаза не опустил, а с изумленьем уставился на соседа по столику.
Аполлинарий почувствовал себя неловко и даже отвернул голову к окну, за которым гулькали парижские голуби. И тут же услышал своё имя и русскую речь:
– Пастухов! Это ведь ты, чёрт тебя дери!
Аполлинарий поднял глаза на соседа.. Лицо мужчины показалось ему знакомым, но где и когда он его видел, не мог вспомнить…
– Это же я, Миша Капник! Ну, «Артур Эдройт»! Помнишь? Цирк-шапито! Гуденко!
Аполлинарий радостно рассмеялся.
– Бонжур, Мишель!.. – произнёс он таким тоном, будто расстались они только вчера.
l
…После бистро они ехали в «Ситроене» Капника.
Благодаря нескольким стоянкам в автомобильных пробках, Аполлинарий рассказал ему все радостные и безрадостные события своей жизни. Безрадостных выпало больше.
Капник выслушал его, не перебивая.
– Ну, Поль, ты даёшь! Я бы побоялся появиться здесь таким способом….Да, молодец Гуденко! «Появление в Париже»! Не номер, а высший пилотаж! – И с грустью заметил: – Жаль его, конечно!..
Вновь остановились на светофоре.
– Сам-то давно здесь? – спросил Аполлинарий.
– Пятый год.. Эмигрировал, минуя родину предков. – Капник улыбнулся. – Творческим людям там почти нечего делать!.. А в Париже – ты только глубоко вдохни! – настоящий дух творчества! Ренуар! Марсель Марсо! Аполлинер!
– Чем занят? – поинтересовался Пастухов.
– Постигаю азы продюсирования, – без особого энтузиазма сказал Мишель. – А у тебя какие планы?.. – Он выглянул из окна. – Опять пробка, чёрт ее дери! Каждый раз даю слово ездить в будни на метро, но вспоминаю об этом лишь в машине!.. Так что собираешься здесь делать?..
Аполлинарий в ответ достал «из воздуха» зелёный шарик. Переложив его в другую руку, тот окрасился в алый цвет. Вновь попав в правую – стал синим. Еще мгновенье! – и шарик растворился в воздухе. Пастухов открыл «бардачок» – там лежал исчезнувший шарик, но уже белого цвета.
– Высший пилотаж!.. – воскликнул Капник в бешеном восторге.
«Ситроен» тронулся на зелёный свет.
– Между прочим, я о тебе тоже много раз вспоминал. Надо же – не видеться столько лет и встретиться в Париже!
– «Как тесен мир!», воскликнули две пылинки, столкнувшись в Космосе! – сказал Аполлинарий, всё глядя по сторонам. – Куда это мы сейчас?.. 
– На приём к Миттерану! Разве я не говорил?.. – весело рассмеялся Капник. – «Привезите ко мне, Мишель, – сказал он, – вашего талантливого иллюзиониста! Я буду у него учиться  управлять страной»!..  Ты не против?
– Напротив! – рассмеялся в ответ Аполлинарий.
– Тогда, может быть, ты и ко мне не против заехать?.. Я снимаю квартиру недалеко отсюда… У меня только что возникла классная идея, которая придётся нам обоим по душе!… Фамилию так и не поменял?
Пастухов покачал головой.
– Придётся, месье Пастухов.
– Зачем?.. – непонимающе посмотрел на него Аполлинарий.
– В нашем деле фамилия это главное! А там, глядишь, имя появится!.. «Дамы и господа! – произнёс он голосом шпрехшталмейстера. – Выступает знаменитый французский иллюзионист Поль!.. Прошу любить и баловать!» Ну, как тебе?
– Неплохо! – сказал Аполлинарий. – Но Пасторалли лучше! – Он вдруг вспомнил эту фамилию, что была написана на двух «Пригласительных билетах» Овику и Натэлле, на его выступление в «Олимпии».
– А Пасторалли с какого боку?.. – не понял Капник. – Постой! Сам догадаюсь!.. Пастухов… Пастушья песня… Пастораль… Вы умница, месье!
«Ситроен» вновь притормозил на красный свет.
Внезапно Аполлинарий увидел за рулём соседнего «БМВ» мужчину в тёмных очках с орлиным носом.
–Товарищ фельдшер! – крикнул ему Пастухов в раскрытое окно.
Окно «БМВ» тут же плавно закрылось. Водитель в тёмных очках так и не повернул головы, зато прибавил газу. На заднем стекле машины качалась на нитке кукла-ворон.
– Кто это? – спросил Капник.
– Наверное, показалось… – ответил Аполлинарий.
– Се ля ви, чёрт её дери! – ответил  на его слова Капник. – Что означает: «жизнь – сплошная иллюзия»!
И протянул Аполлинарию руку:
 – Так вот, месье Пасторалли!.. Разрешите представиться!.. Мишель Капник! Ваш продюсер и антрепренёр! Чёрт меня дери!..

…Вскоре «Ситроен» остановился у фирменного бутика, зашли в него. Когда спустя полчаса они из него вышли, Аполлинарий был уже одет, как «парижский денди»: на нём отлично сидел дорогой костюм, под ним цветная рубашка и пёстрый галстук, на ногах – сверкали лаком модные чёрные туфли.
Несколько молодых парижанок с любопытством обернулись на Пастухова.
– Вот теперь можно и к Миттерану! – удовлетворённо произнёс Капник. – Зуб даю: если к Новому году не прибежит на твоё представленье!
– А если не прибежит? – спросил Аполлинарий.
– Тогда может уходить в отставку!
Они продолжили путь.
Наконец, «Ситроен» свернул в уютный переулок.
 
…Квартира Мишеля была просторной и со вкусом обставленной: в кабинете – книжный стеллаж на всю стену; письменный стол «а ля Людовик», с фигурной бронзовой лампой; под стёклами изящных шкафов – фарфор; на стенах картины и гравюры на старинных тарелках.
– Спальня направо. Ванна там же… – объяснил Капник.
Не снимая плащ, он открыл ящик письменного стола и достал фотоаппарат.
– Сделай милость, стань у стены.
Пастухов послушно встал на фоне белой стены. Капник несколько раз щёлкнул вспышкой.
– Зачем это? – не понял Аполлинарий.
– Пока не для афиши. Чтобы начать наш проект, необходимо тебя узаконить. В Сен-Клу живёт мой товарищ, художник, бывший «наш». В основном, занимается изготовлением нужных документов… Всё, адью! Утром вернусь. Никуда не ходи, к телефону не подходи. И не напивайся, чёрт тебя дери! Да, кстати, вино на кухне, в буфете.
Пастухов остался один. Походил по квартире, заглянул в спальню. Глянул настенную живопись. В основном здесь висели авангардные работы, которые он не любил, вернее, не понимал. Лишь на одной картине был изображён старинный французский замок, стоящий на холме. Пастухов подошёл к стеллажу, кинул взгляд на корешки книг – альбомы по искусству на французском языке. Затем включил телевизор. Там показывали ток-шоу. Выглянул в окно – с высоты третьего этажа были видны только черепичные  крыши соседних низкорослых домов. Он прошёл на кухню.
Достал из буфета бутылку красного вина. Из холодильника – кусок сыра, ломтики красный рыбы в стеклянном лотке, открытую банку маслин. Хлеба не нашёл. Сложив всё это на тарелку, унёс в комнату вместе с вином и пустым бокалом.
Он сел в кресло перед телевизором, налил бокал вина и стал есть. Пультом переключил программу – там шёл фильм. Внезапно раздался телефонный звонок. Он машинально снял трубку:
– Алло!
– Мишель! – услышал взволнованный женский голос
Пастухов тут же вспомнил о запрете и осторожно положил трубку на рычаг. Телефон затрезвонил ещё несколько раз и уже больше не звонил. Он допил бокал, поставил его на пол, голову откинул на спинку и задремал…

…И снилась ему тюремная зона.

…– Ты почему, Пастухов, снова здесь? – строго спросил его майор.
– Не могу знать, гражданин начальник! – ответил во сне Аполлинарий, стоя перед ним навытяжку.
– Какой я тебе начальник, Пастухов?  –  по-отечески сказал майор. – У нас в стране каждый – «друг, товарищ и брат». – И забеспокоился: – Может, убил кого? Это ж 102-я статья!
– Никого я не убивал, товарищ майор!
– Может, кого ограбил? Это же 145-я!
– Да никого не ограбил, друг мой любезный! – ответил ему Аполлинарий.
– И… никого… это… не трахнул?..
– Да разве я насильник, брат?!..
Майор заплакал:
– Тогда на хрена ты вернулся, Пастухов?! Сидел бы в своём сраном Париже! А мне документы на тебя заново заводить!
– Какие документы, майор?! Ведь снюсь я тебе! Понимаешь? Снюсь!!!
И тут же раздались голоса, словно в Раю:
– Сжалься над нами, Пастухов! Катись на свою свободу! Не мешай срок отматывать!..
И зазвенели колокола. Оглянулся Пастухов – видит: стоят вокруг него зеки, и у каждого в руке колокольчик…

…Аполлинарий открыл глаза. В прихожей надрывался дверной звонок. Пастухов вскочил и побежал к входной двери.
Открыл, не спрашивая. На пороге стояла разгневанная и всё такая же симпатичная Жаннет.
Не глядя на Пастухова, она ворвалась в квартиру.
– Мишель! Мишель! Ты где?! – говорила она по-русски, с небольшим акцентом. – Хватит дуться! Я пришла навсегда!
Обежав квартиру, она вернулась в прихожую, где стоял изумлённый Пастухов.
– Поль?! Ты?!… – сказала она поражённо и тут же добавила в восторге: – Ты нашёл меня!..
Он снял с вешалки зонт и раскрыл над её головой большой чёрный купол. Потом закрутил его, и на нём, как в небе, зажглись звёзды! Жаннет заворожённо смотрела на них. Зонт вращался, и купол становился разноцветным, а звёзды меняли очертания, превращаясь – то в фосфорицирующих рыб, то – в зверей…

…Они вошли в комнату.
За окнами наступил вечер.
Аполлинарий зажёг торшер и задёрнул шторы.
– Ты его любовница?..
– Мишеля?.. Да! Любовница и друг… Мы давно с ним…
– Как давно?
– С тех пор, как уехала из России.
– Ты не уехала – ты сбежала!..
– Я боялась делать аборт в Москве.
– Извини… Забыл...
– Я тоже. Сто лет, как забыла. Знаешь, кто мне его здесь сделал? Мать Мишеля! Она классный гинеколог. Так мы с ним познакомились. А потом выяснилось, что оба имеем отношение к цирку!.. Хотя пока так и не решили – оставаться ли нам вместе…
– Почему?
– Ссоримся.
– В России говорят: милые бранятся – только тешатся.
– Что такое «бранятся»?
– Ругаются…
– А «тешатся»?
– Это значит, любят друг друга.
– У нас не любовь!
– А что?
– Наверное, привычка!..
– Тебе не нравится Мишель?
– Мишель хороший! Он добрый… Но не может… как это сказать по-русски… Он… Он…
– Импотент?.. – догадался Аполлинарий.
Жаннет весело расхохоталась:
– О нет! Он еще – ого-го! Просто у него бизнес… Работа! А я хочу всё время быть рядом… Но когда мы долго вместе, я его раздражаю. И он меня тоже! Мы ссоримся и не разговариваем по нескольку дней!.. Кстати, ты не знаешь, куда он уехал?..
– Нет, не знаю.
– А когда вернётся?
– Завтра утром!
Она заметила на полу у кресла бутылку с вином.
– Выпьем?..
Он кивнул. Она принесла второй бокал и налила вина обоим.
– За встречу! За тебя!
 – За нас!
Они чокнулись. Она пригубила бокал, затем сбросила сапожки и села в кресло, подобрав ноги.
– Я никуда не уйду отсюда!.. Хочу новый иллюзион!
И улыбнулась ему так завораживающе, что Пастухову только и осталось взять её за руку и повести к картине, на которой был изображён древний замок…

…Они поднимались по холму и говорили по-французски. Жаннет ухватилась за куст – он тут же остался в ее руках, плоский и разрисованный.
– Смотри, он картонный! –удивился Аполлинарий.
– Здесь все из картона, – сказала Жаннет, – деревья, замок, даже птицы в небе. А само небо – кусок раскрашенной тряпки!
– А издали всё выглядит так настоящее!.. 
– Как и в жизни, – с грустью произнесла она. – Ты живёшь с человеком, который в твоих мечтах – само совершенство, а на самом деле, – бумажное сердце и чувства из фольги. А слова можно развеять, разорвать, сжечь!
– Ты тоже не настоящая?…
– Такая как все – кукла, набитая ватой.
 – Но я вижу тебя живой!
– Это правда?..– недоверчиво спросила она.
– Истиная правда!
– Тогда люби меня! – тихо произнесла Жаннет и порывисто его обняла. – Смотри на меня чаще! Когда-нибудь, я и вправду стану настоящей… И тогда, может быть, оживлю и тебя…

…Шторы на окне спальни окрасились весенним утром.
Жаннет ещё спала. Беспорядочные пряди волос покрывали её лицо. Аполлинарий осторожно убрал их со лба, чтобы ещё раз увидеть черты милого лица, ставшие за одну ночь такими близкими…
Он встал и распахнул шторы, словно театральный занавес. В окне великолепной декорацией раскинулся Монмартр. Где-то внизу, на уютной улочке что-то кричали друг другу мужские и женские голоса.
Внезапно, откуда ни возьмись, на окно сел белогрудый ворон. Глянул через стекло на Аполлинария,  торжествующе каркнул три раза и улетел.
И вдруг Аполлинарий услышал те же голоса снизу, но теперь он понимал каждое сказанное слово, словно с детства говорил по-французски.
От громкого крика ворона Жаннет тут же проснулась, приоткрыв сначала один глаз, затем другой. Увидев Аполлинария, стоящего у окна с идиотским изумлением на лице, ответила ему сонной улыбкой.
- Доброе утро! – сказал он ей в ответ по-французски, как само собой разумеющееся. Жаннет в удивлении округлила глаза.
– Ты знаешь язык?!
– Теперь знаю… – ответил он.
– А раньше не знал?
– Плохо, – соврал Аполлинарий. Он не хотел говорить про ворона – всё равно не поверит. – В одной книге я прочёл: познать женщину – всё равно, что узнать историю страны… В тебе живёт столько столетий! Столько былых поколений с опытом жаркой любви! Столько сказанных слов, брошенных в гневе и страсти на Ветер Будущего!..
Она счастливо рассмеялась:
– Так ты ещё и поэт!..
 – Скорее, философ! – раздался из приоткрытой двери голос Капника. – Вставайте, сони! Кофе готов!.. И документы тоже!.. Пора за работу, чёрт вас дери!
Они были явно смущены его внезапным появлением. Лишь глянули друг на друга и заговорщически рассмеялись.

… Втроём они пили кофе на кухне.
– Ты, правда, не дуешься? – спросила Жанетт Мишеля.
– Я невозмутим, как сфинкс! – хмыкнул Капник.
– Спасибо, Мишель!
Он пожал плечами:
– Скажи спасибо Полю. Если б не он, не знаю, как бы меня ещё хватило на твои выходки!
– Неужели я такая стерва?! – обворожительно улыбнулась Жаннет.
– О, еще какая! Сколько раз меня бросала и каждый раз клялась, что это навсегда!
– Кто, я?.. – она театрально захлопала ресницами.
– Ты! Потом прибегала и просила прощения…
– Я – прощения?! – с преувеличенным возмущением воскликнула она.
 – …Откровенно рассказывая о своих похождениях! – закончил он фразу.
– Врёшь!
– Лопнуть мне от кофе! Ведь я для тебя всегда был «ночной жилеткой»!
Жаннет с размаху грохнула об пол кофейное блюдце, как делают примы в плохих спектаклях. Мишель невозмутимо стал собирать с полу осколки.
– Это мы так шутим, – объяснил он гостю. – Чем не семейная ссора? Ах, бедная Жаннет!
– Это ещё почему?! – с вызовом спросила она.
– Украду я у тебя Поля. С завтрашнего дня начнутся репетиции, потом – представления, гастроли. Опять одна в огромном городе!
– А я пойду к нему в ассистентки! Возьмёшь, Поль?.. Кому-то ведь надо появляться и исчезать.   
 – Неплохая идея! – согласился Аполлинарий.
– Неплохая?! Отличная! – воскликнул Мишель. – Ведь когда-нибудь можно будет сделать так, что она навсегда исчезнет!
И выбросил осколки в мусоропровод.
– Ты дурак, Мишель! – не обиделась Жаннет. – А говоришь, что не дуешься.
– Ребята! – взмолился Аполлинарий. – Может, оставим все, как было?..
– Видишь, милая, – сказал ей Мишель. – Он уже сомневается в твоих чувствах. Скажи ему, что у нас с тобой давно ничего нет… – И Капник продекламировал стихи:

Только бьётся картонное сердце,
Разрываясь в фольговой страсти!
Тихо скрипнет холщовая дверца,
И войдёт к нам бумажное счастье…

Аполлинарий с Жаннет изумлёно подняли на него глаза.
– Откуда ты про это знаешь?!.. – спросил Аполлинарий.
– Из одной умной книжки. – ответил Мишель. – А что?
Они продолжали на него глазеть. Капник рассмеялся:
– Что это с вами? Это Пьер Жимон! «Картонные сонеты».
 
 …Аполлинарий остался жить у Мишеля.
А уже в конце лета, сдирая с афишных тумб красочные афиши с прошедшими концертами Мирей Матье, расклейщики наклеивали новые: «Концертный зал «Олимпия» – ПОЛЬ ПАСТОРАЛЛИ! «Вечные иллюзии»…


1987

…Спустя пять лет в «Олимпия» в очередной раз выступал известный на весь мир иллюзионист Поль Пасторалли.
Он появился в мировом шоу внезапно, так же, как появлялись в его руках, непонятно откуда взявшиеся предметы, события и люди. С первого же выступления о нём заговорили все.
Его сравнивали с такими мировыми знаменитостями, как Гарри Гудини – «королём цепей», с Дэвидом Копперфильдом – настоящим волшебником, преодолевшем пространство, даже с советским мастером иллюзий Эмилем Кио  и, конечно же, с Жозефом Бальзамо – великим Калиостро. Но все они, в сравнении с ним, казались лишь талантливыми подобиями.
Никто не мог понять, как он проводит свои сеансы массового гипноза, будь то Вольф Мессинг или самый профессиональный врач-гипнотизёр. Никто из них не мог сделать так, чтобы любой зритель в зале видел только то, чего не видят другие – свою жизнь, с её тайнами и мечтами! И, казалось, что великий Пасторалли вышел на сцену ради одного-единственного зрителя! Знаменитый гипнотизёр дарил каждому возможность побеседовать со своими давно умершими родственниками – родителями, детьми, супругами, возвращая их в Детство, Юность, Молодость, в те незабываемые дни, когда любой из них был счастлив! Всякий сидящий  в зале мог получить ответы на те вопросы, которые когда-то забыл задать. И каждая встреча Настоящего с Прошлым была настолько зримой, настолько «по-настоящему», что все зрители, без исключения, уходили с представления в слезах, не стыдясь друг друга и не сомневаясь, что все два часа путешествовали по своей жизни! Это было невероятно! Невозможно! Невообразимо! Но оно было!..  Было…
Лишь служители всех конфессий, словно сговорившись, называли его «дьяволом во фраке», «чёртом из табакерки» и даже «демоном иллюзий».
Капник стал собирать о Пасторалли всю прессу, на разных языках, где упоминалось хотя бы вскользь имя Пасторалли. Он даже задумал создать «Музей иллюзий» самого таинственного человека в мире.

…В тот самый вечер в «Олимпии», о котором идёт речь, в конце первого отделения зрители уже по привычке стоя рукоплескали искусству иллюзиониста. Рядом с Пасторалли была на сцене его постоянная ассистентка Жаннет. Она объявляла номера, вызывала, если это было необходимо, на сцену  зрителей,  а также приводила в чувство тех, кто падал в обморок от встречи с давно умершими родными.
В пятом ряду партера бисировала чета Дабагянов.
– Браво, Пасторалли! – кричал Овик. – Браво, Пастухов!
– Мы любим вас! – вторила супругу Натэлла, посылая Аполлинарию воздушные поцелуи.
Фокусник заметил старых знакомых и дружески помахал им рукой со сцены.
Овик обернулся к Натэлле  с радостным возгласом:
– Он узнал нас! Узнал!

…В антракте Пастухов отдыхал в просторном кресле большой гримуборной за сценой, попивая через соломинку гранатовый сок.
В дверь заглянул недовольный Капник:
– К тебе земляки. Какой-то «Вовик» с женой. Как они прорвались – ума не приложу! Уволю охрану к чёртовой матери!
– Эти пройдут сквозь стену, – усмехнулся Аполлинарий. – Зови!
Капник исчез за дверью, и тут же в комнату ворвался Овик с двумя бутылками шампанского. За ним появилась Натэлла с огромным букетом роз из коллекции  Дельбаров. Дабагян поставил бутылки на гримировальный столик и кинулся к Пастухову с объятьями.
– Еще раз – браво! Теперь я понимаю, почему вы удрали из Зуева.
– Я не удрал, я… – стал оправдываться Аполлинарий. Даже спустя пять лет ему было  неловко вспоминать о том мальчишеском поступке.
– И правильно сделали! – перебил его Дабагян. – Я не обиделся! Феноменальный успех! За ним стоило бежать на край света! И за него необходимо выпить!
Он стал откупоривать бутылки. В комнате появился насторожённый Капник.
– Знакомься, Мишель! – представил ему гостей Аполлинарий. – Натэлла и Овик – наши земляки из Зуева. – И тут же представил им Капника: – Мишель. Мой антрепренёр!
– Очень приятно встретить в Париже настоящего зуевчанина!.. – улыбнулась  Натэлла, протягивая антрепренёру свою маленькую руку в ажурной перчатке.
– Бокалы, месье Мишель! – попросил Дабагян.
Капник молча достал из буфета хрустальные фужеры.
– Антракт длится полчаса! – предупредил он, доставая свои часы на золотой цепочке. – Осталось двадцать пять минут до начала второго отделения.
– Не будьте занудой, месье Мишель!.. Успеваем, – с широкой улыбкой ответил Овик, наполнив бокалы пенящейся жидкостью. – Знаете, почему гора не идет к Магомету? Потому что у него нечего выпить! Выпить можно только у друзей!.. Итак, за неё – за Удачу! И за него – за Успех!  – Он посмотрел на Аполлинария восторженным взглядом: – За тебя, дорогой!
Все выпили.
– Кстати, мы уже почти москвичи, – похвасталась Натэлла. – У Овика открылась солидная фирма на Тушинской.
– Поздравляю! – пожал тому руку Аполлинарий.
– Кстати! – внезапно вспомнил Овик, окончательно  переходя на «ты». – Твой дом уже собирались сносить. Но мы с Иваном его отстояли!.. Впрочем, долго рассказывать… Так вот! Теперь в нём будет филиал краеведческого музея. Кстати Ивана назначили директором. Моя идея! – похвастался он. – Короче говоря, да здравствует дом-музей знаменитого земляка-иллюзиониста!.. За это и выпьем!
– Спасибо!.. – поблагодарил его Аполлинарий. – Я и так ваш должник.
– Какой там должник! – отмахнулся Дабагян. – Идейный вдохновитель! – Он разлил шампанское по второму разу.
Все снова выпили.
– Когда к нам на гастроли? – поинтересовался Овик у Капника.
Тот неопределённо пожал плечами.
 – Понимаю. В стране бардак! – ответил Овик. – «Тотальный дефицит»! Никому ни до чего нет дела! – И он многозначительно посмотрел на антрепренёра: – Потому и советую поторопиться!.. 
После антракта представление продолжалось.
В конце выступления на сцену поднялась молоденькая девушка с роскошным букетом цветов и попросила автограф у Пасторалли. Поль написал ей несколько фраз, поставил подпись и поцеловал руку, затем помог ей спуститься со сцены в зал. Всё это видела  Жаннет, стоящая рядом. 

…Была уже поздняя ночь, когда Аполлинарий вошёл в спальню.
Жаннет лёжала в постели, уставившись в одну точку на потолке.
– Зачем ты вызвал её на сцену? – спросила она бесцветным голосом.
– Кого? – не понял он.
– Её, ту девку… – сказала Жаннет.
– О, Боже! – воскликнул он, садясь на кровать. – Опять твои фантазии!
– Ты ее поцеловал.
– Я поцеловал руку.
– Зачем?
– В знак благодарности!
– Благодарности за что? За прежние встречи?
– За цветы.
– Но ведь поцеловал!
– Да, поцеловал!
– Вот видишь. Да ещё при всех!
– Не вынуждай меня злиться! – раздражённо произнёс он.
– Почему-то только я одна тебя раздражаю!
– Раздражаешь! Когда порешь чепуху!
– Чепуху?!! – Жаннет села в постели. – Я говорю то, что чувствую!
– Ты ничего не чувствуешь!
– Значит, я умерла!
 – Это невыносимо!!! – Аполлинарий вскочил с постели и закурил, приоткрыв дверь балкона.
– Не кричи на меня! – завелась она в истерике. – Я не люблю, когда на меня кричат!!!..
– А я не люблю, когда из меня делают идиота!
– Ты делаешь всё, чтобы я ушла! – Её всю трясло.
– Уходи!
Истерика мгновенно исчезла:
– Ты этого хочешь?
– Да, хочу!
– Хочешь?!.. – не поверила она.
– Не хочу… – ответил Аполлинарий, гася сигарету  и возвращаясь в постель.
– Нет, хочешь!
– Я не хочу тебя видеть! – заорал он хрипло.  – Вон! Уходи!!!
В стену застучали.
–Ухожу. – мстительно сказала Жаннет, надевая лифчик. – Но уже никогда не вернусь!.. Никогда!.. Даже в качестве ассистентки!
– По этому вопросу – к Мишелю! – ответил Аполлинарий, выключая лампу на своём прикроватном столике и закрывая глаза.
– Мишель обойдется! – ответила Жаннет, надевая чулки.
Увидев, что Апполлинарий не реагирует на её сборы, она с досадой сдёрнула чулки с ног, сняла лифчик и швырнув их на кресло, стоящее рядом, решительно выключила ночную лампу на своём столике и юркнула под одеяло.
Прошла минута-другая…
– Поль, ты спишь?.. – спросила она из-под одеяла тихим нежным тоном, как будто бы только что ничего не произошло.
Он молчал.
– Ну, Поль, прости меня!.. – Она отбросила одеяло и обняла его. – Ты же знаешь, что я кошка – глупая дикая кошка. Я ревную тебя ко всем и ко всему!... Ну, прости, прости… – Она  осыпала его лицо поцелуями. – А теперь поцелуй меня... И крепко-крепко обними…

…Концертные афиши Пасторалли появлялись то тут, то там, на разных языках, на всех континентах. Билеты на его выступления достать было почти невозможно. Люди  разных слоёв общества выстаивали огромные очереди, заплатив большие деньги и, главное, потратив время, чтобы попасть на представление гениального гипнотизёра.
А творил Пасторалли воистину настоящие чудеса!
Для него не было ничего невозможного.
Свою программу он составлял прямо по ходу представления, принимая пожелания самих зрителей. Кроме массового гипноза, Пасторалли демонстрировал сюжетные номера, которые тоже были частью его гипноза, но они были для всех. На сцене разыгрывались целые батальные сражения –  Ледовое побоище, Куликовская битва или  крупные баталии войны 1812 года, а также события прошлых веков: строительство египетских пирамид или извержение Везувия с гибелью города Помпеи. Наконец, перед зрителями появлялись известные исторические личности – Спартак, Нерон, царь Ирод, фараоны, императоры, певцы и поэты, которые вступали в диалог со зрителем, и весь зал, зная, что всё это обман зрения, и, на самом деле, сцена пуста, – с восторгом, затаив дыхание, смотрел на «великие иллюзии Пасторалли».
Для этого Аполлинарию пришлось всерьёз заняться образованием: за несколько лет он прочёл огромное количество книг по истории человечества – от каменного века до сегодняшних событий, проштуровал «Историю энциклопедий», запоминая сотни великих событий и тысячи имён. Ибо иллюзия иллюзией, но то, что увидит зритель, должно быть повторено в точности,  именно как это было…
И мистер  Поль – этот чудо-человек с другой планеты – исполнял каждый номер к восторгу вконец обалдевших зрителей. 
Лондон… Рим… Пекин… Дели… Париж… Мадрид… Мехико… Гавана… Нью-Йорк. «Карнеги-холл»….
 
1989
…После одного из выступлений, когда Апполлнарий переодевался в своей гримёрке, в комнату ворвался Капник.
–  Сюда идёт Копперфильд! Он был на нашем представлении!
Пастухов выругался и набросил халат на голое тело. В гримёрку стремительно вошёл обаятельный молодой человек лет тридцати и, широко улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой, протянул Пастухову руку:
– Копперфильд! – представился знаменитый гость.
Аполлинарий ответил на сильное рукопожатие:
– Пасторалли!
– Вообще-то, моя настоящая фамилия Коткин – мой дед по отцу из Одессы.
Они оба говорили по-английски.
– В таком случае, – ответил Аполлинарий, – моя фамилия Пастухов…
– Богата талантами земля российская!.. – резюмировал Капник.
Все засмеялись. Гость перешел на русский.
– Простите, что ворвался без приглашения… – извинился Копперфильд. – Мне очень хотелось высказать вам самые восторженные слова!
– Спасибо, Дэвид! – ответил Пасторалли. – Вам тоже не откажешь в изобретательности и выдумке!
– Вы видели мою программу? – удивился тот.
– К сожалению, только по телевизору... Но впечатление – ошеломляющее!
Копперфильд благодарно кивнул.
– Надеюсь, когда-нибудь побывать на вашем шоу живьём! – пообещал Аполлинарий..
– У меня скоро гастроли по Европе, – сказал Дэвид.
– У господина Пасторалли они прошли только что, – заметил Капник. – С большим успехом!
– Я читал прессу! – воскликнул Копперфильд. – Многие номера – просто феерические! То, что творите вы – настоящее волшебство! Знаю, вас представили к Главной премии иллюзионистов мира. Поздравляю!
– Её ещё нужно получить! – постучал Капник костяшками пальцев по спинке стула. – Впрочем, как я знаю, вы, мистер Копперфильд, в Главном жюри…
Дэвид Копперфильд в третий раз широко улыбнулся:
– Обязательно проголосую двумя руками!.. И надеюсь, что искусство господина Пасторалли будет оценено по достоинству!..

…Был поздний вечер, когда Дэвид Копперфильд покинул номер Пасторалли. Аполлинарий наконец-то смог сбросить халат, чтобы одеться к ужину в ресторане, здесь же, в «Карнеги-холле».
Капник взволнованно ходил по номеру.
– Как тебе этот американский маг, чёрт его дери!? – спросил он у Аполлинария.
– Думаю, далеко пойдёт, – ответил тот. – Выдумки ему не занимать!..
– Да, с мозгами у него все в порядке, – согласился Мишель. – Только прибавь к ним ещё огромные инвестиции. Очень предприимчивый парень!
– Что ты имеешь в виду?
– Говорят… он скупает за баснословные деньги всё ноу-хау в иллюзионном бизнесе. А ещё пользуется самыми последними открытиями в области физики.
– Ты имеешь в виду, лазер? – спросил Аполлинарий.
– Не только, чёрт его дери!
– Что ж тут плохого? На дворе – конец двадцатого века! Зато – зрелищно!
– Если честно, – сказал Мишель, – то от его номеров я тоже в восторге. Но вот души в них нет! Если бы, не дай Бог, не было тебя, – он мог бы стать первым в мире!
– Мишель, не завышай мою планку.
– Выше некуда!
– Разве это хорошо?
– А что плохого?.. В математике, Поль, есть такое понятие: «постоянная величина», или «константа». Это нечто неизменное. Как Истина. А истина в том, что бы ты уже потом не сделал – в сознании людей останешься таким, каким есть или был. Великим иллюзионистом всех времён и народов!
Аполлинарий поморщился:
– У тебя просто мания моего величия!
– Это необходимая черта классного антрепренёра, чёрт меня дери!
– И все равно истина не в этом.
– А в чём?
Аполлинарий щёлкнул пальцем по горлу:
– In vinо veritas!.. (Истина в вине).
– О, да! Чисто российский афоризм! И не согласится с ним – глупо!.. Пошли ужинать!..

…В том же году на Международном Парижском фестивале иллюзионистов награждали Пастухова. В богато убранном зале вокруг победителя толпились репортёры и журналисты. Председатель жюри оканчивал приветственную речь:
– …Для одного иллюзия – это ошибочное представление окружающего нас мира, вызванное обманом чувств; для другого – искаженное восприятие действительности; для иных – необоснованная надежда, а для кого-то – несбыточная мечта!.. Ваши иллюзии, господин Пасторалли, заставляют всех нас поверить в фантастический параллельный мир! И, как бы наши чувства ни противились его восприятию, мы безоговорочно верим во всё, к чему прикоснулось ваше волшебные воображение! Кто вы? Гипнотизёр или иллюзионист? Это уже не имеет значения. Вы гипнотизируете нас своим непревзойдённым талантом, господин Иллюзионист!
Зал взорвался рукоплесканиями и одобрительными выкриками.
Председатель жюри протянул Пастухову наградную статуэтку, изображающую человека-невидимку, в цилиндре и плаще, в полумаске и с тростью в невидимой руке, а также медаль и диплом. Фейерверк вспышек осветил радостное лицо победителя. Неподалёку от него стояли счастливые – Капник и Жаннет. Пастухов благодарно оглядел зал и вдруг увидел в углу мужчину в тёмных очках с орлиным носом. Тот сдержанно улыбался и подчёркнуто торжественно аплодировал.

1991

…3 октября 1991 года Пастухов улетал на гастроли в новую Россию...
Жаннет стояла у двери его кабинета, заслонив собой выход. Аполлинарий пытался пройти, но она крестом расставила руки, упираясь в дверные косяки.
– Почему ты не взял меня с собой?
– Пусти! Я скоро вернусь!
– Почему ты летишь один?!
– Не устраивай истерик! Все вопросы к Капнику!.. Ты и так поедешь на гастроли как ассистентка! Но сперва я хочу побывать там один!
– Ассистенткой чего? Твоих фантазий? Твоих иллюзий?!
– Я еду на родину! Это ты понимаешь?!
– Ты не думал о ней целых шесть лет!
– Я только и делал, что о ней думал!
– Поэтому и забыл обо мне.
– Хватит! Надоело!..
В дверь постучали.
– Месье, вас просит по телефону господин Мишель… – донёсся испуганный женский голос.
Пастухов бросился к письменному столу и снял телефонную трубку:
– Алло!.. Уже еду!.. Встретимся в Орли!..
Он бросил трубку на рычаг и решительно направился к двери. Жаннет кинулась ему в объятья.
– Не уезжай!
– Пусти!
– Мне снился дурной сон. У меня…
– К черту, сны! К чёрту, предчувствия! У тебя все сны дурные!
– Не пущу!..
Он оттолкнул её – Жаннет, зарычав, как дикая кошка, бросилась на него. Он ударил её по щекам – раз, другой и поспешно выскользнул за дверь. Она слышала, как он запирает её на ключ. Жаннет заколотила в дверь кулаками и носками туфель.
 – Не улета-ай!
С ней уже началась истерика. Она подбежала к зарешеченному окну: на её глазах Пастухов садился в новенькое «Рено»... Жаннет вцепилась руками в витые прутья.
– Чтобы ты не вернулся! Чтобы ты сгорел! Чтобы ты пропал!..
 Она села на подоконник и, обхватив голову руками, завыла на весь пустой дом:
– По-оль! По-о-оль!..
В стену застучали…

…Это уже потом по осеннему загородному шоссе под Парижем мчалось его «Рено» в аэропорт Орли… Это тогда случилась поломка машины на дороге… И произошла встреча с попутчицей Изабель, что помогла ему вовремя добраться к улетавшему в новую Россию самолёту…
…И это уже потом будет встреча в салоне с испуганной малышкой с рыжими кудряшками, которой он достал «из воздуха» мягкую куклу белого медвежонка… И будут последние минуты авиалайнера «Эр-Франс», когда внезапно самолет сильно тряхнуло. Пассажиры проснулись, не понимая в чём дело. По лицам пробежали паника и страх. Тогда, в те минуты, замигали огнями крылья. По салону забегали стюарты. Самолет тряхнуло снова и развернуло набок. С полок посыпались вещи. Мягкая кукла-медвежонок покатилась по проходу и пропала... В страхе заплакали дети, в ужасе заголосили женщины, в панике заорали мужчины. Сквозь иллюминаторы было видно, как охватило огнём двигатели.
Пастухов, вцепившись в подлокотники, видел в иллюминаторе, как на огромной скорости приближались земные огни. И впервые он ничего не мог сделать!..

…Самолет упал под Вильнюсом, оставив за собой траурный шлейф чёрного дыма. Он ударился о холм, на котором стоял католический храм. Раздался мощный взрыв. Огненный фонтан взметнулся к небесам. И сразу же в небо поднялась стая белоснежных голубей, неведомо откуда взявшихся, – словно души погибших… По полю бежал мужчина с орлиным носом, его побелевшие от горя глаза были полны слёз. Он что-то кричал, но его голоса не было слышно… 

…В тот день, сменяя и перекрывая друг друга, кричали  новости по всем мировым телеканалам, оглушительно шуршали страницами газет:
НОВОСТИ SNN: «СЕГОДНЯ, ТРЕТЬЕГО ОКТЯБРЯ, ПОТЕРПЕЛ КАТАСТРОФУ ПАССАЖИРСКИЙ САМОЛЕТ ФРАНЦУЗСКОЙ АВИАКОМПАНИИ «ЭР-фРАНС», СЛЕДОВАВШИЙ В МОСКВУ…»
АНГЛИЙСКАЯ ГАЗЕТА «ГАРДИОН»: «…ПРИЧИНА УЖАСНОЙ КАТАСТРОФЫ НЕИЗВЕСТНА. ОЧЕВИДЦЫ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ЗАГОРЕЛСЯ ЛЕВЫЙ ДВИГАТЕЛЬ…»
ГАЗЕТА «ВАШИНГТОН ПОСТ»: «…КАТАСТРОФА ПРОИЗОШЛА В ВОЗДУХЕ, НАД ВИЛЬНЮСОМ. ПО СЛОВАМ ЛИТОВСКИХ ДИСПЕТЧЕРОВ, У ЭКИПАЖА БЫЛА ВОЗМОЖНОСТЬ СОВЕРШИТЬ ВЫНУЖДЕННУЮ ПОСАДКУ, НО ЛАЙНЕР НЕ ДОТЯНУЛ ДО АЭРОДРОМА И РУХНУЛ ЗА ГОРОДОМ…»
ФРАНЦУЗСКАЯ ГАЗЕТА «ОБСЁРВЕР»: «ФРАНЦУЗСКИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ ВЫДВИГАЮТ СВОЮ ГИПОТЕЗУ: В СОПЛО ДВИГАТЕЛЯ ПОПАЛА КАКАЯ-ТО ПТИЦА…»
«ИНТЕРФАКС»: «…СРЕДИ ПОГИБШИХ НАХОДИЛСЯ НАШ БЫВШИЙ СООТЕЧЕСТВЕННИК – ИЗВЕСТНЫЙ ИЛЛЮЗИОНИСТ АПОЛЛИНАРИЙ ПАСТУХОВ. МЕСЯЦ НАЗАД «МАЭСТРО ПАСТОРАЛЛИ» – ПОД ЭТИМ ИМЕНЕМ ЕГО ЗНАЛ ВЕСЬ МИР – ПОЛУЧИЛ ЗВАНИЕ ЛУЧШЕГО ФОКУСНИКА КОНЦА ДВАДЦАТОГО ВЕКА…»

…В Вильнюсе, из морга судебной медэкспертизы, прижимая ко рту платок, Иван Пастухов вышел на крыльцо: его мутило. К нему подбежали журналисты. Иван отвернулся – он ни с кем не хотел говорить о смерти брата.
За его спиной мужской голос урезонивал журналистов на французском:
– Имейте совесть, господа, чёрт вас дери!..
Одетый во всё чёрное, Мишель подошёл к Ивану и, обняв за плечи, помог спуститься с крыльца. Несколько вспышек всё же осветили их лица.

…Они бродили по Старому городу, вокруг Кафедрального собора. В Вильнюс Ивана привёз Капник, чтобы вместе решить, что делать с останками  Аполлинария.
Иван никак не мог прийти в себя от горя – он подолгу молчал, словно не слыша речей Мишеля. Или тихо бормотал самому себе:
– Господи!.. Почти ничего не осталось от его плоти!.. Какое горе, Господи! Какая ужасная боль!..
– Я предлагаю кремацию… – сказал Капник.
– Что? Кремировать?! – шёпотом закричал Иван. – Это кощунство, Михаил!..
– А одна голова да пара костей в гробу – не кощунство?!..  В этой ситуации многие так делают.
– Это ужасно, ужасно!.. И лицо не его!.. Словно чья-то нелепая маска!..
– Я хотел сделать гипсовый слепок!.. – через паузу промолвил Капник.
– Что вы! Какой слепок! Зачем?!..  – вновь встрепенулся Иван.
– Для зуевского музея… Со времён Христа многие великие оставляли потомкам свои посмертные лица!.. Пушкин! Гегель! Маяковский!..
Иван молчал, только дрожал всем телом. Капник сказал через паузу:
– Все расходы беру на себя… Кстати, о деньгах!.. Насколько я знаю, завещания Поль не оставил. А это означает одно: вы его прямой наследник!..

…Спустя два дня после кремации, у вагона поезда «Вильнюс-Москва» Капник прощался с Иваном. Тот был молчалив, но уже спокоен. Перед сожжением останков Аполлинария была сделана его посмертная маска.
– Я вот о чём подумал, Иван Геннадьевич… – сказал Мишель. –  Давайте напишем о нём книгу!
– Вместе?.. – с сомнением спросил Иван. – Это как же?..
– Вы, как брат – о годах его детства и юности, я же, как его антрепренёр – о творческой судьбе Поля: его выступлениях и жизни заграницей… Попробуем? Уверен, у нас получится!
Иван молчал, обдумывая, что ответить Михаилу, так много сделавшему хорошего его брату… Капник уже приготовился услышать отказ, как вдруг Иван сказал:
– А давайте!.. Вот только издательство…
– А что издательство?.. Любое ухватится за эту идею!
Иван поставил ногу на ступеньку вагона. Мишель подал ему спортивную сумку:
– Вы так похожи на Поля, если б не борода…
И протянул на прощанье руку.

Иллюзия десятая.
ЗУЕВ-ПАРИЖ-ЗУЕВ

1992

…Иван открыл калитку и вошёл во двор своего бывшего дома. Теперь, обнесённый строительными лесами, дом являлся филиалом Зуевского краеведческого музея.
Иван поднялся по ступенькам веранды. Рядом с дверьми была прикреплена вывсека:

Дом-музей
знаменитого иллюзиониста Поля Пасторалли
(А. Г. Пастухова).
 
И внизу – часы работы. 

…В небольшом кабинете, что когда-то был комнатой мальчиков, царил «творческий» беспорядок: на старинном резном столе, на котором Иван и Аполлинарий готовили  уроки, на «венском» кресле, подоконнике и даже на полу – лежали горы книг и деловых папок.
Иван перешагнул через бумажные груды и поставил на зелёное сукно стола спортивную сумку, с которой приехал в прошлом году из Вильнюса. С тех пор  он ни разу в неё не заглядывал.
Отдёрнув лёгкую штору, Иван распахнул окно в летний сад. Был конец августа. Несколько тяжёлых веток со спелыми яблоками пружинисто качнулись и очутились в комнате. Иван сорвал одно, с аппетитом захрустел им, глядя в сад. И только потом снял с себя мокрый плащ и повесил его сушиться на вешалку. Положив надкусанное яблоко на подоконник, он вжикнул молнией на сумке и достал оттуда небольшой, но тяжёлый сверток. Взял со стола ножницы, разрезал верёвку, развернул плотную бумагу. Внутри оказалась мраморная урна с прахом брата и посмертная гипсовая маска. Иван сокрушённо глянул на мёртвые черты Аполлинария и вышел с маской из кабинета.

…Вместе с Егоровной – по совместительству кассиршей, дежурной, уборщицей и экскурсоводом, а также личной помощницей – Иван пристроил маску под стеклом одной из витрин, стоящей в зале, опустил крышку и запер её на ключ.
– Страшно!.. – призналась Егоровна и перекрестилась.
– Что страшного-то? – не понял Иван.
– Будто сам тут лежит…
– Глупости! – строго сказал заведующий музеем.
– Теперь душа в пятки убегать будет… – твёрдо сказала она.
– В церковь надо ходить, Егоровна! Когда последний раз была в храме?..
– Ой, давно, Ванечка! На Пасху, кажись!..
– То-то и оно!
– Так ведь некогда!.. Хозяйство любит, чтоб за ним уход был!
– Душа тоже запустения не выносит!.. – ответил Пастухов и вышел из музея.
Весь конец августа моросил мелкий дождь.
Не дождавшись солнечных дней, Иван позвонил Дабагяну…

…Кладбищенский рабочий опустил в свежевырытую ямку – сбоку от родительского холмика Пастуховых – мраморную урну с прахом Аполлинария. Иван прислонился к ограде, Дабагян под большим зонтом стоял чуть поодаль.
Рабочий стал забрасывать ямку землёй, а, заполнив, уровнял её ладонью лопаты. Затем вбил в  свежий холмик временную табличку без креста:

Пастухов Аполлинарий Геннадьевич
(Поль Пасторалли)
(1958-1991)

– Христе! – тихо вполголоса забормотал Иван. – Упокой со святыми души рабов Твоих, праотцов, отцов и братьев наших, там, где нет ни болезней, ни печали, ни стонов, но жизнь бесконечная… – И перекрестился.
Дабагян поспешно перекрестился вслед за ним.
После погребения праха Аполлинария Иван с Овиком дошли до ворот кладбища под одним зонтом. У входа, за воротами их поджидал черный «мерседес».
 – Может, помянем?.. – предложил Иван.
– По стопке можно, – кивнул Овик.
– А по стакану?..
Дабаягян удивлённо на него посмотрел:
– Хотите напиться?..
– Вдрызг, старик!.. – ответил Иван.

…Дождь прошёл. Они сидели за столиком на летней веранде ресторана. «Поллитровка» была почти пуста. Иван сидел уже никакой – такое было с ним впервые, Овик ещё держался.
– В память об Ап… Ап… Ап-полина…рии! – поднял очередную рюмку Иван.
Овик в который раз его поддержал.
Иван предупредил:
– Не чокаясь!..
– Само собой! – согласно кивнул Овик.
Выпили. Закусили. Внезапно Иван что-то вспомнил:
– Хотим книгу написать о Поле… Мишель п-предложил!
– Хорошая идея! – заинтересовался Овик.
– Полкниги я… полкниги он!.. Думает издать в Париже!..
– А почему в Париже?
– У него там одно… издательство!
– У нас своих, что ли, нет? – недовольно сказал Дабагян.
– Н-не знаю, кто согласится её издать здесь… Поль был известен там, на Западе…
– Умный согласится. А будут деньги – и дурак прибежит.
– Я не к этому!..  – нахмурил брови Иван. – Просто хотел посоветоваться!.. А богатым я и сам скоро буду!
Дабагян хитро прищурился:
– Неужели наследство Поля?
Иван кивнул. Овик рассмеялся:
– Ну, когда это будет! Знаю я их законы!.. Так что примите от чистого сердца моё предложение! Издавать на русском языке будем у нас. А Капник пусть издаёт у себя на французском. Как вам такая идея?..
– Прекрасная! За это и допьём!.. – ответил Иван, разливая по рюмкам остатки водки.

…Иван работал за письменным столом. В окне белела зима. Внезапно она превратилась в лето 1968 года…


1968-1975

…Было начало мая. Девятилетний Иван читал на крыльце книгу. Во двор Пастуховых вбежал Аполлинарий. 
– Ванька! – крикнул он брату. – Айда, в «крепость» играть!
Иван поднял голову от книги:
– Да ну!..
Аполлинарий достал из сарая игрушечный автомат:
– Кончай глаза в книгу пялить! Нашим подмога нужна!

…Нападавшие перелезли через груду камней почти разрушенного храма… С ликующим визгом защитников закидали осколками кирпичей и щепками.
– …Всё! Вам хана! Сдавайтесь!

…Все эти воспоминания Детства Иван тщательно записывал  в толстую тетрадь…
 
В комнату мальчиков вошли мама с бабушкой, о чём-то переговариваясь шёпотом, неся два праздничных пирога: один – с одиннадцатью зажжёнными свечами, другой – с десятью. Отец держал в руках подарки.
Аполлинарий вскочил на кровати:
– Ванька, просыпайся! Нас поздравлять пришли!
Иван открыл сначала один заспанный глаз, затем другой и сел в постели.
– С днём рожденья, внучки;! – торжественно сказала Надежда Васильевна и тут же всплакнула по привычке.
Женщины поднесли к ним пироги. Мальчики наперегонки задули свечи.
– Ура-а-а!.. – прокричал Геннадий.

…За столом вся семья пила чай с праздничными пирогами. В раскрытые настежь окна по-хозяйски ввалились цветущие ветки сирени, тёплое майское солнце весёлыми зайчиками скакало по комнате.
– А что такое «шапито»? – поинтересовался Иван.
 – Передвижной цирк! – объяснил ему Аполлинарий. – Ты, что, не знаешь?! Его на Рыночной площади строят. Гастроли до конца лета. Да, пап?
– Он, что, движется?! – удивился Иван. – Как поезд?..
Все дружно рассмеялись.
 
…Иван Геннадьевич тоже улыбнулся своим давним воспоминаниям…

…Он вспомнил школьную сцену, когда Аполлинарий показывал фокусы. Из коробки вылетел белый голубь. Представитель райкома одобряюще закивал…
В этот момент голубь, совершая над залом почетный круг, внезапно что-то уронил прямо на лацкан пиджака райкомовца. Раздались громкие смешки.

…В кабинете директора школы старшая пионервожатая оттирала мокрой губкой, загаженный голубем мужской пиджак. Лысый райкомовец стоял у окна в рубашке и молча дымил в открытую форточку. Директриса нервно перебирала какие-то бумаги. Над столом висел портрет Брежнева. В кабинете появился Иван.
– Наконец-то явился!.. – хмуро встретила его директриса. – Ну, что, «артист», пришёл извиняться?.. – спросила она, бросая взгляд на райкомовца.
– За что?.. – не понял Иван.
– Слыхали?! – обратилась она к высокому гостю. – За голубя твоего поганого!.. 
– Не виноват он, Галина Семёновна!  – ответил Иван. – Птица всё-таки… Видели б вы в Москве, как они на памятники гадят! Не успевают отмывать… А на Манежной площади что творится! Шагу ступить нельзя!
– Помолчи! – прервала его директриса. – Ты исключён из школы на две недели!
– За что?! – изумился Иван.
– За неблаговидный проступок!.. 
– Так ведь его этому никто не учил! – воскликнул Иван от несправедливости. – Обычная физиология! Мы даже по биологии проходили.
В кабинет заглянул Аполлинарий со злосчастным голубем в руках:
– Вызывали?..
Подмышкой он держал лакированную коробку. Директриса изумлённо переводила взгляд с одного Пастухова на другого. 
– А ты кто?.. – растерялась она.
– Аполлинарий… Пастухов…
l– А я уже на Ивана «собаку спустила»! – возмутилась директриса. – Хоть бы на лбу написали: кто есть кто!.. Так что исключение из школы для тебя отменятся!.. – сказала она Ивану. – А что с тобой делать будем, – директриса строго посмотрела на Аполлинаря, – решим на педсовете!..
   
 …Иван вспомнил самые неприятные эпизоды школьной юности, участником и  свидетелем которых он был…

…Аполлинарий взял Ульяну за руку и потянул на первый этаж.
– Куда это? – донесся до Ивана её голос.
– Подальше от всех… – ответил голос брата.
Иван, осознавая непорядочность такой слежки, всё же пошёл за ними следом и ничего не смог с этим поделать. Если бы даже они оглянулись, то его не заметили.
Он видел, как Ульяна схватилась за перила на площадке между этажами и услышал её решительный голос:
– Не пойду…
Иван всё видел и слышал сквозь узкий зазор между лестничными пролётами. Видел, как Аполлинарий достал из кармана ключ.
– Что это? – спросила она.
– Золотая отмычка от Эльдорадо.
– Нет!
– Почему?
– Я – ни чья… – донеслось до Ивана.
– Сегодня моя…
– А завтра? Ивана?..
Аполлинарий не ответил, лишь порывисто обнял её и поцеловал в губы. Ульяна внезапно обмякла и ответила долгим поцелуем…
Иван стоял, не шевелясь, не отрывая мучительного взгляда от закрытой двери кабинета истории. Из Актового зала неслась песня: «По волнам моей памяти».
Он медленно стал спускаться на первый этаж.

…Аполлинарий обнял Ульяну.
–А как же Ваня?.. – растерянно спросила она.
– Сам виноват! Кто не успел, тот опоздал!…
 
…Иван вспомнил вечер того же дня…

Когда он открыл дверь комнаты Ивана, то увидел младшего брата, который, едва держась на ногах, стоял на подоконнике раскрытого в сад окна. Над ним качалась петля ремня. На столе стояла почти пустая бутылка водки. Аполлинарий бросился к нему и столкнул на диван. Глаза Ивана были полны пьяных слёз.
– Ты, что, обалдел?! Не можешь пить, так не пей! Размазня!..
Он сдёрнул ремень с гвоздя и зашвырнул его в сад.
– Зачем… ты это сделал?.. – спросил Иван.
Аполлинарий резко обернулся:
– Что?..
– С Улькой…
 Аполлинарий зло усмехнулся:
– Выследил?.. – На миг отвёл глаза. – Ну, да! Я сделал это! В конце концов, она нас любит обоих. Кто-то же должен был стать первым!.. Между прочим, если бы ты им оказался – я бы не утёрся соплями!..
Иван молча смотрел ему в глаза.
– Чего молчишь?!.. Ну, ударь меня! На, избей! Убей, в конце концов!.. Да скажи что-нибудь!..
Младший брат сидел на диване, как неживой.
– Хочешь жалость из меня выдавить?.. Говори же! Говори! Думаешь: ты – моя совесть?
Он подскочил к Ивану, и стал остервенело бить его по лицу. Тот не отвечал на удары. Из носа пошла кровь. Аполлинарий опомнился. Выдернул из-под бутылки салфетку, смочил ее остатками водки и приложил к лицу брата. Затем сел рядом и обнял его – голова к голове.
– Ну, всё, всё, успокойся… – сказал он внезапно с братской нежностью. – Прости… Я поступил по-скотски… Ты прав… И не гордись мной больше! Слышишь? Не люби!.. Я подлец, гад, циник! Ну, всё, всё! Ложись… Ещё не хватает, чтобы бабка вмешалась.
Он уложил Ивана на диван, укрыл пледом.
– Давай поспим. Мне днём уезжать.
Ивана всего трясло.
– Н-ненавижу твои фокусы! Ненавиж-жу твое в-враньё! Тебя нен-навижу! Ты даёшь надежду на м-миг, а потом тут же её отнимаешь!.. Раз-зве это искусство, с-старик?!.. Искусный м-мираж! Иллюззия мечты! Обман ж-желаний! Суррогат чувств!..
Изумлённый Аполлинарий молча на него смотрел.
 
…Иван уже не улыбался, а грустно смотрел в окно…
Ему вспомнился отъезд Аполлинария в Москву…

Аполлинарий обнял Ивана и вскочил на подножку. Двери захлопнулись. Он высунулся из окна и махнул рукой на прощанье. Бабка продолжать вытирать глаза платком. Автобус сделал круг по площадке вокзала и вырулил на шоссе…

…Резко зазвонил телефон. Иван вздрогнул и снял трубку.
-– Алло!.. Кто?.. Привет, Михаил!.. – радостно сказал он. – Пишу-пишу!.. А вы, что, уже?.. Ну и темпы у вас, месье!.. Конечно, постараюсь!.. Что?.. Сами переведёте?.. Отлично, старик!.. Тогда и свою часть переведите на русский. Оваким Ваагович предлагает одновременно издать книгу в России и во Франции!.. Издатели?.. И что издатели! А давайте их соединим – пусть сами между собой договариваются!.. Думаю, что скоро обменяемся рукописями!.. Да-да! И фотографии пришлю!.. Их, правда, немного… Ну, до скорого, старик!.. Бросьте загадывать! Что Бог захочет, то и получится!.. Ну, бестселлер – так бестселлер!.. Я не против!..


1993

…В апреле 93-го, в Париже, состоялась пресс-конференция в издательстве «Фарбэль». 
Было официально и презентабельно – мужчины во фраках и смокингах, дамы в длинных платьях с декольте. Официанты сновали по залу с тяжелыми подносами.
Над подиумом пылало огнями название издательства, чуть ниже висел огромный портрет Пасторалли. Окружённый любителями автографов, Капник подписывал экземпляры книги: «Брат и Друг». Тут же журналисты брали у него интервью.
– Почему вы не полетели тогда с Пасторалли? – спросил первый журналист. – Неужели предчувствовали катастрофу?
– Наверное, поэтому и не полетел, месье, – ответил Капник, – чтобы сегодня выслушать ваш бестактный вопрос.
– Правда ли, что его брат получит всё состояние? – задала вопрос журналистка.
– Если Парижский суд сможет толково решить дело, – сказал Капник.
– Почему не приехал ваш соавтор? – поинтересовался тележурналист.
– Наверное, похожий вопрос, – улыбнулся Мишель, – ему задают сейчас в Москве. – Он глянул на циферблат своих часов. – В эти минуты началась российская презентация книги…

…В Москве, в издательстве «Арсен», в презентационном зале всё напоминало парижский вариант – от костюмов гостей до подносов официантов – правда, выглядело немного проще, оттого и менее официально. Клоуны, фокусники, певцы заканчивали концертный номер на импровизированной эстраде, над которой светилось огнями название издательства. Иван подписывал экземпляры книги «Брат и Друг», вышедшей на русском языке и одновременно давал интервью журналистам разных газет, журналов и телекомпаний.
– Где ваш соавтор, Иван Геннадьевич?
– В Париже, на такой же презентации.
– Говорят, вы получите наследство своего брата. Не было желания с кем-то поделиться?..
– Эти деньги я хочу целиком передать в церковные воскресные школы и в детские цирковые.
– И Церковь их примет?!
– А почему бы нет?..
– Церковь всегда выступала против артистов, и уж тем более, против фокусников!
– Если Искусство приносит успокоение душе, возвышает её, заставляет плакать или смеяться, – что здесь плохого?..
– Не потому ли, что ваш брат был, скорее, гипнотизером, чем фокусником?
– Да, искусство моего брата приносило облегчение зрителю.
В толпе гостей, рядом с Дабагяном, стоял пожилой мужчина с седыми усами. То и дело они бросали взгляды на Ивана. Их разговор скорее напоминал спор. Овик в чём-то не соглашался, собеседник же настаивал, наконец, с кривой улыбкой покинул зал с двумя охранниками. Дабагян смотрел ему вслед, прикусив губу. Иван это заметил.

…Дабагян и Пастухов пили за стойкой бара, что расположился прямо в зале, красное вино.
– Почему не приехала Ульяна?.. спросил Иван.
– Что?.. – переспросил Овик, думая о своём. – А-а, кажется, приболела…
– У вас неприятности? – спросил Иван.
Дабагян усмехнулся:
– Не у меня, Иван Геннадьевич, у вас…
– В каком смысле?.. – не понял Пастухов.
– В том-то и дело, что смысла в этом я не вижу.
– Что-то случилось?..
– Вас хотят ограбить, мой дорогой.
– Меня?!.. – изумился Иван. – Из-за наследства?
Овик кивнул.
– Вы хорошо знаете этих людей?..
– К сожалению, очень!
– Что же делать?.. Может, обратиться в милицию?..
– Милиция в курсе. И уже давно… – с намёком ответил Овик.
– И ничего не предпринимает?.. – возмутился, было, Иван, но тут же всё понял: – Ах, вот в чём дело!.. «Моя милиция меня бережёт…»
– Вот именно!.. Я пытался его отговорить, но они слишком любят деньги…
– А если я не переведу их из Франции?
– Заставят.
– Как?
– Больно… – ответил Дабагян. – Вы для них теперь как красная тряпка!
– А если уехать?..
– Найдут… Ну-ну, не переживайте!.. Что-нибудь придумаю.
– Что?
– Пока не знаю.
– Но это же… грабеж, старик! Разбой! В демократической стране!..
– Тише, Иван Геннадьевич! Где вы видели у нас демократию? Мы с вами живём во времена новой революции. Что сказал Президент? «Берите суверенитета, сколько сможете!» Вот они и хапают! Анархисты!.. Ну-ну, успокойтесь, дорогой! В обиду вас не дам!..
В зале появились новые только что подъехавшие журналисты.
– Идите работать!.. – сказал Дабагян. – Интервью, автографы… Пока все книги не подпишите – никуда не уедем!..

…Презентация книги в Париже была в полном разгаре. Капник заметил Жаннет, подошел к ней.
– Привет! Ты где пропадала?
– Уезжала в Марсель на Рождество. Потом осталась до весны…
Капник заметил её торчащий живот.
– Это ещё что такое?! – спросил он удивлённо.
– А сам не догадываешься?..
– Неужели замужем?!..
– Очень смешно!
– Тогда зачем?..
– А зачем оставляют детей?
– Ну не на память же!
– А я на память! – И добавила через паузу: – Это его…
– Кого? – не понял Мишель.
– Поля…
– С ума сошла!.. Ты же его не любила!
– Не понимала.
– А сейчас вдруг поняла!..
– Не сейчас и не вдруг.
– Врешь! Хочешь выцарапать наследство, да?
– Я?!
– Разве не так?..
–Не так!
– Так!
– Нет!.. Но если и так – тебе-то что?!…
Окружающие стали обращать на них внимание.
– Дура!.. – зашипел на неё Мишель. – По закону оно будет передано его брату.
– Если подтвердится отцовство – через генетическую экспертизу – бо;льшая часть достанется ребёнку!
– Ну, ты и стерва!
– А кто меня такой сделал?.. – Жаннет с ненавистью посмотрела ему в глаза, резко развернулась и ушла.
 
…В тот же день, после пресс-конференции, Иван вышел из новеньких «Жигулей» на Парковой улице, надел на плечо чёрную кожаную сумку, аккуратно взял с переднего сиденья букет цветов и, захлопнув дверцу машины, направился в подъезд.
Увидев Ивана, пожилой консьерж-отставник тут же поднялся из-за стола по стойке «смирно».
– Здравия желаю, товарищ генерал! – браво сказал он, преданно глядя в глаза Пастухову. – Объект из тридцать третьей квартиры только что вернулся домой!.. Служу свободной России!..
И вызвал для опешившего Ивана лифт.
 
…Выйдя на площадке третьего этажа, Иван нажал кнопку звонка. Однако никто не откликнулся Он нажал ещё несколько раз. Наконец Ульянин голос опасливо спросил через дверь:
– Кто там?
– Я… 
– Иван, ты, что ли?..
– Сказал же, я!.. Открывай!..
– Сейчас не могу… У меня врач…
– Я подожду в коридоре…
– Приезжай попозже!.. – сказала Ульяна после паузы. – А лучше завтра.
– Ладно, выздоравливай!.. – разочарованно произнёс Иван
Он стал спускаться по лестнице, но затем вернулся, достал из сумки свою книгу и положил её вместе с цветами у порога.
Выйдя из подъезда, он двинулся было к своей машине, как вдруг заметил неподплёку чёрный «мерс» Дабагяна. Иван стукнул ногой по колесу «Жигулей» и побежал обратно к подъезду.
Он выскочил из лифта и решительно направился к Ульяниной квартире. Книги и букета уже не было. Он несколько раз резко позвонил и принялся колотить в дверь ногой. Она неожиданно открылась, и Иван влетел в прихожую.
Его встретил Овик в халате Ульяны, наброшенном на голое тело.
– Какие проблемы, Иван Геннадьевич?.. – с холодным радушием спросил он.
На подзеркальном столике лежали букет и книга.
Ни слова не говоря, Иван влепил Овику пощёчину. Тот отлетел к стене. В прихожую выскочила Ульяна, закутанная в махровую простыню.
– Перестань! Ты что себе позволяешь?!
– А он?.. У него жена, дети!..
– Не строй из себя праведника, кретин!
– Ещё тёща, мой дорогой!.. – добавил Даюагян, держась за щеку.
– А ты? Как могла ты?! – крикнул Иван Ульяне.
– Что тебе от меня надо?! – крикнула она с ненавистью.. – Ты кто – мой муж?! Это моя жизнь, моя! И для тебя в ней нет места!
– Нам не надо ссориться, Иван Геннадьевич!.. – пробовал урезонить Дабагян Ивана.
– Заткнитесь! – заорал на него Пастухов.
– Без меня вам не обойтись!
– Обойдусь! – махнул рукой Иван. – Чудненько обойдусь!..

…Вечером ему позвонил Капник.
– Бонжур, Михаил!.. Да вы что?.. Спасибо вам. Огромное мерси!… Сколько?!.. Вы шутите!.. Это же три миллиона долларов!.. И когда… их можно получить?.. На какое число покупать билет?... Что? Никуда не нужно лететь?.. А как же быть?.. Ах, банковским переводом!... Вот здорово! Конечно, в рублях!.. Номер своего счёта я вышлю сегодня же… телеграммой… Спасибо за помощь!.. Вы-то когда на родину?.. Понимаю, понимаю… Еще раз благодарю!.. Адью, старик!.. 
Иван вышел на крыльцо, глубоко вдохнул апрельский воздух. Снег почти весь растаял – лишь у забора да за сараем блестели на солнце грязные ледовые островки. Рабочие разбирали строительные леса вокруг дома. Увидев Ивана, бригадир – здоровенный дядька – приветственно пробасил:
– Как будто укладываемся в сроки, Иван Геннадьевич!..
 
…Машина Ивана неслась по шоссе. За указателем «Звенящий Ручей» свернула направо, на проселочную дорогу, через пролесок…
«Жигули» замедлили ход – пошли ухабы. Вдали показались стены монастыря. Внезапно на дорогу из-за высоких кустов выехала «БМВ» без номеров, с тонированными стёклами. «Жигули» притормозили. «БМВ» не подавала признаков жизни. Пастухов хотел сделать задний ход, но увидел в зеркале, как заблокировала дорогу подъехавшая «Тойота» и тоже без номеров. Наконец, дверцы двух машин одновременно распахнулись, и оттуда вылезли несколько крепких парней. Иван сразу узнал их – это были строители музея, а впереди шёл бригадир. Подойдя к «Жигулям», он весело пробасил:
– На выход, Иван Геннадьевич!
– В чем дело?.. – не понял Пастухов.
– Этот разговор не с нами… – ответил бригадир.
Он обернулся и махнул кому-то рукой. Из «БМВ» вышел пожилой мужчина с седыми усами. Иван узнал в нём собеседника Дабагяна на презентации своей книги. Мужчина подошел к «Жигулям».
– Здравствуйте, Иван Геннадьевич! – вежливо поздоровался он.
– Не имею честь быть знакомым… – оценил ситуацию Иван.
– Александр Сергеевич., – представился усатый. – Только не Пушкин, а Сурандин… – И тихо рассмеялся своей шутке.
– Чего вы хотите? – спросил пастухов. – Хотя догадываюсь…
– Рад иметь дело с умным и, вдобавок, с хладнокровным человеком, – улыбнулся «усатый». – Многие кричат, рыдают до обморока, словом, ведут себя не по-мужски. Вы же держитесь достойно. Уважаю… Поэтому, думаю, будет неправильно, если мы конфискуем всю сумму наследства вашего брата. Процентов пять… ну, семь вам оставим. А это, не много, не мало – сто кусков! Почему молчите? Вы не рады?… Ну, что ж, молчание – знак согласия!.. Итак, Иван Геннадьевич, переночуете сегодня в одном загородном доме, сообщите Мишелю Капнику номер вашего счёта и попросите его срочно перевести всю сумму на указанный нами счёт... А когда деньги переведут – гуляйте на все четыре стороны!.. Поехали! – кивнул он бригадиру.
– Это грабёж!.. – спокойно ответил Иван и добавил: – Я никуда не поеду.
«Усатый» недоумённо посмотрел на Ивана, как на чокнутого.
– Что-что, простите?.. - спросил он.
– То самое! – сказал Пастухов. – Никаких денег вы не получите!..
– Ах, Иван Геннадьевич! – сделал «печальное лицо» Сурандин. – Огорчили!.. Неужели я в вас ошибся? А на вид такой солидный человек. Видите ли, голубчик, деньги вы нам всё равно отдадите, но уже всё до копейки! Хоть теперь придётся их из вас вышибать. А это всегда чревато состоянием здоровья.
– Я вас не боюсь!.. – без геройства ответил Иван. – Вы хам! И никакой не «новый русский»! Это я «новый»! Потому что отдаю деньги детям! Я делаю благо, а вы заботитесь только о себе!..
«Усатый» зааплодировал:
– Какая проникновенная речь! Правда, речи такого же содержания я уже слышал в годы советской власти…
– Может, заткнуть ему глотку? – спросил бригадир.
– Ну, зачем… Просто переубеди его... И направился к БМВ.
Бригадир распахнул дверцу «Жигулей», схватив Ивана за ворот куртки и с необыкновенной лёгкостью вытащил из машины.
В этот самый момент на дубовой ветке три раза каркнул ворон. И тут все похитители достали оружие и принялись палить друг в друга. Спустя минуту среди нападавших никого в живых уже не было. Изумлённый Иван вскочил к «Жигулям» и ударил «по газам».
А белогрудый ворон улетел.
 
…В это время в Париже из здания муниципального суда вышла Жаннет, вслед за ней появился Капник.
– Жаннет, постой!
– Да пошёл ты! – крикнула она ему, не обернувшись.
– Я тебя предупреждал!.. – догоняя он её.
– Отстань от меня!..
– Пойми, не я виноват, что суд так решил!
– Ты мог меня защитить, но промолчал!..
– Как?!
– Сказать, что был свидетелем.
Прохожие стали на них оборачиваться.
– Чего?! Свидетелем чего?.. Как вы трахались?.. Ах, да! Ведь я держал подсвечник!.. Нет, канделябр!.. – Они прибавила шаг – Постой, Жаннет!
– Уйди!
– Я хочу усыновить твоего ребенка! Остановись, чёрт тебя дери!
Жаннет резко остановилась:
– Что?..
– Я хочу стать отцом твоего сына!
– Там девочка!..
– Значит ей, не важно!
– Зачем тебе это?.. – она убавила тон и, наконец, на него посмотрела.
– Потому что я тебя люблю!
– Что ты сказал?
– Дура бестолковая! Я люблю тебя!..
– Повтори…
– Дура бестолковая!..
– Нет, не это…
– Люблю, люблю! – он обнял Жаннет и стал целовать  ее изумлённое и вспыхнувшее лицо…
– Ещё, ещё!.. – шептала она, не обращая внимания на любопытных прохожих.


1992
…Вечер в Зуеве было шумный и праздничный – с песнями и фейерверками – в городе отмечали День Победы.
В толпе весёлых горожан появился мужчина с орлиным носом. Пройдя немного по Центральному проспекту, он дошёл до угла и свернул на Черёмуховую улицу.
Подойдя к дому-музею Пасторалли, незнакомец открыл калитку, вошёл во двор и поднялся на крыльцо деревянного особняка. Нажал на ручку парадной двери и очутился в большой прихожей. В ней было несколько раскрытых дверей, за которыми находились небольшие музейные комнаты, сияющие  натёртым до зеркального блеска паркетом.
Незнакомец вошёл в среднюю дверь, окинув комнату внимательным взглядом.
На стенах небольшого зала висели фотографии и афиши знаменитого фокусника, а за стёклами демонстрационных шкафов лежали его подлинные вещи: «волшебная» палочка, колода карт, целлулоидные шарики, серебряный портсигар, галстук-бабочка, пара модной обуви, связка ключей, синий шёлковый плащ в звёздах… В одной из демонстрационных витрин, на лиловом бархате, белела посмертная гипсовая маска великого иллюзиониста. Мужчина дотронулся рукой до витрины, но тут же в зале появилась Егоровна.
– Добрый вечер!
Мужчина обернулся:
– Здравствуйте!..
– Если вы по поводу экскурсии, то у нас ремонт!.. Уж простите!..
– Я к господину Пастухову.
– Очень приятно!.. Он у себя… В кабинете… Я проведу…

…Она повела его по узкому коридору, заставленному вёдрами с краской и стройматериалами, свернула куда-то влево и остановилась перед дверью с табличкой: «Директор дома-музея –  ПАСТУХОВ И. Г.»
Егоровна постучала:
– Иван Геннадьевич, к вам посетитель!
– Да-да, входите! – раздался из-за двери  голос Ивана.
Посетитель вошёл.

…За письменным столом сидел Пастухов-младший. Увидев вошедшего, он поднялся и вопросительно на него посмотрел. Мужчина первым протянул руку:
– Фантас Дельфийский – владелец магазина «Иллюзион» в Каунасе. Реквизит и оборудование для фокусников!
Иван радушно  вышел из-за стола и энергично пожал руку гостю:
– Иван Геннадьевич Пастухов.  Неужели прямо из-за границы?!
Дельфийский улыбнулся и кивнул:
– Да, теперь Литва, как у вас говорят, «за бугром»! Вы когда-нибудь были в Каунасе?
– Ещё при Советской власти. По туристической путёвке. Да вы садитесь!
Он торопливо перенёс с единственного стула стопку папок на подоконник. Гость присел. Иван возвратился в своё кресло.
– Каунас и тогда был похож на западный город, – сказал он. – Помнится, там есть «Музей чертей»… Или я ошибаюсь?
– Есть такой! – улыбнулся гость. – Известный во всём мире! Моя идея!
– Неужели ваша?.. – удивился Иван. – А нам рассказывали, что его создал один литовский художник…Антанас… Жмуй.. Жмун…
–  Жмуйдзина;вичюс.
– Точно! Сложная фамилия…
– Мой приятель! – заверил его горбоносый. – Я предложил эту  идею – он загорелся. 
– А вы, господин Дельфийский, по какому вопросу? Или так, проездом?..
– Можно сказать, что проездом, – ответил гость, не сводя внимательного взгляда с хозяина кабинета. – Но быть в Зуеве и не познакомиться лично с вами – было бы упущением.
Иван смущённо улыбнулся.
– Прекрасный у вас музей, Иван Геннадьевич! Видно, что «пастораллись» вы на славу!..
Иван рассмеялся над каламбуром гостя:
– Весьма польщён… – сказал он. – Но, собственно, чем обязан?..
Гость кивнул в сторону шкафа – под стеклом стояла книга на французском языке «Брат и Друг».
– Книгой о вашем брате. Она меня очень… очень заинтриговала! Написана свежо, живо  и оригинально!
– Вы читаете по-французски?!..
– А что вас так удивляет?..
Иван вновь смутился:
– Сегодня редко встретишь человека, знающего хотя бы один иностранный язык.
– Я владею несколькими… десятками.
–  Так вы полиглот! Потрясающе! – восхищённо воскликнул Пастухов.
Гость небрежно махнул рукой:
– Ерунда! Я много читал об Аполлинарии… Геннадьевиче… разных, мягко сказать, фантастических статей и брошюр. И не удивительно: разжиться на чужой славе охотников много. Но ваша книга… Настоящий бестселлер о русском таланте! Великолепное знание материала… Вы – единственный толковый биограф! Его Плутарх! – Иван попробовал запротестовать.– Ну-ну!.. Уж я-то знаю…
– Вы были с ним знакомы?!..
– Так, мимолетом… – с внезапной грустью в голосе ответил гость и внезапно исчез – самым невероятным образом: был – и нет.
Иван повертел головой по сторонам – господина Дельфийского в комнате не было. Пастухов даже выглянул в коридор – но там было темно и пусто.
И тут он услышал за спиной троекратный вороний крик. Иван вбежал в комнату и увидел за раскрытым окном, как с ветки яблони взлетел ввысь белогрудый ворон.   
«Что это было?.. – подумал Пастухов. – Неужели привиделось?  Господи! Так и свихнуться недолго!..»
Он поспешил в зал музея.
Егоровна дремала в кресле.
– Егоровна! А где этот?..
Она встрепенулась:
– Кто?
– Гость из Каунаса!
– Господь с вами! Здесь никого не было… Сегодня вообще неудачный день – только три человека заглянули… И что за работа такая?!.. Меня, вон, обратно на завод кличут. Говорят, его кто-то купить хочет…
 – Идите домой, – прервал её разглагольствования Иван – Егоровна могла говорить без перерыва довольно долго…. – Музей закрою сам. Завтра выходной, так что до понедельника.
Довольная Егоровна тут же ретировалась. Иван запер за ней дверь на ключ.
По пути в свой кабинет, он на мгновенье задержался у витрины, где лежала гипсовая маска, отпер стеклянную крышку и унёс маску с собой.
Присев к столу, он самым тщательным образом стал её рассматривать, как будто видел впервые. И тут внезапно Иван почувствовал острое желание примерить её.  Он взял маску и направился в бывшую ванную комнату, которая давно уже превратилась в сантехническую кладовку. Над умывальником, так же, как и много лет назад, висело старое бабкино зеркало.
Глядя в него, Иван поднёс маску к своему лицу и вдруг почувствовал, как та «вошла» в него И тут же в зеркале он с ужасом увидел вместо своего лица – живое лицо  Аполлинария.
На подоконник распахнутого в сад окна присел знакомый белогрудый ворон и торжествующе каркнул три раза…
Всё закружилось перед глазами Ивана. Он невольно прикрыл их, а когда открыл, то с изумлением увидел, что стоит на площади перед зданием аэропорта. Проходящие мимо люди говорили по-французски. И самое невероятное – он их понимал!..
Иван привычно глянул на свои ручные часы: кроме времени – семнадцати часов – на них высвечивала дата: 3 октября 1991 года.
 

Иллюзия одиннадцатая.
ПАРИЖ.

1991
…Капник нервно выхаживал по центру Зала Вылётов аэропорта Орли, нетерпеливо высматривая в дверях Пастухова. Наконец не выдержал и заспешил к выходу. На электронном табло высвечивалась надпись: «3 октября 1991».
В это же время на автостоянке растерянно стоял Иван. Вернее, стоял уже не он, а безбородый Аполлинарий-Иван – А.-И. Какая-то женщина с короткой стрижкой «а ля гамэн» (это была Изабель), прощально махнула рукой из окна «Пежо». А.-И. не понял, что это ему, и не ответил. В дверях аэровокзала появился Капник. Увидев фокусника, тот поспешил ему навстречу.
– Где ты шляешься, чёрт тебя дери?! – закричал он на ходу. – Мне стоило неимоверных усилий задержать рейс! Где твой чемодан?!..
Он схватил его за руку, увлекая в здание аэропорта.
– Опять поссорился с Жаннет?! Стерва!
– Жаннет?.. – спросил А.-И. – Кто это?.. А-а, Жаннет…
– Что с тобой?.. – с беспокойством спросил Капник.
А.-И. резко остановился:
– О, Го-оспо-оди! За что?…
– Ну что там еще?.. – устало спросил Капник. – Идём! Тебя ждёт самолет! Ты слышишь?!…
Но А.-И.  не двигался с места. 
– Черт подери, я задержал рейс! - заорал Мишель. – Такое в Орли было лишь однажды – с Жаном Габеном! Ты это понимаешь, Поль?!
– Я… никуда не полечу, старик… – пробормотал А.-И.
– Что?!..
– Я остаюсь, Мишель!
– Ну и оставайся! Придурок! Я лечу сам!
А.-И. схватил его за рукав:
– Стой! Ты тоже не полетишь!
– Что случилось?! Отпусти !..
Вокруг них стали собираться любопытные. Многие узнавали известного фокусника.
– У меня… плохое предчувствие… – признался А.-И.
Капник нервно рассмеялся:
– Ты кто: Нострадамус? Или – Ванга? Или – хрен тебя знает, кто! Пусти же!
– Давай полетим завтра, старик. Вместе.
– Это всё стерва Жаннет! – зло сказал  Мишель. – Узнаю её «дурные сны и предчувствия»! Всё! С ней покончено навсегда! Пусти, говорю!.. Я не успею переоформить билет!
– Зачем он тебе?! – спросил А.-И. – Собираешься выступить вместо меня?!
– Смог бы – выступил! – с ненавистью ответил Мишель и добавил с обидой: – Я лечу в Москву, чтобы лично за тебя  извиниться!.. В «Олимпийском» полный аншлаг на все представления!..
Он, наконец, вырвался и побежал к таможенному барьеру.
А.-И. кинулся было за ним, но его уже окружили многочисленные поклонники. В их руках появились блокноты и авторучки для автографов. А.-И. был зажат в плотное кольцо. Он глянул поверх голов и последнее, что увидел, – бегущую по «зелёному» коридору  фигуру Капника...

…И завертелся калейдоскоп новостей:
НОВОСТИ SNN: «СЕГОДНЯ, ТРЕТЬЕГО ОКТЯБРЯ, ПОТЕРПЕЛ КРУШЕНИЕ ПАССАЖИРСКИЙ САМОЛЕТ ФРАНЦУЗСКОЙ АВИАКОМПАНИИ «ЭР-ФРАНС», СЛЕДОВАВШИЙ В МОСКВУ…»
АНГЛИЙСКАЯ ГАЗЕТА «ГАРДИОН»: «…ПРИЧИНА УЖАСНОЙ КАТАСТРОФЫ НЕИЗВЕСТНА. ОЧЕВИДЦЫ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ЗАГОРЕЛСЯ ЛЕВЫЙ ДВИГАТЕЛЬ…»
ГАЗЕТА «ВАШИНГТОН ПОСТ»: «…КАТАСТРОФА ПРОИЗОШЛА В ВОЗДУХЕ, НАД  ВИЛЬНЮСОМ. ПО СЛОВАМ ЛИТОВСКИХ ДИСПЕТЧЕРОВ, У ЭКИПАЖА БЫЛА ВОЗМОЖНОСТЬ СОВЕРШИТЬ ВЫНУЖДЕННУЮ ПОСАДКУ, НО ЛАЙНЕР НЕ ДОТЯНУЛ ДО АЭРОДРОМА И РУХНУЛ ЗА ГОРОДОМ…»
ФРАНЦУЗСКАЯ ГАЗЕТА «ОБСЁРВЕР»: «ФРАНЦУЗСКИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ ВЫДВИГАЮТ СВОЮ ГИПОТЕЗУ: В СОПЛО ДВИГАТЕЛЯ ПОПАЛА КАКАЯ-ТО ПТИЦА…»
«ИНТЕРФАКС»: «…СРЕДИ ПОГИБШИХ НАХОДИЛСЯ НАШ БЫВШИЙ СООТЕЧЕСТВЕННИК МИШЕЛЬ КАПНИК – АНТРЕПРЕНЕР ЗНАМЕНИТОГО ГИПНОТИЗЁРА ПАСТОРАЛЛИ. САМ МАЭСТРО НАХОДИТСЯ В БОЛЬНИЦЕ С СЕРДЕЧНЫМ ПРИСТУПОМ…»
 
…А.-И. открыл глаза. Он лежал в госпитальной палате один. По транзисторному приёмнику пел Азнавур. Рядом с бутылкой сока и фруктами стояла женская сумочка. В палату неслышно вошла Жаннет. Он смотрел на неё и не понимал: кто эта женщина. Заметив его взгляд, она бросилась к нему и обняла:
– Ты очнулся!..
Она покрыла его лицо поцелуями.
– Ты жив!.. Жив!..
– Кто вы? – спросил он.
Жаннет разрыдалась. В её плаче была безысходность и страх.
Он осторожно погладил её по плечу:
– Сколько я здесь, мадемуазель?..
Жаннет зарыдала ещё безысходней:
– Три дня!.. Врачи сказали, что завтра… я могу тебя забрать!..
– Куда?
– Домой…
В дверь заглянула медсестра:
– Мадам Жаннет, вас к телефону…
Жаннет поднялась.
– Сейчас вернусь… – сказала она А.-И.
Иван давно понял, что в нём находятся два человека – он и Аполлинарий, вернее, обличье его брата, зато  мозги, слава Богу, остались его – Ивана Пастухова! А это  значит, что принимать любое решение будет не «лже-Пасторалли», а он сам…
Иван немного успокоился и прислушался. Из коридора доносился приглушённый голос Жаннет – любимой женщины его брата, а значит в этой ситуации и его самого.
Иван дотянулся до столика, по-воровски открыл женскую сумочку, порылся в ней, достал водительские права на мадам Жюссе. Голос Жаннет умолк. А.-И. поспешно сунул права обратно, защёлкнул замок и бросил сумочку на место. Она упала на пол. Жаннет вернулась в палату.
– Звонили из Французского Циркового Общества, – сказала она. –  Какой-то месье Фантас Дельфийский… Привет и соболезнования. А ещё просил передать, что берёт на себя организацию всех твоих гастролей по России…
А.-И. понял, что его ожидает.
Жаннет подняла с пола сумочку и, присев на стул, достала косметику. Вытерла расплывшуюся тушь под глазами. Лишь потом ему улыбнулась:
– Я уже не сержусь на тебя.
– А мы разве поссорились?  – удивился он.
Жанет рассмеялась:
– Ты не помнишь, как запер меня в квартире?
Он покачал головой.
– Тогда и я уже об этом забыла!
– Спасибо, Жаннет… – впервые улыбнулся А.-И.
В её глазах стояли слёзы…
 
…«Пежо», за рулём которого сидела Жаннет, остановился у крыльца двухэтажного особняка. Навстречу А.-И. сбежала по ступенькам пожилая мулатка Шарлотта. Она бросилась с объятьями к Пасторалли:
– С выздоровлением, месье Поль!..
Вся прихожая, гостиная и лестница на второй этаж были в корзинах цветов.
– Это только за сегодня… – вытерла глаза концом фартука Шарлотта, – И много-много телеграмм отовсюду!..
– Шарлота, не тарахтите! – остановила её Жаннет. – Месье нужен полный покой. Вы комнату подготовили?
Служанка недовольно на неё взглянула:
– Да, мадам!.. Генеральная уборка…
– Спасибо, Шарлотта! – тепло кивнул ей А.-И.
– Ах, месье! Мы все так переволновались!..

…– Тебе когда-нибудь снится Москва?.. – спросила Жаннет, прижавшись в постели к А.-И.
– Никогда, – сказал он.
– А мне снится!.. Тверская… Памятник Пушкину… Главпочтамт… Сокольники… Тот день, когда с тобой познакомились… Помнишь?..
– М-м-м… смутно… – ответил А.-И.– Всё-таки прошло столько лет…
– Целых шестнадцать, – ответила Жаннет.
– Неужели так много?!..
– На другой день я должна была лететь в Марсель, и ты всю ночь меня не отпускал!
– И что мы делали? – спросил А.-И.
– Целовались.
– Где?
– На каждом углу! А в Сокольниках ты меня почти что изнасиловал!
– Какой стыд! – искренне изумился А.-И.
– Что ты! Это было так хорошо!..
– А ты мазохистка!
Жаннет рассмеялась:
– Я влюбленная женщина!..
– Значит, сегодня тебе снова должна присниться Москва. Давай спать!
– Не хочу.
– А чего ты хочешь?
– Хочу по-настоящему!
– Это как? – не понял он.
– Чтобы появился ребенок…

…Было ранее утро.
Жаннет спала, разметавшись на постели.
 А.-И. стоял на балконе, увитом виноградом, и докуривал сигарету. Выбросив окурок через перила, он вернулся в спальню и на цыпочках прошёл в гостиную.
Он долго что-то искал в телефонном справочнике, затем снял телефонную трубку и набрал большое количество цифр. В трубке раздались гудки, и послышался сонный знакомый голос.
– Слушаю!.. –произнёс женский голос.
– Улька?..  – спросил А.-И.
– Кто говорит?..
– Пасторалли…
– Поль, ты, что ли? Во, сумасшедший! Который час, знаешь?..
– «Счастливые часов не наблюдают»!
– Так то счастливые… Тебе уже сообщили?..
– О чём?
– Про Ивана.
– А что Иван?
– Ты чего?!.. – спросил её проснувшийся голос. – Ничего не знаешь?!..
– А что случилось?..
– Так Иван же…
– Ну, что, Иван?..
– Сидишь в своей парижской глухомани и – ни дум-дум!
– Да что с ним?!
–Ваня пропал!..
– Как пропал?!
– Не знаю… Нет его! Кто говорит – похитили, кто говорит – убили!.. Ой, Поля!.. – Она захлюпала носом. – Весь Зуев на ушах стоит!
– Полная хрень!.. Может, он куда-то уехал?!..
– Ага, уехал! Ни звонка, ни записки!  Может, приедешь, Поля?.. Брат всё же!
– Прямо сейчас?!
– Ну, как только сможешь!
– Ладно! Завтра не обещаю, а послезавтра поглядим, – и положил трубку на рычаг.
– Поль! Ты с кем говоришь?.. – раздался голос Жаннет.
А.-И. обернулся: она стояла на пороге гостиной, завернувшись в одеяло.
– Ни с кем, – ответил А.-И.. – «Тихо сам с собою»…
– Зачем же «с собою», – сонно улыбнулась она. – если я рядом?..
Жаннет взяла его за руку и потянула в спальню. 
«Господи, пронеси!», – подумал А.-И.

...Утром они вместе завтракали на кухне.
В холле зазвонил телефон. Было слышно, как Шарлотта сняла трубку.
– Алло!.. Доброе утро, месье!.. Минуту, месье!.. – Её голова заглянула на кухню. – Вас, месье! Из Циркового Общества.
– Это тот, вчерашний!… – уточнила Жаннет. –Фантас… Фамилию забыла!..
А.-И. прошёл в холл.
– Алло!.. Пасторалли у телефона!.. Здравствуйте!..
А.-И. хотел поинтересоваться, куда господин Дельфийский исчез из кабинета Ивана, но тот стал приносить свои соболезнования…
– Да, мне передали… Спасибо!… О, да! Мишель был настоящим профессионалом!.. – А.-И. внимательно слушал, что говорил знакомый голос на другом конце провода, наконец, до него дошёл смысл предложения господина Дельфийскийа. – Простите, – понизил голос А.-И., чтобы их разговор не услышала Жаннет. – Но я не иллюзионист и не фокусник… Да, говорил и повторю, что добрые фокусы приносят успокоение душе, но ведь я не Аполлинарий!.. Я – духовное лицо,… Нет, я отказываюсь! Ну какой из меня артист, господин Дельфийский?! Нет-нет, не уговаривайте!..
И  вдруг он заговорил совсем другим тоном – деловым и уверенным:
– Да, вы правы! Ради памяти Аполлинария!..  До встречи, месье Дельфийский!.. Я постараюсь…
Он положил трубку и вернулся на кухню:
– Завтра вылетаю в Москву. Господин Дельфийский подготовил гастроли по новой России на целых три месяца!.. Фантастическая работоспособность!..
– Я еду? – спросила она.
– На этот раз нет… – ответил А.-И. и добавил: – Если хочешь родить здорового малыша – лучше дожидаться его появления в Париже…
 

Иллюзия двенадцатая.
МОСКВА

1992

…Над Тверской, через улицу, висели цветастые полотнища: «ПОЛЬ ПАСТОРАЛЛИ. Фантастическое иллюзионное шоу».
В номере гостиницы Дельфийский настраивал А.-И. на московское выступление.
– Волнуетесь?..
– Не то слово! – ответил А.-И. – Боюсь, меня ждёт провал.
– Типун вам на язык! Я буду рядом.
– Спасибо за поддержку, месье… 

…Ещё рукоплескал зал, и не смолкли восторженные крики, когда Дельфийский, расталкивая фотожурналистов и телевизионщиков, с трудом пробрался к гримуборной Пасторалли.
– Один вопрос, господин продюсер! – крикнул ему один из журналистов. – Как относится Дэвид Копперфильд к выступлениям маэстро?
– Ни о каком чувстве локтя речь не идёт… – весело ответил Дельфийский. – Раньше своих конкурентов господин Твист расталкивал локтями, теперь же сам кусает локти!..
– Господин Дельфийский, – спросила журналистка, – если моё желание сексуальное, неужели его все увидят?!..
– Не вижу ничего аморального, мадемуазель! Считайте, что вы на пляже нудистов!..
И Дельфийский, довольный собой, вошёл в гримуборную.
 – Поздравляю, месье! – сказал он Пастухову. – Блестящее выступление! А говорили: провал!.. Полный зал! Весь бомонд Москвы! Одних политиков я насчитал несколько десятков! И каждый из них с радостью взял бы у вас урок – как надо обманывать народ!..
– Я разве обманываю?.. – удивился А.-И.
В комнату заглянул охранник.
– Месье Поль, к вам журналистка… Говорит, что старая знакомая.
– Очень старая? – пошутил Дельфийский.
– Лет тридцати...
– Действительно, старовата… – поддержал продюсера А.-И.
– Божится, что училась с вами в Цирковой Академии, – добавил охранник.
– Пропустите, – разрешил А.-И. – Академия – это святое!..
Охранник исчез за дверью.
– Не дай Бог, еще ребёнка с собой приведёт! – заметил Дельфийский.
– Какого ребёнка? – не понял А.-И.
– Вашего!.. – усмехнулся продюсер.
– Это уже не смешно. – сказал А.-И.
– Зато жизненно, – ответил Дельфийскийс. – Не люблю шантажистов! На вашем месте, я бы остерёгся подпускать к себе старых знакомых женского пола… 
В гримуборной появилась стройная женщина среднего возраста с помятым лицом, хотя и с щедрым макияжем.
– Здравствуй, Поль!
А.-И. оглядел её с ног до головы:
– Вы кто?..
– Не признал!.. – разочарованно сказала она.
– Честно говоря, нет…
– Наталья я!..
– Наталья?!.. – Он оглянулся на Дельфийского. – Конечно, узнал… – неуверенно произнёс сказал А.-И. – Богатой будете!..
– Ага! Подавлюсь долларами! Что это ты со мной на «вы!»… Всё знаешь теперь?.. Не держи зла, хотя бы из-за срока давности!..
– А что было?!..
– Меня тоже подставили. Я тогда в «зоне» ничего тебе не рассказала…
– А вы… ты… тоже сидела?..
Наталья грустно рассмеялась:
– Счастливый ты человек, Поль! Мне бы твою память. Позабыл, как я к тебе тогда на свиданку приезжала?.. Деньги на билет собрала цирковая общественность. Ты хоть знаешь из-за кого сел?..
Продюсер насторожился.
– Из-за Жанны!
– Из-за Орловой?.. – удивился продюсер.  – Очень интересно!..
–  Кто это?.. – спросил А.-И.
– Директор Цирковой Академии… – ответил Дельфийский. – Продолжайте! – попросил он Наталью. – Я его продюсер…
Наталья присела в кресло:
– Она меня вытурить хотела – за прогулы и аморалку. А тут в кабинет пригласила, кофеем угостила, и вся из себя – сю-сю-сю, мур-мур-мур!.. Про брюлики это тоже она придумала!.. Думаешь, я отказалась от предложения? Хренушки!.. Предала тебя в два счёта!.. Уже потом узнала, что там одни стекляшки были! Чешская бижутерия!
– Стерва! – твёрдо произнёс Дельфийский.
– Я?! – спросила Наталья.
– Вы тоже!.. – сказал он.
– Я-то ладно, – усмехнулась она. – А вот сочинил всё это, знаете кто?!
– Кто?
– Его однокурсник – Сережка Кусакин! Что-то они там с Полем не поделили. Тот и предложил Жанне его «утопить»!.. И утопили на три года.. Чего вытаращился? – спросила она у А.-И. – Может быть, ты и Кусакина не помнишь?
А.-И. покачал головой.
– Ты, Поль, или блефуешь, или марсианином заделался!.. – сказала бывшая гимнастка.  –  Мне Кусакин сам в этом признался. Я недавно к нему в ресторан зашла – днём посидеть. У него кабак свой – «Сальто-мортале» называется. Ну, он и рассказал. Как тебя обломал, как мальчиков поставлял Жанне. У неё же на зрелых мужиков «не стоит»! Ей только слюнявчиков подавай!.. Ты ведь тоже её… ублажал…
– Я?!.. – неуверенно спросил А.-И.
– Да ладно тебе, – махнула рукой Наталья. – Всё в прошлом!.. Словом, прости меня, тварь поганую!.. Хоть на душе полегчало!..
– Где сейчас работает Орлова?.. – спросил у неё Дельфийский.
– В Минкульте. Замначальницей какого-то Управления. А я в пансионате «говнастикой» с пенсионерами занимаюсь!… Успехов, тебе Поль!!..  И вам, месье! – она махнула рукой продюсеру и вышла из гримуборной.
– Так и не понял, кто она! – сказал А.-И.   
– Вот и не парьте мозги, месье Пасторалли!.. – усмехнулся Дельфийский. – Едем в гостиницу! Ужинать и спать!..

…Он приехал в Министерство Культуры к 11 утра.
Поискал глазами нужную фамилию на большом стенде с фамилиями чиновников и номерами кабинетов. Наконец, нашел: «ОРЛОВА Ж. М. – «Главный куратор Госцирков», кабинет 337.
Поднялся на лифте на третий этаж, зашёл в приёмную Орловой.
– Добрый день! – солнечным голосом поприветствовал секретаршу и положил на край её стола плитку шоколада «Цирк»: – Мне к Жанне Михайловне.
– Ваша фамилия? – секретарша улыбнулась в ответ.
– Барков. Иван Семёнович! – представился он первой попавшейся на ум фамилией. Дельфийский так делал часто, чтобы оставаться инкогнито. На этот раз помогла фамилия русского поэта-сатирика, жившего в начале 19 века и писавшего «срамные» стихи.
Секретарша пролистала блокнот:
– Вы записаны на сегодня?..
– Увы!
– Тогда по какому вопросу?
Дельфиский мило улыбнулся:
– А ни по какому! Я должен передать Жанне Михайловне видеоролик про цирки-шапито. – И, понизив голос, спросил: – У неё кто?..
– Цирковые профсоюзы, – ответила секретарша. – Грозят забастовкой, если Минкульт не передаст им передвижные цирки в частную собственность!.. – Она широко раскрыла глаза. – Послушайте! Вы прямо в точку попали!.. Давайте материал!
Дельфийский протянул видеокассету.
– Посидите минутку, я сейчас! – попросила секретарша и, тихо приоткрыв дверь своей начальницы, впорхнула в её кабинет.
 
…За длинным столом, сидели «профсоюзники». 
– Что у тебя?.. – спросила секретаршу Орлова, сидящая во главе.
– Принесли видеокассету. О цирках-шапито! Сказали – срочно!
– В каком смысле?.. А-а!.. Наверное, из аппарата министра. Ставь! Посмотрим!..
Секретарша сунула кассету в видеомагнитофон. Профсоюзники развернули стулья к телевизору. На экране закрутился калейдоскоп порнокадров, на которых Жанна Михайловна ублажала в постели разных студентов Цирковой Академии. Сюжеты быстро менялись, юноши тоже. Профсоюзники поначалу сильно изумились, потом пододвинули стулья поближе к экрану. Секретарша стояла – ни жива, ни мертва.
– Кто принёс?.. – нервно спросила секретаршу Орлова. – Кто, я спрашиваю?!..
Разгневанная Жанна Михайловна выскочила в приёмную. Но Дельфийского уже и след простыл.

 …Гостем популярной телепередачи «Полуночный полёт» был Пасторалли.
– Для меня стало настоящим открытием, – сказал телеведущий, – что вы, месье, – русский человек!.. Это воодушевляет! Надеюсь, я не раскрыл ваш секрет?
– А здесь и нет никакого секрета, – улыбнулся А.-И.
– Конечно-конечно! Главные секреты – фокусы!
– Это не фокусы, а чудеса!
– Настоящие чудеса! Недавно на этом месте сидел Дэвид Копперфильд. Он привёз в Москву огромное количество ящиков с аппаратурой. Но вы, насколько мне известно, приехали с одним чемоданом.
– Вас обманули,  – ответил Пасторалли. – С двумя.
Зрители в Студии рассмеялись.
– Потрясающе! – воскликнул Ведущий. – А как же декорации, в которых вы создаете свое блестящее шоу?!
– Их нет, – разочаровал его А.-И.
– Что, совсем нет? – не поверил тот.
– Их просто не существует в природе! – подтвердил знаменитый гипнотизёр.
В соседнем помещении Дельфийский наблюдал за интервью по монитору.
– Поразительно! – продолжал сотрясать воздух Ведущий. – Но ведь я видел своё детство!
– Неужели?.. – улыбнулся Пасторалли.
– Да! Это неправдоподобно, но я его видел!.. Как? Даже если это гипноз, вы ведь всё равно не были в нём! Каким образом?!
– Вы видели то, что хотели увидеть: что вам дорого и любимо! Так было с каждым в зале. Разве не это придаёт человеку силы жить дальше?..
– И это всё?! – разочарованно спросил Ведущий.
– Всё!
– Потрясающе!.. Какое-то новое Измерение!..
– Я же сказал: чудеса!
– Бог мой! Но в чудеса нужно верить…
– Да! Человек, поверивший в чудо, получает его!
Дельфийский в соседней студии усмехнулся.
– Фантастика!..  – всплеснул руками Ведущий.
 
…После телепередачи иллюзионист и его продюсер возвращались в гостиницу.
– Как меняется Москва! – сказал А.-И.  – Совсем другой город, чем десять лет назад!
– Особо не раскатывайте губу, – ответил Дельфийский. –  Город опасный. Много стреляют, грабят и насилуют.
– Зачем же так мрачно?
– А зачем вы елеем растекаетесь? У нас шоу-иллюзион, а не церковная служба!

…На следующий день Дельфийский появился в обеденном зале ресторана «Сальто-мортале» в тёмно-синем блейзере, в белую полоску. Завидев респектабельного посетителя, к нему тотчас же направился метрдотель:
– Добрый день? Вы один?
Посетитель кивнул.
– Прошу сюда!
Метрдотель усадил важного господина за отдельный столик у окна и позвал пальцем официанта, затем удалился глубь зала. Официант протянул Дельфийскийу меню в кожаной обложке, на котором золотым тиснением были изображены клоун и гимнастка. Однако гость не стал его даже раскрывать.
– Что-нибудь удобоваримое из мясных блюд, – сказал респектабельный гость.– Предложите сами.
– Эскалоп из молодой свинины пойдёт?.. – спросил официант.
Посетитель кивнул.
– Напитки?
– Томатный сок, – ответил Каркуус, оглядывая зал.
Официант что-то чиркнул в своём блокноте и направился на кухню. Дельфийский продолжал обозревать зал, оформленный как арена цирка. На стенах висели портреты известнейших в мире «цирковых». Портрета Пасторалли среди них не было. Дельфийский нахмурился и щёлкнул пальцами – над крошечной эстрадой появилась огромная цветная фотография Аполлинария.
Официант принёс заказ и снял стеклянную крышку с фарфоровой тарелки:
– Приятного аппетита!..
– Не уверен, чтобы это было так уж аппетитно! – мрачным тоном произнёс респектабельный посетитель.
Официант посмотрел на тарелку и обмер: на мясе копошились черви. И тут же с разных концов зала раздался негодующий ропот, гневные возгласы и крики – каждое блюдо на всех тарелках червоточило. Одна женщина упала в обморок, кто-то истерично стал звать метрдотеля. В зале появился растерянный хозяин ресторана Сергей Кусакин. Он пробовал успокоить посетителей, но кто-то уже звонил в СЭС и в прокуратуру. Дельфийский встал и со зловещей улыбкой направился к выходу.

…У Дворца «Олимпийский» стояла огромнейшая толпа. Дельфийский пробрался ко входу. К большой афише – у центральных дверей наискосок – была приклеена бумажная полоса:

«Гастроли отменяются»

Дельфийский протиснулся к охраннику:
– Что это значит?!.. Кто отменил?!..
Охранник равнодушно пожал плечами:
– Говорят, сам Пасторалли…
Дельфийский ворвался в гостиничный номер мрачнее мрачного. А.-И. собирал вещи в чемодан.
– Что стряслось?!..
– Я уезжаю.
– По какому праву, позвольте спросить?! – еле сдерживаясь, произнёс Дельфийский.
– Надоело участвовать в надувательстве. Вопрос решен, господин продюсер.
– Только я решаю подобные вопросы!.. – сказал Дельфийский. – Это не только: «хочу-не хочу», но ещё и финансы!..
– Я заплачу неустойку, не переживайте!
– Только лишь вчера вы были в порядке! Какая муха вас укусила?..
Лицо А.-И. стало белее стены:
– Сегодня ночью…  во сне… я увидел старца Егория… Он поведал мне о моём… страшном грехе… называемом Иллюзией!.. Он сказал… что это вы … загипнотизировали меня… И теперь я от имени покойного Аполлинария… с вашей же помощью… вожу людей за нос!..
– Враньё! – воскликнул Дельфийский. – Так и передайте сегодня ночью вашему святому старцу! Аполлинарий никого не водил за нос, как и вы. Мы просто дарим людям их Прошлое, чтобы они увидели то, что хотели увидеть! Да! Это иллюзия, шоу-представление или массовый гипноз – называйте, как хотите! Но люди, в конце вашего выступления, плачут от радости за подаренное им счастье увидеть вновь своих близких!
– В таком случае, – глухо произнёс Иван, – это жестокое представление. Я отказываюсь в нём работать!
– С ума сошли! – вскипел Дельфийский. – Дать человеку радость – разве это преступление?! Вернуть самое дорогое! Хотя бы на миг! Неужели к вам не приходили во сне ушедшие близкие?..
– Они приходили в сны сами, – ответил А.-И., –  а гипноз – это энергия чужой воли! Нельзя насильно творить добро!
– А как поступает лекарь, который делает больно, спасая жизнь?! Положительные эмоции люди ищут во всём!
– Нет! Я больше не буду участвовать в обмане… – твёрдо произнёс А.-И. – Даже – во благо… Это развращает душу.
– А вы неблагодарны, Пасторалли!.. – мрачно усмехнулся Дельфийский.
– Я не Пасторалли.
– А кто же?
– Пастухов.
– Вспомнили «девичью» фамилию?..
– Я всё вспомнил, господин Дельфийский! И вас тоже!
Тот удивлённо посмотрел на А.-И.
– Вы – мировая гадость! – сказал  Пастухов. – Этот фокус с посмертной маской…
– У вас был выбор! Зачем же вы меня послушались? Чтобы укрепить славу брата? Отнюдь! Вы пожелали много денег…
– Лжёте!
– И по самой банальной причине: захотели переспать с Ульяной! Ведь так?.. Так что не пичкайте меня дешёвыми сентенциями Духовной Семинарии!..
– Вы подлец, господин Дельфийский!
– Как вам будет угодно! – холодно ответил тот. 
– Я, кажется, догадался… – сказал А.-И. – о вашем «космическом» замысле!..
–  Интересно послушать… – усмехнулся Дельфийский.
– Всё просто! – ответил А.-И. – Фокусы хотите приравнять к чудесам! А пустотой иллюзий заполнить людские души!..
– Верно! – расхохотался Дельфийский. – Ох, и умны же вы, Иван Геннадьевич!
– Так не бывать этому! – твёрдо произнёс Пастухов.
– А это уж не вам решать, отважный вы мой! – жёстко ответил Дельфийский.
– А вот посмотрим! – твёрдо сказал А.-И. – Я сожалею об одном:  что позволил себя подвергнуть гипнозу! Даже ради памяти брата…
– Итак, вы отказываетесь продолжить гастроли? – усмехнулся Дельфийский. – Смотрите, не пожалейте!
И он протянул свои руки с костлявыми длинными пальцами в сторону А.-И.
Тот почувствовал, что ещё мгновенье, и он вновь подвергнется той звериной силе, как тогда в холле особняка Пасторалли, когда говорил с Дельфийскийом по телефону.
И в последний миг, призвав на помощь Небеса, А.-И. вытащил, висящий на шее нательный крестик и, глядя в глаза дьяволу, в которых уже пылали волчьи огни, прошептал, одно лишь слово, ибо голоса не было:
– Изыди…
Дельфийский на мгновенье замер и тут же с диким воплем выскочил за дверь гостиничного номера…

…В небольшом зале гостиницы собрались несколько десятков журналистов из разных стран и разных компаний. Все ждали появления Пасторалли.
– Есть варианты объявленной сенсации? – спросил Первый журналист Второго.
– Элементарно! – ответил тот. – Во-первых, поддержка Ельцина! Во-вторых, разоблачение Клинтона !.. Ну и, в-третьих, то, что он «голубой»!..
– Он «голубой»?!.. – не поверил Первый.
– Ну, если не «голубой», – ответил Второй журналист, – значит «ультрамалиновый»!..
Появление в зале Пасторалли вызвало шум и фейерверк фотовспышек. А.-И. прошёл на свое место, но не сел, а продолжал стоять. Это ещё больше усилило напряжённость момента.
– Дамы и господа! – произнёс А.-И.  – Я хочу сделать заявление.
Все замерли.
В зал вошёл Дельфийский – он был спокоен. А.-И. увидал появившегося продюсера.
– Я – не Пасторалли! – объявил всем А.И., подняв перед собой нательный крестик.– Я родной– брат Аполлинария Пастухова – Иван!..
Все с недоумением на него смотрели.
– Этот человек, – А.-И. показал пальцем на Дельфийского, – превратил меня в моего брата…
Журналисты обернулись к двери . Дельфийский поднял руку.
– Господа журналисты! – сказал он. – К сожалению, гений иллюзиона сошёл с ума. Я уже вызвал «скорую».
Зал ахнул.
– Он лжёт! – крикнул А.-И. – Он даже не человек, а нечисть!… Провинциальный зуевский чёрт!..
В зале появились врачи «Скорой». Увидев их, А.-И.  кинулся к задней двери. Врачи побежали за ним. Журналисты следом.
А.-И. нёсся вниз по лестнице. Врачи и пресса не отставали.  Он спрятался в нишу у лифта – все пробежали мимо. А.-И., нажал кнопку, двери лифта раскрылись, и он поехал вниз.
Выскочив из подъезда гостиницы, А.-И. бросился к пустому такси, проезжавшему мимо. Водитель со скрежетом притормозил.
– Тебе чего, урод?!
– В Зуев! Срочно! Плачу баксами!
Лицо водителя смягчилось.
– Садись, мил-человек. Банк дёрнул, что ли?..
А.-И. сел к водителю, машина рванулась с места. Выбежавшие на улицу врачи и журналисты только её и видели!..

Иллюзия тринадцатая.
ЗУЕВ

1992

…Спустя два часа такси остановилось у дома Ульяны.
Расплатившись с водителем, А.-И. вбежал в знакомый подъезд.
Консьерж вновь узнал Пастухова.
 – С приездом, товарищ генерал! – радостно гаркнул отставник. – В подъезде полный порядок! Объект из 33 квартиры в гордом одиночестве!
А.-И. поднялся на лифте на третий этаж. Нажал кнопку звонка.
Ульяна открыла дверь.
– Поль?.. Ты?!..
– Я…
– Подумала – ты шутишь, а ты взял и прилетел!..
– Не могу без тебя!..
– Всегда же мог… 
– Это была не жизнь. Даже сейчас меня как бы и нет…
– Человек-невидимка?
– Вроде того…

…Они сидели на кухне, пили водку и ели пельмени.
– Не могу я, Поль… Ты уж прости!..
– А я думал: сохнешь по мне!
Ульяна грустно рассмеялась:
– Как был наглым – таким и остался!.. Одна иллюзия вместо чувств… Нет, Поль… Я… Ваню люблю…
– Как… Ваню?!.. – обалдело спросил А.-И. – Но его же… это…
– Вернётся Иван. Обязательно вернётся…
– А если нет?
– Всё равно ждать буду.
– А говорили, ты в Овиком «хула-хупы» крутила!
– Было дело!.. Порвала с ним… Натэллу пожалела. Теперь в Сбербанке работаю. Денег мало, зато совесть относительно чиста. 
– Ну, вернётся твой Иван… – сказал А.-И. – Так ты ж ему снова откажешь!
– Не откажу.
– Правда?!
– Правда.
– Ох, и умница же ты, Улька!
– Ты-то чего радуешься?!
– Так ведь брат он мне!.. Братишка!.. – улыбнулся А.-И.

…Выйдя из подъезда, он  поднял голову и весело помахал Ульяне рукой.
– Автобусная там!.. – показала Ульяна рукой из окна.
– А я через парк!..
Он шёл парковой аллее мимо Летней Эстрады. У входа его поджидал Дельфийский с дипломатом в руке.
А.-И. замедлил шаг и вытащил из-за ворота нательный крестик.
– Не бойтесь, не трону! – крикнул ему Дельфийский. – Ну, что? Видели её?..
– Вам-то что?..
– Значит, облом, как я и предполагал! И так будет во всём, Иван Геннадьевич, помяните моё слово!.. – Он впервые обратился к нему, как к Ивану.
– Это почему же?
– Потому как умнее меня быть захотели!.. А брат ваш к моим советам всегда прислушивался. Оттого и жил сытно… – И горько произнёс: – Только не уберег я сынка своего!..
– Что вы сказали?.. – переспросил А.-И., подумав, что ему послышалось.
– То и сказал… Аполлинарий моим сыном был!.. Моей надеждой!
– Поль?!.. – изумился А.-И.
– А вы будто не знали!
– Даже не догадывался!
– А ещё историк!.. С младых ногтей учил его искусству иллюзии… 
– Он был не иллюзионистом, а гипнотизёром!
– Да, гипнотизёром высшего разряда!.. Вы его за это осуждаете?!..
– Зрители готовы обманываться, когда знают, что им дарят Искусство! Но Поль дарил им пустые иллюзии, выдавая жестокий обман за реальность!
– Да кто вы такой, чтобы о нём судить?!.. – презрительно спросил Дельфийский. – Ученый-неудачник? Несостоявшийся поп? Между прочим, результат у нас с вами, как ни странно, один и тот же! Люди искренни как в Божественной Вере, так и под гипнозом.
– Вера добровольна! – не согласился А.-И. – Гипноз же насильственен! Его плоды опасны. И вы это понимаете!
– Ещё бы!..
–Тогда зачем?
– Зачем? – зло усмехнулся Дельфийский. – Хочу осуществить то, на что не решился мой трусливый «божетвенный» отец! Иметь в руках такую силу, как массовый гипноз и не воспользоваться им! Не встать над миром! Не покорить Вселенную! Не овладеть душами людей!.. Мне нужен был помощник… И Аполлинарий отлично справлялся с этой работой. Вы же оказались не тем человеком, Иван Геннадьевич. Не можете ни шагу ступить без вашего Креста!.. А это меня никак не устраивает!..
– И кто же ваш отец? – спросил Иван.
– Бог Гипнос! – ответил Дальфийский и добавил: – Я вас отпускаю… Маску заберу. Может быть, найду когда-нибудь иной способ вернуть Аполлинария…
Он взмахнул руками, как дирижёр – и раздался вороний крик.
Перед Дельфийским стоял бородатый Иван Пастухов.
Бывший продюсер открыл дипломат и стал бережно укладывать в него посмертную маску Аполлинария. Но тут Иван вырвал её из его рук и со всей силы грохнул об асфальт. Маска разлетелась на десятки кусков.
Всё завертелось перед глазами Ивана, а Читатель вновь очутился в самом начале нашего повествования…

Эпилог.
ЗУЕВ

1957
 
…Был августовский вечер.
На сцене Летнего Театра зуевского Парка культуры и отдыха выступал гипнотизёр из Москонцерта.
Это был высокий мужчина лет сорока, с чёрными навыкате глазами и орлиным носом. Он уже усыпил молодого человека, который теперь сладко дремал на глазах у немногочисленной публики. Артист оригинального жанра простёр над ним длинные руки с тонкими костлявыми пальцами.
– А теперь – проснитесь! – сказал он молодому человеку.
Тот тотчас же открыл глаза.
– Что, уже?… – он недоумённо посмотрел в зал. – Трёна-Матрёна!..
Немногочисленная публика нестройно зааплодировала. В основном это были те, кто зашёл сюда, чтобы просто переждать августовский дождь, что моросил над парком, – в основном, случайная молодёжь, а точнее, её женская часть. Было, правда, ещё несколько пенсионеров.
Среди зрителей сидела симпатичная девушка, в лёгком сарафане, по имени Светлана, с двумя подружками – Верой и Катей – все они работали на фабрике. Гипнотизёр тоже её заметил и бросил через плечо молодому человеку на сцене:
– Спасибо, вы свободны!
Тот стал спускаться по ступенькам. Одна из подруг девушки – Екатерина – с короткой стрижкой, крикнула ему через весь зал:
– Ген, а ты, оказывается, храпишь!
Немногочисленная публика развеселилась.
В это момент ударил гром, зрителей осветила молния, в один миг, превратившись в шаровую. Светящийся шар облетел открытое пространство летнего зала и застыл над головой девушки в сарафане. 
– Кто бы ещё хотел испробовать на себе силу мысленной энергетики? – спросил медиуи, глядя на девушку в сарафане.
Вторая подруга – рыжая Вера – толкнула её в бок:
– На тебя вытаращился!..
– Пожалте на сцену! – предложил гипнотизёр. – Катя поднялась. – Нет, не вы! Вы, вы, в сарафане!..
Внезапно шаровая молния подлетела к гипнотизеру и, пройдя навылет через грудную клетку, вспыхнула за его спиной и рассыпалась на тысячи искр. Гипнотизёр упал. В зале раздались истошные крики, со сцены донёсся запах палёного мяса. Зрители ринулись к гипнотизёру. Среди них были и девушки с фабрики. Пожилой мужчина, видимо, врач по профессии, сидя на корточках, искал пульс на руках и шее бывшего артиста Москонцерта.
– Ах, трёна-матрёна!..  - воскликнул бывший испытуемый. – «Скорую» вызывайте!
– Поздно!.. – сказал пожилой врач, поднявшись на ноги. – Летальный исход с этой летательной молнией…
Девушки громко всхлипнули.

…Зрители расходились, покидая парк, тихо обсуждая нелепую смерть гипнотизёра.
Из Центрального входа вышли три девушки с фабрики.
– Жалко-то как!.. – шмыгнула носом Светлана. – Весь вечер шутил, фокусы показывал и вдруг… прямо на глазах у всех!..
– Вот и весь фокус! – сказала Екатерина.
– Жуткая история! – передёрнула плечами Вера. – Я теперь до утра не усну!
– А я больше никогда на гипнозы ходить не буду, – сказала Светлана.
– Ой, девочки! – вспомнила Катя. – Завтра в первую смену!..
Из парка вышел Геннадий и направился к своему «Москвичу», стоявшему неподалёку.
– Ген, подбросишь домой?.. А то идти страшно.
– Куда прикажете?.. – он глянул на Свету.
– Нам в общежитие, – сказала Вера. – Светке на Черёмуховую!
– Знаю… – тихо ответил он.
Все пошли к его «Москвичу».
– Ты где так долго пропадал? – спросила Катя.
– Вначале Родине служил. – ответил он, открывая дверцы «Москвича». – Потом  на целине работал…. Теперь полностью демобилизовался.
Все сели в машину.
– Двери плотней закрывайте! – сказал он, заводя мотор.
– Вот и хорошо, что демобилизовался, – сказал Вера. – У нас в городе парней не хватает.
– Ты же с инженером встречаешься! – возмущённо прошептала ей Катя.
– Так он женатый!
– А ты, Ген, холостой? – поинтересовалась Екатерина.
– Пока холостой… – ответил он, глядя на Светлану в зеркальце.
Екатерина толкнула Светлану в бок:
– Поняла?.. – шепнула ей на ухо. – Вот и действуй!..
«Москвич» отъехал от парка по мокрой от дождя вечерней улице и вскоре скрылся за поворотом…

…Всё только начиналось.
Но это будет уже совсем Другая История, которую, может быть,  сочинит какой-нибудь Другой Автор – историю без всяких фантастических иллюзий, о которой можно только догадываться и предполагать сообразительному читателю…
 

КОНЕЦ