Козёл блаженный

Маленькая городская повесть
 

…В осенний дождливый вечер по просёлочной дороге спешила иномарка.
За рулём сидел респектабельный мужчина лет шестидесяти, с умным и цепким взглядом. Он был в хорошем настроении и лихо насвистывал популярный шлягер. До загородного шоссе оставалось всего ничего, как внезапно машина остановилась.
Мужчина нажал на газ, пробуя сдвинуться с места, но мотор лишь беспомощно затарахтел. Водитель открыл дверь, выглянул наружу: колёса застряли в дорожной рытвине, доверху наполненной водой.
Хорошее настроение у водителя сразу же пропало. Он осмотрелся. Вокруг простиралось безлюдное место. Лишь рядом белела кладбищенская стена.
Мужчина раздражённо заглушил мотор и, выйдя из машины, тут же провалился в лужу по самую щиколотку.
Браня все на свете, он достал с сиденья зонт, раскрыл его над собой и осторожно пошёл вдоль стены, ища вход на кладбище. Стена казалось бесконечной.
Внезапно на одной из её бетонных плит он увидел красочную картину – «наивную живопись», в духе детских рисунков.
Картина была окантована рукописной узорной рамой. В незамысловатом сюжете присутствовал сам Автор – мужчина богатырского вида с бородой, этакий Илья Муромец, в длиннополом пальто и широкополой шляпе. Рядом с ним – хрупкая женская фигурка. В руках она держала раскрытый цветной зонт и дамскую сумочку, на её голове сидела старомодная шляпка с букетиком полевых цветов. На правой щеке женщины была нарисована родинка.
Внизу картины извивалось ужом название: «Автопортрет художника Василия с любимой женщиной на прогулке».
Мужчина смотрел на картину, проявляя к ней все больший интерес. Позабыв про застрявшую машину, он почти бегом заспешил на кладбище, не обращая внимания на дождь и непролазную грязь под ногами.
Когда стена закончилась, за поворотом показались раскрытые настежь ворота.
Вокруг было одиноко – пустые аллеи, заросшие могилы, покосившиеся кресты. Из старой церкви в строительных лесах доносился глухой стук. Сквозь решётчатые окна пробивался тёплый свет.
Мужчина вошёл в храм, сложил зонт и машинально перекрестился.
Там работали два реставратора. Один монтировал иконостас, второй расписывал фреску.
Мужчина подошёл к мастерам. Его шаги гулко отозвались под церковным куполом. Реставраторы обернулись и окинули мужчину вопросительным взглядом.
– Бог в помощь! – сказал он им.
Мастера молча смотрели на вошедшего.
– Где можно найти кладбищенское начальство?
– Поздновато спохватились… – ответил мастер постарше. – Завтра с утра приезжайте.
– Насчёт похорон или найти могилу? – поинтересовался молодой.
Мужчина замялся:
– Да нет… Мне бы разузнать о картине… «художника Василия»… на кладбищенской стене.
Реставраторы переглянулись.
– «Блаженного», что ли? – спросил мастер постарше.
– Придурка, а не «блаженного»! – грубо сказал молодой. – Жил тут у нас целое лето…
– Да не придурок он! – оборвал старший молодого. – Краски помогал разводить, стены белил, словом, кормился при кладбище. А вот кто и откуда – нам неизвестно.
– Ещё какой придурок! – продолжал возмущаться молодой мастер. – У него память, видите ли, отшибло! Ничего, видите ли, не помнит! Ну, как в кино!
– А куда делся? – спросил мужчина.
– Бог его знает! – ответил старший. – Исчез – и всё.
– А напоследок, – не унимался молодой, – стибрил у меня банки с красками, сволочь! И кисти спёр впридачу! Девять кистей! Чистый колонок!
– Где искать его, не знаете?..
– У нас уж точно не появится… – с угрозой в голосе произнёс молодой мастер. –  А если появится… – Он сжал кулаки.
– Да не пыли!.. – оборвал его пожилой. – Слышал я, что его мазню видели на других кладбищах…
Мужчина вышел из ворот, обогнул стену и ещё раз остановился перед «бетонной» картиной.
Темнело.
Изображение и краски уже виднелись с трудом. Мужчина достал зажигалку и, щёлкнув ею, поднёс к стене. Освещённый фрагмент заиграл ещё ярче, чем прежде. Мужчина заспешил к машине, уже не обращая внимания на грязь и лужи под ногами. Достал из «бардачка» фотоаппарат и, вернувшись к настенной живописи, сделал несколько снимков.

…На другое утро дождь кончился. Знакомая иномарка остановилась у других кладбищенских ворот. На куполе старой церкви горел отблеск холодного осеннего солнца.
Мужчина подошёл к сторожу, вышедшему ему навстречу, и о чём-то спросил. Но не получил желаемого ответа.

…У старого кладбища иномарка даже не остановилась: кладбище было обнесено старой металлической сеткой.

…Зато следующее принесло мужчине удачу: на бетонных блоках он обнаружил сразу две живописные картины. Одна называлась: «Автопортрет художника Василия с любимой женщиной у пруда с лебедями», а вторая – «Автопортрет художника Василия с любимой женщиной в цирке-шапито».
Мужчина, как и в первый раз, защёлкал перед картинами фотоаппаратом.

1.
…Роскошный кабинет был увешан разностильными картинами, а также яркими плакатами, с цветным логотипом: «ГАЛЕРЕЯ МЭТРа (М. Э. Трояновского»).
За антикварным столом в старинных креслах сидели двое мужчин: сам владелец Галереи – Михаил Эдуардович Трояновский – уже знакомый нам по первым страницам повести – и холёный старичок-искусствовед, с «бабочкой» на шее.
– Твое компетентное мнение, Вячеслав Михалыч, решит все вопросы… – сказал старичку хозяин роскошного кабинета.
И выложил перед старичком три цветных фото с изображением картин «художника Василия». Искусствовед надел очки и замер от неожиданности. Затем с восторгом воскликнул:
– Гениально! Где разыскал?!
– Места нужно знать… – ответил довольный Трояновский.
 – Какой стиль! Какой колорит! – продолжал восторгаться искусствовед. – А композиция! Ну, просто зенит «наивного искусства»!
– Значит, одобряешь…
– Не то слово!
– А как же материал?
– Что ты имеешь в виду? – не понял важный гость.
– Бетон, Слава!
– И хрен с ним! Живопись на бетоне – актуальнейшая форма современного монументального искусства! Вспомни стены домов Сикейроса! Стеллы Диего Риверы! Фрески Дионисия, в конце концов! Умоляю, Миша, сведи меня с этим гением!
– Это невозможно… – ответил Трояновский после небольшой заминки.
– Жмот ты, МЭТР! – обиделся искусствовед. – Скупой рыцарь! Плюшкин! Боишься, что украду твою славу?
– Я не тщеславный, ты знаешь, – возразил хозяин Галереи. – Просто не время.
– Ах, вот оно что! – рассмеялся гость. – Понимаю-понимаю! Хочешь разогреть публику!.. Что ж, расчёт верен… Только учти: если слухи не материализовать вовремя, они могут разнести и тебя, и твою Галерею в придачу! Так что не тяни с вернисажем, мой тебе совет! А уж рекламой я обеспечу!..

…Иномарка объехала кладбищенскую стену и остановилась перед воротами первого кладбища, в котором он побывал.
Зайдя внутрь, Трояновский увидел, что «бетонная» живопись находится как раз напротив «Дирекции». Не задумываясь, он решительно направился в административный флигель.
Спустя время МЭТР вышел оттуда в отличном настроении, на ходу застёгивая кожаное портмоне.

…Тем же вечером у кладбищенской стены остановились мощный подъёмный кран. За ним притормозила пятитонка.
Под свет автомобильных фар, живописная бетонная плита была аккуратно выдернута из стены и уложена в грузовик. На её место опустилась чистая, привезённая в кузове.
Такой же обмен был совершён и на втором кладбище.

…На городском пустыре возводили просторный металлический ангар. Руководил строительством сам Трояновский. Под навесом стояли плиты «бетонной живописи». Их было уже около десятка.

…Иномарка Трояновского остановилась у старого пятиэтажного дома, предназначенного под снос. На разбитой двери единственного парадного входа была приколочена красочная фанерная вывеска: «АРТИЗИС» (АРТель ИЗящных Искусств).
Трояновский достал из салона кожаный дипломат, несколько продуктовых пакетов, наполненных доверху, захлопнул дверцу машины и вошёл в подъезд.
Поднявшись на лестничную площадку последнего этажа, он толкнул ногой одну из входных дверей и очутился внутри квартиры.
Из туалета, следом за шумом спускаемой воды, вышел бородач в шляпе, на ходу застёгивая ремень на брюках. Увидев Трояновского, он застыл от неожиданности:
– Вам кого?..
Не произнеся ни слова, Трояновский протянул ему пакеты и уверенной походкой направился по длинному коридору бывшей «коммуналки», со множеством раскрытых настежь дверей, сворачивая то влево, то вправо. Бородач, нагружённый продуктами, спешил следом. Каждая комната жила своей новой жизнью: мелькнула спальня из надувных матрасов, гостиная из нескольких сдвинутых вместе столов, кухня, на которой суетились женщины. Затем показались мастерские, где за мольбертами работали художники Артели.
Бородач наконец-то догнал Трояновского:
– Вы из Худфонда, товарищ? 
Но тот уже вошёл в одну из мастерских в конце коридора.
В большой комнате трудились сразу три живописца. Им позировали две обнажённые натурщицы – брюнетка и блондинка, далеко «забальзаковского» возраста.
Завидев Трояновского, они вскочили со стульев и радостно заорали:
– МЭТР пришёл!
Не прикрыв наготу, натурщицы бросились к нему в объятья. Художники обернулись и шумно завопили, обступив Трояновского:
– Вот это гость!
– Привет, МЭТР!
– Здорово, Эдуардыч!
Бородач остался стоять с пакетами в сторонке.
Трояновский кивнул на него:
– Новый «артелерист»?
Бородач положил пакеты на стол и протянул МЭТРу свою огромную лапищу:
– Сидоров!.. Скульптор.
Трояновский ответил рукопожатием:
– Поглядим на вернисаже, какой ты, Рожен, Сидоров. Доставай жратву!
Сидоров послушно стал опустошать пакеты. Кроме колбасы, сыра и консервов, на столе появилось пять бутылок портвейна.
– О-ля-ля! – обрадовались натурщицы. – Гуляем, мальчики!
– По какому поводу праздник, Эдуардыч? – поинтересовался один из живописцев.
МЭТР выпустил натурщиц из объятий:
– По поводу Дня Гонораров! 
Мужчины в восторге заорали. Женщины юркнули за ширму и прикрылись дешёвыми халатиками.
– Неужели мою купили? – обрадовался другой художник.
– И твою тоже, – обрадовал его МЭТР.
Он достал из кармана портмоне, вытащил оттуда крупную пачку денег и разложил её прямо на столе на три части.
Сидоров энергично открыл бутылку и стал наполнять стоящие на столе рюмки.
В комнату заглянула ещё одна женщина.
– Катя, сын плачет! – обратилась она к блондинке.
– Бегу! – ответила та и бросилась к выходу.
У двери она обернулась:
– Всё не выпейте! Хоть рюмку кормящей матери оставьте!
Трояновский обратился к вошедшей женщине.
– Как дела, Ларёк?
– Отлично, Михал Эдуардыч!
– Где Костя?
– На «Соколе».
– Все «пейзажит»?
– А у него получается. За день пяток картин продаст – нам хватает.
– «Карти-ин!» – фыркнул Трояновский. – Небось, малюет херню всякую, а ты и рада.
– Зато кормилец!
– Затрахала ты его, мать!
– Если б, – усмехнулась женщина. – Он по ночам другим занимается.
– Ему бы картины писать, говнюку! – без улыбки произнёс МЭТР. – Ведь когда-то ж умел…
– А все таланты, Михал Эдуардыч, – ответила она, – только в говне и живут! Сами говорили.
– Говорил! Только я на что? Забыла, как выставлял его работы на вернисаже? И ведь покупали! Да ещё за какие «бабки»!
– Когда-а это было!.. – с тоской сказала она.
– Так ведь новых-то нет!
– Некогда ему!
И ушла, хлопнув дверью.
– Стерва! – обронил Трояновский ей вслед. – Такого живописца загубила!
Он обошёл мольберты, глядя на холсты.
– Надеюсь, мужики, – сказал он живописцам, – ваши жены умнее!
– И красивей! – добавила натурщица-брюнетка.
– Вот за это и выпьем! – одобрил её слова МЭТР.
Все сели за стол и чокнулись первой рюмкой.
– Есть новые шедевры? – спросил Трояновский, закусив колбасным ломтиком.
– До чёрта! – ответил третий художник.
– И все достойны «Галереи МЭТРа»! – добавил второй.
– Ну-ну!.. – усмехнулся тот.
Вино разлили по второму разу.
– За мэтра Трояновского! – поднял свою рюмку третий живописец.
– Ура! – загорланили все и выпили по второй.
– Это ж сколько мы с тобой высосали, Эдуардыч? – напомнил ему первый художник. – Бочек десять, не меньше.
– Было дело… – скромно подтвердил Трояновский.
Первый художник «просветил» Сидорова.
 – Мы с Михал Эдурдычем вместе одну мастерскую снимали. Он же сам – классный живописец!
– Ага! – с усмешкой ответил тот. – «Художник-передвижник»! Таких как я, Сева, полный Арбат! Вовремя «соскочил». Понял, что создан для других дел.
– Да-а, Галерея ваша, Михал Эдуардыч, роскошная! – подтвердил второй живописец.
– А ты, Юр, чужие «бабки» не считай, – заметила первому художнику брюнетка-натурщица, – всё равно собьёшься.
– Что правда, то правда, – ответил МЭТР. – Денег назанимал до хрена! Пять лет отдавал. Голодал, если хотите. Зато теперь могу вас, «рембрандтов» поганых, кормить до отвалу! Гитара настроена?
Первый выскочил из-за стола и снял со стены семиструнную гитару.
– Ой! Да вы, Михал Эдуардыч, на сегодня игриво настроены! – обрадовалась брюнетка.
– Отдыхать так отдыхать, Танюша! Спой, Сева, нашу институтскую!
Первый художник перебрал струны и запел Окуджаву:
 
– Живописцы, окуните ваши кисти
В суету дворов арбатских и в зарю,
Чтобы были ваши кисти словно листья,
Словно листья, словно листья к ноябрю…

В дверь заглянули другие члены «Артизиса» – «мальчишки», от сорока и выше. Трояновский кивком пригласил их к столу. Некоторые заходили с бутылками.

– Окуните ваши кисти в голубое,
По традиции забытой городской,
Нарисуйте и прилежно, и с любовью,
Как с любовью мы проходим по Тверской.

Входили новые художники. Одни молча здоровались за руку с Трояновским, другие сразу же усаживались на пол, вокруг гитариста. Бородач Сидоров каждому наливал полную рюмку.

– Мостовая пусть качнётся, как очнётся!
Пусть начн1ётся, что ещё не началось.
Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтётся…
Что гадать нам: удалось – не удалось?

Вскоре комната оказалась забита «артельщиками».

– Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,
Наше лето, нашу зиму и весну…
Ничего, что мы чужие. Вы рисуйте!
Я потом, что непонятно, объясню.

Трояновский поднялся:
– Спасибо, Булат! Спасибо, Сева! Отеплили душу!.. Кстати! Совсем забыл! Ведь я к вам, «рембрандты», не только за песнями приехал…
Он достал из дипломата три цветные фотографии «художника Василия». Они сразу пошли по рукам.
– Что скажете? – спросил Трояновский.
– Занятная работа! – сказали одни.
– Детская мазня! – ответили другие.
– «Сюсюреализм»! – поумничали третьи.
– Не скажи! В духе Пиросмани… – предположили четвёртые.
– Вот-вот! А своего – ничего! – добавили вторые.
– Ну, вы и критиканы сраные! – без обиняков сказал им Трояновский.
– Кто автор? – спросил художник с гитарой.
– Спроси чего полегче, – ответил Трояновский. – Единственные анкетные данные на самих картинах. Да ещё прозвище: «Блаженный». – И обвёл взглядом «артельщиков».
– «Блаженный»?.. Гм!… Нет, Эдуардыч, впервые слышу… – произнёс кто-то.
Остальные тоже недоумённо повертели головой.
– А-ну, постой!.. – воскликнул вдруг художник с гитарой. – Слушай, Сидоров! А не ты ли это? Похож как две капли воды.
«Бородач» заерзал на стуле?
– Меня Николаем зовут…
– И вправду похож! – подтвердил Трояновский.
– Особенно шляпа! – сказала брюнетка.
Все рассмеялись. Сидоров смутился ещё больше, снял шляпу, под которой блеснула сплошная лысина, и стал разливать по третьей рюмке.

2.
…К уже выстроенному ангару подъехали две дорогие иномарки. Из первой вышел солидный бизнесмен, из другой – парни с атлетическими фигурами. У одного в руке был сейф-саквояж. Гости вошли в ангар.
Изнутри он был похож на зал художественной галереи. Отсутствие окон компенсировали лампы дневного света. Вдоль стен стояли живописные работы «художника Василия». Каждая «картина» была окантована в тяжёлую металлическую раму «под бронзу».
Трояновский, поджидая гостей, аккуратно поправлял таблички: «Продано», висящие почти на всех рамах.
Завидев первого покупателя, он широко улыбнулся, приветствуя его щедрым рукопожатием. Тот сразу же, с видом знатока, стал рассматривать работы. Парни из охраны с молчаливым безразличием двигались вслед за «хозяином». МЭТР не выдержал паузу:
– Что-нибудь завернуть?
– Чудной товар! – ответил покупатель
– Зато свежий! И редкий… Новая форма живописи! Начнём с   преимуществ. Во-первых, ,   такие картины вечны…
Покупатель недоверчиво глянул на МЭТРа.
– Они останутся в наследство вашим правнукам.
– У меня нет детей.
– Будем считать это единственной проблемой, – ответил Трояновский. – Во-вторых, их не украсть. Каждая весит несколько центнеров.
– Да уж, бритвой тут не поработаешь! – согласился покупатель.
– И, что самое главное… – закончил рекламу владелец художественной Галереи, – …цена подобных шедевров будет только расти.
В глазах бизнесмена впервые мелькнуло понимание.
– Это вам не Рембрандт! – заметил Трояновский.
– В каком смысле?.. – не понял покупатель.
– Это намного круче! «Бетонная живопись» – последний писк авангардной моды! Даже не писк, а грохот!.. Кстати, подобные шедевры уже стоят по всему миру. Например, у Билла Гейтса и Марка Цукерберга!..
Покупатель поднял брови.
– И у одного африканского короля!
Гость напряжённо обдумывал предложение. Даже заглянул за одну из плит.
– Прикольная фишка!.. – наконец, сказал он. – Только где же ее повесишь?
– Если на стене в гостиной – будет картина-стелла, – ответил МЭТР. – Окантовка любая… Если поставить во дворе загородного дома – получится отличный музей под открытым небом.
Бизнесмен ещё раз прошёлся вдоль ряда проданных бетонных «картин».
– Кстати, одну я обменял в Англии на «Роллс-Ройс»!..
Гость был окончательно сломлен.
– Мне бы хотелось вот эту… эту… и эту…
– Эти уже проданы! – развёл руками Трояновский.
– И ещё ту…– пропуская мимо ушей слова владельца Галереи, сказал бизнесмен.
– Сорри!.. – извиняющимся тоном произнёс МЭТР.
В глазах покупателя пылало пламя азарта. Он кивнул одному из парней. Тот передал ему сейф-саквояж. Покупатель щёлкнул замком. Саквояж был доверху набит банкнотами по пять тысяч рублей каждая.
Трояновский сделал «расстроенное» лицо:
– Прямо-таки, не знаю, как быть… Вчера получен задаток…
– А это ваши проблемы, – холодно ответил покупатель.
МЭТР притворно вздохнул и стал «неохотно» снимать с картин таблички «Продано». Покупатель с победным видом обернулся к парням. Те подняли вверх большой палец.
Спустя час «живописные плиты» были погружены на автоплатформу.
 
…Когда бизнесмен уехал, Трояновский поговорил по мобильнику со своим помощником Павлом. Тот одновременно был и его водителем.:
 – Ещё раз осмотри все кладбища в округе… – сказал он ему. – Не мог же этот «блаженный» провалиться сквозь землю!..
И, раздражённо бросив трубку, стал прохаживаться по залу, осиротевшему на три «картины».
Внезапно резко зазвонил мобильник. Трояновский приложил его к уху и тут же напрягся:
– Где?!.. Ни хрена себе!.. Где именно?!.. Погоди, запишу!..
Он лихорадочно стал искать по карманам авторучку, наконец, нашёл, вытащил блокнот и записал адрес, в котором были и три слова: «у трёх вокзалов»…
– Через проходной двор?.. – уточнил он. – Понял! Спасибо, Паша! Премия за мной!

3.
…Знакомая иномарка въехала в арку проходного двора.
Трояновский осмотрелся. Неподалеку в вечернем сумраке белела стена, разделявшая дворы.
Он включил фары и, не веря в удачу, узрел перед собой новую бетонную «картину».
Трояновский вышел из машины и подошёл к стене.
Среди расписанных «заборным фольклором» плит и лозунгов футбольных фанатов – он увидел «Автопортрет художника Василия с любимой женщиной на Красной площади». Женщина была изображена всё та же – с родинкой на правой щеке.
Трояновский прикоснулся рукой к бетону. На кончиках пальцев осталась ещё свежая краска.
Внезапно чья-то тень заслонила картину. Трояновский не успел обернуться, как был схвачен за руки разъяренным мужчиной:
– Попался!
– В чем дело?! – воскликнул Трояновский.
Он пытался вырваться из крепких объятий.
– Сейчас полицию вызову!
Они продолжали бороться.
– Не вырвешься, гад! – рычал разъярённый мужчина. – Здесь тебе не «Третьяковка»!
– При чем тут «Третьяковка»? – не понимал Трояновский. – Вы что мелете?!
Мужчина схватил МЭТРа за грудки.
– Весь двор своей мазнёй испоганил! – с негодованием хрипел мужчина.
– Да не я это! – пытался успокоить его Трояновский.
– А  кто? Пушкин?!
– При чём здесь Пушкин?.. Вы кто?
– Начальник ДЭЗа! Бурылёв Валерий Максимович.
– А я Трояновский. Михаил Эдуардович. Владелец частной художественной Галереи.
Начальник ДЭЗа подозрительно на него посмотрел, но всё же отпустил, зло сплюнув на землю.
– Да объясните вы, наконец, чего на меня взъелись!
– Ходит тут один шизонутый. Плиты пачкает. А я каждое утро его мазню закрашиваю.
– Каждое утро?! – спросил Трояновский с сожалением.
– Бочка белил ушла из-за этого стервеца! Думал: выследил! Думал – поймал!.. Обознался. Извините…
МЭТР привёл себя в порядок.
– Значит, вы его так и не видели?
– Увидел бы – засадил! Сволочь! Но точно не наш. Был бы наш – отключил бы ему свет и воду!
– Хочу компенсировать издержки… – сказал Трояновский и достал из кармана кожаное портмоне.
Начальник ДЭЗа заинтересованно посмотрел на МЭТРа.
В окне первого этажа дома напротив возникло лицо женщины. Она молча наблюдала за этой сценой. На её правой щеке была родинка.

 …Утром следующего дня во двор въехал знакомый подъёмный кран.
Заменой живописной плиты руководил сам начальник ДЭЗа.
Женщина с родинкой в тапочках выскочила во двор:
– Валерий Максимович! Вы куда её увозите?!
– На свалку Истории!
– Зачем?
– Старые плиты заменяем на новые. Так сказать, в плановом порядке… Видишь, трещина пошла?.. Не, дай Бог, кого-нибудь пришибёт.
Он крикнул водителю:
– Клади осторожно!..
Живописную плиту бережно уложили в кузов машины.
– Слушай, Люся, – сказал женщине начальник ДЭЗа, – ты когда двор убираешь, случаем, не видела, кто их разукрашивает по ночам?
– Ночью я сплю… – хмуро ответила женщина.
– А ведь напротив живёшь! Бдительности в тебе мало, Уварова.
– А мне нравилось…
– А мне нет! Сама знаешь: боремся за звание лучшего двора в микрорайоне!
– А рокерам, значит, можно! Их лозунги на каждом углу расписаны!
– Так то ж молодежное творчество! – встал на их защиту начальник ДЭЗа. – «Граффити» называется. Эх, недоучка!.. Их вся Москва терпит! И Мэрия разрешила…
– Ага! Сплошные матюки! А тут дети гуляют.
– Мат мы замазываем, – успокоил её начальник ДЭЗа. –. Так сказать, «редактируем».
– Вы бы лучше деревья посадили и лавки поставили! Пенсионерам отдохнуть негде. И «детский городок» почти разобрали. Я ещё в ясли ходила, когда его построили!
– Не твоего ума дело. Ты подметай чище!
– Я подметаю… Только ведь скучно, Валерий Максимович!
– А ты больше работай, Уварова, – скучно не будет! Твой участок на третьем месте: обёртки, бутылки, собаки ссут и срут, где попало! Плохо ведёшь общественную работу среди населения!
– Сами знаете: проходной двор. Алкашей тьма! Сколько я в полицию бегала! А им наплевать. Сами, говорят, за порядком следите!
– И правильно говорят! – согласился с полицией начальник ДЭЗа. – Дворник в России больше чем дворник – он завсегда на страже порядка стоял!
– А вы сначала ворота поставьте, чтобы не шлялись тут всякие! Ведь стояли ж когда-то.
– Ага! А впридачу – магнитные карточки для всех жильцов! Чушь говоришь, Уварова! У всех когда-то чего-то стояло!.. – Он по-мальчишески рассмеялся. – А ворота, между прочим, пионеры ещё до «перестройки» на металлолом стащили!
Живописную плиту уже погрузили в кузов и теперь ставили новую.
– А если её тоже распишут? – поинтересовалась дворничиха.
– Заменим! То есть… замажем. Не Эрмитаж!
Он заорал шофёру.
– Криво, твою мать! Сам не видишь?!
Бурылёв рванулся к стене, обернувшись на ходу к Люсе.
– И чтоб собаки не ссали, где попало!..

 …Ночью во дворе дома, недалеко от бетонной стены, на разорённой детской площадке в деревянном домике сидел Трояновский. Время от времени он выглядывал из окошка, попивая для «сугрева» из термоса.
Внезапно он увидел, как у бетонной стены появилась чья-то мужская тень. Осветив фонариком новую бетонную плиту, мужчина достал из кармана плаща кисти, краски и принялся наносить мазок за мазком.
Трояновский, не веря в удачу, осторожно вышел из деревянного домика и тихо подкрался к художнику. В жизни тот совсем не походил на свои автопортреты: он был худощав, с гладко выбритым лицом, ни плаща, ни шляпы. Только старая куртка.
Завидев МЭТРа, художник кинул краски на землю и бросился наутёк.
– «Блаженный», остановитесь! – крикнул ему Трояновский.
Но тот припустился шибче. Трояновский набрал скорость и догнал художника уже в арке, схватив того за рукав толстого свитера.
– Да постойте вы, чудак-человек! Я вам ничего плохого не сделаю!
Художник вяло сопротивлялся, пытаясь вырваться.
– Поговорить надо, Василий!
– О чем?
– О деле… Я вас целый месяц ищу!
–Зачем?
– Давайте присядем… Есть разговор…
Тот дал себя подвести к бывшей деревянной карусели на бывшей детской площадке. Оба присели на коней, с которых почти сошла вся краска. Трояновский протянул художнику термос.
– Отличный коньяк. Успокаивает нервы и согревает настроение.
Василий отпил несколько глотков и сразу же успокоился. Он посмотрел на Трояновского огромными глазами, в которых было детское удивление и взрослая усталость.
– Вы пейте-пейте, а я буду говорить. Вернее, уговаривать… Я не знаю: кто вы и откуда. Может вы Вася, может, Петя, «Блаженный» или «Чокнутый» – честно говоря, меня это мало интересует. Интересуют только ваши живописные фантазии… Вы меня понимаете?
Художник не ответил, вливая в себя глоток за глотком.
– Я дам вам работу на полном обеспечении! Слышите?.. Вам уже не придётся работать, так сказать, «на пленэре». У вас будет своя мастерская! Деньги! Слава!..
Художник продолжал молчать, спокойно глядя в глаза Трояновскому.
– Скажите, вы верите в случай?!.. – спросил Трояновский. – А я верю! Ведь это Его Величество нас познакомил! Нет, не сегодня – в тот день, когда я увидел вашу первую картину на стене кладбища! Помню даже название: «Автопортрет художника Василия с любимой женщиной на прогулке»! Верно?..
Он протянул художнику руку:
– Трояновский. Михаил Эдуардович. Владелец частной художественной Галереи.
Рука МЭТРа одиноко повисла в воздухе. Художник вытер рукавом подбородок и вернул МЭТРу пустой термос. Трояновский спрятал его в карман плаща, достав оттуда пачку дорогих сигарет. Протянул художнику. «Блаженный» взял три штуки, одну сунул в рот, две другие спрятал в карман старенькой куртки. МЭТР щёлкнул зажигалкой, оба закурили.
– Поймите, Василий, или как вас там – я вам нужен! Понимаете? Не-об-хо-дим!.. Жить одному в большом городе трудно и невозможно!
Художник выпустил густую струю дыма.
– Я не один… – наконец, ответил художник.
Из темноты раздался женский голос:
– Да, он не один!
Рядом появилась Люся Уварова, в наброшенном на плечи платке и тапочках на босу ногу.
– Может, хватит его доставать? – спросила она нервно и зло.
Василий хмуро на нее посмотрел.
– Ступай, Люся, чего напустилась? – сказал он ей.
МЭТР заметил на её щеке родинку:
– Так вы и есть та самая… «любимая женщина художника Василия№?!..
Но она уже не могла остановиться:
– Чего вам от него нужно?! Кто вы такой?!
Трояновский галантно поднялся:
– Моя фамилия Трояновский. Я – владелец частной картинной Галереи.
– Ну и катитесь, куда подальше! Нечего тут разборки устраивать! А ты ступай домой!..
– Не командуй… – нахмурился «Блаженный»
– Жду его, жду! Неделю дома не появлялся!
– Может быть, присядем? – предложил Трояновский Люсе. – Поговорим – и сразу же всё поймёте…
Люся вцепилась в художника и стащила его с коня.
– Домой я сказала!..
– Замолчи! – ответил он ей.  – Никуда я не пойду…
Он подошёл к стене, поднял с земли краски и кисти и направился в сторону арки. Люся побежала за ним:
– Постой!
– Сам разберусь!..
Трояновский видел, как художник оттолкнул женщину и скрылся в темноте. Она застыла на месте.
– Вася, вернись!.. – крикнула она ему испуганным голосом. – Васенька-а-а!..
Только эхо гулких шагов откликнулось в ответ.
Она возвратилась к карусели.
– Всё из-за вас! – сказала она Трояновскому с ненавистью. – Лезете не в своё дело!
– Ошибаетесь, дорогая! Судьба Василия-художника – как раз моё дело…

…Они сидели вдвоём на маленькой чистой кухне, за крошечным столом, и пили чай с сушками. Люся рассказывала:
– …А познакомились с ним случайно, у «трёх вокзалов»… Вася бомжевал уже не первый год… Пригласила я его к себе отогреться… А он, спасибо, сразу понял, что идёт не к вокзальной проститутке! Пожалела я его… Я ведь не замужем. Была когда-то… Детей нет. А он сам как дитя – худющий, доверчивый… С той ночи и остался... Что-то бормотал во сне… Думала, чокнутый… А наутро ушёл… В воскресенье вернулся. Он всегда приходил по воскресеньям. Уставший, чумазый… Будто из командировок возвращался. А однажды ввалился с букетом. «Любимой женщиной» назвал. «Это я-то любимая?», – смеюсь. А он окно распахнул, а там – картина! Оба бежим по небу. И называлась чудно: «Автопортрет художника Василия с любимой женщиной на облаках». А в том букете, что принёс, лента траурная… С кладбища, значит, стащил… Я пошутила: «Решил похоронить нашу любовь?..» Он тут же выбросил цветы на помойку. И больше никогда не приносил… А картины продолжал сочинять… Придёт в понедельник малярша Нинка, поохает, извинится передо мной, но всё закрасит, стерва. Ей наш начальник велит… А Вася за воскресную ночь новую нарисует. – Она счастливо рассмеялась. – И на каждой мы с ним вместе…
– Знаю…
Люся налила обоим по второй чашке чая из самовара.
– А вот кто он мне! – не знаю!.. – закончила она свой рассказ. – Муж не муж, любовник не любовник… Не задумывалась над этим… Он себе молчит, а я не спрашиваю. Важно, что он есть, что рядом!.. Больше мне ничего не нужно… Вот снова ушёл. Напугали вы его своим предложением…
– Хотел помочь!
– Да уж помогли!
– Непременно вернётся! – увееренно сказал Трояновский. – Вы уж объясните ему, что к чему! Доверьтесь мне, Люся! – Он достал визитку.– Как только появится, тут же позвоните.
МЭТР вышел из подъезда и ещё раз подошёл к начатой картине. На ней почти ничего не было, кроме просторного циркового шатра.
Трояновский поспешил к машине, стоящей у арки.

…Ранним осенним утром из подъезда вышла Люся в старом рабочем ватнике и резиновых сапогах. В руках – метла, совок и ведро. Вышла и замерла. Живописная плита превратилась в законченную картину. Она подошла к стене и прочла новую надпись: «Автопортрет художника Василия со своей любимой в цирке-шапито». А на арене – дрессированные медведи, жонглеры с кольцами и фокусник с букетом цветов. Люся улыбнулась и принялась сметать с асфальтовых дорожек упавшие за ночь листья.

4.
За окнами в кабинете Трояновского была видна улица, покрытая снегом.
У стола сидел «артельщик» Сева. На полу у стен стояли картины, принесённые на продажу.  Тихо работал телевизор – показывали старую передачу «Жди меня».
– Ну как, Миша, впечатляет? – спросил Сева уверенным голосом. – Возьмёшь все или…
МЭТР молчал, бросая мрачный взгляд на картины.
– Значит, по рукам?..
Художник достал из сумки бутылку с коньяком.
– Хочешь правду? – спросил Трояновский, прищурясь.
– Говори… – Севин голос тут же размяк.
– Говно всё это. Причем, трижды съеденное!
Художник застыл с бутылкой в руке, по лицу блуждала кривая улыбка.
– То есть?.. – спросил он.
– Не товар это, Сева! – сказал владелец Галереи. – И не Искусство… С такими работами – только рядом с Костей на «Соколе» торговать.
– Ты это серьезно?.. – не поверил Сева.
– Не обижайся, но у меня бизнес! – твёрдо ответил Трояновский. – Мне прогорать нельзя. Конкуренция охеренная! Видел, что сейчас молодняк пишет? Научились думать ребятки. Тут тебе и авангард, и «темочки» вечные, и форма, и техника! А у вас, что? Одно и то же: «немытая Россия» да рюмка с откусанным огурцом!
– Так в прошлый раз ты всё такое же взял скопом!.. И у меня, и у Юрки!
– Ну и хватит кормить вас, «рембрандтов» сраных!
– А как же бизнес? Ведь всё раскупили!
– Хрен тебе! Спустись в подвал. Там у меня даже не запасник, а братская могила!
– Ты, что же… – наконец-то дошло до Севы, – …своими «бабками» расплачивался?
Трояновский не ответил.
– Зачем?!
– Вас поддержать! Вернее, штаны ваши… Так сказать, «в память о студенческом братстве»!
– Сука ты, МЭТР! – воскликнул Сева. Он бросился к своим картинам, стал их поспешно собирать. – Гад ползучий! Пожалел, называется! Да кто тебе дал право судить о художнике?! Наблевал в душу и думает: Истина за ним!
– О художнике?! Пропил ты свою звезду, Сева! А истина – она теперь в «трёх звездочках»!
Тот сунул непочатую бутылку в сумку, сгрёб картины и двинулся к выходу.
– Да гори ты со своей Галереей! И не показывайся у нас – с лестницы спустим!
И ушёл.
Трояновский сверкнул глазами, но не ответил. Он встал из-за стола, достал из шкафа початую бутылку французского коньяка, рюмку, затем, передумав, вытащил стакан, налил его до краёв и опрокинул одним махом. Кинул взгляд на телевизор. Там продолжалась передача «Жди меня».
В кадре стояла толпа возле ГУМа. Внезапно Трояновский увидел фотографию «Блаженного» в руках одной пожилой женщины. Она что-то говорила. Он кинулся к телевизору и увеличил звук.
– …С тех пор прошло почти три года, – говорила она, – как я не видела своего племянника… Если кто что знает о Василии Георгиевиче Львове, прошу сообщить в город Зуев по адресу: улица Пушкина, сорок восемь. Львовой Вере Николаевне…
Трояновский обалдело плеснул себе ещё полстакана, затем записал адрес и фамилию.
               
…Иномарка прикатила к резному палисаднику старого двухэтажного дома, под номером 48.
Поднявшись по тёмной деревянной лестнице, Трояновский остановился перед единственной дверью, на которой среди десятка фамилий нашёл табличку с надписью: «В. Н. Львова». Нажал нужную кнопку.
Раздался дребезжащий звонок, затем шаркающие шаги.
– Кто там? – спросил женский голос.
– Российское телевидение, – ответил Трояновский.
Звякнула цепочка, дверь приоткрылась. В узкой щели он узнал лицо женщины с экрана телевизора.
– Я по поводу Василия Георгиевича…
Дверь на мгновенье захлопнулась и тут же широко распахнулась. На пороге стояла энергичная пожилая женщина, та самая, с экрана телевизора.
– Где он?! Вы его нашли?! – с милой улыбкой спросила она.
– И да, и нет… – ответил Трояновский. – Можно войти?
Женщина отступила в сторону, пропуская Трояновского в тесный коридор коммуналки, освещенный одинокой лампочкой.
Захлопнув дверь, женщина повела его вглубь квартиры. Свернув налево по коридору, они очутились у раскрытой двери одной-единственной комнаты.
– Проходите! – пригласила Львова.
Трояновский вошёл. Огляделся. Стеллажи с книгами, резная мебель, тяжёлые портьеры, бархатные шторы, вышитые салфетки. У окна два старинных кресла.
– Садитесь, пожалуйста!
Он послушно сел в одно из них.
– Слушаю вас! – сказала она.
Трояновский достал из дипломата блокнот и ручку, надел очки.
– Это я вас слушаю, Вера Николавна. Что же случилось в тот роковой день?
– А кто его знает! – развела она руками. – Исчез, как в воду канул.
 – И с тех пор никакой весточки?
– Ни строчки, ни звонка.
– В полицию обращались?
– Сколько заявлений настрочила! А ответ один: ищем! Иголку в стогу сена и то легче найти!
– Уж коли телевидение взялось за дело – найдём вашего племянника.
– Только бы жив оказался!
– Да жив он, жив! – успокоил её Трояновский. – Мы ведь тоже зря сложа руки не сидели. По сводкам МВД – Львов Василий Георгиевич в погибших не числится. – Женщина перекрестилась. – Так что верим в удачу! Найдем!.. Нам бы его фотографию… Ту, что вы по телевидению показывали…

 …Автоколонна из нескольких мощных грузовиков томилась у «ангарной галереи». Трояновский объяснялся с покупателями:
– Господа! Выставка-продажа временно закрыта! Ждём новых поступлений.
Один из покупателей незаметно отвёл Трояновского в сторонку:
– Я от «Примуса»… Вы обещали ему две картины…
Двое других ревностно посмотрели на первого и тоже подошли к Трояновскому.
– Я от Евгений Петровича… – сказал второй.
– А я из ЛДПР! – шепнул третий.
– Потерпите, господа! – ответил всем вместе Трояновский. – Ничего не могу поделать! Художник за границей. Просил без него ничего не продавать. Через неделю приезжайте.

…– Выручай, Паша! – вёл разговор Трояновский по телефону в своём кабинете. – Прислали факс из Лувра! И ещё два – из Нью-Йорка и музея Сикейроса! Вячеслав Михалыч постарался! Во всех журналах статьи засветил, светоч! Ага! Реклама что надо, а толку-то! Уже и деньги на счёт переводят! А я ни хрена не знаю, что ответить!.. Собери своих ментов и раздай фото! Заново прочеши все кладбища! Ну не иголка же он, в самом-то деле!..
Трояновский бросил трубку и набрал номер.
– Валерий Максимович? Трояновский на проводе… Никаких известий?.. Сам переживаю… Третью неделю ни слуху, ни духу… Бывайте, жду…
Он положил трубку на аппарат и долго смотрел на три фотографии первых работ «Блаженного».

…А Львов в это время расписывал стены одной из младших групп детсада сказочными сюжетами… Рядом стоял мальчик, лет пяти.
– Дядя Вася, а дети у вас есть?
Художник удивлённо на него посмотрел.
– Не знаю, не помню…
Пожилая нянечка, протиравшая пол шваброй, укоризненно покачала головой…

5.
…Люся стояла у окна на кухне и, не отрывая взгляда, смотрела на пустую бетонную стену. Внезапно зазвонил телефон. Она нажала зелёную кнопку:
– Вася?! Ты?!.. Кто?.. – И мельком глянула на дисплей мобильника. – А, это вы, Михал Эдуардыч!.. Нет, не появлялся… Я всё помню… Обязательно позвоню…

…Трояновский и мужчина в полицейской форме шли по пыльной территории завода ЖБК. В руках полицейского была фотография «Блаженного», которую передала Львова.
– Как будто бы он! Фамилию не называет, но похож вчистую!
– Не ошибаешься? 
– У меня, Михал Эдуардыч, глаз наметанный! Я же в «сыске» работал! Столько этих рож перевидал!
 Они подошли к цеху бетонных плит. Под присмотром нескольких полицейских трудились с десяток «штрафников» – работяги наполняли бумажные мешки смесью из цемента, песка и щебня. Среди задержанных Михаил Эдуардович сразу же узнал Львова.
– Он это… – подтвердил Трояновский.
– А я что говорил! – сказал полицейский повеселевшим голосом. – Осудили вашего «Блаженного» на десять суток за бродяжничество…
Он направился к старшему по званию полицейского, достал из папки какие-то бумаги и что-то стал тому объяснять.

…Спустя полчаса иномарка Трояновского уже мчалась по улицам Москвы. Вёл машину Паша – личный шофер МЭТРа. Сам Трояновский со Львовым сидели на заднем сидении. Вид у художника был нелеп и неряшлив – чёрный свитер, испачканный в цементе; лицо, вымазанное мелом.
– Где ваша шляпа, мастер? – спросил его Трояновский.
Львов недоумённо на него посмотрел:
– Какая шляпа?..
– Та, что на картинах.
– Никогда не носил… ответил Львов.
– Придется купить! – сказал Трояновский. – Чтобы оригинал, так сказать, соответствовал изображению.
– Не стоит тратиться… – ответил художник.
Трояновский расхохотался:
– И это вы говорите мне после вашего выкупа! В Сандуны, Паша! – сказал он водителю. – Потом – в какой-нибудь бутик… – Водитель кивнул. А Трояновский вновь обратился ко Львову:– В таком виде, Василий Георгич, можно легко схлопотать новый срок.

…Они мылись в индивидуальной парилке. У Трояновского было прекрасное настроение:
– Наверняка вас есть за что любить женщинам!
Львов стыдливо повернулся спиной. МЭТР расхохотался.
– Не стесняйтесь! Многие не хотят говорить о своём прошлом – вдруг стыдно станет! Так и живут – одни из-за страха, другие из выгоды, если хотите! Выгодно стало ничего не помнить. Мало ли, что с вами приключилось! Может, в постель мочились до двадцати лет. Или друга предали. Или дед ваш был заслуженным палачом!
Львов испуганно обернулся:
– Господь с вами!..
– Шучу я так, мастер! Эй, вы куда?!
Львов неожиданно прыгнул в бассейн и ушёл под воду. Трояновский, не задумываясь, бросился за ним, но тот уже появился на поверхности.
– Ненормальный! Утопиться хотите?!
– К сожаленью, хорошо плаваю…
– Вы серьезно?
– А какой смысл жить, не зная, кто ты такой?!
– Вы – тот, кто есть!
– Кто?!
– Гений! Вот кто!
Львов со всей силы ударил ладонью по поверхности воды:
– Мне этого мало! Мало!! Мало!!!
– Ох ты, какой! – покачал головой Трояновский. – Скромность, изъеденная гордыней!.. Мой вам совет: не лезьте дважды в одну и ту же реку…
Они вылезли из бассейна.
– Впрочем, в чём-то вы и правы. Я бы тоже, наверно, чокнулся на вашем месте. Что ж… Есть у меня один чудесный доктор.
Львов внезапно обернулся с надеждой в глазах.
– Только и вы мне помогите… – попросил Трояновский.
–  Как?
– Подпишите контракт. Не пожалеете.
Львов нахмурился и направился в раздевалку.
Трояновский шёл за ним следом:
– Это ваше последнее слово?! Тогда и я упрусь рогом!
Художник не ответил.
– Ну и пошёл! – разозлился Трояновский. – И погибай, козёл блаженный!.. К нему – всей душой, а он к тебе голой задницей!..
Львов остановился:
– Этот… доктор… он точно поможет?..
– Многим помогал. Некоторые, правда, потом жалели об этом.
– Я не пожалею… Чёрт с вами! Давайте подпишу!
Трояновский вытащил из-под лавки дипломат, достал документы. Львов, не читая, расписался. Трояновский посмотрел на подпись – на бумаге стояла витиеватая закорючка.
– Смотри-ка, – удивился он, – действительно, «Львов»!
– Не помню… – тихо произнёс художник. – Не уверен…
– А вот ваша рука в этом уверена.
Трояновскийн спрятал бумаги обратно в дипломат.
– Ну да ладно! И на этом спасибо. Завтра же в «Паспортный стол», господин Львов! А то живёте без документов, как подпольщик.
– А к доктору?
МЭТР ехидно рассмеялся:
– А там запись по паспорту!..

…Они вышли из дорогого магазина, где Трояновский купил Львову роскошный костюм, рубашку и модные ботинки. И, конечно же, длиннополое пальто со шляпой.
Шофер Паша, завидев разодетого художника, распахнул перед ним дверцу:
– Супер-пупер!
Львов засмущался и влез в машину.

..Обойдя «ангарную галерею» с другой стороны, Трояновский постучал в едва заметную дверь. Её тут же открыл рослый охранник.
МЭТр со Львовым вошли вовнутрь, и очутились в прекрасно оборудованной студии из нескольких комнат, отгороженных стеной от основного зала. В первой была огромная мастерская, в которой стояли новенькие бетонные плиты разных размеров, банки с красками, связки кистей, бутылки с лаком. Второе помещение оказалось роскошным жильём – с мебелью, книгами и бытовой техникой.
– С новосельем, мастер! – сказал художнику Трояновский. – Чувствуйте себя, как дома.
– У меня нет дома… – ответил тот.

...В старом дворе Люся сгребала у подъезда снег. Передохнув, глянула на бетонную стену и сквозь ветки деревьев увидела цветную картину. Она бросила лопату и кинулась к стене. Картина оказалась восточным ковром, висевшим перед стеной на верёвке. Какой-то жилец чистил его метёлкой.

…На следующее утро Львов и Трояновский вышли из «Паспортного стола». Лицо Львова было строгим, что соответствовало столь торжественному моменту.
– Ну, поздравляю! – сказал ему Трояновский. – Теперь вы снова гражданин великой России!

…Профессор Клиники нервных болезней Евсей Львович Коткин был человек пожилой, невысокого роста, в накрахмаленном халате и белой шапочке. Львов и Трояновский с интересом разглядывали фотографии, висевшие на стенах: профессор стоял рядом со многими знаменитостями – отечественными и зарубежными.
Наконец он оторвался от стола и обратился к Львову:
– Садитесь в кресло, Василий Георгиевич! Закиньте ногу на ногу!
Львов послушно сел. Профессор достал молоточек. Стукнул по коленке. Нога Львова никак не отреагировала. Доктор стукнул по его локтям. Та же реакция. Потом поводил молоточком перед глазами художника – влево-вправо, вверх-вниз.
– Наш пациент… – уверенно объявил он Трояновскому.
Тот достал из внутреннего кармана портмоне.
– Заплатите в кассу: на ремонт клиники, – сказал профессор.
– Как скажете, Евсей Львович!..
Купюру в сто долларов он все же сунул в карман врачебного халата. Профессор сделал вид, что не заметил.

– Первый сеанс завтра, – предупредил Коткин. – Ровно в одиннадцать. Не опаздывайте! Потом буду недоступен – у меня на приёме два сотрудника Мэрии.

…В «ангарной галерее» художник Василий продолжал одновременно писать на плитах несколько новых картин, где изобразил себя с Люсей – на лугу, в зоопарке, в театре…

…Люся вошла в Диспетчерскую ДЭЗа.
– Адрес и телефон! Записываю!.. говорила по телефону дежурная.
Люся застыла у порога – с метлой и лопатой в руках.
– Будет вам сантехник!.. А я почём знаю! Когда освободится! У него с утра заказов немерено!..
Только она положила трубку на рычаг, как телефон зазвонил вновь.
– Диспетчер Власова слушает!.. А я что могу поделать? – ремонт сети… Может быть, к утру…
Она бросила трубку на рычаг и подняла голову:
– Тебе чего, Уварова?
– Я позвоню, можно?..
– У тебя ж мобильник!..
– Что-то с зарядником… Сегодня новый куплю…
– Только быстро. Сама видишь, что творится! Строители кабель вырубили, а мне расхлёбывай!
Люся прошла к столу.
– Сначала ноги протри. И лопату – за дверь!
Люся послушно вытерла ноги о коврик у двери, выставила в коридор «зимний» инвентарь, прошла в кабинет и быстро набрала номер.
– Михаил Эдуардович?.. Это я, Люся… Нет, не звонил… Я думала, вы чего знаете… А мне сегодня сон хороший приснился…
– Давай, Уварова, заканчивай! – осадила её дежурная-дитспетчер. – Сон при встрече расскажешь…
Люся заторопилась:
– До свиданья, Михал Эдуардыч! Я помню-помню…
Она осторожно положила трубку на рычаг.
– Это что за «Михаил Эдуардович»? – усмехнулась диспетчер.
– Мужчина, – ответила Люся.
– Уже интересно! А что за сон?
– Да так…
– Могу разъяснить, если хочешь…. Я же ходячий «сонник».
Но тут снова зазвонил телефон. Дежурная сняла трубку:
– Диспетчер Власова слушает!.. Записываю!..
Люся поспешно покинула комнату.

…Днём она купила новый зарядник и проверила почту мобильника. Ни пропущенных звонков, ни СМС от Василия не было…

…В кабинете профессора Коткина сто яла полутьма. Откуда-то лилась тихая классическая музыка…
Львов сидел в мягком кресле, закрыв глаза. Профессор стоял напротив – он проводил сеанс гипноза. В углу кабинета сидел Трояновский.
– Вы уже почти спите… – хорошо поставленным голосом объявил профессор. – Ваш сон становится всё глубже и глубже… Вы уже не слышите музыку… Только мой голос… Вот перед вами появляются картины Прошлого… Что вы видите? Говорите!
– Зелёную улицу, – ответил Львов с закрытыми глазами. – Большой дом… Я вхожу во двор… Это школа…


…Он шёл по школьному коридору, неся в руках классный журнал и большой транспортир. Из одного класса выглянул парень и тут же скрылся за дверью:
– Атас! «Блаженный» идёт!
Львов вошёл в класс, на двери котором висела табличка: «Кабинет черчения», положил на стол журнал, кивнув ученикам, сидящим за чертёжными досками.
– Сегодня, – сказал он, – мы поговорим о чертежно-конструкторской технике. Конкретно: о пантографе. Может быть, кто знает, что это такое?..
– Пантограф, Василий Гергич, – со всей серьёзностью сказал один парень по фамилии Мусин, – это такой «граф с понтами». Угадал?
Класс рассмеялся.
– Смешно! – ответил Львов. – Больше ни у кого нет никаких версий?
– Прибор, наверное… – сказала одна ученица.
– С «прибором» тебя, Колесова! – «поздравил» её Мусин.
Класс развеселился вовсю.
– Повеселились – и хватит! – успокоил всех Львов. – Колесова права.
Он взял со стенда пантограф:
– Это действительно сложный чертёжный прибор, состоящий из системы рычагов, соединённых шарнирно в виде параллелограмма, либо координатного типа, имеющих два взаимно перпендикулярных профиля, по которым перемещаются каретки…
– Помедленнее, пожалуйста! – попросил его отличник Корсаков. – Не успеваю записывать…
– Василий Георгиич, – встал из-за парты Мусин, – а зачем нам черчение? Пшеничная, к примеру, мечтает стать фотомоделью. А Корсаков – поэтом.
– А ты, Мусин? – спросил Львов.
– Артистом! – ответил тот.
– Артисту тоже не грех научиться острому взгляду и образному мышлению, – сказал учитель черчения. – Помнишь, у Пушкина: «Поверил я алгеброй гармонию!..»
– Так то говорил Сальери! – сказал Мусин. –  Нам-то зачем?
– Леонардо да Винчи, – ответил ему Львов и, в то же время, всему классу, – был прекрасным художником, композитором и поэтом. А ещё учёным-изобретателем. Это он открыл «золотое сечение» человеческого тела!
– Слышь, Пшеничная, – громко сказал Мусин, – покажи нам своё «золотое сечение»!
Парни с восторгом зашумели.
– После уроков, Мусин, – ответила она. – И не тебе.
Девчонки одобрительно её поддержали.
– Прекратите! – стукнул Львов ладонью по столу. – «Золотое сечение» – это символ гармонии! И не только человека. Разве не интересно найти формулу «золотого сечения» в литературе, в музыке?! Да просто в человеческих отношениях!
– Зачем? – удивился Мусин.
– Чтобы не делать зла, – сказал учитель черчения. – Не пошлить, не завидовать! Чтобы понять: человек создан для добра!
– Устаревшая философия, Василий Георгич! – ответил Мусин. – И причём здесь пантограф?
Львов опешил.
– Какой пантограф?.. При чем тут пантограф?.. Ах, да, пантограф… Откройте тетради и запишите… Пантограф – это сложный чертёжный прибор, состоящий из системы рычагов…

 …– Просыпайтесь! – сказал Львову профессор Коткин.
Львов открыл глаза.
– Как ваше самочувствие?
– Будто хорошо выспался….
– Как вас зовут?
– Василием Георгиевичем.
 Профессор переглянулся с Трояновским.
– А фамилия?
– Не помню… – в растерянности произнёс Львов.
 
 …Вечером Львов отложил кисти, скинул рабочий халат, надел пальто, замотал шею шарфом и направился к выходу. Осторожно выглянул за дверь мастерской.
В коридоре спал в кресле охранник. Львов на цыпочках прошёл мимо него и, щёлкнув замком, вышел из ангара.

 …Львов торопился. Дойдя до угла улицы, набрал номер на мобильнике:
– Люся, я еду…
Он выключил трубку, как вдруг рядом с тротуаром увидел знакомую иномарку. Из машины выходил Трояновский. Львов пустился бежать по улице. МЭТР заметил его и вскочил в машину – она тут же понеслась за Львовым. Тот бежал сломя голову, сворачивая из переулка в переулок. Иномарка летела за ним. Он метнулся в какой-то двор и понял, что попал в тупик. Заметался, словно заяц на охоте. Во двор уже вбегал Трояновский, за ним – водитель Паша. Они схватили Львова за руки и потащили к машине, стоявшей в арке. Тот бешено сопротивлялся. Он мычал, дико вертел головой, словно прося помощи у безмолвных дворовых окон. Но его уже затащили в арку и посадили в иномарку Трояновского.
По возвращению в «ангарную галерею», у Василия отобрали мобильник и поставили у дверей охрану.

…Короткий зимний день превратился в сумерки.
Люся стояла у окна на кухне, ожидая Львова, с мобильником в руке. Из него доносились долгие гудки, словно гудки парохода, заблудившегося в тумане…

…Профессор Коткин делал последние пассы перед спящим Львовым. В углу кабинета сидели Трояновский и его водитель.
– Что-нибудь видите? – спросил профессор Львова.
– Свою квартиру…– ответил тот.
– А в ней что?..
– Красивую женщину…
– Знаете, кто это?
– Лена! Моя жена… Она плачет!.. И что-то кричит…
– Что она говорит?..
– Не слышу…
– Вы должны её услышать! Должны! Ну! Говорите же, говорите!..

…Перед Львовым стояла красивая гневная женщина. Она забрасывала вещи в спортивную сумку.
–…Бессребреник несчастный! – продолжала кричала она ему. – Ты же мне обещал «золотые горы»! Где они? Три года я ждала от тебя подвига! Думала: вот-вот займётся делом! Не дождалась! Как был «чертёжной училкой» – так ею и остался! Это ж надо: выйти замуж за неудачника!
Он смотрел на неё удивленными глазами.
– Да, Львов, ты – рядовой неудачник! А я – дура, что вышла за тебя замуж! Думала: беру человека на пятнадцать лет старше – с опытом, с профессией в руках, не пропаду! Фигли вам! Даже на кладбище не можешь выцарапать себе хоть один выгодный заказ! Буковки он высекает! Высечет сто штук, а денег получит – аж на три буквы!
Он молчал.
– Да ты не только не можешь заработать – ты уже ничего не можешь! Чего молчишь? Мне всего тридцать пять! Я хочу, чтобы рядом был настоящий мужик! Понимаешь? Импотент блаженный!..

…Львов открыл глаза.
– Что-нибудь вспомнили? – спросил Коткин.
Тот вяло кивнул…

…Люся выбежала из подъезда – в шубе и в сапогах. Пробежала по двору и скрылась в вечерней арке…
На остановке села в троллейбус…

…Вошла в Галерею…
Ворвалась в кабинет Трояновского. МЭТР работал по Интернету. Увидев Люсю, он испуганно поднял голову. За её спиной стояла растерянная секретарша.
– Что случилось?! – спросил Трояновский Люсю.
– Вася вчера звонил!.. Обещал приехать! Весь день прождала…
Трояновский дал отмашку секретарше. Та вышла, осторожно прикрыв дверь.
– А вы его видели?! – спросила Люся.
МЭТР сделал «большие» глаза.
– Откуда, детка?!.. Сам ищу. Вспомните: он, случаем, не выболтал вам свой адрес?..
Люся покачала головой.
МЭТР «тяжело» вздохнул:
– Вот ведь незадача!.. Да вы сядьте!.. Чай, кофе?
– Я пойду…
Она направилась к двери.
– Слу-ушайте!.. – воскликнул вдруг Трояновский. – А если к нему вдруг вернулась память?!
– Что?..
– Вспомнил «ху из ху» – и к себе домой в Зуев!..
– Этого не может быть! – сказала она. – Он бы меня не забыл.
– С психами всё бывает. Перемкнуло сознание и – привет!
– Он не псих!
– Все гении психи! Они живут в другом измерении.
– Зачем же вы туда полезли?
Трояновский нервно закурил:
– Не вините меня, детка… В чём-то вы, возможно, и правы… Но я не мог оставить его пропадать на улице!
– Со мною бы не пропал! А теперь… Не знаю, что и думать…
– А тут и думать нечего! – сказал он. – Если позвонил раз – позвонит ещё.
 
 …В «ангарной галерее» Львов живописал новые сюжеты. Но что-то в его технике уже изменилось: линии фигур стали более реалистичней…
Трояновский вместе с рабочими готовил зал для вернисажа. Заглянул в мастерскую. Посмотрел на картины. Нахмурился.

…В Клинике нервных болезней профессор Коткин проводил новый сеанс гипноза.
Львов уже спал в в полутьме зашторенного кабинета.
– Постойте, профессор!.. – вдруг резко произнёс Трояновский. – Вы можете это остановить?
– Что «это»? – не понял Коткин.
– Возвращение в прошлое.
Профессор понял это по-своему.
– Не волнуйтесь! К счастью, процесс пошёл. Последний сеанс – и пациент может вновь вернуться к нормальной жизни!
– В том-то и дело, что я не хочу его возвращения оттуда!.. – жёстко сказал Трояновский.

…На зуевском кладбище в гранитной мастерской Львов заканчивал выбивать на могильной стелле из чёрного мрамора лицо молодого мужчины. Золотом сверкала надпись: «САДЫКОВ Тимур Гайсанович. Трагически погиб в трагическое время». Чуть ниже стояла дата, а под ней – выбранные строки из 56-й суры: «Когда мы умрём и превратимся в прах и кости, то вместе с нашими предками вновь восстанем к жизни».
– Молодец, мастер! Как живой получился! – раздался рядом чей-то голос.
Львов обернулся. У стелы стояли двое мужчин со смуглыми азиатскими лицами. Один из них старик по возрасту был в тюбетейке. Он кивнул молодому, в джинсовом костюме. Тот положил рядом со Львовым увесистый свёрток:
– Как договорились. Когда можно забрать?
– Да хоть сейчас, – сказал Львов.
В углу мастерской два мастера полировали могильные камни. Как только заказчики вышли из дверей, они переглянулись и подошли к Львову.
– Неужто расплатились «чурки»? – удивился первый.
Львов раскрыл свёрток. В нём лежала толстая пачка банкнот, перевязанная шёлковым шнурком.
– Ты гляди! Не пожалели! – добавил первый мастер. – А на рынке за каждый рубль подавятся.
– С тебя, Вася, бутылка узбекского коньяку, – сказал второй.
– И не одна! – вновь произнёс первый. – Мы ведь тоже пот проливали. Не полировка – «зеркало революции»!
Львов молча вытащил из пачки две тысячи.
– Сбегаешь, «Сиплый»? – спроси л первый мастер у третьего.
Тот взял деньги.
– Ты ему, Вася, – сказал второй, – чуток сверху накинь, на закусь. Шашлык узбекский купим. Салаты ихние, арбузы. Такой заказ, Вася, один раз в жизни к рукам прилипает!
Львов добавил денег.
– Да, Георгич, можно сказать: повезло тебе! – продолжил первый. – Небось, твоя Ленка свихнётся от таких «бабок»!..
– А то, что в любви не везет – наплюй и забудь, – посоветовал второй. –  Мы счас «бабцов» подцепим.
– Точно! – рассмеялся третий мастер. – Где она, любовь?! Мало я Алке своей «цацек» дарил? А в итоге? С другим, сука, снюхалась…
– Не отвлекайся от процесса, «Сиплый», – оборвал его второй. –  Давай по-быстрому, через пустырь!
– А может, все сходим? – предложил «Сиплый» и подморгнул двум остальным. – Не дотащу я всё это, ей-Богу!
– Дело говоришь!.. – ответил второй. – Собирайся, Вася! Ноги разомнём! Пивка по дороге врежем!
Львов молча завернул свёрток с деньгами и спрятал его во внутренний карман ветровки.
– И деньги на счет положишь! – напомнил ему первый. – Небось, миллион накопил…
Они шли по пустырю к новостройке. Львов впереди, мастера сзади. Переглянувшись со вторым, третий подобрал под ногами увесистый камень…

6.
…Львов писал свою последнюю картину. Она резко отличалась от всего того, что им было написано.
В мастерской появился Трояновский, раздражённо окинул взглядом готовую к вернисажу «бетонную живопись». От плиты к плите он становился все более раздражённым. Наконец, не выдержал:
– Стоп! Что вы делаете?!
– Вам не нравится?.. – удивился Львов.
– Разве такое может нравится?! Куда девался ваш стиль?! Где детская наивность?!
– Я закончил художественное училище, – ответил художник. – А там всегда праздновали реализм!
– Наплевать мне, что там празднуют! Что будем праздновать мы на вашем вернисаже?! Это же ужасно! Конец! Провал! Чёрт знает, что такое!
– Сам знаю…
– Знаете?! Что вы знаете, что?!
– Что разучился тому, чего никогда не умел… Вернул Прошлое, а потерял Будущее!
– Поздно поняли, «мастер»! Разве я не отговаривал вас не лезть в одну и ту же реку?!
– Не кричите на меня…
– Скажи-ите! – хмыкнул Трояновский. – Да я на вас десятки тысяч затратил!
– А заработали сотни, – возразил Львов.
Трояновский застыл с раскрытым ртом:
– Да вы… Да я… Да вы, я вижу, полностью вернули материалистическое сознание!
Львов отложил в сторону кисти, снял фартук.
– Ничего мне от вас не нужно. Ни доллара, ни рубля.
Он надел новую зимнюю куртку, шляпу, обмотал шею шарфом.
– Вы куда?.. – вытаращил глаза Трояновский.
– В никуда…
– Зачем?
– Смешной вопрос!
– Совсем не смешной! Может быть, хотите отомстить вашим кладбищенским Роденам?!.. Не советую. «Зуб за зуб, око за око» – устаревшая истина.
– Истина не может устареть! Я пошёл…. Больше меня здесь ничего не держит…
– Ну и катитесь! Давайте! Ко всем чертям! На самое дно жизни! Всё равно от вас пользы, как от козла молока! Убивайте, голодайте, пребывайте в забвении! И это – теперь!.. Когда вы могли бы стать ещё одной легендой в Искусстве!..
На шум в мастерской появились охранники. Трояновский дал им знак, и они расступились перед Львовым.
–Мой телефон!.. – обернулся художник.
– Верни ему!.. – приказал тот одному из охранников.
Тот достал из заднего кармана брюк мобильник с подзарядником и протянул Львову.
Не сказав ни «спасибо», ни «прощайте», художник направился к выходу.
МЭТР бессильно заорал ему вслед:
– Козёл блаженный!!!..

…Падал снег. По зимнему скверу шёл Львов. Шёл, сам не зная куда. Подул ветер, и вскоре метель замела не только его следы, но и одинокую нескладную фигуру среди заснеженных деревьев…

…В кабинет МЭТРа заглянула его секретарша:
– Михал, Эдуардыч, к вам женщина… Говорит, по поводу Львова…
Трояновский недовольно зашипел:
– Я же просил её больше сюда не впускать!
 – Это не та, это другая! Молодая, красивая, вся из себя…
Трояновский поднялся с кресла и надел пиджак, висевший на спинке.
 – Зовите!
Секретарша исчезла, и уже через мгновенье в кабинет решительной походкой вошла Елена – жена Львова, модно одетая, с каменным лицом. Трояновский широко улыбнулся.
– Верните мне мужа! – решительно сказала она.
Улыбка сползла с лица Трояновского:
– Простите, кого?..
– Моего мужа! Львова Василия Георгиевича! 
Она протянула иллюстрированный журнал по искусству, в котором была напечатана статья с картинами художника.
– Чем вы докажете, что художник Львов В.Г. – ваш супруг? – задал глупый вопрос Трояновский.
Женщина усмехнулась и, достав из сумки пачку фотографий, рассыпала их по столу. На каждом снимке рядом с ней был изображён Львов.
– Довольны?.. Теперь не отвертитесь! Вы где его прячете? В подвале? В загородном доме?.. Кстати, у вас большой дом? Наверное, этажа три, не меньше!
Трояновский нахмурился:
– Немедленно покиньте офис!
Елена демонически расхохоталась:
– Чтобы сообщить в прокуратуру о насильственном похищении человека?.. Как я поняла, это подлое дело – ваших рук!
– Я сейчас вызову охрану.
В дверях показалась испуганная секретарша.
– Вначале верните мужа! Или заплатите за моральный ущерб.
– Какой еще ущерб?!
– За три года моего одиночества!
– Да вы, милая, шантажистка! – удивился Трояновский.
– По сто тысяч «баксов» за каждый год.
Трояновский прищурился:
– Ваше одиночество, детка, стоит намного дороже!
– Правда?!.. Я знала, что вы умный мужик. Тогда замнем дело для ясности. Кстати, в этом случае, вашего «гения» можете оставить себе. Я выхожу замуж второй раз!
– В качестве подарка хочу сообщить: художник Львов В.Г. неделю назад расторгнул со мной контракт и ушёл в неизвестном направлении. Где он сейчас – не имею ни малейшего представления! Надеюсь, теперь претензий ко мне нет?
– Как… ушел?..
– Ножками! Топ-топ! Так что буду весьма признателен, если и вы уйдете своими. В противном случае, вас вышвырнут «ногами вперед». А потом окунут в цемент и замуруют на дне котлована в какой-нибудь новостройке. Пошла вон, хабалка, пока я не заставил тебя платить за него по договору!
– Псих!
– Надя, – обратился он к секретарше, – вызывай охрану!
Секретарша скрылась в дверях.
Жена Львова, с перекошенным от злости лицом, поспешила к выходу.
– Я этого так не оставлю!.. – напоследок промямлила она.

7.
…Зал ангара был полон новыми работами Львова и суетой рабочих.
Блоки устанавливали на свои места, над каждой «картиной» развешивали осветительные приборы, кто-то писал большую цветную афишу о предстоящем вернисаже.
Трояновский нервно ходил взад-вперёд по залу, крича в трубку мобильника:
– Срочно найди кого-нибудь, очень похожего!.. Да не на Львова, Паша! На его «бетонного» героя!.. Найди где угодно! Завтра открытие вернисажа! Иностранцев до хрена! Даже из посольств звонили! По телевидению анонс дали! Прессы – куча говна! Трахнуться можно!..
 
…Шофер Паша, он же – правая рука Трояновского – остановил иномарку у известного московского театра. Вышел из машины и скрылся в парадном подъезде.
Спустя час он уже выходил из старинного здания с высокорослым солидным мужчиной, лет шестидесяти, и распахнул перед ним переднюю дверцу машины. Это был заслуженный артист Бляхин. За ним семенили две женщины с кофрами в руках. Они сели на заднее сиденье. Это были опытные театральные гримёрши.

…Бляхина гримировали «под художника Василия», тщательно старались придать его лицу полную схожесть с героем «картин» Львова. На трюмо лежали фотографии знакомых нам сюжетов. Актер, уже обклеенный бородой и усами, то и дело прикладывался к рюмке с водкой.
В комнату заглянул Трояновский и одобрительно кивнул обернувшимся на него гримершам.
– Похож!..
– У меня вообще лицо подходит под любой грим, – похвастался Бляхин. – Когда я играл Отелло, два африканских посланника чуть не подрались в зале! Каждый был уверен, что я родом из его страны! А когда играл Рыцаря Печального Образа – один испанский журналист написал, что я похож на дон-Кихота куда больше, чем тот сам на себя!..
И тут же опрокинул очередную рюмку.
– Не напивайтесь раньше времени, господин Бляхин, – предупредил его Трояновский.
Актёр тут же обиделся:
– С чего бы это? Я – заслуженный артист!.. Когда играл Карандышева – пил по-настоящему! По две бутылки в третьем акте пропускал! А как же! Школа Станиславского! Всё по правде!
Он хотел опрокинуть сразу же ещё одну рюмку, но МЭТР отобрал у него бутылку.
– Довольно! В зале будет порядочное общество! Художественный бомонд!
– Когда я работал в главном театре страны – тоже был бомондом! Чесучовый костюм! Нейлоновый галстук! Велюровая шляпа!..
– Вот-вот! Шляпу надеть не забудьте! – напомнил Трояновский и ушёл в зал.

…Зал «ангарной галереи» был торжественно и парадно оформлен. Под потолком висели гроздья цветных воздушных шаров. На многочисленных столиках стояли бутылки дорогого вина, на блюдах лежали изысканные бутерброды.
Как и раньше, почти на всех бетонных экспонатах, висели одни и те же таблички: «Продано». На «автопортретах с любимой женщиной» – в лодке»… На воздушном шаре… На пути в ЗАГС… На качелях…
Открытие вернисажа было строго по пригласительным билетам. Вновь прибывшие показывали их охране и входили в зал. То тут, то там вспыхивали «блицы», журналисты брали интервью у МЭТРа, телевидение снимало все подряд живописные плиты, стоящие вдоль стен ангара.
Разбившись по кучкам, гости пили вино, закусывая бутербродами и обсуждали разнообразные «культурные» сплетни, «некультурные» – само собой.
В зале появился, уже знакомый читателю, искусствовед – бодрый старикан с «бабочкой» на шее. Его тут же окружили журналисты.
– Вячеслав Михайлович, как вы относитесь к подобной живописи? – задал первый вопрос один из журналистов.
– Превосходно! – ответил тот. – Это новое слово в художественной эстетике!
– А фрески Дионисия, Феофана Грека, Андрея Рублева? – спросила въедливая журналистка.
– При чём тут фрески, девушка?! – удивился искусствовед. – Это же совершенно другая техника! Другой стиль, в котором нет иконописного канона!
– Но стиль «примитивизма» далеко не нов! – обратился к нему другой журналист. – В этом же ключе работал Пиросмани.
– Я думаю, молодой человек, – строго произнёс опытный собеседник, – что Николай Асланович Пиросманишвили и Василий  Георгиевич Львов – открыли дверь в ихобразительное Искусство разными ключами. Их можно сравнивать сколько угодно, но не для того – кто лучше, а чтобы яснее увидеть индивидуальность каждого.
– В чём же индивидуальность художника Львова? Можно поконкретней, Вячеслав Михайлович? – спросила корреспондентка с радио.
– Во-первых,  – начал искусствовед, – ему, рано или поздно, будут подражать. Но самое главное: Львов явился родоначальником «передвижной настенной живописи»! Разрушив Берлинскую стену, стало возможным продавать её по кускам на сувениры. Здесь же ничего не нужно разбивать: живописные бетонные плиты – сами по себе произведения Искусства! А особые рамы на колёсиках, которые придумал наш уважаемый МЭТР…
Трояновский скромно всем поклонился…
– …дают возможность перевозить картины с места на место, устанавливать их под любым углом, как часть активного интерьера. Кстати, многие известные дома Европы и Соединенных Штатов уже украшает «бетонная живопись»!
– Не будем же и мы отставать от цивилизованного мира! – объявил Трояновский. – В конце вечера откроется первый эксклюзивный аукцион картин художника Львова!
Гости шумно зааплодировали.
– На нём будет представлено всего десять лотов!.. – продолжил владелец «ангарной галереи». – Их могло быть значительно больше, но высочайшая требовательность мастера к самому себе – гарантия высокого вкуса «Галереи Трояновского»! И мы благодарны художнику за это! Наша Галерея – это не только хороший вкус, но и Альма Матер новых талантов!
Гости зааплодировали ещё шибче.
– А сейчас… – торжественно объявил хозяин вечера, – встречайте виновника торжества – художника-«бетониста» Василия Георгиевича Львова! Он только что вернулся из Штатов.
Все стали скандировать:
– Про-сим! Про-сим!
Трояновский дал знак. Охрана расступилась, распахнув двери мастерской. Оттуда, едва держась на ногах, вышел загримированный актёр Бляхин – словно сошедший с картины «художник Василий».
Гости моментально окружили его плотным кольцом. Отовсюду вновь замигали вспышки «блицев».
Встревоженный Трояновский с трудом протиснулся к Бляхину:
– Не напирайте, господа! Мастер плохо себя чувствует. Девятичасовый перелёт отнял много сил.
Со всех сторон раздались голоса:
– Автограф, мастер!
– Господин Львов, как встретили вас в Америке?
– А можно заказать вам картину?
– Сколько вам заплатили в «Музее примитивного искусства»? 
Бляхин был оглушён толпой настырных и въедливых людей и не знал, что, кому и как отвечать. Наконец он собрался силами и оглушительно крикнул:
– Водки!!!
Несколько молодых людей бросились к столикам исполнить приказ «мастера». Трояновский запаниковал не на шутку. Он схватил заслуженного артиста за рукав и стал вытаскивать его из объятий восторженной толпы.
– Хватит! Вы уже назюзюкались, как сапожник!..
Актер отчаянно вырывался.
– Я – заслуженный артист! – заорал он на весь зал хорошо поставленным голосом. – Когда я играл Рисположенского – пил рюмками, а текст помнил!
– Помолчите! – попытался успокоить егоТрояновский.
– Накось выкуси! – сунул артист огромный кукиш ему под нос. – У меня роль со словами!
– Ещё одно слово, идиот, – предупредил его Трояновский, – и вы не получите ни копейки!
– Господа! Товарищи! – обратился Бляхин ко всему залу. – Мне обещали заплатить триста «баксов», а теперь отказываются от своих слов да ещё оскорбляют! Меня! Заслуженного артиста!
На лицах собравшихся в зале появился скандальный интерес. Бляхину принесли водки. Трояновский попытался отобрать у него полный стакан.
– Расступитесь, господа! – кричал он всем. – Василию Георгиевичу плохо! Начинаем аукцион! Первый лот: «Автопортрет художника Василия с его любимой женщиной по пути в ЗАГС»
Бляхин вырвал стакан из рук МЭТРа и залпом его выпил.
– К чёрту, Василия! – орал он. – Я требую «бабок»! Русский артист ни перед кем не привык унижаться!
Трояновский вытащил из кожаного портмоне сто долларов и сунул их в руку актёра.
– Возьмите деньги и проваливайте отсюда!
Тот сорвал с себя бороду под изумлённые крики и дикий хохот:
– Меня? Гнать?! Я играл… Цезаря! Федора Иоанновича!.. Самого Феликса Эдмунд… Эдманд… Мандовича!
Среди гостей началась изумлённая паника, на грани с имстерикой:
– Это не Львов!
– Скандал!
– Спасайтесь! Убьё-о-от!!!
Все кинулись к выходу, давя друг друга.
Бляхин зычно кричал вослед:
– ВЧК не дремлет! Руки прочь от народа! Ворьё – под суд! Да здравствует мировая революция!..
Охранники кинулись на Бляхина, но тот легко разметал их в разные стороны и принялся крушить столы…

8.
…Люся узнала про вернисаж из телевизионных новостей. Увидев на экране «лже-Львова», не раздумывая  бросилась в прихожую.
Спсутя час она уже вбегала в «ангарный зал» после того, как всё давно закончилось. Вернисаж представлял из себя плачевную картину: перевёрнутые столы, разбитая посуда. Охрана наводила порядок. Трояновский хмуро курил у одной из «бетонных» картин, попивая коньяк. Завидев Люсю, он не удивился:
– Пришли посмотреть на моё поражение?
– Не надо было врать. Ведь всё это время он скрывался у вас.
– А что толку? – усмехнулся Трояновский. – Теперь художник Львов никому не нужен.
– Он нужен мне.
– Разве что! Вот и забираете вашего «гения».
– Где он?
– Не знаю. Убежал. Струсил. Оставил меня одного.
– Он не трус!
– Теперь это не имеет значения. Я помог ему вернуться в реальный мир, и получил то, что получил: щелчок по носу! Теперь он вполне здоров. А жаль!..
– Что вы такое говорите?! – с возмущением спросила она.
– Художник должен жить в сумасшедшем мире своих фантазий! – с уверенностью ответил владелец Галереи. – Найдите его и будьте с ним счастливы!
Он достал из кожаного портмоне толстую пачку денег.
– Передайте когда найдёте…
– Что это? – не поняла Люся.
– За его труды.
– Щедрая подачка!
– В нашем договоре, детка, ничего не было сказано о гонорарах.
– Ах, вот оно что! Хотели обмануть «блаженного»? Заключили договор с больным человеком. А что с такого возьмёшь? В суд не пойдёт, в полицию не обратится.
– Я оплачивал всё: мастерскую, краски, материалы. Знаете, сколько сегодня это стоит? А реклама? Он заработал славу, в конце концов! А это стоит всех денег!..
Люся не взяла деньги, а неожиданно, залепив МЭТРу оплеуху, гордо вышла из зала. Тот было вскинулся, но в этот момент зазвонил мобильник.
– Слушаю!.. Ты, Паша?.. Что?.. Когда?! Ё-моё!! Еду!!!..

…У «галереи» работал пожарный расчёт. Из всех окон пылало пламя. Несмотря на поздний час, вокруг стояла большая толпа любопытных.
Трояновский выскочил из такси, бросился в Галерею.
Его остановили пожарные:
– Куда?! Очумел, что ли?!
Трояновский разыскал в толпе Павла и кинулся к нему, встряхнув за грудки:
– Кто это сделал, кто?!!
– Не знаю… Свидетелей… не было…
Из Галереи выносили обгоревшие картины, пылающие рамы и бросали их в снег.
– Может быть, «Блаженный»?.. – спросил Павел.
– Нет, это не он… – сказал Трояновский.
– Значит его жена…
МЭТР потрясённо покачал головой.
– Поехали! – сказал он водителю.
 
…Прибыв на место, они выскочили из иномарки и вбежали в разбитую дверь парадного подъезда.
Они ворвались в квартиру к «артельщикам» – к «артиллеристам», как называл их Трояновский.
Из туалета вышел скульптор Сидоров, на ходу застегивая брючный ремень.
– Моё почтение, МЭТР! – пробасил он.
– Где Сева?
– В мастерской… А что стряслось?..
Трояновский не ответил и помчался по коридорам. Паша – за ним. Сидоров – следом.
 
…За столом мастерской сидел художник Сева. Перед ним стояла ополовиненная бутылка водки. Вдоль стен стояли отвергнутые МЭТРом картины. Завидев Трояновского, Сева было вскочил на ноги, но тут же присел.
Его лицо выразило полную неожиданность, в глазах заметались испуганные огоньки.
– Ты зачем это сделал? – спросил его Трояновский, голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
Сева вновь попытался подняться, лихорадочно соображая, что предпринять, и тут же схватил со стола кухонный нож.
– Не подходи! Убью!
– За что? – спросил Трояновский.
– За всё! – сказал Сева. – В другой раз не станешь никого «опускать»!
– Может полицию вызвать? – спросил Павел у хозяина.
– Погоди!.. – остановил его Трояновский.
– Давай, зови! – со злостью ответил водителю Сева. – Только ничего не докажете!
– И ты ни хрена не доказал! – сказал ему Трояновский. – Хотел всё по справедливости? Чтобы всем «по серьгам» или «по ушам»? Так не бывает, Сальери долбанный! Одно не учёл: я-то не Моцарт! Я такое говно, как и ты! Только я из французского унитаза, а ты из выгребной ямы! Я-то думал: «студенческое братство»! Да не будет его никогда, пока живут такие мудаки, как ты!.. «Студенческое ****ство» – вот его настоящее имя.. Вобщем, так… Соберёшь завтра свою команду – и ко мне на «субботник»!.. И чтобы всё было, как прежде! У ментов своих «разборок» хватает! Так что, если не придёте – сам разберусь!
Трояновский развернулся и вышел из мастерской. За ним вышел Павел. Сидоров остался. Сева метнул нож в сторону двери, но попал в одну из своих картин, на которой улыбалась деревенская девочка в морозном окне…

…Львов шёл по зимнему Садовому Кольцу. Рядом гудел бессонный поток нескончаемых машин. На афишной тумбе висел плакат с «ангарного вернисажа», на которой была его самая последняя работа под названием: «Автопортрет художника Василия с его любимой женщиной, на пути в ЗАГС». Увидев в самом центре Москвы, среди случайных прохожих и бесконечных машин, родное лицо Люси, Львов сорвал плакат с афишной тумбы, немного его надорвав, сложил вчетверо и, сунув во внутренний карман куртки, заспешил в старый Люсин двор.
Он почти бежал по тёмным улочкам и переулкам, словно впервые в жизни боясь опоздать на ждущий его давно «свадебный поезд», пока, наконец, не увидел заветную арку…
Окна Люси светились тёплым домашним светом. Он подошёл к бетонной стене, напротив её квартиры, оттёр шарфом от снега одну из плит. Затем достал из карманов кисти и краски и, как прежде, принялся рисовать…

…Люся готовила холостяцкий ужин. Подошла к окну, чтобы взять из корзины с подоконника несколько картофелин. И вдруг что-то заметила в темноте…
Она набросила платок и прямо в тапочках выскочила на ступени подъезда. Присмотревшись, со всех ног бросилась к бетонной стене.
– Вася! Васенька!..
Львов сидел на снегу, закрыв лицо руками, и тихо плакал.
Она обняла его, подняла и повела домой.
– Ничего не умею… – сказал он ей. – Всё забыл… Разучился…
Он плакал о невозможном, а она гладила его заснеженные волосы, обветренное лицо.
– Вспомнишь… Научишься… Пойдём домой!.. Ужин стынет…
– Я уже никогда не подарю тебе ни одной картины! – остановился он посреди двора, осознав эту жестокую истину.
– Ты мне их столько надарил!.. На всю жизнь хватит…
Он горько усмехнулся:
– Её осталось так мало…
– Главное, что мы вместе, мой дорогой! Пойдём, мне холодно!..
Он обнял её, и они заспешили к подъезду.
– Это всё равно, – сказал Львов, – что спрыгнуть с Эдема на землю.
– На земле тоже хорошо, – успокоила она его. – Нужно только уметь радоваться…
И тут он вспомнил о плакате с афишной тумбы.
Львов достал его из внутреннего кармана куртки, развернул и протянул Люсе.
– Вот… – сказал он. – Завтра идём подавать заявление… 
 
К О Н Е Ц